Глава 3

На следующее утро я отвязал свой велосипед и направился к гаражу, в котором держал «Мисс Агнесс», оберегая ее от солнца и соленых брызг. В свои преклонные годы она нуждалась в любви и заботе. Уверен, что «Мисс Агнесс» – единственный в Америке «роллс-ройлс», переделанный в пикап. Это машина благородного урожая 1936 года. Видимо, при одном из прежних владельцев с верхней половиной: ее задней оконечности приключилось какое-то невероятное несчастье, и хозяин исправил положение таким вот экстравагантным способом. Она из племени больших автомобилей и, несмотря на жестокость хирургов, остается верна семейной традиции не издавать ни звука в течение дня, прожитого на скорости 130 километров в час. Другой идиот покрасил ее в ужасающий голубой «металлик». Увидев ее, съежившуюся и пристыженную, в последнем ряду гигантской автостоянки, я купил не раздумывая и назвал в честь своей учительницы рисования, которая красила волосы в голубой цвет того же оттенка.

«Мисс Агнесс» домчала меня до Майами, и я начал обходить торговцев катерами и яхтами, задавая им разные окольные вопросы. После ленча обнаружил наконец нужную контору «Кимби и Мейер». Согласно их записям, Амброз А. Аллен купил двенадцатиметровый таможенный катер марки «Штадль» еще в марте. В графе «Адрес» значилось: "Отель «Прибрежный». Самого маклера, по имени Джо Честно, не было. Ожидая его возвращения, я позвонил в «Прибрежный». А. А. Аллен у них не проживал. Джо Честно появился в два тридцать, попахивая хорошим бурбоном. Это был подвижный человек с дубленой кожей, каждую свою фразу он сопровождал смешками и подмигиваниями, словно рассказывал очередной анекдот. Узнав, что я не потенциальный покупатель, он слегка загрустил, но вскоре вновь просветлел, когда я предложил выпить. Мы отправились в одно местечко неподалеку, где каждый знал его, словно родного, и не успели усесться у стойки на табуреты, как он уже отхлебывал из молниеносно поданного стакана.

– По правде говоря, я не верил, что ему действительно нужен катер, – сказал Джо Честно. – Уж я-то знаю, как выглядят люди, покупающие такие суда. А этот мистер Аллен больше походил на матроса, которого наняли прощупать почву. Грязь под ногтями, татуировка на запястье. Очень крутой тип, загорелый, широкоплечий, я бы сказал – могучий мужик. И все время улыбается. Я ему кое-что предложил, и он сразу шустро так заговорил о цене. Тут уж я начал принимать его всерьез. Он остановился на «Джессике-III», как она тогда называлась.

– Хорошее судно?

– Прекрасное, мистер Макги. Много плавало, но за ним хорошо следили. Двигатели сдвоенные, по сто пятьдесят пять лошадей, к тому же форсированные. Лучше не придумаешь, если нужны и скорость и дальность. Отличное оборудование. Если не ошибаюсь, спущено на воду в пятьдесят шестом. Минимум бортовой качки при большой волне. Вышли мы в море, он – за штурвалом, и мне понравилось, как управляет. А вот когда мчались обратно, заставил меня поволноваться. Я думал, мы снесем весь причал. Но тут он дал полный назад – я как раз стоял на носу, – и касание было как поцелуй ребенка. И осматривал судно он грамотно, знал, как и что проверять. Не понадобилось никаких пояснений. И купил катер не торгуясь. Ровно двадцать четыре штуки.

Джо Честно подвинул стакан бармену, посмотрел на меня и сказал:

– Вы сказали бы хоть, что именно вас интересует?

– Просто нужно найти его, Джо. Небольшая услуга нашему общему другу.

– Я малость поволновался за эту сделку и поделился своими опасениями с мистером Кимби, а он связался с адвокатом. Где бы Аллен ни взял эти деньги, по закону они уже наши.

– А чем его деньги не нравятся?

– Не похож он на тех, у кого водятся такие деньжищи. Вот и все. Но как спросишь, где их достал? Может, он какой-нибудь эксцентричный миллионер или скопидом. У него было пять чеков, все из разных банков, причем из нью-йоркских. Четыре по пять тысяч и один на две пятьсот. Разницу он доплатил стодолларовыми купюрами. Согласно договоренности, мы сменили название, взяли оформление документов на себя и оказали еще несколько услуг. Ничего существенного. Так, покрасили ялик, заменили якорный канат и все такое. Пока этим занимались, банк подтвердил прием чеков, так что мы встретились в доке, я вручил ему бумаги, и он принял судно. Знаете, он все время улыбался! Светлые вьющиеся волосы, выгоревшие чуть не до седины, маленькие голубые глазки и улыбка, улыбка, улыбка. По тому, как он вел катер, я все-таки решил, что покупает не для себя, хотя он даже регистрировал его на свое имя. Какой-нибудь фокус с налогами или что-нибудь в этом роде. Хочу сказать, уж больно лихо бросался он этими чеками. Одежда на нем была очень дорогая, но почему-то плохо сидела.

– И с тех пор вы его не видели?

– Не видел и ничего о нем не слышал. Но думаю, он остался доволен покупкой.

– А сколько ему лет?

Джо Честно сдвинул брови:

– Трудно сказать. На вид лет тридцать восемь. В прекрасной форме, быстрый и ловкий. Когда чалились, спрыгнул с борта и, пока я привязывал носовой канат, успел принайтовить и бортовой и кормовой. Чуть ли не бантиками их украсил.

Я заплатил за третью порцию для Джо и оставил его допивать в компании приятелей.

Джуниор Аллен понемногу обретал живые черты. И черты эти становились все более грозными. Он покинул Кэндл-Ки в конце февраля, сорвав там солидный куш. Перебрался в Нью-Йорк и обратил свою добычу в деньги – целиком или частично. Несколько недель спустя вернулся в Майами, купил этот катер и прибыл в Кэндл-Ки к миссис Аткинсон. Но для такого визита нужно быть очень уверенным в себе или очень безрассудным. Ни в каком другом случае человек с судимостью за плечами не стал бы сорить деньгами, особенно там, где разъяренная женщина вполне могла бы сдать его полиции.

Но сделка с катером была очень удачной. Прежде всего, у него теперь есть жилье. Бумаги в порядке, а купленное по всем правилам судно способно пройти осмотр береговой охраны. Теперь ему вряд ли станут задавать лишние вопросы: людей, владеющих посудиной длиннее десяти метров, редко в чем-нибудь подозревают. Я по собственному опыту знал, что судно вроде «Дутого флэша» – самое подходящее место для всякого рода бунтарей. Превратности жизни обходят тебя стороной, все к тебе снисходительны, и с первым же приливом можно смыться.

Но была одна закавыка, о которой Джунион Аллен, возможно, не знал. Парни из налоговой инспекции живо интересуются всяким регистрируемым судном длиной свыше шести метров. Они не любят выпускать людей с такими доходами из поля зрения. Так что эта сделка вполне могла заинтересовать какого-нибудь маленького въедливого чиновника где-нибудь в Джэксонвилле и возбудить в нем настойчивое желание переговорить с Аброзом А. Алленом, покупателем. Но сначала ему придется упомянутого покупателя найти. Любопытно, смогу ли я сделать это раньше?

Я посетил отель «Прибрежный». Он больше походил на континентальный – небольшой, тихий и полный неброской роскоши. Уютный холл напоминал гостиную частного дома. Бледный портье выслушал мой вопрос, растворился в полумраке и долго отсутствовал. Вернувшись, сообщил, что А. А. Аллен в марте останавливался у них на пять дней и уехал, не оставив нового адреса. При регистрации в качестве адреса указал Кэндл-Ки, до востребования.

Он занимал 301-й, один из самых скромных здешних номеров. Мы с портье улыбнулись друг другу. Он с трудом сдержал зевок, прикрыв рот холеной рукой, а я вышел из тенистой прохлады в душное шумное пекло майамского дня.

Теперь следовало обдумать план действий. Мне не хотелось слишком быстро приближаться к Джуниору Аллену. Когда выслеживаешь дичь, неплохо знать, чем она питается, куда ходит на водопой, и где отлеживается, и не имеет ли каких-либо дурных привычек, вроде склонности запутывать следы и кидаться на преследователя. Я не знал еще всех вопросов, которые придется задать, но уже знал, у кого искать ответы. Кэтти, ее сестра, миссис Аткинсон и, возможно, еще кое-кто в Канзасе. А еще неплохо было бы найти кого-нибудь, кто служил с сержантом Дэвидом Бэрри на той давней войне. Этот сержант явно получил неплохую контрибуцию.

Время приближалось к пяти. Я все думал о вопросах, которые задам Кэтти, и брел обратно к своей барже. «Мисс Агнесс» оставил рядом с домом – на случай, если самому придется съездить к Кэтти.

Я разделся до плавок и целый час приводил в порядок «Дутый флэш»: извлек подгнившую секцию в левой части верхней палубы и заменил ее на новую, изготовленную по моему заказу. Солнце слепило глаза, и пот лил с меня градом. Еще одна секция – и с этой частью чертовой посудины будет покончено, а потом я поменял все покрытие на виниловое, удачно имитирующее тиковое дерево. Может, через годы напряженного труда мне наконец удастся довести «Дутый флэш» до кондиции, и для поддержания порядка будет достаточно нормальных сорока часов в неделю.

Я выиграл этот катер в стад-покер в Палм-Бич, после тридцати часов непрерывного напряжения. К концу четырнадцатого часа я располагал только тем, что уже лежало на столе, – около полутора тысяч. В этой игре я оставался с двумя двойками, двойкой червей сверху и двойкой пик снизу. Один уже бросил карты, и нас за столом стало трое. Они знали, как я обычно играю, и понимали, что у меня должна быть либо пара, либо туз и король в запасе. Я глядел на «две восьмерки», а другой игрок как раз получил парную карту, четверку. «Восьмерки» вычислили его четверки, я оказался между ними и сделал максимальную ставку в шесть сотен. «Две восьмерки» думал слишком долго. Он решил, что я еще не прикупаю, потому что это слишком рискованно при моих финансах, – решил, что я изображаю, будто уже что-то Стад-покер – вариант игры в покер, в которой часть карт открывают. Поэтому Макги называет своих противников «пара восьмерок» и «пара четверок» прикупил на мелочи, а сам придерживаю либо туза, либо короля червей. К счастью, ни одна из этих карт еще не выходила.

Он бросил карты. «Пара четверок» реально был вторым. Он пришел к тем же выводам. Я взял деньги, стасовал мои выигрышные карты и кинул их банкомету, но одна из них как-то выскользнула из моих пальцев и открылась. Черная двойка. И я знал: они запомнили этот дутый флэш и дальше уже играли все, что бы я ни заказывал. Да, они играли более двенадцати часов, и было подряд очень-очень много удачных партий и куча старых добрых денег на столе. В последние часы я поставил десять тысяч против этого плавучего дома, а когда проиграл – поставил еще десять, отыграл свои и потом поставил еще раз – и суденышко стало моим. Он захотел еще игру, опять по десять, и собирался поставить свою бразильскую любовницу, но друзья оттащили его прочь, на чем игра и закончилась. Я назвал корабль в честь той достопамятной игры «Дутый флэш» и продал старину «Крадущегося», на котором жил, пока был в стесненных обстоятельствах.

Покончив с физической работой, я побаловал себя теплой ванной и охлажденной бутылкой «Дос-экьюча», черного мексиканского пива, качество которого выше всяких похвал. Потом вытерся и надел костюм, подходящий для летней ночной жизни. С наступлением сумерек послышалось ауканье, показалась Молли Би с высоким бокалом в руке, обожженная солнцем до розовых пятен и по-детски, непосредственно болтавшая с темной гладкокожей хохотушкой, которой она собиралась показать мое восхитительное суденышко. Хохотушку звали Конни, и она была такой же штучкой, созданной для возни и игр, как и ее подружка. Конни все время выкидывала разные коленца, взглядами и недомолвками давала понять, что уже обсудила меня с Молли Би, полностью ее одобрила. Потом, поглядев на меня, вдруг прямо-таки обмерла и приготовилась уединиться со мной, сплавив Молли Би обратно к Тигру. Но по окончании обзорной экскурсии я отослал их обеих, запер лавочку и отправился в центр города, где в одном кафе подают туристские праздничные отбивные за будничную цену, приемлемую для аборигенов. Насытившись, зашагал к набережной, в «Багама рум», где вас приветствует Джой Моррис: «Мы начинаем наше большое летнее представление, в котором участвуют певица Шейла Моррейн и Чуки Мак-Колл со своими „Танцующими островитянками“! По понедельникам закрыто».

Джой Моррис был безвкусным постановщиком унылых пошлостей и непристойных поз. Оркестр – сборный, очень громкий и очень усталый. Шейла Моррейн обладала настоящим милым скромным голоском, деревенскими ухватками и мимикой, а также поразительной фигурой (42 – 25 – 38), задрапированной в ткань, напоминающую мокрую паутину. Но Чуки и ее шестеро-в-одной-упряжке были хороши. Она распоряжалась всем: костюмами, светом, хореографией, реквизитом, тщательно отбирала девушек и безжалостно гоняла их на репетициях. За ночь было три выхода, и именно на танцовщицах и держалось все заведение. Адам Тиболт, владелец-управляющий, хорошо знал это.

Первое отделение продолжалось часа два с четвертью, и по крайней мере семьдесят человек пришли посмотреть восьмичасовое шоу. Я нашел свободный табурет в самом конце гудящей как улей стойки бара, постарался не замечать Морриса и Моррейн и сосредоточил все свое внимание на «Танцующих островитянках». Гардероб всех семерых можно было уместить в одном котелке. В потоках голубого света я хорошо видел Кэтти Керр, танцующую в унисон с остальными. Улыбка, застывшая на ее лице, была немного искусственной, стройное мускулистое тело двигалось легко, быстро и без видимых усилий. Ни одной складочки на теле, как у всякого хорошего танцора. Некогда их отращивать, нечего с ними возиться. Только влажный блеск упругой золотой плоти выдает скрытое напряжение. Усталый оркестр, как всегда, старался для Чук изо всех сил, особенно в той части представления, которая остроумно пародировала все подобные шоу на побережье.

Когда номер закончился, я послал Кэтти записку и перешел в кафетерий отеля. Через пять минут она присоединилась ко мне – в старенькой блузке, дешевой юбке и в ярком сценическом гриме. Мы заняли угловой столик. За стеклянной стенкой были видны освещенный бассейн и его вечерние посетители.

– Кэтти, я попробую выяснить, удастся ли что-нибудь сделать.

Карие глаза изучали мое лицо.

– Я глубоко тронута, мистер Макги.

– Трев. Сокращенно от Тревис.

– Спасибо, Трев. Как вы думаете, что-нибудь получится?

– Еще не знаю. Но нам следует заключить что-то вроде соглашения.

– Какого рода?

– Джуниор Аллен нашел то, что прятал ваш отец. Если я узнаю, что это такое или чем это было и где он это взял, то, возможно, найдется человек, которому это принадлежит по праву.

– Краденого мне не нужно.

– Если удастся хоть что-нибудь вернуть, Кэтти, сперва я вычту свои издержки. То, что останется, поделим пополам.

Она немного подумала.

– Мне это кажется справедливым. Ведь иначе я не получу ничего.

– И никому не рассказывайте, о чем договорились. Если спросят, я просто ваш друг.

– Начинаю думать, что так оно и есть. Скажите, а если ничего не получим, как же ваши издержки?

– Это мой риск.

– Неужели я когда-нибудь перестану брать в долг? Бог ты мой, я столько должна! Даже Чуки немного.

– Хочу задать вам несколько вопросов.

– Спрашивайте прямо.

– Знаете ли вы кого-нибудь, кто служил вместе с вашим отцом?

– Нет. Видите ли, он хотел летать. Он пытался добиться допуска к полетам, но был то ли недостаточно молод, то ли недостаточно тренирован, то ли еще что-то. Его призвали в сорок втором. Когда он уехал, мне было шесть лет. Его готовили где-то в Техасе, и в конце концов он оказался... в отделе воздушных перевозок, кажется.

– ВТА? Военно-транспортная авиация?

– Вот-вот. Точно. Так он и оказался в небе. Не управлял самолетами, но все-таки летал на них. Стал командиром экипажа. Мы получали часть его жалованья, и нередко это были стодолларовые чеки, так что дела у него шли хорошо. Однажды пришло сразу три за раз. Мама откладывала что могла, ожидая его возвращения. Как оказалось, делала это не напрасно.

– Но с кем он служил, вы не знаете?

Она наморщила лоб:

– Иногда в письмах упоминались какие-то люди. Он не часто писал. Моя мать хранила эти письма. Не знаю, может, сестра выбросила их после ее смерти? Или они еще лежат где-нибудь? Да, порой в них встречались имена.

– Можем мы завтра поехать к вам домой и поискать?

– Думаю, да.

– Я хотел бы встретиться с вашей сестрой.

– Зачем?

– Любопытно, что она скажет о Джуниоре Аллене.

– Она скажет, что предупреждала меня. Он ей не очень нравился. Могу я рассказать ей, зачем к вам обратилась?

– Нет. Лучше не стоит, Кэтти. Представьте меня как друга. Я сумею навести ее на разговор о Джуниоре Аллене.

– Но что сможет она вам рассказать?

– Может быть, и ничего. А может быть, что-нибудь такое, чего вы не замечали.

– Я буду рада лишний раз повидать Дэви.

– За что Аллена посадили в тюрьму?

– Он говорил, что это чудовищное недоразумение. Пошел в армию и решил стать кадровым военным. Попал в ВМС, был рулевым, плавал на маленьких судах-аварийках, как их называют.

Потом перевелся в отдел снабжения, а в пятьдесят седьмом его арестовали за продажу армейского имущества одной гражданской компании. Он признал, что продавал понемногу, но не в таких количествах, как утверждало обвинение. Однако на него навесили все недостачи, разжаловали и упекли на восемь лет в Ливенуорт. Он, правда, вышел через пять. Там он оказался в одной камере с отцом и, когда приехал к нам, говорил, что отец очень просил его нам помочь. Вот такие сказки рассказывал.

– Откуда он родом?

– Из-под Билокси. Вырос на катерах, поэтому его и в армии определили во флот. Говорил, что друзей у него там не осталось.

– И вы в него влюбились?

Она взглянула на меня настороженно и взволнованно:

– Не знаю, была ли это любовь. Я не хотела, чтобы все было так... прямо в моем родном доме, при живой еще тогда матери, и Дэви здесь же. Да еще Кристина и двое ее малышей. Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать. Теперь не понимаю, как такое могло случиться. Я же все-таки побывала замужем, и у меня был еще один мужчина, кроме мужа и Джуниора Аллена. Но Джуниор – он совсем другой. Мне трудно без смущения рассказывать постороннему, но вдруг вам важно об этом знать. Так вот. В первый раз он принудил меня силой. Бывал и нежным и любящим, но после... Говорил, что извиняется. Но все равно всегда набрасывался, словно дикий зверь, слишком грубо и слишком часто. Утверждал, что с ним всегда так, вроде не может с собой совладать. И через некоторое время он так изменил меня, что грубость уже не казалась, грубостью, и я перестала обращать внимание, сколько раз и где он на меня накидывался. Я жила словно во сне, никогда не просыпаясь до конца, чувствуя себя податливой и одурманенной, не обращая внимания на косые взгляды, зная только то, что он хочет меня и что я хочу его. Он сильный человек и за все время, что мы были вместе, не ослабил своего напора. Обращайся с женщиной так – и голова у нее пойдет кругом, потому что на самом деле это чересчур. Но остановить его было невозможно, а потом я уже и не хотела, привыкла жить этой сумасшедшей жизнью. Так что когда он вернулся и поселился у этой миссис Аткинсон... Я все думала и думала, как же...

Она вздрогнула, словно мокрый щенок, и с жалкой улыбкой сказала наконец:

– Как же он в два счета сумел сделать из меня такую дуру. Я была для него просто очень удобной ширмой, пока он искал то, что спрятал мой отец. А я-то думала все это время, что он интересуется мною. – Она взглянула на часы на стене. – Я должна идти, мне еще готовиться к следующему выступлению. Когда хотите отправиться?

– Может, зайду за вами в половине десятого?

– Лучше я сама подойду утром к вашему катеру, если вы не против.

– Совсем не против, Кэтти.

Она привстала и вдруг снова села, быстро и легко дотронулась до моей руки и тут же отдернула пальцы:

– Не причиняйте ему вреда.

– Что?

– Я не хотела бы чувствовать, что навела на него кого-то, кто причинит ему зло. Умом я понимаю, он дурной человек и заслуживает наказания, но сердцем не хочу, чтобы он поплатился слишком жестоко.

– Хорошо, если он меня сам не вынудит.

– Постарайтесь, чтобы не вынудил.

– Ладно, обещаю.

– Это все, чего я хотела. – Она тряхнула головой. – Мне кажется, вы умный человек. Но он хитер. Он хитер, как зверь. Вы понимаете разницу?

– Да.

Она снова дотронулась до моей руки.

Будьте осторожны.

Глава 4

Кэтти Керр чопорно восседала рядом со мной на благородных кожаных подушках старушки «Мисс Агнесс». Мы быстро оставили позади Перрати, потом Нараино, потом Флорида-Сити, промчались через Ки-Ларго, Рок-Харбор, Тавернье и, миновав очередной мост, оказались на Кэндл-Ки. Когда Кэтти показала мне поворот, а затем, метров через сто, въезд в аллейку с двумя каменными столбиками по бокам, стало заметно, с каким нетерпением моя спутница ждет встречи со своим ребенком. Узкая дорога вела к старому бревенчатому дому на берегу. Выстроенный из черного кипариса и крепкой сосны, он изрядно просел и потемнел от времени, однако прочно стоял на своем фундаменте, готовый спокойно встретить ураганы, сметающие до основания куда более шикарные сооружения.

Ватага маленьких загорелых ребятишек с криками выскочила из-за сарая и атаковала нас. Когда вопли стихли, я увидел, что их всего трое, все с фамильными льняными кудрями. Кэтти крепко обняла и поцеловала каждого, а потом показала мне Дэви. Она выдала малышам по леденцу, и мальчишки умчались, визжа и облизываясь.

Из дома вышла Кристина. Она была крупнее и смуглее Кэтти. На ней были обрезанные выше колена выцветшие джинсы и разорванная на плече белая мужская футболка. Поправляя волосы, женщина направилась к нам. Ее походка ничем не напоминала грациозную танцующую поступь Кэтти, но Кристина тоже была по-своему привлекательна: неторопливая, сосредоточенная, с волнующим, притягивающим взглядом.

Кэтти представила нас друг другу. У сестры был чуть отсутствующий вид, будто гладкая кожа, плавность движений и излучаемое телом тепло надежно отделяли ее от остального мира. Она была из тех женщин, которые предпочитают приспосабливаться к окружающей жизни чисто физически, примитивно-чувственным образом. Они вынашивают своих детенышей, неосознанно стремясь к физическому удовлетворению. Обычно безмятежно неопрятные, даже запущенные, не ценят прелестей тонкой любовной игры и изящных поз. Питают слабость к земному многоцветью еды, солнца, крепкого сна, материнских забот и страстных ласк. В них скрыто неуловимое великолепие, горячее и буйное, как величие львиц.

Она поцеловала сестру, почесала свою голую руку, сказала, что рада меня видеть и не пройти ли нам в дом, кофе как раз готов.

В доме было не убрано, повсюду лежал потрепанный травянисто-зеленый ковер, и громоздилась викторианская мебель черного дерева, вся исцарапанная, с обивкой выцветшей и в пятнах. Кристина внесла кофе в белых кружках – густой, терпкий и очень вкусный.

Потом она устроилась на диване, подвернув под себя загорелые ноги, и сказала:

– Я тут подумала, что Лорели Хату подыскивает себе работу, и она могла бы бывать здесь днем за двадцать пять в неделю, а мне, может, удалось бы получать сорок – сорок пять, устройся я официанткой в Кариби, но тогда придется ездить туда и обратно, а с нашим садом все в порядке, да еще шесть долларов я получила на прошлой неделе от Геса за крабов, так что, похоже, вся эта затея не стоит труда, пока с тем, что ты присылаешь, мы вполне справляемся. Но временами бывает одиноко, и поговорить-то не с кем, кроме маленьких детей.

– Ты разобралась с налогами?

– Я сама отвезла деньги, и мистер Олин объяснил мне, откуда набежали эти полпроцента в месяц. Квитанция там, в хлебнице, сестричка.

– Кристина, ну а как вообще все, насчет работы и прочего?

Она ответила Кэтти с легкой улыбкой:

– Макс все еще бывает здесь.

– Ты же собиралась его выгнать.

– Я еще не решила окончательно, – вздохнула Кристина. Потом оглядела меня: – Вы работаете вместе с Кэтти, мистер Макги?

– Нет. Мы познакомились через Чуки Мак-Колл. У меня тут одно дело, немного дальше, вот я и подвез вашу сестру.

Ни с того ни с сего Кэтти спросила:

– Ты выбросила папины письма из армии, когда разбирала мамины вещи?

– Думаю, что нет. Зачем они тебе понадобились?

– Хочу перечитать еще раз.

– Если они где и лежат, то скорее всего в сундуке в задней комнате, где-нибудь сверху.

Кэтти вышла. Я слышал ее быстрые шаги по деревянным ступеням.

– У вас с ней роман? – спросила Кристина.

– Нет.

– Вы женаты?

– Нет.

– Официально она еще замужем за Керром, но она может потребовать признания фактического развода и через полгода будет свободна. Она сильная, красивая и умеет работать. Сейчас выбита из колеи, но тот, кто подарит ей немного радости, увидит совсем другую женщину. Она умеет любить и, когда счастлива, все время смеется и поет.

– Похоже, ее выбила из колеи история с Джуниором Алленом?

Она удивилась.

– Вы все о нем знаете?

– Думаю, почти все.

– Вы, должно быть, очень ей понравились, если она рассказала вам о Джуниоре. Кэтти старше меня годами, но моложе душой. Она плохо разбирается в людях. Я хотела выставить его отсюда. Все смешки да улыбочки, а глаза холодные. Потом он взялся за нее, вскружил ей голову, и тогда уж стало поздно гнать. Поздно было даже рассказать ей, как он лапал меня при любой возможности и хохотал в лицо, когда я называла его разными словами. Я знала, он околачивается здесь не просто так. Он искал, это было видно. Но что и где, я не знала. Он подло с ней обошелся, мистер Макги, а потом смылся. Лучше бы он никогда здесь больше не появлялся. Но он вернулся с нашими деньгами, стал жить с богатой женщиной, и с этим ничегошеньки нельзя было поделать.

– А полиция?

– Полиция? Что бы он там ни нашел, один раз это уже было украдено. А полиция никогда не жаловала семью Бэрри. Когда твой отец умирает в тюрьме, начинаешь смотреть на полицию исподлобья.

– Когда Аллен в последний раз здесь показывался?

Безмятежное лицо напряглось, она вся сжалась от неожиданного подозрения:

– А вы случайно не из полиции?

– Нет. Ничего похожего.

Кристина молчала, ее подозрения таяли. Наконец она слегка кивнула:

– Он приезжал и уезжал. Они вместе уплывали на его катере или жили на ее вилле. А около месяца назад катер исчез, и она осталась одна. На воротах ее дома – объявление о продаже. Она почти не выходит и, говорят, в последнее время много пьет, так что оно, может, и к лучшему, что Джуниор Аллен отбыл.

– Может, и для Кэтти это к лучшему.

– Он позорил ее. Люди видели, что происходит. Они знали, что Керр ушел от нее, а Джуниор Аллен обзывал разными словами, и все это слышали. Над ней смеялись. Однажды я до крови расцарапала одному морду, так что при мне уже больше не смеются. Что Кэтти точно не нужно, так это новые неприятности. Помните об этом. Я не уверена, что какая-нибудь очередная соломинка не переломит ей спину.

– Я не собираюсь доставлять ей неприятности.

– Она теперь хорошо выглядит. Хрупкая, как девочка. – Кристина вздохнула. – А я, похоже, все толстею и толстею.

Кэтти с грохотом спустилась вниз, неся перетянутую резинками мятую картонную, коробку.

– Они лежали в самом низу, – сказала она. – И еще там был этот снимок.

Она показала карточку Кристине, потом передала мне. Это была любительская фотография: крепкий мужчина, улыбаясь, сидел на верхней ступеньке крыльца старого дома. Безмятежная хорошенькая женщина в пестром платье сидела рядом. Мужчина одной рукой обнимал смущенную русоволосую девочку лет пяти, прижимавшуюся к нему. Младшая устроилась на коленях у матери, пальцы во рту.

– Прежние времена, – сказала Кэтти задумчиво. – Представь, кто-то пришел бы к нам в тот день и рассказал, чем все это кончится. Думаешь, что-нибудь изменилось бы?

– Хотела бы я, чтобы этот кто-то явился прямо сейчас, – сказала Кристина. – Я бы сумела воспользоваться его сведениями. Мы заждались удачи, сестренка. Мы обе.

Я встал:

– Поеду по своим делам и на обратном пути заберу тебя, Кэт.

– Ждать вас к обеду? – спросила Кристина.

– Лучше не надо. Не знаю, на сколько придется задержаться.

Город на Кэндл-Ки вытянулся вдоль скоростной автострады. Остров в этом месте сужался. Неподалеку начинался мост, по которому машины выезжали с острова и мчались на юго-запад. Город здорово потрепало в 1960-м, но он выглядел свежим и начищенным, с новыми бензоколонками, прибрежными мотелями, ресторанами, магазинами сувениров и морских снастей, причалами и почтовыми отделениями.

Я остановился у большой бензоколонки. Управляющий составлял у стойки опись имущества. Это был сутулый сморщенный человечек, бледный, как утопленник, с неопрятной черной шевелюрой. Звали его Ролло Уртис. Он встретил меня настороженным взглядом, какой бывает у продавцов.

– Мистер Уртис, моя фамилия Макги. Я пытаюсь разыскать некоего Амброза Аллена. По нашим сведениям, он несколько месяцев работал у вас.

– Джуниор Аллен. Точно. Да, он здесь работал. А в чем, собственно, дело?

– Да дело-то известное. – Я достал из бумажника клочок бумаги, посмотрел на него и положил обратно. – Вот тут неоплаченный счет, двести долларов двенадцать центов. Из отеля «Прибрежный» в Майами. Еще мартовский. Они передали его в наше агентство, а в отеле он отметился как приезжий из Кэндл-Ки.

Управляющий обнажил в ухмылке крупные зубы: