При малейшем подозрении Бен поднимал по тревоге службу безопасности казино и ни на миг не упускал из виду сомнительную личность. Служба безопасности «Камеруна» состояла из нескольких крупногабаритных молодчиков, когда-то изгнанных из правоохранительных органов за чрезмерную жестокость. Люди несведущие часто считают, что поскольку в казино бывают толпы народа, а деньги — на виду, то их легко украсть. Думать о казино таким образом столь же ошибочно, как и о главном здании «Морган гэранти траст компани».

Такие попытки пресекаются в корне, максимально быстро и без лишнего шума, чтобы не привлекать ненужного внимания. Часто служба безопасности ограничивается тем, что неудачливого вора отводят в звуконепроницаемое помещение или отдаленный темный угол огромной автостоянки и с тем же эмоциональным спокойствием, с каким бригада водопроводчиков устанавливает какой-нибудь насос, за пяток минут вносят в последующую жизнь дилетанта-грабителя десяток мучительных лет.

Способная и опытная группа профессионалов могла бы, разумеется проведя хорошую разведку, ограбить любое казино. Но профессионализм такого рода находится под контролем всеамериканской уголовной империи, которая никак не заинтересована в натравливании одной своей части на другую. Было особо оговорено, что Лас-Вегас исключается из всякой междоусобицы. Этого решения строго придерживались, и даже имели место сходки и голосования по поводу частных случаев неподчинения со стороны мелкой уголовной сошки, в ходе которых выносились постановления, чтобы они убирались из Лас-Вегаса, пока целы...

Бен Браун не без колебания произнес:

— Не сердись, если я скажу кое-что... Так, просто мыслишка.

— И какая же?

— Будь это Гавана, не было в никаких проблем. Прошло бы автоматически. У меня припрятана пара человек. Ребята те еще, Макс, мы их в свое время привезли из Гонолулу. Так вот, берем толстяка Пого и ставим его крупье, а Уилли — на банк, и они так все гладенько сделают, что никто и не заметит. Каждый, раз после длинной серии, которой ждет старик, мы всучиваем следующему бросающему кубики, которые выигрывают, а после второй серии меняем их обратно на нормальные.

Макс изучающе уставился на него.

— И ты считаешь, что это хорошая мысль?

— Да как сказать... А что делать, старик обувает нас по-страшному.

Макс, как сонный медведь, прошел по комнате, встал над Брауном и вдруг с неожиданной быстротой нанес ему страшной силы удар. Кресло опрокинулось, Бен покатился по ковру, потом с трудом встал. На лице его были написаны ужас и страдание от боли, в углу рта показалась кровь.

— Бог с тобой, Макс! Бог с тобой!

— Собери себя в кучу и слушай, что я скажу. Мне на память приходит пара-другая случаев, когда ты намекал на кое-какие хитрые трюки, Браун. Сейчас ты снова вылез с ними. Пойми — мы живем тут как у Христа за пазухой. Мы крутим ручку денежной машины. Из каждой сотни тысяч баков, проходящих через столы, мы в среднем имеем восемь, после выплаты налогов. И находится идиот вроде тебя, который хочет сломать такую машину.

Сейчас я тебе нарисую общую картинку, Браун. Положим, мы найдем выход из сегодняшней ситуации, выгребем миллион из старика. Ты и я будем знать об этом. Пого и Уилли будут знать об этом. Одно неосторожное слово — и пошло гулять. Это так же точно, как то, что ты пока дышишь. Я не говорю уж о государственных службах — инспекционных, лицензионных. Но это не понравится важным людям, которые не могут позволить, чтобы каждый дурак пытался опрокинуть эту телегу с яблоками. Сопоставь этот миллион с доходами по всему городу — это же мелкие карманные деньги! И вот те важные люди зашевелятся, мой дорогой друг, пришлют сюда специалистов. Потом тебя и меня, Пого и Уилли завезут вон в ту пустыню и, когда им надоест смотреть, кто из нас громче кричит, закончат работу, набросают камней на наши могилки и укатят обратно на восток. И это будет хорошим предупреждением другим, у кого в головах могут заваляться умные мысли.

— Господи Христе, Макс!

— Вот почему твоя идея глупа. Выкинь из головы все свои умные мысли. И не старайся что-нибудь придумывать. Я люблю тебя, как сына, Брауни, но если узнаю, что ты проявил свою изобретательность в отношении кого-то из нашей клиентуры, то первый помогу, когда тебя будут убивать. А теперь подними кресло и садись.

Бен Браун сел, вздохнул. Потом вытер рот носовым платком и что-то сплюнул на ладонь.

— Зуб выбил, Макс.

— Ну-ка дай взглянуть. Развернись немного к свету. Да, действительно. Но это ничего, Бен, вроде, только край обломился. Не болит?

— Да нет, ничего не чувствую.

— Значит, до нерва не надломился, а то болело бы жутко. У тебя есть здесь зубной врач?

— Есть.

— Да, а как Салли? Давно ее здесь не было.

— Знаешь, на этот раз, Макс, плохо чувствует себя по утрам, тошнит. У нее так легко прошло с первым ребенком, мы думали, что и со вторым будет так же. Осталось два месяца, так жалко ее сейчас. А Кеван как раз начал ходить, везде нос сует, ей приходится не спускать с него глаз.

Макс открыл средний ящик стола, достал конверт, вытащил пять сотенных купюр и положил их перед Беном Брауном:

— Сняли сливки, Браун.

— Спасибо, Макс, огромное спасибо.

— Так мы как, все выяснили?

— Конечно, Макс. Намек понял. Только я не могу смириться с тем, что этот старый ублюдок уйдет от нас с набитыми карманами. Если так, то у нас будет тощая неделя.

— Это моя печаль, не твоя. Если он продолжит играть, то закономерность сработает в нашу пользу. Старик втравил меня в большой климат, и Эл задаст мне кое-какие вопросы, если у Гэллоуэлла все выйдет, как ему хочется. Так что я особенно заинтересован в том, чтобы он обязательно еще поиграл, и у меня есть кое-какие идейки на этот счет. А ты иди посмотри и держи меня в курсе, как там у него.

Бен Браун пришел через полчаса и сообщил Максу Хейнсу, что старик проиграл одну фишку.

После ухода Бена Макс погрузился в кресло, широкий, тяжелый, и, полуприкрыв глаза, стал размышлять о человеке, в руках которого сейчас находились сто тысяч принадлежавших казино долларов — ровно половина того, что он проиграл здесь в прошлом году.

В это воскресенье в четыре часа дня Хью Даррен был в бассейне, когда ему сказали, что в Малом зале его ждет Эл Марта. Хью торопливо попрощался с Бетти, быстро переоделся и прошел в зал. Эл сидел в большом кожаном кресле в компании двух неизвестных Даррену лиц. Перед Элом стоял стакан с виски, а незнакомцы жадно и флегматично уплетали специально приготовленный бифштекс. Оба были внушительных размеров, обоим было под сорок, оба носили строгие костюмы, а на лицах — очки в черной массивной оправе, да еще бледность людей, редко бывающих на солнце.

— Садись, Хью, садись, парень. Ребята, это управляющий отелем, о котором я вам говорил, друг Шэннарда. — Хью кивнул всем и сел. — А это ребята, которые прилетели послушать о деле.

С первого взгляда оба выглядели как служащие среднего звена все равно где — в автомобильной промышленности, в банке, в страховой компании. Но в их поведении сквозила нарочитая грубоватость, манерам держаться за столом они были явно не обучены, а холодный расчет проглядывал даже сквозь корректирующие линзы очков. Все это делало их весьма неподходящими кандидатами на конкурс обаятельного бизнесмена — конкурс, в котором настоящие бизнесмены чувствуют себя обязанными участвовать всю жизнь.

— Вы говорили с Тэмплом? — спросил Хью.

— Да, но возникло затруднение, Шэннарда кое-что не устраивает. Может быть, вы сумеете помочь выбраться из тупика. Дэн, пожалуй, ты лучше сумеешь объяснить.

Заговорил тот, который казался чуть постарше. У него была неприятная манера во время разговора пристально разглядывать узелок галстука собеседника и почти не смотреть в лицо.

— Похоже, мы можем проявить кое-какой интерес ко всей этой собственности. Через неделю мы уточним все детали, чтобы быть уверенными в том, что с его правами представлять эту собственность все нормально, а там поставим дело на наличный расчет. Но ваш друг хочет получить от нас то, на что мы никогда не пойдем. Мы никогда не прибегаем к помощи партнеров, нам просто не нужны партнеры в предприятиях, в которые мы вкладываем деньги. Если проверка прав собственности покажет, что там все нормально, мы выплатим вашему другу четыреста сорок тысяч за его акции. Это несколько больше того, что они в действительности стоят, но мы идем на это, потому что заинтересованы в расширении программы капиталовложений в курортный бизнес в этом районе. Шэннард в тяжелой ситуации. Он говорит, что эти деньги не покроют его неоплаченных долгов. Он хочет частично сохранить собственность, так пусть вкладывает деньги в акции и получает долю в доходах от программы развития или продает свои акции после завершения программы. Нас мало интересуют его личные финансовые проблемы. У него, кажется, впечатление, что мы стараемся заключить с ним соглашение. Нужно, чтобы кто-нибудь убедил его, что мы ни с кем не заключаем соглашений. У нас нет нужды. У него есть что продать — мы покупаем. Мы назвали цену. Если вы сумеете убедить его, что для него самое лучшее сейчас — это продать, то мы заплатим вам посреднические двадцать тысяч долларов.

— Я уже говорил Элу, что не собираюсь наживаться на друге.

— Тогда возьмите эти деньги и отдайте ему, и у него будет четыреста шестьдесят тысяч вместо четырехсот сорока — раз уж вы так принципиальны в вопросах дружбы. Но главное — вы поговорите с ним?

— Я не знаю, стоит ли ему соглашаться на это.

— Думаю, ему уже поздно искать что-то другое. Он здорово опоздал. Для вашей личной ориентировки, Даррен: я позвонил своему знакомому в Нассау, мы с ним поговорили пятнадцать минут назад. Там Шэннарда ждут судебные исполнители с кучей неприятных бумаг, он их получит, как только сойдет с самолета.

— Эти ребята, Хью, не зажимают его в тиски, — подключился к разговору Эл. — Это хорошая цена. Причем наличными. И сразу. Где твой приятель еще найдет такое?

— Поговорю с ним, — сказал Хью. — Посмотрю, как его настроение. Приехать сюда — это была его идея, я ему не подавал ее.

— Да, он говорил, — сказал «докладчик» Дэн. — Знаете ли, мы стараемся распылять капиталовложения между разумно широким кругом объектов — подстраховываться что ли. Скажу вам, что мы растем достаточно быстро, поэтому испытываем постоянную нехватку в талантливых менеджерах. Но не настолько, чтобы ради их привлечения резать пирог на части и раздавать его по кусочкам. Например, вот этот отель. Мы держим вас здесь, Даррен, не давая вам куска этого пирога. Но вы человек способный и знайте, что на этом отеле свет клином не сошелся. Мы расширяемся, растем, и настанет время, когда мы сможем двинуть вас куда-нибудь повыше.

— Спасибо, — ответил Хью, — но... у меня есть планы завести собственное шоу.

Дэн развел руками:

— Как говорится, мечта каждого мужчины, да? Но это может кончиться, как у Шэннарда, и куда вы тогда?

— А вы не можете взять Тэмпла управлять его бывшей собственностью?

— Сразу могу сказать: нет. Он слишком долго принадлежал и подчинялся лишь самому себе. — Дэн посмотрел на часы. — Надо успеть на самолет. А Шэннард пусть скажет Элу, что он решил.

Человека изгоняли без тени сочувствия, пренебрегая элементарными нормами приличия. По дороге из Малого зала Хью подивился тому, что эта сцена так возмутила его, как будто от них можно было ожидать чего-то другого.

Он стал искать Тэмпла и Викки. Номер не отвечал. Хью направил человека поискать Тэмпла, но того в отеле точно не было. Хью оставил записку в его ячейке.

Он минут пять просидел в своем кабинете, когда к нему пришел Джон Трэйб, ведающий снабжением напитками. У него было мешковатое печальное лицо стареющего спаниеля, настороженное и бдительное, как у охранника банка, и удивительно приятная улыбка, имевшая множество оттенков.

— Этот бармен, про которого я говорил, Хью, этот Честер Энглер, я пригласил его сюда, он стоит за дверью. Ей-богу, не знаю, хорошо ли это будет, если мы прямо сейчас избавимся от него...

— А что, тут нужны какие-то особые подходы?

— Да просто человек он очень хороший. Вернее, был очень хороший. Я не говорил с ним насчет этого дела, может, ты возьмешь это на себя?

— Пусть зайдет, Джон.

Честеру Энглеру, грузноватому человеку с круглым розовым лицом, редеющими светлыми волосами и голубыми глазами, было за тридцать. Он явно нервничал, на верхней губе у него выступили капельки пота, несмотря на работающий кондиционер.

— Сядь, Чет, — сказал Джон Трэйб. — Я хочу, чтобы мистер Даррен побольше узнал о тебе. Сколько лет ты работаешь барменом в Неваде?

Энглер сидел с опущенной головой, глядя на свои руки.

— До этого четыре года в «Рено», всего девять.

— Ты женат, у тебя свой дом, машина...

— Машины уже нет.

— ...у тебя двое детей, две девочки, школьницы. В общем, есть все, что надо для хорошей жизни. По крайней мере, так было четыре-пять месяцев назад. Ты достаточно умен, чтобы сам себя оценить. Ты же прекрасно знаешь, что люди, которые живут и работают в нашем городе, не играют. Знаешь и то, что время от времени то один, то другой берется за это. Ты был знаком с такими ребятами. И знаешь, что они куда-то исчезли, после того как все проиграли. Это одна из опасностей, которая угрожает работающим в Неваде. Ты же говорил, я слышал, что играть — занятие для идиотов. А сам взялся за это. Ну и попался. Ты обещал мне завязать. И вот я случайно узнаю, что вчера, прежде чем прийти на работу, ты шестнадцать часов играл в блэк-джек. И как сыграл?

Энглер вздохнул и развел руками:

— Не очень.

— А как у тебя сейчас с деньгами?

— Не очень.

— Сколько же ты всего спустил?

— Около... двадцати, Джон.

— А где ты берешь деньги?

— Вначале сбережения ушли, потом получил страховку, потом ушла машина, потом перезаложил дом и получил кое-что на этом. Ну и... продал кое-что из барахла. Лайла забрала детей и уехала, сказала, что больше не может. Уехала к своим в Амарильо. Сказала, что подыщет работу, а мать посидит с детьми. — Все это Энглер говорил мертвым голосом, но вдруг голос окреп, и он посмотрел на Джона Трэйба. — Да я почти уже вылез было из замазки, Джон. Честное слово. На прошлой неделе. Я долго ждал этого. Должно было все перевернуться. К тому времени мой общий проигрыш составлял около восемнадцати тысяч, но я отыграл все, почти все, клянусь. У меня было почти шестнадцать в плюсе, и я поклялся, что завяжу с этим навеки. Так я, Джон, думал. Я качался примерно на одном уровне целый час. А потом опять...

— И ты спустил весь плюс.

— Мне не надо было ставить по-крупному, вот в чем была моя ошибка.

— Ошибку ты сделал, когда вообще начал играть. Ты сам это, Чет, знаешь. Что с тобой случилось? Мы с тобой, бывало, качали головой, когда узнавали, что кто-то втянулся в это дело. Ты ведь за девять лет усвоил, что у казино не выиграешь.

— Некоторые выигрывают.

— Не говори ерунду. Зачем нам обманывать друг друга? Чет... ты знаешь, что держать в штате игрока — это искать приключений на свою голову. Ты будешь химичить, чтобы на чем-нибудь выгадать и пустить эти деньги на стол в казино.

— Я не вор! — протестующе воскликнул Энглер.

— Это следующий шаг. Чем ты отличаешься от других?

— Повторяю: я не вор!

В разговор вступил Хью. Он говорил ровным, вразумительным тоном.

— Какие у вас планы, Энглер?

Энглер нервно покусывал ноготь большого пальца.

— Не знаю. Думаю... Черт, я уже столько проиграл...

— И вы считаете, что только играя можно поправить дело?

— А что мне терять? Сейчас у меня в доме нет ничего моего. Дальше мне идти некуда. Так что мне уже ничто не может повредить.

— Значит, будете продолжать?

— Я думаю, что могу наскрести сотни три баксов и попытать счастья. Если проиграю и их, никому плохо от этого не будет. Рано или поздно я выкарабкаюсь и заживу как следует. Я только этого хочу. Мне не нужно состояние. Я просто хочу снова жить как люди. Законом это не запрещено, мистер Даррен.

Хью бросил взгляд на Джона Трэйба. Тот почти незаметно пожал плечами.

— Думаю, вам лучше уйти, Энглер, — сказал Хью. — Вы здесь хорошо поработали. Мы дадим вам рекомендательное письмо. Прежний опыт подобных ситуаций говорит за то, что мы не имеем права рисковать и держать вас на работе далее.

Тяжелым голосом Энглер произнес:

— Спасибо большое. Вы оба — действительно приличные люди, с которыми приятно работать. Спасибо за все. Мне смену доработать?

— Лучше иди возьми свои вещи, Чет, — сказал Джон Трэйб, — сдай имущество и подожди меня в служебном коридоре. Я принесу тебе чек с оплатой по сегодняшнее число плюс за три недели вперед.

Энглер встал и без единого слова вышел.

— Что с ними происходит, Хью? — с досадой спросил Джон Трэйб. — Попадаются на этот крючок, все проматывают и исчезают с глаз долой, будто их никогда и не было. Забывают, что казино не обыграешь. Они живут только ради того времени, когда можно будет снова оказаться у стола. Вне стола они как полумертвые, работают плохо. Рано или поздно у них в головах появляется бредовая идея растратить деньги, чтобы играть чаще и покрупнее. А ведь люди, у которых есть иммунитет против этого, могут здесь хорошо зарабатывать и очень неплохо жить.

— А как он начал, ты знаешь?

— Он был, что называется, однодолларовым игроком, Хью. Это ребята, которые, скажем, выберутся с женой на вечер отдохнуть, а когда та уйдет в туалет, разменяют пять — десять долларов на серебряные, подойдут к столу, где играют в крэпс или блэк-джек, и сделают несколько ставок. Если выигрывают, то больше не играют и говорят жене, что сегодняшний вечер им дешево обошелся. Если ж проигрывают, то списывают проигрыш в уме на общие затраты за вечер. Долларовый игрок — это еще не игрок, но у некоторых поселяется червячок.

— Насколько я знаю об этом случае, — продолжал Джон Трэйб, — Чет и Лайла вот так же пришли в отель провести вечер и из-за какой-то ерунды поцапались — так, обычная семейная ссора. Она взяла такси и уехала домой. Он понимал, что виноват, но упрямство помешало ему поехать домой сразу вслед за ней. Поиграл по доллару в блэк-джек — получилось. Тогда он стал играть в две руки, потом по пять долларов в две руки. Он продолжал выигрывать и перешел по десять на руку. В конечном итоге Чет выиграл тысячу семьсот баков. На эти деньги он купил Лайле норковое манто — в знак примирения. Недели через две он решил выиграть себе на новый автомобиль, но потерпел фиаско. Примерно через месяц после этого он улизнул из дому с той норкой и продал ее за семьсот баков, чтобы сыграть на них. К настоящему времени он проиграл все, что имел, и даже семью. Он прекрасно знает, что преступно глуп, но выйти из игры не может. И даже не хочет.

— Некоторые психиатры говорят, Джон, что люди типа Энглера хотят проигрывать. У них есть потребность в проигрыше, и они наказывают себя проигрышем. Что-то вроде символического самоубийства.

Джон Трэйб встал:

— Не знаю, что там говорят эти психиатры, но я — точно знаю, что мы поступаем правильно, расставаясь с ним. Правда, я теряю одного из лучших своих людей. Мы с Джоан были как-то у него в гостях. Вчетвером так весело провели время... А перед своим отъездом Лайла рыдала на плече Джоан. Будто кто умер...

— Или получил неизлечимую болезнь.

— Да. Болезнь. Это больше подходит... Мне надо пойти подписать этот чек, Хью. Кстати, я подумал тут как-то, что нам надо увеличить ассортимент вин всех классов, в последнее время они хорошо идут. Если я сумею освободить складские площади, мы сможем неплохо сэкономить на крупных закупках.

— Надо печатать новую карту вин?

— Все равно скоро придется ее обновлять.

— Ты хочешь купить какие-нибудь диковинные марки?

— Да ну их, нет! Я думаю о тех, которые мы без проблем сможем заказать по новой. Я на неделе все изложу на бумаге.

— Вроде неплохая идея. Спасибо, Джон.

— Спасибо тебе, что встретился с Четом. Это ж мой друг, я не мог...

— Знаю.

В девять часов двадцать минут вечера того же воскресенья семнадцатого апреля Хью Даррен готовился ко сну. Это было редкой роскошью для него — отправиться на боковую так рано. Отель был полон. Вверенные Хью службы работали исправно. Он совершил последний на сегодня обход, прежде чем принять решение лечь пораньше спать. Никаких особых поручений для Банни Раиса не возникло.

Хью снял напряжение дня, долго простояв под горячим душем, и с великой радостью нырнул в постель. В тот момент, когда он потянулся к настольной лампе, раздался телефонный звонок. Рука поменяла направление движения и сняла трубку.

— Хью, — услышал он знакомый голос, — это Викки.

— А-а привет, пропащая. Я вам, бродягам, оставил записку, но вы...

— Тэмпл, наверное, взял ее, потому что я ничего не знаю о ней. Хью, я сейчас в ужасном расстройстве. Происходит что-то страшное, и я не могу этому помешать. Не знаю даже, что мне делать.

— А что случилось?

— Звоню тебе из казино, из коридора. Тэмпл играет, Хью.

— Ради Бога, Викки, он же не ребенок. Он может поиграть, это вовсе не обязательно должно расстраивать тебя.

— Ты не понимаешь. Он пьет самых переговоров с теми жуткими типами. Они ужас как расстроили его. Я не могу с ним даже поговорить, он меня совершенно не слушает. Он играет по-крупному и крупно проигрывает, и, думаю, он не соображает, что делает. Они принимают его чеки, которые выписаны на счет, который у него есть в Нью-Йорке. Я не имею ни малейшего представления о том, сколько он проигрывает, но, думаю, это огромная сумма. Я не могу его остановить, не могу заставить выслушать меня. Может, хоть ты постараешься что-нибудь сделать с ним. Это действительно какой-то кошмар.

— Будь у телефонов, Викки. Я приду минуты через три.

Хью в спешке оделся. Викки, завидев его, пошла навстречу. Она обеими руками взяла его руку, и он почувствовал, что у нее влажные и холодные пальцы. Викки выглядела элегантно в строгом черном костюме, он делал ее более стройной, но малозаметные изъяны во внешнем виде свидетельствовали о ее возбужденном состоянии: помада на нижней губе была съедена, отдельные пряди золотистых волос выбивались из общего порядка.

— Пойдем, я покажу, где он, — сказала Викки.

Народу в казино было полным-полно. Работали все столы, игроки в крэпс и рулетку окружали столы в два-три ряда. Сквозь жужжание толпы прорывались команды крупье, нескончаемо грохотали игровые автоматы, доносилась музыка из бара «Африк» и Малого зала, приглушенные аплодисменты — из «Сафари», где заканчивалось вечернее представление. Прокладывая себе дорогу через толпу, Хью снова ощутил, как поистине безрадостна эта людская масса в казино. Когда шла такая большая игра, в воздухе чувствовалось какое-то особое электрическое напряжение с оттенком мрачноватости. Смех был, но невеселый. Здесь, на стыке денег и удачи, людям предоставлялась организованная возможность помучиться. Деньги — это выживание. Так что тут было не до веселья, как на аренах варваров прошлого, где люди бились со зверями. Народ в казино не обращает внимания друг на друга. Это место, где каждый человек бесконечно и безнадежно одинок.

— Вон там, — показала глазами Викки, потянув Хью за рукав, — видишь?

Тэмпл Шэннард стоял у закругленного угла стола для крэпса. Пробившись к нему, Хью увидел, что перед Шэннардом в дугообразной канавке стояли ребром фишки, образуя две «колбаски». В одной, длиной дюймов в десять, находились стодолларовые фишки, в другой, раза в два короче, — пятидесятидолларовые. Шэннард держал свои загорелые руки на перилах, наблюдая за дразнящим танцем кубиков. Воротник рубашки был расстегнут, лицо горело, прищуренные глаза напряжены, челюсть отвисла. Он взял несколько стодолларовых фишек и, даже не пытаясь считать их, поставил на выигрыш бросающего.

— "Очко" — восемь, — объявил крупье. — У бросающего выпало одиннадцать. В «поле» ставок нет.

— На восемь дубль, — сказал Шэннард и бросил стодолларовую фишку. Ведущий поставил ее на четыре-четыре.

— Три, новая цифра. Семь.

Крупье сгреб фишки ставивших на выигрыш бросающего и выдал фишки тем, кто ставил на проигрыш, потом положил пять кубиков перед следующим игроком, чтобы тот выбрал два из них, которыми будет играть.

Хью удалось продраться к Тэмплу и встать у него за спиной.

— Развлекаешься, Тэмпл? — спросил он.

Тэмпл посмотрел через плечо.

— Разве я не за этим ехал? Такое пошло развлечение... — Говорил он хрипло, неясно.

— Как у тебя идет?

— Спросишь потом, старик. Потом спросишь. А сейчас я занят.

Хью отошел от столов, жестом дал понять Викки, чтобы оставалась на месте, и пошел к клетке кассиров. Люди, которые работали за окошками кассы, знали его, хотя не имели отношения к отелю.

— Вы платите по чекам Тэмпла Шэннарда?

Кассир заколебался:

— Э-э-э... да, мистер Даррен.

— Сколько в сумме?

— Подождите, пожалуйста, немного, хорошо?

Хью подождал с полминуты, и внезапно рядом с ним появился Макс Хейнс.

— Что ты задумал, Хью?

— Хочу знать, как глубоко сел Тэмпл Шэннард.

— Он принес мне первый чек, Хью, мы проверили с Элом и договорились, что оплатим до двухсот тысяч. Сейчас он играет этими двадцатью. Шестьдесят шесть тысяч баков, парень.

— Я должен увести его от стола, Макс.

— Что и говорить, идея небезынтересная. А ты не мог бы мне сказать, почему ты хочешь увести его от стола до того, как этому бедному малому попрет игра и он получит шанс отыграться?

— Это мой друг. Ему не везет. И он крепко пьян. Ему нельзя было проигрывать так много денег.

Макс Хейнс легонько стукнул его по бицепсам, и у Хью моментально онемела рука.

— Даррен, я тебе удивляюсь. Ты здесь восемь месяцев, это достаточно долго, и ты должен понимать что к чему. Помощник губернатора этого великого штата Невада, мистер Рекс Бэлл, ездит по штату, выступает на ленчах с речами насчет того, что основная идея штата Невада — к людям нельзя относиться, как к взрослым. В Лас-Вегасе к человеку так и относятся. Хочет пить — пусть пьет, хочет играть — пусть играет. Никто его не оттягивает за руку. А если он хочет и пить, и играть — это его привилегия. И против этого нельзя вот так ни с того ни с сего выступать.

Хью обернулся и посмотрел Максу прямо в глаза:

— Это мой друг. Он пожалеет о том, что он делает. И я собираюсь остановить его.

— О'кей, дружба — это большое дело, парень. Только давай перестанем говорить красиво. Ты моешь попытаться остановить его. Ты можешь подойти к нему и поговорить с ним. Это твое право. Любой, кто приходит в мое казино, имеет такое право. — Хейнс постучал по груди Хью толстым пальцем. — Но ты можешь только поговорить. И делать это тихо и спокойно. И если он тебя не станет слушать, ничего не поделаешь. Потому что если ты попытаешься что-то предпринять, Даррен, — оттаскивать его от стола или хватать его фишки и нести в кассу и менять обратно на деньги, — то ты уже ничем не будешь отличаться от пьяного бродяги, который приходит в казино и поднимает дебош. Если ты сделаешь что-то помимо уговоров, то я позову ребят, которые выведут тебя так спокойно, что никто и не обратит внимания, но у тебя, может случиться, неделю руки не будут действовать.

— Вы любите болтать о дружбе. Вы держите пропойцу в качестве управляющего только потому, что он старый друг. Но когда речь заходит об одном из моих друзей, то это всего-навсего еще один цыпленок, которого надо ощипать. Так что ли, Макс?

— Ты здесь — наемный служащий, а твой старый друг — клиент казино. Тут надо принадлежать к клубу.

— И что ты предъявил в приемную комиссию клуба? Копии приговоров?

— Ой, смотри, как я смутился, покраснел и потупил глаза! Ты попал мне в самое больное место. — Макс заржал так, что Хью зло отвернулся от него и ушел.

И снова он продрался к Тэмплу Шэннарду. Кости перешли к Тэмплу. Он сделал большую ставку и сразу проиграл. Потом удвоил ставку и выбросил десять. Он долго бросал, дожидаясь десятки, и наконец выбросил пять-пять. Но у него оставалось уже так мало фишек, что они умещались у него в руках.

Хью заговорил с ним, приложив губы к уху. Он просил его, умолял, заискивал перед ним.

— Ради меня хотя бы, Тэмпл, — сказал он свою последнюю фразу. — Не ради Викки, не ради себя. Сделай это для меня.

Тэмпл резко повернулся. Глаза его сделались большими и дикими, как у животного. Он закричал:

— Катись от меня к черту, Даррен!

Бен Браун, первый помощник Макса Хейнса, и один из крупногабаритных охранников подошли к нему вплотную.

— Мне кажется, вы мешаете игроку, мистер Даррен, — вежливо произнес Браун.

Хью подошел к Викки и повел ее прочь из толпы к дальней стене за последним рядом игровых автоматов.

— Он отказывается слушать.

— А ты не можешь попросить их не брать у него деньги?

— Казино — это другая служба, Викки, они мне не подчинены. Это все равно что он играл бы в «Песках» или «Тропикане». Лучше всего подождать, пока Тэмпл не пойдет получать по новому чеку.

— Сколько он проиграл?

— Довольно много.

— Как много, Хью?

— Больше шестидесяти.

Викки закрыла глаза и не открывала их несколько секунд. Ее пухленькое овальное личико выглядело в этот момент молодым, незащищенным и беспомощным.

— Какой же он осел! — выдавила она. Голос ее был почти неразличим в общем шуме. — Глупый пьяный осел. Это конец всему.

— Что ты имеешь в виду?

— Он проигрывает не свое. Каждый цент взят в долг.

— Пошли! Он отошел от стола.

Шэннард, тяжело ступая, направился к кассе, тщательно и осторожно ставя ногу при каждом шаге, как будто пол имел наклон.

Они перехватили его в двадцати футах от цели.

— Мой дорогой, пойдем спать, — взмолилась Викки, стоя на его пути.

— Все вы против меня, — пробормотал Шэннард.

— Это грязная игра, они сговорились ограбить тебя.

— Ты не в форме, Тэмпл, — вступил в разговор Хью. — Попытай счастья завтра, когда отдохнешь.