Глава 10

Было без одной-двух минут семь, когда в дверь номера Гомера Гэллоуэлла постучали.

— О, миз Бетти, прошу, — удивился он.

— Гомер, — только и сказала она, медленно входя в номер.

Он закрыл за нею дверь и стал ждать объяснений, присматриваясь, заинтригованный происшедшей в ней переменой. Всякое напряжение и волнение исчезли. Она выглядела умиротворенной. Но это была та умиротворенность, которая почему-то беспокоила его. Бетти обернулась и спокойно взглянула на него.

— Я уж собрался ехать на свидание.

— Какое?

— Мотель «Страна игр», номер сто девяносто, как вы мне сказали, — с некоторым раздражением произнес Гомер. — Мы же там собирались встречаться?

Бетти нахмурилась:

— Нет, сейчас в этом нет необходимости.

— Вы же хотели, чтобы я помог вам в конце-то концов.

— Дело было не в этом.

— Знаете, никак не могу уловить смысла в том, что вы тут говорите.

Она улыбнулась как-то натянуто, почти извиняясь:

— Нет необходимости идти туда, потому что он умер. Мне позвонила сейчас Лотти и сказала, что он умер.

Наконец до Гомера Гэллоуэлла дошло, что происходит. В своей жизни он не раз сталкивался с такими вещами. Из воспоминаний о старых временах память лучше всего сохранила случай тридцатилетней давности об одной молодой жене, которая на стареньком пикапе приехала на буровую в восточном Техасе, чтобы отвезти своего мужа домой. Случилось так, что Гомер находился там — приехал посмотреть, как идет бурение на его «дикой» скважине. Мужем той женщины был местный фермер, который подрабатывал на нефтяных промыслах.

Когда женщина приехала, работа еще не закончилась, и она поставила свой пикап рядом с пыльным «паккардом» Гомера. Она сидела в машине и смотрела, когда вдруг произошел разрыв троса лебедки и кувыркающаяся металлическая деталь со страшной силой угодила в молодого фермера, убив его на месте. Она подбежала, взглянула, чуть поплакала, а потом как слепая деревянной походкой медленно пошла куда-то к горизонту. Ее остановили, повернули и привели обратно, и он запомнил ее глаза и застенчивую, извиняющуюся улыбку...

Гомер повернул Бетти по направлению к креслу. Она села послушно, как ребенок.

Он налил две унции неразведенного бурбона и протянул ей. Она выпила до дна, вздрогнула и вернула стакан.

Гомер пододвинул другое кресло, сел и взял ее руку в свои. Ей сейчас нужно, чтобы держали вот так ее руку, ей нужно прикосновение живого существа.

— Кто умер? — мягко спросил он.

— Мой отец. — Ее рука по-прежнему покоилась в его руках.

— И теперь нам не надо идти в тот мотель?

— Нет, не надо. Я должна была делать то, что мне прикажет Макс, иначе они послали бы моему отцу снимки.

— Это Макс Хейнс?

— Да.

— О каких снимках вы говорите?

Он почувствовал, как ее рука напряглась, а потом расслабилась.

— Ужасные снимки, Гомер. Там я и... мужчина. Я не знала, что они снимают. Макс сделал попытку показать их мне — меня стошнило. Я не могла допустить, чтобы мой отец увидел их. Вы можете это понять? Я сделала все, чтобы уберечь его от этого.

— Конечно, конечно, девочка. Значит, теперь нам не нужно ехать в мотель?

Бетти нахмурила лоб:

— Это была глупость с их стороны. Я несколько раз говорила Максу, что это глупая затея, что с вами этот номер не пройдет, но он все время твердил, что вы взяли у них столько денег, что игра стоит свеч. И вот видите, я была вынуждена сделать, как он велел. Из-за этих снимков.

— Говорите, со мной это не прошло бы?

— Да. Вы не легли бы со мной в постель.

Гомер выпустил ее руку:

— Грязный разговор получается, девочка.

— Он мечтал, что это может произойти. И вот там они и снимают. Кинокамерой. И на магнитофон записывают. Я думаю, так или иначе этим владеет Эл Марта. Там так все оборудовано, что они могут сделать фильм и записать звук, и Макс говорил мне, что делают это для разных целей.

— А от меня ему что нужно было?

Бетти посмотрела на него с откровенным удивлением:

— Получить назад деньги, Гомер. Чтобы вы их проиграли. Они сделали так, чтобы вы не смогли связаться с вашим пилотом, какой-то обман с телефонным звонком или что-то еще, и если бы вы... Если я привлекательна для вас, то вы останетесь в городе подольше, а я, ну... вроде как втравлю вас в игру. Я говорила Максу, с вами это не пройдет, но он знает, что мы друзья...

— И часто этот Макс заставлял вас делать такого рода вещи?

— Три раза, Гомер. Это должен был быть четвертый. Какая разница — три раза, три сотни раз? — Бетти протянула ему руку, и он снова взял ее в свои. — Понимаете, бороться было невозможно. Как? И вы не могли бы мне помочь. Никто не мог бы.

На лице Гэллоуэлла отразились одновременно сострадание и гнев.

— Я много чего натворил в своей жизни, — сказал он. — Я пользовался слабостями людей и заставлял их делать по-своему. На меня лезли со всех сторон, я ломал тех, кто ломался, проучил не одного наглеца, но я никогда не делал и не сделаю ни одному человеческому созданию того, что они сделали вам. Может, тысяч пять проклинают мое имя, прежде чем заснуть и первым делом, как только проснутся, но я никогда не навлекал проклятий на свою душу. Когда я был ребенком, еще были индейцы, знавшие, как сделать, чтобы такой вот Хейнс умирал целых десять дней, но теперь эти знания порастеряны. Девочка, у меня могла бы быть внучка такого возраста. И если б я выбирал, какой ей быть, я хотел бы, чтобы она была, как вы.

— Но... я же сама влезла в это дело.

— Вы помните почему?

— Гордыня, страх, ни гроша в кармане. Подумала, будь что будет, мне было наплевать на себя. И я все время старалась быть навеселе, так мне легче было... выдержать все это.

— Покажите мне человека, который бы не сделал ту или другую глупость в своей жизни. Но не всех хватают при этом за руку... Вы успели поплакать об отце?

— Нет еще. Не могу.

— Это необходимо, потом полегчает.

— Я знаю.

— Мой самолет берет четверых, можете лететь с нами... Ах, нет, вам нужно уладить кое-какие дела. Вы, кажется, говорили, что приехали из Сан-Франциско?

— Да, верно. Завтра я полечу туда.

— Когда все закончится, все пройдет, приезжайте ко мне. Дайте мне знать, я пришлю за вами самолет.

— Спасибо, Гомер. Не знаю. Я не знаю, что буду делать. Но все равно спасибо.

Внешне Бетти немного пришла в себя. Он изучающе смотрел на нее некоторое время и внезапно вспомнил еще об одном.

— А этот хваленый парень из отеля, на которого вы положили глаз, этот Даррен, он знает о вашей... вашей кинокарьере?

Бетти с испугом взглянула на него:

— Что вы, нет, нет!

— Странно, что вот случилось такое и вы пришли ко мне, а не к нему.

— Там все кончено, Гомер.

— Да?

— Это прекрасный человек, добрый, чистый. И я знала, что это будет длиться до тех пор, пока Макс... пока я вновь не потребуюсь Максу. Хью заслуживает большего, чем публичной девки.

— Может, он сам решит, чего он заслуживает?

— Нет. Неужели вы не понимаете, Гомер? Если я позволю, чтобы... Если я дам свободу своим чувствам, то... то Макс опять посадит меня на крючок. Нет, все кончено. Я никогда не вернусь сюда, Гомер. И никогда больше не увижу его.

— Так он может приехать.

— Это ему не принесет добра. Гомер, пожалуйста, берите свои деньги, своего пилота, улетайте отсюда и не возвращайтесь. Это не люди, это свирепые твари. Уезжайте и больше не приезжайте сюда.

— Мы разбежимся в разные стороны, а эта обезьяна Макс Хейнс будет спокойно жить-поживать? Не кажется ли вам, что нужно взять и размазать его по земле? Самое простое — это заплатить кое-каким ребятишкам, они приедут сюда и хлопнут его, но от этого как-то мало удовлетворения.

— Не было бы Макса, нашелся бы кто-нибудь другой.

— У вас нет к нему ненависти?

— Не знаю. Ненависти у меня нет, мне кажется. Страх — есть. Любовь — есть. Я люблю Хью. Я так его люблю, что могу... бросить его.

Бетти встала. Гомер тоже встал, пристально посмотрел на нее и спросил:

— Сейчас лучше, детка?

— Я... Да, лучше.

— Что я могу сделать для вас? Просите что угодно.

— Не знаю, Гомер, спасибо.

— Идите поплачьте, — сказал Гэллоуэлл. Он проводил ее до двери. Потом с неловкой учтивостью поцеловал своими жесткими губами ее мягкую щеку. — Вы такая женщина, которую надо беречь, — нежно сказал он.

Гомер проводил ее глазами до лифта — высокую, сильную, стройную. Ее черные волосы излучали здоровый блеск в мягком свете коридорных светильников. Он вздохнул, закрыл дверь и пошел налить себе виски. «Проклятая старость, — подумал Гомер. — Какая несправедливость! Когда в тебе жизнь бьет ключом, ты мечешься по свету, не знаешь разницы между медью и золотом, хватаешь все подряд и тратишь все налево и направо. А теперь, когда знаешь, действительно знаешь что почем, что к чему, тебе остается скука, у тебя впереди клочок земли в два шага и нет времени пустить в дело то, что ты постиг тяжкими трудами».

Гомер Гэллоуэлл застыл со стаканом в руке, почувствовав, что его будто обдало холодным ветром. И подумал, что, может быть, пришло наконец время ехать домой умирать.

Макс Хейнс снял трубку. Звонили из мотеля.

— Слушай, — сказал Макс, — я еще раз говорю тебе, что не знаю, почему там никого нет. И еще раз говорю, чтобы ты сидел как вкопанный, пока не придут и не скажут тебе, что можешь сваливать. Ты деньги получаешь? Получаешь. Одно могу сказать — все было организовано как надо, и я не знаю, что случилось.

Макс положил трубку. Серебряные настольные часы показывали четверть девятого. Он с минуту или больше сидел в задумчивости, потом позвонил в комнату Бетти Доусон. Там никто не брал трубку. Поколебавшись, он позвонил в апартаменты Гомера Гэллоуэлла.

— Нда? — раздался его голос.

— Э-э, говорит Макс Хейнс, мистер Гэллоуэлл.

— Что у тебя там?

— Ну, я просто хотел вам сказать, что сегодня вечером кости крутятся против нас. Я подумал, может быть, вы захотите прийти и сделать вашу сумочку чуть потяжелей, чем сейчас. — Макс натужно засмеялся.

— И это у тебя все, друг?

— Ну... ну да.

— Хочешь знать, о чем я думал, когда раздался твой звонок?

— Да, конечно.

— Представь, я думал о тебе.

— Вы — обо мне?

— Я придумывал, чему бы это случиться с тобой. И знаешь, я даже видел это и смаковал, видел это так же ясно, как твой обезьяний нос.

— Что?!

Макс Хейнс слушал хрипловатый, издевательски насмешливый старческий голос, все больше не веря собственным ушам. Тот говорил и говорил. Голос был живописный, необычный — и пугающий. Макс Хейнс где только не был и чего только не насмотрелся. И уже давно-давно ладони его не покрывались потом, а живот не сводило от неприятного холодка.

— Что за шутки! — закричал он в трубку. — Что ты собираешься делать, старый черт?!

— Ты чего это так разволновался? — ворчливо заметил ему Гомер.

— Просто не понимаю, о чем идет речь?

— Я просто говорю тебе, чего тебе ждать, к чему готовиться, после того как я всё как следует распланирую, мистер Хейнс. Это будет тебе маленьким вознаграждением за поломанную жизнь миз Бетти, потом за попытку заставить ее соблазнить старика, снять фильм и выгрести у старика обратно деньги, которые он взял в казино. Считаю, тебе полезно знать, как говорил один мой знакомый, что тебе припасено на будущее, чтобы ты мог немножко погадать.

Макс Хейнс еще долго держал трубку, потом с грохотом положил ее на место, тяжело поднялся и вышел из кабинета.

Десять минут спустя Эл Марта, сидя в маленьком кабинете своей квартиры, со смесью возмущения, презрения, удивления смотрел на Макса Хейнса. Гидж Аллен сидел на низком столике, загадочно и задумчиво глядя на Хейнса. Дверь цвета слоновой кости была плотно закрыта.

— Стареешь, что ли? — грубо спросил Эл.

— Слушай, если б ты сам слышал этого старика! А я слышал. Если он захочет, чтобы меня привезли в Техас, так за свои деньги он...

— Успокойся, Макс, — голосом уличного разносчика сказал Гидж. — На тебя это не похоже, парень.

— Давай подумаем, — заговорил Эл. — Возможно, у нас возникла проблема. Как ты тут рассказал, из слов старика выходит одно: эта баба, Доусон, все ему выложила, правильно? А эта Доусон проходит по чьему ведомству? По твоему, Макс, верно? Так как же ты выпустил ее из-под контроля?

— Вот этого я и не могу понять, Эл. Не могу — и все. Она же у меня обложена со всех сторон.

— Твой большой недостаток, Макс, в том, что ты любишь перегибать палку. Ты слишком давишь на людей, и иногда они ломаются. А когда они знают столько, сколько эта баба, у тебя появляются проблемы. Верно я говорю?

— Ты совершенно прав, Эл, — вставил свое слово Гидж.

— Но эта ж Бетти не дура, — жаловался Макс. — У нас с ней все шло так хорошо. У нее ведь есть голова на плечах. Она же знает, что, как только она взъерепенится, в ту же минуту ее старик получит такой удар... Ему не понравится смотреть на свое единственное чадо...

Эл Марта погладил свой высокий лоб тыльной стороной ладони.

— Ну почему это я должен продумывать такие вещи? — Он снял трубку, задал телефонистке на коммутаторе несколько вопросов, выслушал и положил трубку. — Некоторое время назад ей звонили из Сан-Франциско. Пол-отеля знает об этом, а ты нет, Макс. Ее отец умер. Ну и где теперь твое «обложена со всех сторон»?

— Вот о чем я не думал, так об этом...

— Помолчи, я продолжаю думать. Значит, она выкладывает все старику из Техаса. Она балдеет от Даррена и, может быть, сейчас рассказывает все ему, и мы можем потерять и его. Может быть, ей захочется открыть свой большой рот и рассказать все какому-нибудь борцу за перемены в какой-нибудь газете. Может быть, теперь, когда над ней ничто не висит, она захочет рассказать это любому, кому не лень слушать. А мне это ни к чему, черт бы вас всех побрал! Наша отрасль не любит таких вещей. Мне нужно, чтобы этот рот поскорее захлопнулся, Макс. Вы когда-нибудь пробовали как следует тряхнуть эту бабу? Пытались показать ей, где ее место? А, Макси?

— Э-э, нет, не было необходимости, Эл, но...

— Какие проблемы?

— Ну, это не рядовая какая-нибудь... С характером, и она у нас украшение.

— Значит, потребуется чуть больше времени, разве нет? Ты видел кого-нибудь, кого нельзя было бы поставить на место? Так, значит, мы определились, и давай быстро за работу. Быстро, но осторожно.

— Она, видимо, поедет в Сан-Франциско на похороны, Эл, — вступил в разговор Гидж. — Отложим на потом?

— Слишком много риска, не хотелось бы. Сейчас кто-нибудь есть на моем ранчо?

— Ребята из Майами уехали два дня назад. Сейчас никого.

— А где она сейчас?

Когда Макс сказал, что не знает, Эл грубо обругал его, сделал пару звонков, положил трубку, широко улыбнулся и объявил:

— Итак, сейчас она как раз в своей комнате. Упаковывает багаж небось. Сколько там у нас? Двадцать минут девятого. Гидж, быстро за работу. Свяжись с Гарри Чармом и возьмите еще одного. Ты сам тоже двигай с ними, потому что я не хочу, чтобы дело вышло из-под контроля, и не хочу, чтобы кто-то ее видел. Три мужика должны справиться с одной бабой и вытащить ее из отеля безо всякого шума. У вас ночь впереди и сколько хотите завтрашнего дня. Вам надо сделать из нее вежливую, покладистую, скромную куколку. Надо привести ее в такую кондицию, что при одной мысли открыть рот она будет покрываться холодным потом. Надо ее так укоротить, чтобы она была в состоянии поехать на похороны, а потом бегом бежать обратно, вставать смирно и отдавать честь всякий раз, когда Макс будет давать ей чрезвычайное поручение. Мне все равно, что вы, ребята, будете там делать с ней, но мне не нужна сумасшедшая, как вы сделали с предыдущей певичкой. Просто разъясните ей, кому она принадлежит, Гидж. А теперь — за дело.

— А как насчет этого, Гэллоуэлла? — спросил Макс.

— Еще одна такая глупость с твоей стороны, Макси, и, глядишь, мы тебя упакуем и отгрузим в Техас.

— Хватит тебе, Эл, честное слово.

— Но за все эти годы я тебя таким не видел. Этот старик заберет свои деньги и уедет, я полагаю. Или ты мечтаешь еще о каком-нибудь способе остановить его?

Макс Хейнс деревянно улыбнулся:

— Повезу его и пилота на себе, а вещи — в зубах. И еще не забуду битком набить его саквояж. Знаешь, мне хотелось бы навсегда забыть о том, что можно снять с человека шкуру и посыпать солью, предварительно не убив его.

Гидж Аллен, у которого от свалившейся на него власти засосало под ложечкой и сделались мокрыми ладони, определил наконец, как вывезти Бетти из отеля безо всякого шума. Он согласился с предложением Гарри Чарма, как они втроем — Гидж, Гарри и Бобер — сделают это. Он велел Гарри взять «линкольн» Марта и поставить его в тени за конференц-залом. Затем они поднялись на лифте с цокольного этажа и перешли на второй этаж старого крыла. С собой в лифте они подняли одну из самых больших тележек для белья, на резиновых колесах.

Бобра оставили держать дверь лифта открытой и заодно стоять на стреме. Гарри подкатил тележку к двери Доусон. Гидж постучал. Бетти открыла дверь, и они быстро вошли в комнату. Гарри двинулся на нее с широко расставленными руками, а Гидж тем временем закрыл дверь и достал из бокового кармана пиджака покрытую кожей дубинку. Он был мастером в этом деле, знал, куда ударить и насколько сильно. Гарри должен был схватить Бетти и держать, пока Гидж не оглушит ее. Прийти в себя она должна была в черном автомобиле, быстро несущемся на ранчо Эла Марта.

Волосы Бетти спускались на плечи, глаза покраснели и опухли. Одета она была в халат с блестками. Бетти вздрогнула от испуга, отступила назад и в этот-то момент, когда она была не готова к нападению, Гарри и намеревался схватить ее. Но он был старым, усталым и неповоротливым, а Бетти — сильной и ловкой. Рефлексы у Гарри были замедленными. Она увернулась от первой атаки Гарри и подняла крик. Гидж увидел, что через мгновение Бетти проскочит мимо него к двери, и приготовился броситься к ней, ударить по голове в области затылка, когда она окажется рядом, и поймать, чтобы не ударилась о пол.

Но Гарри Чарм, поначалу потерявший самообладание от ее громкого крика, пришел в себя и снова бросился вперед. Он почти упустил Бетти, но в падении ему удалось зацепить ее за бедро, и она стала падать. Раздался леденящий душу звук: это голова Бетти сильно ударилась о самый край ночного столика — и Бетти затихла. Она как-то сразу стала казаться меньше. Гарри поднялся на колени. Бетти лежала лицом вниз. Гидж присел на корточки и осторожно перевернул ее. Оранжевый свет упал на лицо Бетти.

У Гарри Чарма проснулся долгие годы дремавший рефлекс — может быть, потому что он стоял на коленях, — и он перекрестился. Крови было немного. Один вид крови не вызвал бы у Гарри благоговейного страха, но его напугала глубокая впадина с правой стороны лба. Она-то и пробудила в нем чисто рефлекторное благочестие, сохранившееся с юности. Горизонтальная впадина располагалась между черной бровью и волосами, глубина ее была с полдюйма, чуть побольше. Глаза Бетти были на треть открыты, и виднелись одни белки.

— Господи, честное слово, Гидж, я не хотел... — прошептал Гарри.

— Замолчи ты, дай подумать.

Гидж Аллен встал. На него вдруг навалилась усталость. Он подошел к двери, потихоньку открыл ее, выглянул в коридор, посмотрел влево-вправо, закатил тележку в комнату и снова закрыл дверь. Он подошел к маленькому столику, на котором горела лампа. Свет ее освещал запечатанный конверт. Гидж вскрыл конверт, прочел лежавшее в нем короткое письмо, довольно пробурчал и сунул письмо в карман. Потом осмотрел комнату. Бетти собиралась в спешке. На полу чуланчика грудой валялись платья. Оба чемодана были забиты вещами, но не закрыты, как и маленький «дипломат».

— Стой здесь, пока я не приду, — приказал Гидж. — Я пришлю тебе Бобра для компании.

— А ты куда идешь? — спросил Гарри тихим голосом.

Гидж не ответил. Через пять минут он был в маленьком кабинете Эла Марта.

— Что делать, бывает, — сказал он, закончив сообщение.

Эл хлопнул ладонью по столу:

— Все в последнее время идет кувырком. Честное слово, нельзя попросить стакан воды, чтобы и тут что-нибудь...

— Это случилось моментально, Эл.

— Ей что, уже конец?

— Какая разница? Знаю, что она очень плоха. Но теперь и нельзя дать ей выздороветь, тогда придется иметь дело с законом, так ведь?

— И как это будет выглядеть, если она исчезнет? Что сделает Даррен? А что скажут об отсутствии на похоронах?

— Она упаковалась, Эл. Избавиться от багажа не проблема. Я знаю, каким рейсом она должна лететь, билет у нее на столе. Пусть Муриэль слетает по этому билету, потом доедет автобусом до Лос-Анджелеса и прилетает обратно.

— Хм. Неплохо, малыш. Кто различит двух крупных симпатичных брюнеток?

— И вот это очень подойдет, — сказал Гидж, протянув Элу письмо. — Оно тоже лежало у нее на столе.

Эл стал читать его вслух:

"Хью, мой дорогой. Внезапно я получила шанс навсегда избавиться от этого города сладостных снов, и я им пользуюсь. Нам было так хорошо вместе, что мне не хочется омрачать окончание этого праздника ненужными прощальными формальностями. Так что прими это «прощай навсегда» с тем же теплом в душе, с которым я пишу тебе это. Мне будет не по себе, если ты попытаешься найти меня. Это правда, дорогой. Я надеюсь, что ты действительно навсегда попрощаешься со мной. Ты заслуживаешь всего самого хорошего, что есть на свете. Я знаю, ты пробьешь себе дорогу, будет у тебя свой маленький отель на Перцовом рифе. И когда благоуханным багамским вечером на тебя нахлынут вдруг воспоминания, выпей за меня хороший глоток. И, пожалуйста, мой дорогой, уезжай из этого гнусного места как можно скорее. Оно более порочно, чем ты думаешь, и принесет тебе много вреда. Ты понимаешь, конечно, что если бы нас устраивал этот порядок вещей, то мы и в этих условиях любили бы друг друга, хотя и безнадежно. Но такова наша доля, и для нас это лучшая доля. Помяни меня добром и храни в памяти тепло воспоминаний... — как буду хранить их я, обещаю. Прощай, мой любимый. Бетти".

Эл закончил чтение и сказал:

— Это письмо подходит к случаю больше, чем ты того заслуживаешь, парень. Раз начали, заканчивайте путь. Бери Бобра и Гарри и двигайте. Чтобы нигде ни пятнышка и чтобы не очень мелко.

— Что, если там же, где та пара?

— Хорошо. Это твоя забота, давай.

Гидж вернулся в комнату Бетти. Она по-прежнему дышала. Он положил письмо в новый конверт. Бобер обвязал кровоточащую рану полотенцем. Они положили Бетти на тележку, набросали на нее простыней, сорванных с кровати. Бобер вызвал лифт на второй этаж, и они вкатили в него тележку, прихватив с собой багаж Бетти. Спустились в подвал, через черный ход вывезли тележку на хозяйственный двор и через него подкатили к машине. Потом положили Бетти в машину и накрыли ее черным халатом. Бобер отвез тележку обратно, по пути подошел к номеру Даррена и подсунул письмо под дверь.

Все трое сидели на переднем сиденье машины. Под сиденьем лежали две складные лопаты. Внутреннее напряжение не спадало до тех пор, пока Гидж, сидевший за рулем, сорок минут спустя не свернул на частную дорогу без всякого покрытия, неровную, каменистую. Эта дорога длиной в две мили вела на ранчо Эла Марта.

Стояла ясная, прохладная ночь. Небо было сплошь усыпано звездами, висевшими над сухой землей пустыни. Гидж нашел нужное место на полпути к ранчо. Он несколько раз подавал взад-вперед, пока не встал так, чтобы фары освещали то место, где будут копать. Шел сплошной сухой песок, и копать было легко, если не считать того, что он ссыпался и не держался на лопате. Через короткое время копатели сбросили пиджаки. Женщину перетащили поближе и положили в стороне от света.

Когда нытье Бобра надоело, его сменил Гидж. Через пять минут он снял плащ. Сделав несколько шагов в сторону, в темноту, чтобы положить его, Гидж вдруг услышал тихий звук. Он сделал еще пару шагов в ту сторону, напрягая зрение, и вдруг с проклятиями отпрыгнул назад, а в той стороне заорал от боли Бобер, принявшийся кататься по песку. Немного придя в себя, он закричал:

— Ой, сукин ты сын, ой, как больно! Ой, как же больно!

— А ты какого черта возишься там с ней, идиот несчастный?! Ведь она мертва.

— Она еще жива, честно. Я бы и не дотронулся до нее, если бы она была мертвой, ты что! Она дышит, и сердце бьется, я слушал.