— Кирби! Кирби, черт возьми!

— Я в прекрасной форме, — проговорил он, переводя дыхание. — Я никогда не был в такой форме!

— Ты сходишь со своего хилого ума, милок?

Он ушел при помощи золотых часов в красный мир. Ему нужно было время подумать, время, чтобы справиться с этим дурацким смехом. Но смех оказалось очень легко взять под контроль. Он звучал слишком жутко в тишине. А Бонни Ли опять замерла, глядя сейчас ему прямо в глаза.

Он встряхнулся, как мокрый пес. Посмотрел на часы. Серебряную стрелку он поставил на без четверти двенадцать. Пятнадцать минут, если ему понадобится все это время. Или просто нажать на головку, и мир мигом вернется к норме. Нет. Это искаженная версия реальности, приглашение в безумие. Мир остался прежним.

Он продолжает развиваться по своим законам. А Кирби вышел из него. Все остановилось, кроме вибрации света. А красная окраска мира может означать, что скорость света уменьшилась по отношению к наблюдателю. Еще логичнее — он изменил свое объективное отношение ко времени, так что, возможно, один час красного времени составляет крошечную долю секунды реального времени. Используя эту предпосылку, он рассмотрел феномен бумажного стаканчика. Ощущение веса является в данном случае продуктом натуральной инерций, умноженной на чрезвычайную скорость — ту скорость «реального мира», с которой он его поднял. А когда он его отпустил, стаканчик вернулся к скорости реального мира, которая в красном мире означает объективную неподвижность. Кирби смял стаканчик и остановил невидимое движение вверх. Он начал незаметно падать, а когда мир вернулся к норме, Кирби уголком глаз увидел все его падение до конца. Вдруг он понял, почему дяде Омару так удавались фокусы и всякая любительская магия. И живо себе представил, как дядя разбогател в Рено, играя в кости. Он буквально увидел нервного маленького учителя из средней школы в истрепанной одежде и с нервной улыбкой: пухленький человечек наблюдает, как ложатся кости на зеленый стол, и в то самое мгновение, когда они останавливаются, переходит в красный мир, огибает стол, в полнейшей тишине протягивает руку и поворачивает одну кость на выигрышный для него номер, затем возвращается на свое место и в «реальный» мир.

Теперь уже нетрудно было догадаться, откуда взялись остальные деньги и почему он так много отдал. А еще Кирби понял, что наконец получил свое наследство…

Он коснулся кончиком пальцев щеки девушки.

Щека была на ощупь не теплая и не холодная. У нее как будто вообще не было различимой температуры. И еще она казалась нечеловечески твердой, как если бы ее вылепили из плотного, но чуть эластичного пластика. Он потрогал светлые локоны и ощутил железную проволоку. Когда он согнул волосы в одном месте, они так и остались согнутыми.

Опять он чуть не совершил субъективную ошибку, предположив, что мир изменился. Но с неожиданной благодарностью вспомнил, что дядя Омар заставил его пройти курс логики. Бонни Ли находилась в «реальном» времени. Для ее глаз он двигался слишком быстро, чтобы оставить образ на сетчатке, а его прикосновения к коже и волосам были слишком кратковременны и не оставляли ощущений.

Вдруг он сам дошел до одного из правил, которому дядя Омар, наверное, следовал всю жизнь. Нужно возвращаться в реальный мир в том же самом месте, где ты его покинул. Иначе окружающие свихнутся. Несмотря на предосторожности Омара Креппса, весь мир считал его странным и эксцентричным человеком. Возможно, иногда он допускал небрежность. Теперь он понимал, почему Шарла и Джозеф относились к нему с почти суеверным страхом. В международных финансовых интригах золотые часы давали дяде Омару преимущества, сопоставимые с преимуществами одноглазого в стране слепых.

Вот чего они хотели — и не могли в точности описать! Он похолодел, думая, что будет, если это устройство окажется в руках Шарлы.

Еще десять минут. Он решил подождать, пока истечет время, и посмотреть, будет ли результат прежним, когда серебряная стрелка коснется двенадцати. Он попробовал прогуляться, но инерция ботинок делала этот процесс чрезвычайно трудным и медленным. Он снял ботинки. Один остался висеть в воздухе. Кирби стал давить на него, но быстро сообразил, что можно оставить и так. Теперь передвигаться было легче, но приходилось преодолевать инерцию одежды — Кирби понял, что голым он передвигался бы без затруднений. Его ноги не проваливались в песок так глубоко, как это было бы в обычной ситуации, но все же оставляли до странности ровные неглубокие отпечатки. Он прошел мимо красных статуй к самой воде. Ступил в воду. Она оказывала сопротивление, но нога опустилась в нее. Похоже было на густое желе. Когда он вытащил ногу, остался отпечаток в несколько дюймов глубиной. Капли морской воды висели в воздухе, идеальные сферы, розовые в красном свете этого мира.

Оставалось пять минут.

Он прошел обратно мимо тех же людей. В одном месте заметил, что в ярде от затылка маленькой девочки замер в воздухе какой-то предмет. Оказалось, что это игрушечная лопатка для песка. Чуть подальше стоял в позе метателя толстый мальчик на несколько лет старше этой девочки, лицо его было искажено злобой. Девочка кормила чаек кусочками хлеба.

Кирби взял лопатку и передвинул на несколько футов в сторону. На толстом мальчике были плавки и пузырящаяся безрукавка. Кирби осторожно взял одну из чаек, подошел к мальчику и засунул птицу ему под безрукавку.

Две минуты.

Он поспешил к павильону. Надел ботинки, занял прежнее место и обнаружил, что время еще остается. Повинуясь импульсу, взял сигарету и осторожно просунул ее Бонни Ли между губ. Серебряная стрелка приближалась к двенадцати…

Вспыхнуло яркое утро.

Бонни Ли подскочила от удивления и вытащила сигарету изо рта.

— Какого черта!

— Фокус, которому научил меня дядя, — сказал Кирби. Он повернулся посмотреть, что же получилось. Игрушечная лопатка, никому не причинив вреда, упала в песок. Толстый мальчишка взбесился, он выл и скакал в разные стороны, пока из-под рубашки у него не вырвалась чайка, оставив несколько кружащихся перьев.

У Бонни Ли напряглось лицо.

— Фокусы — это очень прекрасно, Кирби, но этот мне не понравился. Я прямо вся похолодела.

Он сел рядом с ней на цементную скамейку.

— Извини.

— Честно, Кирби, сначала ты ведешь себя так, будто конец света уже наступил, потом вдруг начинаешь смеяться как псих и устраиваешь какой-то фокус. Я думала, что понимаю тебя, но…

— Неожиданно произошло… нечто важное, Бонни Ли.

— Не понимаю.

— Я хочу провести один… эксперимент. Смотри вот на это место на скамейке между нами. Потом скажешь, что ты увидела и как к этому относишься.

— Знаешь, я уже о тебе беспокоюсь, хороший ты мой.

— Пожалуйста, Бонни Ли.

Он ушел в красный мир, на этот раз повернув серебряную стрелку дальше прежнего — до двенадцати. Здесь и был, следовательно, предел красного мира, один час субъективного времени. Кирби осторожно положил часы .

И убрал руку. Ничего не изменилось. Значит, в течение красного интервала действительный контакт не обязателен. Он увидел обломок раковины неподалеку. Поднял его и положил на скамейку прямо перед глазами Бонни Ли. Потом взял часы и нажал большим пальцем на головку. Серебряная стрелка промелькнула по циферблату к двенадцати, и окружающее преобразилось в обычный мир.

Бонни Ли вздрогнула. Она казалось серой под загаром. Осторожно протянув руку, коснулась обломка раковины, передвинула немного в сторону. Вся передернулась. Посмотрев на Кирби, жалобно проговорила:

— Ты прекрати эти фокусы. Пожалуйста.

— А что было?

— Ты видел! Черт возьми, ты это сделал! Вдруг здесь появился кусок раковины.

Он ниоткуда не упал, просто появился на этом месте!

— Что ты при этом чувствовала?

— Ну, я просто испугалась. — Она хмуро уставилась на него. — Ага, я поняла, подлый ты тип. Ты меня гипнотизируешь! И мне это не нравится. Так что прекрати, слышишь?

— Я тебя не гипнотизирую, не злись. Сейчас я хочу попробовать еще что-то. Если получится, сначала ты можешь испугаться, но…

— Не нужно больше, Кирби!

— Но ты же говорила, что хочешь помочь мне…

— Да, но…

— Тогда давай попробуем это, и я клянусь, что ничего с тобой не будет, а потом я все объясню.

Она смотрела на него угрюмо, с недоверием, но потом согласно кивнула. Он подошел ближе, часы держал обеими руками, так, чтобы она видела.

— Накрой мои руки своими.

Она сделала это и проговорила:

— Какое отношение имеет эта золотая луковица к…

Мир стал красным, а она неподвижной, как статуя. Может быть, никак нельзя взять другого человека в красный мир, изъять из «реального» времени. Он вернул серебряную стрелку на место.

— …

Твоим фокусам? — закончила она.

— Сейчас попробуем касаться часов.

— Ну, если ты так хочешь, — опять она стала статуей в красном мире.

Он вернулся в реальность.

— Теперь сделай пальцы вот так: большой к головке, а когда я надавлю, ты тоже дави и чуть поворачивай в эту сторону…

Он сидел один на скамье, руки его придерживали девушку, которой уже не было. Часов тоже не было.

Итак, вдвоем уйти нельзя.

Кирби сидел потрясенный от сознания того, что он сделал с Бонни Ли. У нее нет ни зрелости, ни жизненного опыта, чтобы справиться с бесшумным ужасом того мира. Ее примитивный ум, хотя и гибкий от природы, разобьется от такого столкновения. Ему пришла страшная мысль. А если она решит, что во всем виноваты часы, и швырнет их в море? Часы остановятся и навсегда оставят ее в красном времени, где никто не увидит и не услышит ее, где вся ее остальная жизнь может пройти примерно за полчаса реального времени…

Пока Кирби не — поднялся со скамейки, он не заметил у противоположного ее конца маленькую кучку одежды — лимонного цвета брючки, белые сандалии, белая блузка с желтым узором, желтый жакетик, белая сумочка. Он поднял их и положил на скамью. Не хватало голубовато-зеленого бюстгальтера и таких же трусиков.

Голос Бонни Ли донесся из-за его спины.

— Эй! Эй, любимый!

Забавно-то как!

Он резко повернулся и увидел ее в солнечном свете, загорелую и красивую, всю светящуюся от возбуждения. Солнце блестело на золотых часах в ее руке. Она коснулась пальцами головки часов.

— Дай сюда! — завопил он, но Бонни Ли уже исчезла.

Донеслись пронзительные крики, чем-то напомнившие чаек, Кирби посмотрел в ту сторону пляжа, где толпа была самая густая, и ему показалось, что все люди там сразу сошли с ума. Он прищурился от яркого солнца и увидел Бонни Ли, она появлялась на мгновение то тут, то там и вновь исчезала.

Лишь постепенно Кирби начал понимать, что неправильно оценил реакцию Бонни Ли на красный мир. У нее прагматичный ум. Плевала она на любую теорию. Ее могло интересовать только, как это действует, а ключ к действию часов он дал ей сам. И никак нельзя забывать, сказал он себе, что ей нет еще и двадцати лет, а для детских шалостей у нее никогда не хватало времени… вот сейчас она, полная энергии, и забавляется.

Все так же прищурившись, он смотрел на людей, беспорядочно бегавших туда-сюда и вскрикивавших, и думал, не выпустил ли он случайно на них в это приятное утро нечто вроде игривого тигра. Он вспомнил, с каким удовольствием засунул чайку под рубашку толстому мальчишке. Собственный поступок его поразил. Конечно же, Бонни Ли сделает в несколько раз больше, прежде чем что-нибудь ее поразит.

Он видел две фигуры, приближавшиеся к нему бегом, словно наперегонки. Он смотрел на них во все глаза, когда они пробегали мимо. Направлялись они, видимо, к стоянке для машин. Это были две молодые женщины с прекрасными фигурами — и совершенно голые.

Проходивший мимо немолодой турист резко остановился у скамьи и, разинув рот, глядел на бегущих женщин. Потом он повернулся и вопросительно посмотрел на Кирби.

— До этой минуты, сынок, я гордился своим зрением.

— Сэр?

— Не могли бы вы сказать мне, кто это сейчас пробежал?

— Э… две молодые женщины.

Пожилой турист подошел ближе.

— Сынок, а что, по-вашему, на них было надето?

— Похоже, на них вообще ничего не было надето.

Старик внимательно посмотрел на него.

— Если бы я был в вашем возрасте, сынок, я бы уже бежал за ними. А вы даже не заинтересовались. Вы больной?

— Я.:, думал о другом.

— Позавчера я приехал сюда из Мичигана. Может быть, я что-то не так понимаю. Может быть, здесь это обычное явление?

— Ну я не…

Вдруг Бонни Ли оказалась так близко, что можно было достать ее рукой, а у себя на коленях Кирби увидел кучу бумажных денег. Они стали соскальзывать на скамью и песок. Бонни Ли коротко хохотнула и исчезла.

Старик резко повернулся.

— Сынок, вам хорошо смеяться над… у вас, кажется, что-то выпало.

— А, это?

— Деньги, не так ли?

— Да, — с чувством сказал Кирби. — Несомненно. — Он схватил несколько банкнотов, которые чуть не унес ветер.

— Наверно, я на солнце перегрелся, — заявил старик. — Надо убираться отсюда к чертовой матери. — И он ушел, тяжело ступая.

Еще кое-кто подошел ближе, с любопытством глядя на деньги. Кирби быстро их собрал. Бонни Ли не снисходила до однодолларовых бумажек, и даже пятерок было мало. Пачка получилась такая толстая, что он с трудом засунул ее в карман брюк.

Потом подобрал одежду Бонни Ли и пошел вдоль пляжа, зная, что она всегда сможет его найти.

Пока она в красном мире, он для нее неподвижен.

Вдруг у Кирби оказалась новая трубка во рту, букет роз под мышкой, золотое кольцо с большим брильянтом на мизинце левой руки, а рядом шла Бонни Ли в бюстгальтере и трусиках и хихикала. Он попытался схватить ее, но она ускользнула танцующим шагом, покрутила часы и исчезла.

Позже он узнал, что за пятнадцать минут, на которые она ушла из-под его контроля, Бонни Ли прожила около четырех часов субъективного времени — четыре часа, пока она не устала от игр и забав.

Сначала она, захлебываясь, рассказала, как раздела всех загоравших и какой был переполох.

— А деньги? — сухо спросил Кирби. Этот вопрос очень его беспокоил.

— Деньги?

— Ну да, которые ты свалила мне на колени.

— О! Ну, это когда я прошлась по всем магазинчикам. Из каждой кассы брала понемногу. Но там носить что-нибудь — замучаешься. Приходится толкать или тащить за собой. В универсальном магазине интересный случай был. Пожилая леди споткнулась или еще что-то на самом верху эскалатора — и вот я вижу, она уже почти висит в воздухе, руки вытянуты вперед, лицо перепуганное. Тогда я и обнаружила, что людей тоже можно передвигать. Я подошла к ней сзади и взяла за талию. Поднатужилась — и сначала подумала, что ничего не получится. Но если их тянуть ровно, они двигаются. Ну вот, я ее вернула обратно на площадку. Потом собрала из воздуха ее свертки и сунула ей в руки. Получалось, что она держит их как-то странно, но я не рисковала сгибать ей руки. Вдруг сломается что-нибудь. Потом я подошла к вешалкам, натянула на себя какое-то платье и вернулась к старушке. Переключилась часами на этот мир и стала смотреть. Она подскочила и рассыпала все свои свертки. Выражение лица у нее было черт-те какое, можешь мне поверить. После этого я обнаружила еще кое-что забавное.

— Что ты натворила?

— В спортивном отделе — я еще была в том платье с вешалки — маленький мальчик бросил баскетбольный мяч в продавца. Продавец протянул руки, улыбаясь. Мяч был в воздухе и у меня на пути, так что я толкнула его в сторону продавца и пошла дальше. Через секунду мое время истекло. В магазине я вообще забыла о времени. Вдруг я услышала тупой удар и грохот — кто-то упал. Я оглянулась: продавец катался по полу, держась за живот, а мальчик и его мать смотрели, разинув рты.

«Дорогой, ты слишком сильно бросил мячик», — сказала мать мальчику. Они помогли продавцу встать, лицо у него было ужасного цвета. Женщина сказала, ей очень жаль, что се маленький мальчик столь резко бросил мяч. Продавец прохрипел, что она упускает огромные возможности. Пусть отдаст своего маленького поганца в спортивный клуб, и уже к осени он будет зашибать бешеные деньги. Они стали кричать друг на друга, а мальчик заплакал. Я ушла. А потом еще много интересного было…

— Да, ты не скучала.

— Увидела, огромный мужчина бьет свою маленькую жену по щекам — ну я с ним поиграла! Там поблизости скамейки красили, так я раздела его догола и выкрасила зеленым. Вот смеху-то было!

Но все это он узнал позже. Когда же она одарила его трубкой, кольцом и розами, он не был уверен, что еще когда-либо ее увидит. Он сунул кольцо в карман, трубку и розы выбросил в урну.

Суматоха на пляже привлекла полицию. Когда мимо проходил высокий молодой полицейский, Кирби слишком быстро отвернулся. Полицейский резко остановился, потом направился к нему, внимательно разглядывая.

— Сними очки, приятель, — сказал он.

— Но я только…

В грудь ему уже смотрел револьвер.

— Протяни документы, только очень медленно и осторожно. А то, если я нервничаю, у меня что-нибудь дергается. Рука дергается просто ужасно. Особенно палец на спусковом крючке.

Кирби вложил свой бумажник в руку полицейскому — очень, очень осторожно. Тот раскрыл бумажник, заглянул внутрь — и начал ухмыляться и пританцовывать.

— Ах вы мои милые десять тысяч долларов! Прекрасный подарочек! Скажешь потом, что тебя задержал Танненбаум. Теперь положи руки на затылок. Вот так, хорошо. Харри! Эй, Харри! Посмотри, кого я поймал!

Харри тоже был высокий и загорелый и тоже немного глуповатый на вид. Он рассмотрел документы и сказал:

— Ну, Танни, ты можешь упасть в сточную канаву и вылезти оттуда с золотым слитком. Хочешь, я пойду скажу сержанту?

— Нет, Харри. За одну тысячу ты забудешь о сержанте. За тысячу мы отведем его вдвоем, а сержант пусть занимается этими свихнувшимися пляжниками.

— За две тысячи, Танни.

— Полторы, больше не дам.

— Нам его далеко вести, Танни.

— Ну так пристегни его ко мне наручниками.

— А почему не ко мне?

— Потому, Харри, что за десять тысяч ты ударишь меня кастетом по голове и оставишь валяться на песке. Кстати, что тут вообще происходит?

— Сообщили, что здесь много голых баб, Танни, и я вижу много голых баб. А еще ловят какого-то парня, выкрашенного в зеленый цвет. Но расклад, по-моему, такой, что какая-то банда устроила всю эту заваруху, чтобы спокойно очистить магазины вон там, через дорогу. К черту все это, Танни. У нас есть дело поважнее. — Танненбаум встал рядом с Кирби и протянул левую руку; Кирби, как ему было сказано, — правую. Харри достал наручники и посмотрел на одежду Бонни Ли, лежавшую на песке. — Что это за шмутки?

— Женская одежда, черт возьми. Ну и что? Может быть, он хотел замаскироваться. Ты тянешь время, чтобы успел подойти сержант? Он заберет все десять тысяч, а нам даст по сигарете и день отгула. Скорее!

Харри уже собирался пристегнуть Кирби к Танненбауму, как вдруг оказалось, что наручники прочно сцепили его собственные запястья.

— Какого черта! — возмутился Танненбаум. — Харри, вор проклятый, ты специально тянешь время!

— За что вы его арестуете? — спросила Бонни Ли.

Харри и Танненбаум удивленно повернулись к ней. Танненбаум сказал:

— Не разрешается ходить в нижнем белье ни на одном публичном пляже округа Дейд. Иди надень что-нибудь, детка, не то отведем в участок.

— Сними с меня эту штуку, Танни, — жалобно проговорил Харри. — Ключ у меня в кармане рубашки.

Танненбаум отомкнул один из наручников, который тут же оказался на его запястье.

— Наверно, рука соскользнула, — сказал он с некоторым смущением. — Где ключ?

— Ключ у тебя, Танни.

— Он у меня был.

— Наверно, упал в песок, а?

— Харри, кажется, сюда идет сержант. Детка, — в нижнем белье здесь нельзя, это же не купальник.

— Я никому не мешаю, — сказала Бонни Ли.

— Послушай, Харри. Вот что мы сделаем — прицепим его наручником к моему другому запястью, так и пойдем.

— А не будет это выглядеть смешно, Танни?

— Ничего не поделаешь.

— Машину-то как поведем, Танни?

— Все втроем сядем впереди. Давай сюда запястье, Уинтер. Харри, я отдал тебе свой револьвер?

— Ты мне его не давал. Эй, девушка, ты видела, чтобы он передавал мне свой револьвер?

— Не впутывай ее. Дай мне свой револьвер, Харри.

— Черт, они, наверно, оба упали в песок. Танни, у нас этот арест не очень хорошо получается, ты согласен?

— Если они упали в песок, то где они?

— Мы же двигались, Танни. Может, незаметно забросали их песком.

Пока они рылись в песке, Бонни Ли подобралась к Кирби, вложила часы с цепочкой ему в руку и проговорила:

— Унеси меня отсюда, любимый. Я тебя унести не смогу.

Танненбаум повернулся и завопил:

— Отойди от… — Вдруг он превратился в красную статую. Кирби посмотрел на часы. Стрелка была переведена на двадцать минут назад. Облегченно вздохнув, он обнял Бонни Ли за талию. Она казалась каменной статуей, покрытой слоем жесткой резины. Плавно и сильно напрягая мышцы, он смог приподнять ее от земли. Подняв фута на два, отпустил. Зашел сзади, уперся ладонями в прикрытые нейлоновыми трусиками выпуклости и стал толкать. Получалось, что задачу он выполнит, но сил на это уйдет много.

Он приостановился, обдумывая ситуацию. Природная осторожность не позволяла ему оставить полицейских перед фактом их с Бонни Ли необъяснимого исчезновения. Он сбережет себя в будущем от многих хлопот, если подсунет им кого-нибудь: полицейские смогут тогда убедить друг друга, что просто обознались. Он подошел к лотку с напитками, где столпились красные статуи, и сначала выбрал девушку. Она была ростом с Бонни Ли и тоже светловолосая, а если бы не отсутствие подбородка, смотрелась бы очень даже неплохо. Чем меньше инерции, решил он, тем легче будет с ней справиться. На девушке была юбка-«обертка», и снимать ее было примерно то же самое, что развертывать листовую жесть, закрученную вокруг воротного столба. С блузкой тоже пришлось повозиться. Белье у нее было черное кружевное внизу, белое вверху. Преодолев с девушкой ярдов пятьдесят, он методом проб и ошибок нашел самый легкий путь: расположить ее в воздухе горизонтально земле, стиснуть ноги под мышками и тянуть. Поставил ее Кирби там, где раньше находилась Бонни Ли.

Тащить мужчину было еще тяжелее, и когда Кирби доставил на место свою замену, он дышал с присвистом, а колени подкашивались. Потом он вытащил из кармана Танненбаума свой бумажник, засунул в бумажник незнакомца одну из своих карточек и положил его в карман Танненбаума.

Одежду Бонни Ли он собрал и запихнул ей под мышку. Ее сумочку и туфли и свои ботинки запрятал себе под рубашку. Схватил Бонни Ли за ноги, прижал их правой рукой к своему боку и, наклонившись далеко вперед, потащил к стоянке для машин — туда было ярдов двести. Несколько раз пришлось отдыхать. Потом он придумал, как облегчить работу. Раздвинул ей ноги осторожно в коленях, затем положил согнутые ноги себе на плечи и, придерживая за деревянные лодыжки, потащил Бонни Ли дальше.

Вдруг мир стал ярким. Бонни Ли обрушилась на него сокрушительным весом, скульптурными ягодицами на плечи, отчего Кирби свалился лицом в песок, а Бонни Ли закувыркалась дальше, резко вскрикивая. Кирби сел, выплевывая песок, и оглянулся. Девушка без подбородка стояла и вопила что было мочи, а спаренные наручниками полицейские гнались за подменным мужчиной.

— Поосторожнее, черт возьми! — прокричала ему Бонни Ли.

— Ты не ранена?

— Скажи спасибо, что не ранена, дурак! Какого…

Он перебросил ее в красный безмолвный мир. Поднялся, увидел, что в этот раз дал себе полчаса, опять приспособил ее для транспортировки и поволок в сторону автостоянки. Там нашел будку сторожа, стена скрывала ее от дороги. Выпрямил ноги Бонни Ли и прислонил ее к стене. На лице девушки застыло выражение негодования и гнева. Он попытался вытрясти песок из ее волос, но песчинки так и остались висеть в воздухе вокруг головы. Оглядевшись — не наблюдает ли кто, — он нажал на головку часов.

— ..

Черта ты вытворяешь? — сказала она, быстро восстанавливая равновесие. Потом заметила, что находится уже совсем в другом месте. — О…

— У меня время неожиданно кончилось.

— Надо было проверить, Кирби. А эдак можно и сломать кого-нибудь.

— У тебя все в порядке?

Она осторожно потрогала плечо и бедро.

— Ты мне половину кожи содрал, а больше ничего, заботливый мой. Что теперь будем делать?

— Для начала оденься.

— Ах да. Где легавые?

— Гоняются не за тем парнем.

— Ты подсунул им другого?

— И девушку.

— Пришлось потрудиться, да?

— Да, но мы не должны этим злоупотреблять, Бонни Ли. Если произойдет слишком много необъяснимого, кто-нибудь…

Она застегнула блузку и вытряхнула из волос остатки песка.

— Плохо ты знаешь людей, Кирби. Если они не могут что-то объяснить, то сами придумывают что-нибудь подходящее. Если парень вдруг начинает летать как птица, он точно знает, это от здорового образа жизни и чистых помыслов. — Она открыла сумочку, накрасила губы. — Слушай, дай-ка мне эти часы на минутку.

— Извини. Мы садимся в машину и уезжаем.

— Командовать захотелось, а?

Они сели в маленький «санбим». У выезда со стоянки Бонни Ли остановила машину, озабоченно хмурясь.

— В чем дело, Бонни Ли?

— Я вот что думаю. Не играй с часами, пока мы едем. Машина сразу остановится, а ты будешь продолжать двигаться. Мне придется стирать тебя с ветрового стекла губкой.

— Э… спасибо за совет. Что ты там такое делала, отчего народ с ума посходил?

— Много чего. Потом расскажу.

— Куда мы едем?

— Нам ведь нужно безопасное место, правильно? Я сейчас нарушу свое самое большое правило. Ни один мужчина не должен был переступить порог моего дома…

У Бонни Ли была квартира с гаражом в старой части города. Она объяснила Кирби, как войти, и высадила за квартал от своего дома. Он выждал десять минут, прогуливаясь по тенистому тротуару, потом прислонился к железной изгороди и, когда никого не было поблизости, перешел в красный мир. С ботинками в руках — так было легче, чем идти в них — он приблизился к дому Бонни Ли по подъездной дорожке. Вошел в открытую дверь гаража, повернул направо, как было ведено, и стал подниматься по лестнице. Дверь вверху лестницы показалась тяжелой, как дверь склепа. Внутри краснота была гуще, но Кирби видел, что при нормальном освещении квартирка выглядела бы очень уютной — с яркими занавесками, соломенной мебелью, разноцветными коврами и подушками.

Бонни Ли сидела в крошечной спальне у зеркала. У нее была спущена блузка с правого плеча. Девушка замерла в тот момент, когда протирала чем-то ссадину, полученную при падении.

Оставалось пять минут.

Кирби взвесил часы на руке. В красном мире это был единственный предмет, не увязший в густом клее инерции Кирби с почтительным страхом думал обо всем том, что представляли эти безобидные на вид часы, обо всех искушениях, которые были связаны с обладанием этим предметом. На его ладони лежала абсолютная власть и сокрушительная развращающая сила. Свобода настолько полная, что она уже переставала быть свободой и становилась рабством у колдовской способности играть с самим временем. Это была невидимость, неуязвимость, богатство — да что там, все детские мечты, сложенные в один пакет и готовые к употреблению.

Возможности, которые давали часы, рождали у Кирби чувство какого-то дикого, безрассудного восторга, но в то же время побуждали не доверять себе. Обязанности, связанные с обладанием таким устройством, были довольно жесткими. Использование его непременно должно было контролироваться какой-то выверенной этической структурой. И прежде всего следовало скрывать это устройство от всего мира.

Он почувствовал новое уважение к Омару Креппсу. Двадцать лет Креппс имел это преимущество и никому не выдавал. Чтобы не привлекать чересчур пристального внимания к своим фантастическим выигрышам, намеренно проигрывал почти такие же суммы. Сделал своим хобби любительскую магию — чтобы скрыть любой возможный промах. Главное свое богатство дядя Омар приобрел на бирже — с такими часами биржевая игра становилась детской игрой…

И, несомненно, очень давно дядя Омар выбрал Кирби наследником этих фантастических возможностей, счел, что он сумеет достойно ими воспользоваться, позаботился, чтобы Кирби получил разностороннее образование, которое способствовало бы разумному применению этого устройства. Курсы, которые он прошел по настоянию дяди и которые казались в то время такими непрактичными, теперь наконец приобретали смысл.

Социология, психология, философия, древняя история, сравнительная религия, этика, логика, антропология, археология, языки, семантика, эстетика… А затем — одиннадцать лет хитростей, уловок, недомолвок, умолчаний и доброй воли в процессе раздачи денег.

Такая основа, подумал Кирби, идеальна для нового обладателя абсолютной власти. Она сводит к минимуму риск использования устройства в насильственных или своекорыстных целях.

Но, в таком случае, почему же дядя Омар не объяснил ему все заранее? Возможно, потому, что был недоволен им, даже назвал нюней в разговоре с Уинтермором. А когда дядю стало беспокоить сердце, он начал готовиться к смерти, придумал завещание. Сначала часы, а годом позже — письмо. Несомненно, письмо имеет отношение к часам. Что если бы он положил часы в ящик стола и забыл о них? Что если бы он, находясь в движущейся машине, поезде или самолете, передвинул серебряную стрелку, не зная, к чему это приведет? Почему дядя Омар так проинструктировал Кирби и Уилму Фарнхэм, что сразу после его смерти они попали в критическое положение? Конечно же, он не мог не предвидеть, что получится именно так.

Все это было похоже на нечто вроде испытания, но какой-либо системы Кирби здесь не находил.

Впервые он со всей тщательностью изучил часы. Дядины инициалы на крышке, гравированные вязью, почти стерлись. Вблизи головки был захват, позволявший открыть крышку.

Поколебавшись, Кирби поддел захват ногтем, и крышка поднялась. Под ней был второй футляр, из гладкого серого металла, но никакой возможности открыть его не представлялось.