Сказал звучным юношеским баритоном, что я, конечно, знаком с Мэри Смит, и представил меня Хэлде фон Кредер, которая отличалась изящной белой шеей не виданной мною длины, маленькой дерзкой головкой, до чрезвычайности стройной фигурой, каскадом изумрудов и такой ошеломляющей парой грудей, что казалось, будто для сохранения равновесия она вынуждена немного откидываться назад.

— Отшень бриятно, — с немецким акцентом проговорила она и почему-то икнула.

Полковник Дад Берне выглядел орлом… облезлым, навсегда осевшим на земле и страдающим циррозом. Гэри Санто усадил гостей, устроившись посередине. Слева от него оказалась Мэри Смит, потом я, справа в том же порядке Хэлда и Берне.

Мэри Смит отважно балансировала на той грани, за которой стильность становится комичной. Глаза были сильнее накрашены, на губах больше инея. Серый свитер с массой сложного шитья, каемок и швов на шесть дюймов не доходил до колен. Из-под свитера на два дюйма выглядывала синяя твидовая юбка. Ниже юбки прозрачные голубые чулки, точно в тон туфлям с квадратными каблуками и высокими твердыми язычками. На голове широкополая шляпа из какой-то жесткой, как яичная скорлупа, соломки грубого плетения, весьма смахивающая на те, что носят новильеро[25]. Шляпа слегка набок сидела на блестящей темно-каштановой массе волос, под подбородком завязан белый шнурок, синий шерстяной болтался возле скулы. Рукава свитера длиной три четверти. Перчатки и сумочка соответствовали яичной скорлупе шляпы. Сняв перчатки, она продемонстрировала ногти, покрытые толстым слоем перламутрового мелочно-белого лака.

Сидела она абсолютно прямо, как умный послушный ребенок, с широко открытыми глазами и аккуратным ротиком; она улыбнулаясь мне и сообщила Санто, что выпьет, как обычно, виски «Дикий Индюк» с водой, но безо льда. Пила поданный ей напиток частыми маленькими глотками, по три-четыре капли.

После нескольких общепринятых в компании шуток и непонятных мне замечаний Санто, наконец, перегнулся ко мне через Мэри Смит, повернувшись спиной к немке:

— Наш маленький медвежонок Пух поставил вам хорошую оценку, Макги.

— Медвежонок Пух-Смит? — уточнил я.

— Это конторская шутка, — объяснила Мэри. — У меня есть интуиция. Он спрашивает, например, что я думаю о таком-то, и я говорю: «Пух!» А о таком-то? Я, предположим, снова говорю:

"Пух!» Но насчет третьего или пятого я могу сказать «О'кей», и все понятно.

— Да, у нее есть чутье на людей. Вопросы, Макги. Если я на это пойду, если войду во вкус, много ли вам надо знать?

— День, когда вы начнете, и сколько всего намерены впрыснуть.

— Вы уже заняли позицию?

— Примерно такую же, как дикобраз, занимающийся любовью: нигде даже близко не подошел к желаемому. Их пускают , узким потоком, а я играл на понижение.

— Пожелаете знать о моих приказах?

— Нет. За этим проследит мой человек.

— Один момент надо согласовать, а именно: как нам из этого выйти.

— Так же осторожно, как вошли.

— И последнее: название.

— Прямо здесь?

— Те двое других не услышат, а Мэри, как никто другой, умеет держать язык за зубами. Обо всем.

— «Флетчер индастрис», Американская фондовая биржа.

— Не желаете кратко меня просветить?

— Зачем делать двойную работу? Если ваши люди не способны увидеть достоинства этих акций, поищите себе других людей.

— А у вас язык без костей, Макги.

— Не слишком ли вы привыкли к полнейшей покорности со всех сторон, Санто?

— Ну, хватит! — вмешалась Мэри Смит. — Замолчите. Вы оба правы. Только не слишком ли задираетесь и хитрите, собравшись помогать друг другу?

Санто, запрокинув голову, рассмеялся мальчишеским смехом:

— Самая главная ее задача — во все внести смысл. Значит, в среду… это будет…

— Десятое, — подсказала Мэри Смит.

— ..позвоните ей, она скажет «да» или «нет» и назовет примерную цифру.

— Позвоню, — пообещал я.

Он улыбнулся ей:

— По-моему, мне понравился твой новый приятель, Мэри. Думаю, он может нас привести к новой победе. — Достал бумажник, вытащил несколько купюр, быстро сунул ей в сумочку. — Это лишь аванс к твоей премии. Пригласи его на эти деньги куда-нибудь, где кормят бифштексами.

Она взглянула на часы:

— Да, а вам пора двигаться, Гэри. Бен будет на месте с вашим багажом. Поцелуйте за меня Бонни Би.

Он сделал еле заметный жест, и отовсюду сбежались люди, отодвигая столик, подавая ему счет на подпись, с поклонами провожая всю троицу к выходу и на улицу.

Мы ехали вверх по берегу в маленьком красном автомобиле Мэри в одно из тех местечек, которые она называла «своими», в маленький бар, где было темно, как в кармане. Сели друг против друга за узким, очень низеньким столиком, к которому пришлось наклониться в интимной позе: Мэри демонстративно закатала рукава и приготовилась приступить к делу.

Ждала сигнала, а его все не было. Отложила в сторону причудливую шляпу, встряхнула блестящими волосами. На лицо длинной диагональю от наружного уголка глаза до губ легла полоска света. Чуть пригубила из бокала, слизнула с нижней губы каплю кончиком языка, проговорила протяжным полушепотом:

— Хочешь знать, Тревис? Хочешь услышать безумное сообщение?

— Доставленное со специальным курьером? Конечно, Мэри Смит.

Глаза опечалились, широко-широко открылись. Приоткрылись губы. Она протянула обе руки к моей, медленно подтянула ее к себе, перевернула, раскрыла, коснулась запястья ногтями правой руки, провела вниз, по ладони, разжав мои слабо сжатые пальцы, придержала их, внезапно склонилась, прижалась к ладони влажными губами, очень быстро подняла голову и уставилась на меня с робким и в то же время притворно-испуганным выражением.

— И все? — спросил я.

Она перевернула мою кисть ладонью вниз, сжала ее в кулак, взяла обеими руками, подняла, поставив локти на стол, уткнулась подбородком в костяшки моих пальцев, закрыла глаза.

— Фу, — шепнула она. — Прямо с места в карьер, с первой минуты. Фу. Мне это никогда не нравилось.

— Всему свое время, — заметил я.

— Вот именно, мистер Тревис Макги. — Чуть наклонила мою руку под более удобным углом и прошлась по костяшкам теплыми губками, чуть покусывая каждую, целуя впадинки между ними, при каждом поцелуе просовывая язык между пальцами.

— Когда должно произойти неизбежное, поступает такой сигнал, правда? Старый и глубоко сокровенный, ждущий своей особой минуты. Особой, бурной, безумной и нескончаемой. Ты это тоже знаешь. Правда? Правда?

Она пряталась где-то там, за назойливыми глазами, с каким-то тихим любопытством прислушиваясь к своему возбужденному дыханию. Свысока наблюдала за своей работой, несомненно оценивая напряженность сосков в лифчике, расслабленность бедер и живота. Она принадлежала к новой породе помощников манипуляторов. Гэри Санто, крупный манипулятор, обязательно должен был обзавестись кем-то, знающим свое дело вдоль и поперек. Может быть, он держал в своей свите пару, тройку, десяток подобных, заручившись их верностью не только при помощи денег, но и внушая чувство причастности к оперативной команде, где они выполняют особые функции.

Секс с особенно опытной и соблазнительной женщиной, способной заверить, что ты самый лакомый кусочек после обжаренного риса, — великолепное орудие манипулятора. Ослепленный мужчина неосторожен, сбит с толку, поражен громом. В таком состоянии он приносит манипулятору максимум выгоды и минимум хлопот. Покорно впишется в обстановку, лишь бы оставаться рядом с новым возлюбленным светиком. Выложит ей все сведения, все надежды, а она, лихорадочно вдохновленная духом коллективизма и собственными достижениями, сводит его с ума и швыряет туда, где нашла, после того как манипулятор выкачает полезную информацию до последней капли. Но пока продолжается обработка, он работает вместе с командой, реально в нее не входя, зная об осведомленности команды о причине такого сотрудничества, зная о снисходительном презрении команды к нему, но полностью поглощен сладострастной собачьей пробежкой за сукой и готов сносить легкое унижение, лишь бы по-прежнему получать то, что с каждым очередным получением становится нужным не меньше, а больше.

На эту роль требуется женщина необычайно самоуверенная, декоративная, с напористой искренней сексуальностью, которая понимает, что служба манипулятору в данном качестве составляет часть стоимости билета на лучшие рейсы в лучшие места, а если хочешь быть скромницей, привередливой или цыпленком, можешь плюхнуться снова на жесткий стул, вернуться к старому пылесосу, к болтовне в женском туалете о возможностях продвижения. Путешествовать вместе с командой могут только особенные девчонки, так вливайся в их число и радуйся особым поручениям. Между забавами парни болтают, неси собранные крошки Гэри, он сложит их в кучку.

Манипуляторы — дерзкие игроки, собирающие вместе маленькие корпорации, сколачивая большие; талантливые комбинаторы, хватающиеся сразу за полдюжины особо выгодных шансов, после чего получают доход выше, чем от телесериала; шоумены, кричащие о колоссальных налоговых платежах богачей и борющиеся с Федеральной налоговой службой за их сокращение или дешевый компромисс; изобретательные финансисты, которые превращают бандитские фонды в законные предприятия; плаксивые дети, которые рыдают по добрым старым постройкам и сооружают новенькие сверкающие коробки ради обратной аренды, списания налогов, фокусов с налоговыми прикрытиями; вздувают рыночную стоимость акций и продают, потом играют на понижение и опять покупают.

Они носятся по стране, по всему миру маленькими компаниями, члены которых всегда и везде смеются — в местах отдыха, в аэропортах, в обеденных залах для деловых людей, в потаенных барах, в роскошных казино. В подобных компаниях непременно присутствует Мэри Смит с танцующими глазками, вызывающая, аккуратная, неимоверно стильная, ненасытная, своя в доску, способная, благодаря контрацептивным таблеткам, охотно вступать в игру с тем, в кого ткнет указующий палец манипулятора; новый ночной Пятница женского пола.

Несколько лет назад этой новой породы не было, но, кажется, человеческая культура обладает непревзойденной способностью сотворять существа, удовлетворяя чью-либо потребность. Поэтому мораль, применимая к ситуации, плюс доходные манипуляции поставили на поток этот веселый полк, словно он все время ждал где-то рядом. Бессмысленно рассуждать о нравственности и безнравственности, проводить аналогии с проституцией, произносить звонкие фразы библейского осуждения. Мэри Смит даже не сконфузится, лишь удивится.

В диагонали света она оперлась подбородком на мой кулак, удерживая его между своих локтей обеими пухлыми теплыми руками, глаза стали огромными, потом голова наклонилась, повернулась в одну, в другую сторону, медленно щекоча тыльную сторону моей кисти то одной прядью густых душистых волос, то другой.

Я вспомнил старый скучный анекдот о молодом человеке, который приехал в незнакомый город, записав телефон девушки по вызову за сто долларов. Позвонил, пригласил в роскошные апартаменты, где она приготовила изысканный обед, процитировала французских поэтов, помузицировала на рояле, профессионально спела, упомянув, что владеет шестью языками, имеет степень магистра психологии, сама придумала, скроила и сшила прелестно сидящее на ней платье. Когда, наконец, пошли в постель, он не мог не спросить: «Объясни мне, пожалуйста, как такая девушка могла заняться подобным делом?» Она взглянула на него, вздохнула и молвила: «Просто, наверно, чуть-чуть повезло».

Испустив глубокий прерывистый вздох, Мэри Смит объявила:

— Милый, бифштекс, причем не размороженный, а не замороженный вообще, лежит в холодильнике в моей квартире, которая располагается, помоги мне Господь, в кон-до-ми-ниу-ме — это слово всегда звучит для меня как ругательство, — а квартира в двенадцати с половиной минутах езды плюс-минус десять секунд, а бифштекс, дорогой, обождет нас до трех часов утра или до завтрашнего полудня, — я ведь не собираюсь хранить его до утра понедельника, — а двенадцать с половиной минут до квартиры будут самыми долгими в моей жизни двенадцатью с половиной минутами.

Было искушение поддаться на все это жульничество. Но животным мужского пола в самые неожиданные моменты свойственно поразительное упрямство. Почему же вы не взошли на Эверест, сэр Хиллари?[26] Потому, что он стоял передо мной, приятель. Вдобавок я мысленно видел ее в другом баре, при дневном свете, когда она, прикусив эту самую мясистую нижнюю губку, полуприкрыв глаза, слушала Таша и медленно поворачивала головой из стороны в сторону, отказывая столь же решительно, как со стуком захлопнутая дверь и щелчок повернувшегося ключа.

Она была бы исключительной в каждой детали, от мочек ушей до очаровательных пальчиков ног, до ямочек над ягодицами. Была бы ослепительной, безупречной, захватывающей и предельно искусной, звонила бы во все колокола, красиво предложила себя, заставила бы меня попробовать, угодив моему самолюбию, задыхаясь в восторге и уверяя, будто никогда не испытывала ничего более фантастического и долговечного; она точно знает, с этим отныне ничто не сравнится, а в следующий раз будет еще лучше, просто вынести невозможно, она сойдет с ума; и как только у нас все так здорово получилось, правда, милый, действительно было, как вообще в первый раз.

Было искушение несколько раз промчаться по трассе на этом «феррари» для настоящих мужчин, просто ради доказательства самому себе, что не поддался ни на великолепную технику, ни на приз в скоростных гонках.

Но гоночная машина стоит перед тобой и жужжит — как уйти в сторону, не возбудив некоторые нехорошие подозрения насчет всего дела? Отходить надо очень искусно, на ее условиях, мгновенно выставив абсолютно понятный для нее предлог.

Я как раз вовремя натянул лосины со шпорами для выхода на ринг, как раз в тот момент, когда она, прищурив глаза, заметила:

— Я смотрю, ты без особого энтузиазма относишься к девочкам, старичок.

— Проблемы, проблемы, проблемы, — изрек я. — Пожалуй, отложим бифштекс на потом. Она выпустила мою руку:

— Какие проблемы?

— Один тупой, как свинья, тип сидит в номере отеля, смотрит на телефон и с каждой минутой все больше и больше бесится. Я стараюсь кое от чего избавиться ради наличных, чтобы выжать максимум из нашего маленького драгоценного шанса. А он прилетел из Чикаго как раз потому, что случайно оценивает кое-что тысяч на двадцать дороже любого другого на свете, по причинам, о которых я в данный момент не стану распространяться. Я сказал, что из-за некоего предстоящего события наша встреча откладывается, и пообещал быть к восьми. Сейчас четверть девятого, а этот тип сомневается даже в своем нутре, в самой важной основе, и ради подтверждения своего о себе мнения может прождать с минуту, разозлиться на собственную физиономию и отрезать нос… Может, уже отрезал и едет в аэропорт. Мне хотелось побыть с тобой, забыть о нем ненадолго, но, похоже, не очень-то получается.

Она чуть-чуть выпрямилась, встряхнулась, как миниатюрный пудель, только что вытащенный из миниатюрной ванны, слегка взбила волосы, одернула затейливый свитер:

— Милый, ты полный идиот! Почему не сказал сразу? Думал, я не пойму? Я уже совсем взрослая и так далее.

— Скажем, я получал удовольствие. Принимал сигналы медвежонка Пуха по фамилии Смит.

Она протянула руку, потрепала меня по плечу, интимно подмигнув с кривоватой легкой улыбкой:

— Давай так. Двадцать кусков не ждут. Беги звони. Телефон в конце коридора, что идет к уборной.

Я пошел к телефону, зажег спичку, набрал какой попало номер, спросил у женщины с насморком, нельзя ли поговорить с мистером Бэнноном. Сообщив, что я ошибся, она повесила трубку. Я какое-то время поговорил в пустую трубку с Ташем, сообщил последние новости, сделал несколько замечаний насчет погоды. Ему нечего было ответить.

Вернувшись к столику, доложил своему цыпленочку, что мой приятель жутко злится. По-настоящему жутко, но пока еще готов к переговорам.

— Милый, если ты его бросил из-за меня, я, естественно, дьявольски постаралась бы на целых двадцать кусков, но ни одна женщина в мире столько не стоит. Матч вполне можно отложить.

— Люблю практичных женщин.

— Забросить тебя к нему в отель?

— Спасибо, предпочитаю забрать у «Султаны» свою машину, если ты меня туда подкинешь.

— Можно мне подождать тебя, можно?

— Думаю, лучше жди у себя, я еще не совсем сговорился насчет цены с этим придурком.

Она взяла с колен свою сумочку, открыла, покопалась, вытащила маленький фонарик, вручила мне. Я подсвечивал, пока она вынимала маленькую позолоченную записную книжку с застежкой, вытаскивала из золотой петельки золотой карандашик.

— Я как раз сообразила, что просто умираю с голоду, милый, поэтому, скажем, приеду домой не раньше десяти. Вот телефон, его нет в справочнике. А вот адрес: Индиан-Крик-Драйв, восточная сторона, в северном направлении. Ищи дом клубничного цвета с белыми навесами, белыми тентами и белыми балконами. Сначала позвони, милый, хочу порадоваться, предвкушая твой приезд.

Маленький красный автомобиль снова вела она. Подрулила к парковке у «Султаны», выключила фары, чтобы нас не заметили дежурившие снаружи ребята и не свистнули ее ко входу, отцепила тесемки, положила шляпу на заднее сиденье, обхватила пальчиками меня за шею и запечатлела столь искусный поцелуй, что я шагал к взятому напрокат автомобилю с ослабевшими дрожащими коленками, после того как она унеслась прочь.

Без двадцати двенадцать на борту «Флеша», вымыв тарелку из-под яичницы с луком, я вытащил листок, вырванный из записной книжки. Листок цвета устрицы, тонкий, жесткий, с перфорацией слева. В нижнем правом углу напечатано самым простым шрифтом золотыми буквами: «С любовью Мэри Смит».

Я набрал номер.

Через пять гудков ответил глухой шелковистый голос:

— М-м-м?

— Т. Макги, мэм.

Услышал сонный зевок.

— Который час, милый?

— Почти без пятнадцати — время Золушки.

— М-м-м. Я видела интереснейший сон про тебя. А на мне интереснейший желтый ночной наряд, купленный в Токио. Я немножечко полежала в большой горячей ванне и поэтому интересно пахну, сандаловым деревом, засушенными розовыми лепестками и еще чем-то. Довольно пряный аромат, наводит меня на мысли о Мексике. Ты не меньше меня любишь Мексику? Скоро приедешь, милый?

— Хороший вопрос.

— Твой тон мне не очень-то нравится.

— Мне тоже.

— Ты так опечален. У тебя проблемы?

— Сплошная тоска. Мы только что заказали поесть и сейчас ждем третью сторону, а к рассвету, по-моему, будем за сотню миль отсюда осматривать собственность, о которой идет речь, в Тамайами-Трейл, совсем рядом с Нейплс.

— Фу-у!

— Я бы выбрал словечко покрепче. Она тяжело вздохнула и сказала:

— Ну, ложись спать, девочка. Помни обо мне, ладно?

— Отдохни хорошенько. Завтра я позвоню тебе ровно в полдень, и мы опять оттолкнемся от старых стартовых колодок.

— От старых тормозных башмаков. Заметано. Мы их сбросим. В любом случае, пока у тебя еще остается слабое представление о том, чего ты лишился, милый, закрути сделку покруче. Ты заслуживаешь вознаграждения, Бог свидетель.

Закончив разговор, я набил трубку, поднялся наверх, растянулся на влажном от росы матрасе для загара, чувствуя легкий бриз, глядя на холодные звезды.

Где же члены жюри? — думал я. Они уже безусловно должны были сделать выбор. Поднимутся на борт, прозвучат торжественные речи, я зардеюсь, расшаркаюсь, отмахнусь: «Да ведь все это ерунда, ребята!» Ежегодный Национальный приз за чистоту, силу характера и несравненную сексуальную выдержку перед лицом чрезвычайного искушения. Ей-богу, любой американский парень, живущий в век Хеффнера, ухватился бы за возможность трахнуть эту тыковку в соответствии с идеальной формулой игры: максимум удовольствия при минимальной ответственности. С такой чудной фигуркой, Чарли. С таким шиком, Чарли, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. В самом деле готовая на все девчонка, и она в самом деле вешалась мне на шею. Ты, старина Чарли, никогда и не видел такую шикарную и готовую сбросить классный прикид и нырнуть в койку. Я скажу тебе, что я сделал, старик. Я ушел. Как тебе это понравится?

Вместе с ежегодной Национальной премией я заслужил красивую медаль. С соответствующей символикой. Щит с брошенным заячьим хвостиком, пустой постелью, затянутой паутиной задницей и с латинской надписью «Non futchus»[27].

Симпатичный седой розовый старый джентльмен пришпилит медаль прямо к голой груди, как рекомендует Джо Хеллер[28], а скрипка будет наигрывать: «Дружба, только дружба…"

Церемониальный поцелуй в незапятнанную крепкую мужскую щеку и…

Порыв ветра поднял ворот рубашки, взъерошил матерчатую обивку на поручнях верхней палубы. Прикосновение к шее воротника было прикосновением пряди рыжих волос Пусс, хлопанье ткани — ее резким смешком, и меня без предупреждения пронзила такая тоска по ней, что живот словно проткнули длинными ножами, а в глазах защипало.

Никогда ничего не делаешь без причины, никогда не воздерживаешься от поступка без причины. Иногда просто проходит больше времени, прежде чем причина вынырнет из глубины и всплывет на поверхность прямо перед глазами.

Я выбил трубку, пошел вниз. Значит, это не был добродетельный отказ или надменное высокомерное неодобрение. Это был моногамный инстинкт, основанный на древней мудрости сердца. Пусс всю себя сделала щедрым даром, не просто отдавая тело и насыщая физическое желание. Искусные эротические таланты Мэри Смит не имеют значения, ощущения не заменят личность, которую она предложить не могла, не хотела, а может быть, если бы и захотела, то не смогла.

Я точно знал, как все было бы с Мэри Смит, потому что потерял Пусс слишком недавно и слишком трагично. Потайные достоинства Мэри Смит попросту говорили бы мне, что формы не те, и размеры не те, и фактура не та, и горло издает не те звуки, она не так обнимает, берет не тот темп, не то, не то… Поэтому все обернулось бы с ней обманутыми воспоминаниями и досадой, а закончилось раздражением от прикосновения к ней, страшной злостью от близости с ней.

Пусс была слишком недавно.

Улегшись в постель, погрузившись в вспоминания, я наткнулся на тот же старый парадокс: если Пусс полностью отдавала себя, открывая все девичьи ящички души и сердца, как она могла уйти? Почему она ушла?

Что-то знобящее шевельнулось в сознании и улетучилось, нераспознанное, как и прежде.

На протяжении всех этих месяцев один ящичек оставался запертым.

Но хотя бы теперь прекратились пустые фантазии о садике удовольствий в желтом наряде из Токио.

Значит, Трев, в отличие от полигамной Мэри, моногамен.

Пока. Не выйдет ничего хорошего, пока рыжая не забудется. Она будет тянуть меня назад. А когда придет время новых ожиданий и подвернется шанс, не стоит рисковать, тратя его на Мэри Смит, которая превратит это в нечто вроде трудовой терапии.