И все же вера в то, что мир становится хуже было конструктивнее, чем холодная философия шестидесятых, когда считалось, что положение стабилизировалось и что мир никогда не станет хуже или лучше – он будет постоянно оставаться на определенной стадии беспорядка, когда в непрерывной борьбе Христа и Дахау результатом будет неизменная ничья. Плохое время для функционального идеализма. Патриция и Мигель были неизбежными продуктами культуры двадцатого века. Господи, верни мне мои времена.
Насколько проще жить по их законам. Дьяволу достанутся мои внуки. Коррупция неистребима. Игра всегда заканчивается вничью, и все усилия отдельного индивида не могут никак повлиять на окончательный итог. Патриция предложила легкий выход из тупика. Она всегда уговаривала Дейка следовать за ней: "Существует множество вещей, которыми ты мог бы заняться, дорогой. Мне нужен человек для общения с журналистами, для заключения сделок с людьми, которым не нравится иметь дело с женщинами. Некоторые индийцы, глядя на нас, видимо, считают, что я должна ходить в парандже. Я могла бы тебе очень хорошо платить, и это не было бы благотворительностью или подарками, потому что ты действительно необходим мне".
Нет, пока еще нет, Патриция. Нет до тех пор, пока я не пойму, что поражение неизбежно. Возможно, этого не произойдет никогда.
Когда самолет подлетел к Филадельфии, Дейк увидел, что произошла очередная авария на электростанции и часть города обесточена. Такие аварии с каждым годом происходили все чаще. Целые районы города оставались без энергии. Больше уже никто этим не возмущался. Если бы хватало техников, денег, резервного оборудования, то аварий не было бы вообще. Но в Филадельфии, как и во всех других городах, не хватало всех трех компонентов. Обычной реакцией на очередную аварию было назначение подкомитета, который должен был проверить деятельность комитета, надзирающего за энергетическим балансом города. Ответ был всегда один и тот же: нам не хватает и нефти, и угля, и железа, и меди, и цинка, и олова, и леса, и людей.
Дейк поймал такси, но ему пришлось пересесть в другое: первое сломалось. Ему стало не по себе от езды по темному городу с такой крупной суммой в бумажнике. В Филадельфии было множество детских банд. Распад и разложение системы образования выбросил детей на улицы городов. Они отличались страшной, немыслимой безжалостностью, характерной для детей во все времена. Годы партизанской войны наполнили страну оружием. Старый самодельный пистолет в руках у одиннадцатилетнего ребенка из дома, где вся семья помешалась на проно, – и перед вами существо, которое понимает только клацанье затвора. Существо с воображением столь неразвитым, что когда он всаживает одну пулю за другой в тела взрослых, ему даже и не представить себе, что взрослые тоже могут испытывать боль. Такие дети были похожи на детей, живших в развалинах Берлина после Второй Мировой войны, Дейк читал об этом.
Он вышел из такси перед домом Патриции, увидел свет и вздохнул с облегчением. Такси уехало, а Дейк зашагал к дому. Слабое движение в темноте сбоку, заставило Дейка насторожиться. Он что-то увидел боковым зрением и резко повернулся. Вокруг однако ничего не было. Он подождал несколько секунд и снова двинулся к дому. Хорошенькая служанка-японка открыла ему дверь и улыбнулась обычной приветливой улыбкой, блеснув золотом зубов. – Добрый вечер, мистер Лор…
Он вошел в комнату. Служанка посмотрела на Дейка и ее лицо перекосилось. Она в испуге прижала руку к горлу. Девушка отступила на шаг и ее глаза стали вылезать из орбит: казалось, что для нее настал последний, самый ужасный миг ее жизни.
– Что с вами? – спросил Дейк.
Девушка сделала еще шаг назад и упала на ковер. Дейк наклонился над ней, но она лежала неподвижно. В комнату вошла Патриция.
– Дейк! Что случилось с Молли?
– Не знаю. Она просто посмотрела на меня, чего-то испугалась и упала в обморок.
Патриция встала на колени рядом с маленькой хрупкой фигуркой девушки и потрепала ее по щеке.
– Молли! Милая, Молли!
Патриция нахмурилась и взглянула на Дека.
– Я не понимаю, что… – она замолчала и неподвижно уставилась на Дейка, а лицо ее стало белым, как мел. – Господи! – она крепко зажмурила глаза и закрыла лицо руками. Покачнувшись, Патриция чуть не упала рядом со своей служанкой.
– В чем дело! – резко спросил Дейк. – Что с тобой?
Не открывая глаз Патриция тихо ответила:
– Я не хочу этого… видеть. Твое… лицо.
Дейк инстинктивно поднял руку и дотронулся до лица. Он потер правой рукой левую щеку. Все было в порядке. Он провел рукой по подбородку – и застыл. Только сердце отчаянно застучало в груди. Он осторожно потрогал правую щеку и почувствовал, как его пальцы заскользили по гладкой твердой поверхности отполированной кости. Его пальцы сами поползли вверх и Дейк нащупал пустую глазницу.
В три скачка он оказался перед большим настенным зеркалом. Если бы он увидел отполированный череп с пустыми глазницами и дырой вместо носа это было бы совсем не так ужасно, как то лицо, которое смотрело на него со стены. Оно было разделено пополам. Одна сторона была теплой, живой. Другая половина – голый череп, скалящий зубы.
Это невозможно, это было совершенно невозможно!
Дейк отчаянно искал и не находил ни одного логического ответа. Если срезать у человека пол-лица, то он немедленно истечет кровью. В зеркале у себя за спиной он увидел отражение Патриции, которая по-прежнему стояла на коленях, не отрывая рук от лица, рядом с лежащей неподвижно служанкой – маленькой девушкой, которая так гордилась тем, что научилась произносить звук "эль", что изменила свое имя на Молли.
Его сознание окровавленными пальцами, из последних сил, цеплялось за последний уступ: пропасть безумия все сильнее притягивала к себе. Легче было разомкнуть пальцы и начать бесконечное падение в пропасть, откуда нет возврата. Еще легче было закричать, захихикать и окончательно уничтожить двух перепуганных насмерть женщин.
Дейк медленно подошел и встал за спиной Патриции, глядя на ее прекрасные блестящие волосы.
Голос Дейка был сдавленным и хриплым:
– Ты будешь рассказывать кому-нибудь об этом?
– Нет. Нет!
– Как ты думаешь, сколько людей видели… нечто подобное, и никогда не решались рассказывать об этом, Патриция?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Нам все это только снится? Происходит ли этот кошмар на самом деле? Может быть, ты Патриция из моего сна?
– Это ты… мне снишься, Дейк. В моем кошмаре.
– Что же нам делать, чтобы проснуться?
– Ты знаешь… что мы не спим. Кто… или что ты?
– Чудовище? Демон? Я Дейк. И я не понимаю, что происходит также, как и ты. Посмотри на меня.
– Нет.
Дейк взял ее блестящие волосы в кулак и резко повернул ее голову к себе.
– Посмотри на меня!
Она застонала, но продолжала держать глаза крепко сжатыми. Свободной рукой, Дейк, не обращая внимание на ее отчаянное сопротивление, заставил Патрицию открыть глаза. Не дыша, широко открытыми глазами, она молча смотрела на него. Потом она закричала. Крик Патриции резко ударил по его напряженным нервам. Это был последний крик ужаса существа, полностью охваченного паникой. Она подпрыгнула и отскочила в сторону, продолжая неотрывно смотреть на него и кричать, останавливаясь только затем, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Потом она замолчала. И, в наступившей странной тишине, вдруг начала смеяться, шатаясь и извиваясь от приступов хохота, потом бросилась бежать, продолжая хохотать, к двери, наткнулась на нее, с трудом открыла и выскочила на улицу, в ночь, споткнулась и упала, облитая светом из открытой двери, а ее ноги продолжали спазматически двигаться, а смех звучал так, как будто ее горло постепенно наполнялось кровью…
Дейк все понял. Ее упрямый гордый разум был полон высокомерия и уверенности в собственной непогрешности. Столкнувшись с чудовищным и необъяснимым явлением, ее разум не смог проявить гибкость, оказался неспособным принять невозможное. И, не выдержав перенапряжения, сломался полностью, абсолютно. И теперь, неожиданно для себя, глядя на Патрицию, Дейк понял, как близко он сам подошел к той последней черте, которая отделяет его от безумия. И это дало то необходимое ему увеличение пластичности восприятия, без которого он бы не выстоял.
Дейк знал, что врачам удастся, причем сравнительно быстро, вернуть Патрицию к относительно нормальному состоянию. Но она уже никогда не будет прежней. Теперь она навсегда потеряет уверенность в себе, а за каждым поворотом ей будут чудиться новые чудовищные ужасы.
С Молли, служанкой-японкой, все будет иначе. Она не обладает таким гордым и жестким разумом, для существования которого был необходим мир, построенный на логике. У Молли были желание и возможность принять необъяснимое. Конечно, у нее еще не раз будут кошмарные сны. И временами ее будет охватывать страх. Но она не будет пытаться найти объяснение необъяснимому.
И они пришли – вышколенные и ласковые врачи для самых богатых, лишь легким бормотанием выражающие беспокойство; своими нежными наманикюренными пальцами осторожно нащупывающие пульс; тихими, приглушенными голосами, заказывающие лучшие отдельные палаты с младшим медицинским персоналом высшей квалификации; делающие успокаивающие инъекции и строго выговаривающие помощникам, осторожно несущим неподвижное тело Патриции в роскошный хромированный медицинский лимузин, который помчится по темным и пустынным улицам ночного города.
Один из врачей уехал вместе со спящей Патрицией, а другой, все время нервно поглядывающий на часы, остался с Дейком и Молли, чтобы расспросить о том, что же все-таки здесь произошло. Из-за нескольких чуть нетерпеливых взглядов, которые бросал на Дейка врач, Дейк понял, что его лицо вновь стало нормальным. Он даже осторожно трогал правую щеку, чтобы убедиться в этом.
Молли сидела на высоком стуле, неподвижно сложив руки, плотно сдвинув колени, черные волосы аккуратно собранные в узел на затылке, отливали масляно-голубым и зеленым в ярком электрическом свете. Изредка она бросала короткие настороженные взгляды в сторону Дейка.
– Это очень похоже на истерию, – сказал врач. – Возможно, нам будет легче поставить диагноз, если вы расскажите все подробности, мистер Лорин. – Я появился здесь всего за несколько минут до того, как все произошло, доктор. Я только что прилетел из Нью-Йорка и на такси приехал сюда.
– Когда вы увидели ее, вам не показалось, что она чем-нибудь огорчена?
Дейк нервно рассмеялся. Это был неприятный смех. Стоит только рассказать этому маленькому суетливому человечку правду, так не пройдет и десяти минут, как его оденут в смирительную рубашку, и он окажется в больнице для душевнобольных, несмотря на постоянный недостаток мест в подобных заведениях. Количество психиатрических заболеваний за последние пятнадцать лет резко увеличилось и в корне изменило подход к ним государственных учреждений. Потенциальная способность к насилию стала единственным критерием ненормальности. Все остальные виды психических отклонений не принимали во внимание – люди с подобными заболеваниями, погруженные в свои странные фантазии, могли спокойно разгуливать по улицам.
Возродилось поверье, пришедшее из средних веков, о том, что спасен будет всякий подавший безумцу. Появилось множество культовых религий, где во время их странных сборищ люди давали выход накопившимся стрессам.
– Она не казалась чем-то огорченной, – сказал Дейк. – А потом произошло все очень быстро.
Врач повернулся к Молли.
– А вы ничего особенного в последнее время не замечали?
– Нет, сэр, – тихо ответила Молли дрожащим голосом.
Дейк посмотрел на девушку и понял, что она ни о чем рассказывать не будет. Врач вздохнул и снова посмотрел на часы.
– Да, немного пользы от разговора с вами. Мисс Тогельсон всегда производила впечатление сильной личности. Все это… совершенно неожиданно, с моей точки зрения. Никто из вас не знает, что означает ее бред о каких-то черепах?
Дейк увидел, что Молли содрогнулась, услышав последние слова врача.
Он сказал:
– К сожалению, нет.
– Тогда мне пора.
– Вы не могли бы подвести меня, доктор, если вы направляетесь в центр?
– С удовольствием.
Когда они вышли за дверь, Дейк услышал, как Молли закрывает все засовы. Врач и Дейк сели в машину, и в окно Дейк увидел, как зажигается свет в одной за другой комнатах. Теперь Молли долго будет бояться темноты. Теперь она все ночи с удовольствием превратила бы в дни.
Врач вел машину с небрежной стремительностью.
– Куда вы направляетесь, мистер Лорин?
– Я оставил свои вещи в аэропорту.
– Я отвезу вас туда.
– Могу ли я позвонить вам завтра и справиться о здоровье мисс Тогельсон?
– Позвоните днем. Врач выпустил Дейка у входа в камеру хранения. Не успел Дейк захлопнуть дверцу, как автомобиль с рычанием умчался.
Дейк подошел к яркой неоновой вывеске у входа. Две большие группы туристов из Индии стояли, весело разговаривали и смеялись. Женщины были одеты в сари, богато отделанные золотом и серебром. Они окинули его короткими равнодушными взглядами. Туристы прибыли сюда из процветающей страны, переживающей период небывалого подъема. Считалось модным ездить в туристические поездки в страны умирающего и загнивающего запада. "Там все так необычно, моя дорогая. Но люди! Они такие вялые. И такие чудовищно вульгарные. Конечно, у нас есть перед ними определенные обязательства ведь именно у них началась индустриальная революция, вы же знаете. Вообще-то, мы приглашали к себе их инструкторов, посылали своих юношей и девушек в их университеты. Подумать только! Но потом мы, конечно, превзошли все их технические достижения. Тата построил первый совершенно автоматизированный завод по обработке стали. Надо полагать, что война действительно сильно подорвала все их ресурсы. Мы даже не можем представить себе, как нам повезло, что Пак-Индия никогда не подвергалась бомбардировке. А теперь мы достаточно сильны, чтобы этого никогда не произошло. Вы, конечно, слышали последнюю речь президента Лала. Любой, подтвержденный акт насилия, будет отомщен тысячекратно. Это заставит Гарва, Чу и Фахди воздержаться от любых необдуманных шагов."
Глава 9
Дейк собрал вещи и отправился в ближайшую гостиницу. Там он снял номер и, поужинав в ресторане, пошел к себе, чтобы попытаться разобраться в том, что происходит. Он доставал свои туалетные принадлежности, когда к нему в номер постучал посыльный, держащий в руках пишущую машинку.
– Она довольно-таки неприглядная с виду, сэр, но управляющий говорит, что она в порядке.
Он поставил машинку на столик у окна.
– Я не просил никакой машинки.
Посыльный был серьезным молодым человеком, отличительной чертой внешности которого было полное отсутствие подбородка. Он с сомнением посмотрел на Дейка.
– Может, это, конечно, такая шутка, мистер Лорин. Только что-то я не возьму в толк, что тут смешного.
– Вы это про что?
– Но я же был здесь десять минут назад и вы мне сказали, что вам нужна пишущая машинка. Я хочу сказать, что если это какой-то розыгрыш… и все-таки я не понимаю…
Раньше, до происшествия с Патрицией Дейк наверняка чего-нибудь наговорил бы посыльному. Он бы позвонил управляющему и спросил, не изобрели ли они новый способ надувательства клиентов. Он бы потребовал, чтобы машинку немедленно унесли.
Но мир вокруг него как-то непостижимо и почти неуловимо менялся: наглая девица, красиво рассуждавшая об искажении реальности, затем половина черепа в зеркале и обезумевшая от ужаса женщина. Да, еще ноготь. Дейк был от природы любопытен. Он же все-таки журналист. Не мог же он проигнорировать объективные вопросы, возникшие вследствие его субъективного опыта.
Он дал посыльному чаевые.
– Похоже, шутка оказалась неудачной.
Молодой человек вздохнул.
– Спасибо, сэр. Вы заставили меня поволноваться. Я уже подумал, а не спятил ли я. Спокойной ночи, сэр.
Посыльный вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. А Дейк остался стоять посреди своего номера, задумчиво потирая подбородок. История с машинкой, как впрочем, и вся та чертовщина, которая с ним последнее время происходит, имеет два аспекта. Безумие. Иллюзия. Да, но ведь Молли и Патриция что-то видели. Можно ли считать этот факт объективным доказательством? Только в том случае, подумал Дейк, если он сможет доказать себе, что в действительности побывал у Патриции, и все, что, как ему казалось, там произошло, случилось на самом деле. Дейк подошел к телефону. Ему понадобилось двадцать минут, чтобы дозвониться до больницы. Телефонная служба из удобства превратилась в нечто ужасно действующее на нервы в последнее время.
Наконец ему ответила телефонистка больничного коммутатора.
– Я хотел бы справиться о пациентке, которая недавно поступила. Мисс Патриция Тогельсон?
– Подождите, сэр. Я проверю.
Дейк ждал. Через некоторое время он получил ответ:
– Вы слушаете, сэр? Она поступила около трех часов назад. Сейчас она отдыхает, сэр.
– Спасибо.
Он повесил трубку и, сев на край кровати, закурил. Ну, хорошо. Теперь – следующий шаг. Как я могу доказать, что минуту назад звонил то телефону и разговаривал с больницей? Стоимость этого звонка будет внесена в мой счет. Так, но когда я увижу свой счет за гостиницу, где доказательства того, что я в действительности вижу?
Вдруг Дейк почувствовал резкую боль в затылке, такую невыносимую и неожиданную, что ему показалось, что он ослеп. Он закрыл глаза, и снова открыл их, ощутив какую-то непонятную ему перемену. И вдруг он понял, что уже прошло сколько-то времени, но сколько – он не знал. Он уже сидел не на кровати, а за столом. Листок паршивой гостиничной бумаги вставлен в пишущую машинку. И он даже успел напечатать несколько строк.
Дейк механически прочитал то, что было напечатано на листке:
"Довожу до вашего сведения: когда Дарвин Брэнсон умер, мне стало ясно, что я смогу использовать его смерть в своих корыстных целях. Я понял, что можно будет привлечь к себе внимание общественности. Я работал с Дарвином Брэнсоном целый год, он должен был сделать подробный обзор важнейших решений, принятых Государственным Департаментом. Он никогда не участвовал ни в каких секретных переговорах. Статья, которую я написал для газеты "Таймс", является полнейшим вымыслом. Никаких договоров подобного рода заключено не было. Я хотел, написав эту статью, способствовать объединению всего мира. Теперь я, понимаю, что страдал манией величия. Кроме этого, мне стало ясно, что моя статья приведет к последствиям, прямо противоположным тем, которых мне хотелось бы добиться. Я чувствую, что когда писал ту статью, я был не в состоянии контролировать свои действия. Единственное, что я могу сделать сейчас, чтобы искупить свою вину, это признаться в обмане, а затем…"
И все. Похоже было, что неожиданный временной скачок отнял у него способность понимать и чувствовать происходящее. Слова казались ему какими-то бессмысленными. Перечитывая текст, он шевелил губами, как ребенок, который пытается понять трудный урок в учебнике.
– Нет! – выкрикнул он глухо.
Дейк снова почувствовал боль в затылке, но на этот раз она была не такой резкой. Как будто она пробивалась к нему, стараясь преодолеть какой-то барьер, защищавший его. Перед глазами у него все поплыло, но сознания он не потерял. Боль как бы пульсировала то нарастая, то уменьшаясь, будто какие-то две силы сражались между собой. Он попытался прижать руки к телу, но они не подчиняясь его воле, легли на клавиши машинки. Новое слово.
"…покончить…"
Дейк напряг руки. По его лицу и шее стекал пот. Резкий звук удара по клавишам.
"…с…"
Чувство, что за его сознание борются две силы, было очень четким и острым. Сам же он нечто – безвольное и беспомощное – его отталкивали и притягивали одновременно, но кто…
"…со…"
Его пальцы согнулись, и он напечатал:
"…бой"
И снова, непонятно каким образом, оказалось, что он держит в руке ручку, а его подпись уже стоит внизу страницы, вынутой из машинки. И опять он потерял сознание, а когда очнулся, понял, что стоит перекинув ногу через подоконник у широко открытого окна. И холодный ноябрьский ветер дует ему в лицо. А далеко внизу можно различить гостиничный двор, да еще несколько освещенных окон тут и там.
Борьба в сознании Дейка достигла апогея, и вдруг все прошло. Пустота.
Он сидел на подоконнике, боясь пошевелиться. Его больше никто не толкал и не дергал. Совсем не трудно взять и отпустить руки. Гораздо легче, чем пытаться отыскать ответы на вопросы. Гораздо легче, чем сражаться с безумием. Отпусти руки – и полетишь медленно вниз, мимо освещенных окон, а ночь тихонько шепнет тебе на ухо последний ответ на все твои вопросы. Вдруг Дейк услышал, как издает какие-то хлюпающие звуки, похожие на хихиканье пьянчужки: он почувствовал надвигающуюся смерть своего мозга. Разрыв тканей. Его руки еще крепче вцепились в подоконник. Ну, иди же сюда, Бог Тьмы. Возьми свое уставшее дитя. Отыщи его несчастного земного отца, висящего с почерневшим лицом в камере вечности. Отыщи его жену, которая только что была живой и теплой, и вот уже навсегда осталась в самом сердце раскаленного добела солнца.
Но… ПОЧЕМУ?
Упасть вниз, не получив ответа на вопросы? Разбиться и не знать почему? Его сознание затуманилось на какое-то безумное мгновение, а затем зацепилось за этот вопрос ПОЧЕМУ? Ему показалось, что на черном ночном небе появились огромные огненные буквы. Никогда не узнать ответов на возникшие вопросы было бы ужаснее, чем продолжать эту борьбу, чем существовать в болезненно искаженной реальности. Он отпустил руки и, как тряпичная кукла, свалился с подоконника в комнату, больно стукнувшись головой о пол – все его мышцы как бы одновременно перестали подчиняться его воле. Он лежал на спине, вцепившись руками в свои бедра, ощущая натянутые нервы, мягкие ткани, течение крови. Он проверял руками живо ли его тело, довольный тем, что способность соображать еще не вернулась к нему. Ветер пошевелил занавеску на окне и остудил его горящее и мокрое от пота лицо. И вдруг Дейк понял, что снова слышит приглушенные звуки ночного города. Раньше было совсем не так – раньше город грохотал и неистовствовал по ночам. Теперь в городах стало гораздо тише. Только время от времени можно было услышать одинокий вскрик заблудившегося ночью прохожего.
Дейк медленно сел, чувствуя, что галлюцинация отняла все его силы, потом так же медленно подполз к окну, чтоб закрыть его. Рама была слишком высоко, но он не решался подняться на ноги. Собравшись с силами, он встал, опираясь о стену, не глядя на окно, протянув руки, с грохотом захлопнул его. И снова прижался к стене. Перед его глазами появилось крошечное серебристое сияние, которое почему-то заставило Дейка подумать о мигрени. Неожиданно прямо перед собой он увидел Карен Восс: темные волосы спутаны, большой палец вызывающе засунут за широкий ремень брюк, горящие серые глаза, в которых он увидел беспокойство и высокомерие одновременно. Дейк оскалился и издал какой-то невнятный горловой звук и, стараясь осознать, что с ним происходит, попытался рукой прогнать видение. Его ладонь ударилась о ее круглое плечо, и она потеряла равновесие.
– Не пытайся объяснить себе происходящее, – проговорила она быстро. Мне нужно вытащить тебя отсюда.
Карен быстро подошла к столу, взяла листок с признанием Дейка и разорвала его на мелкие клочки. Затем, посмотрев на него через плечо, сказала:
– Мне не хочется даже думать о том, сколько положительных оценок я из-за тебя теряю. Ну, давай, начинай распускать нюни и хлюпать носом, чтоб убедить меня в том, что я в тебе ошиблась.
Дейк выпрямился.
– Отправляйся-ка прямехонько к чертовой матери, – сказал он хрипло.
Карен мгновение внимательно рассматривала его, склонив голову набок. Затем взяла его за запястье, крепко сжала его руку своими теплыми пальцами и потянула к двери.
– Я еще не забыла того, что чувствовала, когда была на твоем месте.
Ну, раз я уже начала, нарушу-ка я еще парочку правил. Предполагается, что ты сойдешь с ума, дружок. Запомни это как следует. И не поддавайся.
Около двери она остановилась.
– А теперь делай все так, как я тебе скажу. Без лишних вопросов. Это я не дала тебе вывалиться в окно.
– Чего ты добиваешься?
– Мы попробуем выбраться отсюда. Сражение временно прекращено. Если мы расстанемся по какой-либо причине, иди к Мигелю. Ты понял? И не теряй ни минуты.
Он чувствовал, что она вся напряжена, когда они спускались по лестнице, шли по вестибюлю и, наконец, вышли на ночную улицу.
– А теперь иди очень быстро, – сказала Карен.
Вниз по улице, за угол, мимо Рынка. Она затащила его в темную парадную.
– Что мы…
– Тише. – Она стояла очень тихо. В тусклом свете далекого уличного фонаря он видел, что глаза Карен полуприкрыты.
Вдруг она вздохнула.
– Сражение продолжается, Дейк. Они поняли, куда мы идем.
По улице тащился дребезжа и чихая автомобиль. Вдруг он дернулся, подъехал к тротуару и остановился. Из него вышел худой, злобного вида мужчина, двигаясь как марионетка в руках неумелого новичка. Он пошел по улице, высоко задирая ноги, прежде чем сделать шаг. – Садись за руль и поехали, – сказала Карен, нетерпеливо толкая Дейка к автомобилю.
Дейк уселся в автомобиль, с трудом втиснув в него свои длинные ноги. Карен села рядом. Дейк и Карен уехали, а несчастный водитель, размахивая руками, что-то кричал им вслед. Карен указывала Дейку, куда надо ехать. Они въехали в район, который напоминал покинутый город, так как там вообще не было электричества.
– Остановись, здесь мы выйдем, – сказала Карен.
Они пошли по темной улице и вдруг Дейк услышал, как девушка облегченно вздохнула.
– Кажется, поблизости ничего нет, Дейк. – Пошли. Седьмая Северная улица тут неподалеку. Яркий свет. Толпы людей. Это самое лучшее место.
– Туда не стоит ходить. Вдвоем.
– Мы в безопасности, Дейк. Нам это не страшно.
– Что ты сделала с тем человеком из машины?
Она не ответила. Ее каблучки деловито стучали по мостовой, она успевала сделать два шага, в то время как Дейк делал только один.
Они подошли к фонарю и Дейк увидел, как разметались ее волосы по плечам.
– А что ваши люди сделали с Брэнсоном?
И снова она не ответила на его вопрос.
– Если вы, конечно, люди, – сказал он мрачно. – Мне наплевать на ваши мотивы… Я никогда не прощу вам того, что вы сделали с Патрицией.
– Пожалуйста, помолчи. Перестань ворчать.
Неожиданно из темноты вынырнули два человека. Дейк немедленно остановился, повернулся и попытался заглянуть им за спины. Он увидел то, что и предполагал: целую толпу странно хихикающих людей, чье сознание было затуманено проно. Они явно предвкушали очередное садистское развлечение. Карен продолжала идти. Дейк в два шага догнал ее и схватил за плечо. Она высвободилась. А Дейк с изумлением уставился на тех двух типов. Они превратились в абсурдных марионеток, которые нелепо подпрыгивали в каком-то безумном танце, завывая от ужаса и боли. Один из них наткнулся на какой-то дом, отскочил как мяч, выпрямился и снова помчался к дому. Другой очень быстро побежал к канаве, нырнул туда и вдруг начал колотить ногами по асфальту, выгибая дугой спину. Они напомнили Дейку насекомых, неожиданно попавших в яркий свет, который ослепил и напугал их, обжег и заставил страдать от боли. Позади вся остальная компания выла, металась и корчилась в судорогах. Карен же ни на минуту не замедлила шага. Дейк снова догнал ее. Она посмотрела на него сбоку и озорно ухмыльнулась. В свете фонаря он ясно видел ее веселую улыбку.
– Танец безумцев, – сказала она.
– И, конечно же, бессмысленно, я думаю, спрашивать тебя… что их так… вывело из себя?
– Отчего же? Головная боль. И довольно сильная. Им теперь есть о чем подумать. Вот смотри.
Дейк покачнулся и схватился за голову. Его голову охватило настоящее пламя боли. Он даже задохнулся на мгновение. Но боль исчезла так же неожиданно, как и появилась. Вроде ее и не было. Но воспоминание о ней было сравнимо с самой болью, такой яркий след оставила эта боль в его сознании.
Карен взяла Дейка за руку.
– С тобой труднее, чем с ними, Дейк. Проно превращает их в студень.
Их мозг становится мягким и липким. Как клей. Мы пойдем сейчас вон туда. Мне надо отдышаться и подумать, как нам попасть обратно в Нью-Йорк. Фленг-бар чем-то напоминал огромный котел, в котором на медленном огне кипели собранные вместе разнообразные людские пороки, обильно приправленные отчаяньем: проно и азартные игры, фленг-стриптиз под выворачивающую душу музыку кимба, а резиновые стены были похожи на влажную плоть.
Во времена Великой Чумы в Лондоне человек, охваченный распадом, честно попытался вернуться в ту грязь, из которой он вышел. Теперь же чума поразила души. Дейк и Карен протиснулись сквозь толпу к свободному столику, с трудом отбиваясь от шутов, обслуживающих посетителей и от билетов в отдельные кабинеты. Им даже удалось заказать местное виски. Карен наклонилась к Дейку, обдав его запахом дешевой косметики, и прошептала ему на ухо:
– Здесь мы расстанемся, Дейк. Так будет лучше всего. Я могла бы попытаться помочь тебе добраться до Мигеля, но они засекут нас вместе с тобой гораздо быстрее, чем тебя одного. Сейчас от меня будет больше вреда, чем пользы.
– А если я не хочу к Мигелю?
– Ты что сдурел? Если ты туда не доберешься, ты умрешь. Так что ни о каком хотении сейчас не может быть и речи. А может, тебе надоело жить? Тогда я в тебе ошиблась.
Дейк повернулся к Карен и вдруг увидел, что она испугалась. Губы ее оставались неподвижными и Дейк был уверен в том, что его спутница не произнесла ни слова вслух, а ее голос ясно зазвучал у него в голове. Поток слов был таким быстрым, что он едва вникал в то, что телепатировала – проговорить все это вслух она ни за что не успела бы.