Глава 6

Первые лучи зари только-только окрасили в нежные краски небо над холмом, когда карета с Люсьеном Домиником и Реей, грохоча колесами, стремглав пронеслась по аллее. Эта прямая, как стрела, аллея, обсаженная по краям могучими каштанами, вела в замок Камаре. Тот самый замок, который уже веками был домом семьи Домиников.

Мрачный и безмолвный стоял огромный дом, вокруг него сероватыми хлопьями клубился предрассветный туман. Его обитатели, мирно дремали, все ещё погруженные в сладкий утренний сон. Это было то странное время пред самым рассветом, когда день встречается с ночью и все вокруг кажется не более реальным, чем волшебный сон.

Было, однако, в этом, похожем на замок Спящей красавице, доме одно живое существо, слишком энергичное, чтобы найти ночной покой в объятиях Морфея. Как только колеса подъехавшего экипажа заскрипели возле широких ступеней лестницы, ведущей в замок, какая-то фигура выскочила из-за небольшой группы каменных строений, где была конюшня и другие службы.

Человек задыхался, но все-таки умудрялся на бегу выкрикивать короткие приказы кучеру и лакеям и сзывать грумов, чтобы те попридержали взмыленных лошадей.

— Ваша светлость! Ваша светлость! — кричал пожилой слуга. Не помня себя от радости, отпихнув кучера, он собственными руками распахнул дверцы кареты. — Это правда? Неужели это правда? — еле переводя дух, спрашивал он, нетерпеливо вглядываясь в сумрак кареты. Только когда высокая, худощавая фигура герцога ступила на подножку, мужчина нашел в себе силы отступить на несколько шагов.

Герцог не проронил ни слова, только протянул руку, чтобы помочь выйти своей закутанной до самых глаз спутнице. В эту минуты восходящее солнце ярко позолотило край неба, низко надвинутый капюшон упал, и она подставила лицо теплым солнечным лучам.

— О Господи, — увидев это незабываемое лицо, выдохнул мужчина, — О Боже милостивый!, — всхлипнул он, заметив, что она улыбается, — Господи, неужели это правда?!

— Баттерик! — радостно рассмеялась Рея. Подбежав к огромному мужчине, она схватила его за руку. Ей казалось, что она знала его всегда. Ведь ещё задолго до того, как Рея появилась на свет, Баттерик уже холил и нежил знаменитых скакунов Камаре. — Это правда, Баттерик. Я вернулась домой!

Баттерик шумно высморкался и без малейшего стеснения вытер слезы, которые ручьем бежали по красным, обветренным щекам. — Ах, леди Рея, кабы вы только знали, как это много значит для всех нас! Ее светлость будет счастлива. Мы все так соскучились без вас. С тех пор, как вас похитили, все в замке стало другим. Господи, да я глазам своим не верю! — радостно всхлипывал старый слуга.

— Спасибо, Баттерик, — сказала глубоко растроганная Рея. — Я тоже очень рада снова увидеть тебя. Надеюсь, пока меня не было, ты не дал Проказнице разжиреть и облениться? — с интересом спросила она.

— Ах, миледи, ну что вы такое говорите! — всерьез разобиделся он, — Осмелюсь сказать, бедная животина так без вас скучала, что как только не сдохла! И это несмотря на то, что её светлость герцогиня уж как старалась, чтоб она без вас не тосковала! — продолжал объяснять Баттерик. С той минуты, как он почувствовал под ногами знакомую почву, старик заметно успокоился. Лошади были его слабостью, он надышаться на них не мог. — Конечно же, я должен быть настоять, чтобы её светлость обязательно брала с собой грума, когда ехала на прогулку, но, прошу извинить, ваша светлость, — и он отвесил церемонный поклон в сторону так ещё и не проронившего ни слова старого герцога, — Вам ведь хорошо известно, что её светлость порой бывает немного упряма. Дала лошади шпоры и только я её и видел! А уж домой приехала мокрая вся до костей, упрямица, нитки на ней сухой не было, когда они обе, хромая, вернулись домой, её светлость на Проказнице. Да вы не волнуйтесь, ваша светлость, — уверил он Рею, — Мы все сделали, как надо, даже поставили ей припарки на щетки под копытами, я хочу сказать, Проказнице, а не её светлости, — смущенно поправился он. — Ах, если бы я только мог что-нибудь сделать для её светлости! — пробормотал недовольно старый Баттерик.

— Разве состояние герцогини ухудшилось с тех пор, как я уехал? — коротко спросил герцог, нетерпеливо шагнув к двери, прежде, чем старый Баттерик успел открыть рот.

— Все то же, ваша светлость.

— Она не знает, что мы вернулись? — спросил герцог, бросив исподлобья короткий взгляд на южное крыло замка, где находились комнаты всех членов герцогской семьи и куда выходили окна спальни герцогини, которая всегда хотела видеть перед собой сад и цветущие лужайки.

— Нет, ваша светлость. Я сделал все, как вы велели. Все, до последнего слова выполнил, как сказал мне ваш верховой. Никто в доме, а особенно её светлость, знать не знают о том, что вы привезли леди Рею домой.

— Хорошо, Баттерик, молодец. Пошли, Рея, — сказал герцог, убедившись, что ни в одном из окон южного крыла не горит свет, — Уверен, что в замке есть один человек, который будет без памяти рад увидеть тебя, моя дорогая!

Баттерик остался стоять, как вкопанный, на том же месте, наблюдая за тем, как герцог и леди Рея поднимаются по ступенькам лестницы. При мысли, что молодая хозяйка вновь вернулась домой, к семье, старика просто распирала радость. Но какая-то неясная мысль тревожила его. Странно было то, что сам герцог, казалось, не слишком обрадовался возвращению дочери. А может, просто волнуется из-за болезни герцогини, напоследок подумал он, и принялся выкрикивать приказы конюхам и конюшатам. О чем они думают, бездельники, ведь они не дворяне, чтобы стоять, сложа руки и любоваться рассветом!

Радостная весть о благополучном возвращении Реи домой с быстротой молнии разнеслась повсюду в Камаре. Особенно среди слуг, где домоправительница и дворецкий трясли за плечи ничего не понимающих со сна служанок и горничных. Не прошло и четверти часа, а весь замок уже был охвачен радостным возбуждением.

Величественная главная лестница была вся залита светом свечей. Их было множество, они стояли вдоль пролетов, покрытых изумительной красоты росписью, и по ней Люсьен Доминик торжественно ввел свою дочь в родной дом. Они свернули в южное крыло и пошли по все ещё погруженному в тишину коридору, в угасающем мерцании бесчисленных свечей, горевших в богатых шандалах.

Они миновали Длинную Галерею, где с портретов глядели лица бесчисленных предков, гадая в изумлении, кому это из беспокойных наследников не спится в этот час. Рея не смогла удержаться, чтобы украдкой не бросить взгляд на своего знаменитого прадеда, жившего в эпоху королевы Елизаветы, и слывшего отчаянным пиратом. Она готова была поклясться, что в неверном свете свечей заметила хорошо знакомую усмешку на тонких губах предка. Но когда они с отцом проходили мимо другого портрета, Рея уже надменно смотрела прямо перед собой. Может быть, придет время, когда ей захочется вернуться, чтобы получше рассмотреть это лицо, но только не сейчас.

Остановившись перед тяжелыми двойными дверями, которые вели в личные покои герцогини, Люсьен Доминик заколебался, потом осторожно приоткрыл двери и тихо провел Рею в темную комнату.

— Подожди меня здесь, милая, — прошептал он, — По-моему, будет лучше, если я её вначале немного подготовлю. Все-таки она была ещё очень больна, мне бы не хотелось испугать её. Надеюсь, теперь, когда ты вернулась домой, услуги докторов ей больше не понадобятся. Видишь ли, мне кажется, что она была в таком отчаянии после твоего исчезновения, что в какой-то степени потеряла всякое желание жить.

— Хорошо, я подожду, — мягко сказала Рея, — Но если она спит, зачем будить ее? Ведь я уже никуда не денусь.

— Люсьен, это ты? — раздался приглушенный голос из-за портьер, закрывавших высокие окна.

Рея с отцом резко обернулись, вздрогнув при звуке этого хорошо знакомого им голоса. Приглядевшись, они увидели, что длинные бархатные шторы подняты и на низком подоконнике свернулась клубочком закутанная в ночную рубашку неясная фигура.

— Рина? Кто тебе разрешил встать? Разве можно сидеть вот так, в одной рубашке, да ещё когда камин потух?! И конечно же, с босыми ногами! Ты, верно, сошла с ума, моя дорогая! — проворчал Люсьен, но в голосе его, когда он устремился к жене, звучало искреннее беспокойство.

— Ты просто вылитый Роули, вечно брюзжишь и переживаешь из-за всякой чепухи! — хрипло отозвалась герцогиня все ещё простуженным голосом, — Что плохого в том, что я сидела тут и любовалась восходом солнца? Думаю, сегодня день будет пасмурный. Надеюсь, твоя поездка в Бат прошла удачно? Напрасно ты не взял с собой Баттерика. Более верного глаза на лошадей, по-моему, нет ни у кого. Как я рада, милый, что ты вернулся, я так скучала по тебе, — пробормотала герцогиня, протянув руку герцогу.

— Тебе уже лучше? — с тревогой в голосе спросил он, ласково накрыв её хрупкую ладонь своей рукой и став так, чтобы герцогиня не увидела, кто стоит у него за спиной.

— Да, немного. Ты же видишь сам, голос почти вернулся, — она слабо хихикнула, но смешок тут же сменился резким, лающим кашлем. — А кто это с тобой? Мне показалось, я слышала шепот. Если это ты, Роули, можешь сама пить это Особое Лекарство миссис Тэйлор, — ворчливо предупредила герцогиня, но когда от предполагаемой Роули не донеслось ни звука в ответ, она вздрогнула и принялась нетерпеливо вглядываться в полутемный угол за спиной герцога. — Роули?!

Люсьен сделал шаг в сторону, чтобы бледные лучи утреннего солнца проникли в комнату, и позволил подойти все ещё закутанной в накидку Рее .

— Мама!

Герцогиня Камаре застыла, как будто превратившись в камень.

— Рея, — пролепетала она, но пересохшие губы только слабо шевельнулись, не пропуская ни звука.

Через мгновение Рея Клер уже рухнула на колени перед матерью, прижав заплаканное лицо к её груди и чувствуя, как мать прижала её к себе так хорошо знакомым с детства жестом. Сабрина Доминик, не замечая, как трясутся от волнения руки, гладила золотистые волосы любимой дочери. Потом, обхватив ладонями её лицо, повернула его к свету и жадно вгляделась в эти неповторимы голубые, как фиалки, глаза, точную копию её собственных.

— Девочка моя милая, моя Рея, — прошептала она. В её прерывающимся голосе звенели слезы, она, веря и не веря, жадно смотрела в глаза дочери.

Отойдя в сторону, Люсьен Доминик оставил их вдвоем, не желая мешать радостной встрече. Он посмотрел на две головки, прижатые друг к другу, одну темную, другую — белокурую, которые были ему одинаково дороги и глаза его загорелись. Уставший после долгой дороги, он, как ни странно, в эту минуту совсем не чувствовал утомления. Такого радостного возбуждения он не помнил с того самого дня, когда в прошлом году начался этот кошмар. И глядя, как слабые, утренние лучи солнца пробиваются в эту полутемную комнату, герцог всей душой надеялся, что мрачное отчаяние и безнадежность, поселившиеся в Камаре после похищения Реи, покинули его навсегда.

Прижав к груди лицо дочери, Сабрина подняла голову и её глаза остановились на лице мужа. Никакие слова не могли бы передать, что эти двое испытывали в эту минуту. Их Рея вернулась, все остальное было совершенно не важно. Бесчисленные вопросы подождут, их время придет позже, а теперь родителям было вполне достаточно чувствовать рядом свое дитя.

Правда, эта гармония очень скоро была нарушена, в дверь настойчиво постучали и герцог отрывисто велел стучавшему войти. Двери распахнулись и на пороге появилась крепкая, грубовато сложенная женщина с кислым выражением недовольного лица. Увидев на подоконнике двух обнимавших друг друга женщин, она остановилась, как вкопанная.

— Ну вот, наконец-то, я вижу собственными глазами, что вы вернулись, леди Рея. Недаром я всем им говорила, что это случится непременно и очень скоро, — торжественно произнесла женщина, похоже, ничуть не удивившись, когда заметила Рею в объятиях матери. — Бьюсь об заклад, самое время выпить Особое Лекарство миссис Тэйлор, — провозгласила она непререкаемым тоном и Рея впервые увидела, как губы седовласой служанки её раздвинулись в широкой улыбке. Такого она не помнила за все свое детство и недоверчиво уставилась на Роули. Та улыбнулась и стала почти красивой.

— Вот увидите, миледи, теперь, когда вы вернулись, на щеках её светлости непременно снова расцветут розы. И должна сказать, миледи, — протарахтела служанка, со все возрастающим удивлением вглядываясь в фигуру стоявшей на коленях Реи, накидка сползла с её плеч, открыв сверкающее великолепие её наряда, — Никогда ещё я не видела вас такой красивой! Но все равно, мне кажется, будет лучше, если старая, верная Роули возьмет вас за руку, отведет в постель и даст большую ложку Особого Ле …

— Особого Лекарства миссис Тэйлор, — со смехом закончила Рея, — Здравствуй же, Роули!

— Миледи! — сморщенное лицо Роули расплылось в улыбке, — Ну, и переполох же вы устроили, ваша светлость, весь дом гудит, как пчелиный улей, — повернулась она герцогу, как будто возлагая на него персональную ответственность за весь этот шум. — Глупые горничные суетятся, словно это Майклмас[ 12]. Бедняжка миссис Пичем, вряд ли от глупых девчонок будет какой-то толк сегодня на кухне, придется ей готовить самой! Да, кстати, ваша светлость! Принести вам что-нибудь поесть или вы предпочитаете вначале немного вздремнуть? Должно быть, вы с ног валитесь от усталости после такого долгого путешествия, бедненькая вы моя! Ну, надеюсь, вы хорошо провели время, — продолжала Роули. Слова лились из неё могучим потоком, казалось, её уже не остановить.

— Я сейчас вряд ли усну, отец, — улыбнулась Рея, по-прежнему сжимая руку матери, — Мне хочется увидеть остальных.

— А я, если честно, в первый раз за много дней чувствую волчий голод, — со смехом призналась герцогиня.

Рея Клер бросила на мать встревоженный взгляд, впервые заметив, как сильно она исхудала. Герцогиня сидела, перекинув на грудь темные, густые волосы и выглядела такой хрупкой и беззащитной, что у Реи защипало глаза. Она поняла, что минувший год дорого обошелся родителям.

— Ох, ну что может быть приятнее! Мое старое сердце того и гляди, разорвется от радости! — воскликнула Роули и Рея заметила, как та тайком перекрестилась от радости.

— Передайте миссис Пичем и Мейсону, что мы будем завтракать здесь. А я пойду предупредить Робина и Френсиса, что их сестра вернулась. Был бы вам весьма признателен, Роули, если бы вы проследили, чтобы нам никто не мешал, по крайней мере, полчаса.

— Слушаюсь, ваша светлость, — кивнула Роули, поклявшись в душе, что не позволит никому даже близко подойти к двери. — Страшно сказать, ваша светлость, но, похоже, Мейсон уже не тот, раз уж вам удалось войти в дом, а он не караулил вас возле дверей. Вот что бывает, когда у человека разбито сердце. А ведь он свято верит, что хранит семейные традиции герцогов Камаре. Да и слух у него совсем не тот, с вашего позволения, — продолжала брюзжать старая Роули, направляясь к двери.

— А теперь сядь возле меня, Рея, чтобы я могла насмотреться на тебя, девочка, — сказала герцогиня. Она была совершенно уверена, что могла бы вечно смотреть в дорогое лицо. Сколько же времени она мечтала о том, что этот миг, наконец, настанет! — Старушка Роули права, моя дорогая! Я никогда не видела, чтобы ты выглядела такой прелестной! А ты как считаешь, Люсьен? А слушая Элис, я ожидала, что ты вернешься больше похожей на скелет! — с печальной улыбкой сказала герцогиня. Боль в сердце напомнила ей о всем том ужасе, что мог выпасть на дою обожаемой дочери во время плавания по морю.

— Отец сказал мне, что вы оставили Элис жить здесь, в Камаре. Спасибо, мама, — искренне сказала Рея. Она снова вспомнила те ужасные дни, когда они с Элис во время плавания стали подругами по несчастью.

— Я была счастлива сделать все, что угодно, для несчастного ребенка. Если бы не она, мы бы даже и не подозревали, что ты осталась в живых и не узнали бы об этом жутком путешествии в колонии. Даже услышать обо всех этих несчастьях было благом для нас, ведь, по крайней мере, мы знали, что ты осталась в живых. Бедная девочка рассказала мне, как вы подружились и как ты часами рассказывала ей о нашем замке и всех нас. Когда её привезли сюда, она была так напугана вначале, но потом так привязалась к Камаре и всем нам, что у меня не хватило решимости отослать её в Лондон. У неё ведь нет никого на свете, а у нас здесь сколько хочешь свободных комнат, — бормотала герцогиня, стесняясь того, что она считала слабостью, и что на самом деле было добротой и великодушием.

— Знаешь, я иногда просто из себя выходила, когда она засыпала меня бесконечными вопросами о замке и всех вас. Только потом я поняла, что осталась жива и не сошла с ума именно благодаря воспоминаниям. Когда я голодала или умирала от холода, они напоминали мне о вас и я продолжала бороться, потому что больше всего на свете боялась, что умру и не смогу вернуться к вам, — пробормотала Рея, все ещё погруженная в воспоминания.

— Элис у нас хорошо, Рея. У девочки с детства талант ухаживать за больными, так что она прямиком попала под крылышко Роули. И ей хорошо известно, что теперь это её дом.

— Когда-то я пообещала, что помогу ей достать какие-нибудь документы, если мне удастся вернуться домой и рассказать вам о ней, — пробормотала Рея, до глубины души растроганная тем, как родители приютили у себя потерявшую родных девочку.

— А теперь, — сказала герцогиня, пытливым, материнским взглядом изучая каждую черточку дочери, — Расскажи нам обо всем, дорогая. Я сгораю от желания узнать … — внезапная мысль заставила её замолчать на полуслове, и Сабрина Доминик с негодующим видом повернулась к мужу, который по-прежнему безмолвно стоял у изголовья постели, — Люсьен? Как тебе удалось узнать, что Рея вернулась в Англию? Ты ведь и не думал ездить в Бат, не правда ли? Ты солгал мне!

Люсьен Доминик тяжело вздохнул. Он ни минуты не сомневался, что ему ещё придется ответить за это. — Конечно, дорогая моя, я и не собирался в Бат. Я ездил в Лондон. Ну, а теперь, прежде, чем ты окончательно рассердишься на меня, радость моя … — успел вставить герцог, заметив, что жена вот-вот обрушится на него с упреками, — Послушай, я и сам не был уверен в этом. Просто получил весточку, что корабль, на котором могла, по моим сведениям, находиться Рея, прибыл в Лондонский порт. Ты же помнишь, у меня в Лондоне были люди, которым было приказано глаз не спускать с доков и немедленно дать мне знать, как только этот корабль бросит якорь. Ты ведь была больна, милая, а я даже не знал точно, была ли на борту Рея. Мне не хотелось, пробуждать в тебе надежды, которые потом могли быть грубо разрушены, — объяснил Доминик, стараясь, чтобы его слова звучали как можно убедительнее, ведь он хорошо знал жену и был уверен, что на этом она не успокоится.

Но он был поражен до глубины души, когда вместо ожидаемых упреков Сабрина ответила ему улыбкой, — Ну, как можно сердиться на тебя?! Ты всегда в первую очередь думаешь обо мне, любовь моя! И, кроме того, ты сдержал свое слово, ведь ты обещал вернуть домой нашу дочь и сделал это! Никогда в жизни ты не делал мне более драгоценного подарка!

Люсьен Доминик был глубоко тронут словами жены, но на сердце у него скребли кошки, ведь Сабрина ещё далеко не все знала о приключениях Реи.

— А теперь расскажи мне, как это случилось, что ты вернулась в Англию на борту того самого корабля, что увез тебя из Чарльзтауна? И почему плавание было таким долгим? Я слышала, что тебя первой подняли на борт корабля. Один из наших людей в Чарльзтауне прислал письмо о том, что в городе ходили ужасные слухи, будто бы ты взошла на борт корабля по доброй воле? Наглая ложь, вне всякого сомнения! А что же капитан корабля? Как его имя, Люсьен? — требовательно спросила герцогиня у мужа, тот невольно поежился.