Но ты напрасно беспокоилась, мадам Ласомье заверила тебя, что ее снадобье действует безотказно, это проверено в бесчисленном количестве случаев. И она оказалась права, верно, моя дорогая? – холодно спросил Данте. – Через несколько дней я получил короткую записку; ты извещала меня о расторжении нашей помолвки и сообщала, что в ближайшую неделю отпраапяешься в Лондон. Ты написала также, что не видишь необходимости в дальнейшем нашем общении. Отсюда можно сделать вывод, что ты потратила деньги не напрасно, тебе удалось избавиться от так досаждавшей тебе беременности.

– Нет, Данте, ты ошибаешься. Я и в самом деле ездила к мадам Ласомье, но у меня была не та цель, которую ты предполагаешь. Просто я слышала, что мадам Ласомье может сделать так, чтобы роды прошли легко и ребенок родился здоровым. А я хотела, чтобы наш ребенок был крепким и сильным. Вот почему я ездила туда, Данте, – попыталась переубедить его Хелен. – Все это я сделала только ради тебя.

– Любопытно, сколько ты заплатила мадам Ласомье? – как бы раздумывая вслух, произнес Данте. – Но сколько бы это ни было, я заплатил ей куда больше. И она охотно рассказала мне, зачем ты к ней приезжала. Имея дело с такими людьми, как мадам Ласомье, дорогая, – тихо сказал Дайте, – ты должна помнить, что честность для них пустой звук, они с готовностью продают информацию тому, кто платит больше других. А в этом случае я как раз и заплатил больше.

– Старуха солгала. Сказала тебе то, чего ты от нее хотел. Ей было важно только прикарманить твои деньги, Данте. Ну к чему все эти горькие упреки, мон шер? Ты все истолковал неверно, хотя в этом я отчасти сама виновата, ибо, потеряв ребенка, внушила тебе, что не хочу выходить за тебя замуж. Но теперь, когда я все объяснила, – произнесла Хелен, стараясь смягчить его робкой улыбкой, – когда подтвердила, что люблю тебя, я не вижу никаких причин продолжать этот спор. Только твоя уязвленная гордость не позволяет нам быть вместе.

Данте покачал головой:

– Нет, дорогая, не моя гордость, а твоя жадность. Эти слова, казалось, сильно задели Хелен.

– Данте, пожалуйста, выслушай меня. Я так тосковала по тебе в Лондоне. И поняла, что не могу жить без тебя, должна вернуться и постараться уладить все возникшие между нами недоразумения. Дядю удерживали дела в Лондоне, и если бы не это, я возвратилась бы на первом же корабле.

– Если говорить начистоту, дорогая, ты возвратилась потому, что жителей колоний воспринимают в Лондоне как людей второсортных. Ты отправилась туда с большими надеждами, но тебя ждал неприятный сюрприз. Как я могу догадаться, нашлось не слишком много герцогов и графов, готовых просить твоей руки, невзирая на свежую красоту, которая приятно щекотала их пресыщенный вкус. И вдруг, к своему ужасу, ты обнаружила, что упустила титулованного джентльмена, который предложил тебе руку и сердце. Представляю, как ты кусала себе локти, дорогая. Честно сказать, мне даже жаль тебя. Такой серьезный просчет, моя милая Хелен, – сказал Данте, проявляя унизительное сочувствие.

Это было трудное испытание для Хелен. И без того уже горожане почти открыто насмехались над тем, что она отвергла предложение Данте Лейтона, которого считали простым контрабандистом. Кто бы мог подумать, что на самом деле он настоящий маркиз? При воспоминании о том, что она узнала в Лондоне о своем бывшем женихе, Хелен готова была визжать от ярости, что оказалась такой дурой. Она могла иметь все, о чем мечтала. Стань она женой Данте Лейтона, сегодня ее почтительно титуловали бы маркизой Джакоби. Она могла бы покинуть колониальное захолустье и жить в изысканной роскоши и великолепии в самом сердце цивилизации. Будь она титулованной леди, могла бы жить в полное свое удовольствие, подумала Хелен. Проклятие! Какого же она сваляла дурака! Ведь Данте Лейтон не только богат и знатен, но к тому же один из красивейших мужчин, которых она когда-либо встречала. Чего бы это ей ни стоило, она должна вновь завоевать его!

Приходилось признать, что всему виной ее тщеславие и неблагоразумие. Хелен даже в голову не приходило, что она не сумеет при желании вернуть Данте. Она предполагала, что он может слегка охладеть к ней, но уж совсем неожиданным был холодный прием, с каким она столкнулась по возвращении. Ей стало известно, что в ее отсутствие ему пришлось терпеть любопытные взгляды и даже слышать насмешки у себя за спиной. Но она так тщательно продумала свои объяснения, что почти сама поверила собственной лжи, поэтому неудачи никак не предвидела.

Конечно, кто мог предположить, что Данте окажется свидетелем ее встречи и разговора с этой чертовой старухой? Но ведь он должен верить ей, Хелен, а не женщине с такой скверной репутацией. Повернись все как должно, Данте умолял бы ее выйти за него замуж, подбодрила себя Хелен, пытаясь преодолеть отчаяние.

– Я не понимаю, Данте, почему ты так заупрямился, ведь в наших отношениях ничего не изменилось. Почему бы нам е забыть о всяких мелких неприятностях?

Данте в изумлении уставился на Хелен: неужели она и впрямь такая толстокожая? Пока он молча взирал на свою бывшую любовницу, вдруг потянуло легким сквозняком; оглянувшись на дверь, он заметил, что она тихо затворилась.

– Твоя беда, дорогая, в том, что ты полагаешь, будто я изменился. Никак не можешь смириться с той неприятной истиной, что я все тот же Данте Лейтон, капитан «Морского дракона», каким был до твоего отплытия в Лондон. Это, во всяком случае, не изменилось и в ближайшем будущем вряд ли изменится. Ты сильно заблуждаешься, полагая, что мой титул может каким-то образом изменить наши отношения. Он ничего не меняет. Между нами все кончено, – выразительно подчеркнул Данте и с жестоким блеском в глазах добавил: – И если кто-нибудь в этом виноват, то только ты.

И без того темные глаза Хелен потемнели еще больше от боли и обиды, когда она наконец осознала, что Данте Лейтон не намерен ее простить, по крайней мере сегодня вечером, и если она не предпримет каких-то решительных действий, титул, о котором она так мечтала, навсегда ускользнет от нее.

– Не говори так, Данте. Я... я... – начала Хелен, по тут же, чихнув, остановилась. Она вытащила из-за корсажа тонкий кружевной носовой платок и приложила к носу, что не помешало ей чихнуть еще несколько раз. – Как я уже говорила, нам обоим нужно время, чтобы хорошенько обдумать свои чувства. Я хочу быть честной с тобой. Как ты полагаешь, что я подумала, когда узнала, что ты маркиз Джакоби? Позволь сказать, что я почувствовала себя круглой дурой. При сложившихся обстоятельствах, уж если ты просил моей руки, тебе следовало целиком довериться мне, этого требовала элементарная порядочность, – выговаривала она Данте, взяв на себя роль обиженной стороны. В конце концов, ее положение было бы совершенно другим, знай она, кто такой на самом деле Данте Лейтон. – Ты не знаешь, как важно для женщины чувствовать себя обеспеченной. Знать, что ее дети будут иметь все необходимое. Она всегда этого хочет, но ее желание редко сбывается. Это не слишком утешительная мысль для той, кто станет твоей женой. Ведь она будет все время волноваться, не зная, вернешься ли ты из очередного плавания. Ты ведешь очень опасную жизнь, Данте. Иногда мне даже кажется, что ты упиваешься опасностью. Легко ли было бы сидеть дома одном и ждать твоего возвращения? Обдумывая свое будущее, я должна принимать во внимание столько разных обстоятельств. В конце концов, состояние, оставленное мне покойным мужем, рано или поздно истощится. А дядя Эдуард вполне может протянуть еще лет пятьдесят. Никогда не видела, чтобы человек в его возрасте был так отвратительно здоров. Я должна думать о себе. Ты согласен с моими доводами?

– Да, моя дорогая. Но ведь ты утверждаешь, что очень сильно любишь меня, а истинная любовь побеждает все препятствия. Боюсь, что твоя любовь довольно малодушна. Поэтому советую тебе поискать другого мужа, ибо я не собираюсь менять своего образа жизни, да и ты тоже, вероятно. Мы слишком похожи с тобой, дорогая, – сказал Данте, протягивая ладони к теплу камина. На его точеном лице, неподвижном, как лицо статуи, заиграл мерцающий свет. – Обо мне говорят, что я охотник за сокровищами, не брезгающий никакими средствами ради достижения своих целей, и многое другое, еще менее лестное, – откровенно сказал Данте. И с насмешливым блеском в глазах добавил: – А ты, дорогая, просто расчетливая сука. Мы составляем довольно красивую, но, к сожалению, малопочтенную пару. Да, мы с удовольствием проводили время вместе, но боюсь, что теперь знаем друг друга слишком хорошо, чтобы наше общение сохранило прежнюю приятность, и, конечно же, не потерпим больше никакой лжи или обмана. И поскольку необходимость в нашей женитьбе отпала, – равнодушно процедил Данте, – я думаю, что отныне наши дороги расходятся.

Хелен нервно облизнула сухие губы. С досадой постукивая красной атласной туфелькой по полу, она смотрела на глухого ко всем ее уговорам Данте Лейтона. Но Хелен Джордан была не из тех, кто легко сдастся, признавая свое поражение, если хочет чего-нибудь добиться, а она хотела вернуть себе расположение Данте Лейтона.

– Видимо, люди, которые плохо о тебе отзываются, правы, иногда ты бываешь просто невыносим, – насмешливо сказала она, изо всех сил стараясь не выдавать, как больно задета тем, что он отверг ее. Скрывая страх и замешательство, она, почти не запинаясь, продолжала: – Я не буду ни в чем убеждать тебя, пока ты упрямишься. В тебе, моя любовь, говорит уязвленная гордость, – укоряющим тоном произнесла она и коротко рассмеялась; ее смех, казалось, повис в атмосфере отчуждения, которая возникла между ними. – К тому же, Данте, мон шер, ты провел со мной в постели столько времени, что вряд ли сможешь получить удовлетворение от ласк другой женщины, – заявила она. Этим напоминанием она пыталась разжечь в нем пламя некогда такой бурной страсти. – Тебе скоро надоест роль джентльмена, почтительно ухаживающего за трепещущими местными девственницами, а для того, чтобы посещать публичные дома, ты слишком разборчив. Ты вернешься ко мне, Данте, – предсказала Хелен с откровенно провоцирующей улыбкой. – Это только вопрос времени, а времени у меня предостаточно. Между прочим, – добавила она, вызывающе вздернув подбородок, – я от-т-правля-юсь п-п-путешествовать по окрестным местам со своим дядей. М-м-меня здесь не будет, – с трудом выговорила она, стараясь побороть новый приступ чихания. Однако ее попытки оказались безуспешными. – Апчхи... Апчхи... Это все из-за проклятого кота. Он ведь здесь. Ты же знаешь, я терпеть не могу этих мерзких тварей. Когда они рядом... апчхи.. на меня всегда нападает чих. Проклятие! Опять я вся покроюсь пятнами, – пожаловалась она, с беспокойством оглядывая свои бледные плечи, не появилось ли на них обезображивающей сыпи.

– Я думаю, дорогая Хелен, что тебе надо скорее покинуть этот дом, – сказал Данте с мнимым участием. – Надеюсь, твой экипаж рядом? Если нет, я с удовольствием предоставлю в твое распоряжение свой, – великодушно предложил он, пряча смеющиеся глаза под темными ресницами, ибо заметил, как Ямайка прошмыгнул через тени поближе к очагу.

– Д-д-да, надо поскорее уйти от-т-сюда, а то я не скоро смогу вылечиться от этой п-п-проклятой сыпи, – с готовностью согласилась Хелен, желая отложить этот разговор на более подходящее время. – Я подожду твоего кучера во дворе. Мне нужно выйти на свежий воздух, – хрипло проговорила она, боясь, что вот-вот начнется новый приступ чихания. Она быстро забрала свой плащ с кровати Данте и, шурша юбками, подошла к своему бывшему любовнику, спокойно стоявшему перед камином. Хотя на Дайте было лишь короткое, повязанное вокруг бедер полотенце, он чувствовал себя совершенно свободно и с веселой усмешкой на губах наблюдал за ее приближением.

Хелен остановилась перед ним, пожирая его глазами, в которых отражалось пламя камина. Поднявшись на цыпочки, она прижалась полураскрытыми губами к его бесчувственному рту, несколько раз поцеловала его и отступила назад, притворяясь совершенно спокойной. Она одна знала, сколько труда ей стоило изобразить это мнимое спокойствие.

– Это тебе на память, моя любовь, – шепнула она. И с презрительной улыбкой выплыла из комнаты.

Данте натягивал бриджи, когда в комнату, тихо отворив дверь, вошел Хаустоп Керби. С довольной улыбкой на лице стюард положил перед камином домашние туфли.

– Ты правильно рассчитал время, Ксрби, чтобы впустить Ямайку, – заметил Данте, всовывая ноги в чулках в кожаные шлепанцы.

– Спасибо, милорд, – ответил Ксрбп. – Я подумал, что он сможет ускорить уход молодой дамы. Извините, я не видел, как она вошла, а про сломанную щеколду, к сожалению, забыл.

Данте взглянул на большого кота, лениво вылизывающего себя перед огнем. Затем на коротышку-стюарда.

– Не пойму, кто из вас двоих более доволен собой.

– Скорее всего Ямайка, милорд, – уверенно ответил Хаус-тон Ксрбп. – Он только что сожрал целую тарелку гусиных потрохов... Да, кстати, где бы вы хотели поужинать сегодня вечером, милорд? – спросил он и в ожидании ответа стал аккуратно подбирать и вешать на руку мокрые полотенца.

– У себя в кабинете, Кёрби. Я хотел бы освежить в памяти кое-какие карты.

– Значит, вы будете ужинать один, милорд? – по привычке спросил Ксрбп, хотя все приготовления к ужину были уже закопчены.

– Да, сегодня вечером я буду ужинать один, – рассеянно подтвердил Данте, возвращаясь мыслями к разговору с Берти Мак-Кеем. Образ Хелен Джордан быстро улетучивался из его памяти.

– Вы не собираетесь отменить игру в карты, назначенную на сегодняшний вечер, милорд?

– Нет. Я ожидаю своих партнеров в обычное время. Так что держи под рукой пару бутылок портвейна. Помрой в последний раз жаловался, что я использовал нечестный прием, чтобы взять над ним верх. Сказал, что у нас якобы кончился запас его любимого напитка и ему пришлось переключиться на бордо. Этот человек – просто бездонная бочка. Я еще никогда не видел его в подпитии, – посетовал Дайте, приглаживая волосы и заплетая их сзади в косичку, которую перевязал черной лентой.

Вооружившись кочергой, Данте пододвинул к огню недого-ревшес полено. Пламя прожорливо накинулось на полено, и тепло волной хлынуло в комнату. Капитан невидящим взглядом смотрел, как бегут по оконному стеклу дождевые струи, тогда как мысли его витали где-то в нескольких сотнях лиг южнее Каролин.

– Хорошо бы снова выйти в море, Кёрби, – мечтательно сказал капитан, представляя себя на палубе «Морского дракона», покачивающегося на волнах. – Я хотел бы вернуться домой, Кёрби. Домой, в Мердрако.

– Да, капитан, – ответил Кёрби, не присоединяясь, однако, к желанию Данте.

Капитан отвернулся от прохладного ветерка, которым веяло от окна, и протянул озябшие руки к яркому пламени, жадно лизавшему полуобгорелое полено. Затаив в уголках рта улыбку, он уже предвкушал, как сбудется его заветное желание. – Да, Кёрби, – мягко сказал он, бессознательно повторяя «да» коротышки-стюарда, – через месяц «Морской дракон» сможет отправиться в плавание.

Ри Клэр Доминик очнулась в полной темноте. С большим усилием разомкнула она отяжелевшие веки, но так и не увидела света. Кругом была только холодная тьма и сырость. Не в силах сдержать дрожи, она постаралась плотнее укутаться в накидку. Все еще под воздействием снотворного, которым ее опоили, потерлась ледяной щекой о меховую подкладку. И, уловив слабый запах роз, почувствовала, что к ней, пока еще смутно, возвращается память.

Судно вдруг сильно накренилось влево, Ри ударилась о переборку и громко вскрикнула от боли. Отголоски этого крика заметались вокруг нее. Продолжая лежать возле переборки, она по неестественной тишине вдруг поняла, что находится не одна в трюме. Широко раскрытыми, ничего не видящими глазами она уставилась в окутывающую ее темноту, каким-то подспудным чувством ощущая страх и отчаяние людей, запертых вместе с ней под палубой.

Когда Ри осознала, где она, то почувствовала, как ужас сдавил ей горло. В нос ударил запах затхлой трюмной воды, голова закружилась от качки, остатки дурмана стали рассеиваться, а это было последнее, что отгораживало ее от жестокой реальности. Она услышала, как где-то вверху, под напором свежеющего ветра, тяжело скрипят мачты и громко хлопают паруса.

Ри поднялась на колени, попробовала было встать, но ее туч же сшибла с ног усиливающаяся качка. Поглаживая ушибленное колено, Ри плотнее завернулась в накидку и постаралась собраться с мыслями в этой поистине киммерийской мгле. Зубы стучали от страха и холода; совершенно ошеломленная, она испытывала невыносимые душевные и физические муки.

Неожиданно Ри почувствовала прикосновение чего-то теплого к своей коже, подняла дрожащую руку и онемевшими пальцами коснулась щеки, по которой катились горячие слезы... С большим трудом сдержала она стон отчаяния, рвавшийся из глубин ее опустошенной души. И только легкий всхлип вырвался из плотно сжатых губ, когда она стала припоминать – такие недавние – обрывочные кошмарные сцены.

Она ехала на лошади вместе с Фрэнсисом и кузенами... Нет, в смятении подумала она, это было позавчера.

Она была вместе с Уэсли и Кэролайн. Да, совершенно верно. Они поехали в Каменный-дом-на-холме, чтобы взглянуть на спасенных щенят... но... они так и не добрались до Каменного-дома-на-холме. Вспомнив о том, что дорогу им перегородил экипаж, Ри прижала холодные кончики пальцев к пульсирующим вискам.

И вдруг невольно вскрикнула от страха, словно воочию увидев, как Уэсли упал с жеребца. Она стояла на коленях перед лишившейся чувств Кэролайн. Да, все это она помнила, но что случилось потом? Ри почувствовала, как у нее перехватило горло, когда она вновь увидела решительно приближающегося человека в красном камзоле. Она попыталась убежать от него, споткнулась и упала, но что было дальше?.. Она только помнила, как человек в красном камзоле прижал к ее лицу платок, смоченный каким-то одурманивающим раствором, после чего ее сознание погрузилось во тьму.

Оглушительный треск над головой напомнил Ри громкий выстрел, который повалил Уэсли. Он погиб. Она была почти уверена в этом, потому что ясно помнила изумление и боль, выражавшиеся на лице графа Рендейла, когда он упал в грязь, к ногам своего коня. А что, любопытно, случилось с Кэролайн Уинтерс? Может быть, и она тоже похищена и находится на борту корабля? Ри со смешанными чувствами пристально вгляделась в темноту; если Кэролайн на борту, это означает, что ее подруга в таком же бедственном положении, как и она.

– Кэролайн? – шепнула Ри; желание услышать знакомый голос оказалось так сильно, что она преодолела нежелание видеть подругу в таком же, как у нее, отчаянном положении. – Кэролайн?

– Вы пришли в себя? – спросил женский голос из мрака. Ри открыла рот от изумления, ибо на самом деле не ожидала ответа.

– Это ты, Кэролайн? – спросила она хриплым после долгого молчания голосом.

– Нет, – робко ответил голос, разрушая слабую надежду Ри. – Меня зовут Элис. Элис Мередит. Слава Богу, что вы проснулись. А то я боялась, что вы умерли. – Этот бестелесный голос явно принадлежал молодой девушке.

Внезапно Ри засмеялась. Этот смех показался ей самой странным. Уж не сходит ли она с ума?

– Нет! – выкрикнула Ри, услышав шорох на полу. – Пожалуйста, не оставляйте меня. Я не сумасшедшая, ей-богу, не сумасшедшая.

– Я не оставлю вас, – ответила девушка, назвавшаяся Элис Мередит. – Наоборот, я придвигаюсь к вам ближе. Здесь так темно и холодно. Впечатление такое, будто ты в могиле, только не так удобно, – продолжала она, и Ри явственно уловила страх в ее голосе.

Ри нерешительно протянула руку, не зная, что может нащупать. Рука наткнулась на дрожащее костлявое плечо; тонкий плащ почти не защищал девушку от холода, царившего в трюме.

– Попробуй разделить со мной мою накидку. Она на меховой подкладке и очень широкая. Хватит на нас обеих, – предложила Ри. Ей было искренне жаль молодую девушку, и в то же время она боялась, что незнакомый голос куда-нибудь исчезнет. Стопы несчастных пассажиров сливались с диким свистом ветра в снастях в один нечеловеческий вой, который будоражил нервы.

– Мне всегда было страшно одной в темноте, – вдруг произнесла Элис Мередит. – Мой отец был очень добрым человеком. Он не тушил свечу, пока я не засыпала... Иногда у нас не хватало денег на еду, но он все равно покупал мне свечи. Такой уж у него характер, всегда делал добро другим, а себе отказывал во всем. Себе он покупал только книги. Очень любил читать. А ему надо было бы купить себе пальто. Я говорила ему, но он никогда не слушал разумных советов. В конце концов он простудился, у него начался сильный жар... и он умер. – Она говорила так тихо, что среди рева моря, скрипа корабельной обшивки и людских стонов Ри едва могла расслышать ее слова.

– Кроме отца, у тебя никого не было? – спросила Ри.

– Нет. Мы жили с ним вдвоем. Мама умерла много лет назад. Отец торговал табаком. Мы жили прямо над лавкой, там было так уютно и удобно. Мы с отцом продавали курительный и нюхательный табак всех сортов лучшим лондонским джентльменам. У нас были такие красивые табакерки – и простые, и серебряные. И еще у нас были трубки, кресла и все такое. В лавке всегда пахло так приятно. Я, бывало, стою и все нюхаю, никак не нанюхаюсь... Но вот получить деньги с джентльменов было трудно: мой отец был не из тех, кто стучит в дверь и требует уплаты. Хотя и должен был так поступать, – печально сказала Элис, думая о новом владельце их лавки. – Отец оставил после себя большие долги. Чтобы погасить их, ушли все деньги от продажи лавки, но в конце концов наш поверенный сказал, что я осталась ему должна за то, что он вел наши дела. И предложил мне подписать контракт. А если я откажусь, пригрозил, что засадит меня в долговую тюрьму, – продолжала Элис дрожащим от переживаний голосом.

– Какой контракт? – спросила Ри. Слушая рассказ девушки о постигших ее несчастьях, она на время забыла о своих собственных бедах.

– Обязательство отслужить определенный срок в колониях, – ответила Элис. – Я не хотела его подписывать, но что я могла поделать. Он был одним из лучших наших покупателей. Всегда платил по счетам. Он отвел меня к судье, чтобы скрепить контракт как полагается, а я была так напугана!.. – воскликнула она, вспомнив джентльмена в черной мантии и в парике, который суровым голосом спросил, согласна ли она поехать в колонии. Все тем же не допускающим возражений голосом он сообщил ей, что она на четыре года лишается свободы и должна безропотно служить своему будущему хозяину.

– Он сказал, что подписанный мной контракт – официальный документ, подлежащий обязательному соблюдению, и что у меня есть лишь единственная возможность – выкупить свободу у хозяина, Мистер Фелпс заявил, что у меня нет другого выхода, и я подписала контракт. Затем его подписал капитан, который купил меня. Он обязался оплатить мой проезд в колонии, кормить и одевать меня. Они разорвали контракт пополам, одну половину получила я, другую – капитан. Эта бумага спрятана у меня здесь, за пазухой, – сказала она, постучав себя по груди. – Когда мы прибудем в колонии, капитан, наверное, перепродаст меня кому-нибудь. Может быть, семье, которой понадобится хорошая служанка. Конечно, лучше всего было бы, – задумчиво добавила она, – нянчить маленьких детей. Я всегда хотела иметь братьев и сестер, но, видно, мне не суждено иметь их. Вряд ли мне будет там хуже, чем в Лондоне. Капитан подыщет мне хорошее место, – с надеждой сказала она, но ее слова повисли в молчании.

– И заработает на этом хорошенькие денежки, – пробормотала Ри себе под нос. Она часто слышала от родителей об этой контрактной системе, которая ставит свои жертвы в положение, мало чем отличающееся от рабского. К сожалению, не всякий, подписавший контракт, находил себе щедрого и доброго хозяина и зачастую оказывался в еще худшем, чем прежде, положении.

Ри нахмурилась, обдумывая то, что рассказала ей Элис. Она намеревалась откровенно поговорить с капитаном корабля. Но если капитан в сговоре с похитителем, а это означает, что он занимается незаконной торговлей людьми, то она вряд ли найдет у него сочувствие. Хуже того, может оказаться в большой опасности, потому что он постарается оградить себя от обвинений, которые, вполне вероятно, выдвинет против него могущественный герцог Камарейский. Здесь, в море, внезапно поняла Ри, она целиком в его власти, ведь влияние ее отца, каким бы сильным оно ни было, так далеко не распространяется. С ней может случиться все, что угодно, и никто даже не узнает о ее исчезновении. Она не имеет понятия, сколько членов экипажа замешано в ее похищении. Возможно, на борту находится и человек в красном камзоле.

Нет, решила Ри, повинуясь инстинкту самосохранения, пока корабль не достигнет места назначения, она не откроет похитителям, кто она такая. А вот тогда они запросят у нес пощады. Но она их не пощадит. Они убили Уэсли Лоутона, и она позаботится, чтобы они поплатились за это преступление. Эти алчные люди убили его просто так, без всякой необходимости.

Эта торговля, очевидно, приносит громадные барыши и к тому же сопряжена с минимальным риском, ведь всегда находятся надеющиеся на лучшее мечтатели, готовые временно продать свою свободу, лишь бы перед ними открылись какие-то возможности. Камеры в ньюгейтской тюрьме переполнены мелкими ворами и должниками, которым предоставляется шанс искупить свою вину в колониях... Но на этот раз жадные похитители, посмевшие вторгнуться даже в Камарей, совершили ужасную ошибку, ибо ни один человек в здравом уме никогда бы не решился похитить дочь герцога Камарейского.

Да, подумала Ри с легкой улыбкой, с каким наслаждением она увидит их лица, когда они поймут, что им грозит виселица. Вот только вопрос, куда ее сейчас везут.

– Куда плывет корабль? – спросила Ри.

– В город, который называется Чарлз-Таун. Говорят, он походит на Лондон, – сообщила Элис, как бы пытаясь убедить себя, что это не пустыня, населенная дикарями. – А на какой срок вы подписали свой контракт?

– Я ничего не подписывала, – ответила Ри, – я здесь против моей воли.

Несколько мгновений Элис молчала.

– О, вот почему мне показалось, что вас как-то странно доставили на борт. Я подумала, что вы, может быть, больны.

– Меня опоили снотворным, – объяснила Ри. И в этой кромешной тьме, чувствуя, с какой яростью ударяет море о деревянную обшивку корабля, она вдруг ощутила прилив отчаяния. – Послушай, я расскажу тебе свою историю, Элис, – сказала она спокойно, словно заранее смиряясь с тем, что море может стать ее могилой. – Я хочу, чтобы ты знала, кто я такая. И если я не переживу это плавание, я хочу, чтобы ты рассказала моей семье, что случилось со мной.

– Случилось с вами? – нервно переспросила Элис, улавливая фаталистическую безысходность в голосе новой подруги. – С вами ничего не случится. Пожалуйста, не говорите таких вещей, – слезно взмолилась она, крепко вцепившись в плечо Ри.

– А я и не говорю, что со мной непременно что-нибудь случится, но я бы чувствовала себя спокойнее, если бы хоть кто-нибудь знал, кто я и что со мной произошло. – Зубы у Ри так сильно стучали, что она с трудом могла говорить, и все же она попыталась убедить девушку. – Послушай, Элис, я, как и ты, очень хочу вернуться домой. И не хочу умирать. Меня похитили из дома, но у меня есть семья, которую я очень люблю, и я знаю, как они страдают в полном неведении, что со мной, жива ли я, нет ли.

– Но я даже не знаю, как вас зовут, – пробормотала Элис, глубоко пораженная болью, которая слышалась в голосе подруги по несчастью. – Пожалуйста, расскажите мне о себе.

– Зовут меня Ри. Леди Ри Клэр Доминик, – сказала она. Само звучание такого знакомого имени, казалось, немного утешило ее.

– Леди? – с недоверием воскликнула Элис. – Это правда? Вы настоящая леди? Я никогда еще не встречалась со знатными дамами, только однажды видела лорда в нашей лавке. Значит, ваш отец – лорд? – затаив дыхание, спросила она.

– Да. Герцог Камарейский, – ответила Ри, никак не ожидавшая такой изумленной реакции.

– О! – выдохнула Элис, пораженная величием титула. – А ваша мать, значит, герцогиня? Бьюсь об заклад, что у вас много братьев и сестер. И живете вы в большом доме, может быть, даже замке? У вас много слуг? На всех окнах – красивые шелковые занавески? – мечтательно произнесла она, отвлекаясь от мучительных мыслей о своих теперешних невзгодах и о неизвестном будущем, ожидающем ее в колониях. – У вас, наверное, очень роскошные одежды, миледи, и собственная комната, и вы...

В этот момент судно так сильно накренилось, что они едва не скатились к борту, и Элис так и не удалось договорить. Ее испуганные вопли потонули в оглушительном реве моря и шуме, который производили сорвавшиеся с мест тюки и ящики с грузом. Ри едва тоже не закричала от страха, когда ее бросило на стонущую Элис. Обе они подкатились к переборке, и на них навалились тела других трюмных пассажиров.

– Я чуть голову себе не разбила, – пожаловалась Элис, на ощупь ища в темноте Рн. – Где вы? Не ушиблись?

Упираясь в переборку, Ри обхватила голову руками, стараясь не потерять сознания. Ее подташнивало. Большая шишка, которую она набила себе на лбу, болела.

– Если бы только я могла подышать свежим воздухом! – воскликнула Ри. Она попыталась было подняться, но ей помешала Элис, пытавшаяся закутать их обеих в подбитую мехом накидку.

– Куда вы? – спросила она. – Не покидайте меня, миледи. Пожалуйста, не покидайте. Что вы собираетесь делать? Лучше сядьте, – взмолилась она. – Вы никуда не сможете выйти, миледи.

– Я хочу на палубу, – ответила Ри, – на свежий воздух.

– Вы не сможете туда подняться, миледи. Они задраивают все люки. До окончания шторма никого отсюда не выпустят. А я слышала, что в это время года здесь постоянно штормит, – сказала Элис. Ее слова, а она знала, что говорила, только расстроили Ри. Она думала, сколько бесконечных дней и недель ей придется провести под палубой, ожидая, что в любую минуту в трюм могут хлынуть ледяные воды океана, не имея даже надежды, что судно благополучно доберется до места своего назначения.

Ри даже не представляла себе, насколько обоснованны ее опасения, ибо этот день предопределил все последующие. В скором времени она потеряла счет дням, проведенным в холодном сыром трюме, и начала отчаиваться, что когда-нибудь вновь увидит свет дня.