Глава 1

Вест-Индия, весна 1769 года

Как только «Морской дракон» вышел из узкого пролива Сьерпе, отделяющего Южноамериканский континент от острова Тринидад, его квадратные паруса сразу же наполнились пассатным ветром. Это был бриг, построенный в Бостоне и приписанный к Чарлз-Тауну[1], городишку в Южной Каролине.

Во время Семилетней войны «Морской дракон» каперствовал на стороне Англии. Многим французским капитанам пришлось, на свою беду, видеть установленное на носу изваяние чешуйчатого, с позолоченным хвостом, красного дракона, который как будто злорадно ухмылялся, глядя, как их тихоходные посудины пытаются уйти от стремительно настигающего их маневренного брига. «Морской дракон» никогда не таил своих намерений, и первый же залп его бортовых пушек разрывал в клочья паруса и оснастку, сеял разрушение и смерть. Одно его название нагоняло ужас, ибо все знали, что добыча редко ускользает от этого капера, и капитаны торговых судов обычно сразу же спускали флаг, не пытаясь даже сделать ответного выстрела.

После того как в 1763 году главные европейские державы подписали Парижский мир[2], «Морскому дракону» пришлось действовать на свой страх и риск; он вынужден был возвратиться в теплые воды Карибского моря и в скором времени стал врагом своего прежнего союзника. Теперь с ухмыляющимся драконом приходилось сталкиваться британским фрегатам и шлюпам; такие встречи происходили слишком часто, чтобы их капитаны могли сохранять спокойствие; обычно паруса брига непостижимым образом исчезали в протоках среди прибрежных болот, поросших мангровыми деревьями. Несколькими неделями позже «Морской дракон» уже с невинным видом стоял в гавани Чарлз-Тауна. Занимался теперь «Морской дракон» контрабандной торговлей, выгружая в укромных бухтах на диких берегах обеих Каролин свой драгоценный груз сахара и мелассы.

Не однажды попадал «Морской дракон» в самые отчаянные переделки, но до сих пор удача покровительствовала ему, и он неизменно ускользал от неминуемой – так казалось не слишком отважным матросам – гибели. Сейчас, под боковым восточным ветром, он плыл по мрачным водам залива Пари. Возвращаясь из плавания, целью которого были поиски затонувших сокровищ, с полузагруженным трюмом, бриг шел очень ходко.

Стоя на шканцах, Данте Лейтон, капитан и владелец «Морского дракона», смотрел со штирборта на испанский остров Тринидад. С тех пор как много лет назад здешние кокосовые плантации пришли в запустение, остров был малонаселен. По склонам гор, кое-где покрытых завитками облаков, густо разрослись вечнозеленые леса. По эту сторону острова вдоль низкой береговой линии тянулись бесконечные болота – зрелище весьма негостеприимное для уставшего от долгого плавания путешественника. Но с наветренной стороны можно было увидеть узкие, окаймленные пальмами/ полоски песчаного берега, от которых уходили ввысь, все в тропических лесах, склоны гор. Здесь-то «Морской дракон» и бросил якорь, и капитан отправился на берег, чтобы найти там развалины дома, где некогда жил хозяин плантации. Через заросли, вновь овладевшие остатками асьенды, Данте Лейтон прорубил себе узкую тропку к тому, что некогда было усадебным домом. Расковыряв своим кинжалом грубые половые плитки, он вытащил из-под них окованный железом ящичек с ржавыми петлями и еще целым замком. Вернувшись с ящичком на борт «Морского дракона», он сбил замок и на глазах у столпившейся вокруг него команды извлек из ящичка небольшую, аккуратно сложенную стопку документов. Обладая лишь скудным знанием испанского языка, Данте, невзирая на растущее нетерпение своих людей, стал очень медленно и необычайно тщательно изучать каждую бумагу. Когда он поднял вверх, на всеобщее обозрение, карту с ясно обозначенным на ней крестиком, из глоток охотников за сокровищами вырвался дружный крик радости.

Крестиком было помечено место, где на дне Флоридского пролива покоился испанский галеон, затонувший, вероятно, в начале восемнадцатого столетия. Несколько торговых судов, груженных сундуками с золотыми и серебряными монетами, отчеканенными незадолго перед тем в Мехико, под усиленным конвоем направлялись в Гавану, когда их настиг и потопил сильнейший шторм. Все, кому приходилось плавать в Вест-Индском море, слышали множество рассказов о затонувших кораблях, однако никому пока что не удавалось набить себе карманы золотыми монетами в подтверждение этих рассказов, а точнее – россказней.

Данте Лейтон тоже много слышал о еокровищах, пропавших на дне Карибского моря, и даже пытался утвердиться в правдивости этих слухов. До сих пор, честно говоря, он им не верил; но тут впервые в его душе затеплилась надежда. Глядя на карту, крепко зажатую в его руке, он чувствовал, как к нему возвращаются старые, знакомые, хотя, казалось бы, позабытые уже мечты.

Пока «Морской дракон» шел правым галсом, Данте смотрел на гористые берега Венесуэлы. Затем перевел взгляд на сложные переплетения снастей и высокие мачты; почти все матросы заняты были сейчас тем, что ставили паруса в наиболее выгодное положение, которое позволило бы максимально использовать силу ветра. Особенно сильно вздувался нижний парус на грот-мачте; «Морской дракон», слегка накренившись, быстро ускорял ход.

– Ближе к ветру, штурвальный, – приказал Данте. Его голос с трудом пробивался сквозь шум ветра и хлопанье парусины. Оглядев туго вздувшиеся паруса, он тут же предостерег: – Достаточно. Так держать, мистер Кларкс.

– Сэр, – послышался высокий, пронзительный голос, – я принес вам кофе, сэр. Меня послал мистер Кёрби, сэр, – отрапортовал Конни Брейди, юнга не старше одиннадцати лет, стараясь стоять по струнке и в то же время не расплескать кофе.

– Спасибо, Конни, – рассеянно проронил Данте. Его внимание было разделено между бушпритом, парусами и отдаленным мысом, который вырисовывался впереди. Он отхлебнул горячего, с парком, кофе и мысленно улыбнулся: только Хаустон Кёрби, корабельный стюард, да и вообще мастер на все руки, мог заварить такое адски крепкое зелье. Данте сделал глубокий вдох, ощущая на губах привкус соленой пены, клочья которой нес с собой ветер. Глядя, как «Морской дракон» взрезает волны, слыша, как тихо поскрипывают мачты и реи, громко плещут паруса, он ощущал уверенное спокойствие. Не ускользнуло от его взгляда и то, что корабль слегка кренится в подветренную сторону.

– Сэр капитан. – Нетерпеливо стараясь привлечь внимание Данте, Конни даже осмелился потянуть его за рукав. – Сэр капитан, вы правда думаете, что мы найдем испанские сокровища? Лонгакр говорит, что каждому могло бы достаться по тысяче золотых монет. Тогда мы стали бы богаче самого короля Георга. Вы и правда так думаете, сэр капитан? – с надеждой и мольбой в голосе снова спросил Конни. Из-под упорно сбивавшегося на лоб завитка черных волос выглядывали наивные синие глаза этого, в сущности, совсем еще мальчика, с семи лет плававшего на рабовладельческом судне. Вот уже три года, как Конни был членом экипажа «Морского дракона», и Данте не переставал удивляться тому, как хорошо он понимает переменчивые настроения моря. Мальчик, конечно, видел, как ведут себя матросы, особенно сходя на берег, но Данте относился к этому снисходительно.

– Ответьте мальчишке, капитан. Я и сам хотел бы верить, что мои карманы скоро наполнятся испанскими дублонами. Это не только меня бы успокоило, но и моих знакомых заимодавцев, – сухо заметил Аластер Марлоу, суперкарго[3]«Морского дракона». По своему положению он мог бы обращаться к капитану по имени, но предпочитал лишний раз выказать свое уважение хозяину судна.

Данте Лейтон взглянул сначала на круглоглазого юнгу, затем на суперкарго, весело размышляя о том, какие еще байки, подобные этой, распространяет шлюпочный старый пират Лонгакр, особенно с тех пор, как они нашли карту.

– Выдумщик он большой, каких только кровавых историй не рассказывает из прежней пиратской своей жизни, – Аластер с легкой усмешкой, правильно угадав мысли капитана и так же правильно истолковав раздражение в его взгляде. – Но иногда, кажется, даже я ему верю, – признался суперкарго. В ответ на эти признание.Данте недоверчиво вскинул брови.

– Вы один из самых рассудительных люден, каких я знаю. Поэтому-то и были назначены суперкарго «Морского дракона», – отрезал Данте, оглядывая Алаетера, пользовавшегося среди экипажа репутацией человека сверх меры серьезного и честного. Данте знал, что ему нет еще и тридцати, но иногда он казался не по годам мудрым и опытным. Аластер держался спокойно и замкнуто, редко делился своими заветными мыслями с другими, но порой на него нападало игривое настроение; и он мог с убийственной меткостью передразнить не только любого матроса на борту, но и всяких важных особ, включая и царствующих.

Аластер криво усмехнулся, устыдившись, видимо, того, в чем собирался признаться.

– Одно время я был, а может быть, просто воображал себя этаким «прожигателем жизни». Я вращался среди малопочтенных лондонских молодых джентльменов, и моя семья потеряла всякую надежду увидеть меня когда-нибудь респектабельным человеком, – сказал он. – Поэтому мои родные ничуть не огорчились, узнав, что я подписал с вами контракт. Впрочем, увидь они меня сейчас, – добавил он и, хохотнув, покачал головой, – навсегда отреклись бы, я думаю, от собственного сына, ибо люди они порядочные и почтенные.

Данте взглянул в упор на своего суперкарго, снова отметив его чрезмерную скромность. Главный его недостаток, если таковой и был, заключался в том, что он недооценивал себя и, уж во всяком случае, никогда не распространялся о своих достоинствах. И еще Данте знал, что если и есть человек, которому он может доверить свою жизнь, то это Аластер Марлоу.

Под его изучающим взглядом суперкарго почувствовал себя неловко. О чем, любопытно, думает капитан? Аластер Марлоу нетерпеливо провел рукой по своим каштановым, пронизанным солнечными лучами кудрям. Хотя он и был знаком с Данте Лейтоном вот уже девять лет, он понимал его так же плохо, как и в тот первый день, когда Данте спас его от весьма настойчивых вербовщиков. Даже английский джентльмен, а в 1761 году Аластер еще считал себя джентльменом, не был свободен от призыва, когда было приказано заполнить все вакансии в королевском флоте здоровыми и сильными молодыми людьми, хотят они того или нет. Разумеется, служить он не хотел. Аластер хорошо помнил, как боцман огрел его дубинкой по голове. Удар был так силен, что он повалился на колени. При этом его тонкие шелковые чулки оказались порванными, а атласные бриджи – заляпанными жидкой грязью. Он хорошо помнил и то, с каким изумлением и страхом поднялся на ноги. Стоял, покачиваясь, как налакавшийся матрос, держась за болезненно гудящую голову, и тут его вновь повалила на колени чья-то могучая рука. Помнил он и как потешались над ним вербовщики, когда его повели, как ягненка на убой, , по тесным булыжным улочкам Портсмута.

Неизвестно, дожил ли бы он до этого дня, если бы тогда в Портсмут не зашел «Морской дракон» и перед изумленными вербовщиками, как сам дьявол, не предстал собственной персоной Данте Лейтон. Напрягая глаза, в которых все пылало после полученного удара, Апастер смутно различал преграждавшую им путь высокую фигуру. В мерцающем свете факела, который держал один из матросов, темная, в накидке с капюшоном фигура капитана казапась почти фантастической, а тут сше заморосил мелкий дождь и факел заискрился, от него повалил легкий дымок, что еще более усиливало впечатление сверхъестественности. Все последующее запечатлелось в памяти Аластера, как видение из ада. Засверкали шпаги, громко прозвучал пистолетный выстрел, вес кругом окутал стойкий запах серы. Из-за спины Данте Лейтона выдвинулся некий человечек; в одной руке он держал пистолет со взведенным курком. То был Хаустон Керби, странный коротышка-стюард, с которым Аластеру суждено было скоро познакомиться.

– Ну что, джентльмены? – низким насмешливым голосом спросил Данте Лейтон вербовщиков, которые что-то ворчали себе под нос, но не осмеливались противиться угрожающей фигуре в накидке. – Как мы поступим? Надеюсь, вы не будете возражать, если у вас станет одним человеком меньше? – Он указал на изумленно глазеющего на него Аластера и, улыбаясь, со скрытой угрозой добавил: – Думаю, вы переживете, если он так и не увидит помощника своего боцмана и лишится счастливой возможности драить палубу вместе с остальными матросами?

По сей день сохранился в памяти Аластера и злобный блеск в глазах старшего из вербовщиков, когда, описав широкий полукруг своей дубинкой, он сказал:

– Мы только исполняем свой долг, сэр. На этот раз, милорд, нам придется спустить флаг, но в другой раз... посмотрим...

Обращался он к Данте Лейтону с откровенным презрением, даже не подозревая, насколько верно было употребленное им обращение.

Насмешливо сняв шапочку, он дал знак, чтобы пленника освободили. Аластер улыбнулся, вспомнив, с какой быстротой был выполнен этот приказ, он даже не успел излить свое негодование на представителей флота его величества. Все еще покачиваясь под мелким дождем – струйки воды бежали по его лицу, – Аластер наконец смог вглядеться в светло-серые глаза своего спасителя. Их взгляд не только не успокоил его, но и вселил какое-то не слишком радостное предчувствие. В этих осененных темными ресницами глазах было что-то сильно настораживающее, какая-то дикость, отчаянность; в этот миг он горько пожалел, что не вернется в портсмутское поместье своей семьи. Впрочем, как младший сын, он не имел права ни на титул, ни на наследство; все, на что он мог надеяться, – это поступить в кавалерию или на работу в какое-нибудь министерство. И то и другое вполне бы устроило его родных, озабоченных вовсе не судьбой Аластера, а тем лишь, чтобы не подписывать его векселей.

Это все, что он помнил о своей первой встрече с Данте Лейтоном, ибо в следующий миг он потерял сознание, чего с ним никогда прежде не случалось. Очнулся Аластер уже на борту «Морского дракона»; тихое покачивание судна внушало ему ложное чувство безопасности, которое исчезло, как только он вспомнил, где находится. Но его опасения оказались напрасными; грубоватый, но услужливый Хаустон Кёрби забинтовал ему голову, накормил горячей похлебкой, помог переодеться в чистые бриджи и куртку и сразу же предупредил, чтобы он не пытался ходить по палубе, пока хоть немного не освоится с качкой. Покровительственная фамильярность стюарда напомнила Аластеру тех пожилых, пользующихся всеобщим доверием слуг, которые прислуживали семье еще до его рождения.

– Г-где я? – спросил Аластер с напускной смелостью. – Ч-что со мной будет? Г-где этот человек, который спас меня? – Он до сих пор конфузился, вспоминая, как заикался, выказывая свои страхи.

Оторвавшись от работы, коротышка-стюард ответил:

– Послушайте, молодой сэр. Вы можете не бояться ни капитана, ни кого-либо другого на борту «Морского дракона», если только не будете совать свой нос куда не следует. Капитан Лейтон не любит, когда кто-нибудь его разочаровывает, – предупредил Хаустон Кёрби. – Его светлость вполне мог и не взваливать на себя ответственность за вас. Мог оставить вас бродить по улицам Портсмута, пока вас не схватили бы еще какие-нибудь вербовщики.

– Его светлость? Так он джентльмен? – Аластер до сих пор помнил прозвучавшее в его голосе недоверчивое изумление.

– Можете не сомневаться, молодой сэр, он джентльмен, да еще из самых знатных, – коротко ответил Кёрби на недоуменный вопрос Аластера. – Хоть есть и такие, что отрицают его знатность, – продолжил он тоном, не оставляющим сомнения по поводу того, что он думает об этих сомневающихся. – Но наш капитан не любит церемоний. Надо только помнить, что, когда он ведет корабль, никто не должен ему перечить. Делайте, как он говорит, и все будет в порядке.

Атастер последовал совету Хаустона Кёрби и впоследствии ни разу не пожалел об этом. У него состоялась почти часовая беседа с загадочным человеком по имени Данте Лейтон, в результате которой он обнажил перед капитаном самые сокровенные глубины своей души. После чего Лейтон предложил ему присоединиться к экипажу «Морского дракона». Аластер и сейчас готов поклясться, что в глазах капитана промелькнули насмешливые искорки, когда он спросил, не подумывал ли когда-нибудь Аластер стать моряком – по своей охоте, разумеется, а затем добавил, что на судне не хватает людей и он мог бы им пригодиться. От этого соблазнительного предложения голова у молодого человека закружилась еще сильнее, чем от удара боцманской дубинки. Головокружение отнюдь не уменьшилось, когда капитан сообщил, что «Морской дракон» выходит в море к концу недели. Принять решение было не так легко, и Аластер еще не забыл, с какой грустью смотрел со шканцев на исчезающие вдали знакомые берега Англии, когда бриг, подгоняемый береговым бризом, углубился в Ла-Манш, навстречу, как тогда полагал Аластер, весьма неопределенному будущему. Но к тому времени он еще не очень хорошо знал Данте Лейтона.

Почувствовав, что его дергают за рукав, Аластер несколько раз моргнул, как бы пытаясь отогнать видения прошлого, и, повернувшись, увидел юное лицо Копии Брейди. Глаза у мальчика были огромные и синие, как море.

– Да? – спросил Аластер. Жаркие лучи вест-индского солнца сразу же заставили его окончательно забыть о том холодном зимнем дожде, который шел восемь лет назад в Портсмуте.

– Капитан велел вам передать, мистер Марлоу, чтобы вы рассказали мне, как он нашел карту с отмеченным на ней местом, где лежат сокровища, – медленно, словно объясняясь с каким-то тупоголовым безбилетным пассажиром, произнес Конни. – Вы ведь знаете, мистер Марлоу, ключ к этой карте.

Аластер слегка покраснел, думая, уж не заметил ли капитан его рассеянность.

– Дело было так. Мы играли на Сан-Эустахио. Среди игроков был один капитан, кажется, голландец, – начал Аластер, вспоминая лица людей, сидевших в тот вечер за зеленым ломберным столиком. – Там был Берти Мак-Кей, это я знаю точно, и какой-то плантатор с Барбадоса. Но карту наш капитан выиграл у датчанина, владельца невольничьего судна. Капитан был в ударе, а датчанину очень не везло, вот он и поставил на кон желтоватый кусок пергамента с начерченной на нем картой.

– Это была его ставка, мистер Марлоу? – спросил-Конни. При мысли о том, что капитану везет всегда и во всем, даже в карточной игре, его глаза загорелись.

– Да, хотя теперь такую ставку, пожалуй, и не приняли бы. Уж очень много развелось выдающих себя за джентльменов мошенников, которые стряпают поддельные карты. Все они были очень удивлены, когда капитан тщательно осмотрел карту и сказал, что примет ее как ставку, если выиграет, – заключил Аластер таким тоном, словно и возможности не допускал, что капитан может не выиграть.

– И что было на том пергаменте, мистер Марлоу? – Конни даже затаил дыхание в ожидании ответа суперкарго.

– Завещание старого испанского мачтового матроса. Он служил на одном из тех галеонов, что затонули во время шторма. Каким-то чудом ему в числе еще нескольких человек удалось уцелеть. В своем спасении он усмотрел некий знак, предостерегающий его от возвращения в Испанию, где его ждали первая жена и семья. Поэтому он дезертировал со службы и остался здесь, в Вест-Индии.

– И что дальше? – поторопил Аластера Конни.

– Он хорошо помнил, где затонул галеон, и решил добыть золото. Почти четверть столетия он понемногу доставал со дна затонувшее сокровище. Однако на смертном одре, решив облегчить свою совесть, он исповедался в этом грехе. А заодно выложил и карту, где отметил крестом то место, где покоился галеон с золотом.

– Ну и негодяй же он был! – Конни присвистнул. – Так вы думаете, он все же нашел золото под костями своих старых товарищей? – спросил он, задумавшись над этой, в сущности, довольно грустной историей. – Но мистер Марлоу, сэр, почему же датский капитан не разыскал золото сам? Ведь карта-то была у него в руках.

– По словам нашего капитана, – объяснил Аластер, чтобы успокоить возбужденного юнгу, – датчанин лишь незадолго перед тем получил эту карту. Испанец был отцом его жены; стыдясь бесчестного поступка своего отца, а также чтобы избежать унизительного положения, в какое ее поставило бы свидетельство незаконности собственного рождения, она много лет прятала карту. За это время испанец стал вполне респектабельным плантатором, и дочь не хотела навлекать позор на семью и, естественно, на саму себя.

Конни задумчиво сдвинул брови.

– Но почему же, мистер Марлоу, датский капитан поставил на кон такую ценную вещь? – спросил он, недоумевая, как могло случиться подобное. – Я бы ни за что не выпустил карту из рук.

– В пылу картежного азарта никому и в голову не приходит, что он может проиграть, – объяснил Аластер. – К тому же датчанин, возможно, подозревал, что это дешевая подделка. Он вполне мог посчитать нашего капитана, принявшего у него карту вместо денег, просто дураком. Вряд ли он даже вспоминает об этом, Конни, – разуверил юнгу Аластер. – У капитанов невольничьих судов всегда туго набитые кошельки. Они наживают на своем деле баснословные деньги.

– Корабли у них не слишком хорошие, мистер Марлоу, – спокойно произнес Конни. Тут он вспомнил свое плавание на невольничьем судне, которое ходило в Африку, и его глаза потемнели. – А капитаны невольничьих судов – все как один мерзавцы, жуткие мерзавцы, – пробормотал он, и в его ушах как будто вновь зазвучали стоны закованных рабов, умиравших в трюмах.

. – Я знаю, Конни, – не слишком уверенно сказал Аластер, понимая, что бесполезно утешать этого мальчика, перенесшего то, что ему лично никогда не приходилось испытывать. – Я надеюсь, что этот испанец не все деньги растранжирил, – добавил он, прикидываясь озабоченным, – и оставил для нас достаточно испанских дублонов.

– Да, мистер Марлоу, – с готовностью поддержал Конни, и его лицо просветлело. – Теперь эти сокровища наши.

Аластер бросил беглый взгляд на капитана. Данте Лейтон стоял на корме, небрежно облокотясь о поручень. Думая о чем-то своем и прищурив серые глаза, чтобы их не слепила сверкающая поверхность моря, он смотрел на восток. За эти годы, подумал Аластер, капитан не очень-то сильно изменился, по крайней мере физически; его темно-каштановые волосы выбелены солнцем, но не возрастом, и штаны на нем того же размера, что и девять лет назад. Поразительно красивый человек Данте Лейтон; в лице его, темном, загорелом, с почти правильными классическими чертами, чувствуется большая сила воли, характер. Капитан их принадлежит к тому типу мужчин, которых женщины находят неотразимо привлекательными. При этой мысли Аластер добродушно вздохнул. Он не мог не сознавать, что его собственное лицо не только некрасиво, по и ничем не примечательно.

Апастер проследил, куда смотрит капитан, пытаясь угадать, что он видит там, за сверкающим сине-зеленым Карибским морем. Аластер знал, что Данте Лейтона преследуют видения прошлого и, пока он не сведет старые счеты и не похоронит окончательно преследующий его бледный призрак, ему не суждено изведать покой на этом свете. Даже когда Данте возвращался в шлюпке на «Морской дракон», держа на коленях найденный сундучок, лицо его не выражало ни волнения, ни радости, а только всегдашнюю мрачную решимость. За эти годы Аластер кое-что узнал о прошлом капитана и догадывался, на что употребит он свою долю сокровиша. Чтобы отомстить за несправедливость, учиненную по отношению к Данте Лейтону, понадобились бы все богатства короля; впрочем, не меньшие богатства понадобились бы и для того, чтобы спасти капитана от виселицы, если ему удалось бы осуществить свою месть.

Апастер со вздохом подумал о том, какие неприятности предстоят им в связи с находкой сундучка. И едва заметно улыбнулся, отдаваясь своим собственным соблазнительным сладким мечтам. Ярко-алые и оранжевые краски вест-индского заката померкли и уступили место бледно-серому цвету, столь характерному для туманного английского дня, когда с голых ветвей старого дуба падают холодные дождевые капли, а вдалеке... Апастер тряхнул головой, стремясь освободиться от подобных глупых мыслей, ведь они даже не нашли еще затонувший корабль с сокровищами, а он уже мысленно тратит свою долю и заранее переживает неприятности, которые могут обрушиться на Данте Лейтона.

Нет, первейший их долг пока что – следить, чтобы ветра с полной силой надували паруса «Морского дракона». Когда они достигнут Флоридского пролива, тогда и можно будет подумать, как разделить сокровища, да и то при условии, что им не повстречается какое-нибудь судно его величества с «Юнион Джеком»на мачте или какая-либо другая морская нечисть. «Флот его величества просто обнаглел в последнее время», – пробормотал про себя Аластер, сохранивший не слишком приятные воспоминания о столкновениях с королевским флотом. Вспомнив, что британские военные суда теперь во множестве патрулируют берега, ревностно следя за соблюдением законов о торговле, Атастер озабоченно нахмурился. Не успеет «Морской дракон» войти в порт и пришвартоваться, , как на борту появится таможенный досмотрщик, который, досаждая экипажу, будет рыскать по кораблю, пока неприятный запах горящей смолы не заставит его удалиться в безопасное свое пристанище – таможню. Впрочем, пока что никому не удавалось поймать «Морского дракона» с трюмами, полными контрабандных товаров, подумал суперкарго, гордясь незапятнанной репутацией судна. Да и случись такое, захвати кто-нибудь «Морского дракона» с поличным, у него найдутся могущественные друзья в адмиралтейском суде.

Щурясь от обилия солнечного света, Аластер пристально вглядывался в черту горизонта, всей душой надеясь, что они не увидят ни одного паруса, пока не встанут наконец на причал в Чарлз-Тауне. Особенно не хотелось бы ему столкнуться с «Портикулусом», восемнадцатипушечным шлюпом, принадлежащим флоту его величества. Этим судном командовал сам сэр Морган Ллойд. Аластера пока не покидало ощущение, что валлиец все время прячется где-то поблизости в надежде задержать «Морского дракона» с трюмами, полными контрабандных товаров. Впрочем, улыбаясь с мрачным удовлетворением, подумал Аластер, капитану Моргану Ллойду только и остается, что надеяться на счастливый случай: слишком часто «Морской дракон» уходил от «Портикулуса», так что при одной мысли о нем Морган Ллойд должен был испытывать сильное раздражение. Правда, хотя оба капитана и находились по разные стороны закона, вражды между ними не ощущалось. Каждый из них, очевидно, уважал способности другого, они словно бы играли в шахматы, и в этой игре ферзями были их корабли.

Не знай Аластер так хорошо Данте Лейтона, он мог бы счесть экипаж «Морского дракона» простыми пешками, но такое предположение начисто опровергалось заботливым отношением капитана и к команде, и к судну. За эти восемь лет экипаж почти не изменился. Хотя и было принято несколько новых матросов, Аластер видел вокруг себя почти те же самые лица, что и в тот день, когда впервые ступил на борт «Морского дракона». На борту оставались все те же люди: шлюпочный Лонгакр, неистощимый источник рассказов о пиратах и о всякого рода морских приключениях; боцман Коббс, уроженец Норфолка; шотландец Мак-Доналд, парусный мастер, – этот щеголял вьющимися белокурыми усами и размахивал своей глиняной трубкой, как смертоносным палашом; Тревслони, корнуоллский плотник с кислой физиономией, знавший каждую доску в обшивке и каждый брус в каркасе судна; Кларкс, штурвальный, безвкусно разряженный щеголь из Антигуа; и Сеймус Фицсиммонс, первый помощник, бостонец, бывший американский солдат с бунтарскими замашками и с типично ирландской склонностью к красноречивым темпераментным репликам. Затем Аластер с улыбкой подумал о Хаустоне Кёрби, ни на шаг не отходившем от капитана; о Конни Брейдн, который в один прекрасный день почти наверняка станет хорошим капитаном, и Ямайке, корабельном коте, которого капитан больше пяти лет назад тощим и ободранным подобрал в Порт-Рояле.

Что и говорить, на «Морском драконе» был превосходный экипаж, и если капитан сэр Морган Ллойд решится на открытое с ним столкновение, то вряд ли может рассчитывать на лавры победителя. Аластер уверенно предрекал ему неудачу. А уж если оба судна сойдутся борт к борту, «Портикулус», несомненно, окажется на дне, будет чем поживиться рыбам.

Впрочем, стоит ли лезть на рожон, подумал Аластер, и тут его мысли приняли другой оборот. До ужина оставалось еще больше часа, и Аластер явственно ошущал глухое урчание в животе. Приложив ладонь козырйком ко лбу, он наблюдал, как огненно-пылающее алое солнце садится на западе. Приподняв ладонь, он увидел в темнеющем небе стаю алых ибисов, которые летели на юг, явно подыскивая себе место для ночлега. Их широко распахнутые крылья ловили закатное пламя, и на какой-то короткий миг Аластеру почудилось, будто небо вот-вот вспыхнет от этих огненных крыльев. Алые полосы рассекали лиловеющие небеса, а затем, во всем своем великолепии, солнце погрузилось в море, оставив за собой почти невероятную безмятежность. Однако это мнимое спокойствие не обмануло суперкарго, он уже видел, что на востоке зарождается буря, ночная тьма смешивалась там с взлохмаченными черными тучами. Погода портится, подумал он и, ощутив дыхание свежеющих ветров, невольно состроил гримасу.

Алек Мак-Доналд вновь и вновь втягивал щеки, пытаясь раскурить на ветру свою трубку. Наконец из набитой табаком чашечки потянулась тонкая струйка ароматного дыма; прижавшись к фок-мачте, Мак-Доналд с гордым видом обозревал паруса, сшитые и починенные его заскорузлыми лапищами.

– Капитан как будто ласкает корабль своими руками, – заметил Коббс, видя, что Данте Лейтон принял на себя управление кораблем. – Любит управлять бригом и штурвал держит так, будто обнимает женщину. Между женщиной и кораблем и впрямь есть сходство. И женщина, и корабль – самое приятное зрелище для мужчины. И оба способны его покорить.

– Да, парень, и к ним обоим надо относиться с большим уважением, – согласился Мак-Доналд.

– Да уж, точно. В последний раз, когда мы были в порту, я не сомневался, что эта веселая вдовушка в Чарлз-Тауне непременно его подцепит, – сказал Сеймус Фицсиммонс. Глядя, как он длинными небрежными стежками чинит пару поношенных бриджей, Мак-Доналд поднял свои кустистые брови: такие швы, подумал он со смущением, могут в самый неудачный момент расползтись.

– Вдовушка, о которой ты так отзываешься, Фицсиммонс, – вмешался в разговор Барнаби Кларкс; после того как капитан сменил его у штурвала, он подошел к приятелям, собравшимся на бакс, и, естественно, не удержался от того, чтобы не вставить несколько слов, – это молодая женщина благородного происхождения, и она заслуживает почтительного обращения. Жаль, что она овдовела так рано.

– Уж не знаю, заслуживает ли она уважения, а вот с первым помощником тебе следовало бы разговаривать почтительнее, – отчитал его Коббс. Его всегда раздражали мнимо-джентльменские манеры Кларкаа.

– Верно говорите, – отозвался Кларкс, низко кланяясь всем собравшимся, что вызвало у них смешок. – Я думаю, мистер Фицсиммонс должен с большим уважением отзываться о леди.

– Конечно, конечно, – с готовностью согласился Сеймус Фицсиммонс. – Я отношусь к ней со всем почтением, какого она заслуживает. Слышал, будто она разбила сердце нашего капитана. Из-за нее над ним потешался весь Чарлз-Таун. Кажется, она считает себя слишком благородной для таких, как наш капитан. Мол, разве я пара для контрабандиста, который поставляет лучший бренди на мой стол? Я слыхал, что на охотничий сезон она уезжает в Лондон, – ухмыльнулся Сеймус. – И еще я слыхал, будто бы она ищет себе титулованного джентльмена. Чтобы почувствовать себя как в родной Англии, верно, ребята?

– А чем наш капитан плох? Он из самых благородных, – вставил обычно молчаливый Тревелони.

– Я думаю, она сразу подобреет к капитану, когда он отыщет сокровища, – сказал Коббс, сплевывая коричневатый табачный сок за фальшборт. – Но ведь она скоро отправится в Лондон на охоту за скальпами. Как бы наш капитан не остался с носом!

– Почему ты так думаешь? – с любопытством спросил Граймс, мачтовый матрос. Тон у Коббса был такой многозначительный, что это, естественно, возбудило интерес.

– Тут как-то мистер Кёрби под хмельком разболтался. Язык у него как помело. Просто удивительно, сколько он всего знает, этот коротышка, – произнес Коббс с широкой ухмылкой. – Если веселой вдовушке не удастся подцепить капитана, ома может положить глаз на мистера Кёрби или, черт ее подери, на кого-нибудь из нас.

– Вы правда думаете, что мы найдем сокровища? – нерешительно спросил Сэмпсон, марсовый матрос. – Я бы не возражал разбогатеть. Можно было бы каждый вечер лакать ром. А вы полагаете, капитан Лейтон честно с нами поделится?

– Надо бы протащить тебя разок-другой под килем[5], приятель, но уж мы пощадим тебя, ты на судне недавно и еще плохо знаешь капитана, – пригрозил Лонгакр, поддержанный несколькими угрожающими возгласами.

– Послушайте, я не хотел сказать ничего дурного о капитане, – пошел на попятную Сэмпсон, заметив выражение лиц окружающих, верных своему капитану. – Я просто размышлял вслух.

– Твое счастье, что ты говорил не всерьез, но больше я не хочу слышать об этом. Баста, – пробурчал Лонгакр, своими бопь-шими пальцами искусно и быстро вырезая какую-то фигурку из слоновой кости.

– Но коль скоро мы заговорили об этом, – с важным видом начал Коббс, подмигивая Конни Брейди, свернувшемуся клубочком у ног Лонгакра, – что ты будешь делать со своей долей, старый пират?

– Кое-какие мыслишки у меня есть, – признался Лонгакр. – Может быть, открою таверну в Сент-Томасе. Теперь это вольный город, и я не сомневаюсь, что дело пойдет бойко. А как насчет тебя?

По лицу Коббса расползлась широкая усмешка.

– Я всегда хотел быть деревенским джентльменом, сквайром Коббсом.

– Дело верное, Коббс. Тебя будут называть сквайром Набобом, – фыркнул Сеймус Фицсиммонс. – А если уж ты выстроишь себе усадьбу по собственному вкусу, ее наверняка окрестят «Мечтой безумца».

Все рассмеялись, и Коббс улыбкой показал, что оценил шутку.

– А как поступите вы, мистер Фицсиммонс? Купите себе камень Бларни[6]?

– Нет, – отрезал-он. И сразу посерьезнел. – Я куплю себе шхуну и переоборудую ее под капер. У меня предчувствие, что скоро опять начнется заваруха, опять с матери-родины пришлют эти проклятые красные мундиры, которые доставляют нам одни неприятности.

– Перемените тон, – пробурчал кто-то, – я и сам не люблю красные мундиры, но не допущу, чтобы об Англии говорили плохо.

Алек Мак-Доналд выпустил облачко дыма, которое поплыло над головами собравшихся.

– Все так, но война приближается. И для вашей шхуны будет нужен хороший парусный мастер. В последнее время я подумываю, не открыть ли мне док в Чесапикском заливе. Скоро понадобятся добротные корабли. В Шотландии, откуда я бежал в сорок пятом, меня не ждет ничего хорошего. – При этих словах его светло-голубые глаза потемнели от мрачных воспоминаний. —

Поражение при Каллодснских болотах[7] решило все за нас. Теперь мой дом – в колониях.

Конни Брсйди с открытым от изумления ртом уставился на своих старших товарищей.

– Вы покинете капитана? – воскликнул он. – И кто же будет плавать на «Морском драконе»?

– Если не ошибаюсь, – задумчиво произнес Сеймус Фиц-симмонс, и его темные глаза вспыхнули искрами, – а я вряд ли ошибаюсь, потому что хорошо помню морские легенды, так вот, драконы очень любят золото, поэтому и «Морской дракон», и его капитан найдут себе укромное пристанище, где и встанут на якорь вместе с сокровищем. К тому же, – продолжал ирландец, – капитан ведь не житель колоний. Он чистокровный аристократ. Только не подумайте, что я ставлю ему это в вину, – быстро добавил он. – Он очень хороший человек. Не хуже любого ирландца, за здоровье которого я мог бы поднять бокал, по при этом он настоящий, хорошо воспитанный джентльмен, и, хотя ему не правятся законы, издаваемые королем Георгом, я не думаю, чтобы он поднял против него оружие. Тут как-то Кёрби проболтался, что капитан, возможно, поставит кое-какие титулы перед своим именем.

– Да, вы правы, но за ним, видно, водятся какие-то грехи, о которых мы ничего не знаем. Здесь странное место для такого человека, как он. Может быть, разбогатев, он вернется домой и уладит все свои дела, – к общему изумлению, предположил неизменно молчаливый плотник Тревслопи.

– Возможно, и так. А что сделаешь ты, Трсвелони? Отправишься домой? – спросил Фицсиммонс.

– Да, я ведь корнуоллец. И если поплыву домой, то на «Морском драконе». Во всяком случае, пока капитан во мне нуждается, я не покину корабль. У моего брата есть медный рудник около Труро. Может быть, я вложу свои деньги в его дело.

– Да уж, конечно, мы вложим деньги во что-нибудь, – сказал Сеймус Фицсиммонс, с иронической улыбкой глядя на темнеющие небеса. – Что ж, будем надеяться, что нам все же удастся найти сокровища, а надвигающаяся буря вовсе не предостережение нам, чтобы мы оставили в покос лежащих на дне мертвецов.

– Вы думаете, что потонувший корабль с сокровищем охраняют призраки? – с округлившимися от возбуждения глазами спросил Копии Брейди.

– Да, и они, наверное, жаждут твоей крови, юнга, – проворчал один из моряков. – Так что лучше тебе убраться отсюда. Мистер Кёрби хочет, чтобы ты помог ему приготовить ужин для капитана. Ступай.

Конни Брейди поспешил в камбуз, оставив собравшихся моряков наслаждаться последними мирными предзакатными мшгу-тами. Они курили свои трубки, занимались кое-какими мелкими делами и болтали. Их вахта заканчивалась, но теперь уже было ясно, что буря вот-вот разразится. Из черного чрева тучи со стороны штирборта ударила молния; и они знали, что очень скоро им придется карабкаться на мачты, убирать паруса на бом-брам-стеньге и брам-стеньге, зарифлять топсель и задраивать люки, прежде чем начнется потоп.

Зловещая черная тьма окутала «Морского дракона». Ожидая, что судно вот-вот сильно накренится на высоких волнах, находившийся в своей каюте Данте Лейтон схватил кубок с вином, прежде чем тот успел скатиться со стола.

Шторм скоро отбушевал, но море все никак не успокаивалось, и волны вставали перед остойчивым бригом, как стены. На роскошных панелях красного дерева, которыми была отделана капитанская каюта, играли бледные дрожащие блики; горящий фонарь создавал впечатление теплого островка среди бушующей мглы, окружавшей «Морского дракона», который зарывался носом в огромные катящиеся валы.

– Капитан, вы почти не притронулись к этой сочной цыплячьей грудке, которую я поджарил специально для вас, – с упреком сказал Хаустон Кёрби, начиная убирать со стола посуду. – Взяли бы пример с мистера Марлоу. Он съел все дочиста, чуть не вместе с тарелкой. Воспитанный молодой джентльмен. Я и до сих пор продолжаю так думать. Хотя рядом с вами он и научился кое-чему не слишком пристойному, вы уж простите меня, милорд, он все-таки сохранил хорошие манеры, – без умолку продолжал тараторить Кёрби. – Никогда не забывает поблагодарить меня за заботу. Вот и сейчас торопился на палубу, но спасибо все же сказал. А ведь он все еще страдает от морской болезни, бедняга. – Стюард недовольно сопел, перекладывая содержимое тарелки капитана на треснутое фарфоровое блюдо. – Вы, верно, сберегли свою долю для него, – продолжая укоризненно сопеть, проворчал он, глядя на рыже-белого полосатого кота, который лениво нежился на капитанской койке.

Хорошенько вылизав усы, кот внимательно принюхался, молча спрыгнул с койки и не спеша направился к капитанскому столу. Устроившись за стулом, он единственным своим немигающим салатово-зелспым глазом наблюдай за каждым движением маленького стюарда.

– Надеюсь, еда достаточно вкусна для твоего высочества, – с насмешливой ласковостью заметил Кёрби, вздернув свои песочные брови. – Вот этот всегда готов поесть. Ни одного обеда, ни одного ужина не пропустил, – вполголоса пробормотал Кёрби. Излияние неприязненных чувств к большому коту стало своего рода ежедневным ритуалом. Хаустон Кёрби поставил блюдо перед котом, чья белая пушистая грудь напоминала аккуратно подвязанную большую сапфетку.

Данте откинулся на спинку стула; небрежно держа серебряный кубок с вином, он наблюдал за привычным поединком двух противников.

– Ну и что ты думаешь? – вдруг спросил он.

Стюард поднял голову; вода с мокрой тряпки, которой он вытирал стол, закапана прямо на его закатанный рукав.

– Должно быть, эта жратва ему поправилась, вылизал тарелку дочиста, – сказал он.

Усмехнувшись, Данте погладил пушистую шерстку кота, который к этому времени улегся у него на коленях.

– Я спрашиваю не о Ямайке, не о том, понравилась ли ему жратва. Ты знаешь, о чем я спрашиваю, – безжалостно продолжал он, невзирая на явное нежелание стюарда дать прямой ответ на его вопрос. – Как ты думаешь, найдем ли мы сокровища на этот раз?

Хаустон Кёрби в последний раз провел по столу мокрой тряпкой и выпрямился.

– Может быть, да, а может быть, нет, – наконец проговорил он, с сосредоточенным видом убирая посуду на поднос.

– Судя по всему, ты не слишком-то надеешься на удачу. Но ты ведь хорошо понимаешь, какие возможности могли бы открыться перед нами? – мягко спросил Данте. При свете свеч его серые глаза странно мерцали.

– Да, милорд, – спокойно ответил Кёрби. – Я это хорошо понимаю.

Услышав столь дипломатичный ответ, Данте задумчиво улыбнулся:

– Ты не доверяешь мне, Кёрби?

– Я хорошо вас знаю, милорд, – сказал Кёрби, глядя прямо в глаза капитану. – В том-то и дело. Я слишком хорошо вас знаю. И не забывайте, милорд, что это я помог вам надеть первую пару бриджей. Да, я хорошо вас знаю, капитан. И знаю, что вы замышляете, милорд, – честно говоря, это очень меня беспокоит.

– Тебе известно, Кёрби, что я человек осмотрительный. И всегда выжидаю свое время, – возразил Данте, с мрачной решимостью сжав губы. – Но на этот раз нам улыбнется удача.

Хаустон Кёрби взглянул на капитана с нескрываемым сомнением.

– Может быть, вы и будете вести себя осмотрительно, пока не столкнетесь лицом к лицу с этим ублюдком. Не хотел бы я быть на его месте.

– Да уймись ты, Кёрби, – вздохнул Данте, взмахом руки отметая сомнения стюарда. – По правде говоря, я разочарован твоим неверием в меня.

– А я надеюсь, что не буду разочарован вашими поступками, – пробормотал Кёрби, с легким притопыванием выходя из каюты. Даже после того, как он с преувеличенной предосторожностью закрыл дверь каюты, его все еще преследовал веселый смех Данте.

– Я думаю, старина Ямайка, что на этот раз мы не будем разочарованы, – шепнул Данте на ухо спящему коту. – Уж на этот раз мы непременно найдем сокровище.

Все еще продолжая раздумывать, Данте Лейтон, капитан «Морского дракона», он же маркиз Джакоби, хчовеще улыбнулся.

– Да, у тебя есть основания не доверять мне, Кёрби, – произнес он вслух в пустой каюте, своей сильной рукой ласково гладя полосатую шерсть кота.

Немногим более недели спустя «Морской дракон» обогнул мыс Сан-Антонио, и тут его подхватили преобладающие ветры.

Бриг вошел в Гольфстрим, и берег Кубы остался у него за кормой. Слегка раздвинув ноги, Данте Лейтон стоял на палубе с подветренной стороны и наблюдал через подзорную трубу за широким полукругом горизонта. Он знал, что вызывает сильное любопытство у всей команды, потому что войти перед самым наступлением ночи во Флоридский пролив, изобилующий предательскими рифами и отмелями, мог только человек совершенно безрассудный.

– Вы избрали опасный курс, – спокойно произнес Аластер, подходя к капитану.

Данте опустил подзорную трубу.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, мистер Марлоу.

– Извините, если мой вопрос покажется вам нескромным, но какая настоятельная необходимость заставляет вас рисковать судном? Тут очень часто бывают шквальные ветры, мы можем налететь на риф или отмель.

– Поверьте мне, Аластер, такая необходимость есть, – ни в малейшей мере не оскорбленный вопросом суперкарго, ответил Данте. – Я ожидаю, что марсовый матрос вот-вот увидит парус за кормой, – сообщил он Аластеру, который быстро повернулся и прищуренными глазами стал вглядываться в густеющие сумерки.

– Парус? Но я%ничего не вижу.

– Парус за кормой! – донесся крик с марса.

– Как вы, черт возьми, могли заметить парус раньше марсового? – воскликнул Аластер. – Вы видите это судно? – спросил он, с беспомощным видом наблюдая, как Данте смотрит в подзорную трубу.

– Это не британский линейный корабль, – ответил Данте. – Но я и не ожидхт увидеть британский корабль.

– Корабль маневрирует, капитан. Идет»в нашу сторону на всех парусах, – прокричал марсовый матрос.

– Это «Аппи Жанна», – сказал Алек Мак-Допалд, подходя к стоящему на палубе капитану. – Я узнаю оснастку и паруса. И клетчатый флаг.

– Берти Мак-Кей? – удивился Аластер. – Какого дьявола ему тут надо? Он был вместе с нами в Сан-Эустахио. Сказал, что должен доставить груз в Чарлз-Таун. Надо быть птицей, чтобы так быстро слетать туда и обратно, – размышлял вслух Аластер, мысленно представляя себе дородного капитана «Анни Жанны», одного из самых ловких контрабандистов в обеих Каролинах. Экипаж Катберта – Берти Мак-Кея состоял из таких головорезов, которых не всякий пиратский капитан решился бы взять на борт.

– У нашего капитана просто замечательное зрение, – как бы вскользь заметил Мак-Допалд. – Не думаю, чтобы марсовой увидел парус, если бы его не предупредили, в каком направлении смотреть.

Данте с улыбкой взглянул на проницательного шотландца:

– Вы правы, мистер Мак-Доналд. Подозреваю, что Берти Мак-Кей преследует нас от самого Сан-Эустахио. Я приметил его еще две ночи назад. Выйдя на палубу в полночную вахту, я был удивлен, заметив, что кто-то подаст сигналы «Морскому дракону». Еще более удивило меня, что «Морской дракон» отвечает на сигналы.

– Боже праведный! Неужели на борту «Морского дракона» завелся предатель? – выпалил Аластер, не в силах сдержать сильнейшего изумления. – И кто этот негодяй? – спросил он, оглядываясь с таким видом, словно ожидал увидеть преступника совсем рядом.

– Скоро узнаете, – невозмутимо ответил Данте. – А, – добавил он, слыша внизу под палубой какую-то возню и сердитые крики, – кажется, вы сейчас получите ответ на свой вопрос.

Тут из кормовой двери выбежал какой-то матрос. По пятам за ним, словно адские псы, гналась разъяренная толпа, вооруженная крючьями, молотами и кольями. Она настигла беглеца у фок-мачты. Зрелище было устрашающее.

– Я вижу, дело сделано, – лениво заметил Данте. С неприязнью прищурив серые глаза, он наблюдал за матросом, который тщетно старался вырваться из цепких рук Коббса и Тревелопи.

– Пытался удрать, – сплюнул Коббс. – Чтоб его поджарил сам дьявол за то, что он натворил.

– Бывают же такие вонючие гады, как этот, капитан, – с широкой ухмылкой добавил Фицсиммонс. – Увидев нас, он хотел было прыгнуть за борт. На такое способен только человек с нечистой совестью, тем более что он и плавать-то не умеет.

Коббс подтолкнул пленника к поручням.'

– Еще сопротивляется, дерьмо, – сказал он, поглаживая слегка припухшую челюсть.

– У вас и правда совесть нечиста, мистер Граймс? – спокойно спросил Данте.

– Не понимаю, о чем вы говорите, капитан... К чему поднимать такой шум? Я занимался своим делом. А тут на меня, как загарпуненные киты, накинулись эти двое. В чем дело, капитан?

– Вот это-то я и хочу знать, – ответил Данте с улыбкой, которая должна была предостеречь Граймса от вызывающего поведения. – И я, и весь экипаж «Морского дракона» с большим интересом послушали бы ваш рассказ о тайных сношениях с этим вашим настоящим капитаном, мистер Граймс. Я думаю, вам не следует отпираться, выкладывайте откровенно все, что знаете, мистер Граймс. От того, что вы скажете мне и команде «Морского дракона», зависит ваша жизнь. Не сомневаюсь, что Берти Мак-Кей оценит щекотливость вашего положения.

При упоминании имени соперника-контрабандиста среди сгрудившихся вокруг пленника людей послышались изумленные и возмущенные возгласы.

Видя, что пленник, хотя и сильно взволнованный, продолжает хранить молчание, Данте пожал плечами:

– Что ж, как хотите, мистер Граймс. Жаль, конечно. Но вы сами решили свою судьбу. Не сомневаюсь, что капитан Мак-Кей с нетерпением ждет от вас дальнейших сообщений. Мне бы не хотелось его разочаровывать.

Аластер недоуменно нахмурился:

– Ничего не понимаю, капитан. Граймс служит у нас всего около четырех месяцев. Каким образом Берти Мак-Кей узнал, что мы нашли карту с отмеченным на ней местонахождением сокровищ?

– Я думаю, что мистера Граймса подослали к нам с другими целями. А карта – только дополнительная приманка. Разве я не прав, мистер Граймс? – небрежным тоном спросил Данте. Мачтовый матрос упорно продолжал молчать, и Данте улыбнулся: – Готов биться об заклад, что я прав.

– Что он должен был делать у нас на корабле, капитан? – спросил Конни, держась на всякий случай рядом с Лонгакром.

– Прежде всего наблюдать. Отмечать все тайные места, где мы выгружаем контрабанду. Всячески вредить нам, а в конце концов сдать нас флоту его величества. Меня ничуть не удивило бы, если бы это тоже входило в его замыслы, – сказал Данте. Его слова прозвучали как похоронный звон в ушах Граймса, который оглядывал злобные лица окруживших его членов экипажа.

– Неправда! Все это неправда! Не слушайте его. Он хочет рассорить нас всех, чтобы ему досталось побольше сокровищ, – прокричал Граймс, и тут же чья-то ладонь легла на его рот.

– Я нашел карту, где помечены наши тайники, капитан. У одного из них как-нибудь ночью нас наверняка поджидал бы один из кораблей его величества! – сердито воскликнул Лонгакр.

– Что мы будем делать с этим человеком? – спросил мистер Кларкс. – Можно устроить суд прямо здесь, на палубе. Собрать жюри из матросов, – предложил он, мысленно уже голосуя: «Виновен».

– Учитывая, что мистер Граймс здесь человек посторонний, я думаю, нет необходимости прибегать к такой сложной процедуре, мистер Кларкс, – отмел Данте предложение штурвального. Он посмотрел на шлюпочного. – А, Лонгакр. Ты-то мне и нужен. Спусти-ка шлюпку. Я думаю, что в шлюпке мистер Граймс будет чувствовать себя куда в большей безопасности, чем здесь, на борту. Ты согласен со мной? А чтобы он не ощущал себя заброшенным и одиноким, – ровным голосом продолжал Данте, властными нотками подавляя ворчание команды, недовольной тем, что добыча от нее ускользает, – установите там фонарь. Позаботьтесь, чтобы его было хорошо видно с кормы, мистер Коббс. Я не хочу, чтобы Берти Мак-Кей сбился с верного курса в приливе, после того как, следуя за «Морским драконом», он заплыл так далеко.

Разгадав замысел капитана, Алек Мак-Доналд рассмеялся:

– Сам дьявол не мог бы придумать лучшего плана. Примите мои комплименты, сэр.

– Благодарю вас, мистер Мак-Доналд.

– Берти будет следовать за фонарем, как следовал до сих пор за фонарем «Морского дракона», – сказал Аластер, понимая при этом, что быстрое течение очень скоро вынесет легкую шлюпку на рифы или отмель и там же немного погодя окажется и «Анни Жанна». – Ах, черт, до чего бы мне хотелось увидеть на заре лицо Берти Мак-Кся – если, конечно, к этому времени его судно еще будет на плаву, – когда он обнаружит, что мы удрали от него.

– Капитан Лейтон, вы не можете так поступить со мной! – вскричал Граймс, когда его посадили в небольшую шлюпку. – Капитан Мак-Кей вырежет у меня сердце из груди за такое! Умоляю, сэр капитан, не поступайте так со мной. Я... – вопил он дрожащим голосом, но в следующий же миг его поглотила тьма.

– Наверное, совсем ополоумел, – заметил Мак-Доналд, попыхивая трубкой. – Но я думаю, он не много потеряет. Скоро наступит утро, и он сможет наслаждаться окружающим пейзажем.

Послышался негромкий всплеск, тут же сменившийся безмолвием, и «Морской дракон» продолжил свое плавание по Флоридскому проливу. В черных небесах над высокими мачтами и вздувающимися парусами мерцали мириады звезд; эта безошибочная примета возвещала, что в ближайшее время они могут не. опасаться шторма.

– А когда мы возвратимся назад, чтобы заняться поисками сокровища? – спросил Аластер у капитана. Там, где они стояли на шканцах, их лица овевал влажный, прохладный ветер.

– Если есть какой-нибудь шанс найти сокровища, – уклончиво ответил Данте, – то предварительно необходимо принять кое-какие меры, Аластер. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что Катберт Мак-Кей будет неотступно гоняться за нами. Он отнюдь не дурак. И обладает неплохой интуицией, именно поэтому и преуспел в жизни. И я уверен, что у Мак-Кея есть кое-какие подозрения насчет затонувшего испанского галеона. Вполне возможно, что за бутылкой-другой рома у них с датчанином состоялся очень интересный и не менее полезный разговор. Берти догадывается, что у нас есть неплохой шанс найти корабль с сокровищами, и он намерен разделить с нами радость этой находки. К тому же Мак-Ксй едва ли простит мне сегодняшний поступок. Нет, Берти все время будет сидеть у нас на корме, и надо хорошенько подумать, как отправить его на дно. Ибо, если сокровища и в самом деле существуют, я не хочу делить их с капитаном и экипажем «Анни Жанны», – решительно произнес Данте, оглядывая темный бесформенный флоридский берег.

В этом месте за не прощающими ни малейшей оплошности рифами и постоянно перемещающимися отмелями тянулись поросшие мангровыми деревьями болота, которые кишели москитами.

Если испанский галеон и вправду потонул здесь, подобраться к нему будет чрезвычайно трудно. Нет, они так легко не сдадутся, мысленно пообещал себе Данте, с вызовом глядя на дикий берег.

– Мы возвращаемся домой, мистер Кларкс. – «По крайней мере на некоторое время», – добавил он про себя. – Прокладывайте курс.

И «Морской дракон», нацелив бушприт на обе Каролины, поплыл дальше по Флоридскому проливу.

Глава 2

Англия, лето 1769 года

Большой усадебный дом Камарей был построен на холме, откуда открывался превосходный вид на окружающий, типично английский ландшафт. Возведенные из медового цвета камня, добытого в местных каменоломнях, стены его как будто излучали золотистое сияние. Первый камень усадебного дома был заложен в начале семнадцатого века, прймо на руинах другого, построенного еще в середине четырнадцатого столетия. К основной части гордого и величавого дома с востока и запада примыкали два крыла, увенчанные в местах соединения двумя сторожевыми башнями. Два ряда высоких и широких окон на обоих этажах наполняли большие комнаты солнечным светом. К центральному портику вела широкая подъездная дорога, окаймленная с обеих сторон великолепными каштановыми деревьями и медными буками, кленами и березами. Осенью Камарей представлял собой как бы картину, прославляющую великолепие этой поры года, но сейчас было лето, и весь отлого спускавшийся к лесистому озеру парк был усеян голубыми колокольчиками. Вдалеке, в окружении старых кедров, стояла средневековая часовня. В лесу цвели дикие ирисы и нарциссы; их лепестки были усеяны каплями неожиданного летнего ливня, потревожившего пасторальную безмятежность равнины.

Долина была мирная, и Камарей и наследственные земли лордов Домиников не слишком-то изменились по прошествии шести веков. В истории этих мест, однако, не все протекало безмятежно, случались и кровопролития. Первый Доминик ступил на английскую землю в одиннадцатом столетии вместе с Бастардом Вильгельмом и его армией из Нормандии. В награду за свою верную службу герцогу Вильгельму, который вскоре был коронован и стал королем всей Англии, Роджер Доминик дс Камарей, рыцарь, прославившийся своей отвагой, был пожалован землями, принадлежавшими потерпевшему поражение нормандскому лорду.

В последующие столетня Доминики продолжали процветать, это процветание достигло своей высшей точки, когда Фрэнсис Доминик, девятый граф Карилстопский, за услуги, оказанные своему королю Генриху V в Столетней войне, был удостоен титула герцога Камарейского. Но во время войны Алой и Белой розы, когда два великих дома – Йоркский и Ланкастерский – сражались за трон Англии, судьба рода Домиников колебалась вместе с переменчивыми судьбами обеих воюющих сторон. На этот раз Доминикам удалось избежать гибели, и когда с воцарением дома Тюдоров в королевстве установился прочный мир, а затем настал золотой елизаветинский век, для Домиников вновь пришла пора процветания. Но свет обычно сменяется тьмой, и когда гражданская война залила кровью поля и луга сельской Англии, пятый герцог Камарейский, сражавшийся на стороне своего короля, Карла I, против Оливера Кромвеля, был захвачен в плен. После того как пуритане конфисковали их наследственный дом и поместье, а также отрубили герцогу голову, герцогиня Камарсйская и ее юный сын вместе с другими роялистскими семьями бежали в Голландию. В скором времени Карл I был публично обезглавлен перед Уайтхоллским дворцом, а его сын и наследник, Карл II, после неудачной попытки свергнуть протекторат и лорда-протектора Оливера Кромвеля вынужден был бежать в Европу. Для роялистов, которым удалось спасти свою жизнь, настали долгие годы ссылки. Вес это время они оплакивали погибших, конфискованные богатства и растоптанные наследственные владения.

С началом Реставрации, когда парламент восстановил монархию и Карл II с триумфом вернулся на родину, молодой герцог Камарейский вновь занял важное положение. Он возвратился в Англию вместе со своим королем и богатой женой-француженкой, которая помогла ему наполнить опустевшие семейные сундуки и отобрать Камарей у захватившего его пуританина.

С тех пор миновало целое столетие. Целых сто лет мирного существования, наполненных повседневными радостями и огорчениями, смягчили, казалось, даже каменные стены Камарея. В доме царило счастье, слышался веселый смех.

– Ээээ-й! – Дикий вопль разорвал безмятежную тишину сада, где в этот теплый день особенно сильно благоухали золотисто-желтые розы, а пчелы собирали нектар с лилий, окаймлявших выложенную щебнем дорожку.

Услышав этот душераздирающий вопль, молодой человек и девушка, увлеченные беседой на берегу поросшего водяными лилиями озера, сразу замолкли. Еще несколько мгновений назад эта пара представляла собой поистине идиллическое зрелище. Широкие приспущенные поля шелковой шляпы приятно затеняли безупречный профиль молодой девушки. На ее белоснежное плечо ниспадал длинный золотистый локон. Оборчатые рукава и широкий корсаж платья из голубого шелка были отделаны французскими кружевами; платье распахнулось впереди, и из-под него выглядывала узорчато расшитая бледно-розовая юбка. Плетеная корзинка с только что срезанным букетом, висевшая на руке у девушки, придавала еще большее очарование ее красоте; рядом с ней в ладно скроенном камзоле из светло-коричневой с золотыми краями ткани, в расшитом золотом жилете и бриджах стоял молодой джентльмен, ее друг, составлявший с ней красивую пару.

Но сейчас молодой человек смотрел, как раскачивается живая изгородь из кустов сирени, и его красивое лицо под напудренным париком выражало ужас.

– Что, черт побери, происходит? – как бы не доверяя собственным глазам, спросил он. Через кусты сирени продрался упитанный пегий пони с сидящим на нем мальчиком. Гнулись и прогибались ветки, копыта врезались в землю.

– Что за че... Будь осторожнее. Смотри вни... – начал он, по так и не договорил: мохнатое плечо крепкого шотландского пони отшвырнуло его в сторону, в то время как смеющийся всадник, держась за гриву, проскакал мимо.

Уэсли Лоутон, граф Рендейл, выбрался из озера. С его камзола капала вода, за ногу, обтянутую шелковым чулком, настойчиво цеплялись водяные лилии. Растерянность на лице графа быстро сменилась гневом, когда он, к величайшему своему удивлению, услышал смех своей спутницы.

Леди Ри Клэр Доминик стояла в безопасном отдалении от воды, и ее плечи тряслись от хохота. Она слишком хорошо знала Уэсли, чтобы оскорбить его предложением помощи. «Бедный Уэсли, до чего он обозлился», – подумала Ри Клэр, закусывая губы, чтобы сдержать смех.

– Ри Клэр, и вы еще смеетесь? Если бы я мог поймать этого дьяволенка, я бы... я бы свернул ему шею! – возмущался оскорбленный граф, осторожно поднимаясь по скользкому берегу. Повернувшись к Клэр лицом, он затряс ногой, пытаясь стряхнуть с нее цепкую лилию. – Извините, по это просто наглая выходка. Содрать бы с него штаны да хорошенько выдрать розгой, – пробурчал он и, стиснув зубы, добавил: – Я был бы признателен вам, Ри, если бы вы прекратили этот дьявольский хохот.

– О, Уэсли! – Ри Клэр задыхалась, с трудом перемогая себя. – Уж очень у вас смешной вид, вы трясете ногой, как кролик своей мокрой лапкой. Извините, по я не могла удержаться.

– Не нахожу в этом ничего смеш...

– Лорд Робин! Лорд Робин! Вернитесь. Немедленно вернитесь! Говорю вам в первый и последний раз! – завопил старший садовник, с бессильно поднятым кулаком пробегая через пролом в изгороди. Внезапно – так резко, что чуть не упал, – он остановился, с открытым ртом глядя на погром, учиненный в его саду. При виде выпачканного, промокшего графа Рендейла глаза его округлились. – Господи помилуй, – тихо проговорил он, снимая шляпу. Затем перевел взгляд на стоявшую рядом с разгневанным графом молодую красавицу, и его губы чуть дрогнули, когда он услышал ее подавленный смех. – Простите, леди Ри, но вы не видели, в какую сторону поскакал юный лорд Робин?

Ри Клэр показала на тропинку, всю в следах копыт.

– Простите, Сопдсрс, но это видно и без моей подсказки. Сондерс кивнул. По его обветренному лицу пробежала тень.

– Я боялся, миледи, что он поскакал к моим призовым левкоям, которые так любит ее светлость. Ах, маленький лорд, это очень плохо кончится. Его светлость будет в бешенстве, а ее светлость, да благословит ее Господь, скорее всего встанет на сторону юного лорда Робина. Да поможет нам Бог, – вновь и вновь повторял он, идя, словно гончий пес по следу, вдоль полуразбитой копытами тропы.

– Какой наглец! – заметил лорд Лоутон. – На вашем месте, Ри Клэр, я бы не позволил ему в столь неуважительном тоне говорить о герцоге и герцогине, да еще в моем присутствии. Его следовало бы поставить на место, – ворчливо добавил он, поглядывая на свои испорченные бриджи.

Леди Ри Клэр Доминик, подражая отцу, изящно изогнула бровь.

– Камарей – это его дом, Уэсли, – произнесла она с холодной надменностью. – Он работал здесь садовником еще за тридцать лет до моего рождения. Не только его дед, но и прадед были здесь старшими садовниками, и я подозреваю, что он знает о моей семье гораздо больше, чем я когда-либо смогу узнать. Человек он поистине удивительный и очень преданный, – добавила она. – Я уверена, что он не задумываясь отдаст жизнь за мою мать, поэтому не разрешу вам худо говорить о нем.

– Вы позволяете слугам слишком фамильярно обращаться с собой, – парировал Уэсли, с гримасой выжимая свой мокрый галстук. – Я не раз замечал, что вы слишком снисходительны к ним, не говоря уже о вашем озорном брате. Будь он моим братом, я бы...

– Но он же не ваш брат, Уэсли, – с растущим нетерпением перебила его Ри Клэр. – И слава Богу, что не ваш, ибо вы просто доконали бы его своим убийственно тяжелым юмором.

– Из-за того, что я не нахожу ничего смешного в падении в пруд, вы обвиняете меня в отсутствии чувства юмора. Всему, моя дорогая, есть подходящее время и место, и вам следовало бы более строго относиться к соблюдению приличий, – чопорно проговорил Уэсли. Отжимая свой мокрый рукав, он так и не уловил насмешливого блеска в глазах девушки.

– В самом деле? – язвительно спросила Ри Клэр. – На вашем месте я пошла бы и переоделась, а не стояла здесь с дурацким видом.

Услышав ее саркастическую реплику, лорд Лоутоп поджал губы.

– Этим я обязан вашему брату. – И обрушил весь накипевший в нем гнев на маленькую головку лорда Робина Доминика: – А откуда у него эта тварь? Если не ошибаюсь, проклятый шотландский пони? Варварская страна, населенная варварами, – презрительно бросил он.

– Эта, как вы выражаетесь, тварь, Уэсли, – начала Ри Клэр, улыбаясь при мысли о том, что сейчас скажет, – подарок моего дяди Ричарда. Помните его? Он жил в Шотландии в наследственном поместье моего прадеда, – тут для вящего эффекта она сделала паузу, – который пал при Каллодене, сражаясь за принца Чарли. В нас ведь течет и шотландская кровь, или вы забыли об этом? – спросила она ласковым голосом, хотя в глазах ее прыгали чертики.

– О, – тихо произнес Уэсли. Болезненный румянец, проступивший на его щеках, свидетельствовал, что он осознал, какой faux pas[8] допустил. – Прошу вас, леди Ри Клэр, извинить меня. Мне не следовало говорить того, что я сказал, это непростительно с моей стороны. Но я позабыл о вашем дяде, маркизе, живущем в Шотландии. Хотя почему он живет в таком забытом Богом месте – поистине выше моего разумения. Место в впрямь такое забро... – Он запнулся, заливаясь еще более ярким румянцем. – Черт, этот язык, я просто готов его вырвать.

– Я так бы и посоветовала вам поступить, Уэсли, прежде чем вы выросте себе еще более глубокую яму, – сказала Ри Клэр со снисходительной усмешкой, ибо была не способна подолгу сердиться на кого-либо, а Уэсли, в конце концов, был довольно безобидным, хотя и пуритански чопорным джентльменом.

– Ну хорошо, – начал лорд Лоутоп. Уловив улыбку под полями шелковой шляпы, он понял, что прощен, и ею подмоченное настроение сразу улучшилось. – Не будем больше говорить об этом злополучном случае. Я не стану упрекать лорда Робина и, – великодушно заключил он, – прощу вам, дорогая, ваш смех.

– Как это благородно с вашей стороны, Уэсли, – заметила Ри Клэр, стараясь, чтобы ее губы не подергивались, и жестом приглашая его идти к дому. Но когда увидела, как неуклюже он плетется, а его закатанные вверх чулки то и дело сползают на щиколотки, на ее лице снова заиграла улыбка, теперь уже ничем не сдерживаемая. – Вылезай, мой добрый Робин, – негромко позвала Ри Клэр, повернувшись к кустам.

Ветки сирени, задрожав, раздвинулись, и в просвете показались кудрявая черная голова и лицо сердечком с огромными, фиалкового цвета глазами, окаймленными длинными черными ресницами. Чуть косой плутовской разрез глаз не вязался с милым изгибом рта; при взгляде на мальчика многим неосторожным людям так и хотелось ущипнуть его за щеку. Но только не Ри Клэр, хорошо знавшей характер брата.

Лорд Робин Доминик – к этому времени ему уже исполнилось десять лет, – отбросив осторожность, вышел из своего укрытия. К его голубым бархатным штанам прилипли листья, а белая рубашка была в пятнах, подозрительно напоминавших ежевичный сок.

– Я вижу, ты сегодня изрядно потрудился, – сказала Ри Клэр, внимательно его оглядывая. – А куда подевались Сондерс и Шупилти? – спросила она, сковыривая корку грязи со щеки Робина. – Сопдерс тебя разыскивал.

Робин вздохнул:

– Шупилти проголодался и не хотел больше сделать ни шагу, поэтому Сондерс поймал нас на газоне. – Внезапно, вспомнив лорда Лоутона, Робин рассмеялся: – Ну и потешный же у него был вид, с закатанными чулками! Хотел бы я знать, что скажет отец, когда увидит в гостиной нашего чопорного Рсндейла в таком виде. – Он вновь захохотал. – Бьюсь об заклад, он придет в ужас. Как бы он не предложил графу войти через вход для слуг, – возбужденно предположил Робин, прежде чем разразиться новым взрывом неудержимого хохота.

Ри Клэр и сама улыбнулась, но тут же притушила улыбку, вспомнив о Мейсоне, их весьма респектабельном дворецком. Робин прав: он придет в неописуемый ужас, увидя, что граф оставляет лужицы на безупречно отполированном полу прихожей.

– На твоем месте, Робин, я больше беспокоилась бы о том, что скажет отец тебе, – предупредила его Ри Клэр, представляя, какое холодное неудовольствие выразится на порой весьма суровом лице герцога. – Он будет чрезвычайно недоволен.

Робин с равнодушным видом пожал своими узкими плечиками:

– Не думаю. Он не очень-то жалует графа. Как-то на днях отец говорил матери, что Реидейл вполне заслуживает титула графа Глупого. И еще говорил, что он... – Робин сдвинул брови, пытаясь припомнить точные слова: – Напыщенный болван.

– Робин! – возмущенно воскликнула Ри Клэр. – Как ты смеешь повторять такое? – Однако оба они знали, что строгость ее напускная. Из сжатых губ девушки неожиданно вырвался смешок. – Ах ты, пострел, – нежно сказала она, ероша его кудри. – Не знаю, почему я прощаю тебе все твои шалости. Вечно попадаешь в какие-нибудь передряги, а уж из-за того, что у тебя ушки на макушке, мистер Проказник, тебе непременно достанется на орехи.

– Но ведь ты не выйдешь замуж за графа, Ри? – спросил Робин. – По-моему, все его недолюбливают. И больше всех – отец.

– Не твое дело, Робин, – уже всерьез сказала ему Ри. – Я пока что не решила. Какое мне дело, что другие его недолюбливают? Я сама решу, как мне быть, думаю, граф нуждается в друзьях. Мне кажется, он совершенно одинок. – На этот раз Ри Клэр защищала Рсндейла от самой себя, зная, что в ближайшие дни от него непременно последует предложение. – Во всяком случае, я не испытываю к нему никакой неприязни. Он настоящий джентльмен и, уж конечно, симпатичнее всех тех стареющих повес, которых я видела в Лондоне. Он далеко не худший выбор.

– Но, наверное, и не лучший. Почему ты ничего не говоришь о любви, Ри, а ведь это, должно быть, важно? – спросил Фрэнсис Доминик, старший сын и наследник герцога Камарейского, проходя через пролом в изгороди. – Но какой переполох! Сондерс все еще продолжает ворчать, а старый Мейсон просто вне себя от возмущения. Вот уж не ожидал, что поднимется такой шум. Думаю, что после этого случая лорд Лоутон никогда не будет прежним, хотя с него полезно было бы сбить чуточку спеси. Уж слишком он серьезный малый, этот твой граф, Ри, – сказал Фрэнсис, подытоживая таким образом описание жениха своей сестры.

– Он не мой граф, – ответила Ри, уязвленная. Она была, всего на год старше своего шестнадцатилетнего брата Фрэнсиса, но на целый фут уступала ему в росте.

– Я думаю, что он не прочь был бы стать им, – сказал Фрэнсис, оглядывая произведенные в саду разрушения.

– Что произошло в доме, Фрэнсис? – спросил Робин, не в силах более сдерживать свое любопытство.

Фрэнсис устремил проницательный взгляд своих серо-голубых глаз на брата.

– Я думаю, отец уже приказал вырезать розги, чтобы высечь тебя за то, что ты сделал с графом.

– Неужели он все рассказал отцу? – взвизгнул Робин. – Вот ябеда! Он же обещал этого не делать. Мне всегда было наплевать на покрой его камзола, – с вызовом добавил он, в негодовании топнув ногой.

Фрэнсис усмехнулся:

– А что он, по-твоему, должен был сказать нашему отцу, когда встретился с ним в прихожей? Граф норовил воровски проскользнуть вверх по лестнице, но, на его несчастье, Мейсон сумел его настичь. Он, вероятно, смог откупиться от одного из лакеев, а вот от Мейсона не смог. Мы с отцом были в библиотеке и как раз выходили в холл, когда с изумлением увидели, что происходит на парадной лестнице, – со смехом сказал Фрэнсис. – Граф пытался вырваться из рук крепко вцепившегося в него, сильно взволнованного Мейсона, но тот ни за что не отпускал. Пытаясь вырваться, граф уговаривал Мейсона вести себя потише. Вы даже представить себе не можете, какое выражение было на лице у графа. Он, верно, предпочел бы столкнуться лицом к лицу с самим сатаной, чем с нашим отцом, внимательно за ним наблюдавшим.

– Бедный Уэсли, – сказала Ри, сочувствуя осрамившемуся графу.

– Не отменят ли из-за этого пикник? – мрачно произнес Робин. Ведь он уже представлял себе, как на лужайке расставят столы, которые будут ломиться от его любимых яств, не говоря уже о десертных блюдах. Представлял себе, как будет играть со своими двоюродными братьями. Все это было слишком ужасно, чтобы думать об этом.

Фрэнсис с усмешкой наблюдал, как Робин разглаживает рубашку и бриджи, пытаясь привести себя хоть в какой-то порядок. Поддавшись порыву жалости, он решил успокоить мальчика – по крайней мере насчет пикника.

– Не думаю, чтобы пикник отменили. Если тетя Мэри, как ожидают, приедет завтра, все будет в порядке. Ты же знаешь, она и мама очень любят пикники, – сказал он. – Но сейчас отец ждет тебя в своем кабинете, Робин, – добавил он, кладя руку на плечо брата. Он заметил, что мальчик слегка огорчился при упоминании о предстоящей встрече с герцогом. – Не горюй. Ты же знаешь, что отец не очень-то любит графа. Но он не терпит, когда кто-то проявляет неуважение, особенно к гостям. Так что приготовь убедительное объяснение, – посоветовал он.

Ри Клэр переводила взгляд с одного брата на другого. Они сильно разнились между собой, и не только тем, что один был блондином, а другой – брюнетом. Робин был сущим дьяволенком, Ри Клэр не раз слышала, как отец говорил, будто он весь в мать. Фрэнсис же, напротив, отличался спокойным нравом, тщательно обдумывал свои поступки; он, безусловно, пошел в герцога – так частенько говаривала мать, потряхивая своими черными кудрями.

– Я хотела бы надеяться, – заявила Ри, взяв братьев за руки и идя с ними по садовой дорожке, – что мне, Робин, не придется быть твоей свидетельницей, ибо могу поклясться, что видела, как ты со смехом обернулся, когда бедный Рендсйл упал в озеро с лилиями.

– Если я и хохотал, то не так сильно, как ты, Ри, – напомнил Робин, поднимая глаза на сестру, и все трое дружно захохотали.

Из своей личной гостиной в южном крыле Сабрина, герцогиня Камарейская, наблюдала за своими детьми, недоумевая, что могло так сильно развеселить их. Она видела, как качает головой Робин, торопливо шедший между своим белокурым братом и сестрой. Этот мальчик оставался ее любимцем, хотя после него, почти два года назад, она произвела на свет еще и близнецов. Герцогиня очень удивилась, затяжелев после восьми бесплодных лет, но еще большее удивление испытала, родив двойню.

Ей пришлось нелегко; она знала, что больше детей у нее не будет, но это не только не удручало ее, но даже радовало. Женщины слишком часто умирают при родах, а ей хотелось бы видеть, как будут расти ее дети, хотелось разделить с ними и горести, и радости бытия.

Особенно пристально смотрела герцогиня на свою старшую; ей с трудом верилось, что дочери уже семнадцать лет. Какой прелестной девушкой она стала, восхищалась герцогиня своей перворожденной. Юная красавица бывала упрямой и своевольной, но порой ее высокомерие сменялось невероятной добротой и ласковостью, и это тоже беспокоило мать, ибо чувства дочери, когда ее охватывало волнение или сострадание, одерживали верх над разумом. Герцогиня вздыхала, вспоминая, как Ри Клэр приносила домой раненую птицу или заблудившегося кота и ухаживала за ними. Любопытно, каковы сейчас ее чувства, размышляла герцогиня, подозревая, что нежное сердце дочери не испытывает к графу Рендсйлу ничего, кроме жалости.

Сама.удивляясь ходу своих мыслей, герцогиня усмехнулась; ей вдруг почудилось, будто она только вчера прибыла новобрачной в Камарей. Она была не намного старше Ри Клэр, когда впервые увидела эту усадьбу. Герцогиня ощутила сейчас тот панический страх, который охватил ее тогда при виде великолепного дома. Мысленным взором увидела, как карета, увезшая ее из родного дома и знакомых мест, быстро приближается к усадебному дому, который в то время представлялся ей не слишком-то гостеприимным. Но, желая того или нет, она стала его хозяйкой и герцогиней, а в скором времени подарила своему мужу долгожданного наследника.

Если бы в тот миг, охваченная колебаниями и душевным трепетом, она смогла бы точно осознать, что именно ждало ее за этими медового цвета степами, она выпрыгнула бы из кареты и пустилась наутек, ибо ни в коей мере не была подготовлена к той ответственности, которая легла на ее плечи, когда она стала герцогиней Камарсйской. Не готова была она к встрече с целой армией слуг, которые весьма сдержанно приветствовали ее, видимо, не зная, чего от нее ждать. И неудивительно, разве могли они составить себе определенное мнение о своей повой госпоже, ведь она была так юна, что, казалось, еще продолжала играть в куклы.

Затаив дыхание, осмотрела она тогда длинную вереницу недружелюбных физиономий, которые вселяли страх в ее и без того трепещущую грудь. Она уже встречалась раньше с дворецким Мейсоном, и теперь его строгое лицо показалось даже добрым в сравнении с негодующим, с поджатыми губами, лицом старой экономки, которая, как она впоследствии узнала, не желала признавать никого, кроме престарелой вдовы отца гериога. Что ж, бывшая экономка явно ошиблась в оценке своей новой хозяйки, со смешком подумала Сабрина; она отчитала старую каргу и отослала ее с запиской к вдовствующей герцогине; в записке говорилось, что новая герцогиня не нуждается в услугах прежней экономки. Это послужило предостережением всем недовольным; тем самым она дала понять, что их госпожа не какая-нибудь размазня, а женщина решительная, с характером. С того дня все слуги служили ей охотно и преданно, ибо никто не сожалел о том, что старую экономку выставили вон. Дело в том, что экономка была объектом всеобщей неприязни, потому что о всех проступках, о малейших нарушениях установленных правил, даже о неосторожно оброненном слове эта фанатично преданная служанка тут же докладывала вдовствующей герцогине. Теперь, когда над головами у слуг уже не висел боевой топор, они могли вернуться к своей повседневной работе, которая была сильно запущена под игом старой экономки.

Герцогиня помнила, сколько усилий потребовалось, чтобы большой дом вновь обрел свой гордый, великолепный вид. От неутомимого Мейсона, который самолично проверял, насколько хорошо вычищена каждая серебряная ложка, и смахивал пыль с каждой бутылки вина, от новой экономки, которая следила, чтобы все постели были проветрены и застланы свежим бельем, от повара, который требовал, чтобы деревянный пол был дочиста выскоблен, а вся посуда сверкала как новая, до стюарда, помощника дворецкого, помощницы экономки, выездных лакеев, служанок, конюхов, учителя музыки, секретаря, капеллана, конюшего, грумов, уборщиков, кучеров, доярок, старшего садовника и его подчиненных – все дружно работали, чтобы создать ту гармоничную обстановку, что существовала ныне в Камарее. Они превратили большой дом в роскошный дворец.

В обоих крылах помещались герцогские апартаменты, семейные апартаменты, парадные апартаменты, состоявшие, в свою очередь, из гостиных, столовых, салопов, спален и гардеробных, прихожих и кабинетов; здесь были и обширная библиотека, и бальный зал, музыкальная комната и длинная галерея, кухни, комнаты для слуг и еще всякие комнаты и каморки, слишком многочисленные, чтобы их запомнить. Снаружи располагались конюшни, теплицы и оранжереи. Обширное поместье включало в себя также рощи с подстриженными деревьями, цветники, огороды и сады.

Скоро уже двадцать лет, с улыбкой подумала герцогиня, как она является хозяйкой Камарея. Под крышей усадебного дома она родила детей, много раз лето сменилось осенью, когда она купалась в сиянии медового цвета стен. Теперь это был ее дом, дом, который она любила так же сильно, как ее муж Люсьен, а он родился и вырос в Камарее и с молоком матери впитат чувство гордости этим большим домом.

Он был еще ребенком, когда неутомимая и величественно властная бабушка, вдовствующая герцогиня, сумела передать ему все мечты и надежды, которые возлагала на будущее Камарея; она не подпустила к себе смерть, пока не уверилась, что Камарей будет процветать и в дальнейшем. Сабрина знала, как вдовствующая герцогиня была разочарована, что первой у нее появилась правнучка, по впоследствии сильно привязалась к Ри Клэр, а когда годом спустя родился Фрэнсис, она очень радовалась и подарила жене внука самое дорогое свое достояние: жемчужную нитку с кулоном, отделанным рубинами и жемчугом, – свадебный дар королевы Елизаветы I. Люсьен завоевал неугасаемую любовь своей бабушки. Когда несколько лет спустя она умерла, он с удовлетворением убедился, что она прожила счастливую, наполненную до краев жизнь, к тому же имела счастье увидеть, как сбылись все ее мечты относительно дома, который она любила больше всего на свете. Возможно, вдовствующая герцогиня и была тираном, но теперешняя хозяйка дома все же любила ее, невзирая на все ее хитрости, потому что старая женщина отнюдь не была ни низкой, ни отвратительной, просто упрямой и своенравной. Точно так же, как и ее внук. Герцогиня улыбнулась, вспомнив, что Люсьен терпеть не мог, когда их сравнивали, ибо почти всю свою жизнь враждовал с бабушкой и возвратил себе ее милость, только родив сына-наследника.

– О чем ты размечталась, любовь моя?

Вопрос герцога, хотя и прозвучал тихо, напугал герцогиню, ибо муж подошел к ней сзади совершенно неслышно. Он запечатлел легкий поцелуй на ее затылке, обдавая своим теплым дыханием чувствительное местечко под приподнятыми кудрями.

– Странно, но мне никогда не надоедает благоухание твоей кожи, – сказал он, улавливая легкое дуновение духов.

– Люсьен, – шепнула Сабрина, которую неизменно волновало прикосновение его губ. – Странно, что мне никогда не надоедают твои поцелуи, – ответила она привычной фразой на его столь же привычную фразу.

Руки герцога сомкнулись вокруг тонкой талии жены.

– Ничего странного, дорогая. Я посвятил тебе всю свою жизнь, твое счастье было единственной моей заботой; естественно, что в обмен я ожидаю от тебя вечной любви и преданности, – сказал он, на короткий миг прижимая свои губы к ее губам. – Тем более что моя любовь целиком принадлежит тебе. А как ты знаешь, мы, Доминики, – парод верный.

Сабрина подняла на него взгляд; в темных глубинах ее фиалковых глаз, которые пленили герцога в тот же самый миг, как он их увидел, открыто проявлялась вся ее любовь к нему. Блеснув рубиновыми и сапфировыми кольцами, герцогиня нежно провела пальцем вдоль шрама, тянувшегося по левой щеке к уголку его рта.

– Мой единственный, сердце мое, – просто сказала она. Люсьси прижал губы к ее мягкой ладони, а затем положил ее руку в углубление своей согнутой руки.

– О чем ты мечтала, скажи? Может быть, хотела увидеть меня и твое желание сбылось?

Сабрина снисходительно улыбнулась:

– Вы, Доминики, очень тщеславны, однако ты частично прав. Я думала, как это удивительно, что Ри Клэр уже исполнилось семнадцать. Я наблюдала, как она шла по саду вместе с Фрэнсисом и Робином, и была очень горда нашими детьми.

– Что они там делали? – спросил герцог, выглядывая из окна. Но в саду уже никого не было.

Уловив в его словах потки беспокойства, герцогиня подняла тонко очерченные брови.

– В твоих словах, дорогой, прозвучала какая-то тревога, по это напрасно, – уверенно сказала она, не чувствуя никакого повода для беспокойства. – Ты спрашиваешь, что они там делали? Смеялись. Да и что делать в такой теплый день, как не веселиться! – Герцогиня удобно устроилась на своей любимой, обтянутой розовым шелком софе, стоящей у самого камина, где было особенно тепло. Разожженный с утра огонь погас, а на ковре лежала давным-давно забытая вышивка.

– Смеялись? Это-то меня и тревожит. И Робин, вероятно, хохотал громче всех? – спросил герцог. Его глаза цвета хереса слегка блеснули, что не сулило ничего хорошего их младшему сыну.

– А что в этом такого? – рассмеявшись, спросила она. – И чем именно Робин вызвал твое неудовольствие?

– Он заслуживает, моя любовь, чтобы его хорошенько выпороли.

– За что? – спросила герцогиня, на этот раз не столь уверенно, ибо слишком хорошо знала, на какие озорные проделки способен ее сын.

– За то, что столкнул в озеро Рендейла. Такого купания он никогда не забудет, – сказал герцог, усаживаясь рядом с женой. – Проклятый пони спихнул графа в озеро с лилиями, – продолжил он и остановился, выжидая, когда затихнет ее смех. – Я знаю, что трое твоих детей именно над этим смеялись. Хотя я не думаю, чтобы Робину было так уж весело, потому что я велел позвать его в мой кабинет.

– Не будь слишком строг к нему, Люсьси, – мягко сказала Сабрина. Ее тонкие пальцы ласкали руку мужа, а глаза умоляли пощадить их озорного сына.

– Разве я хоть когда-либо отказывал тебе в чем-нибудь, Рина? – спросил герцог со снисходительной улыбкой, глядя на ее чуть приоткрытые губы.

– Да, много раз, – с тихим смешком подтвердила герцогиня. – Иногда ты бываешь страшным тираном, и я просто прихожу в отчаяние, стараясь тебя смягчить.

– Лгунья, – шепнул герцог с дразнящей улыбкой на губах. – Меня порой охватывает ужас, когда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы однажды ночью ты не ворвалась в нее, как порыв бури, – проговорил он, гладя ненапудренный черный локон ее шелковистых волос на затылке. Затем приник губами к ее волосам, восхищаясь тем, что она не уступила тогдашней моде и красота ее волос не скрыта толстым слоем белой пудры. – Ты помнишь ту ночь, моя радость?

– Помню ли я? – переспросила герцогиня с такой же плутовской улыбкой, как у юного Робина. – Как я могу это забыть? Ты чуть было не убил меня.

– Я счастлив и вечно благодарен судьбе, что этого не произошло. Но ты мне напомнила, – добавил он, поддразнивая ее взглядом, – сколь долго пришлось тебя преследовать. И вот ты сидишь здесь, высокомерно посмеиваясь над тем, как я владею шпагой. Ты очень несправедлива ко мне, дорогая.

Герцогиня с некоторым вызовом улыбнулась; ямочка на ее щеке так же завораживала герцога, как в тот раз, когда он впервые ее увидел. Она была еще красивее, если такое, конечно, возможно, чем в тот день, когда стала герцогиней. В Сабрине он обрел любовь и счастье, которые искал с молодых лет, но которые ускользали от него до назначенной самой судьбой встречи с чернокудрой, с фиалковыми глазами проказницей. Завладев этой вольной птицей, он поклялся, что никогда больше не отпустит ее, ибо в ней заключалась вся его жизнь. Вот так просто.

Под его пылким взглядом герцогиня слегка покраснела, по не отвернулась и продолжала читать послание любви в его глазах. Интимность этой сцены нарушило появление лакея в ливрее.

– Леди Сара Рентой, ваша светлость, – громогласно провозгласил он и отошел в сторону, пропуская привлекательную молодую женщину, которая при виде удобно расположившейся на диване парочки едва не попятилась назад.

– Входите, дорогая Сара, – сказала герцогиня, жестом приглашая ее и поднимаясь, чтобы приветствовать гостью.

– Мне бы не хотелось мешать вам, ваша светлость, – нервно произнесла Сара, испытывая непреодолимый страх перед герцогиней, хотя и приходилась ей невесткой. – Я... я не знала, что его светлость тоже здесь.

Она была в таком ужасе от присутствия герцога, лицу которого шрам придавал зловещее выражение, что у нес дрожали колени. Он был, несомненно, красивым мужчиной, годы обошлись с ним весьма благосклонно, в нем не было ни одной унции лишнего веса, который мог бы замедлить его движения или натянуть пуговицы на жилете. От его высокой, стройной фигуры, отмеченного шрамом лица исходила сильная чувственность, и их гостья, хотя и счастливая замужняя женщина, вскоре ожидавшая ребенка, невольно подумала: как он выглядел двадцать лет назад, когда ему только еще шел четвертый десяток? Невзирая на то что он явно был счастлив и удовлетворен своей женитьбой, на лице его все еще лежал отпечаток закоренелого цинизма, впрочем, возможно, такое впечатление создавалось шрамом. И все же леди Сара невольно задумалась: каким образом герцогине удавалось управляться с таким мужчиной все эти годы?

Однако при взгляде на герцогиню становилось ясно, что одна лишь красота ее светлости могла бы навсегда зачаровать любого мужчину. Не верилось, что она мать пятерых детей, ибо фигура у нее была как у молоденькой девушки, и в этом она не уступала ни одной из светских львиц, которых Саре доводилось видеть в Лондоне. Время не только не похитило красоту герцогини Кама-рейской, по придало ей еще большее очарование, ибо лицо ее излучало идущее из самой глубины тепло и счастье. А это было недоступно никакой лишенной естественности красавице.

Опомнившись, леди Сара сделала реверанс, но ее тут же нежно, хотя и решительно, подняла рука герцогини.

– Послушайте, Сара, – сказала она со строгим блеском в своих фиалковых глазах, – я не потерплю от вас заискивания. Вы жена моего любимого Ричарда и, стапо быть, моя невестка, близкий человек. Для всех членов моей семьи я просто Сабрина. Это понятно? – спросила она тоном более повелительным, чем обычно.

– Будет разумно, если вы послушаетесь ее, Сара, – лениво заметил герцог. – Я уже давно научился ни в чем ей не перечить.

– Ты не споришь, это верно, но делаешь по-своему. Не думай, что я не замечаю твоих обходных маневров, дорогой, – ответила герцогиня, искоса поглядев на благодушно улыбающегося мужа.

Леди Сара переводила взгляд с мужа на жену и обратно, пораженная их взаимным поддразниванием, и вдруг поняла, что была бы благословенной женщиной, если бы ее брак хоть наполовину так удался, как брак герцога и герцогини.

– Пожалуйста, присядьте, – велела герцогиня с улыбкой, которая как бы заранее отметала возможность обиды. – Я не хочу, чтобы из-за меня Ричард остался без наследника. Как вы себя чувствуете? Тошноты не бывает, я надеюсь? Хорошо. А теперь не выпьете ли чашечку чая? – вежливо спросила герцогиня.

Недвусмысленный намек на состояние Сары заставил ее покраснеть от замешательства, тем более что она перехватила направленный на себя взгляд герцога.

– Не обращайте внимания на Люсьена, – сказала герцогиня невестке, правильно истолковав причину ее замешательства. – Он слишком много раз вместе со мной ожидал ребенка, чтобы не знать, через что приходится проходить нам, женщинам. Должна вам признаться, – продолжала герцогиня, обмениваясь многозначительными взглядами с мужем, – что Люсьен помогал мне, когда я рожала Фрэнсиса, поэтому он лучше, чем многие мужчины, представляет себе, что такое роды. В юности я была довольно своевольна, – объяснила она, жестом остановив мужа, который что-то бормотал себе под «нос. – По моим расчетам, Фрэнсис должен был появиться не раньше чем через месяц. Я гостила у сестры и как раз возвращалась домой, когда разразилась ужасная гроза. – При этом воспоминании у герцогини ярко заблестели глаза. – Вот тогда-то Фрэнсис и появился на свет Божий. Не знаю, кто из нас был больше всего удивлен: Люсьен, Фрэнсис, я или кучер, когда вдруг послышался крик новорожденного. Бедный Ричард, вероятно, предполагал, что я не выживу.

У Сары приоткрылся рот от изумления.

– Ричард был с вами? – спросила она, осознав, что в ее интеллигентном муже таится нечто такое, о чем она даже не подозревает. – Я знала, что после вашего замужества он жил здесь, в Камарее, и что обоих ваших родителей уже не было в живых, – сказала Сара. Она только теперь поняла, какие прочные узы связывают Ричарда с сестрой, а также Ричарда и герцога.

– Наша мать скончалась через несколько дней после рождения Ричарда, и в течение многих лет нас воспитывал в Шотландии отец нашей матери. Собственный наш отец не хотел даже и знать нас, – объяснила герцогиня. – После смерти дедушки мы переехали в Англию, в Веррик-Хаус, где, как ни странно, мы все родились. Когда я вышла замуж за Люсьена, Ричард поселился вместе с нами. Я не уверена, что Люсьен предполагал такую возможность, – заметила герцогиня с улыбкой, понятной лишь ее мужу.

– Даже если все так и произошло, это, несомненно, к лучшему, – заметил герцог. – Ведь именно Ричарду мы обязаны своим примирением. У нас, Сара, были размолвки в прошлом. Одно время – это было очень, очень давно – я даже думал, что потерял Сабрину, – доверительно произнес герцог. – Веррики – люди независимые и упрямые, Сара. К тому же они довольно эксцентричны, но я никогда не жалел, что породнился с этой семьей.

То, что герцог то и дело называл Сару по имени, приободрило ее, и она почувствовала, что принята здесь, в Камарее, как своя. Она понимала, что от этого во многом зависят ее отношения с мужем, ибо Ричард считал Камарей своим домом и боготворил герцога и герцогиню. Поэтому она так хотела, чтобы его семья приняла ее, и так отчаянно опасалась быть отвергнутой. Ведь она дочь небогатого армейского офицера, который волей случая отважно погиб в сражении, но, перед тем как умереть, заручился для единственной дочери опекой своего командира, генерала сэра Теренса Флетчера, родственника герцогини Камарейской.

Сара Паргетер жила в Грин-Уиллоуз, усадебном доме сэра Теренса и леди Мэри, когда встретилась с Ричардом Верриком, маркизом Рентонским, младшим братом леди Мэри и герцогини. Благодаря своим густым рыжим волосам он походил скорее на леди Мэри, чем на темноволосую герцогиню; это впечатление усугублялось спокойной манерой держаться и очками в золотой оправе, однако в минуты веселья, гнева или страсти Ричард Веррик явно напоминал герцогиню, такое душевное волнение и ум сверкали в его глазах.

Оглядывая обставленную с большим вкусом гостиную семьи Доминик, она невольно сравнивала великолепный потолок с изображенными на нем летящими птицами и резьбой по углам, голубые с золотом тисненые обои и картины в роскошных рамах, обтянутые шелком диваны и стулья, хрустальные канделябры и камчатные шторы с убогой обстановкой комнат, где ей приходилось жить, когда они с отцом путешествовали по континенту. Ее отец играл в карты во всех игорных домах от Вены до Лондона и Парижа, и их скудное существование в большой мере зависело от его выигрышей или проигрышей. Ей даже и в голову не приходило, что в один прекрасный день она будет пить чай вместе с герцогом и герцогиней в таких вот покоях; точно так же не предполагала она, что станет маркизой. Сара знала, что она – ничем не примечательная девушка с каштановыми волосами и карими глазами, отнюдь не красавица, – не может надеяться на сколько-нибудь удачный брак. Все ее наследство составляли довольно значительные долги ее отца. При мысли о нем Сара вздохнула: по общепринятым меркам его, возможно, нельзя было считать хорошим отцом, но она знала, что он любил ее и делал для нее все, что мог. Отныне отец может спокойно почивать в своей могиле, подумала она, ибо ни он, ни она даже мечтать не могли о таком удачном браке, тем более по любви.

– А где Ричард? – спросила герцогиня, вызывая колокольчиком дворецкого. – Он же обещал прийти к чаю. – И прежде чем Сара успела ответить, она властно подняла изящную, в дорогих украшениях руку. – Нет, не говорите мне. Он в библиотеке? Да?

Сара кивнула.

– Откуда вы знаете?

– А где же ему еще быть? Он клянется, будто приезжает сюда, чтобы повидаться со мной, но я подозреваю, что его прежде всего привлекает библиотека Люсьена. Со времени прошлого приезда Ричарда мы заставили книжными полками одну из стен, и я не удивлюсь, если этот неблагодарный не будет здесь показываться целыми днями, – сказала герцогиня, и как раз в этот момент дверь открылась и в гостиную с сосредоточенным видом вошел высокий и худощавый молодой человек.

– Не знаю, как и почему вы миритесь с ней, – заметил младший брат герцогини, конечно же, услышав адресованные ему слова. – Такая явная клевета, да еще в присутствии моей жены. – Ричард поддразнивающим взглядом посмотрел на сестру и запечатлел поцелуй на покрасневших щеках своей жены. – С годами язык Рины становится все острее. А я-то всегда полагал, что с возрастом люди смягчаются.

В предчувствии незамедлительной ответной реплики сестры он развел руками, как бы сдаваясь.

– Мир, – умоляюще произнес он, подошел к герцогине и поцеловал ее в щеку. Затем сел на диван напротив, рядом с женой. – Кажется, она вновь перехитрила меня и делает со мной все, что ей заблагорассудится. Просто удивляюсь, каким образом мне удалось жениться на тебе без помощи ее светлости.

– Ты в самом деле так полагаешь? – спросил герцог, с насмешкой глядя из-под тяжелых век на свою жену. – Если память мне не изменяет, пока ты был в Грин-Уиллоуз, Сабрипа почти каждый день переписывалась с Мэри, – сообщил герцог Ричарду и Саре, к общему их удивлению. Он поймал на себе изумленный взгляд Сабрипы, и его худое лицо согрела теплая удовлетворенная улыбка. – А теперь извините, у меня есть одно небольшое дело... И не расстраивайтесь, моя радость, я обещаю, что не буду слишком строг к Робину. Разве проявишь тут строгость, когда он так похож на тебя!

Герцогиня вздохнула с явным облегчением, ибо Люсьен бывал иногда суровым родителем.

– Я уверена, он угомонится, Люсьен. Просто мальчик возбудился, ведь завтра здесь будет Мэри со своими ребятишками. Робин сможет вволю наиграться, – сказала она, видя, что лицо ее мужа выражает сомнение.

– Именно поэтому я и хочу с ним поговорить, – ответил Люсьен и, покачивая головой, направился к двери. Она открылась еще до того, как он успел протянуть руку к дверной ручке, и тут же в проеме появились его старший сын и дочь; следом за ними кто-то из слуг нес поднос с чашками чая. – Бедный Рен-дейл, теперь, когда у Робина будут сообщники, он станет жертвой новых проказ, – герцог, останавливаясь и быстро оглядывая обоих своих детей. – Надеюсь, вы будете приглядывать за братом; если случится какая-нибудь неприятность, спрос будет с вас, – предупредил он, не обращая внимания на их протесты, и вышел.

– Отец, это нечестно! – выкрикнул вдогонку ему Фрэнсис. – Если Робин узнает, что мы должны приглядывать за ним, это только подхлестнет его, – недовольно произнес он, с сосредоточенным видом набирая пригоршню конфет с подноса.

– Что это за грозное предупреждение? – спросил Ричард у племянницы и племянника, выхватывая пышное пирожное с кремом из-под руки Фрэнсиса.

Ри Клэр рассказала о случившемся, а Фрэнсис дополнил ее рассказ безжалостными репликами, представлявшими графа в еще более комичном виде, чем было на самом деле. Комната наполнилась смехом Ричарда.

– Я же предупреждал тебя, дорогая, – сказал Ричард жене, – что наш дом – настоящий бедлам. И я думаю, что Люсьен не зря тревожится, как бы с графом не случилось еще какой-нибудь неприятности, ибо Мэри, невзирая на свой нежный вид и манеры, обычно оказывается в самом центре бури, – пошутил он, выбирая еще одно аппетитное пирожное.

Герцогиня мелкими глотками попивала чай, переводя взгляд с одного смеющегося лица на другое. Заметив свою недоконченную вышивку, она улыбнулась: Мэри, вероятно, будет очень рада ее закончить, ибо унаследовала от покойной тети Маргарет умение обращаться с иглой и ниткой. Ах, дорогая тетя Маргарет, она никогда не знала точно, где находится в данный момент и даже какой нынче год, с печальной улыбкой вспомнила Сабрина. Но при этом швы ее были не хуже, чем у любой королевской швеи. Да, совсем неплохо повидать Мэри и ее семью, с некоторым нетерпением подумала герцогиня, разливая свежий чай по чашкам, которые подставляли ей присутствующие.

Спальня Ри Клэр в Камарсе была выдержана в бледно-голубом, желтом и серебристом тонах. Высокие окна выходили в сад, протянувшийся вдоль южного крыла, и были занавешены бледно-голубыми и серебристыми камчатными шторами. В одном углу уютно примостилась кровать с балдахином с такими же узорчатыми занавесями, с противоположной стороны находился лепной камин. Простенки между окнами заполняли небольшой, изящных очертаний шезлонг с пуховыми подушками из голубого бархата и несколько кресел с изогнутыми спинками, обшитых бледно-желтой с серебряными полосками парчой. У самого края обюссонского ковра стояли маленький письменный стол и стул, по Ри Клэр сидела не там, а за позолоченным столиком розового дерева; служанка матери причесывала ее; длинные золотистые волосы ниспадали густыми волнами на ее плечи и спину.

– А какое платье вы наденете сегодня, леди Ри Клэр? – спросила Кэнфилд, искусно скручивая длинные пряди в тугой узел.

– Светло-зеленое парчовое, – ответила Ри, вручая Кэнфилд длинную зеленую бархатную ленту и букетик искусственных цветов, чтобы служанка вплела его в почти законченную модную прическу, ее творение, которым она справедливо гордилась.

– Было бы очень жаль, миледи, если бы вы замарали такое хорошенькое платье на пикнике, – неодобрительно заметила служанка, рассматривая непокорный соломенный локон, который выбивался из узла.

– Но ведь пикник будет только завтра, Кэнфилд, – сказала Ри, падевая на тонкий палец усыпанное бриллиантами и сапфирами изящное кольцо в форме полумесяца. Это кольцо подарили ей родители на семнадцатилетие.

– Пикник состоится сегодня, – поправила ее Кэнфилд, подходя к гардеробу и открывая его. Внутри висели платья всех цветов. – Сэр Теренс и леди Мэри приехали еще вчера, поздно вечером. Странно, что вы этого не знаете, – недовольно фыркнув, заметила Кэнфилд, не любившая никаких нарушений в своем тщательно распланированном распорядке дня. Ри Клэр пожала плечами.

– Я очень рада, что они уже прибыли, это просто замечательно. Но я все-таки надену зеленое парчовое платье, Кэнфилд, – непреклонным тоном заявила Ри, зная, что малейшая уступка с ее стороны может быть чревата неприятными последствиями. – Я же не маленькая девочка, которая обливает свое платье какао.

– Хорошо, миледи, по я не знаю, что скажет ее светлость, – вынуждена была капитулировать Кэнфилд, глядя ла упрямо выставленный округлый подбородок своей госпожи. – Для девушки вашего возраста у вас слишком глубокое декольте. Я говорила швее, но она меня не послушала, – ворчливым тоном продолжала Кэнфилд, фырканьем выражая свое презрительное отношение ко всяким лондонским швеям, которые приезжают шить гардероб ее светлости и дочери. – Да и не до того ей было, все таращила свои коровьи глаза на его светлость и осматривала Камарей. Разве тут прострочишь правильный шов? Я ее хорошенько пропесочила, да что толку...

Ри Клэр не стала слушать продолжение этой тирады, которая грозила перейти в нескончаемый монолог, ибо Кэнфилд имела свое личное мнение по поводу всего, что происходило в Камарее, да и в любом другом месте. Ри Клэр торопливо надела зеленое платье, делая глубокие вдохи, в то время как Кэнфилд туго зашнуровывала ей корсет, прежде чем расправить платье на талии. Она слегка нахмурилась, когда Кэнфилд, угрожая, что не выпустит ее из комнаты, настояла на том, чтобы прикрепить кусок ткани на самом верху корсета, чтобы туда не бросал любопытствующий взгляд мужчина или, упаси Боже, его светлость. Но в конце концов Ри все же удалось ускользнуть от слишком назойливой заботы служанки, и она вышла, тогда как Кэнфилд стала с довольным видом убирать спальню. В Длинной галерее – так называлась узкая, похожая на коридор комната, тянувшаяся почти во всю длину восточной части дома, – Клэр остановилась перед семейным портретом, написанным всего несколько месяцев назад. Картина висела в длинном ряду ей подобных, которые заказывались Доминиками в течение столетий. Все они были в резных позолоченных рамах, ярко выделявшихся на фоне темных дубовых панелей. Семья Доминик была изображена у подножия могучего дуба, на фоне туманного пейзажа. Герцог Камарейский стоял, прислонившись к искривленному стволу, поставив ногу на лежащее бревно. На ноге верхом сидел его младший сын Эндрю. На бревне – этом подобии скамьи – сидела, держа на коленях двойняшку-сестру Эндрю – Арден, герцогиня Камарейская, ее стеганая бледно-желтая юбка ярким пятном выделялась среди преобладавшей на картине зелени. С полотна на Ри Клэр смотрело и ее собственное бесстрастное лицо. Она примостилась у ног матери, широко разметав свою голубую сатиновую юбку. Фрэнсис выглядывал из-за плеча матери, тогда как Робин сидел на корточках перед ним; тут же шаловливо возились два спаниеля.

Задержавшись еше на миг перед картиной, Ри Клэр пошла дальше, каждый раз замедляя шаги перед знакомыми портретами. Одним из них был портрет ее прабабушки, покойной вдовствующей герцогини, которая, по словам ее матери и отца, была женщиной очень властной, склонной управлять всеми, кто находился в сфере ее влияния. Ее светлость Клэр Лоррен Доминик, герцогиня Камарейская, дочь французского графа, рожденная, чтобы управлять герцогскими поместьями повелительным кивком красиво завитой, величественной головы, властвовала железной рукой. Это, однако, не вредило ее женственности, подумала Ри Клэр, подходя ближе, чтобы лучше рассмотреть троих золотоволосых детей, стоящих вокруг кресла прабабушки. Это были отец и два близнеца: его двоюродный брат и сестра. С улыбкой представляя себе отца совсем еще мальчиком, Ри прошла дальше, остановившись перед своим любимым портретом: на нем был изображен ее предок в камзоле и чулках, в жабо под бородатым подбородком. Красивый дьявол, подумала Ри, слегка мрачнея при воспоминании о его весьма сомнительной репутации. По слухам, он командовал капером на службе у Елизаветы I и прибавил награбленное испанское золото к семейной казне Домиников. Ри Клэр рассматривала его мечтательным взглядом, раздумывая, каким на самом деле был этот искатель приключений, ее предок.

Укоризненно покачав головой с воткнутым в волосы цветком, она взглянула на свои золотые, в виде подвески часы, вспомнила об остывающем завтраке и пошла быстрее. Когда она подошла к самому концу Длинной галереи, дверь резко отворилась и в открытый проем вбежали весело хохочущие детишки. Заметив, что в галерее кто-то есть, они остановились, но, узнав Ри, побежали дальше.

– Ри, Ри! – приветствовал ее хор высоких возбужденных голосов.

– Доброе утро, – ответила Ри Клэр, с любопытством к ним присматриваясь, потому что вид у них был явно виноватый и она достаточно хорошо знала своих двоюродных братьев и сестер, чтобы заподозрить что-то неладное. – А что вы там прячете за спинами? – поинтересовалась она.

– Это секрет! – крикнула семилетняя Маргарет и тут же прикрыла рот своей испачканной ручонкой.

– Мэгги, – предостерег ее брат, сердито сверкаясвоими серыми глазенками из-под рыжих бровей.

– А я не скажу. Ни за что не скажу, – пропел Джон, самый из них младший.

– А ну, – поторопила Ри Клэр, протягивая руку и улыбаясь. – Скажите мне, вы знаете, что я умею хранить секреты.

– Она никогда не ябедничает, вы знаете, – улыбаясь, подтвердила девятилетняя Анна. По ее веснушчатому лицу было хорошо видно, что они восхищается своей двоюродной сестрой.

– Ладно, – сказал Стюарт с комичной серьезностью, свидетельствовавшей, что он колеблется. – Я думаю, все будет в порядке, но ты должна обещать, что ничего не скажешь, обещай.

– Вот вам крест, – торжественно произнесла Ри Клэр и с удивлением увидела, что к ней, ладошками вверх, протянулись четыре ручонки. На каждой ладошке лежал кусок теплого вишневого пирога.

– Это для Робина, – тоном заговорщика сказал Джон. Стюарт хотел его остановить, подтолкнув локтем, но опоздал.

– Вот это сюрприз! – рассмеялась Ри Клэр. – И как я не догадалась, что и тут не обошлось без него? И что же он такое затеял? – полюбопытствовала она.

– Каждый из нас за кусок пирога сможет прокатиться на Шупилти, – с блестящими в радостном предвкушении глазенками ответила Мэгги.

– Ах, чертенок! – негодующе воскликнула Ри, зная, что в наказание за вчерашний проступок, в числе прочих наказаний, Робина лишили сладкого. – Если отец узнает, он как следует выпорет Робина. Надо же придумать такое! Заставить вас платить за то, чтобы прокатиться на его пони. Как вам удалось выклянчить пироги у миссис Пичем? Без ее разрешения из кухни ничего нельзя вынести. Или вы обошлись без ее разрешения? – Ответом было молчание. – Так я и думала. Ловкость рук – и никакого мошенничества, так, что ли?

– Ты обещала, Ри, что никому не скажешь, – напомнил Стюарт двоюродной сестре, не обращая внимания на сердитые искорки в ее глазах.

– Ладно, но скажите Робину, что из этой его затеи ничего не выйдет! – крикнула Ри пробегающим мимо ребятишкам. – И держитесь подальше от сада, если не хотите, чтобы и вам влетело.

«Прежде чем состоится пикник и все эти малыши улягутся в постели, – подумала Ри Клэр, – один лишь Бог знает, сколько еще шалостей могут они натворить».

Леди Мэри Флетчер спокойно сидела в прохладной тени высокого старого каштана, развесистые ветви которого защищали ее от яркого солнца, светившего с безоблачного голубого неба. Пальцы с зажатой в них иглой и ниткой как будто сами собой продолжали трудиться над вышивкой. Мысли были далеки от этой работы. Леди Мэри смотрела через широкие лужайки на великолепный дом вдалеке. Она знала, что первое впечатление от дома герцога Камарейского останется с ней навек. Его красота и великолепие, его богатейшая история – все это повергало всякого, кто его видел, в благоговейный трепет. И все же она никогда не завидовала тому, что ее сестра живет в таком доме, ведя образ жизни знатной дамы. Собственное жилище леди Мэри – Грин-Уиллоуз – было достаточно удобным. Количество слуг у них было минимальное, но вполне достаточное для обслуживания усадьбы и удовлетворения всех семейных нужд. Но Камарей, подумала леди Мэри, восторженно покачав своей рыжей головой, заслуживает настоящего поклонения.

Она часто удивлялась, как Сабрипа столько лет успешно справляется с ответственностью, лежащей на ней как на герцогине Камарейской. Впрочем, Сабрина, тут леди Мэри улыбнулась, женщина на редкость сильная и решительная, всегда добивается всего, чего хочет. Если бы не Сабрина... Сколько лет прошло с тех пор, как после кровопролитного Каллоденского сражения они бежали из Шотландии сюда, в Веррик-Хаус, небольшой елизаветинский поместный дом, где она родилась? Лет двадцать? Нет, больше, пожалуй, все двадцать пять... Но тогда у троих детей, только что прибывших из Шотландии, этот дом не мог вызывать никаких воспоминаний. Времена для них были трудные, не всегда даже на столе оказывалось достаточно еды. Глядя на выставленные на лужайке столы под льняными скатертями, на изобилие всевозможных блюд, на большие кувшины с вином и хрустальные чаши с пуншем, которые поджидали жаждущих, Мэри вспоминала об иных, минувших временах, которые, казалось бы, следовало давно забыть, но в последнее время воспоминания о них были более яркими, чем когда бы то ни было.

Услышав смех, Мэри устремила свои ласковые серые глаза на группу молодых людей, игравших в отдалении в крикет. Там были Эван, ее старший сын, два его брата Джордж и Джеймс, а также их двоюродный брат Фрэнсис. Их пальто валялись беспорядочной грудой на траве, рукава рубашек закатаны до локтей.

Затем леди Мэри поискала глазами знакомую фигуру мужа: он как раз вместе с герцогом ровным шагом спускался по отлогому склону. Они были поглощены разговором, и леди Мэри даже догадывалась, о чем они могут беседовать: скорее всего об угрозе надвигающейся войны, которая все выше поднимала свою безобразную голову. Леди Мэри с облегчением заметила, что Тсренса не беспокоит его старая рана, впрочем, в такие вот теплые дни она редко напоминала о себе. Обычно лишь в долгие зимние месяцы с их пронизывающим холодом его раненая нога мучительно ныла, хотя он и не показывал виду, что страдает. Теренс не из тех, кто любит жаловаться и принимать утешения от близких. Но это, конечно же, не мешает всячески о нем заботиться, подумала леди Мэри, и ее обычно такие ласковые серые глаза блеснули сталью. Этот волевой взгляд был хорошо знаком генералу.

Мэри со вздохом подумала, что так и не смогла простить генералу то, что он вновь присоединился к своему полку. Пора бы уже забыть об этом, но она все еще продолжала помнить. Они прожили в Грин-Уиллоуз так много мирных, счастливых лет, поэтому даже в самых страшных кошмарах она не представляла себе, что Теренс по просьбе друзей и боевых товарищей-офицеров присоединится к войскам, сражавшимся на континенте. Все это время он, видимо, подумывал о возвращении на службу, но из любви к ней и ребенку, которого она носила в своем чреве, не принимал никакого решения до тех пор, пока в их дом не прибыла делегация офицеров, которая и уговорила его вернуться к своим солдатам. Она думала, что никогда не простит мужа за то, что он покинул ее и детей, хотя и сознавала, что отказ офицерам в их настойчивой просьбе обесчестил бы его, ибо был бы воспринят как проявление трусости с его стороны. Человек отнюдь не кровожадный, напротив, исполненный сочувствия к людям, Теренс все же почти всю свою взрослую жизнь был солдатом. Ему нравилось разыгрывать роль сквайра, но разве мог он не откликнуться на призыв к оружию, тем более что на полях сражений пали многие, кого он хорошо знал. Впрочем, как только Мэри увидела, что он, прихрамывая, с еще не зажившей рапой возвращается домой, то она сразу же забыла обо всех своих обидах и сделала все возможное, чтобы вылечить Теренса. За это время он успел получить генеральский чин, множество медалей за доблесть и даже титул баронета за свое служение королю и стране. Но в ее глазах это не имело ни малейшего значения, ибо все время, пока он отсутствовал, она молилась за его благополучное возвращение домой, в Грин-Уиллоуз. Слыша нынешние разговоры о том, что в колониях зреет недовольство и вот-вот разразится новая война, она радовалась, что теперь Теренс слишком стар, чтобы присоединиться к своему полку.

Тут внимание леди Мэри отвлекли голоса детей, с хохотом просивших, чтобы их раскачивали посильнее. Оказалось, что дети развлекаются, привязав качели к прочным сучьям деревьев. Выпрямляя ноги, они взлетали к небесам, чтобы тут же низринуться оттуда.

– Прелестная картинка, – проследив за взглядом Мэри, лениво заметила герцогиня. – Вот бы сидеть каждый день здесь, под деревьями, – мечтательно добавила она, смахивая белокурую прядку со лба спящей дочери, свернувшейся клубком у нее на коленях.

Леди Мэри улыбнулась:

– Ты всегда желаешь невозможного, и все же... – Подумав, она добавила: – Поздно или рано твои желания сбываются. – Сын Сабрипы, который лежал с сонными глазами, уронив свою золотистую головку на ее колени, задремал. Мэри, усмехнувшись, притронулась к его мягкой щечке. – Эти двойняшки, вероятно, немало удивили Люсьена.

– У него нет особых причин удивляться. Это его собственная работа, – ответила герцогиня с озорным блеском в глазах, который напомнил сестре о маленьком проказнике Робине.

– Одно время, – продолжала леди Мэри, – я думала, что Ри Клэр будет твоим единственным ребенком. Она, несомненно, стала прелестной молодой девушкой. Но я всегда считала и продолжаю считать, что она и ребенком была необыкновенно хороша. Ри Клэр очень походит на тебя, Рина, особенно глазами. Но волосы у нее золотые, как у Люсьена.

– Люсьен говорит: «Как хорошо, что она не унаследовала твою вспыльчивость». Но я иногда думаю, – сказала герцогиня, – не лучше ли сразу излить свой гнев, чем позволить ему подолгу перекипать в душе. Такой именно характер у Люсьена. Когда в нем накапливается гнев, разверзается настоящий ад. В этом отношении Ри похожа на Люсьена. С виду кажется томной, даже кроткой, но в ее душе может подолгу кипеть ярость. Она вынашивает свою месть, язвительные сарказмы, а затем с ошеломляющей внезапностью наносит удар.

– Согласитесь ли вы с Люсьеном на брак между Ри Клэр и графом Рендсйлом? – с любопытством спросила леди Мэри, и по лицу ее промелькнула какая-то странная тень.

Герцогиня улыбнулась:

– Я знаю, Ри уже пора замуж, но она еще такая юная.

Что до нас, то мы не видим необходимости торопиться с ее замужеством. И мы не уверены, что граф – самый подходящий жених.

Леди Мэри тоже улыбнулась:

– Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь покажется вам с Люсьеном подходящим женихом. Уэсли Лоутон, во всяком случае, как будто бы симпатичный молодой человек, – добавила она, отыскав глазами молодую парочку, прохаживающуюся вдоль озера вместе с Ричардом и его женой. – А вот я считаю, что Ричарду повезло. Мне нравится Сара.

– И мне тоже, – согласилась герцогиня. – Я довольна, что в ожидании первого ребенка он привез ее домой, в Камарей. Мы позаботимся, чтобы все прошло хорошо. Да и что неожиданного может случиться, если роды будет принимать Роули? Я порой поклясться готова, что она смыслит в медицине больше любого врача; но ведь за исключением года, проведенного ею в Лондоне, она всю свою жизнь прожила в Камарее, работала служанкой, при этом настойчиво утверждает, что у нее нет более заветного желания, чем жить и умереть там, где она родилась. Дом ее здесь, говорит она, и нигде больше. Роули очень любит Ричарда с его рыжими волосами. И проследит, чтобы ничто не угрожало жизни его жены или первенца.

– Честно говоря, я скучаю по Ричарду, – призналась герцогиня. – Но он явно предпочитает жить в Шотландии; что ж, там его наследственное владение. Могу предположить, что дедушка был бы очень доволен. Хотя, вероятно, счел бы, что Ричард чересчур англизировался. Что до Ри, – сменила герцогиня тему, задумчиво наблюдая за дочерью и явно влюбленным графом Рендейлом, – у нас еще есть время. Тем не менее на ее руку было уже немало претендентов: одни джентльмены, слишком бедные, видимо, надеялись обрести состояние с помощью женитьбы, другие, стареющие повесы, стремились устроить свою семейную жизнь, пока еще'не поздно, третьи, искренне влюбленные, старались завоевать Ри с помощью стихов, что, можете мне поверить, иногда нагоняет жуткую скуку. До сих пор мы без особого беспокойства отклоняли их предложения, ибо Ри не желала иметь ни с кем из них ничего общего. Однако у меня есть основания полагать, что Люсьен наводит почти на всех женихов сильный страх, ибо нет более придирчивого отца, чем исправившийся повеса.

– Да, вполне могу себе представить, как их пугает Люсьен, особенно если у кого-то из них совесть нечиста. Когда Мэгги и Анна подрастут, – уверенно заметила леди Мэри, – боюсь, что Теренс будет вести себя как истинный генерал. Как бы он не заставил добрую половину женихов завербоваться в армию, чтобы угодить ему или ускользнуть от его орлиного ока, – добавила она с добродушным смешком. На какой-то миг она задержала взгляд на муже, затем перевела его на подернутые рябыо воды озера.

Улыбка леди Мэри Флетчер истаяла, как облачко в небе, глаза ее потемнели от каких-то тайных мыслей. В уме с головокружительной быстротой появлялись и исчезали знакомые и незнакомые лица, мелькали странные пейзажи и происходило что-то смутное, нe вполне явственное.

– Что с тобой? – участливо спросила герцогиня, заметив какое-то странное выражение на обычно безмятежном лице Мэри. – Что-то не так? Ты себя плохо чувствуешь? Может быть, тебе поможет глоток вина... – Тут герцогиня осеклась. Ее осенила внезапная мысль, и она почувствовала, что по ее жилам разливается холод. – У тебя было видение, Мэри? Поэтому ты и приехала в Камарей на день раньше? – спросила она надтреснутым голосом.

Леди Мэри Флетчер медленно повернулась к сестре, ибо слишком давно жила с проклятием второго зрения, чтобы не понимать всего значения своих видений.

Она не могла и не хотела лгать, тем более Сабрине: Сабрина должна знать правду.

– Да, Рина, – спокойно произнесла Мэри, подтверждая худшие опасения сестры, – у меня было видение.

– Боже, у тебя так давно их не было. Я почти забыла о них, – сказала герцогиня, обращаясь скорее к себе, чем к Мэри. Ее лицо выдавало внутреннюю озабоченность.

– Я знаю, – печально ответила Мэри, – я также надеялась, что навсегда избавилась от этих проклятых видений. – Ее голос прозвучал с необыкновенной резкостью.

На ресницах у Мэри дрожала одна-единственная слеза, когда ее темнеющие серые глаза встретились с обеспокоенными глазами сестры.

– Жизнь складывается так идиллически. Видно, слишком идиллически. Если бы только я могла тебе сказать, Рина, чего именно опасаюсь, – сказала она почти извиняющимся тоном, стиснув пальцы в кулачки. – Я чувствую себя такой беспомощной. Да и всегда чувствовала. Это проклятое второе зрение не приносит мне ничего, кроме страхов. Иногда мне кажется, что лучше бы какое-то ужасное событие произошло без всякого предупреждения, чем знать, что оно приближается, ожидать его, не в силах при этом предотвратить. – Она подавила всхлип. – Осознаешь ли ты, что сто лет назад меня бы сожгли как ведьму за эту способность предвидеть будущее?

– О, Мэри, дорогая, милая Мэри, – вздохнула Сабрина, – если бы только я могла помочь тебе. Если бы могла избавить от этих мучительных видений, которые буквально сжигают тебя, но ты знаешь, что это не в нашей власти. Так уж назначено судьбой... Мэри, – мягко сказала Сабрина, стараясь утешить сестру, – вспомни, сколько раз ты помогала нам. Сколько раз спасала Ричарда и меня от неминуемой смерти... Может быть, и это видение поможет тебе предотвратить что-то ужасное? А теперь, пожалуйста, дорогая, – умоляюще произнесла она, пытаясь согреть холодную руку Мэри в своей, – расскажи, что ты видела. Поделись со мной.

– Вокруг меня вода, Рина, – начала Мэри хриплым от страха голосом. – Вокруг меня глубокая вода, нет, темная вода. Вокруг меня бурлит темная вода. Я почти чую исходящий от нес гнилостный запах. Она как будто оскверняет меня, как будто стремится засосать. Такая черная, такая ужасная вода! – вскричала Мэри, пряча лицо в ладонях. – Кругом – холод. Безграничный ужас. И смерть, – шепотом добавила она. – Я вижу что-то золотое, что-то сверкающее в глубине, как звезда. – От напряжения голос ее звучал сипло. – И я вижу драконов. Господи, помоги мне! Ты, наверное, считаешь, что я сошла с ума, Рина, потому что вижу драконов. Они странно ухмыляются, с ревом разевают пасти, от них исходит опасность. Я вижу отвратительных красных и зеленых драконов. Они как будто преследуют меня. Иногда мне хочется отмахнуться от них, иногда я хочу в ужасе бежать. Я в таком смятении, Рина!

Мэри подняла свое искаженное лицо и посмотрела на теплое летнее небо, со странной жадностью заглатывая воздух.

– Ты должна ненавидеть меня. Презирать за то, что я сею страх своими прорицаниями в Камарее, но, Рина... – Мэри до боли крепко схватила руку Сабрины. – Я вижу твое лицо – и оно полно горя. Я вижу твои глаза – и они полны ужаса. Как же я могу не предостеречь тебя? – умоляющим тоном проговорила она.

Сабрина, герцогиня Камарейская, с трудом проглотила застрявший у нее в горле комок, ее рука невольно крепче обняла спящего на коленях невинного ребенка. Глаза обыскали весь горизонт – в поисках чего? Что могло случиться, готовя неожиданную беду? Какую опасность могло представлять – и для кого? Сабрина наблюдала, как к ней приближается Люсьен вместе с Теренсом. Она испытывала отчаянное желание подбежать к мужу, чтобы почерпнуть у него утешение и силу, но не могла двинуться с места, не могла выдавить ни звука. Ужасное видение Мэри обволакивало, парализовывало; Сабрина только беспомощно взирала на тех, кого так любила, зная, что какой-то трагический удар поразит Камарей в самое сердце. А ей остается только сидеть и ждать, когда наконец случится непоправимое.

Глава 3

Венеция, осень 1769 года

Под мостом Вздохов, оставляя мелкую рябь на темных водах Рио-де-Палаццо, тихо проплывала неглубокая черная гондола. С одной стороны канала, украшенный ажурной резьбой, с арками и колоннами из розового и белого мрамора, светло сиял Дворец дожей. С другой его стороны темнело приземистое здание поцци, мрачной тюрьмы, где томились несчастные узники. Именно зловещей близостью тюрьмы и объяснялось название «мост Вздохов». Никто из тех, кто пересекал этот скрытый мост и оказывался в сырой камере, уже никогда больше не обретал свободу, никогда не переходил через мост в обратном направлении.

Закутанная в траурную одежду безмолвная женщина, сидевшая в гондоле, возвращалась из церкви Сан-Джорджо-Маджоре, где, терзаемая скорбью, она попрощалась с единственным человеком, которого по-настоящему любила. Стоя на корме, гондольер медленными ровными гребками рассекал воду, направляя гондолу подлинным, извилистым и узким боковым каналам, которые как бы ввинчивались в самую сердцевину города, некогда гордой сверкающей жемчужины Адриатики. На солнце еще сверкали большие купола базилики Святого Марка. Во многих мраморных дворцах, где некогда жили могущественные купцы, князья, и ныне еще оставались избранники судьбы, проводившие здесь свой драгоценный досуг, но и город, и его жителей разъедала какая-то ядовитая плесень. Она несла с собой разрушение фундаментам домов, вырождение сердцам и душам венецианцев.

В гондоле, которая продолжала свой путь сквозь тлетворный дух, что царил здесь повсюду, сидела Ла Роза Тристс, Печальная Роза, одна из самых привлекательных и порочных куртизанок Венеции. Своим прозвищем она была обязана тому, что одевалась во все черное, вкалывая в волосы единственную алую розу. Печальная Роза была окружена таинственностью, ибо никто никогда не видел ее лица. В этом городе, где принято ходить в масках, аристократ и крестьянин, знатная госпожа и проститутка, герцог и жиголо свободно общались между собой, не опасаясь разоблачения. Печальная Роза держалась совершенно обособленно, ее лицо и настоящее имя оставались тайной даже для самых пылких и щедрых поклонников. Но все венецианцы знали, что она прекрасна, некоторые даже говорили – как мадонна. Случалось, что на кое-каких карнавалах и балах Печальная Роза появлялась в черной шелковой маске, прикрывающей лишь часть лица. И тогда можно было видеть ее классические черты, своей невинной красотой напоминавшие лик ангела: светлоглазая и светловолосая, она походила на сверкающую в полуночном небе звезду.

Почему Печальная Роза носит черное платье и алую розу, никто из венецианцев не знал точно, но некоторые – те, кто был не слишком добр и завидовал ее популярности, – говорили, что таким образом она хочет привлечь к себе всеобщее внимание. Однако кое-кто утверждал, что она одевается так потому, что ее семья и ее возлюбленный погибли в кровавой вендетте, а теперь она простилась и с последим из тех, кого любила. Ее горе, во всяком случае, было совершенно искренним, ибо недавно она потеряла любимого брата Ле Принчипе Беондо – Светловолосого князя, как его называли богатые знатные дамы, при которых он состоял в роли чичисбея. Его нашли в грязных водах канала со стилетом в спине.

Красавец с аристократическими манерами, ее брат пленял пресыщенных венецианок, мужья которых вынуждены были искать платных развлечений на стороне. Для своих дам он служил телохранителем, слугой, доверенным компаньоном, привольным шутом и возлюбленным – всегда готовым выполнить любое их поручение. Возможно, в последний раз Светловолосый князь слишком усердно выполнял свои обязанности чичисбея, и какой-то ревнивый муж решил освободиться от соперника. Или, может быть, какая-нибудь прежняя разгневанная любовница из знатных дам захотела вернуть его себе, а он с презрением отверг ее просьбы. Или Светловолосый князь обратил благосклонный взгляд на жену или любовницу какого-нибудь мстительного господина. Говорили, что он способен презрительно и насмешливо обходиться с теми, кого считает ниже себя, или с теми, перед кем у него нет необходимости заискивать. Слишком часто, перебрав портвейна и пунша, Светловолосый князь давал волю своему языку, с которого так и сыпались язвительно-саркастические замечания. Его насмешки не щадили никого, кроме. Печальной Розы, и, « однако, никто не имел ни малейшего понятия о том, что происходило между ними в роскошном дворце, который они снимали возле Большого канала.

– Лс Принчипе Беондо э морте!– послышался резкий крик среди темных теней, окутывавших канал, по которому скользила гондола с куртизанкой. Вот она проплыла под мостом, где стояло множество людей, среди них и те, кто искренне оплакивал смерть Светловолосого князя. На воду вокруг гондолы посыпались розы. С моста послышались горестные крики.

Какой-то человек весь в черном внезапно рассмеялся, его худые плечи задрожали, и чем сильнее била их дрожь, тем громче становился смех. Гондольер нервно перекрестился, смех наконец оборвался, превратившись в судорожные рыдания. Человек в черном, захлебываясь, рыдал и рыдал.

Печальная Роза подобрала дрожащей рукой единственную розу, упавшую ей прямо на колени, и, прижав к губам, стала вдыхать сладостный запах. Итак, ее брат мертв. В этот самый день его погребли, и она осталась одна в своем изгнании. Как посмел он покинуть ее? Как посмел обречь на муки одиночества? Господи, она вытащила бы его из могилы, если бы такое было возможно. Он не имел права умирать. Ни малейшего!

Гондола подплыла к причалу перед стройным, благородного вида палаццо. Широкие мраморные ступени, спускающиеся к воде, были заполнены ливрейными лакеями, готовыми подхватить госпожу, как только ее атласные туфельки ступят на разостланный на лестнице ковер.

Никогда еще прежде ступени не казались Печальной Розе такими крутыми, она покачнулась, но тут же, прежде чем услужливый лакей успел прийти на помощь, вновь обрела равновесие. Решительно поднявшись по лестнице, Печальная Роза величественной походкой вошла через резную дверь в свой дом. Когда она проходила по холодным мраморным плитам пола, ее черные юбки шелестели. Держась рукой за балюстраду, Печальная Роза поднялась по витой лестнице в свои личные апартаменты. Слегка наклонив прикрытую вуалью голову, она вошла в высокие двери. Вместе с обстановкой в стиле рококо в широких настенных зеркалах многократно отразилась и ее черная фигура. Позолоченные, все в резных узорах столики и обтянутые алым шелком кресла и диваны наполняли комнату игрой своих цветов. С разрисованного фресками потолка свисали сверкающие канделябры, изукрашенные цветами. Остановившись, Печальная Роза молча наблюдала за дрожащими на стенах и потолке отблесками капала.

– Ми скузи), синьора, – послышался голос Софии, самой преданной, не отходившей ни на шаг от своей госпожи служанки. Она говорила тихо, почти шепотом, чтобы не потревожить любимую госпожу. – Я сказала ему, что вы не хотите его видеть, но он настаивает, – произнесла она, ломая руки. – Я сказала, что сегодня вы похоронили своего брата. Что вы в большом горе и не хотите его принять.

– И кто это смеет меня беспокоить? – поднимая глаза, спросила Печальная Роза. Извиняющийся голос служанки нарушил ход ее горестных мыслей.

– Я, – сказал граф Никколо Расгьери, вставая с кресла. До сих пор высокая бархатная спинка скрывала его от взгляда Печальной Розы. Он направился к ней навстречу, всем своим видом показывая, что имеет полное право быть в ее салоне. Граф был очень элегантен, с надменной посадкой головы. По всему видно было, что он потомок многих поколений богатых, привилегированных аристократов. Он был уже не молод, на его худощавом лице лежали отпечатки долгих лет разгула и сибаритства; от орлиного носа к чувственному рту пролегали глубокие складки. На губах, казалось, навечно застыла презрительная усмешка, в ссутулившихся плечах скопилась сильная усталость. Но истинные его чувства выдавало усталое, пресыщенное выражение глаз.

– Никки, – выдохнула Печальная Роза имя своего друга и возлюбленного и после мгновенного колебания кинулась в знакомые объятия человека, которого знала более пятнадцати лет.

Глядя поверх ее покрытой вуалью головы на Софию, он повелительным жестом приказал служанке удалиться. Она ушла, явно разочарованная тем, что утешать ее госпожу будет кто-то другой.

– Он мертв, Никки, – вскричала Печальная Роза, – навсегда покинул меня! Как я буду жить без него? Он был как бы половиной меня. Я буду так горевать по нему, Никки, – прорыдала она, затем подняла глаза на высокого графа, крепко державшего ее в объятиях. – Но у меня все еще остаешься ты. Ты всегда приходишь, когда я нуждаюсь в тебе больше всего. Почему, хотела бы я знать? – спросила она, и сквозь прорези в маске странно блеснули ее бледно-голубые глаза.

Граф улыбнулся:

– Потому что я прихожу по своей доброй воле. Я ничем тебе не обязан. И нас не связывают никакие узы. Вот почему мы по-прежпему друзья. Мы понимаем друг друга, моя дорогая. Ты не требуешь от меня соблюдения каких-то своих правил, точно так же поступаю и я. Никогда не сужу тебя. Принимаю такой, как ты есть. И ты принимаешь меня таким, как я есть.

– И ты никогда не хотел, чтобы я перестала быть куртизанкой? – задала она наконец вопрос, который волновал ее вот уже много лет. – Чтобы я могла гордо войти в твой дом, встретиться с твоей женой, не боясь ее пренебрежения? Граф рассмеялся, крепко стискивая в своих руках Печальную Розу, которая при звуках его смеха напряглась в негодовании и попыталась вырваться.

– Не приведи Господь, чтобы такое когда-нибудь случилось. Ты бы не выдержала ее чопорности. К тому же тебе нечего стыдиться, иногда я.даже недоумеваю, есть ли между вами какая-либо разница. Она называет себя графиней, а ты называешь себя... – Не договорив, он пожал плечами. – Но у нее, как и у многих аристократок в этом городе, были любовники. Ты же, дорогая, по крайней мерс честна сама с собой.

– Спасибо, – с легким сарказмом сказала Печальная Роза. – Вот уж не подозревала, что вызываю у тебя такое восхищение.

– Конечно, я подозреваю, что в твоем прошлом есть много такого, о чем ты мне никогда не расскажешь, – ровным голосом, но словно упрекая ее за это, продолжал он. – В твоих манерах и в твоей осанке есть многое от знатной дамы. Но ты никому не подражаешь. Зато в подражание тебе многие знатные дамы Венеции носят черное, хотя с тобой в этом они не могут сравниться.

Печальная Роза глубоко вздохнула:

– Ты так добр ко мне. Мне уже легче на душе. Я знаю, ты никогда особенно не любил моего брата, но он был для меня всем. – В ее глазах замерцали слезы. – И вот теперь, с его смертью, у меня не остается ничего. Ничего. Прошлое безвозвратно миновало. Я осталась одна. А вскоре и ты покинешь меня.

– Нет, – с решительным блеском в глазах возразил граф, привлекая ее к себе. – Я заставлю тебя забыть обо всем, моя Печальная Роза. Ты будешь думать только обо мне, обо мне одном. Отныне мне будет принадлежать каждый твой вздох. Я добьюсь, чтобы ты снова улыбалась, чтобы ты снова рыдала от любви, – обещал он, сливая свои губы с ее губами, заставляя ее забыть о своем горе под напором его страсти.

Неожиданным движением он поднял Печальную Розу на руки и направился с пей в спальню, которую знал так же хорошо, как свою собственную; там с необычной для него нежностью он положил ее на так хорошо знакомое ему меховое одеяло. И опытными руками начал раздевать, обнажая облаченное в черный шелк стройное алебастрово-белое тело.

– Ты и сейчас так же прекрасна, как пятнадцать лет назад, Когда я впервые лег вместе с тобой, – прошептал граф и, привстав, снял с себя одежду. Он смотрел на ее гладкую кожу, такую бледную и прозрачную, на грудки, маленькие и нежные, как у молодой девушки, и страсть нахлынула на него с такой силой, как будто ему было лет двадцать и он лежал в постели со своей первой женщиной. Ее пышные серебристо-золотистые волосы ниспадали до самых бедер, дразня его полускрытой тайной.

– Ты льстишь мне, Никки, но правда меня не волнует. Я знаю, что я уже не юная девушка, – сказала Печальная Роза без всякого сожаления. – Я потеряла атласную гладкость кожи, по зато приобрела опыт. – Приподнявшись, она притянула его к себе. – Я могу доставить тебе куда большее удовольствие, чем шестнадцатилетняя девица. Так что это честная сделка, я думаю. – Его ищущий рот нашел ее губы. – А теперь заставь меня забыться. Заставь меня забыть весь мир, кроме нас двоих. Никакое воспоминание не должно нам мешать. Во всяком случае, не сейчас, Никки. Не сегодняшней ночью.

В течение нескольких последующих педель Печальную Розу можно было видеть с графом Никколо Расгьери на всех балах, карнавалах, званых вечерах и всякого рода увеселительных собраниях в Венеции. Везде и повсюду – и в сверкающих великолепных палаццо вдоль Большого канала, и в убогих игорных притонах в узких боковых улочках Печальная Роза искала и находила развлечения. И после того как граф уехал из Венеции в свои поместья на континенте, Печальная Роза продолжала беспокойно блуждать по городу, ища кого-нибудь или что-нибудь, что могло бы принести ей забвение.

Но на погибельном, ведущем к самозабвению пути Печальной Розы встала непреодолимой преградой случайная встреча, подслушанный разговор, и с них началась ужасающая цепь событий, которых даже в самых невероятных снах не мог предвидеть ни один из их участников. Последствия этой встречи, подслушанного разговора сказались далеко за пределами спокойных венецианских каналов.

Произошло это на маскараде в палаццо Чальцини. Большой бальный зал был наполнен людьми всевозможных сословий и занятий; здесь были священники, прятавшиеся под носастыми масками и капюшонами из черного шелка, и обедневшие аристократы, и нищие, скрывавшие свои истинные лица и положение под домино, и богачи с унизанными драгоценными кольцами пальцами, способные проматывать крупные суммы за игорными столами и свободно вращавшиеся тут среди простонародья.

Печальная Роза, облаченная в черный бархат, с кроваво-алой розой, воткнутой в псиапудрепные серебристо-золотистые волосы, с уверенной грацией переходила от группы к группе, с небрежной беглостью говоря по-французски, по-итальянски или по-английски, шутливо поддразнивая французского графа, который проиграл деньги итальянскому лодочнику, или выговаривая английскому лорду за допущенную им дерзость, хотя она и знала, что еще до наступления ночи, возможно, договорится с ним о свидании.

При дворе некоронованной владычицы Печальной Розы собралось множество поклонников, каждый из которых надеялся, что ему удастся провести с ней наедине хотя бы час. Чем не доказательство мужественности – провести ночь любви с куртизанкой, милости которой не удостаивались иногда даже самые титулованные особы? С полным вина хрустальным кубком в одной руке и черным веером в другой Печальная Роза циничным взглядом обозревала свой королевский двор. Привычное зрелище пестрой и шумной толпы вокруг навевало на нес скуку.

Неожиданно внимание Печальной Розы привлек чей-то громкий хриплый смех, и она обратила презрительно-насмешливый взгляд своих бледно-голубых глаз на женщину, которая посмела нарушить ее размышления. Смеялась некая дородная особа, по всей видимости, привыкшая быть в центре внимания; некогда она, быть может, приковывала взоры-своей красотой, теперь же лишь громким своим голосом. Ее лицо частично закрывала черная овальная маска, позволявшая, однако, видеть трясущийся от смеха двойной подбородок. Припудренные волосы были высоко взбиты и перехвачены жемчужной нитью, петли которой она скрепила рубиновыми и бриллиантовыми заколками. Невероятно туго затянутая в корсет дама была одета в алое камчатное платье, но внимание Печальной Розы привлекла не наружность дамы, а имя, которое она, судя по всему, привыкла произносить.

Бледно-голубые глаза выделили из толпы молодого человека, спутника дородной дамы, который со скучающим видом вертел в руке снятую маску. Этот юноша, не старше семнадцати лет, был очень хорош собой, но в нем угадывался этакий баловень, брюзгливый молодой денди, держащийся за юбку своей мамаши. То, что он находился в центре внимания, очевидно, очень ему льстило, ибо он всячески рисовался перед окружающими, а на его лице играла самодовольная улыбка.

– ...он единокровный брат герцогини, – говорила графиня достаточно громко, чтобы ее слова долетали до слуха внимательно слушавшей Печальной Розы. – К сожалению, между герцогиней и моим покойным мужем, маркизом, который приходится ей отцом, были слегка натянутые отношения. Это чистая правда, – убежденно произнесла графиня, поймав на себе сомневающийся взгляд одной из слушательниц и помахав ей унизанной драгоценностями рукой. – Я могла бы поклясться в этом на могиле матери... Так вот, я была третьей женой Джеймса, а он – моим вторым мужем, но, как вы знаете, он был гораздо старше меня, – добавила она, презрительно фыркнув. – Герцогиня – дочь первой его жены. Невзирая на все ее богатство, их брак оказался крайне неудачным. Но я имею основания полагать, – продолжала графиня, выразительно пожимая толстыми плечами, – что маркиз несколько пренебрегал своими отцовскими обязанностями. Кто мог подумать, что его маленькая пылкая дочь в один прекрасный день выйдет замуж за герцога? Хотя ростом она невелика, но очень красива. Походит на моего Джеймса, он так гордился дочерью, когда встретился с ней. Но вот она, – графиня печально покачала головой, – она не из тех, кто забывает нанесенные им обиды, и так и не простила отцу того, что он пренебрегал детьми. Герцог, однако, человек благородный и очень, как вы знаете, умный. Он выделил Джеймсу весьма приличное содержание. Разумеется, такой богатый и влиятельный человек, как он, вполне может позволить себе быть великодушным по отношению к родственникам жены. Вы только представьте себе, – она гордо подняла голову с величественной прической, – я прихожусь родственницей герцогу Камарейскому. Самому влиятельному человеку во всей Англии. Это чистейшая правда.

Услышав имя, которое более десяти лет назад поклялась никогда более не произносить вслух, Печальная Роза застыла на месте, уподобившись черной мраморной колонне. При звуках этого имени ее сердце болезненно забилось в груди, а щеки жарко запылали.

– Однако же, когда мой возлюбленный Джеймс скончался, – продолжала графиня, прикладывая к глазам тонкий кружевной платок, чтобы осушить несуществующие слезы, – я подумала, что герцогиню следует уведомить о смерти ее отца. И еще я подумала, что с его смертью устранено препятствие, которое мешало ей повидаться с братом. Хотя бы ради приличия.

– Я не уверен, что хочу поехать в Лондон, – с недовольной гримасой заметил юноша, о котором шла речь.

Графиня резко ударила сына веером по руке так, что он даже вскрикнул.

– Попридержи язык. Пока что ты даже не приглашен в Лондон. А тебе следует благословлять свою судьбу, ибо я слышала, что Камарей, их наследственный дом, не уступает великолепием Версалю.

– Если не ошибаюсь, графиня, – приторпо-вежливым тоном сказала какая-то сомневающаяся вдова, – маркиз умер почти два года назад. Почему же вы так и не посетили герцогиню, которую считаете родственницей?

Графиня неприязненно покосилась на старую женщину.

– Должна вам сказать, сеньора Перелли, – проговорила она, невзирая на маску, сразу же узнав эту сующуюся не в свое дело венецианку, – что здесь, хотите верьте, хотите нет, совершенно особенный случай. – Графиня пожала плечами, выражая тем самым полное равнодушие к мнению синьоры Перелли. – Моя падчерица, герцогиня, и ее муж, герцог, хотя он и сущий дьявол, составили замечательную пару. Это просто поразительно. Вы же знаете, у него шрам на лице. Так вот, qii не только выглядит дьяволом, но и является им, – добавила она, воздевая руки, словно в молитве. – Вообще-то эти англичане – странные люди. Уж я-то знаю, ведь я прожила с маркизом более пятнадцати лет. Они бывают временами так холодны, не говоря уже об их стране. Словом, как я уже говорила, здесь совсем особый случай, ибо в то время, когда я написала герцогине, она родила двойняшек. Вы только представьте себе – двойняшек! А ведь герцог и герцогиня отнюдь не новобрачные, они живут в браке почти двадцать лет.

– В самом деле поразительно.

– Но кто же отец?

– Герцог, – уверенным тоном ответила графиня. – От своих друзей в Лондоне я слышала, а они хорошо осведомлены, что двойняшки рождаются в роду Домиников в течение многих поколений. Это дело обычное. К тому же они говорят, что оба ребенка – и мальчик, и девочка – светловолосые в герцога. Так что в его отцовстве сомневаться не приходится. Вот почему мне пришлось отложить поездку, – объяснила графиня. – Герцогиня очень плохо чувствовала себя после родов, что вполне естественно. И двое близнецов! Уже в таком возрасте. Это чрезвычайно... – Герцогиня осеклась, услышав какой-то странный крик.

– Кто это кричал? – спросила она, оглядываясь, а затем устремила сердитый взгляд на сына: – Это ты вопил так ужасно?

Молодой Джулио в изумлении открыл рот, на всякий случай отступил назад и только после этого негодующе запротестовал:

– Конечно, нет, мама!

– Я так и думала. В жизни не слышала такого странного крика. У меня просто мурашки по спине забегали, – сказала графиня, обмахиваясь веером. – Джулио, поди принеси своей маме чего-нибудь попить. Боюсь, как бы мне не стало дурно. Итак, о чем я говорила? Ах да... – продолжила графиня, провожая взглядом сына, прошедшего мимо пустого угла, где только что стояла Печальная Роза.

– Синьора, синьора! Что с вами? – в тревоге вскричала София, видя, с какой скоростью взбегает ее госпожа по большой лестнице, далеко позади оставив пыхтящую служанку, К тому времени, когда София добралась до дверей личных апартаментов госпожи, они оказались уже запертыми. София в нерешительности остановилась, с круглыми от страха глазами прислушиваясь к шуму внутри, который перемежался треском разбиваемого стекла.

– Боже мой! – пробормотала София, которая все никак не могла отдышаться отстрсмителыюго подъема по лестнице; в этот миг что-то тяжело грохнуло о дверь, она отпрыгнула и стала креститься, стараясь отогнать нечистую силу, которая довела ее госпожу до такого бешенства.

За закрытыми дверьми Печальная Роза ошеломленно оглядывала руины своей некогда элегантной спальни; ее прерывистое дыхание немного успокоилось, постепенно она овладела собой. Еще продолжая задыхаться, она повалилась на постель. Через открытые двери Печальная Роза видела разрушения, произведенные ею в своем будуаре, хотя уже не помнила, что все это дело ее рук.

– Двойняшки! – с недоверием и гневом вскричала Печальная Роза. – Да как он осмелился?! Родить двойняшек?! – Она перекатилась ла постели, выкрикивая что-то в меховое одеяло, приглушавшее все звуки, и ударяя по нему сжатыми кулачками. – Будь он проклят! Будь проклята его прогнившая, достойная ада душа. Это его, только его вина. Ненавижу, ненавижу! Подумать только, что он сделал со мной. Отнял у меня все, все, что у меня было. Ненавижу тебя, Люсьен!

С громким криком отчаяния Печальная Роза соскользнула с кровати. Перешагнув через свой плащ, она резким движением отбросила его и подошла к треснутому зеркалу, висевшему в центре одной из стенных панелей. Дрожащими руками стала развязывать шнурки, которыми, как всегда, прочно была прикреплена ее маска. Ни разу за последние восемнадцать лет не видела она своего лица без маски, ибо поклялась никогда не глядеть на него, но сейчас...

. Не раздумывая, она обнажила лицо и, глядя на зазубренный шрам, тянувшийся от подбородка к виску, шрам, навсегда нарушивший совершенную гармонию ее черт, издала почти нечеловеческий крик боли, отголоски которого зазвучали далеко вокруг. Шрам был безобразного красновато-лилового цвета. Начинался он в углу рта, что создавало впечатление гротескной усмешки. Чем дольше она смотрела на шрам, тем явственнее он принимал очертания небрежно начертанной буквы L: это было как клеймо, навечно поставленное Люсьеном.

Она все смотрела на странное отражение в зеркале, словно никак не могла поверить, что ее лицо обезображено. Сколько богатых венецианцев, и не только венецианцев, отдали бы все свое состояние, чтобы заглянуть под эту маску. Порой какой-нибудь влюбленный в пылу страсти или под воздействием выпитого вина (трезвый не посмел бы) пытался сорвать с нее маску. Но дюжие лакеи, стоящие около двери, тут же выпроваживали безрассудного джентльмена. Ее лицо видели лишь однажды, когда они впервые приехали в Венецию. Это. было еще до того, как она приобрела известность и большое влияние; теперь-то уж никто не посмеет ее оскорбить, у нее много могущественных друзей, в том числе и любовников, – достаточно одного ее слова, чтобы всякий, кто посмеет ее обидеть, исчез навсегда.

Она едва помнила тот вечер. У нее был ужин с одним мужчиной, и, прежде чем она поняла, что он собирается сделать, тот сдернул маску с ее лица. Ужас, который отразился в его глазах, когда он увидел ее обезображенное лицо, причинил ей невыносимую боль. И до сих пор причинял, когда она вспоминала об этом случае. Она не могла припомнить, что случилось сразу же после этого, помнила только, что, когда Перси вошел в комнату, она стояла над человеком, в чью грудь был всажен обеденный нож. Перси помог ей спрятать тело, и никто ничего не узнал об исчезновении этого наглеца. Но она получила бесценный урок, и никому больше не удавалось захватить ее врасплох. Даже граф никогда не видел ее лица. Он уважал ее тайну и те причины, по которым она ее сохраняла. Возможно, он даже испытывал возбуждение при мысли, что проводит ночи с женщиной, которую мог бы не узнать, сними она маску. Это чувство разделяли многие мужчины. Они наслаждались окружавшей ее тайной, но только она знала правду.

Настоящее ее имя не Печальная Роза, ее зовут Кейт. Леди Кэтрин Андерс, внучка седьмого герцога Камарейского, двоюродная сестра Люсьена Доминика, девятого герцога Камарейского. Именно ей с Перси должен был принадлежать Камарей, а вовсе не Люсьену. Перси был ее братом-близнецом. А теперь у Люсьена двойняшки. И они с Перси были двойняшками!

Все удивляются, почему она ходит в черном, а ведь это траур. Траур по всему, что она потеряла, по всему, что обманом забрал дорогой кузен Люсьен. Она всегда носила траур по Камарею, а теперь носит траур по единственному человеку, которого любила. По Перси. По дорогому, милому Перси. И еще она носит красную розу. В память об Англии. О любимой Англии. Ее родине, откуда ее изгнал Люсьен.

Люсьен украл у нее все, думала Кейт, изумленно глядя на свое обезображенное лицо и проводя пальцами по шершавому шраму. А вот теперь по его вине умер Перси. Глаза Кейт обратились к чудом уцелевшей картине. Она была задрапирована черным крепом и вполне могла быть портретом Кейт. Но это был портрет молодого человека в черном бархате, судя по покрою его одежды написанный лет двадцать назад. Красиво очерченные губы сложены в прелестную улыбку, а в глазах цвета хереса – насмешливое выражение. Он удивительно хорош собой, само совершенство. Ее копия, но в мужском варианте. Вспоминая времена, проведенные вместе с братом, особенно годы, прожитые в Камарее, Кейт сквозь набежавшие слезы видела лицо Перси. В глубине ее души тлели гнев и возмущение, когда она думала об удивительно беззаботных днях, предшествовавших их изгнанию из Камарея.

Они всегда были вместе, и это естественно. Даже ее короткий брак с лордом Чарлзом Андерсом не повлиял на ее близость с Перси, ибо и муж не смог преодолеть того особого чувства родства, которое свойственно всем близнецам. Разумеется, она никогда не любила Чарлза, поэтому он никак не мог быть соперником Перси. Она вышла за Чарлза лишь из-за его богатства и титула. От своего отца, графа Гренборо, он должен был унаследовать большое поместье и титул. Но по воле судьбы граф пережил единственного сына, и после его смерти, на следующий год, титул перешел к одному из кузенов. В мгновение ока она оказалась состоятельной вдовой, однако титул графини ускользнул от нее.

Жена Перси, леди Энн, вообразила, что может вытеснить Кейт из его сердца. Однако это ей не удалось. Он не мог покинуть свою Кейт, ибо составлял с ней одно целое, друг без друга они просто не могли существовать. Перси женился на леди Энн только ради денег. Он и Кейт уже давно истратили все, что досталось ей от покойного мужа, и отчаянно нуждались в деньгах. Но его женитьба не спасла их, ибо все, чем располагала леди Энн, быстро растаяло в Венеции. И как же поступила эта мышка, жена Перси, когда наступили трудные времена? Бежала обратно в Англию, под крылышко семьи, предоставив Перси и Кейт самим бороться за свое существование. В сущности, Кейт была рада бегству этой английской мисс, прихватившей с собой и своих маленьких сопливцев. Она никогда не могла понять, почему Перси их усыновил. Кейт усмехнулась при мысли о том, что отныне беглянка стала вдовой, но узнает об этом лишь по прошествии долгого, очень долгого времени.

Они с Перси были людьми сильными и сумели пережить эти первые длинные венецианские зимы. Однако Кейт всегда помнила, что их судьба должна была бы сложиться совсем по-другому. Не родись Люсьен на свет Божий, они с Перси были бы законными наследниками Камарея. Купались бы в золоте, обладали большим влиянием. Но нет, они остались бедными кузенами, которым выделяют лишь жалкие гроши. Кейт смотрела в зеркало, словно загипнотизированная, не в силах оторвать глаз от обезображенного лица. Она вспоминала, какую мучительную боль испытала в тот день в убогой английской гостинице, когда пистолет, за обладание которым боролись Перси и Люсьен, случайно выстрелил. Пуля рикошетом вспорола ей щеку, и, обливаясь кровью, она упала. Пролитая в тот день кровь должна была принадлежать не ей, а Люсьену.

Все произошло совсем не так, как они задумали, – обычная, впрочем, история, когда дело касается Люсьена. Он словно был заговорен. Кейт хрипло рассмеялась, вспомнив, сколько раз они покушались на жизнь дорогого кузена. Но ничто не брало его, как кота с девятью жизнями. Прошло уже семнадцать, даже восемнадцать лет с тех пор, как она в последний раз видела Люсьена, и, должно быть, он израсходовал почти все свои жизни. Вероятно, даже все, кроме одной-единственной, последней.

Вздохнув, Кейт медленно подошла к кровати и, усталая, легла на мягкий мех. Ей хотелось спать. «Нет, спать еще не время, – подумала она. – Я должна поразмыслить». Перси мертв, уже в который раз напомнила она себе. Ее милый Перси мертв, а Люсьен жив. Ее близнец-брат мертв, а Люсьен родил близнецов.

Оглядывая свою разгромленную спальню, Кейт растирала пульсирующие виски. Ее глаза потускнели от невыносимой боли. Надо что-нибудь изобрести, говорила она себе. Должен же быть какой-нибудь способ заставить Люсьена заплатить за все, что он совершил против них с Перси. Нельзя допустить, чтобы Люсьен ушел от мести. Да, решила Кейт, зарываясь обезображенным лицом в шелковистый мех, Люсьен заплатит – и заплатит дорого. Она придумает, как покарать его, но пока... пока лучше всего уснуть. Завтра будет достаточно времени, чтобы обдумать, как отомстить Люсьену Доминику, герцогу Камарейскому.

Глава 4

В туманных небесах над широко раскинувшимся Лондоном начинали расползаться сумерки поздней осени. Из тысячи труб, сложенных из красного кирпича или отлитых из портлендского цемента, поднимались клубы темно-серого дыма. Поддерживая огонь в каминах, лондонцы боролись с сыростью и холодом, наползавшими с Темзы. В преддверии вечера окончательно улетучивалось последнее тепло дня. Согреться мечтали все: бедные семьи, жители индустриальной восточной части города, бережно тратящие скудные запасы угля, добродушный домовладелец, потирающий руки перед потрескивающим огнем в гостинице или таверне в Уайтчепле или Лаймхаусе, в приречных районах, деловитая служанка, топившая камин в изящно обставленном салоне в одном из особняков в таких модных местах, как Расселл, Беркли или Хановер. И все они вносили свою долю в этот толстый слой маслянистой сажи, которая опускалась на город.

По улицам все еще сновали уличные торговцы, расхваливая свои товары, позвякивая колокольчиками, чтобы привлечь внимание прохожих. Острый запах свежих устриц, которых по дешевке продавали с тележек, не менее едкий запах вчерашних креветок, продаваемых на каждом углу, смешивались со стойкий вонью отбросов, скопившихся в открытых сточных канавах, откуда только сильный ливень мог унести их в Темзу. Более приятные запахи – горячих булочек и пирогов – соперничали с запахами ослиного молока, свежих фруктов и овощей, которые продавали разносчики, сновавшие по узким булыжным улочкам Лондона.

Вдоль длинных, протянувшихся на много миль причалов возвышался целый лес мачт – они покачивались в такт с прибойными волнами. На поверхности извилистой Темзы виднелись бесчисленные корабли, принадлежавшие большим и малым приморским народам, которые вели торговлю со все расширяющейся, достигающей отдаленных рубежей Британской империей. Здесь были видавшие виды торговые суда под иностранными флагами, с низкой осадкой, барки с увязанным сетями грузом, люгеры, пустые шхуны, ожидавшие загрузки, перед тем как отправиться в путь, легкие рыболовецкие суда и речные баржи, хорошо изучившие и русло, и течение Темзы. Причалы были загружены до предела ящиками, тюками, бочками и сундуками всевозможных размеров и с самым различным содержимым. Экзотические ароматы кофейных зерен и бобов какао, мускатного ореха, чеснока, мелассы и кайенского перца из Индии, табака из колоний, а также всевозможных сортов китайского чая сливались с запахом пота докеров и матросов, которые таскали на себе тюки тончайших шелков, генуэзского бархата, тонких кружев из французских монастырей, мягких мехов с северо-западной территории для благородных дам, бочки с мукой, строевой лес из-за Атлантики и бочонки с выдержанным вином и бренди из подвалов континента.

Лондонский порт походил на оживленный пчелиный улей. Как бы усугубляя это впечатление, упряжки низкорослых, крепко сбитых кобовили более высоких суффолкских битюгов тащили тяжело груженные подводы. С реки стал наползать влажный клубящийся туман; рабочий день явно подходил к концу. Вскоре все рабочие удалились в тепло своей любимой таверны; воцарившаяся на пристани тишина казалась такой же оглушительной, как и недавний шум и грохот. В этой тишине можно было слышать лишь приглушенные голоса и смех, доносившиеся из дымных, хорошо освещенных таверн, поскрипывание мачт и плеск воды о деревянные сваи.

Пришедшее из Венеции торговое судно «Стелла реале» уже давно успело пришвартоваться, разгрузиться и освободиться от всех пассажиров. Последней на берег сошла странная троица: одетая во все черное женщина в плотной вуали, громадный лакей, двигавшийся с необычным для людей такого роста изяществом, и невысокая дряхлая старуха. Женщина и лакей хранили странное молчание, в то время как старуха непрерывно тараторила что-то на каком-то иностранном языке.

Троица села в наемный экипаж, который покатил по узким, извилистым, мощенным булыжником улочкам в старейшей части города. Время от времени ворчливый кучер прохаживался кнутом по развевающимся гривам своих серых коней. Из-под нависших бровей он бросал любопытные взгляды на сидящую рядом с ним на облучке молчаливую фигуру, которая, казалось, ничего не видела, ничего не слышала, не обращая внимания даже на царящий в воздухе холод.

– Эта ваша госпожа, – начал кучер, откидывая голову назад, – до чего странная женщина, даже на англичанку не похожа. Уж как я старался ей угодить. Добро, мол, пожаловать в Лондон. – Тут он с презрением сплюнул на мостовую. – А госпожа хоть бы взглядом меня удостоила. Только цедит этак свысока: «Я, мол, тебе, добрый человек, не дура какая-нибудь, поэтому говори со мной как подобает, если только ты способен на это, в чем я сильно сомневаюсь. Я, видишь ли, англичанка и говорю по-английски в тысячу раз лучше тебя. И не пытайся содрать с меня лишнее, потому что я знаю Лондон куда лучше, чем ты». – Кучер говорил как бы от имени богатой пассажирки, затем с плохо скрываемым осуждением фыркнул: – Вот я и спрашиваю вас: если она знает Лондон лучше меня, почему хочет объехать город? Может быть, у нее не все дома? И надо же такому случиться, чтобы мне досталась свихнувшаяся пассажирка, да еще в такую поганую ночь, как эта. Не поняла ни одного слова из всего, что я тут наболтал? – спросил он, окинув оценивающим взглядом свою безмолвную соседку. – Ну и ладно. Ну и плевать. Больно нужно с тобой связываться. Скажу только, что я человек честный. И не позволю, чтобы меня обвиняли во всяких там плутнях. Мне все равно, кто она там, англичанка или итальянка. Сколько положено, столько я и беру. И кто знает, что лопочет эта старуха на своем странном языке. А теперь, – добавил вконец расстроившийся кучер, поднимая к небу свои тяжелые брови, – надо бы остановиться, купить цветочки. Скоро уже стемнеет, и прежде чем мы поедем дальше... Смотри, куда прешь, сукин сын! Чтоб тебя черт побрал! Тебя и твою бабушку! – завопил кучер, грозя кулаком в перчатке паланкину, который пересек им дорогу перед мощными передними ногами лошадей.

Прислушиваясь изнутри экипажа к знакомым голосам Лондона, леди Кэтрин Андерс усмехалась под своей вуалью. Ругательства, извергавшиеся на головы не только лакеев, которые несли паланкин, но и на головы членов их семей, звучали в ее ушах, словно музыка, ибо нигде в мире не услышишь и не увидишь того, что можно услышать и увидеть только в Лондоне. «И как же я по всему этому соскучилась», – думала Кейт, отодвигая кожаную штору с окна и всматриваясь во все окружающее горящими глазами, не в силах наглядеться до такой степени, чтобы заглушить мучительную боль в душе.

Переполненные экипажами и пешеходами улицы были с обеих сторон окаймлены аккуратными рядами узких магазинов с витринами и красочными вывесками над стеклянными дверями. Начиная с аптекарей, плотников и продавцов гравюр и эстампов и кончая издателями, шорниками и окантовщиками – все надеялись услышать звон колокольчиков, возвещающих о приходе покупателей и заказчиков.

Когда экипаж остановился у перекрестка, Кейт увидела запряженную шестеркой лошадей великолепную карету; на запятках у нее, крепко держась, чтобы не свалиться, стояли лакеи в ливреях, а впереди, расчищая путь, скакали всадники. Кейт узнала герб на дверях кареты; интересно, пощадило ли время его носителей? Откинувшись назад на кожаную спинку сиденья, она попробовала догадаться, куда направляются ее старые знакомые. Раплегх и Воксхолл, увеселительные парки, на зиму обычно закрыты; будь они открыты, их завсегдатаи могли бы слушать музыку Генделя в павильоне, ужинать в полночь в уединенных альковах или встречаться на темных дорожках.

Когда кучер пересек дорогу и большие колеса скользнули по булыжникам, голова Кейт метнулась. Она прятала лицо среди мягких лепестков роз, купленных сю у худой замарашки возле собора Святого Павла. Купол этого великолепного собора возвышался над городом, как драгоценная корона. С глубоким удовлетворением вдыхала Кейт сладостный запах английских роз – наконец-то она в Англии.

Экипаж покатил по Стрэнд, старой улице, соединяющей тщательно распланированные во времена Георгов площади и скверы со старыми частями города, с извилистыми улочками, где множество лавочек в стиле тюдор. Кучер, как ему было ведено, остановил экипаж напротив домов времен королевы Анны, в небольшом укромном сквере около парка. Хотя сквер этот был не столь изысканно красив, как некоторые из тех, что побольше, но все же обращал на себя внимание.

Кейт немигающим.взглядом смотрела на дом из красного кирпича, с крутой крышей и двумя рядами подъемных окон. В самом центре строгого фасада была единственная парадная дверь красного дерева. Кейт знала, что за этой дверью находятся холл с мраморным полом и массивная лестница с резной балюстрадой.

В конце холла – дверь, выходяшая в сад. В ее сад, где росли розы. Большинство комнат в этом комфортабельном доме отделано дубовыми панелями, и только в ее спальне и будуаре стены обтянуты тонким китайским шелком. Кейт помнила, что из окна ее спальни виднелся небольшой парк, на который в те времена она почти не обращала внимания. Куда больший интерес вызывал у нее парк Сент-Джеймс, где было очень важно показываться, потому что там прогуливались люди из высших слоев общества. Они с Перси могли поехать и в Гайд-парк, где его величество охотился на оленей, и она могла бы перемолвиться словечком с... Хотя нет, сосредоточенно нахмурив брови, припомнила Кейт, теперь в Гайд-парке уже не охотятся на оленей. Она где-то об этом слышала. Кейт прижала тонкие дрожащие пальцы к бьющейся жилке на виске, ей было неприятно думать, что что-то изменилось после ее последнего приезда в Лондон. Ей хотелось видеть город прежним, впрочем, изменился он мало. Дом, где она жила вместе с Перси и семьей, выглядел так же, как встарь. Появилось несколько новых домов, расширили некоторые старые улицы. Королем был другой Георг, по ее глаза улавливали лишь незначительные перемены.

Пока Кейт осматривалась, к кирпичному дому подъехал экипаж, дверь красного дерева отворилась, и из нее выбежали несколько лакеев. Мгновение спустя появились владельцы дома – люди, совершенно ей незнакомые, сели в ожидавший их экипаж И тут же ускакали. Вероятно, поехали обедать к друзьям, затем посмотрят какую-нибудь пьесу в «Друри-Лейн», после чего поужинают, потанцуют, заедут к кому-нибудь переброситься в карты – словом, вечерние их развлечения только-только начинаются.

Кейт резко постучала в крышу экипажа, кучер стегнул лошадей, и они отправились дальше к гораздо большему дому на Беркли-сквер. Этот дом был и всегда останется резиденцией вдовствующей герцогини, даже если Люсьен останавливается здесь, когда бывает в Лондоне. И тут тоже не заметно никаких перемен, подумала Кейт, когда экипаж остановился перед темнеющим домом. Какой же ведьмой была эта вдовствующая герцогиня и как они ее презирали! Что бы они с Перси ни делали, старая карга тотчас узнавала об этом и устраивала им выволочку. Препятствовала им во всем. Уж очень любила играть роль важной дамы, вмешиваться в жизнь внуков. Даже Люсьен не был свободен от докучливой опеки их бабушки. Но Люсьену никогда не приходилось переносить того, что терпели они, ибо он был Домиником, а они всего лишь Ратбурнами. Только тот, кто носил гордое имя Домиников, их титул, мог рассчитывать на особые милости. Сколько, любопытно, раз вдовствующая герцогиня давала Люсьену возможность загладить свою вину? Любой другой на его месте был бы отлучен от ее светлости, но только не золотоволосый Люсьен.

Кейт слегка улыбнулась, вспомнив тот единственный раз, когда ей удалось одержать верх над дорогим кузеном Люсьеном. Воскресив в своей памяти его худое ястребиное лицо, она как бы воочию увидела шрам, которым его изуродовала. Они с Перси были еще совсем детьми, на несколько лет моложе Люсьена. Но когда они действовали сообща, им удавалось справиться с более сильным противником. Пока Перси отвлекал внимание Люсьена, размахивая перед его носом кулаками, она подобрала осколок фарфоровой чашки и этим острым черепком изуродовала и Люсьена на всю жизнь.

Но по иронии судьбы именно он искалечил ее и погубил. В последующие годы Люсьен процветал, шрам на щеке не портил его, а лишь придавал ему некую таинственность, способствовал укреплению за ним репутации человека не слишком разборчивого в средствах и опасного. Люсьену, герцогу Камарейскому, никогда не приходилось выносить столько тяжелых страданий, сколько выпало на ее долю. Невзирая на все их с братом ухищрения, Люсьен унаследовал Камарей. Он обладал богатством и властью, о которых она могла лишь мечтать. А вот теперь у него еще родились и близнецы. Люсьен имеет все, а она, Кейт, ничего, отныне с ней нет даже Перси.

– Ну, чего ты там расселся? – крикнула Кейт терпеливо ожидавшему кучеру. – Или ты думаешь, я намерена торчать здесь, пока ты размышляешь над злом, царящим в мире? – Внутреннее нетерпение придало ее голосу особую резкость. – Отвези меня в гостиницу «Королевский гонец». Надеюсь, ты знаешь, где она находится?

– Да, миледи, – коротко ответил кучер. Его подмывало сказать, что у него такая работа – знать все гостиницы, таверны и кофейни в Лондоне, и он знает их еще с тех времен, как ходил под стол пешком, но он придержал язык. Однако желание поскорее освободиться от странных пассажиров заставило его подхлестнуть лошадей, которые поскакали по Пиккадилли сквозь наступившие сумерки и густой туман, едва позволяющий видеть их головы.

Гостиница «Королевский гонец» была небольшим, очень опрятным заведением, уютно располагавшимся на боковой улочке около переулка Сент-Мартина. Это было излюбленное место всех прибывающих в Лондон путешественников. Ее популярности способствовала близость к «Ковент-Гардену» и «Друри-Лейн», к торговому центру, находившемуся на Оксфорд-стрит, а также к скверам и паркам Вест-Энда, где любили прогуливаться знатные и богатые люди. Однако вопреки всем этим преимуществам гостиница «Королевский гонец» была не из самых модных, именно поэтому Кейт выбрала ее: здесь ей почти не угрожала возможность встретиться со старыми лондонскими знакомыми или венецианцами, которые могли бы ее узнать. Именно здесь предпочитал останавливаться Никколо, граф Расгьери, когда приезжал в Лондон. Граф часто упоминал об этой гостинице, рассказывая о своих поездках; а она бережно хранила в памяти каждое его слово о любимом отечестве. И теперь для нее было странным утешением знать, что именно тут останавливался граф, что он ел и спал под этой самой крышей.

Когда Кейт вошла в гостиницу, ее сразу же обдало волнами тепла, вокруг нее заструился свет. Из ресторана слева от входа доносились звуки, свидетельствовавшие о том, что там трапезничают: слышался веселый смех, звенела фарфоровая посуда и столовые приборы. Мимо, высоко держа тяжелый поднос с наполненными до краев кружками эля, торопливо прошла официантка. Держать поднос одной рукой было довольно рискованно, тем не менее она успешно с этим справлялась. С несколько озабоченным выражением лица она обходила всех посетителей, наполнявших небольшой холл.

– Я таскаю эти кружки быстрее, чем их могут выпить, – сказала через плечо официантка, исчезая в дымном зале ресторана. Ее появление там вызвало приветственные крики и грубоватые шутки.

– Вам, вероятно, нужен номер? – спросила, подплывая к Кейт, невероятно тучная женщина. Ей лишь с трудом удалось протиснуться через узкую дверь в задней стене холла. Ее напудренные кудри венчал чепец с лентами, завязанными под двойным подбородком. На талии, если, конечно, это можно назвать талией, был повязан широкий передник; когда она жестикулировала, на пальцах ее – толстых обрубках – вспыхивала богатейшая коллекция драгоценностей.

«Тяжелая, должно быть, у нее ручища!» – подумала Кейт, заметив, как возвращавшаяся с пустым подносом официантка вильнула в сторону от своей госпожи, видимо, опасаясь, что та может ударить ее по неприкрытым плечам.

– Деньги вперед, такое у нас правило. И никаких иностранных монет, – предупредила хозяйка гостиницы, тыча пальцем себе в ладонь, где у нее лежало несколько английских шиллингов. – Английские деньги. Компреневу?– спросила она, положив руки на свои огромные бедра и устремив презрительный взгляд на старую служанку, которая что-то говорила на непонятном ей языке. Между тем великан, возвышавшийся над двумя женщинами, продолжал молча смотреть куда-то мимо всех. – Ох уж эти мне иностранцы, – пробормотала она, – хотят, чтобы я поняла, что они лопочут на своем языке здесь, в Лондоне!

– Но я вас прекрасно понимаю, добрая женщина, – с подчеркнутым высокомерием ответила Кейт; каждое отчетливо произнесенное ею слово было словно сочащийся кубик льда. – Конечно же, я заплачу только английскими деньгами, никакими другими.

– О, – тихо выдохнула хозяйка, и ее лицо побагровело от досады. – Извините, миледи, – быстро проговорила она. Хозяйка отнюдь не была глупа и сразу поняла, что перед ней настоящая леди. – Ваша служанка говорит на каком-то тарабарском наречии, вот я и подумала, что вы тоже иностранка. Почти все мои постояльцы – с той стороны Ла-Манша, и если бы вы знали, сколько труда мне стоит втолковать им, чтобы они платили нашими английскими деньгами. Разрешите мне вам сказать...

– Не стоит. Поскольку в этом смысле никаких проблем у нас не предвидится, остальные ваши заботы меня не интересуют. Я только что из Венеции и хочу отдохнуть с дороги, – протянула Кейт скучающим тоном. Повелительным жестом остановив затянувшиеся излияния словоохотливой женщины, она спросила: – Так есть ли у вас комнаты, которые я могла бы снять?

– Разумеется, миледи. Пожалуйста, следуйте за мной – «Королевский гонец» славится своей чистотой и порядком, – похвасталась она, с трудом поднимаясь по лестнице, которая трещала и скрипела под ее тяжестью. – Все наше белье хорошо проветрено и высушено. Вина подают самые лучшие. И не сочтите меня нескромной, но я – одна из лучших поварих во всем Лондоне. Даже умею готовить некоторые иностранные блюда, – великодушно добавила она, не остановившись, даже когда навстречу им, с мышью в зубах, кинулся полосатый кот. – Сам раздобыл себе обед. Хороший мышелов, этот кот... А вот и ваши апартаменты. Самые лучшие, с видом на улицу. Со стороны двора слишком шумно. Я подумала, что вам нужны тихие и спокойные апартаменты, – добавила она, ибо от ее острых глаз не ускользнуло, что гостья в трауре. – Вы приехали на похороны? – с сочувствием прищелкнув языком, спросила она.

Кейт улыбнулась под своей плотной вуалью.

– «Не восхвалять я Цезаря пришел, а хоронить[13]...» – со смехом процитировала она.

– Цезаря? Странное имя. Он был итальянцем? – спросила хозяйка гостиницы. Услышав смешок, она как-то странно покосилась на Кейт, но тут же пожала плечами, видимо, решив, что, пока у Кейт есть деньги, она желанная гостья в «Королевском гонце». – Сейчас пришлю служанку. Она хорошенько растопит камин. Чтобы у вас тут было повеселее и потеплее. Где вы будете ужинать – здесь или внизу? – спросила она, осматривая номер, чтобы лишний раз убедиться, что все в порядке.

Кейт стояла перед небольшими окошками со средниками, устало опустив плечи.

– Я буду есть только у себя в номере, – сказала она. И тоже осмотрела комнату, уютная обстановка которой не произвела на нее особого впечатления. – Сегодня на ужин я съела бы что-нибудь типично английское. Это мой первый ужин у себя на родине, и я хотела бы, чтобы вы приготовили что-нибудь особенное.

– Мы все сделаем, как вы хотите, миледи, – обещала хозяйка, не без некоторого беспокойства оглядывая громадного лакея, который, как плененный зверь, расхаживал взад и вперед по комнате. – Парень, видать, не очень-то разговорчивый, – сказала она, показывая головой в чепце на безмолвного лакея.

– От него и не требуется, чтобы он много разговаривал, – ответила Кейт. – Главное, что руки у него очень сильные. Вы знаете, – пряча улыбку, доверительным топом произнесла Кейт, – однажды он так разозлился на крестьянина, который избивал бедного беззащитного ослика, что одним движением открутил ему голову.

– Не может быть! – ахнула хозяйка, с присвистом втягивая воздух. Она как зачарованная с ужасом смотрела на большие ручищи Рокко, словно в этот самый момент они кого-то душили. – Да поможет нам Господь. Кто бы мог подумать, что он способен на такое. А ведь вид у него очень смирный. Вы не боитесь, что рядом с вами такой человек? – спросила она, многозначительно притрагиваясь к голове.

– Нет, конечно. Рокко очень предан мне, в его присутствии я чувствую себя спокойнее, – будничным тоном произнесла Кейт.

– Ну что ж, я всегда говорю, каждому – свое, – пробормотала хозяйка, осторожно делая шаг к двери. – Если у вас будут какие-то вопросы или что-нибудь понадобится, спросите Нелл Фаркар, это я. Я распоряжусь, чтобы вам скорее принесли ужин, – обешала она, направляясь к двери с быстротой, казалось бы, немыслимой для женщины столь тучной.

Кейт грелась перед камином, когда две служанки принесли ей ужин. Обе они нервно поглядывали в угол, где, не отрывая своего сонного взгляда от камина, сидел Рокко. Кейт сразу поняла, что Нелл Фаркар поспешила сообщить всем, кому могла, о чудовищной силе Рокко. Именно на это и рассчитывала Кейт. Страх перед чьим-либо непредсказуемо вспыльчивым характером всегда держит людей на расстоянии, отбивает у них желание совать нос в чужие дела. Кейт посмотрела на Рокко с такой любовью, с какой смотрят на преданного пса, ибо у него, казалось, была всего лишь одна цель в жизни – служить ей. Вот уже много лет он был ее лучшим лакеем, его сила и беспрекословное послушание приносили ей большую пользу, поэтому-то она и привезла его с собой в Лондон, зная, что он будет в точности исполнять все ее приказания, никогда не задавая никаких вопросов, никогда не осуждая, беспрекословно повинуясь ее воле.

– Простите, миледи, – робко сказала одна из служанок, худыми руками прижимая поднос к своей груди, точно защищалась щитом. – А где будут есть ваши слуги? Может быть, принести им чего-нибудь?

Кейт махнула рукой:

– Я не в состоянии съесть все это. Они смогут доесть что останется. Не беспокойтесь, Рокко не будет спускаться вниз. Но конечно, – Кейт помолчала, словно бы обдумывая что-то, – если вы хотите, чтобы он спустился к вам, я думаю, это можно устроить, – сказала она, садистски наслаждаясь их явной тревогой.

– Нет, миледи, – дружно взвизгнули обе служанки. Пятясь к двери, они стукнулись друг о дружку. – Мы спрашивали просто так. Мы не собирались приглашать его к столу. Да у нас и нет особого времени на ужин. Мы обходимся тем, что нам удается перехватить. Вы понимаете, что мы хотим сказать?

– Очень хорошо. Мне надоело с вами говорить, тем более что еда остывает. – В скрытых вуалью глазах Кейт сверкало раздражение. – Похоже, Рокко, только госпожа твоя может мириться с твоим присутствием, – бросила она вдогонку дрожащим служанкам, которые поспешили ретироваться.

Кейт оценивающим взглядом посмотрела на ростбиф в собственном соусе, лежавший на блюде. Хозяйка верно угадала ее желание, подумала она: ростбиф, пирог с голубятиной и пудинги, один из которых, как она знала, представляет собой вкусную смесь из говядины, почек, птичьего мяса, а также несколько овощных и десертных блюд: кремы, пирожные и желе.

Впервые с того времени, как выехала из Венеции, Кейт с удивлением ощутила голод. Она налила себе в кубок вина из одной из заказанных ею бутылок, откинула вуаль и осмотрела странную, хотя и знакомую обстановку. Если на ее лице и мелькали какие-либо чувства, они были надежно скрыты маской. «Как странно, – подумала Кейт, – когда я жила в Лондоне, то предпочитала французскую кухню, а вот в Венеции готова была заплатить целое состояние за некогда презираемый английский пудинг».

Кейт принялась уже за вторую бутылку, когда в дверь постучала Нелл Фаркар и, попросив разрешения войти, остановилась посреди комнаты, тяжело и неуклюже переминаясь с ноги на ногу. С открытым от изумления ртом она смотрела на женщину в маске, которая в небрежной позе сидела перед ревущим огням. На коленях ее лежал соболиный коврик. В полупустом кубке играли огненные искры.

– Вы хотели меня видеть, миледи? – спросила Нелл, беспокойно кося глазами на Рокко и старую служанку, которые доедали остатки ужина. Оба то и дело смачно облизывали пальцы.

– Да, миссис Фаркар. Надеюсь, я не ошиблась? – вежливо спросила Кейт, поблескивая голубыми глазами из-под маски.

– Нет, у меня было три мужа, последний – Джонни Фаркар. Это была его гостиница, но я пережила их всех, – гордо заявила Нелл Фаркар.

– В самом деле? Какая вы молодчина, миссис Фаркар. Такое случается очень редко, – сделала комплимент Кейт, отдавая должное изворотливости хозяйки. – Мне нужен ваш совет, миссис Фаркар.

– Плохо представляю себе, какой совет я могу дать такой, как вы, женщине, но, в конце концов, от моего совета никому никакого вреда не будет, – с подобающей скромностью заявила Нелл Фаркар, упирая руки в бока по своей любимой привычке.

– Дорогая миссис Фаркар, – сказала Кейт, точно так же проявляя великодушие, – вы необычайно добры, но, конечно, я щедро вознагражу вас за оказанную помощь и любые полезные сведения.

Круглое лицо Нелл Фаркар все лучилось.

– Я буду просто счастлива помочь вам, миледи, – ответила она с широкой улыбкой.

– Я думаю, вы в самом деле сможете мне помочь, – тихо пробормотала Кейт. И уже более громко произнесла: – Я думаю, мы сможем хорошо с вами поладить.

– Да, миледи, – подхватила Нелл, – я вижу, что у нас с вами похожие взгляды на жизнь.

– Весьма возможно. Пока же у меня к вам такая просьба. Не могли бы вы порекомендовать кого-нибудь, на чье благоразумие и осторожность я могла бы положиться? – сказала Кейт почти фамильярным тоном. – Вовсе не нужно, чтобы он... – Кейт вздохнула, а затем проговорила: – Как бы мне выразить свою мысль, чтобы вы правильно меня поняли?

– Чтобы он обладал совершенно безупречной репутацией, миледи? – закончила за нес Нелл Фаркар.

Кейт рассмеялась, хотя и не совсем довольная тем, что хозяйка так легко смогла угадать ее мысль.

– Совершенно верно, миссис Фаркар. Мне нужна кое-какая помощь в моих личных делах, дорогая, – сказала она уверенным голосом. – Буду совершенно откровенна с вами. Я хотела бы кое-кого разыграть, для этого-то мне и нужна помощь. Но боюсь, что слишком честный человек испортил бы всю мою затею.

Нелл Фаркар смотрела в упор на странную леди в черной маске и в трауре и, хотя, как женщина опытная, она не раз сталкивалась с жестокостями этого мира, вдруг почувствовала некоторое опасение. Затевалась какая-то странная игра, и Нелл Фаркар отнюдь не была несмышленой девицей, чтобы дать себя легко обмануть этой леди в черном с ее неприятными причудами. Эта женщина замышляет что-то дурное против какого-то бедолаги, и ей, Нелл, лучше держаться от всего этого лодальше. Но гостиница не так уж густо заполнена постояльцами, а приличной женщине надо ведь как-то жить.

На стол брякнулся кошель с монетами, и Нелл Фаркар сразу же вся обратилась во внимание.

– Назовите мне имя, миссис Фаркар, – вежливым, но твердым голосом потребовала Кейт.

Нелл Фаркар колебалась всего лишь мгновение, прежде чем жадной рукой схватить небольшой кошель с деньгами.

– Эдуард Уолтхэм. Если заплатить достаточно, он и родную свою матушку отправит на виселицу. Тедди Уолтхэм – самый подходящий для вас человек; такого ловкача и проныру я в жизни не видывала. Считает себя джентльменом, хотя все мы знаем, что он родился где-то Под забором в Биллингсгейте. Говорит, что в его жилах течет кровь самого короля Стюарта II и что его отец – герцог, – захихикала она, прикрывая рот рукой. – Если это правда, то я вовсе не я, а Нелл Гуинн[14]. Скорее всего его отец был торговцем рыбой, но этот Тедди Уолтхэм может внушить тебе все, что угодно. Благодаря своему языку он сумел выбраться даже из нью-гейтской тюрьмы. Тюремщик, наверное, сам отворил ему ворота своим ключом.

– Похоже, этот ваш Тедди Уолтхэм – человек в самом деле замечательный, – мягко заметила Кейт. – И где я могу найти этого редкостного малого?

– Внизу, миледи. – По комнате заметались отголоски низкого смеха Нелл Фаркар. – Вот только не знаю, в каком он состоянии, этот, как вы выражаетесь, редкостный малый. Весь вечер лакает мой лучший ром и самый дешевый джин.

– Тогда, чтобы не разочаровывать джентльмена, миссис Фар-кар, пошлите сюда бутылочку самого лучшего и сообщите мистеру Уолтхэму, что я хотела бы с ним переговорить.

– Хорошо, миледи, – охотно согласилась Нелл, готовая заработать еще несколько шиллингов. – А что я скажу, когда он спросит, кто хочет его видеть? – спросила она, вдруг вспомнив, что так и не знает имени своей постоялицы.

– Скажите ему, что его хочет видеть нанимательница, – ответила Кейт, так и не удовлетворив жгучее любопытство хозяйки, – которая может щедро заплатить ему за оказанные услуги.

– Хорошо, – заметила Нелл Фаркар, проницательно глядя на Кейт. – На том и договорились. – С этой последней репликой она вышла из комнаты, крепко сжимая в жирной ладони кожаный кошель с монетами.

Колокола пробили девять раз, и через полчаса в дверь постучался Эдуард Уолтхэм. Он едва не упал от удивления и страха, когда дверной проем молча заполнил собой молчаливый лакей, и чуть было не пустился в бегство, увидев сидящую перед камином женщину в маске, черная одежда которой показалась ему зловещим предзнаменованием. Но карманы его были пусты, перед ним маячила ужасная тень долговой тюрьмы, поэтому он решил, что ему не остается ничего, кроме как поговорить с этой женщиной. Потерять он, во всяком случае, ничего не потеряет, а может быть, кое-что и выиграет.

– Рокко, пропусти, пожалуйста, джентльмена, ибо если это мистер Эдуард Уолтхэм и он в самом деле пользуется такой дурной репутацией, как меня заверили, нам есть о чем с ним поговорить, – сказала Кейт, приглашая несколько присмиревшего мистера Эдуарда Уолтхэма войти в дверь.

– Да, я Эдуард Уолтхэм. Старая Нелл сказала, что вы хотели нанять человека для какого-то дела, – стараясь преодолеть дурманящее действие рома, ибо он понимал, что в этот вечер ему требуется светлая голова, промолвил вошедший. – Возможно, мы с вами сговоримся, а возможно, и нет. Все зависит от того, что мне перепадет, – сказал он напрямик, внимательно наблюдая за Рокко, чья тень, казалось, все росла и росла, пока ие заполнила собой всю комнату.

– Замечательно, мистер Уолтхэм! – воскликнула Кейт. – Вы меня не разочаровали. Не задавайте никаких вопросов ни о деле, которое будет вам поручено, ни о том, какие последствия оно может иметь для вас; речь может идти только о вознаграждении. Я вижу, что мы с вами прекрасно поладим, – сказала Кейт, жестом приглашая его сесть на стул напротив и налить себе рома из стоявшей рядом бутылки.

Сквозь прорези в маске бледно-голубые глаза Кейт наблюдали, как Эдуард Уолтхэм подходит ближе, быстро окидывая взглядом комнату, нет ли в ней потайных выходов, нет ли оружия или спрятавшихся незнакомых людей. Она решила, что человек он пройдошливый, а именно такой и нужен ей в качестве сообщника. Определить его возраст было очень трудно, спрашивать бесполезно, потому что он вряд ли сказал бы правду; это был человек среднего роста и веса, с неопределенного цвета волосами и глазами, ничем с виду ие примечательный. Это, несомненно, можно было считать его достоинством: при такой не-запоминающейся внешности его вряд ли могли заподозрить в краже драгоценностей или шантаже.

В одежде от старался подражать щеголям, но его бордовый бархатный камзол явно видел лучшие дни, а кружевной шарф, болтавшийся на шее, сильно пожелтел от времени. Коричневатые бриджи неоднократно подшивались, а парику требовалась хорошая чистка. Да, удовлетворенно подумала Кейт с кривой улыбкой, мистер Эдуард Уолтхэм – тот самый тип негодяя, который ей нужен.

– Не хотели бы вы проехаться со мной по сельской местности, мистер Уолтхэм? Тамошний воздух, говорят, очень полезен для здоровья, – начала она. В это время в камине, рассыпая искры, упало полено, и сильный треск его заглушил остальные ее негромко произнесенные слова.

Отлогие лужайки, начинавшиеся от расположенных на террасах садов Камарея, побурели, с небольших рощ за озерком осыпались последние осенние листья. Отныне силуэты деревьев четко прорисовывались на сером предзимнем небе. Потихоньку начинал накрапывать дождь, тучи темнели с каждым мгновением. Отдаленные раскаты грома становились все громче, заглушая звуки испуганного голоса.

– Ри! Рй Клэр! С тобой все в порядке? – кричал Фрэнсис, беспомощно наблюдая за падением сестры с красивой кобылки по кличке Птица, резко остановившейся перед изгородью из бирючины. Испуганная грохотом грома кобыла носилась по лужайке, волоча за собой поводья.

Ри вздохнула, сдвинула назад сползшую на глаза темно-синюю бархатную треуголку, расправила юбки и не слишком изящно поднялась на ноги. Она отряхивала свой жакет, когда к ней подъехали Фрэнсис и Эван, ведя в поводу убежавшую кобылку.

– Ты не пострадала? – с участием спросил Эван, глядя на ее порванную, заляпанную грязью юбку.

– Нет, все в порядке, но боюсь, мне здорово влетит от Кэнфилд, когда она увидит, что я порвала костюм для верховой езды. Ах ты, шалунья, – мягко сказала Ри, ласково прикасаясь к бархатному носу Птицы. – Помогите мне сесть, – попросила Ри, потирая ободранный локоть, и поморщилась от боли.

Джеймс соскочил со своего жеребца, прежде чем еще кто-нибудь из его братьев или кузенов успел помочь Ри. Он галантно предложил ей соединенные вместе руки, Ри поставила на них свою ногу в сапожке, уселась на кобылку и обхватила коленями седло.

– Спасибо, Джеймс, – сказала Ри, одарив его особенно нежной улыбкой. Она знала, что ее юный кузен питает к ней первую щенячью любовь. Он с готовностью улыбнулся в ответ, и его серые глаза заволокла мечтательная дымка.

– Ты уверена, что можешь ехать сама, Ри? Ты могла бы поехать со мной, – робко предложил он, бросая грозный взгляд на своего старшего брата Джорджа, который насмешливо фыркнул. – Ты ведь сильно ударилась. Если поспешим, мы доберемся до конюшни еще до того, как дождь начнет хлестать по-настоящему.

– Нет, – решительно сжав губы, возразила Ри. – Мы поедем дальше. Я не думаю, что разразится большой дождь, и не хочу, чтобы из-за меня ты, Эван и Джордж лишились верховой прогулки. Вы и так просидели в закрытом экипаже и вчера, и позавчера, и я не хочу лишать вас возможности размяться. К тому же, – добавила Ри, и глаза ее блеснули при взгляде на изгородь, – я еще не преодолела барьер.

– Ты все же собираешься перескочить через изгородь, Ри? – спросил Эван, хотя и знал заранее, какой будет ответ: ничто и никто не сможет удержать ее от повторения попытки.

– Отец говорит, что нельзя поддаваться страху. Лучше попробовать взять этот барьер сегодня. Потому что к завтрашнему или послезавтрашнему дню я успею тысячу раз подумать о своей неудачной попытке и падении, – рассудительно произнесла Ри. – И стану в тысячу раз больше нервничать, чем сейчас.

– Ри... – начал Джордж, но его тут же перебил быстро соображающий Фрэнсис.

– Лучше не спорь с ней, – спокойно проговорил он, достаточно хорошо зная сестру, чтобы тратить время на уговоры.

– Вот видишь, Эван, – с торжествующим смехом объявила Ри, – я всегда говорю, у Фрэнсиса хорошо работает голова.

За холмами вновь громыхнуло, гроза явно приближалась. Ри бросила взгляд на хмурые тучи и натянула поводья, видя, что ее кобылка нервничает.

– Боюсь, что на этот раз вам придется безвылазно сидеть в Камарее, – с мрачным видом возвестила Ри. – Никаких пикников на открытом воздухе.

– Да, кажется, так, – согласился Эван, тоже глядя на темнеющие тучи.

– Я всегда рада вас видеть, – сказала Ри. – Но почему вы прибыли так рано? Ведь бал состоится не раньше чем на следующей неделе.

– Ты же знаешь нашу мать. Если ей что-нибудь втемяшится в голову, она бывает упряма, как ослица, – объяснил Джордж. – Она сказала, что должна быть здесь немедленно. Но не захотела объяснить почему.

– Опять какое-нибудь предчувствие, – объяснил Фрэнсис, следуя за кобылкой Ри, которая поскакала на некотором расстоянии от изгороди.

– Да, предчувствие, – подтвердил Эван, повторяя слово, которое всегда употреблялось в таких случаях для обозначения странных видений его матери. Его тон выражал затаенное почтение к ее дару. Предсказания его матери так часто оправдывались, что он не мог отмахиваться от ее так называемых предчувствий. И уж конечно, не стал бы шутить по этому поводу.

– Может быть, ей привиделась твоя помолвка с графом Рендейлом? – с хитрой усмешкой на нарочито простодушном лице предположил Фрэнсис.

– Что? – вскричал Джеймс, ошарашенный этой новостью.

– Фрэнсис пытается шутить и, как всегда, неудачно, – съязвила Ри и решила переменить тему. – Пожалуй, мы быстрее доберемся до дома, если поедем по проулку, а не через холмы. – Она похлопала кобылку по грациозно выгнутой шее. – А ну, Птица, – шепнула она, – покажем им, как надо прыгать!

Но на этот раз Птица не остановилась, ее копыта даже не коснулись в полете изгороди из бирючины. В следующий миг за ней последовали Фрэнсис и его кузены. Кобылка, разбрызгивая грязь, понеслась по проулку, но вдруг Ри натянула поводья.

– Что-то не так, Ри? – спросил Фрэнсис, видимо, подозревая, что ей стало дурно.

– Я потеряла шляпу! – воскликнула Ри, шаря глазами по обочине. – Черт побери, это случилось только что. Как я могу показаться Кэнфилд без шляпы на голове?

– Знаешь, что я думаю... – Джордж хотел было дать совет кузине, но она резко оборвала его, и он изумленно вздернул брови.

– Ты ничего не слышишь? – спросила она, предостерегающе прикладывая палец к губам.

– А что мы должны слышать? У тебя что, шляпа говорящая? – насмешливо спросил Фрэнсис, но Ри метнула на него такой убийственный взгляд, что он поднял руки, шутливо моля о пощаде.

– Я слышу! – крикнул Джеймс, глядя на окаймляющие проулок изгороди.

– И что же тебе сказала шляпа, Джеймс? – спросил Джордж с мнимо серьезным выражением, но так и не смог сдержать сдавленный смешок. – Что предпочла бы быть капором, а не треуголкой?

– Не пойму, что это за звуки, – сказал спокойно Эван, – но доносятся они вон из той канавы.

– Может быть, поехать взглянуть? – предложила Ри. Когда все уселись на лошадей, Ри, не дожидаясь ни от кого помощи, соскользнула на землю. – Вы же ничего не боитесь? – бросила она вызов своим юным спутникам и, обвязав поводья вокруг руки, направилась к краю узкого проулка. – Да тут кое-что есть! – возбужденно воскликнула она.

– Обожди минутку, – предостерег ее Фрэнсис, спрыгивая со своего резвого гнедого. – Стой, Эль Сид, – велел он молодому жеребцу, прежде чем устремиться вслед за Ри, но она уже спрыгнула в канаву, передав Джеймсу поводья от Птицы. – Не подходи ближе. Может быть, там бешеная собака! – крикнул Фрэнсис, но было уже поздно. В этот момент он и услышал звуки, привлекшие его внимание.

– Это мешок, а в нем что-то шевелится, – воскликнула Ри, спустившись по грязному бережку. Обернувшись, она с облегчением увидела позади себя Эвана и отошла в сторону, пропуская его к воде.

Сделав несколько шагов в сапогах, он схватил шевелящийся и повизгивающий мешок.

– Отнеси его в проулок, Эван, – сказала Ри, благодарно принимая руку Фрэнсиса, чтобы взобраться по склону. – Быстрее, Эван, – нетерпеливо поторопила она, заметив, что он подозрительно рассматривает свою находку.

– Мне кажется, этот мешок лучше было бы оставить там, где он был, – проронил Эван, возвращаясь в проулок, скользя грязными сапогами по крутому склону. Джордж протянул брату руку и сильным рывком вытащил его на хорошо утрамбованную дорогу.

Эван еще не успел опустить джутовый мешок на землю, как Ри уже принялась ощупывать его своими затянутыми в перчатки руками.

– У вас нет ножа, чтобы перерезать бечевку, которой он завязан? – спросила она.

Эван наконец поставил мешок на самую середину дороги и отступил назад, чтобы полюбоваться своим уловом. Ри опустилась на колени и стала перетирать бечевку острым камнем, найденным Джеймсом. Она улыбнулась ему, когда он тоже опустился около нее на колени и принялся помогать ей другим камнем. Наконец, не выдержав, бечевка оборвалась; глядя на окружающие ее полные нетерпеливого ожидания лица, Ри отвернула края джутового мешка, и все увидели на дне его шестерых полузадохнувшихся, дрожащих щенят.

– Бедные крошки, – пробормотала Ри, порывистым движением кладя одно из этих маленьких жалких существ себе на коле-ни. – И кто мог так жестоко обойтись со щенками? Что им пришлось перетерпеть, бедным!

– Ну, этот негодяй теперь уже далеко, Ри, зато мы нашли щенят, – сказал Фрэнсис, встав на корточки возле сестры, чтобы получше рассмотреть скулящих щенят. – Гнусная история, но время от времени такое случается. Любопытно, какой они породы?

– Скорее всего дворняжки, – предположил Эван. – Что мы будем с ними... – Договорить ему помешало поскрипывание колес приближающегося экипажа.

Скрип колес и позвякивание упряжки становились все громче, но за плавным поворотом дороги они все еще не видели экипажа.

– Эта колымага мчится чертовски быстро, – заметил Эван, хмуро оглядывая узкий проулок, в середине которого они находились. – Лучше отойти в сторону, Ри, – предостерег он, и как раз в этот момент из-за поворота на бешеной скорости вынеслась упряжка лошадей, направляясь прямо к стоящим посреди дороги молодым людям.

Продолжая неловко держать мешок со щенятами, Ри с помощью Эвана поднялась на ноги. Фрэнсис свистнул Эль Сида, гнедой подошел к краю проулка, в то время как он и Джордж отвели в сторону других коней. Однако экипаж, если кучер не придержит коней, все равно должен был пронестись в опасной близости от ребят. Но тут кучер увидел молодых людей, резко натянул поводья, и экипаж, сильно покачиваясь, остановился в нескольких футах от них.

Изнутри на голову кучера посыпались проклятия, и Фрэнсис поспешил к окошку, готовый в случае необходимости оказать помощь леди: голос, извергавший брань, определенно был женским.

– Какого дьявола ты вдруг останавливаешь, да я велю тебя... – Голос вдруг оборвался, так как, выглянув из окошка, женщина увидела джентльмена; насмешливо улыбаясь, он спокойно стоял возле экипажа.

Когда Фрэнсис услышал шумный вздох леди в вуали, улыбка сбежала с его лица и, подойдя поближе, он заглянул в царившую внутри полутьму.

– Вы себя плохо чувствуете, мадам? – с участием спросил он, увидев, что она прижимает к груди дрожащую руку.

– Нет, у меня все в порядке, – ответила женщина отрывистым шепотом. – Просто на какой-то миг я ощутила боль. Должно быть, переела за обедом. Вы знаете, чем кормят в этих паршивых гостиничках. – С каждым словом голос ее становился все громче.

– Вы уверены, что дело именно в этом? – вежливо спросил Фрэнсис. Он сомневался, что она говорит правду, поскольку волнение ее все еще не улеглось.

Кейт смотрела на молодого джентльмена, надежно скрытая маской и вуалью. Ее бледно-голубые глаза не отрывались от сына Люсьена Доминика. Конечно же, это один из Домиников, болезненно сглатывая, подумала Кейт, глядя на лицо, напоминающее ей не только Люсьена, но и Перси. Глаза были другого цвета, нежели глаза Перси и Люсьена, не такие светлые, как ее собственные, но ястребиные черты неопровержимо свидетельствовали, что перед ней один из Домиников.

Кейт перевела взгляд на других всадников. Ее глаза сузились при виде довольно замызганной молодой девушки, державшей в руках странный мешок. Кейт почувствовала, как под перчатками у нее побелели костяшки пальцев, ибо эта девушка также, несомненно, принадлежала к роду Домиников. Как ни странно, неряшливый вид девушки лишь подчеркивал ее неотразимую красоту; распустившиеся волосы, обрамляя лицо, которое своим очарованием вполне могло соперничать с ликом ангела с картины эпохи Возрождения, спадали на бедра великолепными золотыми волнами. Кейт вздохнула: много лет назад она была столь же девственна, столь же небесно красива, как эта девушка. Скользнув взглядом по трем остальным всадникам, она заметила, что двое из них рыжие, а у того, что постарше, темно-каштановые курчавые волосы. Ее собственная доминикская кровь подсказала ей, что они не Доминики, к тому же она знала, что ни у одного из Домиников не было рыжих волос. Кейт мысленно отмела двоюродных братьев Флетчер как не имеющих для нее значения, и ее бледные глаза вернулись к Фрэнсису. Ее мысли были заняты лишь Доминиками. А тут их двое.

– У вас какие-то трудности? – спросила Кейт с вежливым любопытством, показывая рукой на спешившихся всадников. – Девушка, должно быть, упала с лошади? Она не поранилась? Рокко! – позвала Кейт. И прежде чем Фрэнсис успел объяснить ей, что произошло, или возразить, она что-то сказала по-итальянски своему лакею.

– Нам не нужна помощь, мадам, – торопливо произнес Фрэнсис, увидев, что к ним приближается гигантская фигура. – Моя сестра Ри в самом деле упала с лошади, – начал он, чтобы объяснить, почему она такая грязная, – но это случилось раньше. Прошу прощения за то, что мы загородили вам дорогу. Дело в том, что Ри решила спасти брошенных кем-то в воду щенят. – Своей усмешкой Фрэнсис так сильно напомнил Кейт Перси, что она едва удержалась, чтобы не высунуться и не потрепать его по щеке.

– Я вижу. Очень благородно с ее стороны, – ответила Кейт. – Вы, должно быть, живете где-то поблизости, иначе не поехали бы кататься в такую препаршивую погоду, – заметила она как бы вскользь, пытаясь подавить возбуждение, пульсирующее в ее крови. – Насколько я знаю, здесь есть лишь одно поместье, Камарей. Стало быть, вы... – Вопросительная интонация, с которой Кейт выговорила последние слова, не оставила молодому джентльмену другого выхода, кроме как представиться.

– Я Фрэнсис Доминик, это моя сестра Ри Клэр, а это мои кузены Эван, Джордж и Джеймс Флетчсры, – скромно сказал Фрэнсис, не упомянув никаких титулов.

– Да, конечно, – пробормотала Кейт. – Вы маркиз Карилстонский, наследник Камарея.

Фрэнсис удивленно вскинул брови.

– Вы знакомы с нашей семьей, мадам? – спросил он холодным тоном. – Может быть, вы друг моих родителей?

– Друг? – как-то странно выговорила Кейт. – Нет, просто старая знакомая. – Да, – повторила она, находя удачным это определение. – Да, я их давнишняя знакомая.

– Ясно, – сказал Фрэнсис. – Вы хотите посетить Камарей? Может быть, будете присутствовать на балу?

Кейт отрицательно мотнула головой.

– Нет, я просто проезжаю через долину, но я была рада повидать сына Люсьена, – благодушно произнесла она, лихорадочно обдумывая, как ей поступить. – Где же Рокко? Иногда он такой нерасторопный, – пожаловалась она, высовываясь из окна экипажа и видя, что ее лакей, ухмыляясь с видом глупого деревенского увальня, смотрит на щенят.

Ри Клэр Доминик поощрительно улыбалась колеблющемуся лакею. Услышав его шаги, она была сначала слегка испугана, но, подняв глаза, увидела пару печальных темных глаз, которые глядели на нее почти с умоляющим выражением. И она не отпрянула от него, как это обычно делали все, кому приходилось сталкиваться с этим огромным, туго соображающим человеком. А вместо этого улыбнулась, и ей показалось, будто ее улыбка нашла изумленный отклик на широком лице великана.

– Удивительное дело, – мягко сказала Ри возвышающемуся над ней лакею, – но они живы.

Рокко продолжал зачарованно смотреть на лицо Ри в форме сердечка, на ниспадающие на плечи золотые волосы. Что-то медленно зашевелилось в его уме, согретое теплом ее искренней улыбки. Темные, почти детски-наивные глаза смотрели, куда показывала ее рука, на пушистых щенков, которые своими розовыми язычками восторженно лизали ласкавшие их пальцы. Рокко медленно протянул руку, глядя на Ри, не зная, примет ли она ее или отклонит рукопожатие, как это нередко бывало в подобных случаях. Она схватила его руку, подтащила к щенкам и положила ему на ладонь одно извивающееся тельце.

– Все хорошо, – мягко проговорила Ри, похлопывая его руку, когда с удивлением увидела набухшие в его глазах слезы; он держал щенка с безмолвным благоговением. – Я отнесу их к человеку, который о них позаботится, – объяснила она. – Он любит собак и умеет их лечить одним прикосновением.

Но Рокко понял только, что эта светловолосая девушка добра к нему, тогда как в его деревне и даже в семье к нему относились с насмешкой и неприязнью. Воспоминания были неприятными. Рокко нахмурился и мысленным взором вновь увидел такое же нежное лицо, окруженное развевающимися волосами, и широко разведенные руки... Он стоял на коленях в умоляющей позе, и его манила к себе сладостно-печальная улыбка. Он вспомнил, как дрожал от страха перед неизвестностью, когда мать отвела его в большой каменный дом. Внутри было так холодно, а стены были такие высокие, что, казалось, уходили в самое небо. Мать сказала, что он вел себя плохо и должен быть наказан, хотя он так и не понял, в чем провинился. Она оставила его в холодной тьме кафедрального собора, вдали от родного дома и деревни, и ушла.

Он должен был просить прощения, но его испугали закутанные фигуры, то и дело появлявшиеся из теней и исчезавшие. Он поднял глаза, надеясь увидеть свет, но увидел лишь взирающие на него с высоты безобразные, мучительно перекошенные лица. Как было просить прощения у таких беспощадно-жестоких лиц, которые осуждающе смотрели на него своими невидящими глазами? Скуля, как побитый пес, он отвернулся от каменных лиц, и тут его глаза встретились с глазами мадонны и ангелов. Она улыбнулась ему, радушно его приветствовала, приглашая в свой мир, и растопила сердце теплом, которого не было в ужасных приделах собора. Но затем все это было отнято у него, его выгнали на холодную площадь, а тепло мадонны осталось внутри, за 88 закрытыми дверями. С тех пор он больше не видел своей мадонны – до этого самого дня, когда оказался в сельской местности Англии.

– Рокко, отвечай, дурень! – услышал он резкий крик, сразу нарушивший ощущение покоя, которое он обрел в улыбке этой незнакомой девушки. – Что ты там делаешь? Он не докучает вам, дорогая? – спросила Кейт, тщетно пытаясь привлечь внимание своего лакея.

– Нет, совсем не докучает, – заверила Ри женщину. – Наоборот, помогает, – решительно сказала она, намеренно не обращая внимания на тон, которым женщина обращалась к лакею.

– Что мы будем с ними делать, Ри? —.спросил Джеймс, размышляя, как они повезут щенков на лошадях.

– Я подумала, что мы можем отвезти их старому мистеру Таберу, живущему в Каменном-доме-на-холме, – предложила Ри, вспоминая о старике и его сарае с больными животными, которых он лечил. – С тех пор как его сын начал хозяйничать на ферме, у него нет никаких других дел, кроме как присматривать за бродячими и больными животными. Мама говорит, что у него особый дар обращаться с ними. Когда у нас заболевает какая-нибудь лошадь, она всегда посылает Баттерика к старику за советом.

– Тогда нам лучше поторопиться, – сказал Эван, глядя вверх и ощущая капли дождя на своем лице.

– Каменный-дом-на-холме как раз находится по пути к гостинице, где я остановилась; – сказала Кейт, открыв дверцу экипажа. – Почему бы вам не поехать со мной, дорогая? Вы ведь сегодня упали с лошади, к тому же со мной вы сможете избежать дождя, а его не миновать остальным, – заметила она с просительными нотками в голосе.

– Как я могу ехать с вами? – запротестовала Ри. – В таком виде я просто не решусь сесть рядом, – наморщив нос, добавила она. – К тому же щепки мокрые и грязные, и от них дурно пахнет.

– Пустяки, вы со щенками поедете со мной. – Кейт была настойчива и быстро преодолела возражения девушки. – Поверьте мне. В Венеции, где я жила, несет такой вонью из каналов, что я привыкла ко всяким запахам.

– Ну... – нерешительно начала Ри, чувствуя, что ее ушибленное при падении тело начинает болеть.

– Поезжай, Ри, – вмешался Фрэнсис, прикинув, что они сберегут массу драгоценного времени, если она повезет щенят в Каменный-дом-на-холме. К тому же сестра не промокнет, а отец хорошенько пропесочит ее, если увидит насквозь мокрую. Фрэнсис, хотя и был на год младше сестры, всегда чувствовал свою особую за нее ответственность.

– Спасибо, мадам, – поблагодарила Ри. – Я принимаю ваше любезное предложение. – Она поспешно пошла к экипажу, сопровождаемая Рокко, чьи темные глаза ни на миг не отрывались от ее маленькой фигурки.

– Я заберу Птицу! – крикнул ей Фрэнсис. – Мы поедем рядом с вами.

– Нет, вы не должны приноравливаться к нам: вы ведь можете скакать быстрее, – сказала Кейт, подбирая юбки. Рокко захлопнул за Ри дверцу, и Кейт крикнула, обращаясь к остальным: – Поезжайте побыстрее, а то вы совсем промокнете. Встретимся в Камениом-доме-на-холме. Это не так далеко, но если вы не поторопитесь, можете сильно простудиться.

Дождь уже шел вовсю, сбегая ручейками по лицу Фрэнсиса и неприятно просачиваясь под одежду.

– Хорошо, мадам. Там мы и встретимся, – согласился он, но его слова не долетели до Кейт, ибо экипаж уже катился по дороге. Кучер хлестнул лошадей кнутом тотчас, как только лакей уселся рядом с ним на передке.

Фрэнсис проводил исчезающий экипаж, нахмурившись с легким недоумением, и на его всегда гладком лбу впервые появились небольшие складки.

– А ну, поскакали, Фрэнсис, – поторопил Джордж кузена, вскакивая на своего коня и мелкой рысцой подъезжая к стоявшему посреди дороги Фрэнсису. – Если мы замешкаемся, они опередят нас.

Фрэнсис резко свистнул, и к нему тут же подбежал Эль Сид. Он лихо вскочил на гнедого, который, стуча копытами, поскакал вслед за экипажем. Дождь полил еще сильнее, он преграждал им путь холодной, мокрой пеленой.

– Тебя что-то беспокоит, Фрэнсис? – спросил Эван, скача рядом с кузеном.

Фрэнсис рассмеялся. Хотя что-то и смущало его, он честно ответил:

– Не знаю, Эван. Как будто бы нет никаких оснований для беспокойства, но что-то меня гложет. Эта женщина и впрямь кажется странной.

– Если у кого-нибудь и могут быть предчувствия, – добродушно проворчал Эван, – то в первую очередь у меня. Это у моей, а не у твоей матери второе зрение.

—Предчувствия тут ни при чем, Эван. Глупо, но я ощущаю какую-то тревогу, хотя и не понимаю почему. Странно, конечно, что она так хорошо знакома с моей семьей. Даже знает мой титул, а я ведь его не упоминал.

Его слова не произвели особого впечатления на Эвана.

– Семья Доминик хорошо известна в здешних краях. Может быть, у нее есть дочь, которую она хотела бы выдать за тебя, – с усмешкой проговорил Эван. – «Титулы соединяют странные пары на ложе».

– Спасибо за предупреждение, но я и так веду себя очень осмотрительно. «Уже за мною гонятся мамаши, а я еще недавно из пеленок», – пошутил Фрэнсис.

– Ну, я в более выгодном положении, – заметил Эван. – У меня нет ни титулов, ни поместий, которые я мог бы унаследовать. Поэтому моя будущая невеста будет выбирать меня, а не мои богатства.

– Спасибо тебе за то, что ты так веришь в мое обаяние и привлекательную внешность, – сыронизировал Фрэнсис, слегка уязвленный тем, что, по мнению кузена, он ничего не может предложить женщине, кроме наследства.

– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – оправдываясь, произнес Эван и тут же ловко сменил тему: – Кажется, эта женщина сказала, что она давнишний друг вашей семьи.

– Да, так она сказала, – подтвердил Фрэнсис, все еще обеспокоенный всей этой историей. – Откуда она знает о Каменном-доме-на-холме? Не многим известно, что он в самом деле недалеко отсюда.

Эван помолчал с минуту, затем пожал плечами:

– Это ведь не совсем обычное название для усадебного дома. Вполне возможно, она слышала о том, как два брата боролись за землю; один из них построил каменный дом на холме, а другой – каменный дом в долине. Чем не любопытная история? Целыми поколениями ни они, ни их дети, ни потомки их детей не разговаривали друг с другом. Нынешние Таберы – первые, кто начал разговаривать между собой.

– Да, вполне возможно, – согласился Фрэнсис без всякой, однако, убежденности.

– Может быть, у нее какое-то тайное свидание? – предположил Джордж, который ехал вслед за ними и слышал этот разговор.

– Почему бы и нет? – сказал Эван. – У нас есть декорации, есть драматические персонажи: таинственная женщина, закрывающая лицо вуалью, лакей громадного роста, печальная старая служанка. Есть все, что требуется для постановки драмы «Смерть в пустынном проулке», – заявил он, театральным жестом прижимая руку к груди, словно его только что смертельно ранили на дуэли. – Могло быть вполне захватывающее представление.

– Если, конечно, герой, обреченный на смерть, не я, – с кислой усмешкой заметил Фрэнсис и, слегка сжав Эль Сида коленями, обогнал копя своего кузена. – Будем надеяться, что Ри удастся кое-что разузнать о таинственной леди. Поскакали наперегонки до поворота, – бросил он вызов, увеличивая разрыв между собой и остальными.

– Леди Ри Клэр Доминик, – негромко произнесла Кейт, с какой-то особой выразительностью выговаривая это имя. Она не могла оторвать глаз от дочери Люсьена, находившейся на расстоянии протянутой руки от нее. – Необычное имя.

– Возможно. Меня назвали Клэр в честь прабабушки-француженки, – объяснила Ри, гладя расположившихся у нее на коленях щенят.

– Понятно. Очень красивое имя, – польстила девушке Кейт, прикладывая к носу благоухающий розами платок.

Смущенная Ри закусила губу.

– Я, видимо, должна извиниться за запах, который исходит от щенят.

– Дело не в этом. Я просто очень люблю аромат роз. Он часто успокаивает меня, особенно в незнакомой обстановке. Розы всегда напоминают мне о моем доме, – мечтательно, с печальными нотками в голосе заметила Кейт.

– Вы англичанка, мадам? – с любопытством спросила Ри, заинтересованная этой женщиной, которая, казалось, принадлежала к двум мирам: хотя она и говорила по-английски без акцента, одежда ее и манеры выдавали иностранку.

Кейт кивнула:

– Да, англичанка, но мне понятно ваше недоумение. Я уже давно не живу в Англии. Приехала сюда впервые за пятнадцать лет. Боюсь, что отсутствовала слишком долго. Но вот наконец вернулась, чтобы привести свои дела в порядок... Перси и мне следовало вернуться уже давно, – перешла она на тихий-тихий шепот, который еще заглушался ее вуалью, – но мы боялись его, его могущества. Теперь я уже не испытываю никакого страха.

Сквозь царивший в экипаже полумрак Ри посмотрела на странную женщину и вдруг почувствовала к ней жалость. Женщина, казалось, была страшно одинока, лишена не только друзей, но и всякой надежды. Судя по всему, она понесла какую-то невосполнимую утрату. Быть может, скорбела по умершему возлюбленному и, видимо, давно уже не снимала траурного облачения. Ри прищурила глаза, стараясь проникнуть взглядом через вуаль, но вуаль была так плотна, что она лишь смутно различала очертания лица. Когда она встретилась взглядом с бледно-голубыми глазами женщины, как-то странно ярко сверкающими сквозь черную вуаль, ее сердце вдруг дрогнуло.

Кейт улыбалась, заметно было, как блеснули ее белые зубы. Она знала, что девушка старается разглядеть ее лицо, но это была напрасная попытка. В Венеции ее маска не привлекала особого внимания, но здесь, в сельской Англии, она произвела бы настоящий фурор. А Кейт хотела, чтобы никто не мог ее узнать, поэтому и решила переодеться по-другому. Она закрыла лицо тонкой вуалью, сделав прорези для глаз, носа и рта, все ее лицо выглядело через полупрозрачную вуаль безукоризненно гладким, без каких-либо следов или шрамов. Даже сама она, взглянув в свое зеркальце, на какой-то миг забыла, что...

– Мадам? – тихо окликнула ее Ри, с участием глядя на крепко стиснутые пальцы Кейт. – Что с вами?

– Ничего, все хорошо, – хриплым голосом ответила Кейт, пристально вглядываясь стеклянно-поблескивающими глазами в мелькающие за окнами экипажа пейзажи. – Мы почти уже на месте, – поспешила она переменить тему. – Я помню, как долго приходилось взбираться на этот холм, а тут мы просто взлетели на него! – воскликнула она, увидев старый каменный дом.

Рокко спрыгнул с облучка и открыл дверь еще до полной остановки экипажа. Его глаза отыскали Ри и ее маленьких найденышей, и она передала ему мешок. Ей, видимо, даже не пришло в голову, что он может их уронить; одной большой рукой он прижал щенят к груди, другой помог ей спуститься на землю.

Каменный-дом-на-холме всегда стоял на вершине пригорка, по крайней мере так казалось сменяющим друг друга поколениям сельчан. Он был возведен там задолго до того, как высекли первый золотистый камень Камарея. И Таберы из Каменного-дома-на-холме возделывали землю вокруг Камарея за сотни лет до прибытия первого Доминика из Нормандии. В течение столетий завоевывались и терялись троны, соответственно менялись властелины, а вместе с ними и лояльность их подданных. Бесчисленное количество англичан истекло кровью на поле битвы. Неизменным оставалось одно: Таберы возделывали земли вокруг Каменного-дома-на-холме и хранили верность герцогам Камарейским.

Старший мистер Табер, худой, морщинистый старый джентльмен с копной седых волос, стоял под прикрытием широкой каменной галереи; его иссохшее тело горбилось под напором ветра, начинавшего завывать за углом дома. Хотя глаза у него сильно устали, он все же разглядел экипаж, поднимавшийся на холм, и вышел, чтобы приветствовать нежданных гостей. Его походка утратила прежнюю упругость, но ведь, по утверждению его семьи и сельчан, ему было уже под девяносто, а то и больше, и одно то, что он жив, уже счастье. Никто никогда не слышал, чтобы старик жаловался на боли, которые, вероятно, постоянно его терзали, но сейчас, когда он с мучительной медлительностью преодолевал пространство между домом и сараем, он выглядел на все сто. Он казался хрупким, как старый фарфор, но его сын и невестка, внуки и правнуки могли засвидетельствовать, что он еще достаточно крепок и силен: старик продолжал объезжать окружающие Каменный-дом-на-холме земли и с повелительным видом стучал своей тростью с набалдашником, если что-то – а это бывало довольно часто – вызывало его недовольство; и семья по-прежнему считалась с его мнением, ибо и в этом возрасте он сохранил остроту ума, а советы его, как всегда, были вполне разумными. Старший мистер Табер пережил всех своих сверстников и даже троих сыновей и внуков; а его почти неистощимый запас всяких рассказов, баек и сплетен вызывал всеобщее любопытство, его общество было обычно желанным. Он хранил в памяти множество лиц и имен; умел живо рассказывать о былых временах, воскрешая в памяти давно умерших людей с их добрыми или дурными поступками. В местной таверне его всегда ожидало свободное место у камина и налитая до краев кружка эля, заказанная для него кем-нибудь из жадно слушавших его завсегдатаев.

Фрэнсис и кузены подъехали к старому каменному дому сразу же вслед за экипажем. Старший мистер Табер знал толк в лошадях и понял, что к нему подъехали не простые проезжие. Но когда он узнал игривого гнедого коня лорда Фрэнсиса и белоногую кобылку его сестры – леди Ри Клэр, его обветренное лицо озарилось приветливой улыбкой, ибо он питал слабость к детям теперешнего герцога, особенно к юному лорду Робину.

– Добрый день, лорд Фрэнсис, – приветствовал он юного джентльмена, когда тот спрыгнул с коня и поспешил навстречу старику, чтобы почтительно с ним поздороваться.

– Мистер Табер, сэр. Очень рад видеть вас здоровым и бодрым, – ответил Фрэнсис, знавший, что в течение двух недель больной ревматизмом старик пролежал в постели и выглядел не слишком-то хорошо. – Как вы себя чувствуете?

– Не могу жаловаться, лорд Фрэнсис, не могу жаловаться, – дрожащим голосом ответил Табер, широко улыбаясь беззубым ртом.– А где юный лорд Робин? Его вроде бы не видно, – сказал он, выцветшими глазами выискивая кудрявую черную оловку среди Флетчеров.

– Он сейчас в Камарее, вероятно, затевает какую-нибудь новую проказу, – уверенно предположил Фрэнсис, хорошо зная озорной нрав брата. – И когда он узнает, что мы сюда привезли, не сказав ему ни слова, он так взъестся на меня, что мне придется целый месяц обходить его стороной.

Старый Табер хихикнул, оценив шутку, затем внимательно осмотрелся.

– Я вижу кобылку леди Ри Клэр, и, должно быть, меня ждет какой-то сюрприз, – начал он рассуждать вслух. – Любопытно, что такое нашла ваша сестра и что с этим надо делать?

Фрэнсис усмехнулся и показал на экипаж, откуда с помощью услужливого Рокко как раз вышла Ри. Вокруг нее сгрудились братья Флетчер, оставив, однако, достаточно места для громадного лакея, возвышавшегося, как гротескная статуя, над ее плечом.

– Леди Ри Клэр! – выкрикнул мистер Табер, ковыляя по направлению к экипажу; его мигающие глазки ничего не упускали и скоро остановились на мешке, который она держала в руках. Увидев приближающегося старика, Рокко с почти угрожающим видом шагнул ему навстречу. Его темные глаза так и метались между стариком, щенятами и золотоволосой девушкой.

Старый мистер Табер резко остановился, инстинктивно почуяв, что громадный лакей, ревниво охраняющий леди Ри и щенят, испытывает недоверие к нему и смятение. Его слезящиеся глаза встретились с глазами Рокко, и, проявляя тот же дар, что помогал ему приручать диких зверей и утешать покинутых, старик медленно протянул скрюченную руку и похлопал лакея по напрягшемуся предплечью. Это прикосновение произвело поразительный эффект на Рокко, он сразу же как будто ушел в себя, а его враждебность растаяла.

– Эти малыши нуждаются в помощи, самим им не выжить, леди Ри, – сказал мистер Табер, цокая языком и лаская возящихся щенят. – Где вы их нашли?

– Кто-то сунул их в мешок и бросил в канаву возле большака, – ответила Ри, передавая щенят на любовное попечение.

– В таких случаях молочко творит просто чудеса, не забивайте свою хорошенькую головку мыслями об этих малышах, леди Ри Клэр, положитесь на старого Табера, – заверил он ее. Подняв глаза, он увидел экипаж с сидящей в нем женщиной. – Боже праведный! – простонал он, подходя ближе и через открытую дверь вглядываясь в смутные очертания женской фигуры. – Извините меня, ваша светлость, – сказал он глубоко пристыженным тоном. – И куда подевались мои манеры?

– Простите, мистер Табер, – быстро вмешалась Ри, – но это не герцогиня. Просто добрая женщина, которая подвезла меня к Каменному-дому-на-холме.

– А я-то огорчился, что ие узнал ее светлость, – сказал старик, ничуть не смущенный тем, что обознался; будь это и впрямь ее светлость, вот тогда он действительно был бы смущен. – Я вас знаю? – обратился он к женщине в вуали. – С вашей стороны было очень любезно подвезти молодую леди к Каменному-дому-на-холме. Надеюсь, вам не пришлось отклониться в сторону?

– Нет, – коротко ответила Кейт. – Это было по пути. Но меня вы не можете знать. Я просто проезжала через долину и наткнулась на этих молодых людей в проулке. Молодая леди упала с лошади, слегка ушиблась, поэтому я не могла не предложить подвезти ее.

– А? – пробормотал мистер Табер как зачарованный, всматриваясь в глубь экипажа. Его обветренный лоб был недоуменно наморщен. – Вы уверены, что мы никогда не встречались? Конечно, я человек старый, подслеповатый, но никогда ие забываю тех, кого видел. Я уверен, что слышал ваш голос. Но где?

Кейт удивленно таращила глаза на эту старую развалину. Прошло столько лет, а он все еще жив! Ведь он был стариком уже тогда, когда она жила в Камарее совсем еще юной девушкой. Ему, наверное, уже под сто, изумленно подумала она, но он до сих пор не только жив, но еще и сует свой нос в дела, его не касающиеся.

– Ну, ничего, я скоро вспомню, – уверенно сказал он, как бы констатируя очевидный факт. – Я горжусь тем, что никогда не забываю ничего, случившегося в этой долине. Я скоро вас вспомню, – пообещал он.

– Как мило с вашей стороны, – пробормотала Кейт. – Надеюсь, вы не будете слишком разочарованы, если это вам не удастся.

Он хихикнул, так как ее замечание показалось ему забавным.

– С каждым вашим словом я все ближе к тому, чтобы вспомнить вас. Но сейчас, – он повернулся к Ри Клэр, – я отнесу этих малышей в дом. Здесь для них слишком сыро и холодно. Завтра или послезавтра вы уже не узнаете их, леди Ри Клэр, – сказал старик, направляясь к дому.

– Я приеду повидать их, мистер Табер! – крикнула Клэр вдогонку, старик рассеянно кивнул, и через миг его согбенная фигура исчезла за углом дома.

– Дождь, кажется, перестал, – сказал Эван, привлекая их внимание к бледному просвету в тучах. – Если мы поторопимся, то успеем добраться до Камарея до того, как он возобновится.

– Какая разница, я уже и так промок насквозь, – проворчал Джордж, весь дрожа. – Но я бы не прочь согреться.

– Фрэнсис? – позвал Эван, но Фрэнсис не отозвался, он не отрываясь смотрел на женщину в экипаже. – Поехали, Фрэнсис? Ри еще не промокла, и мы, возможно, успеем добраться до конюшни раньше, чем снова пойдет дождь.

– Я думаю, вам следует воспользоваться этим предложением, – спокойно посоветовала Кейт, показав Рокко жестом, чтобы он закрыл дверь экипажа. – Лично я начинаю ощущать сырость. Но я была бы очень рада подвезти вас, дорогая, если вы неважно себя чувствуете.

– В этом нет необходимости, но все равно благодарю вас, – ответила Ри.

– Очень хорошо, – сказала Кейт. Попрощавшись со всеми, она откинулась на спинку сиденья, экипаж тронулся и покатил прочь. Сидя на облучке, Рокко оглянулся на прелестное золотоволосое существо, которое ему улыбнулось.

– Ты покорила его сердце, – заметил Фрэнсис, помогая сестре взобраться на Птицу. – Странная пара эти двое.

– Мне было почему-то жаль их обоих, – сказала Ри, направляясь в сторону, противоположную той, куда уехал экипаж. – Они оба, похоже, так несчастны.

– Трудно ожидать, чтобы женщина, носящая траур, была в веселом настроении, – сказал Эван, который ехал так близко от них, что грязь из-под копыт его коня летела прямо на юбки Ри.

– Ты прав, – согласилась девушка. – Но мне кажется, что причина ее скорби гораздо глубже. От них веяло такой печалью. Трудно объяснить, но это именно так. Да, – добавила она, внезапно припоминая одну подробность, – от женщины исходил очень странный аромат роз.

– Что в этом странного? – спросил Эван. – Женщины всегда пользуются всякими ароматическими средствами.

– Но не в таком же количестве. Я просто боялась задохнуться. Запах роз был такой густей, что... – Ри с обеспокоенным видом остановилась.

– Договаривай же, – сказал Фрэнсис, которому хотелось знать ее впечатление о женщине, и ему представлявшейся странной.

– Возможно, то, что я скажу, покажется вам вздором, – продолжала Ри, – но у меня было такое чувство, будто я – усыпанный розами гроб. Можете смеяться, – вызывающе добавила она, ощущая, что сказанное ею прозвучало глупо.

– Я и не думаю смеяться, – совершенно серьезно возразил Фрэнсис.

– Признаюсь, мне все это тоже показалось странным. Камарей расположен отнюдь не в центре Лондона. Это тихая долина, какого же дьявола ей здесь понадобилось?

– А вот мне не понравился этот здоровенный детина, ее лакей, – вставил Джеймс, которого кольнула ревность, когда он вспомнил о напвно-восторжепном взгляде, брошенном лакеем на Ри.

– Что ж, поскольку все мы говорим о вещах неприятных, – сказал как всегда практичный Джордж, – я голосую за возвращение домой. Я почти испортил свой лучший охотничий костюм и не тороплюсь объясняться по этому поводу с отцом.

Услышав это неприятное для всех напоминание, пятеро всадников поскакали быстрее и через двадцать минут – как раз в тот момент, когда хляби небесные разверзлись вновь, – прибыли к воротам Камарея. Старенький коттедж привратника со евннцо-во-серыми окнами, о которые разбивались струи дождя, выглядел очень уютным прибежищем. Мимо него проезжало много посетителей, но вряд ли среди них попадались такие замерзшие и замызганные, как эти пятеро.

Обсаженная каштановыми деревьями подъездная дорога, ведущая к большому дому, еще никогда не казалась им такой бесконечной. Когда они въехали на конный двор, ворота конюшни приветливо распахнулись перед ними. В длинных рядах стойл, предназначенных для призовых лошадей герцога, можно было видеть сладко пахнущее луговое сено, мелассу и овес, мыло и седельные принадлежности, льняное семя, свежеприготовленные припарки, ну и конечно – навозные лепешки.

Конюшни находились в ведении Баттерика, чьим заботливым рукам герцог Камарейский доверил уход не только за породистыми лошадьми, но и за многочисленными колясками, экипажами и каретами. Баттерик относился к работе с большим рвением и правил своими владениями не менее властно, чем государь – царством. Поскольку повседневные конюшенные работы выполнялись им необычайно торжественно, подчиненные с нежностью и уважением величали его «ваше высочество». Впрочем, те, кто не слишком от него зависел, в его отсутствие отзывались о нем не так почтительно, именуя его старой задницей. Их работа состояла главным образом в уборке навоза и чистке полов, а в поддержании чистоты Баттерик проявлял тиранические замашки, поэтому их негодование было вполне понятно. Не то чтобы Баттерик требовал от других того, чего сам гнушался. Он не всегда ведь был конюшим, а начал работу в камарейских конюшнях еще совсем мальчиком, и тогда ему частенько прнходилось скрести пол на четвереньках.

Баттерик гордился конюшнями и считал для себя большой честью служить у такого благородного джентльмена, как герцог Камарейский. По мнению Баттерика, человек, который знает всех его лошадей, заслуживал самой высокой оценки, а всех его лошадей знал только герцог. Он никогда еще не обманывался ни в одной лошади; благодаря прежде всего наметанному взгляду его светлости у них в конюшнях собрались самые породистые животные, составлявшие предмет зависти грумов, конюхов, кучеров и лордов всей Англии.

Но его светлость разбирался не только в лошадях, ибо сумел выбрать себе маленькую герцогиню, чистота породы которой не вызывала ни малейших сомнений. Баттерик вынужден был сознаться, что сильно ее недооценил, когда его светлость представил новую госпожу Камарея. Он забыл, что и человек маленького роста может обладать большой силой воли и умом, а ни в том, ни в другом у ее светлости не было недостатка. Он также думал, что у нее не будет потомства, а она родила его светлости близнецов. Осуждая себя за недостаток преданности ее светлости, Баттерик полагал, что ему не следует совать нос в дела, которые его совершенно не касаются.

Продолжая обдумывать эту мысль, он с отцовской заботой следил за пятью всадниками, которые сквозь ветер и дождь въехали в сухое тепло конюшни. Хотя и насквозь мокрые, они все же шутили, спешиваясь; их молодые голоса как будто несли с собой дыхание весны.

Молодой лорд Фрэнсис стал превосходным наездником, и в один прекрасный день его светлость сможет по праву гордиться своим сыном. Камарею просто повезло, что Фрэнсис – старший сын, наследник титула, ибо лорд Робин, благослови его Господь, неисправимый проказник, верховодит во всех шалостях. С другой стороны, нет более благородной молодой леди, чем Ри Клэр. В его предубежденных глазах с пей не могла бы сравниться ни одна юная девушка, хотя сейчас она выглядела не лучше, чем молочница, у которой была неудачная стычка с норовистой коровой.

Баттерик быстрым опытным взглядом оглядел лошадей и облегченно вздохнул, увидев, что ни один из его любимцев не пострадал. Убедившись в этом, он позволил себе слегка улыбнуться.

– Вы упали, леди Ри Клэр? – спросил ее Баттерик, тут же, не переводя дыхания, приказав, чтобы лошадей увели прочь, расседлали, почистили, накормили и напоили. Его басистый голос доносился до самых отдаленных уголков конюшни, достигая слуха не очень радивых конюхов, устроивших себе перерыв на несколько минут. – Прыгали через изгородь? – спросил он скорее утвердительно, чем вопросительно.

Ри и Фрэнсис улыбнулись, ничуть не удивленные, ибо хорошо знали остроту ястребиного взгляда Баттсрика. Но Джеймс, который его не знал, удивленно и даже восхищенно присвистнул, пораженный такой сверхъестественной наблюдательностью.

– Как вы об этом догадались, мистер Баттерик? – спросил он.

– Дело нехитрое, надо только быть немного наблюдательным, – ответил Баттерик, с довольной усмешкой следя, как юноша осматривает кобылку Ри. Недоуменно сдвинув брови, он тупо глазел на забрызганные грязью бок и бедро.

Баттерик подошел к Птице, похлопал ее по крупу, затем осторожно вынул веточку, застрявшую в хвосте.

– Бирючина, – сказал Баттерик, внимательно оглядывая грудь и передние ноги Птицы. – Вы ездили в Каменный-дом-на-хол-ме? Как поживает старший мистер Табер?

Даже Фрэнсис был поражен такой осведомленностью и с открытым ртом уставился на конюшего.

– Как вы об этом догадались? – спросил он, тщательно осматривая Птицу, чтобы найти ключ к разгадке тайны.

Гулкий, как из бочки, смех Баттерика наполнил всю конюшню.

– Один из лакеев как раз возвращался из деревни и видел, как вы въезжали на горку, – ответил он. Его плечи все еще тряслись от хохота.

– И что, по-вашему, мы делали в Каменном-доме-на-холме? – с вызовом спросила Ри.

– Послушайте, леди Ри Клэр, – ответил Баттерик с простодушным выражением лица, – я ведь не какая-нибудь предсказательница-гадалка. Однако, – он помолчал, и в глазах его заиграли веселые искорки, – если бы я пустил в ход свою догадку, я бы сказал, что вы нашли что-то такое, что нуждалось в заботе старого мистера Табера, который наделен даром целителя. Чтобы догадаться об этом, не нужно никакого волшебства. Кого вы спасли?

– Щенят, – ответил Джеймс. – Их нашла Ри.

– Так примерно я и думал. Кто-то их бросил, да? Ну что ж, старик о них хорошенько позаботится. А вы заходите в дом, – сказал он. – А то, если простудитесь, мне придется нести ответ перед его светлостью. Вам надо было послать грума за щенятами. Даже не знаю, что скажет ее светлость, когда увидит вас в таком виде, – произнес он, обеспокоенно качая головой.

– Ри больше тревожит, что скажет Кэнфилд, – ответил Фрэнсис.

– Я ни о чем не сожалею, – сказала Ри, когда они быстоо направились к большому дому.

– Не вижу, что тут плохого, – поддержал ее Эван. —'Ты сделала доброе дело, и я думаю, что в один прекрасный день будешь вознаграждена за свою бескорыстную доброту. В чем тут раскаиваться? – спросил он, когда они подошли к благородному геральдическому гербу рода Домиников, который гордо возглашал всем входящим в большой дом Камарея: «Ни на шаг от Правды, Доблести и Цели».

– Я думаю, что Ри сейчас получит свою награду, хотя и не знаю, насколько она ею заслужена, – негромко шепнул Фрэнсис, и, подняв глаза, все увидели, что по парадной лестнице спускается граф Рендсйл. Он был в великолепной голубой одежде. Да и все на нем выглядело безупречно: хорошо натянутые, без единой морщинки, шелковые чулки, начищенные до яркого блеска застежки ботинок, хорошо напудренный, тщательно вычесанный парик. Все это естественно сочеталось с довольно благодушным выражением лица. И тут, сойдя с лестницы, он увидел перед собой группу грязных юношей и девушку.

При появлении этого безукоризненного образца джентльмена на четырех лицах отнюдь не выразилась радость. На пятом же лице, лице Фрэнсиса, внезапно появилось выражение решимости. Фрэнсис воззрился на графа почти хищным взглядом, который сулил мало хорошего некоему Уэсли Лоутону.

– Боже праведный!

– Граф никогда не теряется, всегда находит, что сказать, – заметил Фрэнсис и, почувствовав, что у его ног собирается целая лужица, скорчил потешную гримасу. Стоять в мокрых бриджах было неприятно, и он не имел ни малейшего желания выслушивать лекцию графа о необходимости соблюдения приличий.

– Что случилось? – спросил граф, быстро спустившись с последних ступенек.

– Мы попали под ливень. Будьте так любезны, пропустите нас, – попросил Фрэнсис с необычайной вежливостью.

Но граф, отнюдь не обладавший душевной тонкостью, продолжал стоять на месте, представляя труднопреодолимую преграду на пути усталых юношей к лестнице и комнатам, где они могли бы переодеться во все сухое. Однако надменное выражение на лице графа сменилось участливым, когда он увидел, в каком растрепанном состоянии находится Ри.

– Леди Ри Клэр! – воскликнул он, даже в крайней степени изумления соблюдая необходимую почтительность в обращении. – Что с вами случилось? Что с вашей прической? Что с вашим костюмом для верховой езды? – спросил он, рассматривая грязь, налипшую на ее юбки, и дыру в верхней части рукава.

– Я слегка упала, вот и все, – объяснила Ри. Она нетерпеливо постукивала своей маленькой, обутой в башмачок ножкой. Какое право имеет гость дома устраивать допрос, в то время как ей необходимо подняться к себе и сменить мокрую одежду?

Аристократические ноздри графа слегка дрогнули.

– Но где вы упали? – От искушения задать этот вопрос графа не удержали ни хорошее воспитание, ни простое благоразумие. На лице выразилось отвращение, когда он почувствовал сильный запах собачьей шерсти, грязи и лошадей.

– Не важно, Уэсли, – ответила Ри, не имея желания обсуждать все, что произошло с ними в этот день.

Фрэнсис, однако, не захотел проявить сдержанность и весело сообщил графу:

– Мы вытащили из канавы помет полузахлебнувшихся щенят. Точнее говоря, – добавил он, озорно блеснув своими серо-голубыми глазами, – щенят спасла Ри.

– Спасла щенят? – произнес граф с укоризненно-недоверчивым выражением лица, которое Фрэнсис заранее предвидел. – Боже праведный! И для чего же?

Пряча удовлетворенную усмешку, Фрэнсис смотрел на их лица: граф был явно заинтригован, Ри – раздражена.

– Судя по вашему вопросу, вам не понять, зачем я это сделала, – холодно сказала Ри. Она вся дрожала в мокрой одежде, и это, естественно, сказывалось на звучании ее голоса.

Ри мерила графа глазами с ленивым равнодушием и надменностью явно превосходящей ту, что мог изобразить граф.

– Вы, кажется, приехали на несколько дней раньше, чем мы вас ждали? – спросила она мягко, но с явными нотками осуждения в голосе.

Граф Рендейл, больно задетый, весь побагровел; он знал, что допустил серьезное нарушение этикета, а что он безоговорочно осуждал, так это дурные манеры, и тут он был особенно строг к себе.

– Я приехал вместе с сэром Джереми и Кэролайн, – натянуто объяснил он, ощущая большую неловкость. Не то чтобы Уэсли Лоутон искренне сожалел о своем решении, ибо он надеялся поговорить наедине с леди Ри Клэр; сэр Джереми – близкий друг его светлости, Кэролайн – дочь сэра Джереми и подруга леди Ри Клэр, и сэр Джереми и Кэролайн – его свойственники, как же он мог отклонить любезное приглашение поехать вместе с ними, в их экипаже? Он часто бывал в Уинтерхолле, усадьбе сэра Джереми, и на этот раз приурочил свой визит ко времени их поездки в Камарей. Он решил жениться на леди Ри Клэр, а уж если он что-нибудь решал, то отступать был не намерен.

– Кэролайн уже здесь? – одновременно спросили Фрэнсис и Эван и обменялись не очень-то обрадованными взглядами.

– Мы слышали, что у сэра Джереми разыгралась подагра, поэтому не были уверены, что они с Кэролайн приедут. Вы знаете, как сэр Джереми страдает от этой болезни, – сказала Ри, думая о том, каким брюзгой стал обычно веселый и жизнерадостный сэр Джереми, когда у него стали пухнуть и ныть суставы.

– В последний раз, когда у него были подагрические боли, он чуть не оторвал мне голову, – с гримасой вставил Джордж. – Велел немедленно закрыть «это проклятое окно», потому что ветер дует на большой палец его ноги.

– Надеюсь, что его не растрясло на этих ухабистых дорогах, когда он ехал в экипаже, – сказала Ри, думая обо всех, кого это может касаться. – Даже и в самые благополучные времена сэр Джереми и Кэролайн не были лучшими компаньонами для путешествий, – добавила она, прошла мимо графа и поспешила вверх по лестнице.

С ее уходом воцарилось неловкое молчание. Граф откашлялся, прочищая горло, и хотел, видимо, возобновить свою лекцию, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, Джордж сильно расчихался; графу пришлось отойти в сторону, открыв путь для Фрэнсиса и Флетчеров. Они, не теряя ни мгновения, воспользовались предоставленной им возможностью, и граф с открытым ртом остался на лестнице один, если не считать нескольких безмолвных лакеев.

– Ты поступил находчиво, Джордж, – похвалил Фрэнсис кузена, обладавшего способностью ловко выворачиваться из трудных положений; впрочем, они оба с помощью хитроумных приемов умели отвязываться от ничего при этом не подозревающих докучливых людей.

– Спасибо, Фрэнсис, – с серьезным видом ответил Джордж.

– Послушай, зачем ты упомянул о щенках, Фрэнсис? – спросил Эван у кузена, пока они шли по длинным коридорам большого дома в то крыло, где жил Фрэнсис. Эван раздумчиво смотрел на него, терпеливо ожидая ответа, ибо из поведения Фрэнсиса сам сделал кое-какие необходимые для самосохранения выводы и научился отгадывать мотивы его поступков.

– А что тут такого? – с простодушным видом сказал Фрэнсис. – Граф ждал ответа.

– Но ведь ты же хорошо знал, как отреагирует граф на твое объяснение, – настойчиво допрашивал Эван.

Фрэнсис встретился с ним взглядом, в котором не было и тени раскаяния.

– Я отвечу на твой вопрос прямо, без обиняков, – вдруг сказал он. – Мне не хочется, чтобы граф стал моим зятем. Я ничего не имею против него. Просто не хочу, чтобы он стал членом нашей семьи. Посмотрим правде в глаза, – продолжал он таким серьезным и суровым тоном, что кузен весь обратился во внимание. – То, что граф – спесивый павлин и несносный сноб, отрицать невозможно. Если он задерет свой нос еще выше, то первый же ливень захлестнет ему ноздри, и тогда он рискует захлебнуться, – съязвил он, развеселив дружно прыснувших кузенов. – Представьте себе, как его напыщенность может сказаться на наших пикниках, – добавил он с таким преувеличенным ужасом, будто одного этого было достаточно, чтобы безоговорочно осудить графа.

– Вот ты и захотел выставить графа в смешном свете, – предположил Эван. – Ты заранее знал, как воспримет Ри его слова?

– Естественно. И таким образом он сам затянул себе петлю на шее, – сказал в свое оправдание Фрэнсис, отметив при этом, что Эван начинает разговаривать как его отец-генерал, чей голос иногда звучал так, словно он приказывал своим войскам построиться.

– Но ведь это ты, Фрэнсис, накинул ему петлю на шею и очень хитро и ловко, собственной его рукой, затянул ее, – сказал Эван с кривой улыбкой, ибо питал к графу такую же неприязнь, как и Фрэнсис.

– Должен признать себя виноватым в совершении этого дьявольского преступления, – гордо заявил Фрэнсис. – Но я прежде всего забочусь об интересах Ри, – произнес он более серьезным тоном. – Она чересчур добра, и я боюсь, что граф использует ее доброту в своих корыстных целях. Он не считает это ниже своего достоинства. Но хватит об этом. Мне кажется, что я сумел на какое-то время расстроить его замыслы, – добавил он с довольной усмешкой. – А нам надо поторопиться. Я хочу успеть к чаю, граф опередит нас на добрых полчаса, а вы знаете, с каким аппетитом поглощает он пироги миссис Пичем.

– Надеюсь, Кэролайн не будет все время разглагольствовать о балах, какие важные особы там были, в каком платье щеголяла она и как ужасно была одета... ну, вы знаете кто, – сказал Джеймс и глубоко вздохнул при мысли об ожидающем их мученичестве. – В прошлый свой приезд, когда я попросил еще кусок пирога, она меня так обрезала, что я до сих пор помню. – В голосе Джеймса прозпучата еще не остывшая обида.

– Но это был пятый кусок, – напомнил Джордж.

– Если мы не поторопимся, то никто из нас не получит ни куска пирога, – вмешался Фрэнсис и, доказывая, что это отнюдь не пустые слова, побежал по безмолвному коридору.

Ри, которая шла по коридору в противоположном направлении, к своей спальне, также ускорила шаг. Ее мысли тоже были сосредоточены на Кэролайн Уинтерс, но она даже не предполагала, а просто была уверена, что найдет ее в своей спальне. Дверь, как она и ожидала, оказалась полуоткрытой; с обычной в таких случаях досадой Ри спокойно вошла в спальню и увидела, что Кэролайн Уинтерс со жгучим любопытством одно за другим перебирает ее платья.

В этот момент Ри ощутила скорее жалость, чем гнев; хотя Кэролайн имела абсолютно все, что хотела и в чем нуждалась, она никогда не бывала удовлетворена, ибо всегда хотела большего. Не в характере сэра Джереми было отказывать дочери в чем бы то ни было. Руководствуясь самыми лучшими намерениями, он щедро изливал любовь, привязанность и богатства на ее белокурую головку, ошибочно полагая, что, балуя ее сверх всякой меры, может возместить ей утрату матери. Результаты никак нельзя было назвать успешными, ибо Кэролайн Уинтерс со временем превратилась в эгоистичную, вечно недовольную молодую женщину, которая постоянно канючила, хныкала, закатывала сцены, если ее желания не исполнялись. Бедный сэр Джереми уже давно отказался от попыток умиротворить ее, перестал даже упрекать за ненасытность, стараясь пропускать мимо ушей ее пустопорожнюю болтовню и тиранические требования.

– Привет, Кэролайн, – приветствовала ее Ри. – Ты что-нибудь здесь потеряла?

– А, Ри! – испуганно вскрикнула Кэролайн, услышав насмешливый голос Ри, и быстро обернулась. – Ты так меня перепугала. Подкралась исподтишка. Как дикари в колониях, которые снимают скальпы с людей, – пожаловалась она, ничуть не смущаясь тем, что ее застали, так сказать, на месте преступления. – Я постучалась, но тебя не было, вот я и вошла. Я знала, что ты не обидишься. Просто мне хотелось узнать, есть ли у тебя такой же божественный шелк, какой папа купил мне в Париже. У тебя всегда есть что-нибудь лучше, чем у меня, вот я и решила удостовериться, что только у меня есть платье из такого шелка, – объяснила она, самодовольно глядя на Ри. При виде измызганной одежды ее глаза расширились от изумления, заметно было, что она очень поражена. – Что с тобой, черт побери, произошло? Ты выглядишь просто кошмарно. Ри криво усмехнулась.

– Спасибо за участие. Просто я упала с лошади, вот и все. Ничего особенного, – сказала Ри, подходя ближе к камину, растопленному прилежной служанкой.

Кэролайн оглядела девушку с головы до ног, брезгливо скривившись.

– Ты безнадежно испортила этот замечательный костюм для верховой езды. Очень жаль.

– У меня есть другой, точно такой же, поэтому можешь не беспокоиться, – заверила ее Ри. – Маме очень понравилась ткань, она знала, что я часто буду надевать этот костюм, и предусмотрительно заказала два одинаковых.

– Просто замечательно, – выдохнула Кэролайн, имея в виду предусмотрительность герцогини. – Какой это был чудесный оттенок голубого цвета. Пожалуй, он подошел бы мне больше, чем тебе. У нас ведь с тобой одинаковый размер? – вкрадчиво спросила она, устремляя взгляд на гардероб, где должен был висеть второй костюм.

Уловив знакомые интонации в голосе девушки, Ри наотрез отказала:

– Нет, Кэролайн. – «Хоть бы поскорее пришли служанки, чтобы искупать меня, – подумала она, – тогда я могла бы выставить эту нахалку из спальни». – Это мой любимый костюм, и теперь, когда один испорчен, я буду носить другой. Извини меня, я думаю, ты понимаешь. Разве у тебя нет любимых платьев или шляпок? – Ри принялась безуспешно увещевать Кэролайн, на губах которой уже появилась легкая гримаска.

– Ладно, но я не вела бы себя так эгоистично, если бы ты захотела надеть что-нибудь из моих вещей, – сказала Кэролайн дрожащим от подавляемой обиды голосом. Подойдя к туалетному столику, она принялась нюхать различные духи в фарфоровых и стеклянныx флаконах. Ее унизанные драгоценностями пальцы задержались на стеклянной трубочке аметистового цвета с рисунком в итальянском стиле.

– У меня кончились эти духи, а я так их люблю, – печально вздохнула она.

– Пожалуйста, Кэролайн, возьми их, – сказала Ри, надеясь, что, получив желаемое, она наконец оставит ее в покое. – Я их никогда особенно не любила.

– В самом деле? – спросила Кэролайн, несколько разочарованная этим замечанием. Однако ее жадные пальцы, не теряя времени, спрятали духи за корсаж. Она посмотрела в зеркало, и довольная улыбка тотчас же сошла с ее губ, ибо, хотя фигурой и лицом она походила на Ри Клэр, глаза у нее были тускло-голубыми, а волосы бледно-золотистыми. То, что глаза Ри были редчайшего фиалкового цвета, а волосы темно-золотого, огненного, служило для нес постоянным источником раздражения.

Кэролайн тщательно осмотрела красиво отгравированную серебряную щетку и набор расчесок, прежде чем взяться за серебряную шкатулку, инкрустированную драгоценными камнями. Со скучающим видом она открыла крышку небольшой музыкальной шкатулки, которая лежала рядом с чашей для благовонных курений, и комната наполнилась тихим перезвоном: шкатулка играла сладостную мелодию, очень гармонировавшую с густым запахом жимолости и роз, стоящим в комнате.

Многоцветный набор туалетных принадлежностей на столике Ри Клэр включал в себя все необходимое для модной молодой красавицы и мало чем отличался от подобного же набора на столике Кэролайн в Уинтерхолле. Но завистливым глазам Кэролайн все казалось более дорогим и элегантным. «Леди Ри Клэр обладает куда большими сокровищами, чем я, – подумала Кэролайн, – не говоря уже о том, что отец у нее – герцог». Ее собственный отец был бароном, не ахти какой важной особой, а Уинтерхолл не шел ни в какое сравнение с великолепным Камареем. В Лондоне у ног Ри были бы все модные светские львы, тогда как такая простая мисс, как она, вряд ли пользовалась бы особым успехом.

Осматривая прелестную спальню Ри Клэр, Кэролайн чувствовала, что ее сердце наполняется все большей неприязнью к красивой подруге. Это же просто несправедливо! У Ри Клэр есть все, чего только можно пожелать. И хотя она, Кэролайн, на три года старше Ри, скорее всего та выйдет замуж первая. Небольшая квадратная челюсть Кэролайн напряглась при этой мысли, ибо она была намерена завладеть тремя вещами: неограниченным богатством, титулом и графом Рендейлом. Она все это тщательно продумала и не предвидела никаких трудностей в осуществлении своих целей. Если она выйдет замуж за графа Рендейла, все остальное приложится само собой. Уэсли не только обладает большим состоянием, но его родовое имя и титул почти такие же древние и благородные, как у Домиников. И хотя у них нет герцогского титула, графы Рендейлы на равной ноге с самыми могущественными и знатными людьми в Англии.

– Уэсли приехал с нами из Уинтерхолла, – сообщила подруге Кэролайн, и ее пухлый ротик скривила самодовольная улыбка. – Он настаивал, чтобы мы воспользовались его экипажем. Он такой заботливый, – продолжала она, поправляя перед зеркалом кружева и охорашиваясь. – Он знает, какое у меня хрупкое здоровье и как я не люблю путешествовать, особенно в этом старом, плохо подрессоренном папином экипаже. Вот уже больше года я прошу купить новый, но папа наотрез отказывается. Слышать об этом не хочет, говорит, люблю старый экипаж. – И с хитринкой во взгляде добавила рассеянно слушающей Ри: – Я думаю, Ри Клэр, что Уэсли питает ко мне слабость. И ничуть не удивлюсь, если он попросит у папы моей руки, – сказала она доверительным тоном, стараясь убедить себя, что так оно и есть. – Разумеется, я должна буду самым тщательным образом взвесить его предложение. Что, если я приму предложение Уэсли, а ко мне посватается какой-нибудь герцог? Одно время я даже подумывала, – призналась Кэролайн, – не выйти ли мне за твоего дядю Ричарда.

Ри чуть не задохнулась. Отвернувшись от теплого камина, она изумленно уставилась на вполне серьезное и такое невыразительное лицо Кэролайн. При мысли, что Кэролайн рассматривала дядю Ричарда как возможного претендента на свою руку, Ри с трудом подавила разбиравший ее смех.

– Конечно, он довольно стар и ходит в этих очках... – сказала Кэролайн, покачав головой. – И я бы никогда не поехала с ним в этот его шотландский замок. Ведь это забытое Богом место, не правда ли?

– Я убеждена, что при выборе невесты дядя Ричард принял во внимание все эти соображения. Конечно, зная твое хрупкое здоровье, зная, что должен будет повезти новобрачную обратно в Шотландию, он не решился сделать тебе предложение, – совершенно серьезно сказала Ри. Но при мысли о том, что дядя Ричард узнает от нее, какие надежды возлагала на него мисс Кэролайн Уинтерс, в ее глазах вспыхнули дразнящие огоньки.

Кэролайн молча обдумывала слова Ри.

– Видимо, ты права. Я не могла понять, почему он не просит моей руки, и очень удивилась, когда он женился на этом ничтожестве.

Перестав дурачиться, Ри холодно сказала:

– Это, как ты ее называешь, «ничтожество» занимает в нашей семье важное место, и она всеми очень любима.

Кэролайн пожала плечами:

– Я только хотела сказать, что она не та женщина, на которой следовало жениться маркизу. У нее нет ни состояния, ни титула, ни какого-нибудь положения или друзей в обществе. Ну почему твой дядя выбрал нищую сироту?

– Он ее любит, – просто ответила Ри.

– Но ведь ее даже нельзя назвать хорошенькой, как же он может ее любить? – спросила Кэролайн. – А какая она сейчас толстая, просто ужас.

– У нее со дня на день должен родиться ребенок, – напомнила Ри.

– Я знаю, – раздраженно отозвалась Кэролайн. – Вот это-то и отвратительно. Как она может появляться на людях в ее положении? Неужели не стыдно? – Кэролайн покраснела при мысли, что Сара Веррик беременна. – Ведь просто неприлично показываться перед всеми с таким животом!

– Уж не хочешь ли ты, чтобы она сидела взаперти девять месяцев? – спросила Ри и улыбнулась с облегчением, ибо в этот момент в комнату вошли две служанки, одна держала под мышкой ворох мягких одеял, другая сразу же поспешила к камину, чтобы подложить поленьев в слабеющий огонь. Ри сняла с себя верхние одежды и осталась в нижних юбках и тонкой сорочке. Завернувшись в одно из одеял, она села перед огнем и принялась расчесывать спутавшиеся мокрые волосы. На ее лице появилась болезненная гримаска. Тут в комнату вошла еще одна служанка, постарше, с подкосом, на котором стояли две дымящиеся чашки с темным отваром, уже хорошо знакомым Ри.

– Особое снадобье миссис Тейлор, – пробормотала Ри и с еще более заметной гримасой вспомнила необычный вкус этого отвара.

– Так велела ее светлость, – сказала служанка, прежде чем Ри успела запротестовать. – Вы обе должны это выпить, – властным тоном добавила она. Под отталкивающей внешностью у нее скрывалось великодушное и доброе сердце.

– Ладно, – уступила Ри и обхватила руками кружку с горячим отваром. – Но боюсь, от этого отвара миссис Тейлор как раз можно заболеть... Пей, Кэролайн, – сказала Ри безмолвной девушке, с ехидной улыбкой наблюдая, с какой подозрительностью та смотрит на отвар.

– Я? – воскликнула Кэролайн, с комичным выражением лица нюхая неприятно пахнущее снадобье. – Какой ужасный запах! Что это такое? Яд? – Она попробовала оттолкнуть кружку, но огрубевшая от работы рука с кружкой приблизилась к самому ее рту.

– Ее светлость распорядились, чтобы вы, мисс Кэролайн, тоже испили отвар миссис Тейлор, потому что вы жаловались на усталость во время долгого путешествия из Уинтерхолла. И ее светлость знает, какое у вас хрупкое здоровье, мисс, – сказала Роули, придвигая кружку с дурно пахнущим отваром вплотную к задранному носу Кэролайн и понимающе глядя на нее. – Ее светлость не хочет, чтобы кто-то болел в Камарее, если этого можно избежать. Вы же не хотите сердить ее светлость? – просительно добавила Роули. – Будьте хорошей девушкой и выпейте отвар миссис Тейлор.

С дрогнувшими губами Кэролайн взяла наконец кружку.

– Кто эта чертова миссис Тейлор? – спросила она, с отчаянной гримасой опустошая половину кружки. При этом она давилась и едва не плевалась, а по щекам ее текли слезы.

Ри довольно улыбнулась:

– Миссис Тейлор – старая подруга бабушки, маминой матери, живущая поблизости от Веррик-Хауса, ее дома. Мама говорит, что это лучшее место между Лондоном и Лендз-Эндом[15]. Я не видела ее пару лет, но помню, что это здоровая и веселая женщина. У нее двое сыновей, Уилл и Джон, оба величиной с гору, такими они по крайней мере мне казались. Она держит таверну.

– Ее светлость разрешает вам водиться с таким сбродом? – удивленно взвизгнула Кэролайн, которая все никак не могла прийти в себя после выпитого отвара.

– Мама очень любит и ее, и братьев Тейлор. Она крестная мать всех детей и... – Ри осеклась, стараясь подсчитать сыновей и дочерей обоих братьев. – Не знаю, сколько у миссис Тейлор внучат, но их, во всяком случае, достаточно, чтобы она была очень занята и чувствовала себя самой счастливой бабушкой.

– А как его светлость? – спросила Кэролайн. – Не может же он одобрять таких дружеских отношений... с... с простыми содержателями таверны.

Кэролайн услышала смех Ри, хотя и не могла видеть ее лицо. Служанки уже наливали холодную и горячую воду в поставленную перед камином ванну, и клубящийся пар скрывал очертания полуобнаженного тела Ри.

– Отец тоже очень любит Тейлоров. Со своей обычной сардонической улыбкой он грозится вывести братьев за фруктовый сад и поколотить их. В конце концов все они дружно хохочут, хотя я и не понимаю, в чем тут юмор.

– Вам пора уже спуститься к чаю, мисс Кэролайн, – сказала Роули, держа дверь открытой для обидчивой мисс, которая никогда не понимала намеков. – Надеюсь, вы не хотите, чтобы он остыл, как вода в ванне для леди Ри.

– Хорошо, – пробормотала Кэролайн, направляясь к двери. – Уэсли, наверное, удивляется, куда я запропала. Надеюсь, он не слишком беспокоится, – буркнула она, ускоряя шаг и беспечно помахивая рукой через плечо. – Мы с Уэсли, видимо, встретимся с тобой позднее. Боюсь, что и целым чайником не смыть этот отвратительный вкус во рту, – сказала она, шелестя юбками и бросая косой взгляд на так и не раскаявшуюся Роули.

Крепко захлопнув дверь за полной фигурой Кэролайн, которая, казалось, так и дышала самодовольством, Роули сердито фыркнула:

– Я бы с удовольствием вымыла рот мылом этой мисс. И вряд ли лорд Лоутон вспомнил хоть раз об этой девице, которая считает себя важной особой, особенно после того, как отведал крыжовенных пирогов миссис Пичем. А как уж посмеялась бы миссис Тейлор, если бы увидела, как ей влили в горло отвар. Единственный способ заткнуть ей рот. Однажды я видела миссис Тейлор, когда ездила с ее светлостью в Веррик-Хаус. Мы должны были присутствовать на похоронах дорогой тети Маргарет. Вот тогда мы с миссис Тейлор обменялись несколькими рецептами. Ее рецепты, может быть, и получше моих, но и мои тоже неплохи... Какое платье вы наденете, леди Ри Клэр? Темно-синее шелковое?

Ри вздохнула и углубилась в мечты, отдаваясь во власть теплой, приятно благоухающей воды, которая постепенно утишала все ее боли. Голос Роули звучал с унылой монотонностью, слова становились неотчетливыми, почти неразличимыми. Вдруг ей почудилось, будто на нес повеяло сильным запахом роз, и она вспомнила о таинственной женщине в экипаже. Любопытно, доехала ли она до места?

Войдя в гостиницу, полудерсвянную-полукаменную постройку в стиле эпохи Тюдоров, которую местные жители окрестили «Веселым зеленым драконом», Кейт сразу же увидела нанятого ею джентльмена из Биллингсгейта. Протянув к пылающему камину ноги в штопаных-перештопаных чулках, он нежно обнимал бутылку лучшего, какое только имелось в гостинице, бренди, и весь его облик выражал глубочайшее удовлетворение.

– Хорошо прокатились, миледи? – спросил он, слегка запинаясь, без особого любопытства. Однако, хотя и под хмельком, он все же сумел, к досаде Кейт, вложить достаточное ехидство в титул «миледи».

– Да, поездка была вполне удачной, – сурово ответила Кейт, не обращая ни малейшего внимания на неуважительное к себе обращение. – А как вы? Хорошо познакомились с содержимым своей бутылки?

– Знакомство было весьма приятным, миледи, – ответил он, громко рыгнув.

– Оно было бы не столь приятным, если бы платить пришлось вам самому. Боюсь, вам весьма дорого обошлась бы бутылка, – саркастически заметила Кейт, протягивая замерзшие руки к огню. Она как загипнотизированная смотрела на яростно пылающие поленья, и на ее вуали играли пламенные отблески.

– Я изрядно проголодалась, – вдруг сказала она, испытывая удовольствие от результатов своей поездки. – А вы, я вижу, уже поужинали, – добавила она, заметив столик, уставленный сальными тарелками и пустыми бокалами.

– Да, я неплохо поужинал, – ответил Тедди Уолтхэм, воздавая должное хозяину гостиницы. – Но вообще-то всякая еда приобретает вкус, если запить ее достаточным количеством спиртного, – спокойно сказал он. Его благодетельница проявляла странное беспокойство, расхаживая взад и вперед по комнате, выбивая своими высокими каблучками частую дробь по деревянному полу. Ее черная вуаль развевалась, как на ветру. К тому же Кейт постукивала кожаными перчатками о ладонь, что также выдавало ее нервозность. – Видать, вы очень расстроены, миледи. Может быть, хлебнете успокоительного? – И Тедди Уолтхэм великодушно протянул ей полупустую бутылку бренди.

– Расстроена? – удивленно протянула Кейт. – Ничуть нет. Мне надо подумать, вот и все, – коротко ответила она, вновь и вновь представляя себе неотразимо привлекательные в своей чистой наивности лица детей Люсьена. – Подите закажите себе еще бутылку бренди, а мне бутылку вина. И пришлите мне хозяина гостиницы, – велела она, чувствуя, что в ее голове начинает зарождаться какой-то замысел. – Ну, – сказала она, надменно взирая на все еще сидящего Тедди Уолтхэма, – чего вы ждете? Я плачу вам не за то, чтобы вы грели задницу перед камином.

Эдуард Уолтхэм медленно и даже с некоторым изяществом поднялся на ноги и при этом нарочно покачнулся. Ему было выгодно, чтобы миледи недооценивала его возможности. Вызывать у нее недоверие и подозрения – явно опасно. Разумнее всего прикинуться шутом, ведь к шуту не относятся серьезно, а значит, в случае необходимости легче будет изменить свои планы.

– Желание миледи для меня закон, – галантно поклонившись, сказал Тедди Уолтхэм и, явно стараясь не уронить своего достоинства, вышел.

Довольно вздохнув, Кейт заняла место Эдуарда Уолтхэма перед камином, и вскоре от прилива теплой крови ее руки начало пощипывать. Рокко занял свою обычную оборонительную позицию за дверью, но Кейт ощущала в нем что-то незнакомое, странное; в какой-то миг ее даже кольнул страх перед этим огромным человеком с детским умом. Но она тут же откинула свои страхи и сомнения с такой же легкостью, с какой несколько мгновений назад скинула плащ.

Она удобно, с довольным видом сидела у камина, когда возвратился Тедди Уолтхэм, сопровождаемый радушным хозяином с подносом, уставленным всякими закусками и напитками. Тедди быстро схватил бутылку бренди и чистый стакан и занял место у окна, откуда без помех мог наблюдать за всем происходящим.

– А, мистер Хигглтон, как это любезно, что вы пришли сами, – сказала Кейт самым сердечным тоном. – Должна признать, что обслуживание в «Веселом зеленом драконе» просто превосходное, и, пожалуйста, передайте мои комплименты вашему повару. С того времени, как приехала в Англию, я не ела ничего более вкусного.

Мистер Хигглтон выпятил свою худую грудь, польщенный похвалами благородной дамы.

– Для меня большая честь, – любезно ответил он, – обслуживать такую знатную даму, как вы.

– Вы сама любезность, мистер Хигглтон, – ответила Кейт. Ей самой было тошно от своей напускной скромности, и она с презрением глядела на купца-хозяина, который, расплываясь в угодливой улыбке, пыжился от гордости.

Тедди Уолтхэм сделал большой глоток огненного бренди и с осуждением покачал головой, ибо ему редко приходилось слышать речи до такой степени льстивые и угодливые. Даже он, растерявший почти всю свою гордость, не позволял себе опускаться так низко. И конечно, не стал бы так заискивать, как госпожа. За ней, безусловно, стоит понаблюдать, что-что, а умасливать людей она умеет.

– Мы приготовили вам на ужин, миледи, – продолжал мистер Хигглтон, разводя руками, словно ожидал рукоплесканий, – жареных угрей и свежую филейную свиную вырезку, а также знаменитые желе моей жены. Никто не умеет делать их, как она, благослови Господь ее сердечко. Надеюсь, вам это понравится, – захихикал он, думая, что миледи вовсе не так надменна, как ему сперва показалось. – Я принесу вам еще порцию угрей. Ей-богу.

Кейт натянуто улыбнулась:

– Просто замечательно.

– Я был уверен, что вам понравится. Даже сказал жене: вот леди, которая способна оценить хорошо приготовленную еду. Я никогда не ошибаюсь в людях и в их аппетитах.

– Поразительно, – пробормотала Кейт, попивая вино и глядя на огонь. Теперь вся ее поза показывала, что она не задерживает хозяина.

– Ну что ж, – неловко произнес мистер Хигглтон, – я, наверное, должен сказать жене, чтобы она приготовила угрей.

Он был уже на полпути к двери, когда Кейт вдруг его окликнула.

– Я встретила сегодня молодых людей верхом на лошадях. Их зовут Доминики. Вы их знаете? – спросила она как бы вскользь.

– Да это же дети его светлости, герцога Камарейского. Славные ребята, – уверенно сказал мистер Хигглтон. – Разумеется, живые, подвижные, как все в таком возрасте, но ничего дурного не делают. Хотя, бывает, и проказничают. Особенно юный лорд Робин. Сущий дьяволенок, – со снисходительным видом произнес хозяин гостиницы.

. – Я, видимо, не имела удовольствия видеть его, – лениво, словно бы скучающим топом проговорила Кейт. – Но мне встретились лорд Фрэнсис и его сестра, леди Ри Клэр.

– О да, – кивнул головой мистер Хигглтон. – Лорд Фрэнсис – благородный молодой человек. Его светлость может справедливо им гордиться. А что до леди Ри Клэр, – он вздохнул, – то она просто красавица, да и сердце у нее чистое, чище не бывает. Вся в ее светлость. А ее светлость – настоящая благородная дама.

– Семья у них дружная? – мягко спросила Кейт.

– Еще какая дружная. Пока не родились малыши, леди Ри Клэр была единственной дочерью его светлости и самой старшей. А к первенцам родители всегда относятся по-особому, – заметил мистер Хигглтон, радуясь возможности поболтать. – Его светлость обращается с юной леди как с принцессой. Да такая красавица, как она, вполне и могла быть принцессой. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь плохо отозвался о ней.

– Значит, его светлость просто обожает леди Ри Клэр? – задумчиво пробормотала Кейт, и на ее губах, под маской и вуалью, зазмеилась полуулыбка. – Как интересно! Ну, не смею вас больше задерживать. Простите меня, – сказала она. – Да, еще я встречалась с очень старым джентльменом, кажется, его зовут Табер.

– Вы говорите о старом Табере из Каменного-дома-на-холме? Кажется, он живет тут целую вечность. Многие даже думают, что он помогал заложить первый камень «Веселого зеленого дракона», а это было триста лет назад.

– Удивительно живой человек, с острым умом, – сказала Кейт, слегка нахмурившись. – Неужели он и в самом деле помнит все и всех, с кем ему довелось видеться?

– Хитрый старый лис. Не было случая, чтобы он не вспомнил чье-нибудь лицо или давнишнее происшествие, – хохотнул мистер Хигглтон. – Для него у меня всегда есть кружечка эля и место у камина, – добавил он, гордясь тем, что один из старейших людей в округе является завсегдатаем гостиницы. – Ведь от него ничего, кроме пользы. Любители эля каждый день собираются, чтобы послушать рассказы старого джентльмена. Чем плохо?

– Когда я зашла сегодня в Каменный-дом-на-холме, там было очень тихо, – сказала Кейт. – Он что, живет там один?

– Нет, у него есть сын и невестка, – объяснил мистер Хигглтон. – И много внучат.

– Ясно, – сказала Кейт, протягивая руки к огню.

– Но они поехали погостить к матери. Сын женат не на здешней, – дополнил свое объяснение мистер Хигглтон, осуждающе покачав головой в аккуратно завитом парике. – Как только я увидел ее хорошенькое личико, заметил, как она капризничает, я сразу понял, что от нее будут одни неприятности.

– Значит, мистер Табер сейчас один? – констатировала Кейт.

– Ну, не совсем, – сказал мистер Хигглтон. – С ним осталась молодая внучка. Она готовит поесть, присматривает за ним и доит коров. Но обычно в доме бывает полно народу, – сказал он гостье, которая, по-видимому, беспокоилась за старика. – Не будь я Хорейшо Хигглтон, если он не проживет еще сто лет, – рассмеялся он. – Ну, пойду присмотрю за вашим ужином.

После того как деловой.мистер Хигглтон покинул комнату, в ней воцарилось короткое, хотя и казавшееся бесконечно долгим молчание. И лишь когда в камине громко затрещало упавшее полено, Тедди Уолтхэм обрел наконец дар речи. Он еще не успел допиться до полного бесчувствия и поэтому решил выразить кое-какие свои сомнения.

– Что за разговоры о герцоге, который, мол, такая важная шишка в здешних местах? – спросил он, воинственно вздернув подбородок. – И почему вы так интересуетесь детьми его светлости и каким-то стариком? В Лондоне вы не упоминали ни о каком герцоге, – обвиняющим тоном заявил он женщине под вуалью, чье упорное молчание раздражало его. – И слова не сказали о том, что придется иметь дело с герцогом.

– Неужели я в самом деле не сообщила вам об этой незначительной подробности? – как бы вскользь заметила Кейт, с растущим раздражением отбивая пальцами какую-то мелодию на столе. – Вы уверены, что я упустила эту подробность? Такого не может быть. Наверное, в тот вечер вы, как всегда, были под парами?

– Ничего не слышал ни о каком герцоге, – упрямо повторил Тедди Уолтхэм. – Вы ничего мне о нем не сказали, потому что знали, что я не стану ввязываться в какую-либо историю с герцогом. У таких, как он, могущественные друзья, миледи, – сказал Тедди Уолтхэм, пытаясь урезонить свою нанимательницу. – Чем связываться с такими важными шишками, я лучше попытаю счастья в колониях.

Кейт с презрением фыркнула, глядя на этого трусливого слюнтяя, посасывающего свою бутылку.

– Бренди вы вылакали достаточно, а вот храбрости вам не хватает, мистер Уолтхэм. Но вы напрасно так ерепенитесь, я все хорошо продумала. Обещаю вам, что все пройдет без сучка без задоринки.

Тедди Уолтхэм поднял к потолку свои налившиеся кровью глаза.

– Такие разговоры я уже слышал. По большей части от людей, которые были на один шаг от эшафота. Я согласился поехать с вами, думая, что у вас достанет ума держаться подальше от герцогов, но вы, оказывается, просто одержимая, миледи. А Тедди Уолтхэм не хочет рисковать своей шеей. Мне понравилось здесь, в сельских местах, но я начинаю скучать по грязи и саже Лондона, поэтому... – Помолчав, Тедди Уолтхэм пожал плечами и добавил: – Поэтому я начинаю подумывать, не вернуться ли мне.

Кейт что-то резко сказала на непонятном языке; что именно, Тедди Уолтхэм не понял, но догадался, что слова ее относятся к нему. Через мгновение чьи-то могучие руки схватили его за шею и подняли вверх.

– Отпусти меня, чертова скотина, – с трудом выдохнул он, весь побагровев.

– Рокко слушает только мои приказы, мистер Уолтхэм, – сказала Кейт, поудобнее устраиваясь в кресле и наслаждаясь муками мистера Эдуарда Уолтхэма. – Дорогой мистер Уолтхэм, – произнесла она с легким смешком, – вы не только трус, но еще и дурак. Отныне вы прочно со мной связаны и не вернетесь в Лондон, пока я не дам на то разрешения. Я наняла вас для определенного дела и надеюсь, что вы его сделаете. В противном случае, – она выдержала задумчивую паузу, и, когда заговорила вновь, в ее голосе зазвучали печальные нотки, – вы горько пожалеете о том, что ослушались моей воли.

Тедди Уолтхэм изо всех сил пытался лягнуть Рокко в голень, но это ему не удавалось. Все кружилось у него перед глазами, и он поспешил выдавить:

– Ладно, ладно. Велите опустить меня. Я сделаю все, что вы скажете. И пожалуйста, побыстрее, а то я могу задохнуться, и тогда меня уже никто не воскресит.

Кейт сделала знак лакею, и тот опустил извивающееся тело Уолтхэма прямо на твердый деревянный пол. Рядом с ним со звоном упали две сверкающие монеты, одна из которых оказалась поблизости от ног Рокко. Тсдци Уолтхэм засопел, потер рукой под носом и только после этого рискнул посмотреть вверх.

– Это должно подсластить вам горькую пилюлю, – сказала Кейт холодным голосом, от которого по спине Уолтхэма побежали мурашки. – Однако я не люблю затягивать свои дела, – продолжила она уже будничным тоном. – Предполагаю, что мы должны вернуться в Лондон к завтрашнему вечеру. Это вас устраивает, мистер Уолтхэм?

Тедди Уолтхэм кивнул, растирая руками нежную кожу шеи, ободранную грубой материей воротника. «Да, – подумал он, – это меня вполне устраивает, и как только я ступлю на знакомые булыжные мостовые Лондона, я тотчас же отделаюсь от этой полоумной. Если, конечно, не будет слишком поздно, чтобы я мог спасти свою шкуру».

Сквозь пелену серебристых туч скользил бледный полумесяц, когда два всадника въехали во двор Каменного-дома-на-холме. Время было позднее, даже слишком позднее для гостей. Но это были незваные гости, которые приехали отнюдь не с дружескими намерениями.

Кейт соскользнула с седла и, слегка согнув обутые в сапожки ноги, опустилась на землю. «Боже, я уже старею», – мысленно выругавшись, подумала она, сгибая и разгибая онемевшие пальцы. В суставах болезненно отдавался каждый шаг, сделанный ее кобылой по пути из «Веселого зеленого дракона» в Каменный-дом-на-холме.

Кейт осмотрела пустынный двор, остановив взгляд на маленьком, со средником, окошке, глубоко вделанном в каменную стену дома. Только в нем и горел свет.

– Тише, – прошипела Кейт, когда к ней подошел Рокко; под его ногами громко шуршала галька, которой была выложена дорожка.

«Окончится ли когда-нибудь эта ночь?» – подумала она, с раздражением втягивая воздух. Если бы можно было обойтись без Рокко, она с удовольствием оставила бы его в гостинице, но, вполне возможно, ей придется столкнуться с трудностями, и тогда ей понадобится его сила. Но наездник он никудышный: когда час назад они выехали из конюшни, ей все время приходилось сдерживать свою лошадь. В довершение всего он наткнулся на большой низкий сук и упал, и ей пришлось гоняться за его жеребцом.

Направляясь к освещенному окошку, Кейт крепко взяла его за руку: в каждую минуту ей надо было точно знать, где он находится. Когда закутанная в плащ Кейт заглянула в дом, ее обдал холодом порывистый ветер; лицо ее под вуалью походило на тень качающейся ветки.

Она отступила назад в темноту и, прислонившись к стене дома, внимательно огляделась. В отбрасываемых кухонным очагом отблесках сидя спала молодая девушка. На коленях у нее мертвым сном спал щепок; остальные спасенные в этот день щенята дремали в большой корзине, стоявшей на выложенном каменными плитками полу у ее ног. Рядом лениво похрапывали еще несколько собак. Очевидно, то были сторожевые псы, которых мягкосердечный старый глупец впустил в дом, чтобы они не замерзли в эту холодную ночь. Девушка – видимо, внучка мистера Табера, подумала Кейт. Конечно, лучше всего было бы не будить внучку, но если она будет путаться под ногами...

Кейт стояла, молча обдумывая, что ей предпринять дальше, когда ветер вдруг донес до ее ушей ровный, монотонный свист. Она посмотрела на темный сарай с другой стороны двора и, заметив лучи света, пробивающиеся из-за неплотно прикрытой двери, криво усмехнулась. Уверенным шагом она пересекла двор. Осторожно открывая дверь, Кейт мысленно проклинала старика с его привычкой соваться не в свои дела. Именно это и принуждает ее действовать. Ее замысел будет обречен на полную неудачу, если он вспомнит, кто она такая, и разболтает об этом доброй половине обитателей долины. А уж он почешет языком, сидя с кружкой эля перед болтливыми завсегдатаями гостиницы, тут и сомневаться не приходится. В скором времени вся эта история дойдет и до слуха герцога Камарейского.

А если он до времени узнает о ее возвращении, все будет потеряно. Необходимо любой ценой сохранить инкогнито, сказала она себе, проскальзывая в сарай. Ее черная фигура не слишком выделялась среди теней, наполнявших похожую на пещеру комнату. Остановившись, она отыскала взглядом согбенную фигуру, тускло освещенную мерцанием единственного фонаря.

– Хорошо, хорошо, сейчас я приду, Дженни, – бросил через плечо старик, почувствовав дуновение холодного ветра. – А ты пока иди домой. Здесь слишком холодно для тебя, – сказал он, узловатыми руками уверенно отмеряя и сливая различные жидкости в темную, янтарного цвета бутылку. – Прежде чем ты вернешься к теплому очагу, я уже приготовлю это снадобье дня нашего призового быка.

В сарае продолжало царить молчание. Не слыша ожидаемых шагов, мистер Табер поднял глаза и вгляделся в окружавшие его тени. Увидев, что к нему приближается какая-то смутно различимая фигура, он, наморщив лоб, внимательно вгляделся в нее.

– Это не ты, Дженни? Кто вы? – спросил он, закупоривая бутылку со снадобьем для призового быка. Вытерев руки о маслянистую тряпку, он выпрямился. – Кто вы, я спрашиваю? – повторил он, протягивая руку к тяжелой, с набалдашником, трости.

– Это только я, мистер Табер, – тихо откликнулась Кейт.

– А, – старик вздохнул, убирая руку с набалдашника. – Леди Кейт.

Кейт изумленно глотнула воздух: она все же не ожидала, что старик ее вспомнит. Но он вспомнил! «Будь ты проклят, старый идиот!» – выругалась она про себя.

– Да, – хихикнул старик. – Не ожидали, что я вас вспомню? Я же вам сказал: я никогда никого не забываю. Я вас вспомнил еще за ужином, – гордо произнес он. – Так это вы – странная женщина, живущая в «Драконе»? Как же, слышал о вас, слышал.

– В самом деле? – проговорила Кейт, придвигаясь ближе.

– Как-то странно получается. Почему вы не остановились в Камарее? Видно, вы и ваш брат все еще враждуете с его светлостью, – уверенно предположил старик. Он посмотрел мимо Кейт на молча стоявшего возле двери Рокко. – Но ведь это не молодой лорд Перси, если, конечно, он не вырос на пару футов. И он тоже с вами?

Стиснув кулачки, Кейт коротко ответила:

– Он мертв.

– Мертв? – переспросил старик, не выразив никакого сожаления по поводу смерти молодого джентльмена. – Я всегда знал, что он плохо кончит. Так оно, видать, и вышло.

Кейт сверкнула глазами на благодушного, казалось бы, старика, который отозвался о ее возлюбленном брате как о какой-то швали.

– Не буду врать, леди Кейт, – продолжал старик, – я никогда особо не жаловал ни вас, ни этого вашего брата. У вас обоих в характере что-то подлое. Никогда не забуду, как вы исстегали хлыстом славную вашу кобылку. Ее звали Дав, – припомнил он.

Ошарашенная Кейт сдавленно рассмеялась:

– Вы и правда помните кличку моей кобылы? А вот я позабыла.

– Я хорошо ее помню, – сказал мистер Табер, с мрачным видом оглядывая женщину в вуали. – Я долго лечил бедняжку, очень долго, а вот вы никакого урока не извлекли. Всегда были упрямой, ужас какой упрямой. В конце концов вы так заездили Дав, что она сломала ногу. А ведь можно было не доводить дело до этого, вполне можно. Я так и сказал старому герцогу.

– Да, верно, – вспомнила Кейт. – Раз уж мы предались воспоминаниям, и я могу вспомнить, как вы наушничали на меня, лгали моему деду. Из-за вас меня перестали пускать в конюшню. Вы причинили мне много неприятностей, старый сплетник. Всегда совались не в свое дело.

Старый Табер кивнул седой головой.

– Вы не любили, чтобы вам перечили. Вы с лордом Перси всегда поступали по-своему. Я думаю, это вы подстрекали его на всякие озорные проделки. Помню, как вы с братом изуродовали молодого Люсьена. Никогда не поверю, что это произошло случайно, как вы сказали старому герцогу. Очень жестокий был поступок.

– Он отомстил нам за это, старик, – мрачно сказала Кейт и, шелестя юбками, подвинулась еще ближе.

– Давненько вас не было в нашей долине. Странно, что вы вернулись назад. Его светлость никогда не упоминает вашего имени. И остановились вы не в Камарее. Очень странно.

Кейт рассмеялась глубоким грудным смехом.

– Бедный мистер Сплетник! Вы ведь не знаете всего. Осталось несколько секретов, которых вы не вынюхали своим длинным носом. А вы ведь живете так долго, и вам, верно, кажется, что вы знаете все на свете?

– Я видел достаточно много. Ваша правда. Я долго живу на свете, и осталось мне не так уж много, – ответил старик. Хотя спина его ссутулилась под бременем лет, а иссохшее лицо было все в морщинах, Кейт знала, что он обладает неоспоримым простым достоинством, которого у нее никогда не было. – Я не хочу знаться с вами, миледи. Вы человек плохой. Можно сказать, прогнивший до мозга костей, и я не хочу, чтобы вы отравили мои последние дни. Я чувствую скорую смерть, поэтому выскажу все, что о вас думаю, миледи. И предупреждаю вас, – дрожащим хриплым голосом добавил он, – если вы затеваете дурное, то поплатитесь за это. Его светлость – настоящий джентльмен, его очень любят в Камарее. И его, и всю его семью. А Таберы из Каменного-дома-на-холме служили здешним герцогам несколько столетий, и среди них вы не найдете себе союзников для ваших дурных дел.

Кейт зло усмехнулась.

– Я думаю, старик, ваши слова сбудутся. Хотя, боюсь, умрете вы раньше, чем предполагаете, – пробормотала она, протягивая затянутую в перчатку руку к лежащему на полке возле нее деревянному молотку.

– А теперь, пожалуйста, уйдите, миледи, – сказал мистер Табер и, повернувшись к Кейт спиной, дрожащими руками начал расставлять по местам флаконы и баночки с разными травами и веществами, необходимыми для составления целебных снадобий.

Мистер Табер из Каменного-дома-на-холме так и не увидел повалившего его удара, так и не услышал последовавшего за этим удовлетворенного вздоха. Будь он жив, он, вероятно, был бы растроган полным отчаяния стоном, который испустил Рокко, увидев, как старик повалился на деревянную скамью.

Кейт, однако, смотрела совершенно бесчувственно на распростертую перед ней фигуру.

– Ты зажился на этом свете, старик. Тебе следовало умереть много лет назад. Очень давно.

Подняв глаза, Кейт с изумлением увидела подошедшего Рокко.

– Какого черта ты расхныкался? – сказала она, услышав, что он всхлипывает, и увидев, что на глазах у него поблескивают слезы. – Господи, помоги нам! Нашел о ком плакать, дуралей. Неужели ты не понимаешь, что этот старый козел был бы рад видеть нас болтающимися на виселице? Ему было наплевать на нас. Пошли, – приказала Кейт плачущему лакею, – мы должны вернуться в гостиницу, прежде чем дорогой мистер Эдуард Уолтхэм заметит наше отсутствие. Я не хочу, чтобы он улизнул именно тогда, когда более всего понадобится. И смотри не свались с лошади, – с нетерпеливым раздражением предупредила она Рокко, уже обдумывая свой следующий ход. – Мы должны успеть приготовиться к завтрашнему дню, который может оказаться для нас очень хорошим, – предсказала она, небрежно бросая окровавленный молоток на кучу соломы.

Громкий крик петуха оповестил Камарей о наступлении утра. Погода была прекрасная, хотя на горизонте и висели низкие серые тучи и в течение дня можно было ожидать дождя. Немного погодя послышались голоса пробуждающихся слуг и гостей, которые вставали и начинали готовиться к предстоящему дню. Одних, по ьоле судьбы, ожидала работа, других – развлечения.

В конюшнях лаяли собаки, приветствуя подходивших конюхов, которые, позевывая, растирали замерзшие руки и про себя считали оставшиеся до завтрака минуты. При этом, однако, они, не теряя времени, поили и кормили лошадей, убирали навоз, хотя в эти холодные утренние часы ни у кого не было ни малейшего желания работать. Но для конюшего Баттерика лошади были превыше всего.

В том крыле дома, где помещалась кухня, звенели и гремели сковороды и кастрюли, слышно было, как миссис Пичем подгоняет своих сонных помощников, суетились посудомойки. Маленькая миссис Пичем, которая гордилась своей кухней не меньше, чем Баттерик – конюшнями, грозно размахивала большой поварешкой, угрожая нерасторопным. В больших горшках, откуда исходил приятный запах, что-то булькало. Над двумя котлами густо клубился пар. Для приготовления завтрака использовались медные и латунные кастрюли с ручками из твердого дерева, суповые горшки, котелки для варки рыбы, сковороды для приготовления пудингов, сковороды с ухватами, а для того, чтобы приготовленный завтрак не остывал, были растоплены жаровни.

В скором времени аромат жарящихся кофейных зерен, жареных колбас и яиц смешался с аппетитным запахом пирогов с начинкой, пирожных и булочек. На вертеле уже поджаривалась часть телячьей туши, готовился окорок, и то и другое предназначалось для обеда. На широком квадратном столе в самом центре кухни чистили и резали овощи, которые должны были служить гарниром к мясу.

В шуме кухни можно было различить тихое позвякивание хрупких фарфоровых чашек и блюдец и стеклянных стаканов, которые ставили на подносы, готовясь отнести наверх. Большинство гостей, находившихся в Камарее, съедали легкий завтрак у себя в комнате, прежде чем заняться одеванием. Многие занимались своим туалетом до самого обеда. Семья, однако, завтракала вся вместе: ее светлость хотела видеть детей, прежде чем они отдадутся своим развлечениям.

– Почему вы не подождали меня? – спросил Робин, разделываясь с яйцом. – Я хотел бы видеть этого лакея. Неужели он и впрямь ростом в восемь футов? Даже выше, чем Уилл и Джон Тейлоры?

– Не говори с набитым ртом, Робин, – остановила герцогиня сына, продолжая кормить с ложечки Ардена.

– Извини, мама. Я даже Не думал, что бывают такие высокие люди, – продолжал Робин, разжевав и проглотив колбаску.

– Вот тебе крест, – сказал Джеймс.

– Ну, не такой уж он и высокий, – поправил Эван брата. – Хотя, конечно, люди такого роста встречаются редко.

– Откуда, по-твоему, он приехал? – с любопытством спросил Ричард. Иногда он жалел, что уже не может, как беспечный юноша, разъезжать по округе: близящееся отцовство обязывало к более сдержанному поведению. Однако это не убавляло его любопытства.

– Из Италии, – сказал Фрэнсис.

– Из Франции, – одновременно предположил Джордж.

– Я уверен, что они говорили по-итальянски, – стоял на своем Фрэнсис. – Это была странная особа.

– Так отзываться о людях не очень вежливо, Фрэнсис, – упрекнула его герцогиня.

– Но ведь она именно такой и была, – решительно возразил Фрэнсис. – В черном платье, в плотной вуали Я даже не видел ее лица.

– В этом нет ничего особенно странного, – заметил герцог, медленно попивая свой кофе. Он явно наслаждался редкими минутами мирного общения с семьей. – Очевидно, она была в трауре. Люди иногда ведут себя необычно, когда теряют любимого человека.

– Она сказала, что она твоя старая знакомая, отец, – произнес Фрэнсис, с каким-то труднопередаваемым выражением глядя на слегка изумленного отца.

– Да? – задумчиво произнес герцог и обменялся насмешливым взглядом с женой. – И как зовут эту женщину?

– Она не сказала. Но ей и в самом деле многое известно о нашей семье. Вид у нее очень грустный, я подумал, что она оплакивает какого-то любимого своего человека, – сказал Фрэнсис.

– Так-то вот, – блеснув глазами, заметила герцогиня. – Я всегда предполагала, что в.один прекрасный день сюда заявится одна из твоих старых возлюбленных. А если она что-нибудь и оплакивает, то скорее всего потерю твоего туго набитого кошелька. Твое прошлое, мой дорогой, начинает вторгаться в наше настоящее.

– Дорогая Сабрина, боюсь, это твое прошлое начинает вторгаться в наше настоящее, – не раздумывая ответил герцог, встречаясь глазами с генералом.

– Извините, но я уже слишком стар для подобных игр. Отошел от всякой активной деятельности. И не хочу никаких неприятностей, как любой воспитанный джентльмен, который спокойно проводит день в кругу своей семьи, – добродушно отозвался Теренс Флетчер, доедая завтрак.

– Нет, нет, вы вовсе не стары, – опровергла его слова вошедшая в комнату Ри Клэр, запечатлевая поцелуй на его обветренном лбу. Усевшись на свободное место за столом, она извиняющимся взглядом посмотрела на родителей. – Простите, что опоздала, но я не могла найти свой костюм для верховий езды. Исчез, словно испарился, – беззаботно сказала она, уверенная, что рано или поздно костюм отыщется.

– Я спрошу Кэнфилд. Может быть, она решила изменить что-нибудь в фасоне? – предположила герцогиня.

– Куда ты хочешь поехать с утра пораньше? – заинтересовался Робин.

– Я должна навестить мистера Табера и этих моих найденышей-щенят. Он прислал мне записку: приглашает заехать и посмотреть, как они себя чувствуют.

– И я поеду с тобой, – быстро вызвался Робин, который любил ездить в Каменный-дом-на-холме, чтобы поглядеть на всякое подобранное хозяином зверье, заполонившее едва ли не весь двор.

– И я тоже! – громко воскликнул Стюарт, заглушая голоса Мэгги и Анны.

– Но ведь мистер Ормсби должен репетировать с вами Шекпирову пьесу, – сказала герцогиня, глядя на полные ожидания лица детей. – У каждого из вас есть роль, мистер Ормсби потратил так много труда, помогая вам выучить их наизусть, – напомнила она. Последние несколько недель учитель и в самом деле как одержимый работал над постановкой пьесы, следя за шитьем костюмов, возведением подмостков и репетицией звуковых эффектов, ведь по ходу пьесы должны были играть трубы и бить барабаны. Один, без посторонней помощи, мистер Ормсби умудрялся направлять в единый поток энергию и Домиников, и Флет-черов. И все же – согласен он с этим или нет – его постановка «Двенадцатой ночи» не пошла бы дальше скучной декламации в классе, если бы Ричард спокойно и умело не руководил своими племянницами и племянниками.

– Надеюсь, вы все хорошо выучили роли? – спросил Ричард, поочередно оглядывая всех участников спектакля. Но на их лицах выражалось лишь простодушное ожидание.

– Отец позаботился, чтобы мы выучили, – мрачно признался Джордж. – Он заставлял нас зубрить всю дорогу от Грин-Уиллоуз. Командовал нами, как когда-то своим полком, – добавил он, изображая, будто стреляет из пушки в сидевшего напротив него Дхсеймса.

– Мистер Ормсби будет вам вечно признателен, Теренс, – с притворной серьезностью заметил Ричард.

– Сохрани Боже, – с басистым смехом отмахнулся генерал, думая о мистере Ормсби с его мягкими манерами и с его ревностным отношением к своему учительскому делу. – Если бы ваш мистер Ормсби служил у меня в полку... – Задумчивый взгляд генерала не предвещал ничего хорошего кроткому мистеру Ормсби, окажись он и в самом деле в его полку.

– Боюсь, это убило бы нашего бедного учителя, – с улыбкой заметил герцог. – Но он неплохой малый. Никак не дождется, пока Эндрю начнет учиться. Кажется, он считает своим жизненным долгом и целью учить мое потомство.

– Мне не нравится, что я должен играть шута в этой пьесе, – заметил Джеймс, чья нарождающаяся мужская гордость была уязвлена тем, что ему дали такую малодостойную роль.

– И ты еще расстраиваешься! – состроил гримасу Фрэнсис. – А мне он отвел роль толстого рыцаря Тоби Белча. – Надув щеки и попытавшись изобразить двойной подбородок, он процитировал хорошо заученные слова: – «Здорово, осел. А ну-ка споем застольную». Или еще пара выразительных фраз: «Огонь и сера! Разрази его гром!», «Ну как, петушок, как тебе кукарекается?»[16] – Фрэнсис рассмеялся. – Мистер Ормсби даже заставляет меня носить подушку.

– Хорошо бы сегодня утром не было репетиции, – вздохнул Робин, наблюдая, как в окно струится солнечный свет. – Это первый солнечный день за всю неделю. Просто несправедливо, что Ри поедет кататься на лошади, а я не смогу. А почему она не репетирует? – спросил он, досадуя, что сестра поедет без него.

– Потому что сегодня утром будут примерять наши костюмы, – объяснил Фрэнсис. – А Ри уже примерила свой.

– Я думаю, это замечательно, – мечтательно сказала Анна, не замечая, с какой неприязнью смотрят на нее и кузены, и родные братья. – Как ты думаешь, папа, достаточно ли хорошо будет чувствовать себя мама, чтобы смотреть наш спектакль?

– Она в порядке, дорогая, – успокоил дочь Теренс Флетчер. – Просто провела беспокойную ночь и сейчас отсыпается, вот и все. К полудню она уже будет на ногах.

Герцогиня опустила глаза на свои руки, с беспокойством раздумывая, почему сестра до сих пор не выходит из комнаты. Саб-рина знала, что герцог замечает ее беспокойство, но что она может ему сказать? Что Мэри осаждают странные видения, которые, возможно, не имеют никакого смысла? Наконец Сабрина подняла глаза, заранее зная, что Люсьен смотрит на нее недоуменным, хотя и неизменно нежным взглядом. Но она остерегалась смотреть в его сторону. Ведь он все равно не сможет понять, какие муки ей приходится переносить в ожидании, пока свершатся неизбежные события. Нескончаемо долго тянулось лето, и вот наконец подошла осень. Еще ничего не произошло. Но должно произойти. Они с Мэри знали, что это только вопрос времени. Предотвратить то, что должно случиться, невозможно.

Леди Мэри Флетчер беспокойно ворочалась на постели. Когда она в очередной раз повернулась на бок, шелковое одеяло соскользнуло с нее. Оттого, что она мотала головой, как бы отбиваясь от какого-то незримого врага, длинные рыжие волосы беспорядочным каскадом упали на плечи.

Ее тело пронизывала дрожь, выдававшая внутреннее смятение. Со лба и висков скатывались мелкие капли пота. Проснулась она от своего собственного вскрика. Поднесла дрожащую руку к щеке, словно стараясь защититься, и посмотрела притененными глазами в зеркало, где отражалось искривленное мукой лицо.

– О Боже милостивый, – прошептала Мэри, объятая безумным страхом перед неизвестным.

Она повернулась на спину, откинувшись головой на взбитые подушки. Дышала она часто и неглубоко и прилагала все старания, чтобы успокоиться. Но в ее мысли продолжали вторгаться неясные видения, принуждая глубже втягивать воздух. Как холодно, подумала она, натягивая стеганое одеяло на обнаженные плечи. Она ощущала вокруг себя незримое присутствие смерти.

– Старик, глубокий старик... – в каком-то оцепенении бормотала она. – Вода... вода... такая глубокая и темная... А я ведь не умею плавать! – вскричала она, вся в слезах. – Кровь многих... многих людей... И столько голубизны... голубизны всех оттенков... голубые глаза... голубое море... голубое небо... голубой костюм для верховой езды... так много оттенков голубизны, – лепетала она, погружаясь в беспокойную дремоту.

Кэролайн Уинтсрс смотрела на свое отражение в зеркале. Голубой костюм для верховой езды был ей тесен, даже очень тесен, но, хотя и с трудом дыша, она поклялась, что все равно не снимет его.

– Смотрите, как бы костюмчик не распоролся по швам, мисс Кэролайн, – предостерегла ее служанка, неодобрительно покачивая головой в чепце.

– Он сидит как влитой, – возразила Кэролайн, не желая признавать, что леди Ри Клэр Доминик куда тоньше и стройнее, чем она. – Костюм для верховой езды должен туго облегать тело.

– Так туго, что и дохнуть трудно, – проворчала служанка, отойдя на безопасное расстояние от своей госпожи, которая в дурном настроении имела привычку кидать в нее щетку для волос. Она стояла с мрачно-задумчивым видом, оглядывая голубой костюм, якобы одолженный у юной леди Ри Клэр. Служанка готова была прозакладывать свое годичное жалованье, что ее светлость ничего об этом не знает. Что до мисс Кэролайн, то к ее рукам все так и прилипает. Просто странно, с какой легкостью чужие вещи переходят в собственность мисс Кэролайн. И все же ее «позаимствования» сходят ей с рук, потому что у нее всегда наготове какое-нибудь извинение или оправдание. Она так мило оправдывается, что ни у кого не хватает духу выразить ей свое недовольство. Но на этот раз, со злорадством подумала служанка, мысленно улыбаясь, мисс Кэролайн зашла слишком далеко и так легко ей не отделаться.

– Лакей правду сказал, что Ри Клэр собирается покататься сегодня утром? – поинтересовалась Кэролайн, натягивая слишком короткий ей рукав костюма Ри Клэр.

– Да, я сама слышала. Она поедет сразу после завтрака. – сказала служанка. – И не только я, но и камердинер лорда Лоутона это слышал. И услышав, сразу же исчез. Наверное, помчался доложить хозяину, который просто ее обожает, – добавила служанка с усмешкой, ибо знала, что попадет в больное место. Кэролайн, которая прилаживала перо к шляпке, быстро обернулась и зыркнула глазами на служанку.

– Что за чепуху ты несешь, дуреха? Подай мне перчатки, – велела девушка, вся красная от раздражения. – Я не хочу опоздать на конную прогулку с леди Ри Клэр, – сказала она, упрямо вскинув подбородок. И, в последний раз окинув взглядом свою затянутую в голубое фигуру, торопливо вышла из комнаты. По ее лицу видно было, что она затевает какую-то хитрость.

– Вот ваша лошадь, леди Ри Клэр. – Баттерик сам лично подвел кобылку, чтобы показать ее наезднице. – Она у вас очень красивая и радостная, под стать этому утру.

– Замечательно, – ответила Ри, похлопывая Птицу по холке и угощая ее куском яблока.

– Помните, пожалуйста, леди Ри Клэр, – предостерег ее Баттерик, – что она должна есть в строго определенное время. Если нарушить режим питания, это может повредить вашей краса... – Баттерик не договорил, ибо его властно окликнул не кто иной, как граф Рендейл, потребовавший, чтобы ему привели его коня. По пятам за графом шла мисс Кэролайн Уинтерс. Она спешила, чтобы не отстать, и перо на ее шляпе сильно колыхалось.

Ри вздохнула:

– Я не возьму с собой Бобби. Со мной и так много народу. Здравствуйте, Уэсли, Кэролайн, – приветствовала их Ри, радушной улыбкой успешно скрывая свое разочарование, ибо теперь о спокойной прогулке нечего было и думать.

Стиснув зубы, Баттерик отправился на помощь графу, которого не мог терпеть, хотя тот и был неплохим, во всяком случае не хуже других, наездником. Что до маленькой мисс, то ей лучше всего было бы оставаться за столом и продолжать пить чай, потому что за всю свою жизнь он не встречал женщины, которая так плохо управлялась бы с лошадьми. Сажать ее на одну из превосходных лошадей его светлости было едва ли не преступлением.

– Я слышал, вы собираетесь на прогулку, леди Ри Клэр, – с широкой улыбкой проговорил граф Рендейл. – Я тоже хотел сегодня покататься, поэтому, если не возражаете, я бы с удовольствием составил вам компанию. Куда вы хотите поехать? – учтиво осведомился он. – Может быть, за озеро? Храм Солнца даже в преддверии зимы выглядит очень красиво.

– Я еду в Каменный-дом-на-холме. Чтобы повидать щенят. – Ри поддразнмвающе взглянула на графа. – Вы готовы сопровождать меня и туда? Это неблизкий путь.

Скрывая разочарование, граф Рендейл кивнул.

– Разумеется, леди Ри Клэр. Куда вы, туда и я, – сказал он не задумываясь, но его слова прозвучали почти как заявление о намерениях.

– И я тоже поеду, – заявила Кэролайн, отвлекая внимание Ри от Уэсли.

Тем временем граф давал строгие наставления, как следует седлать его коня.

– Раз уж ты здесь, естественно, я не решилась бы... – Ри замолчала, только сейчас заметив свой костюм на Кэролайн. Так вот куда он запропастился! В фиалковых глазах Ри на мгновение сверкнул гнев.

Вслух она ничего не сказала, но короткая вспышка гнева в ее глазах предостерегла Кэролайн Уинтерс, что на этот раз она, возможно, и в самом деле зашла слишком далеко. Машинально сделав шаг назад, она неловко стояла перед Ри, в нервном молчании ожидая, что сейчас последует.

– Не тесен ли он тебе? – негромко спросила Ри. Затем, с видимым отзращением отвернувшись от смущенной девушки, вскочила на Птицу, так и не высказав гневных слов, которые вертелись у нее на языке.

Бессмысленно давать волю своему возмущению, эта девица скорее заслуживает жалости. Конечно, ничего не стоит ее высмеять, но это слишком легко и поэтому вряд ли честно. К тому же снести молчаливое осуждение Ри было для Кэролайн гораздо труднее, чем выслушать сердитый выговор. Она была куда более оскорблена и раздосадована вежливым презрением, чем если бы подверглась публичному унижению.

– Поехали, – сказала Ри, помахав на прощание Баттерику, который остался стоять в дверях конюшни, наблюдая за тремя всадниками, скачущими по окаймленной деревьями подъездной дороге.

Свежий осенний воздух сладостно пахнул дождем и дымом, своими поцелуями он приятно охлаждал разгоряченные щеки Ри Клэр. Она почувствовала, что ее гнев на Кэролайн постепенно улетучивается. Было так приятно скакать галопом по узкому проулку, мимо живых изгородей, где среди других кустов мелькали и кусты куманики, мимо тщательно обработанных полей Камарся. Миновав крутой поворот, они увидели на дороге перед собой медленно ползущий экипаж. И Ри вдруг вспомнила, что накануне именно в этом месте на нее, Фрэнсиса и кузенов едва не наехал точно такой же экипаж.

Они замедлили шаг, приноравливаясь к едущему впереди экипажу, но он остановился под некоторым углом, перегородив узкую дорогу.

– Какого черта!.. – громко выругался граф Рендейл, резко натягивая поводья, чтобы осадить нервно бьющего копытами копя. – Что за дурацкие шутки? – сердито уставившись на кучера, воскликнул он. Но едва лишь открыл рот, чтобы как следует отчитать наглеца, как его внимание было отвлечено двумя случившимися почти одновременно событиями. Дверь экипажа открылась, и из нее выпрыгнули двое мужчин. В тот же самый момент вскрикнула от ужаса Кэролайн, падая со своей лошади, которая попятилась от экипажа.

Граф Рендейл ожидал чего угодно, но только не того, что произошло дальше. Какая-то мрачная личность в видавшем лучшие виды запачканном красном бархатном камзоле направила на него пистолет, целясь прямо в грудь. Граф отнюдь не был ни глупцом, ни трусом. Не теряя времени на размышления, он тут же выхватил пистолет, который всегда возил с собой, ибо дороги в тс времена кишели разбойниками, ворами и всевозможным отребьем, поэтому джентльмен должен был иметь оружие для защиты. Схватив пистолет, лежавший у него в кармане, за рукоятку, он ощутил прилив уверенности в себе. Первым его побуждением было застрелить негодяя, вторым – обнажить шпагу и пронзить другого, который прятался за спиной первого, однако ему не удалось осуществить ни первое, ни второе намерение.

Прежде чем он успел вытащить пистолет, в окружавшей их тишине прогремел выстрел. На лице графа отразилось крайнее изумление, не большее, однако, чем то изумление, которое испытала Ри Клэр, переводя взгляд с упавшей Кэролайн на вывалившегося из седла графа. С глухим стуком он ударился оземь у самых копыт своей лошади.

– Черт! – выругался стрелявший, глядя на свои забрызганные грязью чулки и бриджи, ибо граф был крупным человеком и при его падении грязь брызнула во все стороны.

Но он тут же поспешил к двум девушкам, озирая их с мрачным выражением лица.

У Ри дрожали ноги, но она встала перед лежащей без чувств Кэролайн, как бы защищая ее от приближающегося мужчины. Ее глаза расширились от ужаса. Между тем убийца Уэсли вытащил из кармана маленькую бутылочку и носовой платок и, шагнув вперед, смочил платок содержимым бутылочки.

Только тут Ри поняла, что не может ничем помочь ни Кэролайн, ни Уэсли. И прежде чем незнакомец успел догадаться, что она намерена предпринять, перескочила через тело Кэролайн и пустилась бежать. Но бежать по скользкой грязи было трудно, к тому же мешали путавшиеся в ногах юбки. Через несколько мгновений ее схватила и резко повернула к себе сильная мужская рука. Она поскользнулась и упала. Прежде чем она успела вскрикнуть, мужчина прижал к ее носу платок, пропитанный какой-то одурманивающей жидкостью, и в следующий миг она погрузилась в черную тьму.

Тедди Уолтхэм без труда поднял легкое тело потерявшей сознание девушки. Она была как перышко. И очень хороша собой, подумал он с мгновенным сожалением, разглядывая золотистые волосы и милое невинное личико. Неся ее к экипажу, он размышлял о том, как удачно все прошло, хотя, к сожалению, и пришлось убить джентльмена. Это его тревожило, потому что тот был, несомненно, человек важный, если сопровождал дочь герцога. Но дело сделано, и он, Тедди Уолтхэм, уже не может воскресить убитого. Честно говоря, он не предполагал, что у девушки может оказаться защитник, но от его госпожи вполне можно ждать всяких сюрпризов, с проклятием подумал он. Она сказала, что все хорошо продумано и пройдет совершенно гладко. Ничего себе гладко...

Вспомнив вдруг, что в грязном проулке лежит и другая девушка, тоже светловолосая, тоже хорошенькая, Тедди Уолтхэм резко остановился. Осторожно положив девушку, которую держал на руках, на дорогу, рядом с той, другой, он, отступив назад, стал любоваться на плоды своих трудов. Затем, откинув голову, рассмеялся.

– Что тебя так рассмешило? – спросил резкий голос из экипажа. – И чего ты дожидаешься? Уж не красных ли мундиров? И долго ты намерен стоять над девицей, что лежит в беспамятстве? '

– Но их тут две, – ответил Тедди с невеселым смехом. – Миледи, – позвал он, повысив голос, чтобы она наверняка его услышала. – Пожалуйста, миледи.

– Опять у тебя какая-то загвоздка! Неужели ты не можешь ничего сделать как следует?

– Я думаю, вам надо подойти, миледи, – повторил Тедди Уолтхэм, предоставив ей самой догадываться, в чем именно загвоздка.

– Хорошо, сейчас, – выходя из экипажа и идя по грязному проулку, сказала Кейт.

Тедди Уолтхэм дорого бы дал, чтобы видеть выражение лица миледи в тот момент, когда она близко подошла к двум лежащим без памяти девушкам. Просто онемела, подумал он, наслаждаясь ее растерянностью.

– Проклятие! – выругалась она.

– Есть какая-то трудность? – не удержался от саркастического вопроса Тедди Уолтхэм.

– Ты прекрасно знаешь, что есть, черт бы тебя подрал, – парировала Кейт. Сплетя перед собой руки в перчатках, она в растерянности смотрела на двух столь похожих девушек. Она видела это Люсьеново отродье всего один рзз, узнать ее было не так-то просто. – Бог мой, как они похожи!

– Какую же из них брать, миледи? – спросил Тедди Уолтхэм. Но Кейт продолжала молчать. – Н-да, жаль, что обе они в. беспамятстве, – заметил он с ехидной улыбкой, – не то бы мы выяснили у них, какую должны похитить. Вот незадача. Ну так что? – спросил он свою благодетельницу.

– Да ничего. У меня, черт побери, нет ответов на вес вопросы, – выпалила она в сильном замешательстве. – Я думаю, мы можем забрать обеих. Ошибки не будет.

Но Тедди Уолтхэм покачал головой:

– Нет.

– Нет? – Вся напрягшись, не веря своим ушам, воскликнула Кейт.

– Я договаривался о похищении одной девушки, не двух. И мы похитим или одну, или вообще никого. Я не собираюсь иметь дело с двумя истеричками. Итак, какую забираем? – упрямо спросил он, в глубине души надеясь, что она откажется от своего дурацкого намерения.

Кейт раздраженно фыркнула, затем из-под ее вуали вырвался смех.

– Возьмем вот эту, – с торжеством воскликнула она, указывая на Кэролайн Уинтерс. – Я помню этот голубой костюмчик. И все же, признаюсь, я выбрала бы другую. Она почему-то кажется мне более знакомой, хотя я и не уверена. Знаю только, что на ней был этот голубой костюмчик. Вот она-то мне и нужна. От второй отделайся. Я не хочу, чтобы кто-то заподозрил неладное, пока мы не выедем из этой долины.

– Это первая разумная вещь, какую я слышу от вас, – с облегчением вздохнул Тедди Уолтхэм, недовольный всем, что произошло в это утро, особенно убийством джентльмена.

Уолтхэм хотел было подобрать бесчувственное тело Кэролайн, когда вдруг заметил, что к нему приближается Рокко, испачканный кровью графа Рендейла. Тедди Уолтхэм посмотрел мимо него, на канаву, куда лакею было велено бросить убитого графа. Быстро он управился с этим делом, вздрогнув от отвращения, подумал он и тут же со страхом заметил, что лакей, ускоряя шаг, направляется прямо к нему. Тедди постарался подавить свой страх, пожалев только, что не перезарядил пистолет, но оказалось, что у него нет никаких причин опасаться. Рокко бухнулся на колени рядом с Тедди.

– Сделай доброе дело, отнеси эту девицу в карету, – сказал Тедди Уолтхэм. Он не сомневался, что был на волосок от смерти и спасся только чудом, и облегчение, которое он испытывал, было так сильно, что его голос прозвучал пронзительно-тонко.

– Ангел ранен, – встревоженно произнес Рокко.

– А я тем временем отнесу другую девицу, – Тедди Уолтхэм показал на девушку в зеленом костюме, – на обочину. Она не скоро очнется, а когда очнется, голова у нее кругом пойдет, так что она даже встать не сможет. К этому времени мы уже будем далеко.

– Хорошо, – отозвалась Кейт. Она уже с радостью представляла себе, какой переполох поднимется в Камарее, когда Люсьен обнаружит исчезновение дочери.

– Нет, Рокко, – сказал Тедди Уолтхэм. – Возьми вот эту и отнеси ее в экипаж. – Однако лакей упорно не отходил от девушки в зеленом костюме.

– Ранен. Ангел ранен. Рокко поможет ангелу вылечиться, – бормотал он, злобно зыркнув глазами на шумного Тедди Уолтхэма, который поспешно отошел от лакея: Его лицо выражало удивление и замешательство.

– С этой все в порядке, Рокко. Просто она спит, – попытался он успокоить гиганта. – Что с ним такое? – спросил он у Кейт.

Кейт внимательно наблюдала за странным поведением лакея.

– Сама удивляюсь, – сказала она с нотками сомнения в голосе.

– Чему вы удивляетесь? – спросил Тедди, пытаясь привлечь ее внимание, в то время как она что-то быстро и невнятно говорила лакею. Рокко кивнул, что-то ответил гортанным голосом, затем с необычной нежностью подобрхт и прижал к груди девушку в зеленом костюме.

– Отнеси в сторону эту, – велела Кейт Тедди Уолтхэму, который с изумлением наблюдал, как лакей понес к экипажу не ту, кого надо.

– Он взял не ту.

– Думаю, ту, – спокойно ответила Кейт, глядя, как тщательно укладывает Рокко бесчувственную девушку на сиденье экипажа.

– Но ведь вы сказали, что она будет в голубом костюме, – упорствовал Тедди Уолтхэм, думая, что все это просто какое-то безумие. И дернул же его черт связаться с полоумной.

– Рокко выбрал ту, что в зеленом, – заметила Кейт и, приподняв юбки, направилась обратно к экипажу.

– И вы решили согласиться с его выбором? – изумленно спросил Тедди. – Лучше бы я ушел, прежде чем он вылез из экипажа, – добавил он с кислым видом.

– Рокко вчера был просто очарован этой малюткой. Я никогда не видела, чтобы он вел себя так странно, – объяснила Кейт, останавливаясь у дверцы экипажа и глядя на озадаченного Тедди Уолтхэма. – Поэтому я полагаю, что он знает, кто именно нам нужен, тем более что сама я не в состоянии сделать выбор. Рискнем, мистер Уолтхэм.

– Ну что ж, рискнем, миледи, – согласился Тедди, которому не терпелось как можно быстрее разделаться со всей этой историей.

Что-то бормоча себе под нос, Тедди Уолтхэм подхватил мисс Кэролайн и отнес ее в канаву, находившуюся как раз напротив той, куда Рокко сбросил джентльмена. Только одна из лошадей все еще стояла на дороге, остальные умчались, когда прогремел выстрел. Тедди Уолтхэм замахал руками и завопил, чтобы напугать лошадь, которая тоже ускакала с развевающейся гривой и хвостом. Подходя к экипажу, он помахал кучеру, которого много лет знал в Лондоне и который хотел поскорее сделать свое дело, получить денежки и забыть про все.

Тедди впрыгнул в уже покатившийся экипаж, захлопнул за собой дверцу и как можно удобнее устроился в углу. Исподтишка он наблюдал за молчаливым гигантом, который не слишком-то доброжелательно посматривал на него своими темными, почти черными глазами.

– Надеюсь, девушка не умрет, – обеспокоенно пробормотал Тедди, заметив, как тяжело она дышит. Словно зачарованный, он увидел, как огромная рука ласково убрала локон с ее лба.

– А вам-то какое дело? – равнодушно спросила Кент.

– Потому что, если она умрет, миледи, я не поручусь, что мы выйдем из этой колымаги живыми. Этот ваш чокнутый лакей придушит нас своими руками, если потеряет «ангела», – предостерег ее Тедди.

Выйдя из задумчивости, Кейт стала наблюдать, с какой необычной нежностью держит Рокко бесчувственную девушку.

– Красавица и чудовище, – хрипло рассмеялась она.

– На вашем месте я бы не стал смеяться, миледи, – посоветовал Тедди Уолтхэм, по его спине ползали мурашки, ибо он побывал в стольких переделках, что безошибочно чуял опасность. На этот раз ощущение опасности было сильное, а Тедди очень дорожил своей шкурой.

– Жалкий вы трус и слюнтяй! В жизни не встречала такого, – усмехнулась Кейт.

– Я только что прострелил насквозь человека, миледи, – возразил Тедди Уолтхэм, задетый ее презрительным фырканьем. – Вы же, как я заметил, не вылезали из экипажа, пока вся заваруха не кончилась. Может быть, вы и сама госпожа Отвага, но Тедди Уолтхэм не станет ни перед кем рисоваться. Если я жив сегодня, то потому лишь, что не суюсь куда не надо, – заключил он, бросив многозначительный взгляд на Рокко.

– Рокко очень предан мне. Повинуется моим приказаниям, как верный пес. Но я не такая трусиха, как вы. Можете ничего не бояться, – сказала Кейт, чтобы поддразнить Уолтхэма. – Я не позволю, чтобы он задушил вас, пока вы спите.

Тедди с трудом выжал из себя улыбку:

– Вы успокоили меня, миледи, теперь я буду спать сладким сном. Правда, я спал бы еще спокойнее, если бы вы пообещали, что не вспорете мне горло во время сна.

– Обещаю вам, что не сделаю этого, мистер Уолтхэм, – заверила Кейт. – Ибо, видите ли, мне еще понадобятся ваши драгоценные услуги.

Успокоив таким образом мистера Тедди Уолтхэма, Кейт обратила наконец внимание на девушку в руках Рокко. Она с любопытством притронулась к щечке девушки. Щека была такая гладкая и мягкая, еще никем не целованная. Так вот она, дочь дорогого кузена Люсьена. Его чертово отродье! – Кейт сплюнула. При этих злобных словах явно нервничавший Тедди опасливо на нее покосился. – Наконец-то ты в моих руках, милашка, – продолжала она. – Как бы я хотела видеть ненавистную физиономию Люсьена, когда он узнает о твоем исчезновении. Какие страдания это причинит ему! Хотя я страдала сильнее, потеряв Перси. Постоянно мучительно думая, что случилось с его драгоценной дочерью, зная, что не может сделать ничего, кроме как сидеть и ждать, изнемогая от боли, он будет жить в настоящем аду.

Сквозь вуаль и прорези в маске бледные глаза Кейт светились нечеловеческой радостью.

– Дорогая вдовствующая герцогиня, ты, верно, перевернешься в гробу, когда узнаешь, что одна из твоих дорогих наследниц скоро, как и ты, уснет холодным сном. Тебе следовало, бабушка, отдать Камарей нам с Перси, – печально высказала Кейт самую заветную свою мысль. – Надменный герцог Камарейский горько пожалеет о том, что выгнал нас с Перси из принадлежащего нам по праву дома. Гореть мне в аду, если я не уничтожу и его самого, и его милую семейку. Я обрушу большой камарейский дом на его голову. Клянусь всем, что свято, он будет просить милостыню, прежде чем я разделаюсь с семейством Домиников, – обещала она, отыскивая глазами лицо девушки, своей родственницы, чей смертный приговор она подписала бы с такой же легкостью, как и приговор любому заурядному преступнику. – Я хочу, чтобы Люсьен знал, что кто-то похитил его дочь. И ее жизнь и смерть в руках этого похитителя.

Уловив блеск драгоценных камней на болтающейся руке девушки, Кейт взяла ее за тонкий, изящный пальчик. Ее взгляд привлекло кольцо с бриллиантами и сапфирами. Редкое кольцо. Конечно же, Люсьен узнает, что оно принадлежит его дочери. Кейт грубо содрала кольцо с пальца. Она в задумчивом молчании продолжала смотреть на пленницу. Кольца недостаточно, чтобы терзать душу Люсьена. Нет, нужно послать ему что-то более личное.

От веселого смешка Кейт Тедди Уолтхэм обеспокоенно вздрогнул. Он забеспокоился еще сильнее, когда увидел, что она вытаскивает из драгоценных ножен на поясе тонкий, смертоносного вида кинжал. Кейт ласково притронулась к длинному локону, выбившемуся из прически Ри, и медленно отрезала от него прядь. Золотые волосы, обмотавшиеся вокруг ее руки, казались каким-то живым существом. Лицо девушки было бледно и бесстрастно, как посмертная маска.

– Убей ее, Рокко, – спокойно сказала она. По тону ее голоса Тедди даже не мог догадаться, что именно она приказывает лакею, пока тот вдруг не зашевелился, весь напрягшись, как тетива лука. – Убей же ее! – резко повторила Кейт обычно такому послушному лакею, который, однако, на этот раз игнорировал ее приказание, глядя на лицо спящей девушки. – Будь ты проклят, ослушник! Сделай то, что я тебе говорю, или я отправлю тебя в ад. Это ведь не так трудно. Ты убивал и раньше, верно, Рокко? Убей ее! – вновь велела Кейт, почти рыча от ярости, в то время как он смотрел на нее с обычным своим безмолвием.

Тедди Уолтхэм, наблюдавший за этой сценой, молча выслушал обрушившуюся на голову лакея тираду и, хотя не понял в ней ни слова, догадался о ее смысле. Он забился в свой угол, охваченный желанием куда-нибудь исчезнуть, скрыться и поражаясь, зачем ему понадобилось связываться с двумя такими преступниками. С каким-то тошнотворным чувством Тедди заметил, что ответ лакея не только не удовлетворил миледи, но и поверг ее в бешенство. Тедди посмотрел на громадного лакея с уважением, которого до сих пор не чувствовал. Может, он не так глуп, как выглядит. Тедди проглотил ком в горле, предчувствуя, каким будет следующий ход миледи, и заранее готовясь противостоять ее гневу.

– Уж я позабочусь, чтобы ты угодил в ад как можно скорее! – Кейт плюнула на лакея, который все время, пока она говорила, продолжал отрицательно мотать головой.

Повернувшись к своему английскому наемнику, она надменно произнесла:

– Убейте эту девушку и вышвырните ее из экипажа. Никто не найдет ее тела в течение многих недель, может быть, даже месяцев, вполне вероятно, что ее вообще не найдут. Теперь, когда у меня есть доказательство, что она была в наших руках, она больше нам не нужна.

– Нет, – ровным голосом ответил Тедди Уолтхэм.

– Нет? – недоверчиво повторила Кейт, ошеломленная этим мятежом среди своих подчиненных. – Вы отказываетесь? Да как вы смеете? За что я плачу вам деньги? Толку от вас никакого, лучше бы я наняла эту толстушку, содержательницу гостиницы. Проклинаю тот день, когда она рекомендовала мне вас, – проскрежетала Кейт, вытянув перед собой сжатые руки. – Если вы думаете, что я рассчитаюсь с вами сполна, то глубоко заблуждаетесь, мистер Тедди Уолтхэм. Подумайте хорошенько.

– Именно это я и делаю, – спокойным и уверенным голосом ответил Тедди. – Я бы никогда не получил полностью свои деньги, если бы попытался отнять девушку у этого великана, вашего слуги. Дело наверняка закончилось бы сломанной шеей. Если вы хотите с ней разделаться, вам придется действовать самой, – возразил Тедди Уолтхэм, с сожалением качая головой. – А этот Рокко, видать, просто втрескался в маленькую золотоволосую красоточку. На вашем месте я бы поостерегся. К тому же у вас есть другой выход, – добавил он. – Мой вам совет, а это совет человека, который много раз избегал виселицы, – не убивайте ее. Тела убитых имеют обыкновение объявляться в самое неподходящее время. Вы можете попасть в неприятнейшее положение. Я всегда придерживаюсь такого девиза: «Если можешь обойтись, никого не убивай, зачем самому накидывать себе петлю на шею?»

Кейт была в бешенстве, ибо надеялась пролить кровь Домиников – уж если не самого Люсьена, то хотя бы его дочери.

– Ладно, – сдалась она, – поступайте как знаете с этой малюткой, но постарайтесь, чтобы мы не попали из-за нее в беду. Если не соблюдать осторожность, вы очень скоро почувствуете веревку палача на своей тощей шее.

Тедди Уолтхэм вздохнул с некоторым облегчением, хотя и знал, что опасность еще не полностью миновала. Но слава Богу, он не убил дочь герцога и избежал неравной схватки с Рокко. И то и другое ему никак не улыбалось, ибо он весьма ценил свою шкуру. Аристократы, особенно герцоги, могут быть смертельно опасными врагами, ибо не несут ответа ни перед кем, кроме самих себя. А этот герцог Камарейский, по всей видимости, очень крут. Человек, который вновь и вновь одерживал верх над миледи, несомненно, заслуживает уважения. Но держаться от этого джентльмена лучше всего подальше. Тедди устало покачал головой. У него было такое предчувствие, что, даже если он живым и невредимым выкарабкается из этой передряги, всю остальную жизнь ему придется опасаться, как бы мстительная рука герцога не схватила его в уютной таверне в Лаймхаусе и не запрятала в поганую ньюгейтскую тюрьму. И это еще не худшее, что может случиться. Если герцог Камарейский обладает достаточным могуществом, его, Тедди Уолтхэма, голова может оказаться насаженной на кол.

– Ну так какие у вас предложения? – послышался хриплый голос Кейт, прервавший невеселые думы Тедди о собственном будущем.

– Предложения? – глухо переспросил Тедди.

– Насчет этой чертовой малютки.

– Как я понимаю, мы возвращаемся в Лондон?

– Да, – нехотя подтвердила Кейт, опасавшаяся раскрывать свои планы перед этим негодяем, который начинал вызывать у нее серьезные сомнения.

– В таком случае я полагаю, миледи, что нам бы следовало добраться туда как можно быстрее, – посоветовал Тедди. – Я бы предложил даже только менять упряжку и ужинать, но не задерживаться нигде на ночь. Кое-кто может заподозрить неладное, увидев Рокко с девушкой, к тому же, – добавил он, инстинктивно оглядываясь, – не исключено, что нас уже преследуют.

Кейт кивнула:

– На этот раз, мистер Уолтхэм, я с вами полностью согласна – у меня нет ни малейшего желания задерживаться. Признаюсь, меня все же интересует, – продолжала она саркастическим тоном, – какую участь вы уготовили нашей маленькой подружке. Вы ведь не собираетесь везти ее до самого Лондона?

Тедци Уолтхэм поглядел на неподвижную фигурку, покоившуюся в больших руках Рокко.

– У меня есть множество друзей в Лондоне, миледи, и по крайней мере дюжина из них с пребольшущим удовольствием заберут у нас маленькую леди, – сообщил он. Его слова отнюдь не удовлетворили ее любопытства. – Мы даже сможем выручить кое-какие денежки, если заключим выгодную сделку. Лондон, по-моему, самое подходящее место для нас, миледи.

– Пожалуй, что да, – заметила Кейт, устраиваясь поудобнее в углу экипажа. Все это время пожилая служанка София помалкивала, словно бы не замечая происходящего. Теперь она заботливо укутала меховым ковриком ноги своей госпожи. Забота об ее удобствах была важнейшим жизненным делом Софии. – Я вижу, что проявила поспешность и сильно недооценила вас, – сказала Кейт Уолтхэму.

«Но я-то вас оценил правильно», – подумал Тедди Уолтхэм, откидываясь головой на кожаную спинку сиденья. Однако, будучи человеком осторожным, он не решился спать в обманчивом безмолвии, которое царило внутри экипажа.

– Это не кровь лошади, ваша светлость, – мрачно произнес Баттерик. В полной тишине его слова прозвучали как погребальный звон. Беспомощно опустив руки, Баттерик посмотрел прямо в глаза герцогу. «Если бы только я мог умолчать об этом», – подумал Баттерик с чувством растущего отчаяния, ибо становилось все яснее, что стряслось что-то ужасное, непоправимое, хотя они и не имеют понятия, что именно, знают только, что леди Ри Клэр и граф Рендейл не вернулись с прогулки.

Герцог Камарейский вздохнул: слова Баттерика не были для него неожиданностью. Дурные предчувствия не оставляли его. Но что могло произойти? Закрадывалось подозрение, что кто-то затеял нечистую игру. Но ни в Камарсе, ни в его окрестностях ни один человек в здравом рассудке не посмел бы и пальцем тронуть Ри. Все очень хорошо знали, что она его дочь. Что же с ней могло произойти? Несчастный случай? Может быть, она лежит где-нибудь без памяти? И где граф Рендейл? С ним-то что могло случиться?

– Если бы только молодая мисс могла рассказать, что произошло, ваша светлость, – сказал Баттерик, бросая нетерпеливый взгляд на большой дом, куда отнесли бесчувственное тело Кэролайн Уинтерс. После того как три лошади возвратились в Камарей без всадников, он послал на поиски пропавших экипаж и нескольких лакеев и конюхов. В тот момент он еще не испытывал особого беспокойства, ибо и леди Ри, и граф были превосходными наездниками. Он даже представить себе не мог, чтобы один из них, а тем более они оба упали с лошадей. Баттерик послал в большой дом помощника конюха, чтобы сообщить его светлости о случившемся, и ждал его приказов, когда один из посланных им людей возвратился с ошеломляющими известиями. Распахнув дверцу вернувшегося экипажа, Баттерик с удивлением увидел мисс Кэролайн Уинтерс в испачканном и изодранном голубом костюме. Девушка была в полубессознательном состоянии.

Сам герцог отнес девушку в дом. Но с того времени, как ее нашли, словно безумную, блуждающую по проулку, с темным ушибом под глазом, она не произнесла ни слова. Сколько времени она бродила по дороге, откуда именно шла – было неизвестно. Только Кэролайн Уинтерс знала ответы на все многочисленные вопросы, но на какое-то время ее сознание отключилось. Послали за доктором, до его прибытия оставалось только ждать.

– Они отправились в Каменный-дом-на-холме, – раздумчиво произнес герцог. – Хотел бы я знать, добрались ли они туда.

– Вероятно, они поехали к старому мистеру Таберу, чтобы узнать о щенятах, – предположил Баттерик.

– Ри получила записку от старика с просьбой приехать. Вот она и отправилась, – сказал ему герцог. Тут он подумал о доброй душе своей дочери, и выражение его лица на миг смягчилось. Этот великодушный поступок мог стоить ей...

– Записка была от самого старика? – спросил Баттерик.

– Не знаю, – задумчиво сказал герцог, – хотя, вообще-то говоря, странно, что записка пришла так рано.

– Странно, конечно, но дело в другом, ваша светлость. Старый мистер Табер не умеет ни писать, ни читать.

– Может быть, записку написал кто-нибудь из членов его семьи? – как бы размышляя вслух, сказал герцог, не видя тут особых причин для беспокойства. Тем более что Баттс-рик был известен своей подозрительностью.

– Он и сейчас живет там один, если не считать внучки, – объяснил Баттерик. – А она совсем еще девочка. И не умеет ни читать, ни писать. Большинство Таберов не видят в этом никакой необходимости.

– Седлай моего жеребца, Баттерик, – приказал герцог. – И еще одного – для генерала.

– Хорошо, ваша светлость, – ответил Баттерик, отдавая соответствующие приказания праздно глазевшим на них помощникам конюхов. – Я не я, если мы не разберемся во всем этом.

– Да, – добавил герцог, останавливаясь в дверях, – оседлай лошадь и для самого себя.

– С удовольствием, ваша светлость, – широко ухмыляясь, ответил Баттерик.

В спальне, где лежала Кэролайн Уинтсрс, недоступная для общения с людьми, находившимися у ее кровати, стояла мертвая тишина. К чести герцогини Камарейской и леди Мэри Флетчер, следует сказать, что обе они сохраняли наружное спокойствие, испытывая при этом глубокие опасения, простиравшиеся далеко за пределы спальни, где лежала бесчувственная девушка. Обе вспоминали то, что произошло в начале лета. Возможно, видение начинало сбываться. Но ни герцогиня, ни леди Мэри не высказывали вслух мрачных мыслей, которые тревожили их, да в этом и не было никакой необходимости, ибо каждая из них знала, что думает другая.

Герцогиня задумчиво наблюдала, как Мэри осматривает грязный голубой костюм для верховой езды, что был на Кэролайн. Принадлежал он Ри, тут не могло быть никаких сомнений, но загадочным образом оказался на Кэролайн. На какой-то миг, когда Кэролайн вносили в дом, она даже подумала, что это Ри, забыв, что дочь была в зеленом костюме. Но затем ее сердце – да простит ее Господь – подпрыгнуло от радости, ибо она узнала Кэролайн. Герцогиня была счастлива, что это не ее дочь лежит в таком состоянии, и ждхпа, что вот-вот войдет Ри. Но Ри так и не появилась, и никто не знал, где она. И она, и граф Рендсйл бесследно исчезли.

Ее притененные ресницами фиалковые глаза вернулись к девушке, столь похожей на ее собственную дочь. Хоть бы она проснулась и рассказала, что случилось. Герцогиня проглотила комок, застрявший в горле; ее ум осаждали тысячи разных догадок. Но нет, она не поддастся дурным предчувствиям. Все будет хорошо. Непременно будет.

С кровати послышался тихий стон, и герцогиня и леди Мэри, затаив дыхание, устремили взгляды на спящую, не пришла ли она в себя. Но бледные веки оставались сомкнутыми, губы – запечатанными.

Сэр Джереми рухнул в кресло так резко, словно кто-то сшиб его с ног. Он глубоко переживал случившееся, но, зная, что он страдает, герцогиня не могла сказать ему ничего утешительного. Он не сводил воспаленных глаз со своей единственной дочери, все это видели и молчали.

– Мы сделаем все возможное, чтобы помочь ей, – все же попыталась успокоить его герцогиня. – » Вот-вот прибудет доктор. К тому же с нами Роули, – произнесла она, показывая на опечаленную служанку, спокойно сидящую в изножье кровати. – Она хорошо разбирается в таких делах. Мы безоговорочно ей доверяем. Вы даже не представляете себе, Джереми, – с принужденным смешком продолжала герцогиня, – сколько шишек, порезов, колик в животе приходилось ей лечить. И она занималась не только моими детьми, но и детьми Мэри.

– Что правда, то правда, ваша светлость, – подхватила Роули. – Я помню, как однажды наш юный лорд Робин свалился с лестницы и раскроил себе голову. Два дня не произносил ни слова, а на третий день, когда я дремала, лорд Робин встал с постели и, как был, в одной ночной рубашке, отправился на кухню. Там я его и нашла, озорника, он сидел и поедал кусок персикового пирога. Да, – сказала Роули, решительно тряхнув головой, – если кто набил себе большую шишку на голове, только сон ему и поможет. Надо спать и спать как можно дольше.

Сэр Джереми, неотрывно смотревший на лицо спящей дочери, чуточку просветлел.

– Ты в самом деле так думаешь? Она как будто бы дышит полегче, Роули. И лицо не такое красное.

– Говорила я вам, что так и будет. Пусть пока полежит спокойно, в тепле, а как только проснется, я дам ей хорошую дозу особого снадобья миссис Тейлор, – сказала Роули, довольная, что может поговорить на свою любимую тему – о домашней медицине. Она сразу вскочила, как будто ей воткнули большую булавку в одно место. – Я помню, сэр Джереми, – начала она, кивая ее светлости, прежде чем вновь обратиться к своему внимательному, хотя и насмешливому слушателю, – когда я работала служанкой в одном лондонском публичном доме...

Герцогиня и леди Мэри тихо вышли из комнаты, оставив сэра Джереми и его дочь на умелое попечение Роули. Они далеко прошли по коридору, сплетя руки, как делали это детьми, когда смеясь бегали по свежескошенным лужайкам. Герцогиня почувствовала, как напряжена рука сестры, нежно ее пожала и заглянула в бархатные серые глаза Мэри.

– Я знаю, что словами тебе не поможешь, Мэри, – начала герцогиня, – но ты не должна винить себя в том, что случилось.

– Или еще случится, Рина, – жалобно сказала Мэри. – Казалось бы, я не должна удивляться, когда что-то из моих снов сбывается, и все же каждый раз бываю ошеломлена, – устало заключила она.

– Прошлой ночью у тебя тоже было видение? – спросила герцогиня.

Мэри кивнула:

– Я видела какие-то странные образы, ничего больше. Но сегодня утром мне снились кошмары. Я видела этот голубой костюм для верховой езды. Если бы только я знала, что Кэролайн наденет его.

– Странно, что она надела его, Мэри. Этот костюм принадлежит Ри, – сказала герцогиня, внимательно наблюдая, какая реакция последует на ее слова.

У Мэри как будто остановилось дыхание.

– Мои предчувствия всегда относятся к моей собственной семье. Почему же это случилось с Кэролайн?

– Я думаю, потому, что она была одета в костюм Ри, – предположила герцогиня.

– И стало быть...

– Стало быть, опасность угрожала Ри, а не Кэролайн, – договорила за нес герцогиня, облекая в слова опасения Мэри. – Кэролайн оказалась случайно замешанной в это дело. Но это не объясняет, что случилось с моей дочерью, – сказала герцогиня с гневом и тревогой. – Я должна знать, что с ней произошло. Должна ей помочь. Скажи, что ты еще видела?

Мэри вздохнула:

– Обычные спутанные образы. Старик. Вода. Вероятно, океан. Пара голубых глаз. Что это тебе говорит? – спросила Мэри, сердясь на свою беспомощность. – Да, и последнее. У меня было такое чувство, будто я тону. Ужасное чувство. Кругом меня вода, вода, только вода.

– Тут есть лишь одно, что меня радует, – сдавленно рассмеялась герцогиня.

Мэри недоуменно нахмурилась:

– И что же это такое?

– То, что Ри умеет плавать. Когда мы ездили в Веррик-Хаус, я водила Ри и Фрэнсиса к тамошнему лесному озеру, – припоминая это, объяснила герцогиня. – И Ри, и Фрэнсис научились плавать, как рыбы. Им так это нравилось. Поэтому, дорогая, если ты видишь кого-то тонущего, то это не Ри. Хоть и небольшое, но все же утешение. Спасибо за него, Мэри.

– Я сожалею, что не могу утешить тебя чем-нибудь более важным.

– Что поделаешь, пока приходится довольствоваться и этим, – туманно ответила герцогиня, когда они вошли в салон, где все остальные члены семьи с нетерпением ожидали новостей о том, не стало ли Кэролайн лучше и не отыскалась ли Ри.

При их появлении все разговоры сразу смолкли, все взгляды устремились на двух молчаливых женщин.

– Кэролайн, кажется, спит мирным сном, – сообщила им герцогиня, отказавшись от чашки чая, предложенной ей серьезной Анной Флетчер, которая в отсутствие тети и матери играла роль хозяйки. – Спасибо тебе, дорогая, – сказала герцогиня, ободряюще улыбаясь ее семье. Но когда ее глаза встретились с обеспокоенными карими глазами, выражение лица сразу изменилось. – Сара? Зачем вы встали с постели? Вам нельзя перенапрягаться, – сказала герцогиня оробевшей невестке, которая поднялась с медлительностью беременной женщины.

– Я знаю, Сабрина, что вы беспокоитесь за меня, – ответила Сара извиняющимся, но достаточно решительным тоном, – по я не могу спокойно сидеть одна в своей комнате, не зная, что происходит, и не просите меня об этом. Мне гораздо лучше здесь, вместе с вами, чем умирать от беспокойства в своей комнате. Со мной все в порядке, Сабрина, – заверила она.

– Сомневаюсь, – сказала герцогиня, с понимающей улыбкой окидывая взглядом округлившийся живот Сары. – Но ради меня и чтобы успокоить бедного Ричарда, сядьте, пожалуйста, – попросила она, устало усаживаясь на диван и протягивая к пылающему в камине огню зябнущие руки.

– Кэролайн не пришла в себя? – спросил генерал, подвигая онемевшую ногу ближе к огню.

– Нет, Теренс. Я попыталась успокоить сэра Джереми, но он тяжело переживает случившееся. Он так любит Кэролайн, что я просто не представляю себе, что бы он делал, случись с ней несчастье, – заметила герцогиня.

– Но вы же не думаете, что она умрет? – спросил Ричард, и его очки блеснули в мерцании огня.

– Нет, не думаю, но никто не может сказать, насколько опасна рана в голову, – ответила герцогиня. В ее голосе прозвучали потки беспомощности. – Ты ведь видел рапы на войне, Теренс. Что ты думаешь об этом?

Машинально потирая старую рану на бедре – эта рана, нанесенная вражеским клинком, все еще продолжала болеть, – Теренс подумал о всех тех молодых людях, иногда совсем еще мальчиках, которые, мучительно страдая, погибли в сражениях.

– Конечно, она сильно ударилась головой, но с ваших слов я знаю, что Кэролайн – очень нервная молодая женшина, и скорее всего ее состояние объясняется перенесенным потрясением. Могу только догадываться, что именно произошло, но я бы рискнул предположить, что она упала и потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела, что лежит одна, в безлюдном проулке. Ей предстояло добираться пешком до Камарея с таким сильным ушибом, а это, вероятно, было очень нелегко для столь чувствительной молодой девушки.

– Что бы там ни случилось, вряд ли от нее могла быть хоть какая-нибудь польза, – мрачно заявил Джеймс, и в глазах его сверкнул смутный гнев, когда он подумал об отсутствующей кузине.

– Джеймс, – сердито пробасил генерал, – ты сказал гадкую вещь. Стыдись.

Сглотнув слезы, Джеймс пристыженно опустил голову.

– Прости, отец, – произнес он сдавленным голосом.

Эван и Фрэнсис обменялись взглядами; хотя Джеймсу и в самом деле не стоило говорить того, что он сказал, они знали, что это правда. Фрэнсис с гримасой посмотрел на свой живот: подушка, перетянутая широким кожаным поясом, начинала угрожающе съеживаться. Покачав головой, он поглядел сперва на Робина, не отрывавшего задумчивого взгляда от полыхающего огня, затем на своих кузенов. Не будь положение столь серьезным, все, вероятно, весело .посмеялись бы над их и его одеждой. У них как раз шла репетиция в костюмах, мистер Ормсби хлопотал и суетился, как наседка, приглядывающая за своими цыплятами, когда Робин заметил, что в конюшне происходит какая-то необычная суматоха. И в следующий же миг актеры мистера Ормсби испарились.

Мэри уговорила сестру выпить чашку чая и предлагала долить другим, когда дверь в салон широко распахнулась и вошел мрачный герцог. Со всех сторон к нему обратились ожидающие лица. Может быть, он и не стал бы ничего говорить, но, заглянув в фиалковые глаза жены, от которой никогда не мог хоть что-либо утаить, откровенно сказал:

– Я еду в Каменный-дом-на-холме. Ведь Ри собиралась именно туда. Может быть, старик что-нибудь знает. Кэролайн ничего не сказала? – спросил он.

– Нет, она все еще спит, – ответила Мэри, а герцогиня озадаченно поглядела на Люсьена.

– Я бы хотел поехать с тобой, Люсьен, – сказал генерал, вставая. Необходимость действовать сразу же заставила его забыть о затекшей ноге.

Герцог улыбнулся:

– Я так и думал, что ты захочешь меня сопровождать, и велел Баттерику оседлать лошадь. – Увидев, что его жена тоже поспешно поднимается, он сразу же угадал ее намерение. – Нет, Сабрина, я не хочу, чтобы ты ехала с нами.

– А я хочу и поеду, Люсьен, – решительно возразила герцогиня. – Ри – моя дочь, и я ни за что здесь не останусь. У меня полное право быть с тобой, – сказала она, глядя в упор на мужа.

Герцог схватил ее дрожащие руки и на какой-то миг прижал к груди.

– Я только хотел поберечь тебя, дорогая. Кто знает, что мы можем увидеть.

– Я понимаю, Люсьен, – мягко ответила Сабрина. – Но мы всегда сообща делили все горести. Не отстраняй же меня на этот раз.

– Я тоже хочу поехать, отец, – смело сказал Фрэнсис.

– И я, сэр, – вызвался Эван. Такое желание изъявили также Джордж и Джеймс.

Ричард встал за спиной герцогини. У него не было необходимости предлагать свою помощь, все и так знали, что он не останется сидеть в Камарее, в то время как другие будут искать Ри и графа Рендейла.

Прежде чем кто-либо еще успел предложить свою помощь, герцог поднял руку, призывая всех к молчанию и предотвращая массовый исход.

– Я не могу допустить, чтобы все мои домашние и гости носились по округе как сумасшедшие. Я тронут готовностью помочь, по думаю, что вести поиски надо организованно. Если не возражаешь, Теренс, – сказал герцог, почтительно кивнув генералу, – я считаю, что ты самый подходящий человек, чтобы возглавить поиски.

– Спасибо, Люсьен. Я сделаю все возможное, чтобы найти ее, – спокойно сказал Теренс. – Я предлагаю, – начал он тоном человека, привыкшего повелевать, – чтобы Фрэнсис и Эван взяли на себя руководство двумя поисковыми группами. Ты, Эван, осмотришь всю местность восточнее проулка; ты, Фрэнсис, – местность западнее проулка. Таким образом мы сможем охватить большую территорию. Я хочу, чтобы вы начали поиски с того места, которое вам укажут, и далее направились на север, к Ка-менному-дому-на-холме. При таком разделении усилий мы сможем точно знать, какая именно территория осмотрена, и замкнем круг вероятного маршрута Ри. Ты одобряешь такое предложение, Люсьен? – спросил генерал, не желая узурпировать власть герцога в его собственном доме.

– Поступай, как считаешь нужным, – ответил герцог, не сводя взгляда с жены. – Если ты настаиваешь на своем желании, Сабрипа, то я хочу, чтобы ты поехала вместе с нами, – сказал он жене тоном, исключающим возможность какого-либо выбора. – Ричард?

Ричард обвил рукой талию сестры.

– Спасибо. Я поеду с тобой. Сара, – добавил он, оглядываясь на жену, – надеюсь, с тобой все будет в порядке?

– Разумеется, да, Ричард. Можешь не беспокоиться, – сказала она с подбадривающей улыбкой. – Я не рожу тебе наследника в твое отсутствие.

– А как насчет меня... нас? – поправился Робин, так как Стюарт, пододвинувшись, ткнул его локтем. – Я тоже хочу принять участие в поисках Ри!

– Я предпочел бы, чтобы ты остался здесь, в Камарее, – сказал герцог. По его тону Робин понял, что его просьба решительно отвергнута.

– Но...

– Никаких «но», Робин. Кто-то должен остаться с тетей Мэри и Сарой... Что, если будут получены какие-нибудь новости о Ри? Кто сообщит нам о них? – Урезонивая огорченного сына, герцог с сочувствием заметил, что у Робина дрожат губы и он тщетно пытается побороть эту дрожь. Герцог ласково приподнял подбородок сына и, глядя ему в лицо, сказал: – Я рассчитываю на тебя, сынок. Ты должен проследить, чтобы все здесь было в порядке.

– Да, сэр, – хрипло отозвался Робин. – Я позабочусь о тете Мэри и Саре. Можешь положиться на меня, отец.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, Робин, – сказал Люсьен, ероша темные кудри сына. Затем обвел взглядом окружавшие его решительные лица. – Ну что ж, тогда поторопимся.

Когда группа всадников из Камарся въехала во двор Каменного-дома-на-холме, все там было спокойно. Из трубы с восточной стороны дома в прохладный осенний воздух поднималась струйка голубоватого дыма. Нигде не было заметно ничего подозрительного. Большие двойные двери сарая были широко распахнуты, по всему двору лежали свежие навозные лепешки, свидетельствуя, что кто-то недавно отвел коров на пастбище. Прислушавшись, можно было услышать вдали мычание пасущихся коров.

Быстро спешившись, Баттсрпк помог спуститься с лошади и герцогине, опередив его светлость и лорда Ричарда. Сабрипа ездила на большом гнедом жеребце, которого Баттерик считал совершенно неподходящим для женщины, особенно такой маленькой, как герцогиня, но она не хотела слышать никаких возражений против этого жеребца и продолжала ездить на нем, ни разу не упав. Баттерик иногда даже подозревал, что герцогиня с удовольствием обходилась бы без дамского седла, но это было бы нарушением принятых тогда правил приличия и могло навлечь на нее насмешки.

– Кажется, все в порядке, – заметил Ричард, оглядывая все вокруг.

– Между тем, что кажется, и тем, что на самом деле, лорд Ричард, – тоном человека бывалого произнес Баттерик, – нередко бывает большая разница. Надо смотреть в самую глубь вещей. Там-то и кроется правда.

Ричард изумленно воззрился на конюшего.

– Невероятно, – сказал он. – Может быть, я проверю, сеть ли кто-нибудь дома?

– Если кто-нибудь и был, то, наверное, ушел с коровами, – предположил Баттерик, и на его лице заиграла веселая улыбка. – Говорил же я вам...

Молча стоя посреди двора, они услышали звонкий девичий голос, приближающийся со стороны ближнего пастбища:

То было под самый Мартынов день. Воздух был свеж и хрусталем. Сэр Грэхэм, и смел и собой пригож, Влюбился в Барбару Аллен. Своих людей он послан за ней: – О милая Барбара Аллен, Прошу я: моею женою ты стань, И будет наш век беспечален. О холи, холи, хо...

Завернув за угол, девушка увидела пятерых всадников с их лошадьми, и ее голос тут же испуганно оборвался на этой высокой поте: «Хо-о-о». Однако, как только она узнала герцога и герцогиню, за оборвавшимся припевом последовал вскрик изумления. Она сделала быстрый реверанс и в тот же миг вспомнила о том, что завернула и подвязала юбки на талии, чтобы не испачкать их, бродя по грязным полям. Ее башмаки на толстой деревянной подошве и в самом деле были заляпаны толстым слоем черной жижи. Зардевшись от смущения, она быстро опустила юбки и скрыла нижнее белье от нескромных взоров.

– Ваши светлости... – Широко раскрыв от удивления глаза, она судорожно глотнула воздух.

– Это юная Дженни Табер, праправнучка старшего мистера Табера, – представил ее Баттерик, узнав юную девушку, по всей вероятности, не старше тринадцати лет. – Я все верно сказал, Дженни?

– Нет, мистер Баттерик, – застенчиво ответила она. – Я прапраправнучка. Мистер Табер очень стар, – напомнила она.

– Дженни, – с теплой улыбкой сказала герцогиня, – мы приехали повидать твоего прадеда. Он где-нибудь поблизости? Может быть, в доме?

Дженни отрицательно мотнула копной своих взлохмаченных, цвета пакли волос.

– О нет, ваша светлость. Он ушел из дома еще спозаранок. Он у нас человек беспокойный. Никогда не сидит на одном месте.

– Ты не знаешь, куда он пошел? Мы хотели бы с ним поговорить. Он должен был встретиться с леди Ри Клэр, дочерью герцога и герцогини, Дженни, – попытался объяснить Баттерик.

– Я ничего об этом не знаю, сэр. И не видела дедушку с самого утра. Он ушел еще до того, как я проснулась. Да и вчера вечером я его не видела, – робко сказала она. – Я уснула у камина, а он бьш в кухне, кормил щенят. Тех самых, которых привезла леди Ри Клэр. Она у вас такая красавица, – мечтательно добавила Дженни.

Баттерик кашлянул, по его лицу мелькнула тень раздражения.

– Послушай, Дженни, у нас нет времени говорить о всяких пустя...

Подняв руку, герцог остановил его.

– Дженни, мы хотели бы поговорить с твоим дедушкой. Это очень важно. Как ты думаешь, куда он мог пойти? – ласково спросил герцог.

– Не знаю, – ответила она, зачарованно глядя на шрам на щеке герцога. – Он может бродить по всей долине, где ему вздумается.

Герцог вздохнул, уклоняясь от вопрошающего взгляда жены.

– Может быть, ты видела сегодня утром леди Ри Клэр? Или графа Рендейла?

– Нет, сэр, я их не видела. У меня так много дел, – объяснила она, чувствуя, что ее ответ разочаровал этих важных особ. – Я подоила коров, а некоторые из них такие упрямицы, не хотят слушаться, затем отогнала их на пастбище. Мне надо замесить тесто, испечь хлеб, а тут еще куры разбежались. Наверное, из-за дождя.

– Люсьен! Ричард! – позвал Теренс Флетчер из сарая. Пока они разговаривали с Дженни Табер, генерал тщательно осматривал двор, ища следы копыт, человеческих ног или чего-нибудь необычного.

Поспешно направляясь к своему зятю, герцогиня заметила, что его лицо – и обычно-то мрачное – было мрачнее, чем когда-либо за многие годы.

– Что-то не так, Теренс? – спросила она, останавливаясь около него и всматриваясь в глубь темного сарая.

– Постарайтесь не пускать сюда девушку, – сказал он, многозначительно взглянув на Люсьена. – Сабрина, на твоем месте я бы тоже туда не ходил, – добавил он. Но она не послушалась его совета. Прошла мимо него в сарай и остановилась, нетерпеливо ожидая, когда он за ней последует.

Люсьен пожал плечами, ибо хорошо знал строптивый характер жены, и пошел следом за пей. Генерал и любопытный Баттерик также углубились в сарай. Дженни с открытым ртом осталась одна у дверей.

– Посмотрите туда, – сказал Баттерик, показывая на темный угол. – Это старик. Он мертв.

Старый мистер Табер неподвижно лежал на соломе с протянутыми руками, как будто пытался смягчить удар от падения. На затылке, в серебристых его волосах, темнело пятно спекшейся крови.

– Бедняга, – печально прошептала Сабрина.

– Видимо, он упал и ударился головой об угол стола, – предположил Теренс, заметив следы крови на столешнице.

– Очень жаль. Он был хороший человек, Люсьен, – сказала Сабрина, вспоминая, с какой добротой старик относился к животным и как бескорыстно расточал свой целительный дар. – Однако в последнее время он сильно сдал.

– Но ведь он был так стар, Сабрина, – тихо произнес Люсьен. Он всегда любил старика, который был живой легендой в здешних краях, – Нам будет его не хватать.

– Да, ваша светлость, – резко сказал Баттерик, побагровев от гнева. – Он был хорошим человеком, благородным старым джентльменом и никак не должен был умереть таким образом.

Теренс Флетчер взглянул на него с удивлением:

– Что вы хотите сказать?

– Он умер не своей смертью. Старика убили, вот что я хочу сказать, – твердо ответил Баттерик, выпятив челюсть, точно готовился к решительной схватке.

– Боже! Вы понимаете, что говорите? – проревел генерал.

– Да, – спокойно ответил конюший, ничуть не устрашенный грозным видом старого воина, – и я скажу вам еще кое-что, генерал. Будь вы таким же подозрительным человеком, как я, вы бы тоже это заметили.

– Что именно?

– Старый мистер Табер был убит еще прошлой ночью. – Он произнес эти слова все тем же спокойным тоном. – Поэтому я думаю, что это не он написал записку леди Ри Клэр.

Это ужасное заявление словно топором разрубило тяжелое безмолвие, воцарившееся в сарае.

Герцогиня никак не могла оторвать глаз от тела столь безобидного при жизни старика.

– Н-не понимаю. Кому могло понадобиться убить его? Боже мой, Люсьен, – вскричала она, – ему было уже под сто! Кого мог обидеть такой кроткий старый человек, как мистер Табер?

– Однако непонятно, – с беспокойством сказал Теренс, – какая связь может быть между убийством старика и тем, что случилось с Ри Клэр и графом Рендейлом. И кто мог написать эту проклятую записку?

Баттерик, стоявший на коленях возле мертвого тела, обернулся.

– Старик что-то нацарапал здесь на земляном полу, – сказал он, довольный, что нашел хоть какой-то ключ к разгадке тайны, которая, однако, оставалась непроницаемой.

– Он нарисовал птицу! – недоуменно воскликнул Теренс Флетчер, взглянувший через плечо Баттерика на рисунок на плотно утрамбованном полу.

Присев на корточки, Сабрина также внимательно вгляделась в рисунок.

– Как будто голубь? – удивленно протянула она.

– Верно, ваша светлость, – согласился Баттерик. – Но убей меня Бог, если я знаю, зачем он нарисовал голубя в последний миг своей жизни. – И он раздосадован но покачал головой.

Герцогиня с трудом поднялась и побрела прочь от мертвого тела. Остановилась возле деревянной подпорки и с закрытыми глазами прижалась к ней лбом. И тут почувствовала, что ее крепко обняли руки Люсьена. В следующий миг он прижал ее к своей – такой знакомой – успокаивающе теплой груди.

– О, Люсьен, – шепнула она со слезами в голосе. – Что нам делать? И что могло случиться с нашей дочерью?

Люсьен развернул ее лицом к себе и заглянул в ее влажные глаза; еще никогда в жизни не чувствовал он себя таким беспомощным.

– Клянусь тебе, Рина, всем, что мне дорого, что я найду нашу дочь. Клянусь жизнью!

– Ты говоришь, что видела моего Томми с какой-то разодетой шлюхой в Чипсайде? – возмущенно произнес женский голос. – А я тебе говорю, что это враки. Да ты просто бесишься, что у меня есть парень, а у тебя нет. Видать, сама положила глаз на Томми. В этом все дело. Стыдно говорить такие вещи, да к тому же зачем-то еще и мертвых приплела. Моя мать была очень хорошей... – Конец этого монолога так и остался неуслышанным, ибо две занятые разговором женщины прошли мимо по скользкой булыжной мостовой; они торопились, поскольку холодная изморось грозила перейти в дождь.

Наблюдавший за ними человек безмолвно стоял в тени, мечтая о теплом очаге и кружке эля, чтобы согреться, но он понимал: в этот вечер его мечта если и сбудется, то очень не скоро. Мимо прошла группа шумных матросов. Тедди Уолтхэм смотрел на них, ссутулившись: он знал, что всякий, кто по несчастной случайности окажется у них на пути, очутится в придорожной канаве, и хорошо, если живой.

Тедди Уолтхэм очень внимательно осмотрелся и, слегка дрожа, вышел из тени. Дальнейший его путь пролегал по боковым улочкам Лондона. Он размышлял о том, что они с миледи добрались до Лондона в рекордно короткое время, просто жаль, что нельзя объявить об этом во всеуслышание, ибо побить их рекорд было бы не так легко. Но до чего же приятно снова ходить по городу, где родился и вырос, вдыхать знакомые запахи! Остановились они в «Королевском гонце» – это было излюбленное место определенного сорта людей, и почти все они знали, что именно тут и могут найти Тедди Уолтхэма. Затем почти целый день, а это был холодный дождливый день, он бродил по Лондону, ища своих старых друзей и оставляя им короткие послания. Друзья этих друзей донимали его расспросами, стараясь выяснить, зачем ему понадобился такой-то и такой-то, но он не обращал внимания на их подозрительные взгляды... Теперь ему хотелось удостовериться, пришли ли от них ответные послания. А вышел он на улицу в эту мерзейшую погоду потому, что договорился через час встретиться с одним знакомым. На какой-то миг он заколебался, думая, что ему предстоит свидеться с человеком, не слишком к нему расположенным, но позвякивание монет в кармане придало ему уверенности, и он продолжил путь.

Хотелось выпить чего-нибудь горячительного в кофейне за углом, но Тедди тут же передумал: чтобы договариваться с миледи, нужна светлая голова. Он увидел темные очертания ее экипажа еще до того, как услышал стук копыт; решительно подавив в себе страх, который внушала ему предстоящая встреча, он продолжал идти вперед, к уже открывающейся дверце.

Вскочив в экипаж, Тедди оказался почти в полной темноте.

– Ну? – нетерпеливо спросила Кейт. Сырой холод просачивался под ее бархатный плащ, корсаж, верхние и нижние юбки, и ей стоило большого труда сдержаться, чтобы не стучать зубами, что отнюдь не казалось ей забавным.

– Все решится через час, миледи, – бросил неразговорчивый Тедди Уолтхэм, сидя в своем углу. Он с любопытством принюхался. – Вы дали ей еще дозу, да?

– Какой вы догадливый! – саркастически отозвалась Кейт из своего угла. – Она уже просыпалась. Уж не хотите ли вы, чтобы она подняла истерический визг и сюда сунул свой нос какой-нибудь ночной сторож или, еще того хуже, пара этих проклятых ищеек с Боу-стрит? – спросила она, не оставляя никакого выбора, кроме как согласиться с ее решением.

– Просто я не хочу, чтобы она умерла, миледи, – ответил Тедди Уолтхэм, рассматривая опоенную наркотиками девушку в накидке, которую бережно прижимал к груди Рокко.

– Надеюсь, это не окажется таким же пустым номером, как в прошлый раз, – сказала Кейт тоном, который не оставлял никаких сомнений по поводу того, что она думает о его умственных способностях. – Бог ты мой, я просто ушам своим не поверила, когда услышала, что этот олух свалился с лестницы. Я же предупреждала, чтобы вы были осторожнее, и что же? – Кейт заново разжигала в себе злость. – Вы пригласили какого-то пьяного шута в мои комнаты. Эта толстуха Фаркар уже явно подозревает что-то неладное. Вряд ли она верит, что это моя племянница. И уж тем более в то, что у девушки мигрень, поэтому в комнате должно быть тихо и темно. Боюсь, уж не думает ли она, что мы прячем больную оспой. Вчера вечером я поймала ее на месте преступления: она подслушивала у моей двери. Пожалуй, нам не стоит возвращаться обратно с нашей добычей, – предупредила она своего сообщника.

– Хорошо, с ней все решено: или сегодня, или никогда, – согласился Тедди. – Я знаю, у вас мягкое сердце, но вы не должны беспокоиться. Я уже переговорил со своим другом, и он очень заинтересован в этой сделке. На этот раз не будет никаких трудностей.

– Тем лучше для вас, если их не будет, – заметила Кент, отнюдь не успокоенная его заверениями. – Кто этот человек?

– Суперкарго на борту торгового судна, курсирующего между Лондоном и Чарлз-Тауном. Он занимается отнюдь не только перевозкой сухих грузов. Они получают большую прибыль, поставляя в колонии служанок. У них найдется местечко еще для одной пассажирки. Отплывают они с приливом. Чтобы возбудить его аппетит, я постарался пособлазнительнее описать нашу красоточку. Он рассчитывает продать ее за хорошие деньги в колониях.

К его удивлению, Кейт захлопала в ладоши.

– В колониях? – подхватила она, и ее резкий несдержанный смех наполнил весь экипаж. – Но это просто замечательно! Дочь великого герцога Камарейского будет продана как служанка. Ха! – Ее плечи затряслись от веселья. – На этот раз вы превзошли самого себя, мистер Уолтхэм. Жаль, что вы не были знакомы с Перси. Ему бы очень понравилась ваша выдумка.

Тедди Уолтхэм нахмурился. Если этот Перси был того же пошиба, что и миледи, очень хорошо, что их пути не сошлись.

– Я должен встретиться с другом около реки, – сказал он.

– Отлично, мистер Уолтхэм, – ответила Кейт, постучав в крышу экипажа. – Скажите кучеру, куда ему ехать.

– Н-да... – Тедди Уолтхэм сделал вид, будто вспомнил что-то, вылетевшее у него из памяти. – Я полагаю, вы сами вручите девушку моему другу. – Он многозначительно кивнул на Рокко. – Вы ведь умеете его уговаривать, не правда ли?

– Да, конечно, мистер Уолтхэм, – спокойно ответила Кейт. – Обещаю вам, что никаких трудностей не будет.

– Хорошо, – проговорил он таким же мнимо невозмутимым голосом. Но ему очень не понравился тон миледи.

Они оставили экипаж посреди переулка, где он не привлекал бы внимания прохожих, и пошли дальше пешком по булыжной мостовой. Затем повернули в узкую, заваленную мусором улочку.

Тедди Уолтхэм хорошо представлял себе, как бесится миледи, осторожно пробираясь среди вышвырнутых из окон отбросов.

– Ничего не скажешь, хорошее местечко, – пробормотала она, почувствовав, что ее атласная туфля вязнет в какой-то гадости.

– Вы предупредили, чтобы я соблюдал величайшую осторожность, – с большим удовольствием напомнил Тедди Уолтхэм. Он дул на свои сложенные в чашу ладони, пытаясь согреть их, но ветер относил в сторону струйку его дыхания. С реки тянуло изморосью и туманом, против которых одежда была плохой защитой. Услышав приближающиеся шаги, он быстро пошел вперед, оставив за спиной миледи и Рокко с его ношей. Но когда он подошел к концу улочки, какой-то прохожий уже быстро прошел мимо. Вздохнув, Тедди повернул назад. И тут услышал тихий разговор, в котором можно было легко различить нетерпеливый голос миледи. Он слегка улыбнулся. Похоже, миледи не удается уговорить Рокко расстаться со своей ношей. С коротким смешком Тедди нагнулся, чтобы подтянуть мокрый чулок, и вдруг выпрямился, услышав громкий пистолетный выстрел. Несколько секунд отголоски выстрела звучали в его ушах все громче и громче. В удивленном безмолвии он вдруг увидел, как большой лакей повалился, словно подрубленное дерево. С трудом переводя дух, Тедди Уолтхэм поспешил к неподвижной женской фигуре в вуали.

– Проклятая убийца, – прошипел он, нервно оглядывая улицу. Но ни одно окно не отворилось, ни одна голова не высунулась наружу, и он вдруг понял, что громкое пение и смех, доносившиеся из ближайшей таверны по ту сторону переулка, успешно заглушили грохот выстрела. А может быть, просто никто вокруг ничего не хотел знать.

Тедди с ужасом уставился на мертвого Рокко, затем перевел взгляд на безмолвную женщину, проделавшую своей пулей широкую дыру в его спине.

– На кой черт вы это сделали? – спросил он.

– Он отказывался отдать мне девушку. Повернулся и пошел прочь, – еще не придя в себя от изумления, сказала она. – Я должна была его остановить. Какой другой выход нашли бы вы на моем месте? К тому же, – равнодушно добавила Кейт, – он уже сделал все, что от него требовалось, и на него нельзя было больше полагаться. Он предал меня – женщину, которая дала ему кров и еду, одела в красивые одежды вместо лохмотьев. И как же он отплатил мне за мою доброту? – с негодованием продолжала Кейт. – Он предал меня ради этой мисс с ангельским личиком, хотя она ни черта не сделала для него, только стала причиной его смерти. Пожертвовал собой, так, что ли, мистер Уолтхэм? – насмешливо произнесла Кейт, смотря на мертвого лакея, который все еще держал девушку в своих руках.

Тедди Уолтхэм сглотнул, почувствовав горечь желчи во рту. Какая же она жестокая сука, подумал он, не сводя глаз с пистолета, все еще дымившегося у нее в руке... Зная миледи, можно было предположить, что за корсажем у нее еще кое-что припрятано, и если она могла без малейшего колебания убить человека, который верой и правдой служил ей невесть сколько лет, то что она сделает с ним, Тедди, когда он выполнит порученное ему дело и станет не нужен?

– Тедди Уолтхэм, Тедди Уолтхэм? Это ты? – окликнул его голос из мрака. – Если ты, то лучше отвечай, – предостерег голос. Только один Тедди Уолтхэм знал наверняка, друг это или враг.

– А, это ты, старый морской волк, – отозвхчея Тедди, со вздохом облегчения узнав голос друга.

Он переступил через тело мертвого лакея и поспешил навстречу человеку, который только что вошел в улочку.

– Что делать с мертвым телом? – прошипела вдогонку ему миледи, но он оставил ее вопрос без внимания. Сама заварила эту кашу, пусть и расхлебывает, злорадно подумал он и, оглянувшись, увидел, что Кейт пытается вытащить девушку из рук мертвеца.

– Дэниел! – дружески приветствовал Тедди своего старого знакомого. – Давненько, однако, ты уже плаваешь. У тебя, должно быть, особая морская жилка, а вот меня, – он рассмеялся, обхватив друга за плечи, – меня тошнит, даже когда я переплываю на лодке через Темзу.

– У нас неплохая жизнь, Тедди, – ответил его друг. – Все лучше, чем гнить в долговой тюрьме. Тебе-то это хорошо известно. Ты в свое время повалялся в камерах.

– Что и говорить, нет ничего хуже, чем валяться в камерах, – серьезным тоном ответил Тедди Уолтхэм, мысленно давая клятву, что, покуда жив, никогда больше не угодит за решетку.

– Что верно, то верно, Тедди, – согласился Дэниел, выворачиваясь из-под руки Тедди и внимательно оглядываясь. – Ну и здоровенный малый! Что с ним такое? Хорошо хоть валяется. Не хотел бы я столкнуться с ним на этой темной улице, да и вообще где бы то ни было. Не нравится мне, что он тут валяется. Не по нутру, – добавил Дэниел, подозрительно оглядывая лежащего.

– Надрался вдрызг, – объяснил Тедди Уолтхэм достаточно громким шепотом, чтобы его могла слышать и Кейт. – Он нам не помешает.

– Гм-м. Ты меня успокоил, – сказал Дэниел, придвигаясь ближе. – И кто эта женщина? Не та, что отправляется в колонии?

– Жаль, что не все наши молитвы сбываются, – шепнул себе под нос Тедди, думая, как было бы хорошо, если бы их с миледи разделял океан. – Нет, это та, что лежит на земле. Я напоил ее кое-чем таким, что она не доставит тебе ни малейшего беспокойства, – объяснил Тедди, опускаясь на колени возле неподвижной фигурки.

– Надо посмотреть, что я покупаю. Не выкладывать же денежки за какое-нибудь страшилище с мордой свиньи или старую морщинистую ведьму, – предупредил Дэниел, внимательно наблюдая за фигуркой в накидке с капюшоном.

– Можешь быть спокоен. Тедди Уолтхэм никогда не подводит друзей, – успокоил его Тедди, вытаскивая свою трутницу и высекая огонь ударом стали о кремень. Затем Тедди достал из кармана огрызок свечи, зажег его и осветил лицо спящей невинным сном леди Ри Клэр Доминик, дочери герцога и герцогини Камарейских.

Дэниел Льюис едва не задохнулся от изумления. Затянувшееся молчание свидетельствовало о том впечатлении, какое произвела на него девушка.

– Да она настоящая куколка. Где ты отыскал такую? – недоверчиво спросил он у Тедди Уолтхэма.

На этот вопрос Тедди ничего не ответил. Просто повторил:

– Я же тебе сказал, Тедди Уолтхэм никогда не подводит друзей. Ну так что, берешь ее с собой в колонии или мы ищем другого покупателя?

Дэниел Льюис встал и, засунув руки глубоко в карманы пальто, стал раскачиваться взад и вперед на каблуках, как бы раздумывая, какова истинная ценность покупаемого им товара.

– Решайте. Не торчать же здесь всю ночь, – вмешалась Кейт, терпение которой было истощено этой бессмысленной торговлей. Они с Тедди были уверены, что этот дурень все равно возьмет девушку.

Тедди Уолтхэм бросил на нее неодобрительный взгляд. Дэниел Льюис держался холодно. Глядя на громадного человека, валявшегося на земле, он испытывал понятное беспокойство. Он не сопел, не храпел, ничто не показывало, что он жив. Если он пьян, то, должно быть, вылакал черт знает сколько джина или рома, может быть, и того и другого.

– Сейчас мы договоримся, Тедди. Сколько ты просишь? – резко спросил он, почувствовав внезапный страх перед обступившими его в этой темной улочке тенями. Он хотел было назвать меньшую цену, чем запросил Тедди, но прикусил язык: он знал, что сможет здорово заработать в колониях на такой хорошенькой девушке, как эта. На кой же черт торговаться? Так на предварительной цене они и сговорились.

Когда Кейт и Тедди возвращались в гостиницу «Королевский гонец», экипаж казался странно пустым. Сделка была заключена в небывало короткое время, потому что, едва увидев товар, покупатель согласился на названную сумму. Всю дорогу царило гнетущее молчание; Кейт и Тедди сидели в противоположных углах, и каждый из них вел себя так, будто другого не существует.

Внезапно тишину нарушил голос Кейт.

– Я думаю, мы неплохо уладили сегодня дело, Тедди, – удовлетворенно произнесла она. Тедди Уолтхэму даже показалось, что он может видеть выражение ее лица за вуалью.

Однако он не стал раздумывать об этом, ибо обращение «Тедди» обеспокоило его.

– Да, все получилось неплохо, – нехотя проронил он. Кейт весело рассмеялась.

– Должна признаться, что мое мнение о вас, мистер Тедди Уолтхэм, переменилось в лучшую сторону, – сказала она, изрядно смутив Тедди. – Я думаю, что мы можем превосходно действовать сообща.

Тедди Уолтхэм почувствовал, как что-то неприятно сдавило ему горло.

– Насколько я понимаю, миледи, я выполнил порученную мне работу. И как будто бы до конца.

– Ну что вы, Тедди, – рассмеялась Кейт, – мы еще только начали развлекаться по-настоящему.

Тедди Уолтхэм кивнул, плохо понимая, к чему клонит миледи.

– Вам будет нелегко обойтись без этого вашего лакея. Наверное, было очень удобно всегда иметь его под рукой. Но ведь вы отомстили семье герцога и можете теперь позабыть о своих старых счетах, – с надеждой в голосе сказал Тедди Уолтхэм.

– Вы глубоко заблуждаетесь, Тедди, – тихо произнесла Кейт, уже обдумывая свой следующий ход против герцога Камарейского. – Но я более чем удовлетворена. Не чувствую ни страха, ни сомнений, ибо вместо потерянного мной Рокко у меня есть теперь вы, Тедди.

При этих словах Тедди Уолтхэм забился глубоко в угол. Он не испытывал ни малейшего желания связать свою судьбу с этой безумной женщиной. Она, несомненно, плохо кончит. И вполне это заслужила. Но он, Тедди, не хочет быть с ней рядом, когда это случится.

– Ах, Тедди, – сказала Кейт со вздохом глубокого удовлетворения. – Мне так хочется закатить пир сегодня вечером. Не заказать ли нам знаменитый голубиный пирог Нелл Фаркар? И я позабочусь, чтобы у вас было достаточно рома, чтобы запить это лакомство. Сегодня у нас, безусловно, есть повод для празднования, – засмеялась Кейт. – А вот в Камарее вряд ли празднуют это событие. Как вы думаете, Тедди, они уже, вероятно, получили мой памятный подарок? – спросила она и, не ожидая ответа, принялась мурлыкать «Зеленые рукава». Даже не глядя на ее лицо, Тедди Уолтхэм знал, что она улыбается.

– Мне претит сама мысль о еде, все кажется таким невкусным, – сказала герцогиня, услышав, что дворецкий приглашает всех на обед. – Но надо вести себя так, будто ничего не случилось, хотя каждый раз, когда поднимаю глаза, я ловлю на себе множество взглядов, с надеждой или страхом следящих за каждым моим движением. Временами я чувствую себя такой беспомощной, что готова зарыдать, но не могу позволить себе этого, не могу разрушить веру моих детей в то, что все чудесным образом уладится. Пока еще, может быть, и рано, но в скором времени мне придется выполнить этот неприятный долг, – взволнованно сказала она. – Я не признаю поражения, Мэри. Не склонюсь перед врагом, лицо которого мне неизвестно.

Мэри печально улыбнулась. Ее глаза сильно потемнели; на ней, как и на сестре, сказывалось напряжение двух последних дней.

– Поэтому-то я всегда восхищалась тобой, Рина. Ты никогда не сдаешься. Продолжаешь бороться, даже если силы и неравны. Я помню, как много лет назад молилась о том, чтобы Господь ниспослал мне хоть чуточку твоего ума и силы духа. Я всегда думала и думаю, что их никто и ничто не может укротить.

Герцогиня слегка коснулась руки сестры.

– Милая Мэри, – прошептала она голосом, полным любви. – Ты всегда находишь самые необходимые для меня слова. Мне совестно, что я чувствую себя такой малодушной, – призналась герцогиня. Не многим она решилась бы сделать такое признание.

– Только глупцы не подвержены страху, Рина.

– В таком случае я не глупа, – горько усмехнулась герцогиня, глотнув хереса. – Но меня убивает ничегонеделание. Если бы только я могла быть сейчас с Люсьеном, – нетерпеливо добавила она.

– Может, им все же удастся что-нибудь разузнать, – сказала Мэри, выражая свое затаенное желание.

– Боюсь, что нет, – решительно сказала герцогиня. – Из этого скорее всего ничего не выйдет.

– Ты не веришь рассказу Кэролайн?

– Не верю ни одному слову этой лгуньи, – откровенно сказала герцогиня, сердито блеснув своими фиалковыми глазами. – Надо же такое придумать: цыгане!

Она презрительно сплюнула, выразив тем самым презрение отнюдь не к оболганным цыганам, а к той особе, которая угостила их нелепой выдумкой в духе кентерберийских рассказов.

– Вот уже две недели, как в Камарее цыгане не появлялись. Сомневаюсь, чтобы они были в долине. Да и не станут цыгане похищать английскую девушку. Они не любят иметь дело с людьми не своего племени. К тому же Люсьен, как и его дед, всегда разрешал цыганам ставить свои шатры на нашей земле. Он говорит, что это приносит удачу. У нас никогда не было с ними никаких неприятностей; если и были неприятности, то только с местными жителями, которые частенько устраивают бучу в цыганских таборах... Цыгане знают Ри, и они никогда не предали бы Люсьена и меня, похитив нашу дочь. Вот почему я не верю этой сказке мисс Кэролайн Уинтерс, – резко произнесла герцогиня.

Мэри вздохнула.

– Тогда почему Кэролайн лжет? Это просто подло. И ужасно жестоко, – проговорила она, и стежки на канве, которую она расшивала, стали неровными – явное свидетельство ее тревоги. – Боже мой, – смущенно прошептала она. – Ну и задала бы мне тетя Маргарет!

– Ты, Мэри, видишь в людях только хорошее. В отличие от меня тебе подозрительность несвойственна. Ты недоумеваешь, почему Кэролайн солгала? Я подозреваю, – задумчиво продолжала герцогиня, – что Кэролайн очень нравится быть в центре всеобщего внимания. А последние несколько дней она окружена постоянной заботой и участием. С тех пор как она проснулась, бедный Джереми не отходит от нее ни днем, ни ночью, исполняет малейшие ее прихоти. Беззастенчивость, с которой она использует его искреннюю любовь и привязанность, вызывает у меня отвращение. Так что же произошло? Она услышала об исчезновении Ри Клэр и графа Рендейла, которые, очевидно, находятся в большой опасности. А кроме нее, никто не может пролить свет на это исчезновение. Вот она и сочинила байку о цыганах. Чтобы оставаться в центре внимания. А я в еще большем смятении, так как не знаю, что случилось с моей дочерью. Честно сказать, я готова удушить ее! – заключила герцогиня, и даже ее любимая Мэри не могла понять, серьезно ли это ее намерение.

– Когда же вернутся Люсьен и Теренс? – спросила Мэри, размышляя, где может находиться цыганский табор.

– Я не знаю, насколько далеко они уехали, – сказала герцогиня, – но думаю, что им следовало бы вести поиски в окрестностях Камарея. Вот уже два дня они ищут – и безуспешно. Видимо, побывали везде, где только можно, но все же... – Герцогиня запнулась, одолеваемая сомнениями. – У меня такое чувство, что они ни в коем случае не бросят поиски. Вот почему я так возмущена этой проклятой выдумкой Кэролайн. Из-за нее потеряно столько драгоценного времени.

– Когда состоятся похороны мистера Табера? – спросила Мэри, ловко меняя тему разговора.

– Завтра. Они ждут, когда возвратится его сын из Бата. Мы с Люсьеном будем присутствовать на похоронах. Этот милый старый джентльмен никак не заслужил такой смерти. Он в жизни мухи не обидел.

Дверь гостиной открылась, вошел сэр Джереми, на руке у него с усталым видом повисла Кэролайн. Сэр Джереми приветствовал герцогиню и леди Мэри, в то время как Кэролайн смело им улыбнулась. Она была слишком занята собой, чтобы заметить взгляды, которыми обменялись сестры. Отец бережно усадил ее на диван, где она разыграла целую сцену, усаживаясь поудобнее и прикрывая колени меховым ковриком.

– Ты хорошо устроилась, дорогая? – заботливо спросил сэр Джереми, поправляя меховой коврик. – Я буду тут, рядом. У меня что-то побаливает нога, – сказал он почти извиняющимся тоном и прохромал через комнату к большому, с удобной подставкой для ног креслу в стиле времен королевы Анны. Сняв тяжесть своего тела с больной левой ноги, он вздохнул с большим облегчением.

– Ты не уснешь, папа? – напомнила ему Кэролайн, наблюдая, как он откидывает голову на мягкий подголовник. Она уже знала по опыту, что через несколько минут он скорее всего задремлет.

– Что за ерунда, дорогая, – пробормотал он, оживляясь при виде двух лакеев во главе с дворецким, которые принесли поднос с чаем и графин бренди. – Ах, Мейсон, ты просто золотой человек, – одобрительно заметил он, оглядывая хрустальный графин.

– Я взял на себя смелость, ваша светлость, – почтительно объяснил Мейсон, – принести кое-какое угощение для сэра Джереми и мисс Кэролайн, а также кофе для вашей светлости и чай для леди Мэри. Я подумал – не сочтите это самоуправством с моей стороны, – что ваша светлость, возможно, пожелает отложить обед до возвращения его светлости.

– Очень хорошая мысль, Мейсон, – одобрила его предложение герцогиня. – И начинайте, пожалуйста, с сэра Джереми. Он, кажется, испытывает сильную жажду.

– Я всегда говорил, что Люсьену дьявольски повезло, что он женился на тебе, Сабрина, – искренне заметил сэр Джереми. Он с большим одобрением наблюдал, как лакей наливает в его суженный кверху бокал большую порцию бренди.

Кэролайн набрала себе небольшой запас из пирожных, пирожков и других сладостей, предложенных ей лакеем в ливрее, и, забыв на миг обо всех своих проблемах, принялась уплетать их с аппетитом, ничуть не пострадавшим от ее столкновения со смертью.

Герцогиня жестом велела дворецкому не тревожить Сару, которая заснула в другом кресле с подголовником, возле камина. Трепещущие ресницы свидетельствовали о том, что она лишь дремлет. Видимо, ощутив на себе взгляд герцогини, Сара вдруг проснулась и сконфуженно огляделась вокруг.

– Простите меня, пожалуйста. – Она покраснела, осознав, что спала в присутствии хозяйки и гостей. – Я постоянно чувствую усталость и целый день дремлю, – сказала она, все еще не оправившись от смущения. И вдруг заметила сэра Джереми, который тихо похрапывал в другом кресле, наедине со своими снами.

– Вот видите, – заметила герцогиня с ласковой улыбкой, предназначенной и Саре, и спящему сэру Джереми, – у вас нет ни малейшего повода для смущения.

Сара безуспешно старалась устроиться поудобнее. Подняв голову, она поймала на себе недружелюбный взгляд Кэролайн, перестала шевелиться и, как бы защищаясь, сложила руки на своем округлом животе.

Кэролайн громко фыркнула, всем своим видом показывая, что Саре в ее положении следовало бы вести себя скромнее. Затем она полностью переключила свое внимание на блюдо со сладостями.

– Кэролайн, расскажи-ка мне еще раз, – холодно-бесстрастным тоном начала герцогиня, – о тех цыганах, которые якобы на тебя напали.

Кэролайн – в этот миг она пила чай – едва не поперхнулась. Слизывая кусочек крема с уголка рта, она посмотрела на величественную, невзирая на свой небольшой рост, герцогиню и почувствовала себя очень неловко под проницательным взглядом фиалковых глаз.

– О, ваша светлость, мне так не хочется вспоминать обо всем этом, – запротестовала она, тщетно пытаясь унять нервную дрожь в руках. – Мне уже становится дурно.

– И все же я прошу тебя, Кэролайн, припомни, как все было на самом деле, – вежливо попросила герцогиня. Для Кэролайн, с ее нечистой совестью, эти слова прозвучали, однако, как требование исповедаться, тем более что под внешней вежливостью скрывалась стальная решимость.

Кэролайн кашлянула и обратила умоляющие глаза к отцу, но сэр Джереми продолжал мирно посапывать.

– Ну... это было... просто ужасно, – начала Кэролайн, уткнувшись взглядом в свой кружевной воротник и машинально его теребя. – У них был... такой зловещий... вид, и они говорили... на каком-то странном языке. Одеты они были... – Кэролайн растерянно улыбнулась под недоверчивым взглядом герцогини, – во что-то невообразимое...

– Вполне допускаю, что описать их довольно трудно, – пробормотала герцогиня. – Пожалуйста, продолжай.

Кэролайн закусила губу.

– С ними... был танцующий медведь. Такой ужасный зверь. Я боялась, что они натравят его на меня. Во всяком случае, он вполне мог напасть на бедного Уэсли. Он так храбро защищал меня и Ри Клэр. А медведь так ужасно ревел. Его, наверное, не кормили много дней. Вы знаете, как плохо они обращаются с животными. Да, – продолжала Кэролайн, завираясь все больше и больше, – должно быть, он был очень голоден. Просто жаждал крови. О, это было ужасно, просто ужасно, ваша светлость! – вскричала она, и по ее щекам покатились слезы, ибо своими же нелепыми выдумками она нагнала на себя страху. – О бедный, бедный Уэсли, – шумно всхлипывая, запричитала Кэролайн, – как бы я хотела увидеть снова его дорогое лицо. Я бы... – В этот момент началась какая-то сутолока у дверей салона; подняв глаза, Кэролайн увидела, что они открылись. В следующий миг она испустила такой душераздирающий вопль, что сэр Джереми, как подброшенный пружиной, вскочил с кресла. При этом бренди пролилось на его бриджи. Не веря своим глазам, сэр Джереми смотрел на дочь, которая вот-вот готова была лишиться чувств.

– Что тут, черт побери, творится? – вскричал он, поворачиваясь, чтобы увидеть того, чье появление произвело такой поразительный эффект на его дочь. – Боже мой! Это. просто невероятно! – завопил он, с ужасом уставившись на неизвестно откуда взявшегося графа Рендейла, который, покачиваясь, стоял в дверях отделанной в серебряный и золотой тона гостиной. Вокруг графа суетливо хлопотала целая группа лакеев.

Не многие могли бы узнать в этот миг чопорного молодого джентльмена, всегда гордившегося безупречностью внешнего облика и поведения. У него был вид человека, побывавшего в аду; можно было только гадать, каким образом он остался жив. И камзол, и панталоны Уэсли Лоутона были изодраны в клочья и замараны грязью и кровью. На одной ноге не было сапога, только висел изодранный чулок, сапог на другой ноге сильно обтерся, потребовалась бы недельная чистка, чтобы привести его в сколь-нибудь божеский вид. Красивое лицо графа было все в ссадинах, царапинах, в запекшейся крови. От парика не осталось и следа, а собственные каштановые локоны беспорядочно спадали на лицо и шею. .

– Уэсли, – негромко обронила герцогиня, подходя к графу, который, видимо, плохо соображал, что происходит. – Уэсли, это я, Сабрина, герцогиня Камарейская.

Остекленевшие глаза Уэсли Лоутона медленно повернулись к приближающейся фигуре, которую он мог различить лишь с трудом. Корме этой фигуры, он видел еще несколько других и явственно слышал шарканье ног. «Ну вот, – подумал он с мрачной улыбкой, – сейчас я разделаюсь с этими негодяями».

– Проклятые наглецы! – вскричал он, мысленно возвращаясь в тот ужасный день, когда оказался перед дулом пистолета. И прежде чем кто-либо мог предугадать, что сделает граф, он вытащил из кармана пистолет и начал размахивать им как безумный.

– Не шевелись, Сабрина, – предостерег сэр Джереми, держа на коленях обмякшее тело дочери. Он стоял так, чтобы прикрывать собой кресло, где сидела Сара.

– Рина, не двигайся! – воскликнула Мэри, в то время как герцогиня продолжала потихоньку приближаться к полубезумному графу, который с трудом держался на ногах. – Он не в себе. Он не узнаёт тебя, Рина! – закричала Мэри, когда Уэсли направил дуло пистолета на ее сестру.

– Уэсли, Уэсли, это я, Ри Клэр. Пожалуйста, не целься в меня из пистолета, – умоляюще произнесла герцогиня.

Ее ласковый голос успокоил графа. С его щек схлынул лихорадочный румянец. Слушая ее, он вспомнил тот летний день, когда они с Ри Клэр гуляли в саду. Как хороша она была тогда!

– Держите его! – вскричала герцогиня, видя, что граф вот-вот упадет на пол. Кто-то из лакеев подхватил его, прежде чем он успел получить еще один ушиб. – О Боже мой! – сказала герцогиня, впервые заметив большое кровяное пятно на рубашке графа. Она опустилась рядом с ним на колени и ошупала его горящие щеки. – Пошлите за доктором и скажите Роули. чтобы она немедленно осмотрела графа, я боюсь, что он умирает, – повелительно сказала герцогиня.

Лакеи тотчас взялись задело, подняли окровавленное, почти безжизненное тело графа Рендсйла и бережно отнесли на кровать, которая вполне могла стать его смертным одром.

В ту ночь жизнь графа висела на волоске, один-два раза этот волосок чуть не оборвался. Однако граф обладал упорством и жизнестойкостью, свойственной Лоутонам, и решительно отказывался покинуть мир живых, на чем настаивал некий плебей, заурядная личность в поношенном красном бархатном камзоле. Ни один Лоутон еще не погиб от рук воров и разбойников, и граф Рендсйл отстаивал свое право на жизнь с доблестью, несвойственной людям, лишенным подобного сознания собственной важности.

Герцогиня Камарейская медленно пробудилась от беспокойного сна. Легла спать она уже под самое утро, когда только-только порозовели небеса на востоке. Усталость наконец взяла свое, и она проспала несколько часов. Этого было недостаточно, чтобы отдохнуть, и теперь, лежа на высоко взбитых подушках, она размышляла о поразительном возвращении графа.

Люсьен и Теренс вместе с Фрэнсисом, Эваном и Ричардом вернулись в Камарей менее чем через час после драматического появления графа. Ее ничуть не удивило, что они не нашли никаких следов цыган, которых якобы видела Кэролайн. Им пришлось проделать долгий и трудный путь под холодным дождем, путь, в котором не было никакой необходимости. Все муки, перенесенные всадниками, были напрасными. Придя в себя после обморока, Кэролайн призналась, что солгала: никаких цыган она не видела. Появление полумертвого графа отрезвило избалованную мисс, которая, может быть, впервые в своей жизни поняла, какой вред причинила своим недостойным поведением. Но о том, что произошло в действительности, она не имела почти никакого понятия.

Сэр Джереми чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным. Реальность грубо пробудила его, открыв ему глаза на пороки дочери. Он только ждал рассвета, чтобы отвезти сильно расстроенную, покорную Кэролайн обратно в Уинтерхолл; и герцогиня готова была биться об заклад, что отныне мисс Уинтерс придется иметь дело с гораздо менее уступчивым отцом.

Герцогиня откинула голову на отделанную кружевами подушку; ее черные волосы, рассыпавшись, упали на шелковое покрывало. В таком виде, с распущенными волоса и понуро сгорбленными плечами, она представляла собой довольно печальное зрелище. Герцог был поражен ее беззащитностью, когда вошел в комнату уже полностью одетый, готовый к любым превратностям, которые мог принести с собой день.

– Рина, – ласково сказал он, поставил поднос, на котором были серебряный сосуд с горячим шоколадом и тонкие фарфоровые чашки, на сундук в изножье кровати и тут же, позабыв о принесенном завтраке, присел около нее и обнял.

– Что нам делать, Люсьен? – патетически спросила она хриплым полушепотом. – Мы потеряли нашу дочь, и боюсь, нам никогда не удастся ее вернуть.

– Не говори так, Рина, – сказал Люсьен, слегка встряхивая ее, принуждая посмотреть ему прямо в глаза. – Я обещал тебе вернуть дочь, и это обещание я сдержу. Но я не могу облегчить твои страдания, моя любовь, тут я беспомощен, – произнес он, прижимая ее лицо к своей груди. Сабрина улыбнулась, потерлась о него мягкой щекой.

– Ты здесь, со мной, и это все, что мне нужно, – просто ответила она.

– Клянусь, Рина, – повторил Люсьен, прижимаясь к ее благоухающим волосам, – что мы возвратим свою дочь. Я не успокоюсь, пока не узнаю правду и не отыщу Ри Клэр. – Его голос звучал так убедительно, что Сабрина была готова поверить ему.

Было уже за полдень, когда герцог подошел к двери детской и остановился, не решаясь войти, ибо изнутри доносились звуки смеха и веселый визг. В какое-то мгновение он подумал, не сохранить ли дурную новость, которую он принес, в тайне от Сабрины, но он, Люсьен, знал, что, поступи он так, она никогда его не простит. Вот уже много лет, как они делили любовь, настало время разделить и горе.

Мрачно поджав губы, угадывая, что шрам на щеке у него побелел, герцог повернул дверную ручку и вошел внутрь. Он молча наблюдал, как его жена играет на полу с близнецами. Из-под раскинувшихся юбок виднелись ее затянутые в шелк стройные икры. В каждой руке она держала по светловолосому ребенку.

Герцогиня не сразу заметила мужа, тихо стоящего в комнате, недалеко от двери. Но когда заметила, улыбнулась. Однако едва она разглядела выражение его лица, как ее оживление сразу погасло. Он не сказал ни слова, но взгляды их встретились, и она поняла: что-то произошло.

– Граф... умер? – спросила она. Когда она в последний раз сидела у постели графа, он был в таком сильном жару, что можно было ожидать самого худшего. Люсьен покачал головой, и она задала новый вопрос: – Начались роды у Сары?

– Нет, – ответил он, готовый отдать все на свете, лишь бы ему не пришлось говорить того, что предстояло сказать. – Прибыла посылка.

– Посылка? Ты получил какие-нибудь новости о Ри? – воскликнула Сабрина, вскакивая на ноги и нетерпеливо оправляя юбки.

– Рина, дорогая, – начал Люсьен и запнулся, встретившись взглядом с ее вопрошающими фиалковыми глазами. – Я получил посылку от неизвестного отправителя.

При этих словах Сабрина поспешила к нему, следом за ней на своих толстеньких ножках неуклюже заковыляли двойняшки.

– Что за посылка, Люсьен? Скажи мне!

Люсьен отвел Сабрииу к сиденью у окна и там показал ей содержимое небольшой коробочки.

Сабрина сдавленно вскрикнула, прикоснувшись к длинному золотому локону так хорошо знакомого ей оттенка.

Сколько раз за эти долгие годы восхищалась она столь похожим цветом волос мужа! Как счастлива была, когда Ри Клэр родилась такой же золотоволосой, как Люсьен. Дрожащими пальцами она извлекла из коробочки изящное кольцо в форме полумесяца, украшенное бриллиантами и сапфирами.

– Ты помнишь, как радовалась Ри, когда в этом году на день рождения мы подарили ей кольцо? – со слезами в голосе тихо сказала Сабрина. – Она так любит это кольцо. Боже, что все это означает, Люсьен? Зачем кто-то похитил нашу Ри? Зачем подвергает нас таким мучениям? Зачем, зачем? – Она разрыдалась и не услышала, как дверь отворилась и вошли Робин и Фрэнсис. Увидев рыдающую мать, оба они в нерешительности остановились.

– Это еще не все, моя дорогая, – сказал Люсьен, ненавидя себя за то, что вынужден причинять ей такую боль. – Возможно, это должно быть объяснением или, черт подери, загадкой, которую мы должны разрешить. Но по-моему, это написано каким-то безумцем.

Сабрина подняла глаза – в них сверкали слезы, затем попыталась сосредоточиться на тонком листке пергаментной бумаги, которую муж держал перед ней.

– Проклятие! Я ничего не вижу, Люсьен. Прочитай, что там написано, – попросила она, подняв Эндрю и прижав его к груди.

Какой-то миг Люсьен смотрел на листок, затем прочитал небрежно накарябанные слова;

Порою бывает чистейший родник замутнен.

И тучи порою скрывают луну пеленою.

Прожорливый червь пожирает прекрасный бутон.

А совесть людская – запятнана тяжкой виною.

– Что все это означает? – недоверчиво спросила сквозь слезы Сабрина. – На кой черт нам прислали эти стихи?

Люсьен покачал головой; водя большим пальцем по шраму на щеке, он задумчиво смотрел на загадочную записку.

– Непонятно. Да и кто знает, что может быть на уме у безумца? При этих словах мучительная боль исказила лицо Сабрины.

– О нет, Люсьен. Все, что угодно, только не это. Пожалуйста, не уверяй меня, что наша дочь находится в руках безумца.

Люсьен готов был откусить себе язык, но что еще он мог сказать или сделать? Теперь, когда они получили убедительное доказательство, что кто-то похитил их дочь, как мог он солгать Сабрине? С его стороны было бы величайшей жестокостью внушить ей какую бы то ни было надежду, которая позднее может рассыпаться в прах. Возможно, все это входит в условия игры, которую им навязали. Когда Люсьен осознал, что чья-то незримая рука искусно распоряжается их судьбами, его глаза сузились, пряча вспыхнувшее в них пламя ненависти и жажды мести. И еще он понял, что кто-то старается подлить масла в огонь, гася надежды на спасение дочери. При этом он, вероятно, рассчитывает, что все эти тяжелые переживания окажутся для них губительными.

– Что им надо от нас? – спросила Сабрина.

Люсьен нагнулся и поднял с пола дочь, ползавшую вокруг его обутых в сапоги ног. Ласково пригладив ее золотистые волосы, он запечатлел нежный поцелуй на ее маленьком вздернутом носике. Пока ее крошечные ручки играли брелком от часов, Люсьен посмотрел через голову дочери в вопрошающие глаза Сабрины.

– Я думаю, что далее мы получим требование выкупа. Какая еще причина могла быть для похищения нашей дочери? Мы должны будем выкупить ее, Рина. Ты знаешь, что я готов отдать даже Камарей, только бы ее вернуть, – негромко сказал Люсьен. С негаснущим пламенем в глазах он обдумывал, как отомстит тем, кто осмелился посягнуть на то, что принадлежит ему. А всякий, знакомый с характером герцога, знал, что он не бросает угроз на ветер. Рано или поздно он утолит жажду мести, пусть не завтра, пусть не на следующей неделе, но судный день для похитителей его дочери непременно настанет.

Только тут Люсьен заметил стоящих у дверей сыновей. Лицо Робина было все в слезах, и, чтобы приглушить всхлипывания, он прятал голову на плече у брата, ласково обнимая его рукой. Фрэнсис смотрел прямо в глаза отцу, и тот сделал поразительное открытие, что его старший сын стал взрослым мужчиной. Они не обменялись ни словом, по в глубине души знали, что обещают друг другу вернуть то, что у них похищено.

Сабрина, герцогиня Камарейская, смотрела на окружающий пейзаж: затопленные отдаленные сады и лужайки. Это Камарей, ее дом. Затем повернулась и пристально поглядела на Люсьена и детей. Вот они, ее любимые, ее семья. Но где-то, вне ее досягаемости, лишенная ласки и утешения, находится ее дочь, милая, добрая Ри Клэр, которая, вполне возможно, сейчас ощущает ужас и отчаяние. Вполне также возможно, что она промерзла наскврзь, голодна, в то время как она, герцогиня, сидит здесь в безопасности перед теплым огнем, в кругу своей семьи. Эта мысль наполнила ее растущим отвращением к себе. Ощущение своей беспомощности вызвало у Сабрины громкий стон; она прижалась лицом к мягкой золотистой головке Эндрю, не смея даже размышлять о судьбе своей перворожденной дочери – Ри Клэр.

С наступлением темноты уже готовое отшвартоваться и отплыть в колонии торговое судно «Лондонская леди» приняло на свой борт последнего пассажира. Никто не провожал этого пассажира, стоя на пристани, никто не пожелал ему счастливого плавания и благополучного возвращения. Пассажира висели на судно, как бочонок вина. Его прибытие отнюдь не приветствовали фанфарами; если и слышались какие-нибудь радостные звуки, то только песни и смех пирующих в ближайшей таверне матросов На борту «Лондонской леди» пассажиру, или, может быть, пора уже уточнить, пассажирке, был отведен темный, сырой угол, где смешалось невероятное множество запахов, среди которых преобладали запахи трюмной воды, смолы и краски. Но был и еще один запах, который захлестывал все судно. Запах куда более сильный, почти физически ощутимый – запах страха.

Глава 5

На белом лепном потолке и красных стенах, выложенных в характерном для Помпеи стиле, играли смутные золотистые отблески огня. Тускло поблескивали отделанные вишневым деревом часы, с монотонной регулярностью отсчитывающие минуту за минутой. Вощеный паркет твердого дерева был застлан восточным ковром; его яркие цвета перекликались с сапфирово-синн-ми бархатными шторами, висящими на высоких окнах, и роскошной алой камчатной обшивкой кресла в стиле времен Вильгельма III и Марии, что стояло перед камином.

Об окно, роняя дождевые капли, скреблась голая, без единого листка ветка, В кресле перед камином, положив сапоги на медную подставку для дров, сидел человек; он то и дело поглядывал на эту ветку. На коленях у него мирно дремал рыжий полосатый кот. Человек попробовал устроиться поудобнее и сильно поморщился, ощутиз, как болезненно откликнулись на это движение сломанные ребра.

Прищурив светло-серые глаза, Данте Лейтон посмотрел на барометр, висящий на стене в изящном ящичке из красного и тюльпанного дерева. Впрочем, и без барометра было ясно, что давление падает и на Чарлз-Таун надвигается буря. Он видел сполохи молний в преждевременно потемневшем небе, слышал грохот грома, на который сочувственно откликался своим позвякиванисм хрустальный канделябр над его головой.

Данте сделал большой глоток бренди, надеясь, что это облегчит тупую боль в ребрах и поможет скоротать бессчетные часы вынужденного безделья, последовавшего за несчастным случаем. Он посмотрел на ломберный столик орехового дерева, по углам которого стояли четыре шандала с высокими свечами: как только мрак наполнит комнату, эти свечи зажгут. К тому времени, когда будет сдана последняя карта, их уже много раз поменяют. А задолго до того Кёрби отдернет тяжелые шторы, впуская в окно первые проблески рассвета. Карточная игра очень способствует выздоровлению, с легкой улыбкой подумал Данте, вспомнив, как ему везло в последнее время – к вящему неудовольствию партнеров.

Данте откинул голову на мягкий подголовник, думая о той беде, которая поставила под угрозу само существование «Морского дракона» и его команды. Все произошло по воле случая, ибо он несметное число раз плавал на «Морском драконе» между Чарлз-Тауном и Вест-Индскими островами. За это время у него не разбилось ни одной бочки с мелассой, не расплескалось ни одного кубка с вином. К югу от города Саванны неожиданный сильнейший шквал едва не опрокинул «Морского дракона». Снасти и паруса оказались порванными, одна мачта – сломана, и все же корабль сумел доплыть до порта, прежде чем его настиг другой, следовавший за ним по пятам шторм. Последняя часть плавания далась Данте тяжело: оторвавшаяся нижняя кромка паруса с зашитым в ней тросом подхватила капитана и, словно щепку, швырнула его вдоль борта на ют. Его счастье, что он отделался несколькими сломанными ребрами и вывихнутой лодыжкой, ибо крюк на самом конце паруса вполне мог снести ему голову.

Пострадал не только он, но и еще несколько членов экипажа, в частности сломал себе руку Барнаби Кларкс, штурвальный, который как раз в это время нес вахту. Вырвавшийся штурвал своей рукояткой переломил ему кость надвое. Сеймус Фицсиммонс был сбит с ног упавшим на него куском перекладины; его помощники утверждали, что от удара о его могучий череп перекладина раскололась. Аластер Марлоу был даже смущен, что вышел из этой передряги со сломанным мизинцем.

Пока пострадавшие лечились, «Морской дракон» стоял в доке, где ему поставили новую мачту и оснастку. Через месяц судно снова сможет выйти в море и с первым же рейсом, с попутным ветром, отправится в Вест-Индию.

Размышляя о злополучном шквале, Данте подумал, не означает ли это, что отныне удача ему изменит. В сломанных ребрах он усматривал и некое благословение, ибо это был веский повод отклонять в изобилии сыпавшиеся на него приглашения. Своей неожиданной популярностью он был обязан некой молодой женщине, которая, вернувшись из Лондона, раззвонила своим длинным языком половине жителей Чарлз-Тауна о тамошних своих приключениях, а заодно и о том, что канитан Данте Лейтон является титулованным аристократом, маркизом Джакоби. Странно, а если вдуматься, пожалуй, и не так странно, что титул так много значит в чьих-то глазах. «А ведь я, – скривив губы в циничной усмешке, думал Данте, – остался тем же человеком, который пользовался не слишком хорошей репутацией среди добропорядочных горожан». Его даже не считали раньше достойным здороваться с их целомудренными дочерьми.

Однако Данте куда больше устраивала прежняя репутация, ибо, к своей большой досаде, он стал теперь желанной добычей для всех охотниц за мужьями, не говоря уже об их грубовато-прямолинейных мамашах. У него было такое чувство, что куда безопаснее безоружным войти в пиратское логово, чем в гостиную, где с ним хотят породниться многие семьи. Никогда прежде не слышал он столько клеветнических измышлений в адрес высокопоставленных членов общества. При нем постоянно втаптывали в грязь и чернили чье-либо доброе имя. Его устрашал не только стальной блеск в глазах женщин, стремившихся стать его тещами. Данте замечал также устремленные на него пристальные взгляды надменных отцов семейств, видимо, оценивающих, каким влиянием он пользуется при дворе и сколько выгоды и пользы может принести как зять.

Но хотя Даптс продолжал отклонять вес приглашения, отговариваясь необходимостью покоя для полного выздоровления, его настойчиво осаждали молодые искательницы мужей. Они задаривали его чем могли и, невзирая на постоянные отказы, не теряли надежды. Но Данте говорил, что не отвечает за себя, если ему принесут еще какое-нибудь целебное растирание, или бальзам, либо специально приготовленное для него сладкое блюдо. И одним из первых испытывал на себе его гнев кривоногий коротышка-стюард, если пропускал в дом одну из этих жеманных мисс.

У него было немало злобных завистников, ибо стоило ему захотеть, и он взял бы в жены любую женщину, даже из самых недоступных. Все это отнюдь не тешило его тщеславия, только забавляло, так как он знал, что, окажись на его месте любой другой – Аластер Марлоу, Хаустон Ке'рби или даже шлюпочный Лонгакр, – ситуация была бы точно такой же. Ведь именно его титул заставлял трепетать всех незамужних леди Чарлз-Тауна.

Хватало и людей, считавших, что удача действительно изменила Даптс Лейтону, и свидетельство тому – не только последнее злосчастное плавание «Морского дракона». По слухам, «Морской дракон» занимался поисками сокровищ. Эти люди не сомневались, что Данте Лейтон выиграл за ломберным столиком карту с отмеченным на ней местонахождением затонувшего галеона. Говорили, что капитан отличается таким же суровым нравом, как и то мифическое чудовище, в честь которого он назвал свое судно. И если капитан Данте Лейтон ищет сокровища, то можно не сомневаться, что у него есть для этого достаточные основания. Но на этот раз судьба зло посмеялась над капитаном и экипажем «Морского дракона»: вместо желанных сокровищ они нашли немного почернелой серебряной посуды, обломки фарфоровых тарелок, ржавую астролябию и компас в сгнившем деревянном футляре, а также остатки груза: ящиков и бочек, где некогда хранились специи, теперь поглощенные морем. Вместо галеона, груженного испанскими дублонами, команда «Морского дракона» нашла обломки голландского торгового судна, в трюмах которого не было никаких сокровищ.

«Морской дракон» слишком часто испытывал судьбу, говорили старые матросы, сидевшие у дока, – люди бывалые, не раз видевшие, как море, во всей его красоте и ярости, словно хрупкую веточку, переламывало надвое гордый корабль, отправляя надменного капитана и дерзкую команду на дно, откуда еще никто никогда не возвращался.

Данте Лейтон странно улыбнулся, припоминая передаваемые ему Кёрби и Аластером ходившие по всему Чарлз-Тауну слухи относительно последнего рокового плавания «Морского дракона». В светло-серых глазах Данте, смотревшего на огонь, плясали лукавые искорки. Что бы сказали эти старые морские волки, если бы им удалось заглянуть к нему в душу? Скорее всего заподозрили бы, что капитан «Морского дракона» заключил сделку с самим дьяволом, с улыбкой мрачного удовлетворения подумал Данте Лейтон.

– Милорд, – сказал стюард Хаустон Кёрби, стоявший за большим креслом, где сидел капитан. – К нам пожаловал гость, милорд, – доложил он глубоко задумавшемуся Лейтону.

По его презрительному тону Данте сразу же понял, что неожиданный посетитель не пользуется уважением Хаустона Кёрби.

– О, милорд, – добавил Кёрби, прежде чем Данте успел осведомиться, кто же к нему пожаловал. – От этого кота все ваши прекрасные бриджи будут в волосах. Уж если он усядется, его не сгонишь, – проворчал Кёрби, глядя на благодушно разлегшегося кота, лениво взиравшего на него своим единственным зеленым глазом.

– Ты говоришь, к нам пожаловал гость, Кёрби, – напомнил Данте коротышке. – Полагаю, тебе следует его выпроводить... – Однако Данте так и не закончил фразы, ибо двери кабинета широко отворились и внутрь ввалился весело ухмыляющийся человек.

– Капитан Лейтон! Рад вас видеть. Я заметил, как вы разъезжаете на этом своем большом жеребце по Трэдд-стрит, и сказал себе: «Ты должен навестить капитана Лейтона». Не то чтобы я сам сел на такую животину. Нет, сэр. Только не Берти Мак-Кей. Он малый не дурак. Никогда не сядет на жеребца. И как вы умудряетесь кататься верхом? – выразил недоумение контрабандист, соперник капитана «Морского дракона». Он задумчиво прищурил глаза. – Но я сказал себе: Берти, этот капитан Лейтон любит преподносить всякие сюрпризики. Судить об этом джентльмене по внешнему виду – дело пустое. Я признаю, что он хороший морской капитан, ибо Берти Мак-Кей не такой человек, чтобы недооценивать других. Лейтон не только прекрасный'моряк, но и прекрасный наездник. И ешс я слышал, что он очень меткий стрелок и смелый фехтовальщик. Наверное, вы участвовали не в одной дуэли и, как я вижу.выжили, капитан. Ах да, прошу прощения, – с преувеличенной учтивостью извинился Берти Мак-Кей. – Наверное, я не должен называть вас капитаном. Не так ли, милорд? – поправился он со смешком, который тут же перешел в глубокий грудной раскатистый смех. – Разрази меня Господь, ну куда мне до вас! Подумать только, капитан «Морского дракона» – маркиз! Я уж было совсем приуныл. Но, – добавил он, помахав пальцем, – я не из тех, кто легко падает духом... Честно сказать, я очень хотел бы выпить чего-нибудь покрепче и потолковать с вами, – не слишком прозрачно намек-пул капитан «Анни Жанны», поглядывая на бокал с бренди, который небрежно держал в руке хозяин дома.

– Сделайте одолжение, капитан Мак-Кей, – пригласил Данте, небрежным жестом показывая на кресло около камина. – Выпейте со мной бренди. Кёрби, подай бокал капитану «Анни Жанны», – велел он, не обращая внимания на сердитое сопение маленького стюарда.

– Спасибо за гостеприимство, капитан, – широко ухмыляясь, поблагодарил Берти Мак-Кей. Затем легким движением подтолкнул кресло с ножками в виде веретен ближе к камину и опустился в него всей своей довольно солидной тяжестью. Кресло издало протестующий скрип. С довольным выражением на лице Берти Мак-Кей взглянул на Данте Лейтона, но его улыбка тут же потускнела, ибо он услышал злобное пофыркивание большого кота, лежащего, свернувшись, на коленях Данте. – Злая, видать, тварь. Похоже, я не очень-то ему понравился, – с принужденной улыбкой произнес Берти Мак-Кей. Хотя ему ничего не стоило своей могучей рукой вышвырнуть кота за дверь, он почему-то нервничал. «Не выношу треклятых котов!» – вздрогнув, подумал он про себя.

– Вероятно, он чувствует, что вы питаете антипатию ко всему его племени, – сухо заметил Данте, поглаживая слегка вздыбившийся мех Ямайки.

– Что верно, то верно. Терпеть не могу этих хитрых бестий. Мне всегда кажется, будто они знают что-то такое, чего я не знаю, и еще мне очень не нравится, как они совершенно бесшумно подкрадываются сзади. А я предпочитаю слышать, как ко мне подходит человек или зверь, тогда я знаю, чего ожидать и куда стрелять, – сказал Берти с улыбкой, которая бросала в дрожь слабодушных. Эта улыбка не предвещала ничего хорошего тому, кому предназначалась. – Ах, – удовлетворенно вздохнул Берти Мак-Кей. Он уже осушил половину бокала, врученного ему не слишком-то любезным Хаустоном Кёрби. – Это питье разогревает старые кости куда лучше, чем любой огонь. Спасает от любого холода, – добавил он, отбивая большими пальцами какой-то беспорядочный мотив по подлокотнику. – Я слышал, вы хотите сменить оснастку на «Морском драконе». Уж не собираетесь ли продать судно? – с любопытством спросил он, покачивая головой, ибо заранее знал, каков будет ответ Данте Лейтона. – Нет? Так я и предполагал. Жаль. Мне всегда нравился «Морской дракон». Отличное маленькое судно, – пробормотал он.

– Спасибо на добром слове, капитан Мак-Кей. Я думаю, вы пришли не для того, чтобы отпускать комплименты по поводу моего судна, – сказал Данте, решив, что пора уже покончить с пустой болтовней и выяснить, какая именно причина привела к нему Катберта Мак-Кея.

Поняв его намерение, Берти Мак-Кей заухмылялся еще шире.

– Конечно, капитан. Но пожалуйста, зовите меня Берти. Я настаиваю, чтобы все друзья звали меня так, – сказал он Данте, хотя тот много лет не проявлял к нему никакого дружелюбия. – Я человек откровенный и, смею думать, не дурак. И хотел бы, – добавил он с предостерегающим блеском в глазах, мгновенно сменившим открыто-радушное выражение его багровой физиономии, – чтобы другие придерживались обо мне такого мнения.

– Я уверен, что ни один человек в здравом уме не может даже предположить иное, – тихо проговорил Данте, непрерывно продолжая гладить шерстку Ямайки.

– Рад слышать ваше мнение. Да, сэр, я отнюдь не дурак, и Сдается мне, мы могли бы быть добрыми друзьями, – предположил Берти Мак-Кей с явной лукавинкой во взгляде.

Сощурив светло-серые глаза, Данте Лейтон пристально рассматривал столь непривычно радушного Берти Мак-Кея. Он знал, что, если с лица капитана «Анни Жанны» не сходит широкая улыбка, это не предвещает ничего хорошего. Его вкрадчивая улыбка и заразительный смех внушали многим простодушным людям ложное чувство безопасности. Тем сильнее оказывалось их изумление, когда они обнаруживали, что отечески-ласковый Берти Мак-Кей может с такой же легкостью вонзить вам нож в сердце, как и пожать руку. Его внешность была крайне обманчива, ибо никто не подозревал, что этот веселый краснощекий капитан не гнушается пиратством, а коли уж говорить откровенно, то и способен на самые гнусные убийства. Но большинство добропорядочных горожан, особенно те из них, кто получал товары от мнимо добродушного контрабандиста, отказывались верить, что Берти Мак-Кей, любящий муж и нежный отец пяти маленьких маккейчиков, совершил немало злодейских убийств. Если капитан «Анни Жанны» и может кого-либо убить, думали они, то исключительно в целях самозащиты.

В Чарлз-Тауне капитан Катберт Мак-Кей был одним из столпов городского общества, образцовым представителем трудолюбивого среднего класса, разделяющим его ценности.

По субботам он сопровождал свою семью в церковь; все знали, что он щедро помогает бедноте и никогда не шатается по многочисленным городским тавернам. И еще все знали, что он верный и преданный муж Анни Жанны, своей жены-шотландки. Супруги отправились в колонии еще новобрачными в надежде нажить там состояние. Он часто повторял, что на свете нет второй такой жены, как его Анни, и любой, кому случалось видеть это воплощение добродетели, так преданно любимое своим мужем, вряд ли стал бы оспаривать, что Анни Жанна Мак-Кен и в самом деле обладает красивым лицом и стройной фигурой, равно как и веселым нравом, картавым шотландским акцентом и даром сразу же завоевывать все симпатии.

Если Берти Мак-Кей и страдал какой-нибудь слабостью, то это была его неумеренная любовь к красивой одежде. Камзол и бриджи ему шили лучшие лондонские портные, и дважды в год он посещал Лондон, чтобы одеться по последней моде. И сейчас на нем был прекрасный камзол с широкими кружевными обшлагами. Золотое шитье шелкового жилета перекликалось с золотыми пуговицами на камзоле. Черные бархатные бриджи, возможно, были не совсем уместны, но Берти Мак-Кей любил бархат. Полотняный воротник был совершенно безупречен, как и аккуратно подвязанные чулки и башмаки с застежками в стиле барокко.

– Что же могло такого случиться, что побудило бы к союзу двух закоренелых соперников, капитан? – лениво спросил Данте.

– Вы сразу схватываете самую суть, капитан, – одобрительно просипел Берти Мак-Кей, которого ничто так не вдохновляло, как разговор с проницательным собеседником. – Но я думаю, что наше соперничество уже в прошлом. Если у меня и были какие обиды на вас, капитал Лейтон, я готов их забыть, – великодушно предложил Берти Мак-Кей. – Я человек богобоязненный, всегда готовый прощать, и я не таю против вас никакого зла, капитан. Помните это. Данте Лейтон слегка улыбнулся.

– Хорошо, буду помнить. Но признаюсь, я и понятия не имел, капитан Мак-Кей, что мне посчастливилось завоевать ваше доброе расположение... Хотел бы только знать, капитан, – добавил Данте с чуть заметной циничной усмешкой, – чего вы ожидаете от меня взамен?

Берти Мак-Кей воздел руки к потолку, всем своим видом показывая, что задет за живое.

– Ах, капитан Лейтон, это удар ниже пояса. Я к вам с предложением истинной дружбы, а вы подозреваете, что у меня есть какие-то тайные мотивы, – сказал он, качая головой в парике, – вы меня обижаете, сэр, честное слово, обижаете.

Сузив свои святло-серые глаза, Данте продолжал хранить молчание, ожидая дальнейших драматических тирад, а среди них, возможно, и кое-каких откровенных высказываний.

– Вообще-то говоря, капитан, речь идет о большой услуге, которую я могу оказать вам, а не наоборот, – самодовольно сказал Мак-Кей, и всегдашняя расчетливость, таившаяся в глубине его обманчиво-ласковых синих глаз, сменилась удовлетворенностью.

– Вы меня заинтриговали, капитан, – заметил Данте, не проявляя, однако, особого любопытства по поводу предлагаемого Мак-Кеем способа покончить с их враждой.

– Вы никогда не слышали басни о собаке и кости? Ну что ж, капитан, у этой басни есть важная мораль, – сказал Берти Мак-Ксй, поудобнее усаживаясь в скрипящем под его тяжестью кресле. И чтобы развязать себе язык, отхлебнул бренди. – Жила-была собака. Она почти всегда была голодная. Жалко было смотреть, как, поджав хвост, она бродит по переулкам, уворачиваясь от ударов сапог, которыми ее стремились наградить прохожие. Казалось, она доживает последние дни, но вдруг удача улыбнулась ей, она услышала, что мясник собирается выбросить какие-то обрезки. Вместе с этими обрезками была и волшебная кость, которой она могла бы кормиться до конца своей жизни. Заполучи она эту кость, сэр, ей никогда не пришлось бы больше голодать. Собака ужасно обрадовалась. Но как частенько случается на свете, об этой волшебной кости узнали все блохастые дворняги и, естественно, принялись за ней охотиться. Наша маленькая бедная собачка не знала ни минуты покоя, капитан. Вы представляете себе, какому преследованию подвергалась несчастная псина! Стоило ей поднять ногу, как какой-нибудь щенок с рычанием вцеплялся ей в пятку. Но заветный день приближался, и – совсем неглупая – собака поняла, что не сможет завладеть этой костью, если по пятам за ней все время будет следовать безумная свора. Однако у нее было одно важное преимущество: она знала, какой именно мясник должен выбросить обрезки. Так вот, эта хитрейшая псина повела всю свору по всем лавкам города. А когда волшебную кость так и не удалось отыскать, вернулась домой, очень довольная собой. Однако, – продолжал Берти Мак-Кей уже вполне серьезным тоном, – был и еще один пес.

Данте Лейтон с интересом поднял брови, в его глазах замерцали веселые искорки.

– Еще один пес, капитан? Без сомнения, шотландский терьер. Берти Мак-Кей понимающе ухмыльнулся.

– Капитан, вы один из самых сметливых людей, с которыми мне приходилось встречаться в последнее время. Вы никогда не разочаровывали меня, сэр. Схватываете все с полуслова, капитан Лейтон, – хохотнул он, ударяя ладонью по колену. – Этот другой пес, будучи от природы подозрительным, решил, что первой собаке не стоит доверять, ибо сам он подумывал, не сбить ли ему со следа всю свору. А заодно и проследить за первой собакой. И что же этот пес обнаруживает? – простодушно спросил Берти Мак-Кей. – Он видит, как первая собака, – продолжал он, – терпеливо ожидает чего-то у мясной лавки, куда свора до сих пор не удосужилась заглянуть. Я думаю, чего же ждала эта собака? Волшебной кости? Но ведь все городские собаки уверились, что никакой кости нет, они ведь обегали все мясные лавки в городе, только нагуляли себе аппетит, поэтому дружно решили, что эта собака – просто дура, растрачивающая время на пустую беготню. Итак, у другого пса остались две возможности, капитан, какой именно он решит воспользоваться, зависит от первой собаки... – Тут Берти улыбнулся своему давнишнему сопернику.

– В самом деле? – вежливо заметил Данте. – Как вы это себе представляете, капитан Мак-Ксй?

– Второй пес мог бы договориться с первой собакой о том, чтобы сообща воспользоваться костью, или же, – он сделал многозначительную паузу, – он натравит на нее дикую свору, и тогда первая собака останется ни с чем. Может даже жизни своей лишиться, – заключил Берти Мак-Кей, и в комнате воцарилось выжидательное молчание.

Данте Лейтон улыбнулся; в его глазах зажглись зловещие огоньки.

И как же все-таки поступил этот другой пес?

– Присоединился к первой собаке в поисках кости. Я же вам сказал, это был умный пес. Лучше поделить кость, чем не получить ничего. Верно, капитан?

– Возможно, – уклончиво отозвался Данте. – Но в конце концов, – добавил он с намеренно загадочной улыбкой, – все зависит от того, о какой добыче идет речь, не так ли, капитан?

Радушно-веселое выражение исчезло с лица Берти Мак-Кея, как звезды на утренней заре.

– Весьма интересная басня, капитан, – сказал Данте со скучающим вздохом. – Но я не вижу, каким образом она может способствовать смягчению вражды между нами. Да, кстати, – прибавил он, словно вспомнил что-то важное, – вы так и не сказали, капитан, какова мораль этой басни. А ведь мораль должна быть, я уверен. – Данте явно вызывал на откровенность капитана «Анпи Жанны». Его улыбка, однако, отнюдь не поощряла к подобной откровенности.

– Да, тут есть своя мораль, капитан Лейтон, – поджав губы, ответил Мак-Кей. – Гораздо лучше поделиться с другом, который может стать вашим союзником, чем восстановить против себя множество врагов, рискуя потерять все, что имеешь.

Наклонив голову, Данте задумчиво смотрел на огонь, пожирающий поленья на каминной решетке, и на его каштановых кудрях играли мягкие отблески.

– Замечательная философия, капитан. К сожалению, я не принадлежу к тем, кто любит делиться, и не так уж много имеется людей, которым я безоговорочно доверял бы. При этом еще весьма сомнительно, – проговорил он тихо, и Берти пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать его слова, – что стая волков способна затравить большую добычу, чем одинокий волк, к тому же одинокий волк может пробраться незамеченным там, где стая привлечет к себе всеобщее внимание. Одинокий волк может передвигаться быстро и бесшумно, капитан. Он набрасывается на свою добычу и тут же бесследно исчезает, – сказал Данте.

Голос его звучал так буднично, что Берти с трудом уловил скрытую в нем угрозу, хотя достаточно было заглянуть в холодные серые глаза Данте, чтобы убедиться, что он отнюдь не шутит.

– Разумеется, все это одни предположения, – продолжал Данте, – ибо у меня нет ничего ценного, чем бы я мог с вами поделиться. Своими женщинами я, во всяком случае, не привык делиться, к тому же вы – счастливый семейный человек, капитан. Вряд ли вам может понадобиться и какая-нибудь из моих лошадей, ибо вы не умеете ездить верхом, не правда ли, капитан? – Данте, продолжая размышлять, посмотрел на своего собеседника. – Хотя вы и высказали желание приобрести «Морской дракон», мы с вами оба знаем, что на борту может быть лишь один капитан, и поскольку я являюсь также владельцем судна... – Данте не договорил, после чего последовало тяжелое молчание.

Неожиданно Берти Мак-Кей разразился громким взрывом хохота, который спугнул Ямайку с коленей капитана. Сердито фыркая, кот проехался по вощеному полу и, бросившись в ноги Кёрби, опрокинул маленького стюарда с его подносом и графинчиком. Хотя Кёрби и сумел удержать графинчик, его содержимое обрызгало ему чистые бриджи и рубашку.

– Похоже, мне не удастся выпить с вами еще бренди, – сказал Берти Мак-Кей, с веселым смехом глядя на попавшего в столь комичное положение коротышку-стюарда.

Устремив гневный взгляд на капитана «Анни Жанны», Хаустон Кёрби с трудом поднялся с пола, искристые голубые его глаза искали злосчастное существо, которое так опозорило его перед презираемым врагом. Но тщетно, рыжего кота нигде не было заметно: темные тени под стоявшим у стены секретером надежно укрывали убежище Ямайки. Что-то бормоча себе под нос, униженно ссутулившись, Хаустон Кёрби вышел из комнаты.

– Ах, капитан Лейтон, и на этот раз вы не разочаровали меня, ибо я подозревал, что вы человек упрямый. Наше соперничество в прошлом доставило мне немало приятных минут.

– Вы говорите таким тоном, капитан, точно я уже покинул этот мир, – заметил Данте. По выражению его лица было невозможно догадаться, о чем он думает.

– Ничего подобного, ничего подобного, – запротестовал Берти Мак-Кей. – Конечно, ни один человек не может быть уверен, что вернется из очередного плавания. С океаном шутки плохи. И каких только неожиданностей не случается. Стоит не так поставить паруса – и, глядишь, беда! На вашем месте я вел бы себя очень осторожно, капитан Лейтон, особенно теперь, когда «Морской дракон» плавает в одиночку. Здесь, в Чарлз-Тауне, у него нет друзей. По крайней мере таких, каким можно доверять, – разглагольствовал Берти Мак-Кей. – Ну что ж, мне пора идти. Я должен встретиться в порту с несколькими капитанами. Мы решили объединить наши усилия, образовать нечто вроде совместной компании. Все мы люди честолюбивые, но контрабандная торговля начинает нам надоедать. Да и риск, откровенно говоря, становится слишком велик, – сказал он. – Вот мы и подумали: не поработать ли нам сообща? Мы могли бы набить паши мошны на много лет вперед. Это походит на мою басню, верно, капитан? Ну а теперь я должен с вами проститься. Жду не дождусь, когда «Морской дракон» вновь развернет паруса и пойдет полным ходом. Всего доброго.

И капитан «Анни Жанны», ухмыляясь, простился со зло посмеивающимся капитаном «Морского дракона».

После ухода Берти Мак-Кея Данте Лейтон еще долго сидел перед камином. Слегка нахмурившись, он обдумывал слова гостя. Ему брошена перчатка, он сознавал это и к тому же знал, что капитан «Алии Жанны» имеет обыкновение доводить начатую схватку до конца.

– Я уже издали чувствую, что у вас какие-то неприятности, – мрачно заметил Кёрби Хаустои, подходя к капитану.

Данте искоса бросил взгляд на стюарда, уголки его губ слегка дрогнули, когда он заметил наспех застиранные штаны и рубашку.

– Похоже, ты изрядно нахлебался, – сухо заметил Данте, втягивая расширившимися ноздрями винные лары, которые шли от Хаустона Кёрби. – На твоем месте, Кёрби, я старался бы дышать неглубоко.

– Во всяком случае, я достаточно трезв, чтобы поймать рыжего, – ответил Кёрби, быстро оглядывая каюту в поисках своего врага.

– А я-то думал, что вы с Ямайкой будете ладить, потому что оба инстинктивно недолюбливаете капитана «Анни Жанны», – заметил Данте обозленному коротышке-стюарду.– Ямайка фыркал и даже шипел на нашего развеселого капитана.

–.Шипел на Берти Мак-Кея? – повторил Хаустои Кёрби и сразу немного утихомирился. – Гм-м... Я всегда говорил, что кот неглуп. Он способен унюхать крысу не хуже меня.

– Сдается мне, ты прав, Кёрби, – согласился Даптс. – Берти Мак-Кей не из тех, кому можно доверять. Только что он, кажется, предупредил меня, чтобы я воздержался от поисков сокровищ.

– Значит, не поверил байке о голландском торговом судне?

– Нет. Но я и не ждал, что он поверит. На его месте я тоже не поверил бы. Он раскусил наш хитрый ход, но ведь я сделал этот ход отнюдь не ради него. Я хотел сбить со следа всю остальную свору собак, и нам это удалось, —.как бы размышлял вслух Данте. Он вспомнил, с какой неохотой лгал экипажу «Морского дракона», но другого пути сохранить в тайне местонахождение затонувшего испанского галеона не было. Сходя на беpeг, матросы начинали куролесить и тотчас же распускали языки. Данте понимал, что, если он хочет найти сокровища и благополучно вернуться домой, у него нет иного выхода, кроме как лгать экипажу. Если экипаж уверится, что поиски оказались неудачными, его ложь не вызовет сомнений и у других искателе! сокровищ. А уйти от целой флотилии судов с командами, составленными из самых отъявленных головорезов, шакалов и отчаянных людей, которые следовали бы за «Морским драконом» в оптимистической надежде, что Данте Лейтон с готовностью приведет их к сокровищам, было делом очень и очень нелегким. Знай они мысли капитана «Морского дракона», они бы поуспокоились, ибо Данте Лейтон намеревался допустить некоторых из этих малых к местонахождению сокровища – не ранее, однако, чем он утвердится в этом своем намерении.

Данте подозревал, что Лонгакр разгадал его замысел, ибо, когда «Морской дракон» стоял у берегов Тринидада, шлюпочный смог хорошенько разглядеть карту с отмеченным на ней местом, где покоился на дне испанский галеон. Лонгакр плавал по Карибскому морю совсем еще мальчиком – будучи даже моложе, чем Конни Брейди, он служил юнгой на пиратском корабле. И видел слишком много подобных карт, чтобы испытывать чрезмерное при этом возбуждение; одного внимательного взгляда ему было достаточно, чтобы тщательно изучить карту. С того времени Данте не раз ловил на себе испытующие взгляды бывалого старого моряка. По всей видимости, он терпеливо ожидал своего времени, внимательно наблюдая за капитаном.

Аластер Марлоу, с другой стороны, был посвящен в тайну с самого начала, ибо суперкарго уже много лет знал о потонувшем голландском судне. Более того, они вместе обнаружили его, когда искали удобное, безопасное укрытие на Багамских островах, где «Морскойдракон» мог бы залечь на некоторое время для необходимого ремонта, если бы пострадал от внезапного шторма, или спрятаться от большого количества «Юнион Джеков» на горизонте.

«Морской дракон» встал на якорь в лагуне с чистой бирюзовой водой, с подветренной стороны небольшого необитаемого острова. Обойдя поросший пальмами остров в поисках пресной воды, они с Аластером возвращались на ялике к «Морскому дракону», когда у небольшого мыса под кормой увидели среди коралловых зарослей облезлый бушприт со статуей. И при внимательном рассмотрении заметили покоящиеся на песчаном дне остатки судна.

Аластер разделся и нырнул. Когда он обследовал обломки, его фигура странно забилась в спокойной глубине. Даже со своего места в ялике Данте мог определить, что затонувший корабль был построен в семнадцатом столетии, его величественная корма все еще оставалась почти неповрежденной. Вокруг остова судна, полупогрсбенные в зыбучем песке, валялись несколько бронзовых пушек.

Уже задыхаясь, Аластер вынырнул и бросил несколько облупившихся предметов в ялик. Затем с помощью протянутой руки Данте вскарабкался в него. Едва набрав полные легкие воздуха, он, широко ухмыляясь, поднял свое сокровище со дна лодки и показал его капитану. Вест-индское солнце беспощадно высветило горсть почерневших серебряных голландских монет и ржавую рукоятку шпаги. Это была единственная добыча, с которой согласилось расстаться голландское судно.

Ненужная рукоятка от шпаги была возвращена в свою водяную могилу, тогда как голландские монеты, по настоянию капитана, Аластер положил себе в карман как справедливое вознаграждение за находку. С тех пор они ни словом не обмолвились о своей находке – по крайней мере до самого последнего времени, когда смогли воспользоваться голландским судном как ложной приманкой.

Данте улыбнулся, вспомнив, как они с Аластером, чтобы уйти от докучливых расспросов, начертили копию хранившейся у них карты. На этой копии они слегка сместили крестик к северо-запад!', как раз к тому месту, где мирно покоился на дне голландский корабль. Данте знал, что в случае разоблачения обмана у них с Аластером потребовали бы объяснений – если бы, конечно, им предоставили время на таковые.

Известие о том, что они нашли голландское торговое судно, повергло весь экипаж в экстатическое ликование, но затем, когда несколько хороших ныряльщиков-матросов обследовали корабль и поняли, что это не галеон с сокровищами, все сильно приуныли. Однако у них не было времени долго сокрушаться – из-за мыса выплыли контрабандистские суда, их соперники, и сделали несколько предупредительных пушечных выстрелов.

В отличие от большинства матросов Данте отнюдь не был застигнут врасплох. Он приказал перерубить пеньковый якорный канат и поднять паруса. Таким образом, «Морской дракон» легко ускользнул от пиратов, оставив их оспаривать принадлежность голландского судна и его малоценный груз.

Уже отплывая, экипаж «Морского дракона» услышал еще несколько пушечных залпов. Данте мог только догадываться, кто из незадачливых стервятников присоединился к лежащему на дне «голландцу».

Для большинства жителей Чарлз-Тауиа это происшествие ознаменовало собой окончание поисков сокровищ, тогда как где-то северо-западнее Багамского архипелага, среди мелких островков, песчаных мелей и коралловых зарослей, возможно, продолжал лежать затонувший испанский галеон с таким количеством дублонов в сундуках, что его хватило бы на тысячу состояний.

Размышления Данте Лейтона были прерваны резким голосом Хаустона Кёрби.

– Хочет наложить лапу на наши сокровища? – спросил коротышка-стюард.

Губы Данте чуть-чуть дрогнули, ибо не было никакого смысла держать что-нибудь в секрете от Кёрби. Для него не существовало никаких тайн.

– Или мы примем Берти Мак-Кея в партнеры, или... – Данте сделал многозначительную паузу, – ни капитан, ни кто-либо из команды «Морского дракона» не будет иметь ни малейшего шанса потратить добытые сокровища.

– Вот горлохват, – пробормотал Кёрби, все еще переживая то, что так осрамился в присутствии этой свиньи, Берти Мак-Кея. – Да что он о себе думает? – воинственно вопросил коротышка-стюард.

– Во всяком случае, он не из тех, кто расточает пустые угрозы. И не из тех, кто легко мирится с чьим-либо превосходством, – пояснил Данте, который не хуже других знал капитана «Алии Жанны».

– И что же он замышляет? – спросил Кёрби. Его голос помягчел, когда он уловил озабоченность в голосе капитана.

Данте задумался. На его непроницаемом лице играли отблески огня.

– Капитан «Анни Жанны» замышляет заключить нечестный союз с рядом других капитанов, – ответил он, – которые, по всей вероятности, имеют на меня зуб и не прочь свести старые счеты.

– Да, капитан, за эти годы мы нажили порядочно врагов, что верно, то верно, – согласился Хаустон Кёрби, слегка помрачнев при мысли о том, что необыкновенная удача, всегда сопутствовавшая капитану во всех его замыслах, неизбежно вызывает сильную зависть и негодование у людей менее удачливых.

Однако Данте Лейтон не тот человек, которому можно безнаказанно перечить; если уж он враг кому-то, то враг жестокий и безжалостный, лучше с ним не сталкиваться, подумал Хаустон Кёрби, вспоминая людей, которым хватило глупости предать капитана «Морского дракона». Данте Лейтон, несомненно, может быть достойным противником и как капитан капеpa, и как контрабандист. Его соперники знали это и относились к нему с должным почтением, никто из них не был настолько безрассуден, чтобы вступать с ним в открытое противоборство. Но если они, как сказал Берти, объединятся, то... Данте не хотелось даже думать об этом, ясно, что в таком случае «Морской дракон» окажется в большой опасности, хотя до сих пор ему и удавалось ускользнуть от всех своих противников.

Хаустон Кёрби, прищурившись, задумчиво смотрел на капитана; ему внушала сильное беспокойство судьба хозяина «Морского дракона». Стоит им только начать поиски затонувшего испанского галеона, и они сразу же попадут в опаснейшее положение. Кёрби покусывал нижнюю губу, не решаясь огласить свои мысли. Он знал, что Данте может простить ему многое, чего не спускает никому другому, но даже он опасался заходить слишком далеко. Вот уже много лет как он верой и правдой служил Данте Лейтону, наблюдая, зачастую беспомощно, как молодой маркиз Джакоби превращается в исполненного стальной решимости, мстительного человека с единственной целью в жизни – отомстить врагу, погубившему его семью.

Кёрби покачал головой, хорошо понимая чувства своего капитана. Мать Данте Лейтона, леди Илейн, была замечательной, очень красивой женщиной, что, может быть, и послужило причиной трагедии, ибо она внушала всем любовь, иногда даже любовь, доходящую до безрассудства.

Он тоже ненавидел выродка, виноватого в трагической смерти леди Илейн, ибо служил семье Лейтон еще до того, как в нее вошла мать капитана; ему даже выпала честь родиться в замке Мердрако, так что его верность семье и ее единственному наследнику имела глубокие корни. Привязанность к Мердрако была так же сильна в его крови, как и в крови капитана. И он не менее сильно стремился разделаться с этим выродком, чем капитан, с той, однако, разницей, что жажда мести не затуманивала ясность его мыслей; он знал, что если кто-нибудь и может остановить последнего маркиза Джакоби в его неукротимом желании убить выродка, то это только он, Хаустон Кёрби.

– Капитан, – нерешительно начал стюард, – милорд, – поправился он, находя, что это звучит лучше, – не разумнее ли оставить сокровища, если они и в самом деле имеются, там, где они и лежат, на дне моря? Заслуживают ли они того, чтобы нас всех уничтожили? Ведь на этот раз перевес, и большой перевес, на стороне наших врагов. – Этот довод казался Кёрби убедительным. Однако сардонический блеск в глазах капитана быстро разубедил его.

– Ты в самом деле так думаешь, Кёрби? – тихо произнес Данте, очень похожий в этот миг на своего деда, непримиримо гордого старика, который железной рукой управлял Мердрако почти полстолетия. Кёрби еще помнил, слишком хорошо, чтобы сохранять душевное спокойствие, как стоял с дрожащими коленями перед старым маркизом, чьи глаза, такие же светло-серые, как у внука, буквально пронизывали его насквозь.

– Я начинаю думать, Кёрби, – продолжал Дайте Лейтон с легкой усмешкой на губах, – что ты боишься, как бы мы и в самом деле не нашли сокровища. Вряд ли ты потерял веру в то, что я могу вызволить «Морского дракона» из самого опасного положения, скорее ты испытываешь страх, – тут он посмотрел прямо в глаза стюарду, – перед тем, что может произойти после этого.

Хаустон Кёрби наморщил кустистые брови, чтобы скрыть выражение своих глаз, что ему и удалось. Слегка выпятив губы, он сказал:

– Сдастся мне, мы можем только ждать. Что будет, то будет. Может быть, все сложится не так, как думаем мы оба.

– Но что бы ни произошло, на тебя я могу рассчитывать, – заметил Данте Лейтон, зная, что Хаустон Кёрби всецело предан ему, хотя и не одобряет иногда его действий.

– Вы знаете, что можете на меня положиться, – ответил Кёрби. – Из любви к вам и к Мердрако, из любви к леди Элейн я готов последовать за вами хоть в ад, милорд. А именно туда мы, похоже, и направляемся. К тому же, – добавил Кёрби, с кислой улыбкой оглядываясь через плечо, словно мог там кого-то увидеть, – старый маркиз не даст мне спокойно лежать в могиле, если я допущу, чтобы вы попали в беду.

Данте улыбнулся, на какое-то мгновение его глаза смягчились, в них отразилось то искреннее теплое чувство, которое он питал к маленькому человечку, так отважно ему служившему. Он мог считать себя счастливым, будучи уверенным в любви и преданности Хаустона Кёрби. Забавный этот человечек проникался мгновенной симпатией или антипатией ко всем, с кем сводила его судьба. Самоуверенный и властный, он любил прикидываться этаким ворчуном, хотя на самом деле заботился о капитане и экипаже «Морского дракона», как наседка о своих цыплятах.

– Что у нас на обед, Кёрби? – спросил Данте. – Я жутко проголодался.

– Я так и подумал, когда увидел, что к вам вваливается Берти Мак-Кей. И потому поджарил телячье филе на вертеле, а заодно приготовил пару уточек. А в печи как раз подрумянивается яблочный пирог, – деловитым топом сообщил Кёрби. —

Еще в детстве у вас всегда был хороший аппетит, когда вы задумывали какую-нибудь шалость, но в те времена вы рисковали только своей задницей. А теперь, – Кёрби покачал седоватой головой, – я бы не хотел, чтобы меня подвесили за шею. Конечно, с попутным ветром в парусах «Морской дракон» может... – Не договорив, он слегка наклонил голову и внимательно прислушался: с улицы доносились бренчание упряжи и утихающий стук колес по булыжной мостовой. – К вам гости, капитан, – пробормотал Кёрби, думая о высокой груде еще не вымытых чашек, оставшихся после последнего визита. Если приехали женщины, посуду надо вымыть, потому что придется подавать чай.

Кёрби осторожно выглянул из-за бархатной шторы и пренебрежительно фыркнул, что позволило Данте сразу же догадаться, к какому полу принадлежат посетители.

– Миссис Хелен Джордан и ее тетя, старая мымра, – тихо сказал Кёрби капитану, отходя от окна. – Надо вымыть пару чашек, потому что они, конечно, останутся на чай. До чего же неохота разрезать свежеиспеченный пирог, просто ужас! – сказал коротышка-стюард, представляя себе свой бисквитный пирог, пропитанный вином, покрытый кремом и миндалем. – Когда эти две приезжали в последний раз, они засиделись до неприличия, и эта ее тетя опустошила целое блюдо со сливовыми пирожными, – проворчал Кёрби, напразляясь к двери. От него несло тяжелым запахом бренди. – Две дамочки. Ведут себя как члены королевской семьи. Только потому, видите ли, что у старой мымры муж – богатый торговец. Можно подумать, что у них в жилах голубая кровь, так они задирают носы. Тьфу! – Хаустон Кёрби сплюнул. – А эта молодая вдова разыгрывает из себя знатную леди, хотя на самом деле она просто шлю... – Слово, недоговоренное Кёрби, повисло над ним, как лезвие топора. – Извините, милорд. Я не должен был так говорить. Просто нет причин, – вывернулся он, хотя в глубине души и не изменил своего мнения, что Хелен Джордан недостойна его хозяина... Если этой вдовушке что-нибудь нужно, она – сама приветливость, так и сияет улыбками, но за спиной у тебя делается злобной, ведет себя порой как последнее отребье. В присутствии капитана прикидывается этакой благовоспитанной леди, но когда он не слышит ее, говорит совсем по-другому. Осмеливается даже давать распоряжения Кёрби в его собственной кухне; он просто захлебывался от негодования, едва вспоминал об этом.

Да, теперь-то она горько раскаивается, что еще недавно ставила себя много выше таких, как капитан Данте Лейтон. Кёрби тихо хохотнул. Небось когда узнала, что контрабандист-капитан Данте Лейтон – маркиз, эта новость комом застряла у нее в горле. Жаль, что он не видел лица вдовы в тот момент. Одно время капитан, по крайней мере так она считала. был у нее на крючке. Но она, видите ли, надеялась найти себе в Лондоне пару получше. Судьба переменчива, ох как переменчива. Кёрби мысленно улыбнулся, подумав, что миссис Хелен сумела добиться в жизни всего, что заслуживает, но вот маркизой Джакоби ей не стать никогда.

– Можешь не беспокоиться по поводу посуды, Кёрби, – сказал Данте Лейтон, останавливая коротышку-стюарда, – сегодня я больше принимать гостей не намерен. Устал сильно.

На лице Хаустоиа Кёрби заиграла дьявольская усмешка, ибо он слегка побаивался, как бы капитан вновь не угодил в открытые объятия молодой вдовы. Это было бы ужасно, да, да, просто ужасно.

– Хорошо, капитан, я сообщу леди, что вы никого не принимаете, – с удовольствием проговорил Кёрби. – Хотя леди они довольно решительные, особенно тетушка. Может быть, сказать, что вы плохо себя чувствуете?

– Говори что хочешь, Кёрби, только не впускай их в дом, – решительно приказал ему Данте. – Скажи, что я принимаю ванну. Впрочем, мне наплевать, что ты скажешь, лишь бы спровадить их.

– Хорошо, капитан. Можете положиться на мой дерзкий язык, – обещал Кёрби. Его глаза поблескивали в радостном предвкушении того, как он турнет молодую вдову.

Миг-другой Данте сидел, задумчиво созерцая огонь. Только услышав, что экипаж отъехал, он пошевелился. И вдруг подумал, что, вообще-то говоря, было бы неплохо принять горячую ванну.

Менее чем через полчаса Данте уже смывал пот со своей волосатой груди. От лежания в горячей воде боль в ребрах малость поутихла, в груди перестало давить. Кёрби подлил в ванну еще ведро горячей воды и повесил несколько полотенец перед огнем, чтобы они согрелись, после чего ушел к себе на кухню, чтобы продолжить приготовление обеда. Но Хаустон Кёрби, как всегда, был превосходным слугой: он не только положил рядом с ванной чистые бриджи и рубашку, но и не забыл поставить в пределах досягаемости Данте бокал с бренди.

Окунувшись в мыльную воду и натерев свои кудрявые волосы благоухающей пеной, Данте удовлетворенно перевел дух. Вновь погрузился в воду с головой, начисто прополоскал волосы и смахнул капли воды с лица. Услышав, что дверь отворилась и тут же затворилась, он протянул руку в повелительном жесте.

– Керби, подай мне это полотенце. Проклятое мыло попало в глаза, – сказал он, пытаясь разжать слипшиеся веки.

Кто-то положил разогретое полотенце в его протянутую руку. Пробормотав «спасибо», Данте вытер лицо.

– Что за черт! – выругался он и подскочил, когда этот кто-то ласково поцеловал его в лоб. Он так поспешно плюхнулся в ванну, что пенная вода выплеснулась наружу.

– Хелен, – произнес он без особого удивления, подняв глаза на женщину, которая несколько мгновений назад самодовольно улыбалась при мысли, как ловко она перехитрила коротышку-стюарда, но теперь с досадой разглядывала свое обрызганное пеной платье.

– Посмотри, что ты натворил, Данте! – воскликнула она в растущем смятении. – Это платье по особому заказу сшили для меня в Лондоне. Другого такого нет во всех колониях. Теперь оно испорчено. А ведь я надела его ради тебя, моя любовь, – добавила она, безуспешно пытаясь стряхнуть пену с красного атласа.

– Если застигаешь человека врасплох, когда он принимает ванну, – сказал Данте без всякого сочувствия, – может и не такое случиться.

– Да? Это обещание? – спросила Хелен с соблазнительной улыбкой, так хорошо знакомой Данте.

Он задумчиво посмотрел на нее, уже не в первый раз обратив внимание на новую прическу, которую она стала носить после возвращения из Лондона. Ее от природы черные волосы были упрятаны под каскадом искусственных напудренных локонов, образовывавших самую высокую прическу, которую он когда-либо видел. И как она может держать так высоко свой надменный подбородок под такой непривычной тяжестью, мысленно удивился он. Хелен Джордан была потомственной гугеноткой, родители ее родителей в конце семнадцатого столетия, спасаясь от преследований протестантов, бежали из Франции. Женщина она была красивая, с эбеново-черными глазами и кожей цвета слоновой кости. Ее экзотическая красота особенно выделялась в этой субтропической колонии, где не столь яркие красавицы блекли в свете летнего солнца.

В этом единственном в колониях городе, где заметно ощущалось влияние Европы, Хелен Джордан цвела как темная роза. А будучи молодой вдовой, она могла не думать об условностях, которые обязаны были строго соблюдать незамужние женщины, дабы сберечь свою репутацию. Если, конечно, они намеревались выйти замуж. Хелеи Джордан, однако, ведя себя осторожно, могла позволить себе любые удовольствия. Репутация ее была отнюдь не безупречной, и многие жители Чарлз-Тауна злорадствовали бы, окажись надменная красавица замешанной в каком-нибудь скандале.

– И как тебе это нравится? – с притворной застенчивостью спросила Хелен, быстро поворачиваясь и выставляя на обозрение Данте свои верхние атласные и нижние юбки, из-под которых выглядывали стройные, затянутые в шелковые чулки икры. Обута она была в красные атласные туфли с бриллиантовыми застежками, которые ярко мерцали, как бы подмигивая сидевшему в ванне капитану.

– Выглядит очень неплохо, – сказал Данте.

– И это все? – спросила Хелеп с натянутой улыбкой. – А ты знаешь, во что влетел мне этот мой наряд? Цены в Лондоне просто грабительские. На то, что я за него выложила, я могла бы заказать здешней швее сто платьев.

Данте улыбнулся:

– Да, верно. Но ни одно из них не было бы сшито в Лондоне, а ты ведь платишь именно за это. Хочешь, чтобы твои подруги знали, что ты щеголяешь в модной лондонской одежде. Зависть, которую они испытывают, вполне оправдывает все расходы, правда, моя дорогая?

– Как хорошо ты знаешь меня, моя любовь, – уклончиво отозвалась Хелен, стараясь не замечать едкого сарказма в его голосе.

– А как ты оказалась в доме? Бьюсь об заклад, что ты обошлась без помощи Кёрби.

– Я прошла через садовую калитку. Щеколда там сломана, и ты, конечно, не забыл, что я уже не раз проходила через эту калитку... Этот твой стюард, который так любит совать нос не в свое дело, даже не видел меня. Не то чтобы это имело особое значение, ведь двери передо мной не могли быть заперты. Ты меня ожидал, не так ли? – со смехом спросила Хелен, тоном своим давая знать, что не сомневалась в радушном приеме. – Но это был хороший предлог, чтобы избавиться от тетушки Маргерит. Если бы ты не отказался нас принять, сказавшись больным, мы с ней все еще сидели бы внизу. Без нее ведь гораздо лучше, мон шер? – спросила Хелен, подходя ближе к ванне. Широкий, отделанный кружевами вырез платья позволял Данте видеть ее розовые груди.

Глаза Хелен поблескивали разнообразными чувствами. Глядя в глубину его светло-серых глаз, она шепнула у его холодных губ:

– Почему бы тебе не велеть своему стюарду принести обед прямо сюда? Здесь нам никто не помешает. Ты даже не представляешь себе, как я скучала по тебе, Данте, – хрипло произнесла она, нежно касаясь губами его огрубевшей щеки, затем уха и шекоча языком его чувствительную кожу. Обняв ладонями плечи Данте, она попыталась прижать его к своей груди, но Данте остался равнодушным к этому внезапному проявлению страсти. Не предупредив ее, он вылез из остывающей воды, вынудив ее опустить руки.

Хелен раздраженно прикусила губу, ибо все шло не так, как она надеялась. Глядя на его превосходно сложенное тело, она заметила, как заиграли мощные мускулы на его груди и плечах, когда он протянул руку за полотенцем. «Ничего, – подумала она, – немного времени, и Данте Лейтон снова станет моим. Ничего не скажешь, красивый мужчина». Вздохнув, она стала смотреть, как он заворачивает в полотенце свои узкие бедра, скрывая от ее жадных глаз ту часть тела, которая доставляла ей редкое по своей силе удовольствие. Разумеется, она не испытывала ничего подобного со своим покойным мужем, богатым торговцем, старым приятелем дяди. Он был старше ее почти на сорок лет, когда они поженились, а ей тогда было шестнадцать. Он был ей хорошим мужем, щедрым на подарки и любящим, но в постели думал только об удовлетворении своих потребностей, а не о том, чтобы доставить ей удовольствие. Она каждый раз оставалась неудовлетворенной, с опасным желанием поискать более сильных ощущений с кем-нибудь другим.

Но с Данте она никогда не чувствовала себя опустошенной. Он умел любить женщину, удовлетворять ее полностью. И сейчас ее неудержимо влекло к нему. Прошло слишком много времени с тех пор, как она наслаждалась его ласками.

Она стояла, вся во власти своих чувств, и вдруг увидела, что Данте уходит. Испугавшись за себя и свое будущее, она бросилась вслед за ним, подгоняемая почти неудержимым желанием завладеть этим человеком и его титулом. Это желание обессиливало ее, она едва удерживалась на ногах.

– Данте, – еле внятно простонала она. Однако он услышал ее и, обернувшись, остановил одним взглядом своих светло-серых глаз.

– Да? – спросил он вежливо, как будто разговаривая со случайно встреченной на улице знакомой, а не с прежней невестой и возлюбленной.

– Мы должны поговорить, Данте, пожалуйста, мон шер, мне так много надо тебе сказать, объяснить, – воскликнула она умоляющим, даже всхлипывающим голосом.

– Нам нечего сказать друг другу, Хелен, – проговорил Данте, ничуть не растроганный. – Как видишь, дооогая, у меня неподходящая одежда для продолжительной беседы тет-а-тет, – напомнил он, показал на обмотанное вокруг бедер полотенце.

– Данте, – выдохнула она, не желая смириться с поражением после того, как добилась встречи с ним наедине. С того самого времени, как капитан вернулся из Вест-Индии, а она из Лондона, он упорно ее избегая. Однако Хелен была уверена, что, если ей удастся побыть с Данте пару часов наедине, она сможет убедить его в искренности своей любви.

– Это бесполезно, Хелен, – как бы прочитав ее мысли, резко сказал Данте. – Ты приняла свое решение, когда отправилась в Лондон искать себе мужа с титулом, который, видимо, очень важен для тебя. Во время своего пребывания там ты узнала одну поразившую тебя новость и поспешно возвратилась домой, чтобы вернуть себе то, что так небрежно отшвырнула. Увы, дорогая, – с холодной неумолимостью произнес капитан, – слишком поздно.

– Нет, Данте, еще не поздно, – воскликнула она и, бросившись вперед, прижалась к его теплому телу, стремясь ошутить прикосновение его голой кожи. Данте, однако, без труда отодвинул ее.

– Я помню, как ты сказала мне, что у тебя будет от меня ребенок. Ты была в отчаянии и страхе, но тебе незачем было так сильно волноваться, потому что я не покинул бы тебя, Хелен. Я предложил тебе свое имя. Имя, которым всегда гордился и которое тебе не стыдно было бы носить. – Данте говорил спокойно, но его слова вонзались Хелен в самое сердце. – Насколько я мог заметить, перспектива стать моей женой отнюдь не обрадовала тебя, но я приписал это той неуверенности, которую ты испытывала по отношению к своему будущему и к будущему ребенка, которого носила в своем чреве. И ты ведь приняла мое предложение, дорогая. Обеспечив себе таким образом спокойное будущее, надежно оградив свою репутацию, ты вернулась в дядин дом и начала поспешные приготовления к нашей свадьбе. Я даже сопровождал тебя, как подобает хорошему жениху, на бесчисленные приемы в нашу честь, и ты должна признать, дорогая, – сказал Данте, насмешливо взглянув на нее, – что я вел себя с примерной любезностью.

– Данте, пожалуйста, я... – начала Хелен, и безупречно правильное ее лицо выразило беспокойство: она предвидела, что скажет он дальше.

– Нет, пожалуйста, дорогая, – перебил ее Данте, – разреши мне договорить, ибо я не дошел до самого интересного и поучительного. Оказалось, что твой дядя, не предупредив тебя о своих намерениях, задумал поехать в Лондон. Эта поездка должна была стать сюрпризом для тебя. Но твоя свадьба помешала бы тебе сопровождать его. А он намеревался также заехать в Париж, город, который ты так хотела повидать. Ах Боже мой, – притворно сочувственным тоном сказал Данте, – соблазн был слишком велик для тебя, дорогая.

– Соблазн, конечно, был, – согласилась Хелен. – Но поехала я не столько ради самой себя, сколько ради дяди. Он заменил мне отца. Именно они с тетушкой Маргерит вырастили меня. И дядя так хотел показать мне Лондон, где у него очень обширные связи. Я была в Лондоне всего один раз, и то с моим покойным мужем, который все свое время проводил на торговых складах и на пристани, тогда как я постоянно сидела в гостинице. И он не знал никаких важных особ, – с раздражением произнесла Хелен, ибо воспоминание об этом первом посещении Лондона все еще оставалось для нее болезненным.

– Вот именно, дорогая, а тут тебе вдруг представился шанс побывать в Лондоне при совершенно других обстоятельствах. Как молодая привлекательная вдова, к тому же сопровождаемая таким важным человеком, как твой дядя, ты надеялась повидать Лондон с еще неизвестной тебе стороны. Должно быть, терзаясь нерешимостью, ты провела несколько бессонных ночей, так сильно было искушение отправиться в Лондон. Но у тебя была одна очень трудная проблема. Как ослепить и обольстить с округлившимся животом всех этих лондонских вельмож? Нечего было и надеяться подцепить какого-нибудь богатого титулованного мужа, нося в чреве ребенка от другого мужчины. Одержимая желанием совершить эту поездку в Лондон, ты решила принять самые крутые меры.

– Ч-что ты хочешь сказать, Данте? – выдохнула Хелен, чувствуя, как оглушительно бьется ее сердце.

– Наверное, ты выпила настой какого-нибудь разъедающего снадобья? До чего же оно, должно быть, было горькое! В каком же отчаянии ты, вероятно, была, если решилась принять такое зелье, которое уничтожит ребенка, а возможно, и нанесет непоправимый вред твоему здоровью, – каким-то странным голосом проговорил Данте.

– Нет, Данте, нет. Что могло внушить тебе подобные мысли? – сказала Хелен с деланным возмущением. – Как ты мог подумать обо мне такое? Могла ли я поступить так с тобой, после того как ты предложил мне свое имя? Конечно, сначала я была в смятении, но как только оправилась, я захотела иметь от тебя ребенка, Данте. Захотела так, как никогда ничего не хотела. Почему ты так жесток? В конце концов, если кто и понес потерю, так это я.

– Нет, дорогая, ты не хотела, чтобы в тебе рос мой ребенок, ты не хотела носить мое имя. По крайней мере... – Данте помолчал и криво усмехнулся, – ты не хотела, чтобы наша с тобой близость привела к естественным последствиям, пока не узнала, что, приняв мое имя, ты стала бы маркизой Джакоби. Но в то время в твоих глазах я был всего-навсего контрабандистом, искателем приключений. А ты, дорогая, метила куда выше, хотя, ища себе титулованного мужа, ты отнюдь не брезговала мной как любовником. Лишь после того, как ты поняла, что надеяться тебе, собственно, не на что, ты решилась принять мое имя. Но как только тебе представилась другая и, как тебе показалось, лучшая возможность, ты тут же позабыла о своем любовнике-капитане и его ребенке – куда как удобно.

– Это неправда, Данте! – с мольбой в голосе воскликнула Хелен, и по ее лицу потекли горячие слезы досады. – Ты все поставил с ног на голову. Это несправедливо по отношению ко мне, очень несправедливо, любимый. Клянусь, у меня просто был выкидыш. Можешь спросить моего доктора, он подтвердит. Я... я была ужасно больна. Чуть не умерла... О, Данте, я была так счастлива, когда узнала, что у меня будет от тебя ребенок. Я уже давно этого хотела, хотя и втайне. Я знаю, ты думал, что я отнюдь не рвусь выйти за тебя замуж, но я не разубеждала тебя, потому что была уверена, что ты вообще не хочешь жениться. Я старалась не задумываться об этом, потому что хотела быть с тобой, чего бы мне лично это ни стоило. Все это время я стремилась не поддаваться своим чувствам, но когда узнала, что у меня будет от тебя ребенок, то... – Хелен оборвала свою исповедь, как бы подыскивая подходящие слова. – Я уже не могла дольше мириться с тем трудным положением, в котором оказалась, и обратилась к тебе. И ты, как истинный джентльмен, предложил мне свое имя. Я была так счастлива, так полна любви к тебе...

Хелен устремила взгляд на камин, как бы углубившись в свои мысли. И, судя по ее лицу, мысли у нее были явно невеселые.

– Однако я потеряла ребенка и почувствовала, что у меня нет права принуждать тебя к женитьбе на мне. Хотя у меня и не было более заветного желания, чем стать твоей женой, – призналась она, готовая разрыдаться. – В твоем благородстве уже не было необходимости. Я решила пощадить тебя, Данте, – продолжала она. – Я принесла тебе большую жертву: вернула свободу. Сделала я это только потому, что очень тебя люблю. Невыносимо страдая, я решила, что у меня нет лучшего выхода, чем сопровождать дядю в Лондон. Я не могла оставаться здесь, зная, что потеряла тебя, – прошептала Хелен, поднимая глаза, чтобы видеть выражение лица Данте.

Данте саркастически улыбался.

– Ты разыграла целый спектакль, дорогая. Тебе следовало стать актрисой и играть в «Друри-Лсйн». Я уверен, что многие растрогались бы до слез, выслушав все, что ты сказала. Однако ты позабыла упомянуть одну незначительную подробность, – заметил он, и его серые глаза вспыхнули холодной решимостью.

– Что ты имеешь в виду? – с любопытством спросила Хелен, уверенная, что он не знает и не может знать всего.

– Все считают меня человеком удачливым, иногда мне просто лоразнтельно везет. Пожалуй, в этом случае я склонен согласиться с ними, мне помогла чистая случайность, – сказал Данте вдруг замолчавшей Хелен. Она понимала, что презрительное выражение его лица предвещает недоброе. – Это произошло во вторник, перед тем как ты порвала нашу помолвку. Я возвращался из доков, когда увидел твое прекрасное лицо в окне экипажа, проезжавшего по той части города, где я никак не ожидал тебя увидеть. Будучи твоим заботливым женихом, я решил последовать за тобой, дорогая, – спокойно сказал Данте.

Хелен почувствовала, что бледнеет.

– Ты последовал за мной? Как это было предупредительно с твоей стороны. Жаль, я не знала.

– Действительно, жаль, – согласился Данте. – Но я скоро понял, что напрасно тревожился за тебя, ибо ты вполне в состоянии о себе позаботиться, в находчивости тебе не откажешь, Хелен. По правде сказать, я просто поражаюсь тому, как много знают светские женщины. Ну кто бы мог подумать, что такая прилично воспитанная молодая леди, как ты, знает о мадам Ласомье? Как я понимаю, в ее прошлое лучше не вникать, я слышал довольно-таки странные рассказы о мадам Ласомье и о том, чем она занимается на островах. Должен сказать, дорогая, что ты либо поразительно отважная женщина, либо ничего не знала о ее весьма и весьма сомнительной репутации, ибо без малейшего колебания вошла в ее лавку, – сказал Данте, с насмешливым восхищением взирая на вспыхнувшую Хелен. – Вероятно, на моем месте все это показалось бы тебе довольно занятным, дорогая. Я стоял во дворе, притаясь в тени и воображая, будто охраняю тебя, когда, к величайшему своему изумлению, увидел, что ты пьешь какое-то зелье, приготовленное для тебя мадам Ласомье. Я хотел было поспешить тебе на выручку, но ты очень спокойно передала ей мешочек с монетами и достаточно громко сказала: «Надеюсь, старуха, твое снадобье подействует. Если нет, ты горько пожалеешь об этом. Уж я похлопочу, чтобы тебя выгнали из Каролин, ты не сможешь укрыться от меня даже в дикой пустыне».

Но ты напрасно беспокоилась, мадам Ласомье заверила тебя, что ее снадобье действует безотказно, это проверено в бесчисленном количестве случаев. И она оказалась права, верно, моя дорогая? – холодно спросил Данте. – Через несколько дней я получил короткую записку; ты извещала меня о расторжении нашей помолвки и сообщала, что в ближайшую неделю отпраапяешься в Лондон. Ты написала также, что не видишь необходимости в дальнейшем нашем общении. Отсюда можно сделать вывод, что ты потратила деньги не напрасно, тебе удалось избавиться от так досаждавшей тебе беременности.

– Нет, Данте, ты ошибаешься. Я и в самом деле ездила к мадам Ласомье, но у меня была не та цель, которую ты предполагаешь. Просто я слышала, что мадам Ласомье может сделать так, чтобы роды прошли легко и ребенок родился здоровым. А я хотела, чтобы наш ребенок был крепким и сильным. Вот почему я ездила туда, Данте, – попыталась переубедить его Хелен. – Все это я сделала только ради тебя.

– Любопытно, сколько ты заплатила мадам Ласомье? – как бы раздумывая вслух, произнес Данте. – Но сколько бы это ни было, я заплатил ей куда больше. И она охотно рассказала мне, зачем ты к ней приезжала. Имея дело с такими людьми, как мадам Ласомье, дорогая, – тихо сказал Дайте, – ты должна помнить, что честность для них пустой звук, они с готовностью продают информацию тому, кто платит больше других. А в этом случае я как раз и заплатил больше.

– Старуха солгала. Сказала тебе то, чего ты от нее хотел. Ей было важно только прикарманить твои деньги, Данте. Ну к чему все эти горькие упреки, мон шер? Ты все истолковал неверно, хотя в этом я отчасти сама виновата, ибо, потеряв ребенка, внушила тебе, что не хочу выходить за тебя замуж. Но теперь, когда я все объяснила, – произнесла Хелен, стараясь смягчить его робкой улыбкой, – когда подтвердила, что люблю тебя, я не вижу никаких причин продолжать этот спор. Только твоя уязвленная гордость не позволяет нам быть вместе.

Данте покачал головой:

– Нет, дорогая, не моя гордость, а твоя жадность. Эти слова, казалось, сильно задели Хелен.

– Данте, пожалуйста, выслушай меня. Я так тосковала по тебе в Лондоне. И поняла, что не могу жить без тебя, должна вернуться и постараться уладить все возникшие между нами недоразумения. Дядю удерживали дела в Лондоне, и если бы не это, я возвратилась бы на первом же корабле.

– Если говорить начистоту, дорогая, ты возвратилась потому, что жителей колоний воспринимают в Лондоне как людей второсортных. Ты отправилась туда с большими надеждами, но тебя ждал неприятный сюрприз. Как я могу догадаться, нашлось не слишком много герцогов и графов, готовых просить твоей руки, невзирая на свежую красоту, которая приятно щекотала их пресыщенный вкус. И вдруг, к своему ужасу, ты обнаружила, что упустила титулованного джентльмена, который предложил тебе руку и сердце. Представляю, как ты кусала себе локти, дорогая. Честно сказать, мне даже жаль тебя. Такой серьезный просчет, моя милая Хелен, – сказал Данте, проявляя унизительное сочувствие.

Это было трудное испытание для Хелен. И без того уже горожане почти открыто насмехались над тем, что она отвергла предложение Данте Лейтона, которого считали простым контрабандистом. Кто бы мог подумать, что на самом деле он настоящий маркиз? При воспоминании о том, что она узнала в Лондоне о своем бывшем женихе, Хелен готова была визжать от ярости, что оказалась такой дурой. Она могла иметь все, о чем мечтала. Стань она женой Данте Лейтона, сегодня ее почтительно титуловали бы маркизой Джакоби. Она могла бы покинуть колониальное захолустье и жить в изысканной роскоши и великолепии в самом сердце цивилизации. Будь она титулованной леди, могла бы жить в полное свое удовольствие, подумала Хелен. Проклятие! Какого же она сваляла дурака! Ведь Данте Лейтон не только богат и знатен, но к тому же один из красивейших мужчин, которых она когда-либо встречала. Чего бы это ей ни стоило, она должна вновь завоевать его!

Приходилось признать, что всему виной ее тщеславие и неблагоразумие. Хелен даже в голову не приходило, что она не сумеет при желании вернуть Данте. Она предполагала, что он может слегка охладеть к ней, но уж совсем неожиданным был холодный прием, с каким она столкнулась по возвращении. Ей стало известно, что в ее отсутствие ему пришлось терпеть любопытные взгляды и даже слышать насмешки у себя за спиной. Но она так тщательно продумала свои объяснения, что почти сама поверила собственной лжи, поэтому неудачи никак не предвидела.

Конечно, кто мог предположить, что Данте окажется свидетелем ее встречи и разговора с этой чертовой старухой? Но ведь он должен верить ей, Хелен, а не женщине с такой скверной репутацией. Повернись все как должно, Данте умолял бы ее выйти за него замуж, подбодрила себя Хелен, пытаясь преодолеть отчаяние.

– Я не понимаю, Данте, почему ты так заупрямился, ведь в наших отношениях ничего не изменилось. Почему бы нам е забыть о всяких мелких неприятностях?

Данте в изумлении уставился на Хелен: неужели она и впрямь такая толстокожая? Пока он молча взирал на свою бывшую любовницу, вдруг потянуло легким сквозняком; оглянувшись на дверь, он заметил, что она тихо затворилась.

– Твоя беда, дорогая, в том, что ты полагаешь, будто я изменился. Никак не можешь смириться с той неприятной истиной, что я все тот же Данте Лейтон, капитан «Морского дракона», каким был до твоего отплытия в Лондон. Это, во всяком случае, не изменилось и в ближайшем будущем вряд ли изменится. Ты сильно заблуждаешься, полагая, что мой титул может каким-то образом изменить наши отношения. Он ничего не меняет. Между нами все кончено, – выразительно подчеркнул Данте и с жестоким блеском в глазах добавил: – И если кто-нибудь в этом виноват, то только ты.

И без того темные глаза Хелен потемнели еще больше от боли и обиды, когда она наконец осознала, что Данте Лейтон не намерен ее простить, по крайней мере сегодня вечером, и если она не предпримет каких-то решительных действий, титул, о котором она так мечтала, навсегда ускользнет от нее.

– Не говори так, Данте. Я... я... – начала Хелен, по тут же, чихнув, остановилась. Она вытащила из-за корсажа тонкий кружевной носовой платок и приложила к носу, что не помешало ей чихнуть еще несколько раз. – Как я уже говорила, нам обоим нужно время, чтобы хорошенько обдумать свои чувства. Я хочу быть честной с тобой. Как ты полагаешь, что я подумала, когда узнала, что ты маркиз Джакоби? Позволь сказать, что я почувствовала себя круглой дурой. При сложившихся обстоятельствах, уж если ты просил моей руки, тебе следовало целиком довериться мне, этого требовала элементарная порядочность, – выговаривала она Данте, взяв на себя роль обиженной стороны. В конце концов, ее положение было бы совершенно другим, знай она, кто такой на самом деле Данте Лейтон. – Ты не знаешь, как важно для женщины чувствовать себя обеспеченной. Знать, что ее дети будут иметь все необходимое. Она всегда этого хочет, но ее желание редко сбывается. Это не слишком утешительная мысль для той, кто станет твоей женой. Ведь она будет все время волноваться, не зная, вернешься ли ты из очередного плавания. Ты ведешь очень опасную жизнь, Данте. Иногда мне даже кажется, что ты упиваешься опасностью. Легко ли было бы сидеть дома одном и ждать твоего возвращения? Обдумывая свое будущее, я должна принимать во внимание столько разных обстоятельств. В конце концов, состояние, оставленное мне покойным мужем, рано или поздно истощится. А дядя Эдуард вполне может протянуть еще лет пятьдесят. Никогда не видела, чтобы человек в его возрасте был так отвратительно здоров. Я должна думать о себе. Ты согласен с моими доводами?

– Да, моя дорогая. Но ведь ты утверждаешь, что очень сильно любишь меня, а истинная любовь побеждает все препятствия. Боюсь, что твоя любовь довольно малодушна. Поэтому советую тебе поискать другого мужа, ибо я не собираюсь менять своего образа жизни, да и ты тоже, вероятно. Мы слишком похожи с тобой, дорогая, – сказал Данте, протягивая ладони к теплу камина. На его точеном лице, неподвижном, как лицо статуи, заиграл мерцающий свет. – Обо мне говорят, что я охотник за сокровищами, не брезгающий никакими средствами ради достижения своих целей, и многое другое, еще менее лестное, – откровенно сказал Данте. И с насмешливым блеском в глазах добавил: – А ты, дорогая, просто расчетливая сука. Мы составляем довольно красивую, но, к сожалению, малопочтенную пару. Да, мы с удовольствием проводили время вместе, но боюсь, что теперь знаем друг друга слишком хорошо, чтобы наше общение сохранило прежнюю приятность, и, конечно же, не потерпим больше никакой лжи или обмана. И поскольку необходимость в нашей женитьбе отпала, – равнодушно процедил Данте, – я думаю, что отныне наши дороги расходятся.

Хелен нервно облизнула сухие губы. С досадой постукивая красной атласной туфелькой по полу, она смотрела на глухого ко всем ее уговорам Данте Лейтона. Но Хелен Джордан была не из тех, кто легко сдастся, признавая свое поражение, если хочет чего-нибудь добиться, а она хотела вернуть себе расположение Данте Лейтона.

– Видимо, люди, которые плохо о тебе отзываются, правы, иногда ты бываешь просто невыносим, – насмешливо сказала она, изо всех сил стараясь не выдавать, как больно задета тем, что он отверг ее. Скрывая страх и замешательство, она, почти не запинаясь, продолжала: – Я не буду ни в чем убеждать тебя, пока ты упрямишься. В тебе, моя любовь, говорит уязвленная гордость, – укоряющим тоном произнесла она и коротко рассмеялась; ее смех, казалось, повис в атмосфере отчуждения, которая возникла между ними. – К тому же, Данте, мон шер, ты провел со мной в постели столько времени, что вряд ли сможешь получить удовлетворение от ласк другой женщины, – заявила она. Этим напоминанием она пыталась разжечь в нем пламя некогда такой бурной страсти. – Тебе скоро надоест роль джентльмена, почтительно ухаживающего за трепещущими местными девственницами, а для того, чтобы посещать публичные дома, ты слишком разборчив. Ты вернешься ко мне, Данте, – предсказала Хелен с откровенно провоцирующей улыбкой. – Это только вопрос времени, а времени у меня предостаточно. Между прочим, – добавила она, вызывающе вздернув подбородок, – я от-т-правля-юсь п-п-путешествовать по окрестным местам со своим дядей. М-м-меня здесь не будет, – с трудом выговорила она, стараясь побороть новый приступ чихания. Однако ее попытки оказались безуспешными. – Апчхи... Апчхи... Это все из-за проклятого кота. Он ведь здесь. Ты же знаешь, я терпеть не могу этих мерзких тварей. Когда они рядом... апчхи.. на меня всегда нападает чих. Проклятие! Опять я вся покроюсь пятнами, – пожаловалась она, с беспокойством оглядывая свои бледные плечи, не появилось ли на них обезображивающей сыпи.

– Я думаю, дорогая Хелен, что тебе надо скорее покинуть этот дом, – сказал Данте с мнимым участием. – Надеюсь, твой экипаж рядом? Если нет, я с удовольствием предоставлю в твое распоряжение свой, – великодушно предложил он, пряча смеющиеся глаза под темными ресницами, ибо заметил, как Ямайка прошмыгнул через тени поближе к очагу.

– Д-д-да, надо поскорее уйти от-т-сюда, а то я не скоро смогу вылечиться от этой п-п-проклятой сыпи, – с готовностью согласилась Хелен, желая отложить этот разговор на более подходящее время. – Я подожду твоего кучера во дворе. Мне нужно выйти на свежий воздух, – хрипло проговорила она, боясь, что вот-вот начнется новый приступ чихания. Она быстро забрала свой плащ с кровати Данте и, шурша юбками, подошла к своему бывшему любовнику, спокойно стоявшему перед камином. Хотя на Дайте было лишь короткое, повязанное вокруг бедер полотенце, он чувствовал себя совершенно свободно и с веселой усмешкой на губах наблюдал за ее приближением.

Хелен остановилась перед ним, пожирая его глазами, в которых отражалось пламя камина. Поднявшись на цыпочки, она прижалась полураскрытыми губами к его бесчувственному рту, несколько раз поцеловала его и отступила назад, притворяясь совершенно спокойной. Она одна знала, сколько труда ей стоило изобразить это мнимое спокойствие.

– Это тебе на память, моя любовь, – шепнула она. И с презрительной улыбкой выплыла из комнаты.

Данте натягивал бриджи, когда в комнату, тихо отворив дверь, вошел Хаустоп Керби. С довольной улыбкой на лице стюард положил перед камином домашние туфли.

– Ты правильно рассчитал время, Ксрби, чтобы впустить Ямайку, – заметил Данте, всовывая ноги в чулках в кожаные шлепанцы.

– Спасибо, милорд, – ответил Ксрбп. – Я подумал, что он сможет ускорить уход молодой дамы. Извините, я не видел, как она вошла, а про сломанную щеколду, к сожалению, забыл.

Данте взглянул на большого кота, лениво вылизывающего себя перед огнем. Затем на коротышку-стюарда.

– Не пойму, кто из вас двоих более доволен собой.

– Скорее всего Ямайка, милорд, – уверенно ответил Хаус-тон Ксрбп. – Он только что сожрал целую тарелку гусиных потрохов... Да, кстати, где бы вы хотели поужинать сегодня вечером, милорд? – спросил он и в ожидании ответа стал аккуратно подбирать и вешать на руку мокрые полотенца.

– У себя в кабинете, Кёрби. Я хотел бы освежить в памяти кое-какие карты.

– Значит, вы будете ужинать один, милорд? – по привычке спросил Ксрбп, хотя все приготовления к ужину были уже закопчены.

– Да, сегодня вечером я буду ужинать один, – рассеянно подтвердил Данте, возвращаясь мыслями к разговору с Берти Мак-Кеем. Образ Хелен Джордан быстро улетучивался из его памяти.

– Вы не собираетесь отменить игру в карты, назначенную на сегодняшний вечер, милорд?

– Нет. Я ожидаю своих партнеров в обычное время. Так что держи под рукой пару бутылок портвейна. Помрой в последний раз жаловался, что я использовал нечестный прием, чтобы взять над ним верх. Сказал, что у нас якобы кончился запас его любимого напитка и ему пришлось переключиться на бордо. Этот человек – просто бездонная бочка. Я еще никогда не видел его в подпитии, – посетовал Дайте, приглаживая волосы и заплетая их сзади в косичку, которую перевязал черной лентой.

Вооружившись кочергой, Данте пододвинул к огню недого-ревшес полено. Пламя прожорливо накинулось на полено, и тепло волной хлынуло в комнату. Капитан невидящим взглядом смотрел, как бегут по оконному стеклу дождевые струи, тогда как мысли его витали где-то в нескольких сотнях лиг южнее Каролин.

– Хорошо бы снова выйти в море, Кёрби, – мечтательно сказал капитан, представляя себя на палубе «Морского дракона», покачивающегося на волнах. – Я хотел бы вернуться домой, Кёрби. Домой, в Мердрако.

– Да, капитан, – ответил Кёрби, не присоединяясь, однако, к желанию Данте.

Капитан отвернулся от прохладного ветерка, которым веяло от окна, и протянул озябшие руки к яркому пламени, жадно лизавшему полуобгорелое полено. Затаив в уголках рта улыбку, он уже предвкушал, как сбудется его заветное желание. – Да, Кёрби, – мягко сказал он, бессознательно повторяя «да» коротышки-стюарда, – через месяц «Морской дракон» сможет отправиться в плавание.

Ри Клэр Доминик очнулась в полной темноте. С большим усилием разомкнула она отяжелевшие веки, но так и не увидела света. Кругом была только холодная тьма и сырость. Не в силах сдержать дрожи, она постаралась плотнее укутаться в накидку. Все еще под воздействием снотворного, которым ее опоили, потерлась ледяной щекой о меховую подкладку. И, уловив слабый запах роз, почувствовала, что к ней, пока еще смутно, возвращается память.

Судно вдруг сильно накренилось влево, Ри ударилась о переборку и громко вскрикнула от боли. Отголоски этого крика заметались вокруг нее. Продолжая лежать возле переборки, она по неестественной тишине вдруг поняла, что находится не одна в трюме. Широко раскрытыми, ничего не видящими глазами она уставилась в окутывающую ее темноту, каким-то подспудным чувством ощущая страх и отчаяние людей, запертых вместе с ней под палубой.

Когда Ри осознала, где она, то почувствовала, как ужас сдавил ей горло. В нос ударил запах затхлой трюмной воды, голова закружилась от качки, остатки дурмана стали рассеиваться, а это было последнее, что отгораживало ее от жестокой реальности. Она услышала, как где-то вверху, под напором свежеющего ветра, тяжело скрипят мачты и громко хлопают паруса.

Ри поднялась на колени, попробовала было встать, но ее туч же сшибла с ног усиливающаяся качка. Поглаживая ушибленное колено, Ри плотнее завернулась в накидку и постаралась собраться с мыслями в этой поистине киммерийской мгле. Зубы стучали от страха и холода; совершенно ошеломленная, она испытывала невыносимые душевные и физические муки.

Неожиданно Ри почувствовала прикосновение чего-то теплого к своей коже, подняла дрожащую руку и онемевшими пальцами коснулась щеки, по которой катились горячие слезы... С большим трудом сдержала она стон отчаяния, рвавшийся из глубин ее опустошенной души. И только легкий всхлип вырвался из плотно сжатых губ, когда она стала припоминать – такие недавние – обрывочные кошмарные сцены.

Она ехала на лошади вместе с Фрэнсисом и кузенами... Нет, в смятении подумала она, это было позавчера.

Она была вместе с Уэсли и Кэролайн. Да, совершенно верно. Они поехали в Каменный-дом-на-холме, чтобы взглянуть на спасенных щенят... но... они так и не добрались до Каменного-дома-на-холме. Вспомнив о том, что дорогу им перегородил экипаж, Ри прижала холодные кончики пальцев к пульсирующим вискам.

И вдруг невольно вскрикнула от страха, словно воочию увидев, как Уэсли упал с жеребца. Она стояла на коленях перед лишившейся чувств Кэролайн. Да, все это она помнила, но что случилось потом? Ри почувствовала, как у нее перехватило горло, когда она вновь увидела решительно приближающегося человека в красном камзоле. Она попыталась убежать от него, споткнулась и упала, но что было дальше?.. Она только помнила, как человек в красном камзоле прижал к ее лицу платок, смоченный каким-то одурманивающим раствором, после чего ее сознание погрузилось во тьму.

Оглушительный треск над головой напомнил Ри громкий выстрел, который повалил Уэсли. Он погиб. Она была почти уверена в этом, потому что ясно помнила изумление и боль, выражавшиеся на лице графа Рендейла, когда он упал в грязь, к ногам своего коня. А что, любопытно, случилось с Кэролайн Уинтерс? Может быть, и она тоже похищена и находится на борту корабля? Ри со смешанными чувствами пристально вгляделась в темноту; если Кэролайн на борту, это означает, что ее подруга в таком же бедственном положении, как и она.

– Кэролайн? – шепнула Ри; желание услышать знакомый голос оказалось так сильно, что она преодолела нежелание видеть подругу в таком же, как у нее, отчаянном положении. – Кэролайн?

– Вы пришли в себя? – спросил женский голос из мрака. Ри открыла рот от изумления, ибо на самом деле не ожидала ответа.

– Это ты, Кэролайн? – спросила она хриплым после долгого молчания голосом.

– Нет, – робко ответил голос, разрушая слабую надежду Ри. – Меня зовут Элис. Элис Мередит. Слава Богу, что вы проснулись. А то я боялась, что вы умерли. – Этот бестелесный голос явно принадлежал молодой девушке.

Внезапно Ри засмеялась. Этот смех показался ей самой странным. Уж не сходит ли она с ума?

– Нет! – выкрикнула Ри, услышав шорох на полу. – Пожалуйста, не оставляйте меня. Я не сумасшедшая, ей-богу, не сумасшедшая.

– Я не оставлю вас, – ответила девушка, назвавшаяся Элис Мередит. – Наоборот, я придвигаюсь к вам ближе. Здесь так темно и холодно. Впечатление такое, будто ты в могиле, только не так удобно, – продолжала она, и Ри явственно уловила страх в ее голосе.

Ри нерешительно протянула руку, не зная, что может нащупать. Рука наткнулась на дрожащее костлявое плечо; тонкий плащ почти не защищал девушку от холода, царившего в трюме.

– Попробуй разделить со мной мою накидку. Она на меховой подкладке и очень широкая. Хватит на нас обеих, – предложила Ри. Ей было искренне жаль молодую девушку, и в то же время она боялась, что незнакомый голос куда-нибудь исчезнет. Стопы несчастных пассажиров сливались с диким свистом ветра в снастях в один нечеловеческий вой, который будоражил нервы.

– Мне всегда было страшно одной в темноте, – вдруг произнесла Элис Мередит. – Мой отец был очень добрым человеком. Он не тушил свечу, пока я не засыпала... Иногда у нас не хватало денег на еду, но он все равно покупал мне свечи. Такой уж у него характер, всегда делал добро другим, а себе отказывал во всем. Себе он покупал только книги. Очень любил читать. А ему надо было бы купить себе пальто. Я говорила ему, но он никогда не слушал разумных советов. В конце концов он простудился, у него начался сильный жар... и он умер. – Она говорила так тихо, что среди рева моря, скрипа корабельной обшивки и людских стонов Ри едва могла расслышать ее слова.

– Кроме отца, у тебя никого не было? – спросила Ри.

– Нет. Мы жили с ним вдвоем. Мама умерла много лет назад. Отец торговал табаком. Мы жили прямо над лавкой, там было так уютно и удобно. Мы с отцом продавали курительный и нюхательный табак всех сортов лучшим лондонским джентльменам. У нас были такие красивые табакерки – и простые, и серебряные. И еще у нас были трубки, кресла и все такое. В лавке всегда пахло так приятно. Я, бывало, стою и все нюхаю, никак не нанюхаюсь... Но вот получить деньги с джентльменов было трудно: мой отец был не из тех, кто стучит в дверь и требует уплаты. Хотя и должен был так поступать, – печально сказала Элис, думая о новом владельце их лавки. – Отец оставил после себя большие долги. Чтобы погасить их, ушли все деньги от продажи лавки, но в конце концов наш поверенный сказал, что я осталась ему должна за то, что он вел наши дела. И предложил мне подписать контракт. А если я откажусь, пригрозил, что засадит меня в долговую тюрьму, – продолжала Элис дрожащим от переживаний голосом.

– Какой контракт? – спросила Ри. Слушая рассказ девушки о постигших ее несчастьях, она на время забыла о своих собственных бедах.

– Обязательство отслужить определенный срок в колониях, – ответила Элис. – Я не хотела его подписывать, но что я могла поделать. Он был одним из лучших наших покупателей. Всегда платил по счетам. Он отвел меня к судье, чтобы скрепить контракт как полагается, а я была так напугана!.. – воскликнула она, вспомнив джентльмена в черной мантии и в парике, который суровым голосом спросил, согласна ли она поехать в колонии. Все тем же не допускающим возражений голосом он сообщил ей, что она на четыре года лишается свободы и должна безропотно служить своему будущему хозяину.

– Он сказал, что подписанный мной контракт – официальный документ, подлежащий обязательному соблюдению, и что у меня есть лишь единственная возможность – выкупить свободу у хозяина, Мистер Фелпс заявил, что у меня нет другого выхода, и я подписала контракт. Затем его подписал капитан, который купил меня. Он обязался оплатить мой проезд в колонии, кормить и одевать меня. Они разорвали контракт пополам, одну половину получила я, другую – капитан. Эта бумага спрятана у меня здесь, за пазухой, – сказала она, постучав себя по груди. – Когда мы прибудем в колонии, капитан, наверное, перепродаст меня кому-нибудь. Может быть, семье, которой понадобится хорошая служанка. Конечно, лучше всего было бы, – задумчиво добавила она, – нянчить маленьких детей. Я всегда хотела иметь братьев и сестер, но, видно, мне не суждено иметь их. Вряд ли мне будет там хуже, чем в Лондоне. Капитан подыщет мне хорошее место, – с надеждой сказала она, но ее слова повисли в молчании.

– И заработает на этом хорошенькие денежки, – пробормотала Ри себе под нос. Она часто слышала от родителей об этой контрактной системе, которая ставит свои жертвы в положение, мало чем отличающееся от рабского. К сожалению, не всякий, подписавший контракт, находил себе щедрого и доброго хозяина и зачастую оказывался в еще худшем, чем прежде, положении.

Ри нахмурилась, обдумывая то, что рассказала ей Элис. Она намеревалась откровенно поговорить с капитаном корабля. Но если капитан в сговоре с похитителем, а это означает, что он занимается незаконной торговлей людьми, то она вряд ли найдет у него сочувствие. Хуже того, может оказаться в большой опасности, потому что он постарается оградить себя от обвинений, которые, вполне вероятно, выдвинет против него могущественный герцог Камарейский. Здесь, в море, внезапно поняла Ри, она целиком в его власти, ведь влияние ее отца, каким бы сильным оно ни было, так далеко не распространяется. С ней может случиться все, что угодно, и никто даже не узнает о ее исчезновении. Она не имеет понятия, сколько членов экипажа замешано в ее похищении. Возможно, на борту находится и человек в красном камзоле.

Нет, решила Ри, повинуясь инстинкту самосохранения, пока корабль не достигнет места назначения, она не откроет похитителям, кто она такая. А вот тогда они запросят у нес пощады. Но она их не пощадит. Они убили Уэсли Лоутона, и она позаботится, чтобы они поплатились за это преступление. Эти алчные люди убили его просто так, без всякой необходимости.

Эта торговля, очевидно, приносит громадные барыши и к тому же сопряжена с минимальным риском, ведь всегда находятся надеющиеся на лучшее мечтатели, готовые временно продать свою свободу, лишь бы перед ними открылись какие-то возможности. Камеры в ньюгейтской тюрьме переполнены мелкими ворами и должниками, которым предоставляется шанс искупить свою вину в колониях... Но на этот раз жадные похитители, посмевшие вторгнуться даже в Камарей, совершили ужасную ошибку, ибо ни один человек в здравом уме никогда бы не решился похитить дочь герцога Камарейского.

Да, подумала Ри с легкой улыбкой, с каким наслаждением она увидит их лица, когда они поймут, что им грозит виселица. Вот только вопрос, куда ее сейчас везут.

– Куда плывет корабль? – спросила Ри.

– В город, который называется Чарлз-Таун. Говорят, он походит на Лондон, – сообщила Элис, как бы пытаясь убедить себя, что это не пустыня, населенная дикарями. – А на какой срок вы подписали свой контракт?

– Я ничего не подписывала, – ответила Ри, – я здесь против моей воли.

Несколько мгновений Элис молчала.

– О, вот почему мне показалось, что вас как-то странно доставили на борт. Я подумала, что вы, может быть, больны.

– Меня опоили снотворным, – объяснила Ри. И в этой кромешной тьме, чувствуя, с какой яростью ударяет море о деревянную обшивку корабля, она вдруг ощутила прилив отчаяния. – Послушай, я расскажу тебе свою историю, Элис, – сказала она спокойно, словно заранее смиряясь с тем, что море может стать ее могилой. – Я хочу, чтобы ты знала, кто я такая. И если я не переживу это плавание, я хочу, чтобы ты рассказала моей семье, что случилось со мной.

– Случилось с вами? – нервно переспросила Элис, улавливая фаталистическую безысходность в голосе новой подруги. – С вами ничего не случится. Пожалуйста, не говорите таких вещей, – слезно взмолилась она, крепко вцепившись в плечо Ри.

– А я и не говорю, что со мной непременно что-нибудь случится, но я бы чувствовала себя спокойнее, если бы хоть кто-нибудь знал, кто я и что со мной произошло. – Зубы у Ри так сильно стучали, что она с трудом могла говорить, и все же она попыталась убедить девушку. – Послушай, Элис, я, как и ты, очень хочу вернуться домой. И не хочу умирать. Меня похитили из дома, но у меня есть семья, которую я очень люблю, и я знаю, как они страдают в полном неведении, что со мной, жива ли я, нет ли.

– Но я даже не знаю, как вас зовут, – пробормотала Элис, глубоко пораженная болью, которая слышалась в голосе подруги по несчастью. – Пожалуйста, расскажите мне о себе.

– Зовут меня Ри. Леди Ри Клэр Доминик, – сказала она. Само звучание такого знакомого имени, казалось, немного утешило ее.

– Леди? – с недоверием воскликнула Элис. – Это правда? Вы настоящая леди? Я никогда еще не встречалась со знатными дамами, только однажды видела лорда в нашей лавке. Значит, ваш отец – лорд? – затаив дыхание, спросила она.

– Да. Герцог Камарейский, – ответила Ри, никак не ожидавшая такой изумленной реакции.

– О! – выдохнула Элис, пораженная величием титула. – А ваша мать, значит, герцогиня? Бьюсь об заклад, что у вас много братьев и сестер. И живете вы в большом доме, может быть, даже замке? У вас много слуг? На всех окнах – красивые шелковые занавески? – мечтательно произнесла она, отвлекаясь от мучительных мыслей о своих теперешних невзгодах и о неизвестном будущем, ожидающем ее в колониях. – У вас, наверное, очень роскошные одежды, миледи, и собственная комната, и вы...

В этот момент судно так сильно накренилось, что они едва не скатились к борту, и Элис так и не удалось договорить. Ее испуганные вопли потонули в оглушительном реве моря и шуме, который производили сорвавшиеся с мест тюки и ящики с грузом. Ри едва тоже не закричала от страха, когда ее бросило на стонущую Элис. Обе они подкатились к переборке, и на них навалились тела других трюмных пассажиров.

– Я чуть голову себе не разбила, – пожаловалась Элис, на ощупь ища в темноте Рн. – Где вы? Не ушиблись?

Упираясь в переборку, Ри обхватила голову руками, стараясь не потерять сознания. Ее подташнивало. Большая шишка, которую она набила себе на лбу, болела.

– Если бы только я могла подышать свежим воздухом! – воскликнула Ри. Она попыталась было подняться, но ей помешала Элис, пытавшаяся закутать их обеих в подбитую мехом накидку.

– Куда вы? – спросила она. – Не покидайте меня, миледи. Пожалуйста, не покидайте. Что вы собираетесь делать? Лучше сядьте, – взмолилась она. – Вы никуда не сможете выйти, миледи.

– Я хочу на палубу, – ответила Ри, – на свежий воздух.

– Вы не сможете туда подняться, миледи. Они задраивают все люки. До окончания шторма никого отсюда не выпустят. А я слышала, что в это время года здесь постоянно штормит, – сказала Элис. Ее слова, а она знала, что говорила, только расстроили Ри. Она думала, сколько бесконечных дней и недель ей придется провести под палубой, ожидая, что в любую минуту в трюм могут хлынуть ледяные воды океана, не имея даже надежды, что судно благополучно доберется до места своего назначения.

Ри даже не представляла себе, насколько обоснованны ее опасения, ибо этот день предопределил все последующие. В скором времени она потеряла счет дням, проведенным в холодном сыром трюме, и начала отчаиваться, что когда-нибудь вновь увидит свет дня.

Ее решение отложить разговор с капитаном «Лондонской леди» оказалось тем более разумным, что она не видела не только капитана, но и кого-либо из экипажа, все время занятого своей работой. Матросы неустанно лазали по мачтам и реям, ставили и убирали паруса, в то время как судно, скрипя от напряжения, преодолевало поднятые штормовыми ветрами высокие волны. Пропитанный насквозь ромом судовой лекарь, он же и кок, довольно часто осматривал узников трюма, но только для того, чтобы удостовериться, что больные еще дышат.

Скудное питание – жидкий чай, вонючая селедка, картофель и овсянка – отнюдь не способствовало улучшению состояния пассажиров трюма, напротив, им с каждым днем становилось все хуже. Испытывая жестокие муки, будущие жители колоний не отличали дня от ночи, их глаза не видели ни проблеска света, тела не ощушали ни малейшего тепла, часы проходили с убийственным однообразием.

Но самым черным днем для Ри Клэр Доминик оказался тот день, когда она обнаружила, что у нее пропало кольцо. Она энергично терла руки одну о другую, стараясь восстановить кровообращение в онемевших пальцах, когда вдруг заметила отсутствие кольца. Потеря сокровища, которым она так дорожила, едва не сломила ее. До сих пор она достаточно успешно боролась с леденяшим холодом, пробиравшим ее до самых костей, с малосъедобной пищей, которую приходилось поглощать, чтобы выжить, и даже со своим худшим врагом – собственными страхами. Но потеря кольца чуть не погасила последнюю искорку, еще тлевшую в ее душе.

Целыми днями она сидела совершенно апатичная, с затуманенными глазами, ощущая лихорадочный озноб в ногах. Костюм для верховой езды висел теперь на ней мешком, особенно просторный в талии. Длинные золотистые волосы спадали неопрятными космами до самого пояса, мягко завиваясь на самых концах.

Как ни странно, но именно молодая Элис Мередит с ее причудливыми мечтами о больших домах, где все окна завешены шелковыми занавесками, возвратила Ри Клэр Доминик в царство живых.

Сначала Ри упорно игнорировала все просьбы рассказать ей о жизни в Камарее. Ее раздражали настойчивые расспросы, мешавшие ей погрузиться в желанную апатию. Но отвязаться от Элис было невозможно, и в конце концов, смягчившись, Ри принялась удовлетворять ненасытное желание Элис Мередит узнать как можно больше о герцоге и герцогине Камарейских, о Фрэнсисе, Робине и близнецах. Ри рассказала ей о своих кузенах и тете, обладавшей даром второго зрения, о дяде, который жил в шотландском замке, и о Баттерике, миссис Пичем и старом Мейсоне. Описывая большой камарейский дом жадно внимавшей Элис, Ри мысленно как бы побывала в каждой комнате. Такой отзывчивой, завороженной слушательницы ни у кого, наверное, не было.

Ри с необыкновенной живостью изобразила в своих рассказах придирчиво-педантичную Кэнфилд, Роули, так хорошо знавшую целебные травы и умевшую приготовлять различные снадобья, пони Робина Шупилти и мистера Ормсби с его Шскспировыми пьесами. Это-то и помогло ей побороть тот заманчивый сон, которым соблазняла ее смерть, ибо в обществе своих воспоминаний она уже не чувствовала себя одинокой.

Дружба двух девушек столь различного происхождения в таких тяжелых условиях становилась все крепче и нерушимее. Но все это время они находились в кромешной мгле, и поэтому, случись им встретиться на улице, они прошли бы мимо, так и не узнав друг друга.

Естественно, они были сильно удивлены, когда, впервые поднявшись на палубу, увидели друг друга; за эти месяцы тяжких лишений Ри так сильно изменилась, что, пожалуй, не узнала бы себя в зеркале. Ее когда-то округлое, сердечком, личико резко обострилось, заметно обозначились скулы и подбородок, а лихорадочно горящие фиалковые глаза казались теперь слишком большими на маленьком лице. Некогда розоватая кожа стала прозрачной и сильно натянулась.

Она не могла скрыть свою теперешнюю худобу, но постаралась кое-как причесать волосы. Хотя у нее и было ощущение, что она пережила адские муки человека, просидевшего долгое время в сумасшедшем доме, ей отнюдь не хотелось выглядеть безумной женщиной со спутанными грязными волосами, спадающими на плечи... Она одолжила у Элис щетку и гребень, которые та достала из узелка со своими пожитками, и заплела волосы в толстую косу.

Теперь Ри смотрела в мягкие голубые глаза Элис, которая застенчиво улыбалась, и в душе ее теплилось какое-то доброе чувство, она как будто заново узнавала подругу. Элис Мередит была высокой, худощавой, ее никак нельзя было назвать хорошенькой, тем более сейчас, когда на изможденное лицо девушки ниспадали густые волосы цвета соломы. Можно было только предположить, что в обычных условиях ее веснушчатое лицо дышало бы добротой и здоровьем. Со вздернутым, курносым носиком она выглядела моложе своих пятнадцати лет.

– Ух ты! Вы когда-нибудь видели столько воды, миледи? – воскликнула Элис, широко раскрытыми глазами озирая бесконечные пенные гребни, окружающие «Лондонскую леди». – Никогда не думала, что воды бывает так много. Пожалуй, мне жилось спокойнее, пока я не знала, что такое море. – Она перевела взгляд на мачты, которые покачивались в такт с кораблем в этом бурном море, и лицо ее стало приобретать землистый оттенок.

Ри подняла голову, ее лицо ласково обдала мелкая водяная пыль. Солнце было лишь бледной тенью того светила, которое так ярко сверкает летом. Если оно и изливало какое-то тепло, то очень скупо. И все же находиться под серебристо-серыми небесами было куда лучше, чем в кромешной тьме трюма. Ветры, хотя и холодные, все же несли свежий воздух, а в трюме стояло отвратительное зловоние, губительное для тех, у кого не было сил подняться на палубу.

Сердце Ри возбужденно забилось, когда она увидела вдалеке землю, ведь это означало, что их затянувшееся путешествие подходит к концу. Она уже давно потеряла счет дням, но это не имело теперь значения. Вглядываясь в туманные очертания далекого побережья, Ри была счастлива, что пережила это плавание и скором времени сможет вернуться домой. Обратное путешс-твпе ее не страшило.

Внезапно кто-то потрепал ее по плечу, п, обернувшись, и увидела, что какой-то незнакомец внимательно разглядываст ее худое лицо. Незнакомец был невысок ростом, не выше ее, с рыжими волосами, которые вились вокруг его заостренного лица. Его бледно-карие глаза смотрели со странной расчетливостью, и что-то в его облике напоминало ей лису, обнюхивающую свою территорию.

– Ты не слишком-то хорошо перенесла это плавание, но для трюмных пассажиров это дело обычное. Жаль, конечно, ведь когда я принес тебя на борт, ты была сущей красоткой, – заметил Дэниел Лыоис. Оглядывая свой товар, он понял, что ему придется понизить цену, и испытывал явное разочарование. – Правда, ты и сейчас красотка. Только очень исхудала. Но ничего, мы тебя накормим, оденем в чистые одежды, за тебя еще можно выручить кругленькую сумму, – сказал он со смешком, довольный, что впереди показались Каролины, и предвкушая, как набьет себе карманы, когда сойдет на берег.

Он задумчиво посмотрел на молодую девушку, размышляя о том, какими полезными оказываются тяготы плавания для похищенных: к концу путешествия они обычно куда более покладисты и покорны. Надо только, чтобы они подписали контракт, и тогда все приобретает вполне законный вид, но это единственная, обычно легкопреодолимая трудность. А уж с этой малышкой, тут Дэниел Лыоис усмехнулся, у него не должно быть никаких осложнений. Больше всего забот ему доставляли сильные молодые люди, которых приводили совершенно пьяными из таверн. К концу плавания, отрезвев, они понимали, что это их единственный шанс на освобождение, и начинали буянить.

– Я знаю, ты хочешь уйти с корабля поскорее, – с дружеской улыбкой, стараясь говорить как можно убедительнее, начал Дэниел Льюис. – Подпиши контракт. Так тебе легче всего будет сойти на берег. – Он широко развел руками и, продолжая улыбаться, добавил: – Надеюсь, ты не доставишь мне особых неприятностей?

– Напрасно вы так думаете. Я не собираюсь ничего подписывать, – ответила Ри, гневно сверкнув глазами.

– Ты, наверное, не умеешь расписываться, – сказал он, неправильно истолковав причину ее отказа. – Ничего, я прочитаю тебе документ. Это моя работа.

– Боюсь, что вы превратно меня поняли, мистер Как-вас-там-зовут, – ответила Ри. Столкновение с похитителем только придало ей уверенности в себе. – Я не намерена ничего подписывать и не нуждаюсь в ваших любезных услугах, чтобы сойти на берег. На этот раз вы серьезно просчитались, мистер Лис, – с кривой усмешкой сказала Ри.

Дэниел Лыоис был явно поражен изысканной речью и надменными манерами молодой девушки. Он удивленно смотрел на это существо, которое выказывало к нему столь очевидное презрение. Невзирая на свой жалкий вид, девушка вела себя с достоинством, пробуждая в нем чувство стыда и напоминая о том круге избранников лондонского общества, которые ходят разряженные в шелка и атлас и могут одним ленивым росчерком пера отправить его на виселицу.

– Не знаю, о каком это мистере Лисе ты говоришь, но это, во всяком случае, не я. Ты ошибаешься, – быстро сказал он. – Зовут меня Дэниел Лыоис, и я суперкарго «Лондонской леди». А вот ты кто такая, хотел бы я знать? – грубо спросил он, предчувствуя, что сбываются худшие его опасения.

– Я леди Ри Клэр Доминик, дочь герцога Камарейского. И вы, мистер Лис, – произнесла Ри, с радостью замечая выражение страха, мелькнувшее на лисьем лице ее похитителя, – виновны в похищении и убийстве.

Услышав это обвинение, Дэниел Лыоис широко раскрыл рот от изумления.

– В убийстве? – поперхнулся он. – Я ничего не знаю об убийстве, – сказал он, понизив голос и с беспокойством озираясь. – Я не виноват ни в каком преступлении и не позволю обвинять себя без всякого на то основания, – запинаясь проговорил он, с трудом находя нужные слова.

– Но убийство-то было совершено, – вкрадчиво сказала Ри.

– Может быть, миледи, если вы в самом деле знатная госпожа, – согласился Дэниел Льюис, – но я знаю только свои обязанности суперкарго «Лондонской леди» – и ничего больше.

– Этот человек принес тебя на борт, – вмешалась Элис. – Ты была в беспамятстве, но он-то наверняка кое-что знает, – добавила она, отступая под злобным взглядом Дэниела Льюиса.

– Любопытно было бы узнать, кто именно застрелил графа Рендейла, а затем похитил меня из дома, – сказала Ри, наблюдая за тем, как на бледнеющем лице Дэниела Льюиса отражаются различные чувства.

Хотя температура воздуха была близка к точке замерзания, Дэниел Льюис был весь в поту. Он молча проклинал Эдуарда Уолтхэма за то, что тот впутал его в дело о похищении и убийстве – не какого-нибудь простолюдина, а графа. Господи, помоги! Он, Льюис, попал в скверное положение и не знает, как из него выбраться. Конечно, если придется спасать свою шею, он с превеликой радостью сообщит властям о Тедди Уолтхэмс. Что до него самого, то он виновен лишь в незаконной перевозке законтрактованных слуг. А за это не вздергивают...

Он вновь посмотрел на девушку. Дочь герцога Камарейского? Скверно, если это правда.

– Пожалуй, самое лучшее – переговорить с капитаном, – предложил Дэниел Лыоис. – Не то чтобы я поверил тебе, но если ты все же не врешь, я не хочу, чтобы какой-то там герцог думал, будто я плохо обошелся с его дочерью, – с кривой ухмылкой произнес суперкарго. И оглянулся: нет ли где-нибудь поблизости знакомой фигуры капитана? – А ты лучше подожди здесь, пока я перемолвлюсь с ним парой словечек, – сказал Дэниел Льюис, но, прежде чем он успел отойти, Ри крепко вцепилась в его руку.

– Я тоже хотела бы встретиться с этим вашим капитаном, – твердо сказала Ри; кто знает, подумала она, что этот человек может наговорить в ее отсутствие. Хотя и не он поил ее дурманящим зельем, не он убил Уэсли, Ри почти не сомневалась, что он куда более причастен ко всей этой истории, чем признает.

– Как пожелаете, миледи, – насмешливо произнес он с низким поклоном. – Сюда, пожалуйста.

– Пойдем с нами, Элис, – сказала Ри, таща за собой растерявшуюся девушку.

– Только вы одна, – сказал Дэниел Льюис, ехидно поглядев на некрасивую девушку, – если, конечно, она не королева. Если вы дочь герцога, то почему бы ей не быть королевой? Вы, наверное, обе напуганы тем, что оказались в колониях. Я готов забыть обо всем, что вы мне тут наговорили, только подпишите контракт. Тогда я не стану держать на вас зла. – Он в последний раз попытался уладить дело миром. Но по осанке девушки, по тому, как она держала плечи, было ясно, что она решительно откажется подписать документ.

– Элис пойдет со мной, – сказала Ри, не обращая внимания на сделанную им попытку примирения. – Отведите меня к капитану, или я подниму такой шум, что сбежится весь экипаж.

– Так я и думал. Ну, ладно, – сдался наконец Дэниел Лыоис. – Пошли!

– Куда? – с недоумением спросила Ри, видя, что суперкарго направляется к ближайшему трапу.

– Капитана нет на палубе. Наверное, он в своей каюте. Так вы хотите с ним поговорить или нет? – нетерпеливо спросил Дэниел Лыоис, пожимая плечами с таким видом, как будто это не имеет для него никакого значения.

Сжав зубы, Ри последовала за ним вниз, в темноту, чувствуя, что все ее существо восстает против возвращения в подпалубный ад. Ускорив шаги, следом за суперкарго она подошла к закрытой двери и стала терпеливо ждать. Дэниел Лыоис постучал. Услышав, что кто-то ответил: «Входите!» – она вся напряглась в ожидании встречи с человеком, который вполне мог оказаться ее врагом.

Капитан Бенджамин Хаскслл недружелюбно уставился на вошедших. Его взгляд стал еще более недружелюбным, когда он узнал своего суперкарго.

– Ну? – резко произнес он. – Что вам надо, мистер Лыоис? Я не люблю, когда мне мешают отдыхать в моей каюте. И вы это знаете, мистер Лыоис. Почему же вы привели сюда этих девиц? – спросил он.

Желчное выражение его лица не изменилось, когда суперкарго начал свои жалобно-сбивчивые объяснения.

– Ты хотела видеть меня, девушка? Почему? Отвечай быстрее, пока я не потерял терпения, – сказал он Ри, пронизывая ее насквозь горящими темными глазами. Решительно глядя на него, она почувствовала глубокую боль, затаившуюся в глубине его пустых, казалось бы, глаз.

Ощутив, в свою очередь, что она внимательно за ним наблюдает, капитан встал, возвышаясь над троими вошедшими. Он был настоящим гигантом с черными бровями, с большой бочкообразной грудью, и хотя его длинные руки свободно свисали по бокам, Ри легко могла себе представить, что они могут задушить человека.

– Ну, ты что, глухонемая? – почти проревел он своим могучим голосом.

Ри с большим трудом поборола приступ гнева, ибо никто никогда еще не разговаривал с ней так грубо.

– Нет, сэр, я не .глухонемая, и вам незачем кричать, потому что я и так хорошо вас слышу. Но я не привыкла, чтобы со мной разговаривали так невежливо. Должна, однако, заметить, – тут она многозначительно посмотрела на приземистого Дэниела Льюиса, – что меня никогда еще не похищали, я никогда еще не была свидетельницей убийства и никогда еще не пересекала океан в плавучей тюрьме. Поэтому извините, сэр капитан, если после всего, что мне пришлось вынести, я не сразу нахожу слова, чтобы выразить свое возмущение.

Получив такой спокойный, по решительный отпор, капитан Хаскелл малость поутих.

– Извините, – сказал он просто. – Вы поставили меня в неловкое положение. Могу попросите вас назвать свое имя?

Стараясь преодолеть страх, ибо неизвестно было, как этот могучий человек, способный реветь, как медведь, отреагирует на ее признание, Ри сказала:

– Я леди Ри Клэр Доминик, дочь герцога и герцогини Камаренских. И если вы честный человек, сэр, то защитите меня от этого подонка, который называет себя человеком. – Презрение, которое она испытывала к Дэниелу Льюису, казалось, переполняло собой всю каюту.

Подняв свои тяжелые брови, капитан Хаскелл посмотрел на суперкарго, который чувствовал себя явно неуютно под его взглядом; в темных глазах капитана засверкала злая насмешка.

– Хорошо сказано, миледи, он и есть вонючий подонок. Ну, что вы ответите, мистер Лыоис, на обвинения миледи? Не надо особого ума, чтобы понять, что она обвиняет вас в похищении.

– Нет, капитан, я ее не похищал. Даже не знаю, откуда она. На пристани ко мне подошел какой-то человек и предложил сбыть ее с рук за десять фунтов. Я не из тех, кто ищет неприятностей, но, с другой стороны, почему бы не заработать несколько фунтов? И еще я подумал, что ей лучше оказаться на борту «Лондонской леди», чем плавать в Темзе. Ты должна сказать мне спасибо, – обратился он к Ри. – К тому же я думаю, что она не та, за кого себя выдает. Господи, какой человек в здравом уме похитит дочь герцога? Я, во всяком случае, не так глуп, чтобы это сделать, – сказал он со слабой улыбкой. – Может быть, вы чья-нибудь отвергнутая любовница?

– Достаточно, мистер Лыоис! – проревел капитан. – Стало быть, верно, что леди Ри Клэр Доминик не подписывала никакого контракта? Она находится на борту моего судна против своей воли? Похоже, что вы не очень-то цените свою шкуру, мистер Льюис, – проговорил капитан Хаскелл с усмешкой, от которой по спине Ри поползли мурашки. Очевидно, капитан не желал принять нехитрые оправдания Дэниела Льюиса, хотя Ри не могла не признать, что они звучат вполне правдоподобно. – Я очень внимательно наблюдал за вами, мистер Льюис, – сказал капитан, явно наслаждаясь замешательством суперкарго. – Я тут сделал себе записи о некоторых ваших сделках, и у меня есть на вас исчерпывающее досье, мистер Льюис. Но теперь, – он торжествующим взглядом воззрился на Ри, – у меня есть еще и свидетельница. И если она и впрямь дочь герцога Камарейского, о котором я много наслышан, вам не уйти от виселицы.

Дэниел Льюис смотрел на капитана с почти комичным изумлением. Он явно недооценил морского волка и теперь с беспокойством оглядывал каюту, прикидывая, где могут быть спрятаны компрометирующие его документы.

– Не знаю, о чем это вы?.. – неубедительно проговорил он.

– Знаете, знаете, мистер Льюис. – Глаза капитана пылали внутренним огнем. – Вы так напуганы, что едва стоите на ногах. Позвольте мне кое о чем напомнить вам, мистер Лыоис. О той молодой девушке, которую вы привели на борт против ее воли, затем изнасиловали и стали принуждать к подписанию контракта. Но вы недооценили силу ее духа, как недооценили силу духа этой молодой девушки, мистер Лыоис. Но в отличие от леди Ри Клэр ей не удалось повидать меня. Она избрала другой выход – бросилась в Атлантический океан. Вы убили ее, мистер Лыоис, и я не успокоюсь, пока не увижу вас болтающимся на виселице, – пригрозил капитан Бенджамин Хаскелл.

Ри опасливо наблюдала за этим поединком двоих мужчин, сознавая, что лишь случайно оказалась в центре этой, несомненно давнишней, вражды и лишь случайно способствовала тому, что она, эта вражда, приняла столь острую форму.

Элис также почувствовала, как напряжена атмосфера, и придвинулась ближе к Ри, неотрывно глядя на двоих сверкающих глазами мужчин. Спокойствия ради она схватила Ри за локоть.

– Как бы вы не угодили в ад раньше меня, капитан Бенджамин Хаскелл! – Дэниел Лыоис сплюнул. – Вот тогда и присмотрите для меня местечко рядом с собой. Если меня и можно в чем-то обвинить, то только, может быть, в излишней жадности. Когда я принес ее на борт, она была без чувств, поэтому нельзя сказать, что я поступил против ее воли. Единственное мое желание – жить прилично. А в этом нет ничего плохого. За эту девушку я мог бы выручить больше ста фунтов. В колониях не так-то много красивых женщин. Я знаю много джентльменов, которые охотно взяли бы ее согревать свою постель. Да я и сам не прочь, сэр, – сказал суперкарго, с похотливой улыбкой взирая на раскрасневшееся личико Ри.

– Проваливайте отсюда, Льюис! – с потемневшим от гнева лицом приказал капитан Хаскелл. – Я все еще капитан корабля и не советую вам это забывать. У меня достаточно сил, чтобы надрать вам задницу. Это доставило бы мне величайшее удовольствие, – пригрозил капитан Хаскелл своему суперкарго.

– Ладно, капитан, – ухмыльнулся Дэниел Льюис, незаметно подвигаясь к двери. – Мы еще посмотрим, чья возьмет. – Поглядев на Ри и Элис, он насмешливо поклонился: – Желаю счастья, леди.

– Я должен извиниться за эту свинью, – сказал капитан Хаскелл, в чьих глазах все сше продолжали полыхать гнев и ненависть. – И думаю, вам лучше всего остаться в моей каюте, леди Ри Клэр. После того как мы причалим, я лично отвезу вас к тамошним властям. Надеюсь, что вы не побоитесь повторить перед ними свой рассказ и что это не выдумка, с помощью которой вы рассчитываете избежать расплаты за прошлые грехи. Это, конечно, не исключает, что вас похитили. Простите мою прямоту, но если вы окажетесь шлюхой с лондонских улиц, то вряд ли сможете ожидать сочувствия судей. Они будут склонны полагать, что вы лишь получили по заслугам. Что до меня, то я окажусь в дураках. Заранее предупреждаю вас: если вы лжете, я стану вашим смертельным врагом.

– Можете не сомневаться, капитан, что я не лгу, называя свое истинное имя, и подтвержу это перед судьями без каких бы то ни было сомнений, – сказала Ри, своим прямым взглядом убеждая его в полной своей искренности.

Капитан Хаскелл кивнул и перевел свой суровый взгляд на Элис, кротко стоявшую около Ри.

– А кто она? Еще одна пассажирка, взятая на борт «Лондонской леди» против ее воли?

– Нет, – быстро ответила Ри, чувствуя, как дрожащие пальцы Элис сильнее стискивают ее руку. – Она подписала контракт, по я хотела бы выкупить ее, так как знаю, что она должна оплатить свой проезд до колоний. Она стала моей верной подругой, и я не отдам ее на милость какого-то неизвестного хозяина.

Бенджамин Хаскелл потер большой ручищей налившиеся кровью глаза. Судя по его взгляду, слова Ри вызвали в нем что-то вроде протеста.

– Я уже позабыл, что бывает такое благородство духа. Вы пробуждаете во мне мучительные воспоминания, леди Ри Клэр, и я не могу простить вам этого. У меня только одно желание – позабыть похожую на вас милую, благородную женщину. Но нет, вы стоите здесь передо мной, на моем корабле, и я как будто гляжу в глаза собственной души, – гневно произнес он. И неожиданно с такой яростью отшвырнул стул, что Ри и Элис в испуге отпрянули.

Когда Бенджамин Хаскелл заметил их испуг, его темные глаза наполнились печалью.

– Что вы, малышки, я никогда не смог бы причинить вам боль. Неужели не понимаете? Уже так давно я ни к кому не ощущал нежности. Так давно, – пробормотал он, глядя на свои могучие ручищи. – Оставайтесь в моей каюте, – резко сказал он, и лицо его снова стало угрюмым.

– Капитан! – крикнула Ри, когда он подошел к двери: она вдруг испугалась, что они останутся одни в пустой каюте. – Вы позаботитесь о том, чтобы мы благополучно сошли на берег? Не позволите ему преследовать нас? Капитан Хаскелл как-то странно улыбнулся.

– Обещаю, малышки, вы будете под моей защитой. Слово чести, – проговорил он и вышел.

– Боже, какие они чудные, – кратко высказалась Элис о капитане и его суперкарго. – Напугали меня до смерти.

Ри нервно закусила губу, походя в этот миг на свою мать, герцогиню, в момент, когда та обдумывает что-то важное.

– Что-то здесь не так, – сказала она, – совершенно не так, но что именно, я не пойму.

– Вот если бы здесь была ваша тетушка Мэри, – задумчиво произнесла Элис, которой очень хотелось когда-нибудь встретиться с этой леди. Но эту мысль тут же сменила другая. – Почему вы сказали, что выкупите меня, миледи? – молвила она застенчиво. – Я этого не ожидала, честное слово, не ожидала.

– Я знаю, Элис, но я не могла поступить по-другому, – сказала Ри, чувствуя свою привязанность к девушке.

– Вы... и правда возьмете меня с собой в Камарей? – нерешительно проговорила Элис, опасаясь, что это предложение – лишь злая шутка.

– Да, я сказала это совершенно серьезно, – успокоила ее Ри. и Элис вздохнула с облегчением. – Мне придется где-нибудь занять деньги, но одна без тебя я в Англию не поплыву, – пообещала Ри; она с трудом удерживалась на дрожащих ногах и, подтянув к себе стул, обессиленно на него опустилась.

Сколько часов они провели в спокойном ожидании, Ри не знала, по постепенно ее веки отяжелели, и наконец она погрузилась в глубокий, без сновидений, сон. Проснувшись, она оглянулась и увидела, что дверь медленно открывается. Ри с трудом поднялась на ноги, все еще сонная, и только тогда увидела капитана, который, тяжело дыша и обхватив голову руками, сидел за столом. У локтя его лежала пустая бутылка виски. Поскольку и на столе, и на полу было сухо, а от тяжело дышащего капитана несло, как из винной бочки, нетрудно было сделать вывод, что бутылка опрокинулась уже после того, как все ее содержимое было выпито.

Ри успела заметить, что Элис лежит, свернувшись клубком, на капитанской койке, а из-за приоткрытой двери выглядывает рыжая голова Дэниела Льюиса.

– Капитан, капитан! Проспитесь, пожалуйста, проспитесь! – закричала Ри, когда Дэниел Лыоис и еще один человек вошли в каюту.

– Он не услышит вас, миледи, – с очевидным удовольствием проговорил суперкарго. – Он вылакал столько виски, что ничего не соображает. Все равно что помер.

Ри с бьющимся сердцем посмотрела на его скривившееся в усмешке лицо. Но наибольшее беспокойство ей внушал пистолет, который он держал в руке.

– Да, на вашем месте я бы тоже напугался, – сказал Дэниел Льюис, подходя ближе. – Бедный капитан, – произнес он без всякого, однако, сочувствия. – Пока мы в море, он еще держится, но как только причаливаем, он уже не знает удержу. С тех пор как его жена и дочь померли от оспы, он очень сильно переменился. А ведь был настоящим благородным джентльменом. Его жена ждала второго ребеночка, но когда он вернулся из плавания, их уже Бог прибрал, – сказал Дэниел Лыоис, ткнув дулом пистолета в плечо капитана. – Нет, он нам не помеха... Возможно, когда очнется, он даже не вспомнит ваше хорошенькое личико, миледи, – произнес он с омерзительной улыбкой. – Но мы с моим приятелем не забыли о вас.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Ри, зная, что умолять этого человека бесполезно, ибо весь его облик выражал твердую решимость.

– Сперва начнем с этого, – ответил он, указывая на спящую Элис.

– Что вы хотите с ней сделать? Она никому не причинила никакого вреда! – воскликнула Ри, подбегая к Элис как раз в тот момент, когда приятель Дэниела Льюиса стащил ее с койки.

– Миледи! – в страхе и смятении вскрикнула Элис.

– Отпусти ее!

Ри так сильно ударила обутой в сапожок ногой приятеля Дэниела по голени, что тот охнул.

Вырвавшись из его рук, Элис подбежала к Ри и схватилась за нее, словно та каким-то чудесным образом могла ее спасти.

– Леди Ри Клэр! Что они тут делают? Где капитан? – закричала она, когда грубые мужские руки попытались оторвать ее от Ри. Продолжая отчаянно держаться за шею подруги, она громко взмолилась: – Не позволяйте им утащить меня!

Но ее тут же оторвали от Ри и подняли в воздух, а она кричала и беспомощно болтала ногами.

Ри попыталась подбежать к пей, но ее крепко удерживали руки Дэниела Льюиса, не давая вырваться.

– Элис! Элис! – позвала она. Выражение страха на лице Элис, которую тащили к двери, отражалось и на ее собственном лице.

– Леди Ри Клэр! Леди Ри Клэр! Пожалуйста, не позволяйте им унести меня.

Услышав последний вопль Элис, взывавшей о помощи, Ри сделала еще одну безуспешную попытку вырваться. Всхлипнув, она полным упрека взглядом уставилась на капитана.

– Вы обещали, – шепнула она срывающимся голосом, – вы обещали...

Железной хваткой держа Ри за кисть, Дэниел Льюис потащил ее за собой. С лихорадочной быстротой он обыскал все шкафчики и ящички, порылся под матрасом, выбрасывая отовсюду папки и карты.

– Что вы хотите сделать с Элис? Она уже в трюме? – спросила Ри у своего похитителя, который в последний раз обыскивал глазами каюту, чтобы удостовериться, все ли он осмотрел.

– Ее скоро продадут, миледи, – со смешком ответил Дэниел Льюис. – Она уже в Чарлз-Таунс.

Только тут Ри заметила, что все изменилось: в снастях уже не завывал ветер, паруса перестали громко хлопать, волны не били в борта с обычной своей яростью. Только тихо хлюпала вода у причала.

«Лондонская леди» пришвартовалась, пока Ри спала. Они уже в Чарлз-Тауне, и если бы капитан не напился вдрызг, она была бы уже свободна. Ри посмотрела в глаза Дэниелу Льюису и вздрогнула, увидев, с каким черствым бессердечием он обдумывает ее судьбу.

– Что вы хотите сделать? – спросила она, предпочитая знать, что ее ожидает.

– Что, забеспокоилась? – рассмеялся он, как тисками сдавив ее кисть. – Думаю, капитан привел вас в каюту, чтобы получить свое удовольствие. Когда он надрызгается виски, то всякое может выкинуть, а насчет женщин он известный любитель. Как-то вечером он один разнес целую таверну. Поэтому никого не удивит, если с ним случится большая беда, – с хитрой самодовольной улыбкой высказал вслух свой замысел Дэниел Лыоис. – Допустим, вы хватаете пистолет, чтобы защититься от него, а он никак не хочет угомониться, и вам ничего не остается, кроме как пристрелить его. После этого вы, естественно, с перепугу бросаетесь в море, – заключил Льюис все с той же широкой довольной ухмылкой.

– Нет! – воскликнула Ри, но он, вывернув ей кисть, подтащил ее ближе к столу. Одурманенный виски капитан сидел в той же позе.

– Я уже давно поджидаю удобного случая, чтобы всадить тебе пулю, – сказал Льюис, прищуриваясь и приближая дуло пистолета к наиболее уязвимому месту – к виску капитана. Однако он не успел осуществить свое намерение: ручищи капитана мертвой хваткой вдруг схватили его за кисть. Лыоис вскрикнул от неожиданности, вместе с ним вскрикнула и Ри, смотревшая в темные глаза капитана; словно обожженная их умоляющим взглядом, она попятилась назад. И в этот миг почувствовала, что ее рука высвободилась.

– Беги, малышка, беги! – завопил Бенджамин Хаскелл; со злобным выражением лица он поднялся на ноги, подбросив вверх изумленного Дэниела Лыоиса. Пистолет упал между ними на пол.

Ри стояла как зачарованная, наблюдая за этим смертельным поединком. Не будь капитан так мертвецки пьян, исход поединка решился бы мгновенно, но он соображал еще туго, в то время как Дэниел Льюис отлично понимал, что жизнь его под угрозой и достаточно одной оплошности, чтобы наступила роковая развязка.

Ри пришла наконец в себя. Прежде чем броситься к двери, она оглянулась в последний раз. И тут произошло невероятное: капитан вдруг споткнулся, неловкий и неуклюжий. Льюис обежал вокруг него и подобрал с пола пистолет, прежде чем Бенджамин Хаскелл успел снова сжать его в своих медвежьих объятиях и переломать ему все кости. Зная, что в его распоряжении считанные секунды, Дэниел Лыоис перекатился по полу и разрядил пистолет прямо в грудь громадного капитана.

Ри уже не стала наблюдать, что будет дальше, и бросилась вверх по трапу, по пути выбив поднос из рук судового лекаря, который, покачиваясь, спускался вниз. Ри продолжала бежать, не останавливаясь и не обращая внимания на любопытные взгляды нескольких бездельничавших на палубе матросов. Ее окликнули; обращенные к ней слова тут же потонули в дружном хохоте, но она продолжала мчаться, на бегу слыша знакомый голос Лыоиса. Быстро сбежав по сходням, она со всех ног кинулась прочь от корабля, а за спиной у нее все слышался пронзительный голос:

– Убийца! Убийца! Ребята, она застрелила нашего капитана. Сто фунтов тому, кто поймает ее.

Ри перепрыгнула через бухту каната и споткнулась о несколько тяжелых бочонков. Она тут же вскочила, даже не успев ощутить, как болят ободранные коленки. Затем, не думая ни о чем, кроме того, где лучше спрятаться, поползла вдоль перевернутых шлюпок. Услышав топот приближающихся ног, Ри укрылась под приподнятой кормой одной из них и затаилась там в уже сгущающихся сумерках. Все ее мысли были об убийстве капитана Бенджамина Хаскелла, которое ознаменовало ее прибытие в Чарлз-Таун.

Данте Лейтон обвел взглядом переполненный зал таверны «Белые кони». Его светло-серые глаза задумчиво сощурились, остановившись на крупной фигуре в бархатном камзоле бордового цвета. Берти Мак-Кей – это был он, – оценивая хорошую шутку, хлопнул своего собутыльника по спине, и его сочный грудной смех стал распространяться по залу, как сильная рябь по поверхности пруда.

Прошло почти два месяца с тех пор, как они беседовали с глазу на глаз в его кабинете, и Берти Мак-Кей доказал, что верен своему слову, ибо, куда бы ни направлялся Данте, он повсюду чувствовал присутствие веселого капитана «Алии Жанны».

Куда бы он ни шел, за ним везде следовала тень, иногда длинная, иногда короткая, иногда округлая, иногда топкая. Казалось, что соглядатаев больше, чем крыс на причале, а их там было немало. На этот раз – уже не впервые – Данте заметил знакомую фигуру, которая маячила днем возле его дома. Этот человек сейчас оживленно беседовал с ухмыляющимся Берти Мак-Кеем.

– Похоже, он очень доволен собой, – заметил Аластер Марлоу, краешком глаза наблюдая за Берти Мак-Кеем. Вот уже несколько минут, ритмично двигая челюстями, он старался разжевать и проглотить кусок жесткой говядины.

– Думаю, что ему, так же как и нам, не терпится выйти в морс, – отозвался Дани – Его шпик скорее всего сообщил ему радостную новость, что «Морской дракон» запасается свежей водой и продуктами, чтобы отплыть в конце недели. Кёрби почти весь день провозился на борту. Вы же знаете, как он относится к своим обязанностям.

Аластер Марлоу поднял глаза к потолку.

– Упаси Бог, если кто-нибудь посмеет притронуться к чему-либо в капитанской каюте или сказать, что положил слишком острую приправу в тушеное мясо. Глупец горько пожалеет об этом.

Данте усмехнулся:

– Ямайка никогда не жалуется, никогда не отворачивается от остатков, которые ему дает Кёрби, чему тот, как я подозреваю, в глубине души радуется. Боюсь, однако, что мной Кёрби недоволен, потому что ожидал, что я вернусь на корабль и там поужинаю. – Данте посмотрел на тарелку с недоеденной говядиной и переваренными овощами, залитыми слишком жирным соусом. – Так мне, пожалуй, и следовало сделать, – заключил он, с кривой улыбкой отталкивая от себя неаппетитное блюдо.

– Капитан Лейтон? – послышался совсем рядом чей-то вежливый голос.

Данте, даже не поднимая глаз, узнал этот голос.

– Капитан Ллойд, – откликнулся он, с легкой улыбкой указывая на пустой стул. – Не выпьете ли вместе с нами?

– С удовольствием, , капитан, – не раздумывая, ответил сэр Морган Ллойд. – Я уже отчаялся найти свободное место, – сказал он, кладя на стол треуголку и усаживаясь. – Странно, как все места оказываются вдруг занятыми, когда входит офицер королевского флота. Красные мундиры теперь все реже и реже появляются поодиночке. Видимо, считают, что безопаснее ходить группами. – И как-то загадочно улыбаясь, он взял кружку ромового пунша. Подняв ее в знак приветствия, он сказал: – Благополучного вам плавания, капитан Лейтон.

Данте взял свою кружку, чтобы поддержать тост.

– Я уверен, что плавание окажется удачным. Иначе и быть не может, ведь весь город очень интересуется моими делами.

– Что поделаешь, капитан, – с кривой усмешкой ответил сэр Морган, – как вы знаете, ничто не остается тайной среди моряков. Что до меня, – добавил он, поблескивая улыбающимися голубыми глазами, – то я просто обязан знать о местопребывании капитанов и кораблей Чарлз-Тауна.

– Я не забыл об этом, капитан, – сказал Данте.

– Говорят, Берти Мак-Кей едва не разбил свое судно в проливе, – как бы вскользь заметил сэр Морган, пряча усмешку в углах красиво очерченных губ.

– В самом деле? – с мнимым удивлением спросил Данте. – Честно сказать, я думал, что он куда лучше знает свое дело. Конечно, мы все, бывает, сбиваемся с верного направления. – С этими словами Данте бросил быстрый взгляд на Аластера.

Сэр Морган Ллойд, разумеется, заметил этот обмен взглядами, и Данте знал, что он заметил. Следя за этим разговором, который напоминал тренировочный бой между двумя боксерами, Аластер Марлоу внутренне нервничал, ибо боялся сказать что-нибудь не то. Наблюдая за британским офицером, он убедился, что тот отнюдь не глуп. К тому же человек вполне симпатичный, хотя, конечно, не заслуживает доверия. Ведь он враг. То, что он дружески распивает с ним пунш, не помешает ему свято соблюдать присягу, и если Ллойд поймает «Морского дракона» с контрабандой, то, исполняя свой долг, задержит их, а в случае необходимости и потопит.

– А вы, сэр Морган? – вежливо спросил Данте. – Теперь, когда штормы вроде бы поутихли, вы тоже отправитесь в плавание?

– Я отплываю с утренним приливом, – сообщил сэр Морган. – Думаю, завтра немало судов снимутся с якоря.

– Стало быть, дел у вас будет предостаточно, сэр Морган, – как бы между прочим заметил Данте оглядывая зал с хаотично расставленными столами. Здесь собрались и капитаны, и члены их экипажей; все опустошали кружки и кубки с элем и ромом, накачиваясь французскими винами и мадерой. С низких закопченных потолочных балок свисало несколько судовых фонарей, озаряя своим золотистым мерцанием поблескивающую оловянную посуду. Бодро полыхающий камин наполнял теплом зал, гоня холод, проникавший с улицы каждый раз, когда открывалась дверь. В черном горшке варилось какое-то вкусное кушанье; его запах смешивался с ароматными запахами, доносившимися с кухни. Хозяин таверны, стоя за стойкой, наливал до краев кружку за кружкой из большого дубового бочонка. Зал наполняли громкие звуки смеха и пения, заглушая разговоры между отдельными людьми, которые, судя по их сердитым взглядам и приглушенным голосам, по всей вероятности, обсуждали политику.

– Еще по порции, капитан? – спросила аппетитная официантка. Перехватив взгляд Аластера Марлоу, устремленный на ее соблазнительные полные груди, едва прикрытые отделанным кружевами корсажем, она вызывающе ему подмигнула.

– Нет, спасибо, мне хватит, капитан, – отозвался сэр Морган Ллойд, когда Данте взглянул на него. – Но разрешите мне угостить вас и мистера Марлоу, – вызвался он в свой черед. – Я должен проследить, чтобы судно было как следует подготовлено к плаванию. Возможно, мы сможем пропустить бокал-другой, когда вы возвратитесь в Чарлз-Таун, ибо мне очень хотелось бы узнать, как пройдет это ваше плавание, капитан. Ходит слух, – как бы шутя заметил он, глядя на спокойного Данте Лейтона, – что вам придется иметь дело с целой сворой собак.

Данте улыбнулся, затем рассмеялся:

– Ничего не знаю ни о каких собаках, капитан. У меня есть только судовой кот.

– Вот почему я готов держать пари, что вы и ваш «Морской дракон» непременно одержите верх, – шутливо сказал сэр Морган. Однако по его сверкающим голубым глазам было видно, что настроен он серьезно. – Коты всегда выкручиваются из самых трудных положений. У них как будто по нескольку жизней. К тому же я люблю рассказы об интересных приключениях, а ваше плавание обещает быть именно таким, поэтому не забудьте обо мне, – предупредил он, беря со стола треуголку. Но едва попрощавшись и отойдя на пару шагов, он обернулся и с вызовом добавил: – Я был бы очень огорчен, если бы «Морской дракон» отправился на дно и мне так и не представилась бы возможность помериться с ним силами в честной схватке.

Данте насмешливо улыбнулся:

– Не бойтесь, я не разочарую вас, капитан. Ибо твердо намерен вернуться из Вест-Индии целым и невредимым. Но если нам в самом деле доведется помериться силами, я опасаюсь за «Портикулус», принадлежащий его величеству. Мне не хотелось бы вводить королевскую казну в большие убытки.

– Жду не дождусь, когда мы померяемся силами, капитан. – Улыбнувшись, сэр Морган Ллойд направился к двери. Его высокая фигура в голубом мундире прорезала себе широкий проход в тесно наполненном зале. Лицо оставалось непроницаемым, хотя он наверняка и слышал какие-то грубые шуточки в свой адрес. Висевшая у него на боку шпага явно сдерживала тех, кто, может быть, хотел бы перейти от слов к действиям.

– Почти ничто не ускользает от его внимания, – проворчал Аластер, наблюдая, как треуголка покидает таверну.

– Именно поэтому он не только еще жив сегодня, но даже и бросает им вызов. Но я отнюдь не уверен, что хотел бы помериться силами с кораблем его величества.

– Вы восхищаетесь этим человеком? – спросил Аластер, устремив взгляд на капитана, который у него самого вызывал восхищение.

– Да. Он делает свое дело наилучшим образом. Превосходный и к тому же безукоризненно честный капитан. Но я опасаюсь не того, что мы пустим его ко дну, – со странным блеском в глазах сказал Данте. – Я опасаюсь другого – что мы оба окажемся на дне. Мы с ним мыслим одинаково, поэтому наша стычка должна кончиться ничьей, если, конечно, кому-то из нас крупно не повезст либо, наоборот, крупно повезет.

– Выпьем-ка бренди, которое с такой щедростью заказал для нас капитан Ллойд, – провозгласил Данте, своей улыбкой заставляя бешено биться сердце официантки. – За нашего испанского марсового, – сказал Данте, поминая их недавнего благодетеля. Затем с дьявольской усмешкой выпил за Берти Мак-Кея, сидевшего в противоположной стороне зала. – За будущее, каково бы оно ни было!

Ри Клэр Доминик, высунувшись по плечи из укрытия, осторожно осмотрела пристань с ее торговыми складами и пакгаузами. Кругом высились нагромождения ящиков и бочек, которые могли служить неплохим убежищем.

Затем ее взгляд скользнул вдоль целого ряда мачт со свернутыми парусами. По всей длине пристани стояли бессчетные суда, одни – под загрузкой, тогда как другие разгружались. Судя по всему, никто не заметил, как она подползла под лодку. Никто не проявлял также особого интереса к группе людей, обыскивающих пристань в поисках беглой законтрактованной служанки, которая якобы пристрелила их капитана. Все торопились поскорее закончить свою работу и укрыться где-нибудь в тепле; к чужим заботам они, естественно, были равнодушны.

Ощущая на себе дыхание холодного морского ветра, Ри сунула замерзшие руки под меховую накидку. Услышав приближающиеся шаги, она поспешно юркнула вглубь. Кто-то раздраженно ударил ногой по шлюпке. v

– Проклятие! Она должна быть где-то здесь, поблизости. Не могла же она испариться! – пробурчал знакомый голос – голос Дэниела Льюиса.

– Может быть, она поскользнулась и упала в воду? Так было бы даже лучше для нас, – предположил кто-то.

– Я должен знать наверняка, – возразил Дэниел Лыоис. – Пока она жива, мне всегда будет грозить виселица. Она видела, как я застрелил капитана Хаскелла, а если девчонка в самом деле та, за кого себя выдает, ее рассказ будут готовы выслушать множество могущественных людей. Этого я ни за что не допущу. Если понадобится, задушу ее своими руками.

Ри представила себе, какая ненависть выражается сейчас на его лисьем лице.

– Пойдем-ка поищем вон там. – Голоса затихли, все ушли. Ри даже рискнула выглянуть и увидела, что двое из них остановили кривоногого человечка, который торопливо ковылял по причалу.

– Не пробегала ли тут белокурая девчонка? Она убила нашего капитана, и мы должны во что бы то ни стало ее отыскать. Беглая законтрактованная служанка, представьте себе, убила своего хозяина. Этого нельзя ей спустить, – донесся до убежища Ри Клэр голос Дэниела Льюиса.

– Некогда мне искать каких-то беглых служанок, – раздраженно ответил человечек. – Тут их тьма-тьмущая. Если хочешь знать мое мнение, от них одни только неприятности. – И он ускорил шаг. Ри из своего убежища могла отчетливо слышать его брюзжание.

– Да кто тебя спрашивает, ублюдок ты этакий! – завопил вслед человечку приятель Дэниела Льюиса. – А вон и наши ребята. Может, они ее увидели? – И эти двое пошли прочь.

Группа людей, ищущих беглянку, постепенно скрылась за одним из складов. Момент был решительный. Если они вернутся, подумала Ри, все пропало. Девушка вылезла из укрытия и стала красться мимо высокой груды бочек, когда навстречу ей через узкий проход кинулась собака, за пей другая. Ри отступила в сторону и вдруг оказалась на открытом пространстве. В тот же миг из-за бочек послышался ужасающий гвалт.

Не раздумывая, Ри бросилась бежать вверх по сходням, которые увидела перед собой. Через несколько мгновений она была уже на палубе и спряталась так, чтобы ее не было видно с пристани.

Как раз вовремя, потому что поблизости тут же загалдели голоса, среди которых она узнала несколько знакомых.

– Проклятие! Я перепачкал все свои башмаки в мелассе, – громко выругался кто-то.

– И я тоже, – подхватил другой. – Да не найдем мы эту проклятую девку! Она могла спрятаться где угодно. Мне надо очистить эту пакость с башмаков.

– Да ладно тебе, это была какая-то паршивая собака, – сказал Дэниел Льюис своим приятелям. – Мы еще не искали ее среди шлюпок.

– Искали, искали, ты что, не помнишь? – возразил кто-то. – Мы как раз только что там и были.

– Да, были, – насмешливо согласился Дэниел Лыоис, – но я что-то не видел, чтобы вы искали под шлюпками. А там очень неплохое местечко, чтобы спрятаться. Выходит, только я один и стараюсь. А ну, пошли все, – приказал он.

– Я сейчас вернусь, – сказал матрос, на ботинки которого налипла патока. – Вот только отчищусь и вернусь. А то ходить трудно.

Когда все направились к шлюпкам, Ри посмотрела на сходни и невольно отшатнулась, увидев, что на причале остались двое матросов, которые спокойно раскуривали свои трубки.

Ри села, на губах у нее затрепетал вздох отчаяния и усталости. От воды повеяло холодом, озноб пробрал ее. В небе, угрожая дождем, стали скапливаться серые тучи.

Ри с любопытством осмотрела, казалось, покинутый всеми корабль. Может быть, спуститься вниз, укрыться от дождя? Там она сможет дождаться, когда матросы, болтающие на причале, уйдут. Она уже так замерзла, что у нее застучали зубы.

Ри все еще обдумывала, как ей поступить, когда что-то пушистое потерлось о ее бедро. С испуганным криком она повернулась, пытаясь разглядеть, кто это подкрался к ней так незаметно.

– Что это? – насторожился один из матросов.

– Женщина? – отозвался другой.

– Да нет, верно, крыса пищала, пойманная собакой.

Ри поглядела вниз, на устремленный на нее светло-зеленый глаз, и грустно улыбнулась с облегчением. Она нерешительно протянула руку к большому рыжему коту. Когда кот коснулся ее руки холодным носом, она тихонько рассмеялась и почесала ему голову.

– Несешь свою вахту, кот? А есть ли еще кто-нибудь на борту? – спросила она заговорщицким шепотом. В ответ кот замяукал, явно чего-то требуя.

– Ах, ты голоден? Но можешь мне поверить, я гораздо голоднее, – сказала Ри, бросив взгляд на причал и убедившись, что двое матросов по-прежнему попыхивают трубками.

– Не знаю, как ты, но я... – начала Ри, ища глазами своего пушистого компаньона. Но он уже исчез. С разочарованным вздохом она настроилась на долгое ожидание. Кто знает, сколько еще часов могут простоять там эти двое.

Но кот не покинул ее. Через миг она услышала шарканье его лапок, затем мяуканье, на этот раз тихое, немного недовольное. Затем он вновь отошел от нее и остановился у трапа, ведущего вниз, в глубь корабля. Его мордочка выражала ожидание, он помахивал длинным хвостом и был явно раздражен ее непонятливостью.

– Значит, ты такой же голодный, как и я, – сказала Ри и поползла к нему на четвереньках. Накидка мешала ей двигаться, но когда на нее упала первая крупная капля дождя, она поползла быстрее и вслед за мяукающим котом спустилась по трапу. Кот, изъявляя очевидную досаду, стоял перед закрытой дверью.

Когда она в нерешительности остановилась, он стал, нетерпеливо мяукая, царапать дверь. Внутри было тихо, и она, хотя и неуверенно, все же решилась открыть дверь. Кот проскочил мимо псе в каюту с таким видом, точно она принадлежала ему.

Ри внимательно осмотрела полутемную каюту, отделанную панелями из красного дерева, обставленную хорошо отполированной мебелью.

Через кормовые окна Ри могла видеть, что дождь уже начался всерьез и море волнуется перед надвигающимся штормом.

Пока Ри раздумывала, что ей делать, она вдруг почуяла невероятно аппетитный запах. Ее ноздри раздувались, она была зачарована видом полосатой голубой салфетки, наброшенной на что-то стоящее на столе. Глотая слюну, обильно смочившую ее сухой рот, Ри робко протянула руку и сняла салфетку с тарелок.

В самом центре, на фарфоровом блюде, лежала толстая ножка индюшки. Облизнув губы, она почувствовала, что у нее мутится в глазах от слабости. Сосущее чувство голода толкнуло ее на воровство; преодолев все колебания, она дрожащей рукой схватила индюшачью пожку и стала жевать сочное мясо.

Она жадно глотала, торопясь насытиться, ибо целых два месяца была лишена сколь-нибудь полноценной еды.

За индюшкой последовали большой клин сыра, несколько ломтиков ветчины, свежеиспеченного хлеба и даже щедрая порция яблочного пирога. «Настоящее пиршество», – улыбаясь сказала себе Ри, наслаждаясь тем, что лежало на столе, так, словно ей принадлежала вся еда.

Но девушка ошибалась: пока она утоляла голод, рыжий кот, прижавшись к ней, громким мяуканьем выразил свое недовольство тем, что его ужин быстро исчезает.

– На тебе, – сказала Ри, подавая пару кусков мяса коту, который, все громче мяукая, вился вокруг ее ног. Он с видимым удовольствием расправился со своей частью добычи.

Утолив первоначальный голод, Ри принялась осматривать каюту, ища, чем бы запить сыр и хлеб, которые застряли у нее в горле. Заглянув в маленький шкафчик, она обнаружила там только свернутые карты и навигационное оборудование. В одном углу стоял сундук, но там вряд ли могло оказаться что-нибудь пригодное для питья, поэтому она не стала его открывать и подошла к стоявшему тут же в каюте поставцу. При виде надежно закрепленных в нем более десятка бутылок, ее лицо озарила ликующая улыбка. Не долго раздумывая, она выбрала самую запыленную бутылку в надежде, что уж этой-то никто не хватится.

Бережно, как дорогое сокровище, поставив ее на стол, она поудобнее устроилась в капитанском кресле и начала открывать пробку. Ей пришлось сильно поднапрячься, она провозилась почти целую минуту, но в конце концов пробка вылетела.

Поднеся стакан к горлышку, она решила наполнить его, но каково же было ее удивление, когда в стакан посыпался песок. Заглянув в узкое горлышко, Ри заметила, что внутри что-то лежит; своим тонким мизинцем она вытащила оттуда кусок скатанного пергамента. С любопытством развернула его и увидела красиво начерченную карту.

Надпись на карте была сделана на иностранном, очевидно испанском, языке. Буквы с изысканными завитками выглядели очень красиво, каждая из них походила на цветок. Углы были украшены изображениями тропических птиц, раковин и пальм. Изо рта одного безобразного чудища дул северо-восточный ветер, изо рта другого, столь же уродливого, дул юго-западный ветер. По высоким волнам с увенчанными пеной гребнями плыл раскрашенный корабль. Вокруг него резвились разные морские чудища. Среди беспорядочно разбросанных недалеко от материка островов был тщательно вырисован крест.

Некоторое время Ри с интересом смотрела на карту. Затем, по-прежнему ощущая сильную сухость в горле, она попробовала свернуть карту и засунуть ее обратно в бутылку. Но замерзшие пальцы не слушались, и трубочка получалась недостаточно узкой, чтобы пролезть в горлышко.

Услышав, как ей показалось, какой-то шум на палубе, она остановилась и прислушалась. Как будто бы ничего, кроме стука дождевых струй. Она оставила в покое так и не свернутый пергамент, поклявшись в глубине души, что обязательно водворит карту на прежнее место, даже если на это уйдет весь день. Выбрав другую бутылку, она поглядела ее на просвет, чтобы убедиться, что в ней действительно вино. Да, это вино. Откупорив бутылку, она налила себе щедрую порцию темно-красного вина. Осушив половину бутылки, Ри почувствовала, как по телу стало разливаться приятное тепло, и начала пить более мелкими глотками, понемногу.

Затем девушка подошла к большим квадратным кормовым окнам и опустилась на низкое сиденье под ними. Оттуда она поглядывала на угрюмые воды бухты, время от времени смахивая слезы, повисшие на кончиках ее ресниц. Ища утешения, она машинально протянула руку к висевшему у нее на шее медальону, единственному теперь соединяющему звену между ней и семьей. Всю эту долгую поездку медальон постоянно напоминал ей, что она леди Ри Клэр Доминик и что ее домом остается Камарей. Она ничего не говорила о медальоне даже Элис. Знала, что может доверить подруге эту тайну, хотя во мраке трюма и нельзя было разглядеть его содержимое, и все же не хотела делиться самым сокровенным. Ибо в медальоне хранились миниатюрные портреты герцога и герцогини Камарейских.

Но медальон исчез. Тщетно пыталась Ри нащупать его. Она застонала, поняв, что скорее всего потеряла медальон во время схватки с Дэниелом Льюисом или когда бегала по пристани.

Всхлипнув, Ри свернулась клубочком. При мысли о том, что она потеряла, даже не зная, вернется ли когда-нибудь в Камарей, она не смогла сдержать слезы, хлынувшие из ее глаз обильным потоком. Подумала она и о судьбе Элис, чьи крики о помощи все еще продолжали звучать в ее ушах. Она обещала взять ее с собой в Камарей, но так и не выполнила своего обещания, как не выполнил своего обещания и Бенджамин Хаскелл. Но в конце концов, вспомнила Ри, ощущая онемение во всем теле, он отдал ради нее свою жизнь, а на это способны не многие... Но жертва была тщетная, ибо, если Дэниел Лыоис прав, весь Чарлз-Таун будет верить, что именно она убила капитана «Лондонской леди».

Продолжая плакать, Ри остро ощутила всю безысходность своего положения. Боже, как она устала! Единственное ее желание – вернуться домой. Но тут вдруг что-то прикоснулось к ее бедру, и, разомкнув слипающиеся веки, она увидела светло-зеленый глаз большого кота. Она подняла его на колени, и он стал с успокаивающим мурлыканьем, убрав когти, поглаживать ее лапами, а она уткнулась лицом в его теплый мягкий мех...

Выпитое вино и легкое покачивание судна постепенно убаюкали Ри: ей снилось, будто она где-то на холмах, близ Камарся.

В тот вечер Данте Лейтон вернулся на корабль поздно. Выпив вино, которым их угостил сэр Морган Ллойд, они с Аластером покинули таверну «Белые кони» и посетили еще несколько других – где-то перебрасывались в карты, где-то играли в кости. Между тем на горизонте уже поднималась полная луна. К тому времени, когда Аластер и Данте оставили последнюю таверну, луна уже парила высоко в ясном ночном небе. Задолго до этого последние тучи ушли в сторону материка...

«Какой свежий воздух, бодрит, что твой ромовый пунш», – думал Аластер, когда они шли через пустынный город. Они уже давно отпустили свой наемный экипаж, Аластер с удовольствием разминал ноги, когда Данте вдруг остановил проезжавший мимо другой экипаж. Как только они закрыли за собой дверцу, Данте приказал кучеру ехать побыстрее.

– Какого дьявола, капитан... – начал было Аластер, и тут его отбросило на спинку сиденья, а его шляпа полетела на пол.

Но капитан даже не слышал его слов. Глядя из окна, он увидел, что преследовавшая их весь вечер тень бросилась вслед за экипажем. Откинувшись на кожаные подушки, Данте разразился смехом.

– Думаю, что такого бурного вечера, как нынешний, у него не было много лет. Навряд ли Берти возместит ему все траты.

Аластер нахмурился:

– О ком вы говорите, капитан?

– Об одном из шпионов Берти. Они наблюдают за мной вот уже два месяца. Ну я и подумал, не отыграться ли мне на них сегодня, – объяснил Данте.

– И когда мы только выберемся из этого проклятого Чарлз-Тауна! Ожидание хуже, чем самое опасное плавание. Я рад, что ваши ребра срослись, а «Морской дракон» оснащен заново, потому что просто не выдержу еще одной недели пребывания среди здешних горожан. У меня никогда не было столько друзей и случайных знакомых, готовых угостить меня вином, не говоря уже о прочем, – презрительно обронил Аластер, вспоминая, что накануне одна наглая женщина открыто навязывалась ему. А ведь это была жена капитана, который часто с ними ужинал. Аластер озадаченно покачал головой, думая о людях, которые ни перед чем не останавливаются, лишь бы заполучить жег лаемое...

Данте улыбкой выразил ему свое сочувствие.

– Жаль, что вы не приняли ее предложения, – сказал он.

В тусклом мерцании фонаря Аластер посмотрел на капитана.

– А вы почему не приняли? – спросил он. Данте рассмеялся.

– Я подозреваю, что это была ловушка, подстроенная ее мужем, – объяснил он. – Во всяком случае, она мне совершенно не поправилась... Я вылезу здесь, – сказал он, постучав по крыше. Выходя, он, ухмыляясь, добавил: – Выше голову, Аластер. Если не случится ничего непредвиденного, послезавтра «Морской дракон» будет готов к выходу в море.

– Хорошо, капитан, – с широкой, довольной улыбкой ответил Аластер. При одной мысли о том, что он скоро покинет Чарлз-Таун с его удушающей атмосферой, у него сразу поднялось настроение. И, довольно вздохнув, он продолжил путь к своему жилищу.

Когда Данте вошел в свой безмолвный дом, лишь одна-единственная свеча горела в стенном канделябре; ее слабый свет едва достигал первой ступени ведущей наверх лестницы. Он снял чулки, развязал кружевной шарф, свисавший на кожаный жилет. Широко зевая, вошел в спальню. Увидев, что в камине ярко полыхает огонь, он подумал о том, какое сокровище его маленький заботливый стюард Хаустон Кёрби.

Данте уже хотел было скользнуть под аккуратно застеленное одеяло, когда вдруг с изумлением увидел темную голову на подушке и чуть видимые обнаженные плечи.

Когда, подойдя ближе, он начал рассматривать незваную гостью, в его сердце медленно разгорелся гнев. Его раздражал душный запах духов и вина, раздражал вид разбросанных по одеялу и ковру карт, крошек хлеба на простынях. Он с отвращением констатировал, что его спальня походит на комнату публичного дома.

– Хелен, Хелен, вставай! С меня достаточно твоих игр, – резко произнес Данте, обращаясь к женщине, лежавшей в его постели.

Хелен ничего не ответила. С нетерпеливым вздохом Данте нагнулся к ней и потряс за плечо, но, услышав легкое похрапывание, отошел, предпочитая, чтобы она продолжала почивать в объятиях Морфея. Он посмотрел на полупустой хрустальный бокал и початую бутылку мадеры, стоявшие на прикроватном столике. На другом столике лежало несколько тарелок с недоеденной едой, а на стуле возле двери валялись беспорядочной грудой сброшенные одежды.

Данте еще раз взглянул на уютно горящее пламя, на нагую женщину, крепко спящую в его постели, на поднос с остывшей сдой, и его губы скривила злорадная усмешка. Нет, Хелен не удастся соблазнить его. Она так и не дождется своего – теперь уже бывшего – возлюбленного. В томительном ожидании она выпила почти целую бутылку мадеры и, как могла, развлекалась его картами, прежде чем вино и тепло погрузили ее в спокойный сон.

С приглушенным проклятием на губах Данте повернулся спиной к постели и Хелен Джордан. Мгновение спустя он вышел, со сдерживаемой силой захлопнув за собой дверь.

Данте неторопливо спустился по той же лестнице, по которой раньше поднимался, по не стал выходить из парадного, а повернул в кухню, находившуюся в задней части дома.

– Я подумал, что ты здесь, – сказал Данте маленькому стюарду, сидевшему за большим, хорошо выскобленным столом в самом центре кухни. В руках Кёрби держал чашку с дымящимся кофе.

Стюард поднял глаза на капитана, и на его обветренном лице появилось одобрительное выражение.

– Я так и думал, что вы сейчас придете. Следил, чтобы ваш кофе не остыл, – произнес он спокойным тоном, встал и протянул капитану чашку, до краев наполненную горячим напитком.

– Ты слишком уверен во мне, Кёрби, – сухо ответил Данте, принимая чашку. Он не испытывал; особой радости от сознания, что его поступки столь предсказуемы.

Кёрби фыркнул.

– Просто я принимал желаемое за действительное, – признался он. – Подумал, что, если я налью кофе, тут-то вы как раз и объявитесь. Вам еще никогда не приходилось выбирать между моим кофе и этой бесстыжей женщиной.

– Если уж ты заговорил о ней... – начал Данте, но Кёрби перебил его насмешливым сопением.

– Теперь, когда эта женщина прослышала про ваш титул, ее уже не остановишь. Нюх, как у ищейки. Надо починить запор на калитке, – сказал он, качая своей седеющей головой.

– Но ведь не сама же она растопила камин и приготовила себе ужин? – спросил Данте, допив кофе.

– Не сама, – подтвердил Кёрби, – но если бы она попросила меня помочь ей раздеться, я бы отказался. Надо иметь свою гордость, – добавил он, посмотрев в упор на капитана. – Это уж ваше дело, брать или нет молодую мадам на борт. А мне она, пожалуй, надрала бы уши, – подумав, добавил он. – Просто задавила бы меня.

Данте усмехнулся, наблюдая, как его стюард прополаскивает чашки, а затем ворошит остывающие угли в очаге.

– Остаток этой ночи я проведу на «Морском драконе».

– Я так и думал. Зачем вам компрометировать себя с молодой мадам, хотя она, видать, и надеется опять приворожить вас своими хорошенькими глазками, – сказал Кёрби с явным презрением к подобным хитростям.

– Наверное, и ты последуешь за мной? – обернувшись возле двери, спросил Данте с загадочным выражением лица.

Брови Кёрби взметнулись вверх.

– Последую, и как можно скорее, милорд. Не останусь же я здесь, в доме, с этой волчицей, – выразительно заявил он. – Мне только надо собрать кое-какие вещички. Представляю себе, в каком бешенстве проснется молодая мадам в пустой кровати, в пустом доме. Да ее впору будет связывать, – предположил он. – Не хотел бы я оказаться рядом.

– Конечно. Значит, увидимся на борту «Морского дракона», – сказал Данте и тихо вышел из дома, оставив стюарда прибираться на кухне.

Данте быстро шагал по безлюдным улицам, направляясь к пристани. Он глубоко вдыхал влажный воздух, и голова прояснялась от свежей прохлады. Подойдя к узкому проходу между двумя домами, он услышал позади себя чьи-то шаги. Укрывшись в тени одного из домов, он замер в ожидании. Шаги позади убыстрились. Когда они были уже совсем близко, Данте, выйдя из тени, преградил путь человеку, преследовавшему его весь вечер.

Человек этот уже не имел возможности избежать столкновения с капитаном; не было у него и времени угадать намерения Данте, ибо в следующий же миг в его подбородок врезался тяжелый кулак. Опрокинувшись, шпион упал в сточную канаву; лежа в ней, он наблюдал, как исчезает во тьме высокая фигура.

– Кто идет? – выкрикнул ночной вахтенный, когда Данте Лейтон поднялся на корабль. Он скорее угрожал, чем спрашивал.

– Это я, капитан Лейтон, Веббер, – отозвался Данте, довольный бдительностью молодого человека, ибо не хотел видеть никого постороннего на борту «Морского дракона».

– А, сэр капитан. – В голосе молодого человека прозвучало явное облегчение и в то же время разочарование тем, что не случилось ничего такого, что позволило бы ему проявить себя. Слишком спокойно проходившая вахта нагоняла на него скуку. – Не знал, что вы возвратитесь на судно, капитан. Здесь только я да еще, наверное, Ямайка. Правда, я не видел его много часов и сомневаюсь, тут ли он. Но мистер Кёрби сказал, что он будет ночевать на корабле. Если не ударится в загул, – добавил Веббер с одобрительной усмешкой.

– Стало быть, все спокойно? – спросил Данте.

– Да, капитан. И в предыдущую вахту вроде бы тоже. Бейкср сказал, что на пристани была какая-то суматоха. Он сходил туда, чтобы выяснить, в чем дело. Кажется, разбились бочки с мелассой или какие-то пьяные матросы учинили скандал.

– Очень хорошо, Веббер. Скоро должен прийти и Кёрби. Не прими его за постороннего, – предупредил вахтенного Данте, прежде чем отправиться к себе в каюту.

В каюте было темно, капитан высек огонь и зажег фонарь, висевший над столом.

Он был неприятно удивлен беспорядком, царившим на столе, где была небрежно развернута карта, которую настойчиво искали полгорода; по ее поверхности были рассыпаны хлебные крошки. Впечатление создавалось такое, будто карта имеет не большую ценность, чем недоеденная индюшачья лапка или кусок сыра.

Данте услышал негромкий вздох и, не веря своим глазам, увидел, что Ямайка, свернувшись в клубок, спит на коленях у какой-то фигурки в накидке, пристроившейся на сиденье у кормовых окоп. Открыв свой глаз, кот внимательно наблюдал за тихо приближающимся капитаном. Будучи котом умным, с хорошо развитым инстинктом самосохранения, он уловил недружелюбное настроение хозяина и почел за благо спрятаться под столом.

Разбуженная бегством кота, Ри разомкнула веки и увидела над собой высокого худого незнакомца, смотревшего на нее самыми холодными и светлыми глазами, какие ей когда-либо доводилось видеть.

Данте почувствовал, как в нем все сильнее разгорается гнев. Неужели его никогда не оставят в покое эти шакалы, эти пролазы? Какими только способами не пытались они выманить у него эту проклятую карту! В ход пускали вымогательство, крючкотворство, пресмыкательство, были и попытки соблазнить его, применяли всевозможные уловки – и все без успеха.

Так что вряд ли стоит удивляться, что сделано еше одно покушение на драгоценную карту, хотя никто еще не смел так дерзко и нагло являться прямо к нему, на борт «Морского дракона».

Данте продолжал внимательно рассматривать Ри, как если бы она была диковинным существом с непонятными намерениями Эта девица наверняка только прикидывается, будто испуыпа, нужна большая смелость, чтобы проникнуть в столь заповедное место, как капитанская каюта.

– Жаль, конечно, но... – пробормотал он без малейшего сожаления, ибо его терпение было на исходе. Сколько можно нянчиться с этой обманщицей!

– Кто вы такой? – спросила маленькая проныра, как будто оспаривая его право находиться на борту «Морского дракона».

– Кто такой я?– недоверчиво переспросил Данте. – А сама-то ты кто? – спросил он, стараясь не выдать обуревающую его ярость. И прежде чем Ри догадалась, что он собирается сделать, Данте грубо схватил ее за узкие плечики и поднял в воздух.

Какая она худенькая и маленькая, подумал он, не ощущая никакой тяжести. Девица оказалась куда моложе, чем он подумал, но это не охладило его гнева и не уменьшило его презрения к ней. Такие вот оборванки учатся плутовству сызмала; эти маленькие ручки вытаскивают кошельки с не меньшей ловкостью, чем куда более опытные руки.

Ри ожесточенно брыкалась. Данте мысленно чертыхнулся, когда одна ее нога угодила ему в пах, вблизи самого болезненного для мужчин места.

Когда Ри увидела, что в глазах незнакомца вспыхнула ярость, она с замирающим сердцем поняла, что каким-то непонятным образом настроила его против себя. Ах, если бы она могла объяснить ему, в каком отчаянном положении находится! Убедить его, что никакая она не обманщица, может быть, даже заручиться его помощью. Ведь ничто не мешает ему поверить ей, с надеждой подумала она.

– Пожалуйста, помогите мне. Я в большой беде... – начала она, но он резко засмеялся, так и не дав ей договорить.

– Да, ты и впрямь в большой беде, – ответил Данте.

– Но я... я могу все объяснить, честное слово, – вновь заговорила Ри.

– В самом деле можешь? Ты уж извини меня, но я очень сомневаюсь. Но попробовать ты можешь. Интересно послушать. Ну, я жду. Выкладывай что хотела, да побыстрее. Думаю, ты хорошо отрепетировала свой рассказ. Честно сказать, я разочарован, ибо предполагал, что мы все же померяемся силой ума, хотя, конечно, такое соревнование было бы неравным, – поддразнивающим тоном произнес Данте, прищурив свои серые глаза, словно пытаясь угадать, какой следующий ход она сделает. Поставив ее на пол, он убрал свои могучие, со стальными бицепсами руки.

Ри потерла болезненно ноющие предплечья, по которым вновь запульсировала кровь. Она онемела, не в силах понять, чем вызвана подобная враждебность по отношению к ней. Когда глаза их встретились, она поняла по презрительной усмешке на лице незнакомца, что, как бы ни старалась, он уже не переменит своего мнения о ней, и тяжело вздохнула. Ее плечи понуро опустились. Сесть бы сейчас и собраться с мыслями...

Но ненавистный голос зазвучал снова:

– Не находишь подходящих слов, милочка? Я могу освежить твою память, – вызвался он с усмешкой, не предвещающей ничего хорошего. – Я отлично понимаю, почему ты в таком замешательстве. Есть несколько объяснений, почему ты изволила пожаловать на борт «Морского дракона». Думаю, что тебя привлекло не обаяние капитана, а другие, куда более важные причины. Совсем недавно я получил унизительный урок...

Капитан, смутным эхом отдалось в уме Ри. Нечего и рассчитывать, что он поверит ей, а не Дэниелу Льюису, который распространяет заведомую ложь об убийстве своего капитана. Поэтому-то, вероятно, он и относится к ней так подозрительно. Должно быть, слышал выдвигаемое против нее обвинение и намерен отвести ее на борт «Лондонской леди». В растущей панике Ри осознала, что в этом случае у нее не будет никакой возможности рассказать правду.

– А теперь, – продолжал капитан, – вернемся к первому объяснению, наиболее простому из двух возможных. Скорее всего ты слышала, пока бродила по пристани, что у меня есть карта, где отмечено местонахождение потонувшего корабля с сокровищами, и решила сама взглянуть на эту карту. Заманчиво было бы и продать ее тому, кто выложит за нее побольше денег. Правда? – как бы вскользь спросил он. – На этом деле можно было бы нажить целое состояние. Но я преждевременно вернулся на борт «Морского дракона», и это, к сожалению, сорвало твой замысел. За то, что я здесь оказался, мне, видимо, следует благодарить одну молодую особу.

Ри смотрела на него как на помешанного, ибо все, что он говорил, казалось ей совершенно бессмысленным.

– Не знаю, о чем вы говорите, – нервно произнесла она, опасаясь, что имеет дело с безумцем.'– Отпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду вас беспокоить.

– Ну уж нет, нам еще многое надо обсудить, не так ли? – сказал он вселяющим страх тоном, и глаза его заблестели насмешливой злобой.

Взглянув на его правильное, словно изваянное лицо, Ри вздрогнула: ей казалось, будто это сам дьявол зыркает на нее своими светло-серыми глазами.

– Если обо мне рассказывают что-то плохое, то это неправда, я ни в чем не виновата. Вы говорите, что вы капитан этого судна, но я не знаю, кто вы такой. Во всяком случае, у вас нет никакого права обращаться со мной так грубо. Да, я не должна была подниматься на ваш корабль. Поэтому отведите меня к здешним властям, я требую этого! – вызывающе проговорила Ри, думая, что иметь дело с властями все же предпочтительнее, чем с этим безумцем.

– Мне понятно, чего ты добиваешься, – сказал Данте с сарказмом. – Если бы я повел тебя в тюрьму, твои сообщники обложили бы меня со всех сторон и, по всей вероятности, кто-нибудь засадил бы мне нож в спину. Думаю, ты работаешь с бандой мелких воров; они-то и устроили сегодня какую-то суматоху на пристани, чтобы, пользуясь удобным случаем, ты могла забраться ко мне в каюту и выкрасть карту.

Эти слова и постоянные упоминания о карте, где якобы отмечено местоположение корабля с сокровищами, встревожили Ри, она нахмурилась. Бессознательно скользнув взглядом по развернутой на столе карте, она с чувством вины вспомнила о съеденной индюшачьей ножке.

– Я не испортила вашей карты, поэтому вы зря на меня сердитесь, – возразила она, чувствуя, что и ее тоже захлестывает гнев, – а вино я выпила потому, что хотела пить, – сказала она, никак не ожидая, что в ответ последует взрыв недоверчивого смеха.

– Ах, ты хотела пить? – с издевкой спросил он. – На тебя, видите ли, напала жажда? – Он снова захохотал. От его светло-серых глаз, естественно, не ускользнуло, как убого она выглядит в истрепанной за долгий рейс одежде. – Тебе следовало хотя бы сполоснуть водой лицо и руки, милашка. – Со странным блеском в глазах он протянул руку к пряди волос, спадавшей на ее плечо. Прядь была грязная, сальная, и его лицо выразило брезгливость.

Ри выдернула из его руки свои волосы; вся красная от унижения смотрела она на этого ухмыляющегося дьявола.

– Я ничего не знаю о вашей карте. А к вам на корабль попала только потому, что была сильно напугана, другой причины нет. Ужасно сожалею, что так поступила, вы уж простите меня. – Ее голос дрожал от гнева и уязвленной гордости. – Для меня совершенно все равно – что ваш корабль, что какой-нибудь другой, – добавила она, ис сознавая, что ее слова могут быть оскорбительны для капитана.

– Никакой разницы, верно? – съязвил Данте Лейтон. – Но ты ничего не сказала о капитане. Он тоже похож на всех других людей? – Теперь его голос был полон приторной вежливости. – И тут мы подходим ко второму объяснению, моя дорогая. В этом случае от тебя требуется некоторое самопожертвование. Конечно, ты слышала о моем титуле? – упомянул он как бы вскользь, но с настороженностью в глазах, которая противоречила его мнимо равнодушному тону. – Какое влечение испытывают ко мне все местные юбки, начиная от хорошо воспитанных леди с безупречной репутацией и кончая безымянными шлюхами! Я еще никогда не пользовался такой популярностью, – сказал Данте, кривя губы с презрением, неизвестно кому адресованным. – А уж какая я желанная добыча для такой грязной уличной попрошайки, как ты, и говорить нечего, – заметил он с нескрываемым бессердечием. – Тем более что титулованные джентльмены – большая редкость по эту сторону Атлантики. А вообще-то, – сухо проронил Данте, – просто жаль, что живой человек из плоти и крови должен носить какой-то титул. Однако, если уж ты набиваешься ко мне в любовницы, тебе придется терпеливо сносить мое присутствие. Или же, – присовокупил он, насмешливо выгнув брови, – ты и в самом деле наслаждаешься обществом мужчины – если цена тебя устраивает?

Ри почувствовала, что ее лицо заливает багрянец сгыда и замешательства, ибо еще никогда в жизни она не слышала по своему адресу таких оскорбительных замечаний, не испытывала такого откровенного пренебрежения.

– Да, конечно, – вновь заговорил Данте, наслаждаясь ее очевидным смятением, – должен предупредить тебя, милашка, что большинство моих знакомых, титулованных джентльменов, к которым отношусь и я, жалкие бедняки. И часто под влиянием несчастливых обстоятельств вынуждены подобно тебе заниматься унизительным ремеслом, иными словами, продаются тому, кто им больше заплатит. Просто позор, до чего доводит их необходимость прилично одеваться. Если моя жизнь волей судьбы не переменится к лучшему, я должен буду жениться на какой-нибудь наследнице, может быть, даже дочери герцога. Это позволит мне осуществить мои честолюбивые замыслы, хотя скорее всего моя будущая избранница окажется страхолюдиной. Так уж обычно бывает: чем богаче и влиятельнее семья, к которой принадлежит наследница, тем непривлекательнее ее внешность. Поэтому им приходится покупать тех, кто им нужен, – заключил Данте с язвительной усмешкой. – Этим-то и пользуются такие люди, как я и ты.

Когда Данте заметил, как побледнели ее щеки, его глаза удовлетворенно просияли. Но он никак не ожидал, что с ее дрожащих губ польется поток исполненных едкой насмешки слов.

– Вы льстите себе, милорд, – заговорила Ри таким дерзким голосом, что даже надменный, полный уверенности в себе капитан «Морского дракона» был ошеломлен. – Если, конечно, вы в самом деле тот, за кого себя выдаете, я сочла бы это весьма прискорбным обстоятельством. Конечно, титулы покупаются, если устраивает цена, – сказала она, перефразируя его собственные оскорбительные слова. Несмотря на столь короткое знакомство, она позволила себе сомневаться в его аристократическом происхождении. – Вы, сэр, даже презрения недостойны. Не заслуживаете даже того, чтобы вхтяться в одной луже вместе со свиньями.

Ри полагала, что своими словами нанесла смертельный удар по самолюбию этого человека, который внушал ей нестерпимое отвращение, но она не знала противника. Данте Лейтон был не из тех, над кем могла взять вверх какая-то подзаборная, как он считал, шлюшонка.

– Вы отличная лицедейка, – сделал ей сомнительный комплимент Данте. Его взгляд выражал, однако, не восхищение, а открытую враждебность. К его удивлению, это презренное существо вело себя не так, как он ожидал. – Вам бы выступать на подмостках «Друри-Лейн»... Должен признаться, что в вас все же есть какая-то загадка. Любопытно знать, где вы выучились выражаться так изысканно? Может быть, были кухаркой или личной служанкой миледи? – тихо спросил он и вдруг неожиданно крепко схватил Ри за подбородок и стал рассматривать ее лицо с пристальностью, которая вызвала у нее смятение. Вырваться она не могла, оставалось только как можно смелее выдерживать взгляд этих ничего не упускающих светло-серых глаз.

Данте между тем испытывал странное ощущение дежа-вю. В его памяти всплыл образ другой женщины с такими же необычными фиалковыми глазами. С неожиданным чувством утраты он вспомнил, как давно это было. В тот год в Лондоне он был еще так молод и простодушен. Только глупый идеалист мог положиться на кого-то, кроме себя. До сих пор он, казалось, ощущал во рту горечь предательства, измены.

Воспоминание о фиалковых глазах с излишней живостью пробудило в его душе все еще окончательно не угасшие сожаления.

Есть какая-то ирония в том, что одно воспоминание об этой женщине вновь разжигает в его душе былую ненависть. А ведь он даже имени ее не знает; они только случайно обменялись взглядами, на какой-то миг соприкоснулись душами, вот и все. Но молодой человек тогда почувствовал, что она – воплощение его мечты. И память его сохранила ее образ во всей его чистоте, хотя все остальное оказалось оскверненным.

Эта безымянная женщина присутствовала в его жизни всего лишь один вечер, но он до сих пор продолжал думать о пей и о том, как сложилась ее жизнь. Она была его ровесницей, может быть, чуть моложе. В тот год она впервые выехала в лондонский свет, родители наверняка были горды своей прекрасной дочерью и надеялись, что ее ждет блистательный брак.

Но она не смешивалась с толпой, стояла в стороне, отчужденная и даже как будто исполненная презрения ко всему окружающему. Держалась прямо, с чуть заметным гордым наклоном головы. Казалось, бросала всем вызов. Что-то в ее осанке напоминало ему стоящее перед ним молодое существо... Одна была в шелках, другая – в каких-то обносках, одна была темноволосая, другая – блондинка. И все же в них было что-то общее. И это общее заключалось не только в чувстве достоинства, которым обладали обе.

Данте тряхнул головой, стараясь освободиться от цепких воспоминаний. Может быть, все это лишь игра воображения совсем еще незрелого юноши? Скорее всего его идеал вышел замуж за какого-нибудь богатого джентльмена с пышным титулом и превратился в откормленную матрону, которая заботится лишь о своих детях да еще о том, что заказать поварихе на ужин: баранью ногу с каперсами или отварную говядину и пудинг.

Когда Данте размышлял о судьбе своего идеала, его и без того мрачное лицо искривила гримаса отвращения. Неверно истолковав эту гримасу, Ри Клэр решила, что его отвращение к ней все усугубляется, и ее переполнило – разумное или неразумное, она не задумывалась – желание любой ценой отделаться от своего мучителя. Даже не подумав, к каким последствиям может привести ее поступок, она обежала капитана «Морского дракона» и схватила все еще лежавшую на столе карту.

Данте не поверил своим глазам, когда увидел, что она поднесла карту к горящему фонарю, который он по рассеянности забыл прикрыть стеклянным колпаком.

– Она сразу же сгорит дотла, – предостерегла его Ри, когда он шагнул по направлению к ней. Стальной блеск в его глазах внушал ей больший страх, чем она когда-либо испытывала в присутствии Дэниела Льюиса. – Отпустите меня, капитан. Или, клянусь, я сожгу эту карту, которой вы, видимо, так дорожите.

Данте Лейтон прикинул расстояние между собой и его незваной гостьей, хорошо зная, что пергамент вспыхнет сразу же при малейшем соприкосновении с огнем.

– Не пробуйте отнять карту, капитан, – предупредила девушка, угадав его намерение по неестественно неподвижной позе. – Вы говорите загадками, капитан, но я буду с вами совершенно откровенна. Позвольте мне покинуть ваш корабль, и я верну вам вашу карту целой и невредимой... В противном случае... – Она не договорила, но сомневаться в исполнении ее угрозы не приходилось, ибо она поднесла бесценную карту так близко к лампе, что ее края стали, чернея, заворачиваться.

К счастью для Данте Лейтона, всего экипажа «Морского дракона» и для самой Ри Клэр, какой-то шум отвлек внимание похищенной дочери герцога Камарейского, которая была в полном отчаянии и отнюдь не блефовала.

Этим моментом и воспользовался Данте Лейтон. Ри вскрикнула от боли, когда ее кисть с неумолимой силой стиснули пальцы капитана. Ей пришлось выпустить карту, которая медленно упала в сторону, где и осталась лежать, забытая обеими враждующими сторонами.

– Предупреждаю тебя, – негромким зловещим голосом отчеканил Данте, – никогда больше не смей мне угрожать.

– Если бы вы проявили благоразумие и выслушали меня, вместо того чтобы вести себя как разъяренный бык, – с трудом выговорила Ри, – ничего подобного бы не случилось.

По-ее барабанным перепонкам болезненно ударил суровый смех Данте, и она поспешила отвернуть покрасневшее лицо. Он все еще продолжал ее держать, вынуждая смотреть ему прямо в глаза.

– До чего же ты наглая, даром, что мала собой. Напрасно ты притворяешься обиженной, это тебе не поможет. Море начинает волноваться, моя милая, и тебе не мешает убавить паруса, – предупредил он, уже предвкушая удовольствие от исполнения замысла, зародившегося.в его уме. – Стало быть, тебе наплевать на меня? Ты считаешь меня менее цивилизованным, чем ты сама? – спросил он, и Ри почувствовала, что он сильно задет ее опрометчивыми словами.

Данте Лейтон, капитан «Морского дракона», маркиз Джакоби, хозяин Мердрако, усмехнулся.

– И что же ты ожидала найти на борту моего судна, куда так смело поднялась, детка? – спросил он и сам же ответил на свой вопрос: – Титулованного джентльмена? Может быть, маркиза? – Данте с притворным сожалением покачал головой, и его улыбка стала еще шире. – Как, должно быть, ты была разочарована в своих сладких надеждах на будущее богатство, когда увидела меня! Ты, без сомнения, рассчитывала найти здесь надушенного аристократа, который целовал бы тебе ручку и рассуждал о достоинствах последней моды. К несчастью, ты жестоко просчиталась, сама видишь, что я отнюдь не белокожий денди в шелках. Тебе приходится иметь дело с капитаном «Морского дракона», а не с холеным маркизом, так-то вот, моя милая. Конечно, его нельзя назвать джентльменом, хотя он и моется регулярно в отличие от твоих поклонников. Ри недоуменно заморгала.

– Что вы за несносный человек?! Кто бы вы ни были, маркиз, как вы пытаетесь мне внушить, или просто жестянщик, я еще никогда в жизни не видела такого вульгарного и грубого человека.

– Неплохо сыграно, милашка. Я под сильным впечатлением того, как правдоподобно ты изобразила презрение. Совсем неплохо сыграно. Вот только вопрос, каким образом ты очутилась в моей каюте. Сделай такое одолжение, объясни.

Данте бросил взгляд на все еще валявшуюся на полу карту.

– Поскольку карта не похищена, я должен сделать вывод, что ты прокралась на мой корабль не за ней. Вероятно, ты просто хотела со мной познакомиться. Может быть, вообразила, что в любовных делах маркиз превосходит ранее известных тебе мужчин. Уверяю тебя, за исключением некоторых моих личных предпочтений я ничем не отличаюсь от других мужчин.

Данте внимательно оглядел девушку, с отвращением отмстив ее сбившиеся волосы и грязную одежду, и подумал, что ей не больше четырнадцати-пятнадцати лет. Не исключено, что она и постарше, но худоба мешает с точностью определить ее возраст. Одно несомненно: ей достаточно лет, чтобы отвечать за свои поступки. Девчонке надо преподать урок, чтобы она запомнила, решил Данте. В этот вечер он был не в настроении проявлять снисходительность к кому .бы то ни было. К тому же он не мог не думать, что, будь у нее припрятан пистолет, он валялся бы сейчас у ее ног в красивых, хотя и поношенных туфельках.

– Итак, милашка, ты хочешь познакомиться со мной поближе? – предположил Данте, в задумчивости сузив серые глаза так, что они превратились в две сверкающие серебряные полосочки. —

К сожалению, до сих пор ты не возбудила во мне никаких чувств, кроме любопытства. Если хочешь преуспеть в осуществлении своего замысла, тебе придется пойти на кое-какие уступки. Придется изучить, что мне нравится, а что нет, прежде чем ты попытаешься соблазнить меня. Я человек очень разборчивый и не ложусь в постель с кем попало. И если говорить откровенно, сейчас, детка, у тебя нет ни малейшего шанса осуществить свое желание.

Данте с удовлетворением увидел озабоченность на ее закопченном лице.

– Впрочем, это дело легко поправимое, – продолжал он. – Не в моих привычках мешать другим добиваться осуществления своих желаний, если, конечно, они не противоречат моим. – Его голос звучал почти дружелюбно, однако Ри не обманывалась в его истинных чувствах, ибо хватка его не слабела, по-прежнему причиняя ей боль.

– То ли вы глухи, то ли безнадежно тупы, – с яростью заявила она. – Мне даже смотреть на вас противно, и я предпочла бы жариться в адском огне, чем лежать с вами в одной постели. Мне совершенно все равно, сколько титулов может быть присоединено к вашему мерзкому имени. Я только хочу сойти с этого корабля и оказаться где-нибудь подальше от вас.

– К чему эти протесты? Можно подумать, ты и впрямь не хочешь разделить со мной постель. Мы оба знаем, что это не так, – парировал Данте. Однако если он и улыбался, то натянуто, ибо эта нахальная юная девица сумела глубоко ранить словами его чувство мужского достоинства, а этому чувству в последнее время было нанесено несколько ударов.

Данте скрестил свой взгляд со взглядом фиалковых глаз, в которых сверкала ненависть к нему, и на какой-то миг пожалел, что подобная красота дарована грязной уличной беспризорнице, которая плюнула бы ему в лицо, если бы была уверена, что это сойдет ей с рук. В каждом ее жесте, движении сквозило презрение к нему, но ведь это она хочет соблазнить и обмануть его. Обиженная сторона не она, а он, хотя вид у нее такой, будто она жертва нечестной игры.

Капитан пристально вгляделся в черты ее лица. Всего на мгновение, но оно показалось бесконечным. Затем он улыбнулся, и в этой холодной улыбке было что-то странно привлекательное. Он отпустил ее, подобрал карту и отошел в сторону.

– А ведь ты можешь оказаться красавицей, если мы соскоблим с тебя грязь, – бросил он через плечо, подойдя к двери каюты. Стоя там, он кого-то окликнул. Его широкие плечи закрывали весь проем, ни о каком бегстве не могло быть и речи. – Принеси мне лохань с горячей водой, Кёрби, и побольше мыла. Мне надо отмыть многолетний слой грязи, – объяснил он маленькому стюарду.

– Вы хотите выкупаться? Так поздно? – изумленно спросил Ксрби. Его лицо выражало смятение и озабоченность: уж не сошел ли с ума его капитан?

– Сделай то, что я тебе велел, Кёрби, – подтвердил Данте и, плотно закрыв дверь, повернулся к Ри. – Ну, – сказал он своей онемевшей пленнице, – уж не хочешь ли ты, чтобы я засунул тебя в лохань прямо в этом отрепье? Для нас обоих будет гораздо лучше, если ты снимешь его сама. И пожалуйста, не сверкай глазами, я все равно выкупаю тебя, даже если это будет последним делом моей жизни. С большим удовольствием я вымою одну из этих диких беспризорных грязнуль. Мои карманы слишком часто обчищали, чтобы я испытывал какое-нибудь сострадание к таким, как ты, – сказал он. Затем снял свою верхнюю одежду и бросил ее на стул.

Ри как зачарованная наблюдала за тем, как он засучивает рукава рубашки, обнажая могучие загорелые предплечья.

– Оставьте меня, – шепнула она.

– Ну уж нет, пропев полпесни, мотив не меняют, милочка. Ведь никто не приглашал тебя на борт «Морского дракона», – напомнил Данте. – Ты рассчитывала, что проникнешь на мой корабль без всякого труда, а уж обдурить меня – детская забава? Неужели ты могла предположить, что я так легко поддамся твоему шантажу, ибо я не знаю, как еще это назвать? Боже праздный, каким, должно быть, глупцом считают меня в этом городе, если какая-то бродяжка осмеливается вести со мной двойную игру! Ну что ж, я не разочарую тебя, милочка, – продолжал он. – Мне и самому любопытно знать, достаточно ли у меня силы воли, не доверчивый ли я простак. Посмотрим, удастся ли тебе сыграть роль соблазнительницы?

Видя, что Ри молчит, он поддразнил ее:

– Что-то у тебя поубавилось бойкости... Я велел тебе снять одежды или ты предпочитаешь, чтобы я сам стащил их с тебя?

Ри продолжала молчать, она просто не верила своим ушам. Этот человек явно сумасшедший. Какая ирония судьбы: вырваться из рук Дэниела Льюиса, чтобы попасть в руки полоумного капитана «Морского дракона»!

Отбросив всякую осторожность, она решила, что ее единственное спасение – убедить его в том, что она не та, за кого он ее принимает.

– Вы горько пожалеете, капитан, если посмеете притронуться ко мне, – предупредила она, шагнув назад. Но ее предостережсние не остановило его.

– Я же сказал, чтобы ты не смела угрожать мне, – напомнил Данте.

– Но вы даже не спросили моего имени, капитан! – прокричала Ри.

– В самом деле? Прошу простить мне мою бестактность, – учтиво произнес Данте. – Я Данте Лейтон, тебе наверняка это известно. А как зовут тебя?

Ри глубоко вздохнула, ибо, открывая свое истинное имя, она могла оказаться в еще большей опасности. Этот человек, очевидно, авантюрист, искатель приключений, а значит, может использовать то, что узнал, в своих целях. Но если он и в самом деле маркиз, с растущей надеждой подумала Ри, то, может быть, узнав, кто она такая, перестанет быть враждебным, может быть, даже почувствует к ней какую-то симпатию.

– Я леди Ри Клэр Доминик, старшая дочь герцога и герцогини Камарейских. Если вы тот, за кого себя выдаете, то, несомненно, слышали о моем отце. И если вы в здравом уме, то поймете, что, повредив мне, наживете в его лице смертельного врага. Подумайте об этом, мой славный капитан, прежде чем зайдете слишком далеко.

Свет, вспыхнувший было в светло-серых глазах Данте Лейтона, сразу же погас.

– Я покинул Англию много лет назад, но о герцоге Камарейском слышал. Более того, в своей беспутной молодости я как-то имел несчастье сидеть за картежным столом напротив него. И если память мне не изменяет, проиграл довольно значительную сумму денег, что в те времена было для меня чувствительной потерей. Обыграть его было делом невероятно трудным, игрок он почти непревзойденный. И все же я рискнул сыграть против него. – Данте пожал плечами. – Помню также, что он был закоренелым холостяком, отнюдь не склонным расстаться со своей свободой, поэтому весьма сомнительно, милочка, чтобы у Люсьена Доминика была дочь, – с некоторым сожалением произнес он, подвигаясь ближе.

– Мне все равно, верите вы мне или нет, но я Ри Клэр Доминик, да! – крикнула Ри прямо ему в лицо. – Передайте меня властям. Они мне поверят.

– Если вспомнить, как ты выглядишь, моя милая, я в этом сильно сомневаюсь. Одно то, что ты очутилась в Чарлз-Таунс одна, без всякого сопровождения, и одетая как посудомойка, вряд ли будет свидетельствовать в твою пользу.

– Меня похитили из дома. Опоили дурманом и переправили на корабль, который чуть было не потонул в пути. Морили голодом, грозили расправой и...

– До чего увлекательный рассказ! – перебил ее Данте, и Ри в смятении поняла, что он молча смеется над ней. Чувствовалось, что он не поверил ни единому ее слову.

– Идите вы к черту, – выругалась она сдавленным голосом, пытаясь увернуться от него. Но он протянул к ней руки так быстро и неожиданно, что она не успела даже попятиться.

– Я предупреждал тебя, – сказал Данте, и его ловкие сильные руки сняли с нее накидку и жилет, затем легко сдернули свободную юбку. Всякое сопротивление было бесполезно.

Пока он снимал с нее нижнюю рубашку, в дверь постучал Кёрби. Получив отрывистый приказ войти, стюард внес в каюту лохань и ведро воды. Увидев, что капитан борется с какой-то незнакомой девицей, он широко открыл глаза. Непонятно было, как и когда она попала на борт, но, несомненно, здесь девушка находилась против своего желания. Оба противника не отрывали глаз друг от друга, сильная воля одного противостояла не менее сильной воле другой. Ни один из них даже не обернулся на стоявшего с широко разинутым ртом, необычно молчаливого коротышку-стюарда.

Кёрби вышел из каюты и чуть погодя вернулся с еще двумя ведрами горячей воды, которые выплеснул в лохань.

– Капитан, я... – сбивчиво начал Кёрби, удивленный странным поведением Данте. – Капитан, что вы... – вновь заговорил он, по в этот момент Данте издал громкое проклятие, ибо его юная противница укусила его за кисть и злобно лягнула по голени.

– Ступай прочь, Кёрби, – прошипел Данте сквозь сжатые зубы, сгреб в объятия барахтающуюся голую девушку и без всяких церемоний плюхнул ее в лохань. Ее удивленный, испуганный крик доставил ему большое удовольствие. Он воспользовался мгновенной передышкой, чтобы потереть следы укусов на тыльной стороне руки.

Кёрби так и не выполнил приказа своего капитана, что отнюдь не было проявлением непокорности с его стороны, просто он так был изумлен происходящим, что не мог двинуться с места. Стоя у открытой двери, он наблюдал, как капитан окунул голову девушки в воду. Это сразу же оборвало поток ее ругательств. Затем он схватил мыло и начал мылить, если не сказать скрести, ее лицо и шею. Это причиняло такую боль нежной коже Ри, что на глазах у нее навернулись слезы. Когда Лейтон ощутил под руками ее хрупкие плечи, он вдруг почувствовал жалость и стал бережнее обходиться со своей несчастной жертвой, тщательно смывая грязь, накопившуюся за два месяца пребывания в трюме.

– Бедная крошка! – прошептал коротышка-стюард. Вид ее поникшей головы глубоко тронул Хаустона Кёрби – хотя он ни за что не признался бы в этом даже самому себе, не говоря уже о других. Не зная, что предпринять, он продолжал нерешительно стоять возле двери. Если капитан будет слишком груб с бедной малышкой, тогда он... Оставалось надеяться, что этого не произойдет.

Ри была совершенно ошеломлена. Неужели этот кошмар никогда не кончится? Сначала она думала, что он хочет ее утопить, такая мысль и в самом деле мелькала у него в уме., когда она плескала мыльной водой ему в глаза, но неожиданно он вдруг переменился. Движения его рук стали мягкими, почти ласкающими. Она вздрогнула, когда он взялся за ее голову, но его пальцы осторожно распутывали и мыли ее слипшиеся волосы. Затем он начал споласкивать их, тщательно следя, чтобы мыло не попадало ей в глаза.

Почувствовав, что ладонь капитана скользнула к грудям, а потом к бедрам, Ри затаила дыхание, но он только намыливал ее шершавой тряпкой. Покончив с намыливанием, он нежно, но твердо поднял ее на ноги и выплеснул на ее дрожащее тело ведро теплой чистой воды, затем вытащил девушку из лохани и завернул в большое теплое полотенце.

Заметив, что у Ри безудержно стучат зубы, этот спокойный странный человек принялся вытирать ее насухо, стараясь, чтобы на розовой трепещущей коже не осталось ни капли воды. Усевшись на койку, Данте притянул к себе уже не сопротивляющуюся девушку и принялся прядь за прядью терпеливо выжимать ее волосы.

Взяв Ри за подбородок, Данте начал задумчиво рассматривать ее лицо, обеспокоенный пустым взглядом фиалковых глаз. Услышав, как шевельнулся Кёрби, он удивленно повернул глаза в его сторону.

– Этой малышке надо поесть чего-нибудь теплого. Она такая худенькая, просто щепочка, – сказал Кёрби. И, покраснев от смущения, он шагнул вперед с чашкой дымящегося бульона в руках.

Заметив, что мокрое полотенце соскальзывает с ее плеч, стюард поискал взглядом ее одежду, но при виде грязных отрепьев вызвался принести что-нибудь чистое. Он поставил поднос, быстро подошел к сундуку капитана и, порывшись там, вытащил рубашку. Эту рубашку он вручил капитану, который надел ее на дрожащую девушку, а затем усадил ее на койку. Сев рядом с Ри, Дайте принял из рук стюарда чашку с бульоном и обнял ее за плечи. Она отодвинулась от него с возродившейся решительностью, но Данте игнорировал это ее инстинктивное движение, только зловсше сжал губы. Обняв ее еще крепче, он поднес к ее губам ложку с горячим бульоном.

– Ешь, – резко приказал он и с облегчением увидел, что она, не сопротивляясь, проглотила превосходный отвар, приготовленный Кёрби. Глядя на бледное лицо своей пленницы, Данте испытывал непривычное чувство сострадания к этому существу, с которым так сурово обошлась жизнь; в какой-то мере испытывал он и стыд. Когда его руки впервые коснулись ее хрупкого тела, он со всей ясностью осознал, как велика его собственная сила и как легко было лишить ее жизни. Сознание того, что существуют люди столь уязвимые, столь зависимые от милосердия других, неприятно тревожило его.

И тем не менее эта жалкая оборванка унизила его, Данте Лей-топа, он не привык к такому и не склонен был ни забыть, ни простить нанесенное ему оскорбление.

– Она нашла карту, – вдруг произнес Данте, обращаясь к своему стюарду, который рассматривал девушку.

– Н-но как? – пробормотал тот, в кои-то веки не находя, что сказать. Оглянувшись, Кёрби впервые увидел лежащую на столе карту, и его глаза округлились от изумления.

– Она говорит, что хотела пить, и я склонен ей верить, хотя все это как-то непонятно, – объяснил Данте с кривой усмешкой.

– Кто она такая и зачем пришла к нам, на борт «Морского дракона»? – высказал вслух свое недоумение Кёрби. – Вы думаете, что она не за картой пришла?

– Я не знаю, что и думать, – ответил, помолчав, Данте. – Но до тех пор, пока у меня остаются хоть какие-то сомнения, я не разрешу ей покинуть корабль. Ставка слишком велика, чтобы можно было рисковать провалить все дело. Она утверждает, будто ничего не слышала не только о карте, но и обо мне. – Данте устало покачал головой. – Но она такая лгунья, что я боюсь ошибиться насчет цели ее прихода. Что бы ни было у нее на уме, она видела карту, и я не могу допустить, чтобы она продала то, что ей удалось узнать, таким, как Берти Мак-Кей.

– Но не можете же вы предполагать, что она работает на него? – спросил Кёрби, отказываясь верить, что такая милая крошка может иметь что-нибудь общее с подобным человеком. – У нее не слишком здоровый вид, капитан, – добавил стюард, наблюдая, как Данте докармливает девушку бульоном, и опытным взглядом заметив ее покрасневшие щеки. – Вам не следовало выходить из себя, капитан. Я боялся, как бы вы не убили эту малышку. – Уловив выражение неудовольствия в глазах капитана, он пожал плечами и с видимым безразличием продолжал: – То, что она так плохо выглядит, частично на вашей совести. Так что же вы собираетесь с ней делать? – спросил Кёрби, забирая у капитана пустую чашку.

– Оставлю ее здесь, на корабле, – коротко ответил Данте. – Ей, возможно, это не понравится, но на борту «Морского дракона» она будет в куда большей безопасности, чем на улицах города. Может быть, утром я смогу добиться от нее откровенного признания. Тогда мы и решим, что с ней делать. Пока же она останется нашей гостьей. – Данте посмотрел на тонкие черты лица девушки, невольно восхищаясь ее золотистыми волосами, которые, высохнув, улеглись в сверкающие волны. Затем он откинулся спиной к панели, стараясь не потревожить безмятежно спящую девушку.

– Если понадоблюсь, капитан, я буду в конце коридора, – сказал Кёрби и, встряхнув одеяло, укрыл им легкую фигурку в капитанской рубашке. Затем подошел к столу, скатал в трубку драгоценную карту и убрал ее обратно в бутылку, которую поставил на прежнее место в поставец. Сложив на поднос пустые тарелки и стаканы, он тихо вышел из каюты.

Данте устроился на койке поудобнее. Тело девушки было таким легким, что он почти не ощущал его прикосновения к своей груди и бедрам. Он со вздохом стал вспоминать все, что случилось в этот вечер. Что еще, любопытно, может произойти до того, как наступит рассвет, положив конец этой долгой ночи? Закрыв глаза, он прижал девушку к груди и положил подбородок на ее золотистую головку. И тут ощутил, как что-то живое прыгнуло ему на ноги; приоткрыв один глаз, Данте с любопытством увидел, что Ямайка свернулся клубком рядом с девушкой так, как если бы она была его старой подругой.

Впервые с тех пор, как спала в своей кровати в Камарее, Ри проснулась в тепле. И вдруг она почувствовала, что ей слишком жарко. Она попробовала скинуть с себя ногами тяжелые одеяла. Но ноги были как налитые свинцом, и, когда она попробовала привстать, все поплыло перед ее глазами.

Чья-то сильная рука обвила ее талию, помешав ей упасть на переборку. Слегка повернув голову, она сонным взглядом посмотрела на лежащего рядом мужчину. Его светло-серые глаза внимательно, почти подозрительно наблюдали за ней.

У нее сохранилось лишь смутное воспоминание о первой встрече с недружелюбным капитаном «Морского дракона». Сейчас она была в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном, и, странное дело, открыто встречая его взгляд, Ри отнюдь не ощущала той враждебности, которую, казалось, должна была чувствовать.

Его глаза, осененные длинными ресницами, были необычайно красивы – живая ртуть на загорелом лице. Они неярко отражали и свет, и тени, то напоминали Ри светлые ручьи, сбегавшие с камарейских холмов, то обретали приглушенную мягкость оперения серого голубя.

Ри была заворожена его взглядом, очарована прикосновением его губ к своим губам, но, борясь с обволакивающим ее мысли туманом, она все время чувствовала, что что-то не так. Ибо красиво вылепленные губы были жесткими и требовательными, серые глаза сверкали недоброжелательством, а отнюдь не добротой и любовью, как следовало бы ожидать.

– Вы! – выдохнула Ри, когда бронзовое лицо с серебряными глазами превратилось в дьявольски ухмыляющуюся физиономию капитана «Морского дракона». Человек, прижимающий ее к своей обнаженной груди, – безумец, который унизил и высмеял ее как раз в тот момент, когда она отчаянно нуждалась в помощи и сочувствии.

– Да, это я. В конце концов ты в моей койке, – сказал Данте. – И в моей рубашке, – добавил он, не отводя глаз от округлой линии ее груди.

Ри опустила глаза в растущем смущении, некоторые подробности происшедшего ночью выскользнули из ее памяти. Когда она вновь подняла глаза, ее взгляд уперся в широкую мускулистую бронзовую грудь, поросшую темными вьющимися волосами.

Когда же она в замешательстве и смятении отвернулась, ее взгляд упал на пару мокрых, съежившихся бриджей и рубашку, очень похожую на ту, что была на ней. Они беспорядочно валялись на полу, по-видимому, сброшенные впопыхах.

Перехватив взгляд Ри, Данте вопросительно поднял брови.

– Надеюсь, ты не думала, что я буду спать в мокрых бриджах, милочка? – спросил он с разыгранным удивлением. – Я бы подхватил смертельную простуду, а ведь ты этого не хочешь, не правда ли?

– Да нет, я бы очень этому обрадовалась, – заявила Ри с красными от гнева и жара щеками.

– Но это не привело бы ни к чему хорошему, – усмехаясь, сказал Данте и протянул руку к упавшей на грудь длинной пряди ее золотистых волос. – Боюсь, что вся ответственность за мою преждевременную смерть легла бы на тебя. В конце концов, я вымок, потому что купал тебя, а ты плескалась. Не слишком ли жестоко – наказать меня смертью за мою доброту? Люди этого не поймут. – Данте с затаенном усмешкой ожидал ответа, уверенный, что она клюнет на его приманку.

– Ничего себе доброта! – задыхаясь от ярости, проговорила Ри.

– Нет, нет, ты должна быть благодарна мне, – перебил Данте мягким голосом, не обращая внимания на ее недоверчивый взгляд. – Я стараюсь помочь тебе осуществить свой замысел. – Он поцеловал ее чуть приоткрытые губы и добавил: – Ты очень близка к своей цели – вот-вот соблазнишь меня.

И в подтверждение своих слов Данте обвил руками ее теплое тело под рубашкой, у самых бедер, а затем стал поднимать руки вверх, задирая рубашку. Слегка сжав ее маленькие грудки, он схватил ее за ягодицы и начал теснее прижимать к себе.

Ри Клэр Доминик не имела ни малейших оснований сомневаться в искренности его слов, ибо что-то горячее, пружинистое нетерпеливо искало ее мягкое уязвимое место между ногами.

Охваченная стыдом, Ри закрыла переполненные слезами глаза, ибо у нее не было сил бороться против этих могучих рук, неумолимо ее стискивающих. Она удивленно затаила дыхание, ощутив прикосновение губ к своим грудям, а затем еще более ласковое прикосновение языка. Открыв глаза, Ри увидела сверху голову с волнистыми каштановыми волосами. Горячее мужское тело обжигало ее, как раскаленное железо. Она чувствовала густой мужской запах.

Целуя изогнутое горло девушки, Данте Лейтон вдруг ощутил вкус горячих соленых слез и в изумлении поднял глаза, ибо никак не ожидал такого ответа на свои ласки. Он продолжал на нее смотреть, озадаченный не только ее реакцией, но и необычными своими ощущениями. Не веря собственным глазам, Данте с презрением заметил, что у него дрожит рука. С верхней губы он смахнул капельки пота. То, что в порыве страсти он так забылся, внушало ему отвращение к самому себе.

Фиалковые глаза находились так близко от него, что он хорошо видел бледно-желтые круги вокруг расширившихся зрачков. И то, что эти глаза были переполнены страхом и презрением, а отнюдь не огнем страсти, неприятно его поразило, внушило странное недовольство собой. Его обволакивал ее теплый запах. В этот запах вплетался такой знакомый и в то же время незнакомый запах мыла, которым он мыл ее накануне. Его поразила изумительная красота ее волос, и, спрятав лицо среди этих золотистых прядей, он как бы ощутил густой запах моря и сандалового дерева.

Она казалась настоящим воплощением чистоты, и, чтобы избавиться от этого впечатления, Данте пришлось напомнить себе, как она лгала и изворачивалась накануне. Но в ее грехах виновата не она сама, а жизнь, окружающие, сказал он себе, в то же время стараясь устоять против обаяния ее ангельского облика.

Но жгучее томление, которое он испытывал в паху, заставило его забыть о недавних разумных мыслях. Он хотел целовать губы девушки, ощущать ответные поцелуи. Хотел, чтобы ее губы искали его губы, ее руки ласкали его, а бедра двигались в одном ритме с его бедрами. Но ничего подобного не произошло, она брезгливо отодвинулась от него, стараясь, чтобы их тела не соприкасались. На какой-то короткий миг, когда она посмотрела в его глаза, он было подумал... но нет, мелькнувшая в них чувственная томность тут же сменилась выражением ненависти...

Неожиданный, довольно болезненный удар головой в подбородок вернул Данте к реальности. Это была отнюдь не случайность, а рассчитанное нападение, зубы тут же впились в его плечи, и ему пришлось уворачиваться от острых ногтей и от удара коленом, который угрожал тому, что составляло предмет его мужской гордости; однако маленькому, но крепкому кулачку удалось достигнуть своей цели – его носа.

Данте всей своей тяжестью навалился на извивающуюся маленькую мегеру и пригвоздил ее к койке, лишив на время возможности пускать в ход кулачки. Он перевел дух. Во рту ощущался соленый привкус крови от ее удара. Данте посмотрел прямо в ее очень испуганное личико. Оба они тяжело дышали, и Данте чувствовал на груди и животе каждый ее выдох.

Эту-то интимную сцену и застала ворвавшаяся в каюту полная ярости Хелен Джордан. Сказался ее галльский темперамент: она вся кипела, глаза горели гневным огнем. Прежде чем она вошла, у дверей каюты велся ожесточенный спор, но ни Данте, ни Ри ничего не слышали.

– Я же вам говорил, что капитан занят, – напомнил ей Хау-стон Кёрби, решительно выдерживая взгляд, который, казалось, обладал силой погрузить его на шесть футов под землю. Кёрби удалось успешно скрыть собственное удивление, ибо он никак не ожидал увидеть то, что увидел, хотя и знал, что его хозяин – человек непредсказуемый и, быть может, именно поэтому они всегда выходят живыми из многочисленных передряг.

– Будь ты проклят, Данте Лейтон! Чтоб тебе гореть в адском пламени! – в глубоком унижении кричала Хелен Джордан, возмущенно взирая на своего бывшего любовника и девушку в его постели. Она не могла оторвать глаз от женской ноги цвета слоновой кости, переплетенной с загорелой ногой Данте. Охваченная глубоким негодованием, она не испытывала ни малейших сомнений по поводу того, чем они занимаются. Красивое личико девушки раскраснелось от поцелуев, и, даже стоя поодаль, Хелен слышала, как взволнованно дышат эти двое.

Данте Лейтон унизил ее и, без сомнения, сейчас молча потешается над ней, в то время как эта потаскушка так и льнет к нему под одеялом. Никогда не простит она ему этого оскорбления! А ведь как тщательно она все продумала. Если бы ей удалось заполучить его в постель, она вполне могла бы снова забеременеть. И тогда на пальце у нее оказался бы перстень, надетый маркизом Джакоби. И больше никаких абортов.

– Хелен! – пробормотал Данте и сел, завернув бедра одеялом и облокотившись одной рукой на подушки. Другой рукой он продолжал обнимать Ри, насмешливо глядя на свою бывшую любовницу. – Какая неожиданность! Ты ведь никогда не приходила до полудня. Наверное, слишком спокойно провела вчерашний вечер и рано легла спать. Очень жаль. – Он говорил совершенно хладнокровно, словно в создавшейся ситуации не было ничего необычного.

Ри, однако, была так сильно сконфужена и смущена, что ей чуть не стало дурно. Глядя на эту женщину, которая буквально дрожала от ярости, Ри не сомневалась, что ухмыляющийся капитан «Морского дракона» нанес ей какую-то глубокую обиду. «Уж не его ли она жена?» – вдруг заподозрила Ри. Эта поразительно красивая женщина недаром так взбешена, обнаружив, что муж лежит в постели с другой; однако, даже понимая, что у нее есть все основания негодовать, Ри недоумевала, как женщина может говорить таким грязным языком. Никогда в жизни она не слышала ничего подобного.

– ...Ты мог бы быть в моих объятиях, но предпочел спутаться с какой-то шлюхой, промышляющей на пристани, да порази вас чума обоих! – Хелен сплюнула, ибо от ее суженных глаз не ускользнуло, что рука Данте треплет золотой завиток на виске девушки. Бессознательная ласковость, с какой он это делал, повергла ее в еще более мрачное настроение.

Данте посмотрел на нее с жалостью, но только Хаустон Кёрби заметил, как блеснули глаза капитана. Маленький стюард знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что надвигается буря. И все-таки то, что сказал капитан, потрясло своей неожиданностью даже Кёрби.

– Дорогая Хелен, ты совершенно неверно судишь о моей суженой, и я считаю, что ты должна перед ней извиниться, – проговорил он мягким, словно шелковым, голосом, не обращая внимания на крайнее изумление, отразившееся на лицах обеих женщин.

– Суженая? – Хелен хрипло рассмеялась. – Уж не рехнулся ли ты, Данте? Может быть, мне следовало поймать тебя на слове и разнести это радостное известие по всему Чарлз-Тауну? Только как же мне представить вас? – с притворным замешательством спросила она. – Разрешите представить вам Данте Лейтона, капитана «Морского дракона», маркиза Джакоби, и его милую жену, бывшую проститутку... Ах, извини, дорогая! – Глаза Хелен с оскорбительной пристальностью осмотрели золотоволосую девушку. – Я плохо расслышала твое имя. У тебя ведь есть имя, верно? Можно без фамилии, ее, вероятно, никто не знает.

– Ее зовут леди Ри Клэр Доминик, – сказал ей Данте. – А ты думала, что я не запомню твоего имени, милочка, – шепнул он на ухо Ри. – Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоей выдумкой?

– Пожалуйста, – ответила Ри. «Чем больше людей будут знать, кто я такая, – подумала она, – тем больше у меня шансов на спасение от этого безумца».

Ревнивым глазам Хелен Джордан казалось, что они обмениваются своими секретами, словами любви, особенно когда Дайте запечатлел легкий поцелуй на лбу девушки.

– Леди? – пренебрежительно фыркнула она. – Самое подходящее ей имя – леди Потаскуха.

– Дорогая Хелен, ты ведешь себя глупо. Это в самом деле леди Ри Клэр Доминик, дочь герцога и герцогини Камарейских и моя невеста. В бытность свою в Лондоне ты наверняка слышала об этой семье? – спросил Данте, с улыбкой замечая, что лицо Хелен начинает выражать сомнение.

Глядя на Данте Лейтона и девушку, Хелен и в самом деле испытывала сильное замешательство. Имя, которое он назвал, было ей знакомо. В Лондоне она жадно выслушивала многочисленные сплетни, и, хотя ее редко приглашали на важные приемы, она интересовалась всеми гранями жизни привилегированных мира сего.

Да, она слышала о леди Ри Клэр Доминик и испытывала жгучую зависть к прекрасной наследнице, которая покорила весь Лондон. Однажды она даже видела ее в театре; но леди Ри Клэр сидела далеко, с другой стороны, и она различала только изысканный покрой ее платья. Хелен хорошо помнила, что у леди Ри Клэр, как и у этой девушки, были золотистые волосы и она слыла красавицей.

В раздражении, не зная, что делать, Хелен закусила нижнюю губу и вдруг почувствовала, что действительно ведет себя глупо. Но ее все еще одолевали сомнения.

– Я слышала, что леди Ри Клэр должна была выйти замуж за графа, – сказала она, полагая, что это неплохой шанс изобличить девушку, если она обманщица.

– Вы говорите об Уэсли Лоутоне, графе Рендейле? – вежливо спросила Ри, пользуясь любой возможностью доказать, что она в самом деле та, за кого себя выдает. – Уэсли и я – старые друзья. Он часто бывал у нас в Камарее. Вы с ним знакомы? Я спрошу у него... – Она вдруг осеклась, с болью в сердце вспомнив, что Уэсли мертв.

Но Хелен не заметила этой странной паузы, изысканный выговор девушки оставлял мало сомнений в том, что она действительно леди Ри Клэр Доминик, богатая наследница и, вполне вероятно, невеста Данте Лейтона.

Как будто прочитав ее мысли, Данте добавил:

– Я никогда не упоминал тебе о Ри, которую знаю с ее детства? Я думал, что потерял ее, когда уехал из Англии. Обещал обязательно за ней вернуться, но, как видишь, – ласково улыбаясь, он теснее прижал Ри к груди и вдруг почувствовал, как жарко полыхает ее тело, – она соскучилась по мне и сама меня отыскала. Должен признаться, что ее появление ошеломило меня. В первый момент она даже показалась мне незнакомкой.

– Я удивлена, что ты вообще ее узнал, – с трудом выдавила Хелен, мысленно желая капитану утонуть вместе со своим судном.

– Я и сам удивлен, но ведь настоящая любовь никогда не умирает, – негромко проговорил Данте, приближая губы к щеке Ри. Он скрестил свой взгляд со взглядом Хелен, и она сразу же поняла, что он хочет ей сказать.

– Надеюсь, я буду первая, кто вас поздравит, – произнесла Хелен. И не в силах удержаться от того, чтобы посеять семя сомнения в уме молодой девушки, добавила: – Желаю вам удачи. Она вам непременно понадобится, дорогая, ибо Данте Лейтон – настоящий ублюдок, и вы еще пожалеете, что он встретился на вашем пути. Вы не знаете, что он женится на вас только ради денег. Он просто не способен любить, дорогая. Он погубит вас, как губит все, к чему прикасается.

И, шелестя юбками, она торопливо вышла из каюты, оставив за собой неловкое молчание.

Увидев, что Хелен покинула «Морской дракон», Хаустон Керби вздохнул с большим облегчением, ибо считал, что у нее дурной глаз.

– Да защитит нас Господь от этой злой женщины, – сказал он.

– Куда она ушла? Я надеялась, что с ее помощью смогу бежать отсюда, спастись от этого безумца, – недовольно пробормотала себе под нос Ри. – Я хочу домой. Я так устала, что даже не могу ни о чем думать. – Она расплакалась, вытерла слезы о подушку и свернулась клубком под одеялом. Но никак не могла унять дрожь во всем своем теле. Подойдя к койке, Кёрби задумчиво потер челюсть.

– Кажется, она нездорова, капитан. Это нехорошо, – сказал он. – Боюсь, что вы простудили ее, когда купали. Может быть, это и смешно, но она чуточку напоминает мне Ямайку – каким он был, когда вы принесли его на корабль в Порт-Рояле. Такой несчастный, голодный, бездомный, маленький котенок. У меня что-то путаются мысли, капитан, – добавил стюард, с любопытством поглядывая на каменное лицо капитана, который баюкал девушку. – Она и правда леди Ри Клэр Доминик?

Данте пожал плечами.

– Не имеет значения. Ее будущее решено. Она поплывет вместе с нами в Вест-Индию.

– Ну что ж, – сказал коротышка-стюард, нисколько не удивившись. – Теперь вы будете в ответе за нее. Пока дуют эти холодные ветры, она вряд ли поправится. Остается надеяться, что теплые вест-иидские ветры поставят ее на ноги. Да и несколько чашек моего отвара ей тоже не помешают.

Данте странно улыбнулся:

– Я думаю так же, Кёрби. Теперь я за нее в ответе.

Ямайка, казалось, правильно понял его слова. Снова вспрыгнул на койку и нашел себе удобное местечко в ногах у Ри Клэр Доминик, последнего члена экипажа «Морского дракона».

Глава 6

– Гм-м... А как тебе нравится такое? – задумчиво спросила Кейт у Тэдди. – «Моей сестрой будет добрый ангел»?.. Нет, – разочарованно вздохнула она, – боюсь, это слишком очевидный намек. Эврика! – вдруг вскричала она. – Вот это подходит как нельзя лучше, замечательная находка. Честно сказать, я иногда сама себе удивляюсь, – хохотнула она, окупая гусиное перо в хрустальную чернильницу, составлявшую часть роскошного серебряного письменного прибора.

Тэдди Уолтхэм с кислой физиономией оглядел миледи. Скрип гусиного пера действовал ему на нервы, но его утешала мысль, что зато она занята и не затевает ничего нового. Тедди был доволен малым.

День за днем просиживала она над пыльными книгами, выискивая подходящие строки для того, чтобы терзать и углублять замешательство своих врагов в Камарее. Вот уже почти два месяца, как она играла в эту садистскую игру, наслаждаясь своей местью, и Тедди хорошо представлял себе, что творилось с герцогом, когда прибывало ее очередное послание.

Как хорошо, что они успели отослать похищенную девушку в колонии, ибо Лондон, как и все приморские города, все деревни, был буквально весь обклеен объявлениями, в которых описывалась похищенная девушка и предлагалось целое состояние за сведения, способствующие ее безопасному возвращению. Он был рад узнать, что не является убийцей, ибо джентльмен, в которого он стрелял, а это был не кто иной, как граф, объявил награду тому, кто задержит неизвестных людей, замешанных в похищении леди Ри Клэр Доминик и покушении нa его собственную особу.

Сначала Тедди был обеспокоен и даже возмущен тем, что его описывали в объявлениях как «мерзкого негодяя среднего роста, с грубыми чертами лица, в затрепанном камзоле из красного бархата». Такое описание сильно задевало его, поскольку, невзирая на свое положение, он был человеком гордым и всегда заботился о своем внешнем виде. А камзол из красного бархата был любимой его одеждой. С большим сожалением бросил он его в реку. И теперь вынужден был носить коричневую куртку, которая не правилась ему. Тедди считал, что она не придаст ему привлекательности.

– Знаешь, Тедди, по-моему, мне пора уже снова подышать свежим деревенским воздухом, – проронила вдруг Кейт, неприятно удивив Тедди Уолтхэма. – Отошли кого-нибудь с этим письмецом, а затем, я думаю, мы начнем готовиться к нашей поездке, – присовокупила она, не замечая его недовольства.

– Нашей поездке? – с сомнением переспросил он. – Меня вполне устраивает сидеть здесь, перед камином, миледи.

– Не сомневаюсь, но твое мнение мне неинтересно. Я думаю, что сумела усыпить бдительность Люсьена. Не может же он жить в Камарее безвыездно. Когда мы были там две недели назад, я очень удивилась, обнаружив, что Камарей превращен в настоящую крепость... Но думаю, пришла пора действовать, и следующее свое послание я хочу вручить лично Люсьену. – По ее звенящему голосу чувствовалось, что она предвкушает удовольствие от осуществления задуманной мести. – Господи, представляю себе лицо Люсьена, когда он увидит меня. Если бы этому дьяволу не везло так отчаянно, мы с Перси избавились бы от него уже много лет назад. Сколько раз мы покушались на его жизнь, а он все-таки уцелел. Просто поразительно, как ему везло.

– А по-моему, ничего удивительного, – пробормотал Тедди, пришедший к запоздалому убеждению, что там, где замешана леди, может стрястись все, что угодно. Он всегда подозревал, что люди, называющие себя «чистокровными аристократами», все чокнутые. При том, что стиль жизни у них изысканный, все равно у них не все дома. На чердаке у них, что называется, живут крысы. Только вот они всегда могут откупиться от Бедлама.

– Тедди!

Тедди Уолтхэм вздрогнул, ибо льстивый голос миледи не предвещал ничего хорошего. Он молчал, вопреки всему надеясь, что миледи забудет о том, что звала его.

– Тедди! – повторила миледи, на этот раз более резко. – Слушай внимательно. Я хотела бы познакомиться кое с кем из твоих друзей. Теперь, когда мы лишились услуг Рокко, нам нужно подобрать несколько здоровенных ребят для осуществления моего замысла. Я уверена, для тебя не составит особого труда найти несколько туповатых ребят, которые с удовольствием возьмутся за нетрудную работенку. Ты знаешь, каких я имею в виду. Мускулы как сталь, в головах – одна труха, – уточнила она, как бы ожидая, что он вытащит этих парней из кармана.

– Хорошо, миледи, – саркастическим тоном ответил Тедди. – Однако в моем положении довольно рискованно шататься по городу.

– И все же ты должен сделать то, что я велю, – безжалостно возразила она. – Жаль, конечно, что этот олух выжил, да еще и опубликовал описание твоей наружности.

– Да, жаль, – мрачно согласился Тедди. – Но еще хуже, что за вашу голову назначена приличная цена. Я знаю теперь, кто мои друзья, и эта толстуха Фаркар не принадлежит к их числу. Я слышал, что она много чего натрепала этим сыщикам с Боу-стрит, даже навела их намой след! – негодующе воскликнул он. – Чтобы получить награду, она, видать, готова подвести меня под виселицу.

– Я же тебе говорила, что эта старая курица заподозрила нас в тайных намерениях, потому-то я и решила переехать в другую гостиницу. К тому же мне нравится, что эта гостиница близко к реке. И запах здешний, и сырость напоминают мне Венецию, – заметила Кейт, более озабоченная своим личным комфортом, нежели тем, что Тедди Уолтхэм может оказаться на виселице. – Вот я и думаю, Тедди, – продолжала она, – что, учитывая нынешнюю твою популярность, тебе было бы безопаснее оставить этот тесный город. И возблагодарить свою счастливую звезду за то, что рядом с тобой такой человек, как я. – Она скользнула нетерпеливым взглядом по его угрюмой фигуре. – Приободрись, Тедди. Нельзя же отсиживаться здесь, да еще с таким кислым видом, когда у тебя есть работа. Впереди самое главное. Двадцать лет я ждала, когда наступит этот момент, и, клянусь Богом, ни за что не отступлюсь. Если бы только Перси был жив и мог разделить со мной предстоящее торжество! – воскликнула она, соединив, как в молитве, свои тонкие бледные руки.

Герцогиня Камарсйская медленно подошла к кровати под балдахином с бледно-голубыми и серебристыми камчатными занавесями. Тишину, стоявшую в комнате, нарушал лишь шелест ее юбки. Она аккуратно поправила одну из отделанных кружевами подушек. Затем с удовлетворением окинула взглядом комнату, где не было видно ни пылинки. Все здесь было точно так же, как в то утро, когда исчезла Ри.

Герцогиня остановилась перед позолоченным, красного дерева столиком, зеркало над которым отражало ее легкую фигурку в темно-голубом шелке, фигурку, которая выглядела бы мрачной, если бы не ярко-белые кружевные оборчатые рукава. Вместо своей обычно богато расшитой белой шелковой юбки она носила теперь простую темно-синюю, подбитую ватой.

Ее маленькая рука стала перебирать нетронутые туалетные принадлежности. Подержав отгравированный серебряный гребень, еще сохранивший несколько золотистых волосинок, она поднесла к носу небольшой хрустальный флакон и вдохнула в себя аромат так любимых дочерью жасминовых духов.

Когда герцогиня подошла к высоким окнам и взглянула на сад, ее нижняя губа слегка задрожала. Хотя комната Ри помещалась в южном крыле дома, окна смотрели на запад. Снаружи тем временем стало смеркаться, теперь, с приближением зимы, тьма наступала рано.

Сунув руку в карман юбки, герцогиня вытащила аккуратно сложенный листок бумаги. Развернула и, напрягая глаза, стала читать написанное. Впрочем, слова и так прочно запечатлелись в ее памяти. Она прочитала последние строки стиха, присланного этим утром:

Их двое в одной неделимой судьбе

Среди круговерти мирской.

Душа неподвижна сама по себе,

Но движется вместе с другой.

Герцогиня беспомощно смотрела на выведенные чьей-то рукой слова. Если бы она могла проникнуть в их тайное значение. Может быть, именно в них ключ к разгадке тайны, какой именно безумец похитил ее дочь? А сомневаться в том, что это именно безумец, не приходится; если не шантажист и не вымогатель, то кто еще способен на такое? Имей они дело с обычным преступником, заплатили бы выкуп и давно бы уже вернули Ри домой. Но до сих пор никто не потребовал от них выкупа.

«А может быть, эти загадочные строки указывают на местопребывание Ри?» – подумала герцогиня, вспомнив о другом послании, полученном неделю назад.

В охоте весь день провели,

Без дичи вернулись до мглы,

А где-то плывут корабли,

Взрезая морские валы.

Герцогиня закрыла глаза и молча помолилась: ее не покидала надежда, что худшие опасения все же не сбудутся и что похищение Ри Клэр отнюдь не плод замысла какого-то злобного извращенного ума. Но в глубине души она знала, что Ри – только пешка в игре этого безумца. И какую же ценность, думала она с ужасом, представляет сейчас собой эта пешка? И что преследовал похититель? Причинить им самые глубокие страдания и муки, какие только могут испытать мать и отец? Терзать их своими трудно разгадываемыми загадками? В таком случае безумец преуспел, ибо муки они испытывали поистине адовы.

Герцогиня догадывалась, что побудительным мотивом для похищения была месть. Но месть за что? За какое-то воображаемое оскорбление, нанесенное ею или Люсьеном? За какой-то превратно истолкованный поступок? Но даже не совершая ничего предосудительного, можно нажить врагов – так уж устроен этот мир, а они с Люсьеном всегда жили самой полной жизнью. И у каждого из них были враги еще до того, как они встретились и поженились. Люсьен участвовал во многих дуэлях. Может быть, ему решил отомстить родственник кого-нибудь из убитых им дуэлянтов? Люсьен был также завзятым игроком и куда чаще выигрывал, чем проигрывал. Может быть, сын или дочь разорившегося игрока решили поквитаться с ним за это? Вот только вопрос: почему именно теперь? За последние несколько лет не случалось ничего плохого. За это время они уволили за кражу одного из лакеев, но он был человек неграмотный, и вряд ли у него бы хватило ума замыслить и осуществить такую дьявольски изощренную месть.

Вопрос, почему именно теперь, так и оставался без ответа. И еще: почему похитили Ри Клэр, а не Фрэнсиса или Робина? Может быть, потому, что в этом году Ри Клэр впервые появилась в лондонском свете? Успех она имела ошеломляющий; своей красотой и обаянием затмила всех других дебютанток, чья судьба зависела оттого, как они будут приняты в свете и какое впечатление произведут на влиятельных людей.

Ри Клэр была в центре всеобщего внимания. Возможно, за ней наблюдали чьи-то недружелюбные и расчетливые глаза. Возможно, она пробудила в ком-то дремлющего зверя. Глубокая враждебность могла тлеть все эти годы, дожидаясь той искры, которая превратит ее в полыхающее пламя мстительной ненависти.

Герцогиня знала, что ее предположения по крайней мере частично верны, ибо в одном из полученных стихов было сказано: «Так времени круговорот несет отмщенье, в свой черед». Смысл этих двух строк предельно ясен: рано или поздно время восстанавливает попранную, справедливость.

– Ох, ваша светлость! Я и не знала, что вы здесь, – удивленно воскликнула вошедшая служанка, когда зажгла свечи, высветившие темную фигурку герцогини. – Если хотите, я приду попозже, – добавила она, понимая, что не стоит лишний раз беспокоить герцогиню в ее нынешнем состоянии.

– Ничего, ничего, не беспокойся, Бетси, – успокоила ее герцогиня, отходя от окон, откуда тянуло холодком. – Я, наверное, опять опоздала на чай? – спросила она, взглянув на стоящие на каминной полке часы. Только сейчас она осознала, что время уже довольно позднее.

– Да, ваша светлость, – полуизвиняющимся топом ответила Бетси, про себя думая, что герцогине следовало бы не пропускать чаепития и вообще больше заботиться о своем здоровье. – Но и его светлость, – добавила она, – тоже не пил чая.

– В самом деле? – задумчиво пробормотала герцогиня. – Он у себя в кабинете?

– Нет, ваша светлость. Я слышала, один из лакеев говорил, что его светлость в Длинной галерее. Смотрит картины, даже не замечая, что в галерее темно, – тихо промолвила Бетси.

– Понятно. Спасибо, Бетси, – сказала герцогиня, слегка наморщив лоб, п, б последний раз окинув взглядом спальню дочери, вышла.

И Бетси тоже оглянулась, подумав, какая будет жалость, если леди Ри Клэр не вернется в свою спальню.

Герцогиня Камарейская торопливо прошла в Длинную галерею. Здесь через небольшие промежутки уже горели свечи в канделябрах, диваны и стулья, стоявшие вдоль всей галереи, отбрасывали странные тени. Герцогиня направилась к высокому человеку, в глубокой задумчивости стоявшему перед одной из картин.

– Ты почему здесь, Люсьен? – негромко спросила герцогиня, подходя к нему и поднимая глаза на портрет, который, по-видимому, поглощал все его внимание.

– Я, кажется, догадался, кто наш враг, Рина, – сказал Люсьен чуть внятным шепотом. В его голосе слышались нотки такого ужаса, что герцогиня почувствовала, как ее окончательно покидает надежда.

Она всмотрелась в портрет, изображавший вдовствующую герцогиню и ее троих юных внуков, чьи золотоволосые головки ярко сверкали при свете свечей.

– Твои кузены? – удивленно выдохнула она. Сразу же после женитьбы он рассказал ей о своих кузенах, но потом уже никогда даже не упоминал их имен. Он как будто бы старался забыть о самом их существовании – по крайней мере до нынешнего времени. Сама же она никогда с ними не встречалась.

– Что заставляет тебя подозревать их, Люсьен? – спросила Сабрина. – Мы ничего не слышали о них почти двадцать лет. Насколько я помню, они редко писали вдовствующей герцогине, и если и обращались к ней, то обычно с просьбами о денежной помощи. Но это было очень давно, и я знаю, что какое-то время перед тем, как она умерла, они вообще ей не писали. Кажется, путешествовали по континенту. Как я слышала, они ни разу не приезжали в Лондон.

Люсьен продолжал, как загипнотизированный, смотреть на лица, столь похожие на его собственное. Кузены, Перси и Кейт, смертельно ненавидели его почти всю свою жизнь.

– У меня нет никаких убедительных доказательств, только какое-то наитие, Рина, – сказал Люсьен.

– Иногда нам приходится всецело полагаться на наитие, – отозвалась герцогиня и положила руку на его плечо, ожидая, что он поделится с ней своими мыслями.

– Если помнишь, Фрэнсис упоминал о женщине в вуали.

– Да, и мы решили – особенно когда лорд Лоутон вспомнил о высоком слуге, – что это, возможно, моя мачеха, графиня. Фрэнсис уверял, что они говорили по-итальянски. Наиболее логично подозревать именно ее, хотя я не представляю ее себе в такой роли. Она корыстолюбива и эгоистична, но вряд ли способна на убийство.

– Я тоже не думаю, что тут замешана она, но мы должны полностью в этом удостовериться. К тому же Фрэнсис считает, что эта женщина англичанка, хотя и говорила на иностранном языке. Однако мы послали своего человека, чтобы он выяснил, находится ли твоя мачеха все еще в Венеции или покинула город. Судя по его сообщению, она не могла быть той таинственной женщиной в вуали, ибо во время похищения нашей дочери находилась в Венеции, есть свидетели, которые могут подтвердить ее алиби. У нас нет уверенности в том, что человек, которого видел лорд Лоутон, тот же самый, что был с женщиной в вуали. А если это не тот же самый человек, то женщина в вуали – та, за кого она себя выдала, а именно путешественница, проезжавшая через нашу долину, и только.

Голос Люсьена зазвучал более резко:

– Затем мы получили записку. И в ней содержалось предостережение: «Вы, наделенные разумом, заметьте глубокий смысл, скрытый под покровом странных стихов». Возможно, совпадение, но весьма подозрительное. В конце концов, стихи для того и пишутся, чтобы побудить нас угадывать тайный смысл. Это возродило наши подозрения .относительно женщины в вуали. Сегодня мы получили стихи, упоминающие о «двоих, связанных одной неделимой судьбой», и, сравнив эти стихи с ранее полученными, мы пришли к выводу, что тут содержится намек на местопребывание Ри. Но может быть, логичнее предположить, что эти «двое» обозначают близнецов? Ты, надеюсь, не забыла, что Кейт и Перси – близнецы? И стало быть, всегда действуют заодно. Они представляют собой как бы одно неразрывное целое.

Любопытно, что в предыдущей загадке говорилось о том, что шрамы, полученные другими, учат нас осторожности. Мы истолковали эти «шрамы» в переносном смысле, как следы перенесенных мук, но, Рина, – помолчав, Люсьен со значением поглядел на маленькую девочку на портрете, – что, если слово «шрамы» фигурирует здесь в буквальном смысле?

– Кейт была сильно изуродована в тот день, – вспомнила Сабрина, – и, забыв о своем предательстве, склонна была обвинять в случившемся тебя.

– Да, можно предположить, что тут содержится намек на мой шрам. Можно усмотреть и неприкрытую угрозу, что некоторые мои действия могут повлечь за собой самые суровые ответные.

Сабрина вгляделась в глаза Кейт и Перси на ангельских их личиках в ореоле золотых волос. Какие тайны скрываются в этих глазах, навеки запечатленных на холсте?

Вспоминая о своих трудных отношениях с кузенами, Люсьен машинально потер шрам на щеке. Их вражда дошла до такого ожесточения, что в конце концов они попытались убить его, чтобы унаследовать Камарей с его богатствами. Если это они стоят за похищением их дочери, подумал Люсьен, она в смертельной опасности, ибо их ненависть не знает пределов. Они будут только счастливы причинить боль тому, кто принадлежит его семейству, а уж в том, что они могут быть беспощадны, особенно по отношению к его дочери, не приходится сомневаться.

Физическая боль, которую он перенес, когда Кейт распорола ему щеку, не шла ни в какое сравнение с той душевной болью, которую он испытывал при мысли, что его дочь, возможно, находится в руках близнецов.

Сабрина положила голову ему на плечо, и он тесно прижал ее к своей груди. Она молча плакала; и он чувствовал, как дрожат ее плечи. Закрыв глаза, Люсьен прижался щекой со шрамом к голове Сабрины. Беспомощная ярость, полыхавшая в груди, обессиливала его. С глубоким усталым вздохом он разомкнул веки и опять увидел нарисованные на полотне глаза юной Кейт Ратбурн. Встретится ли он когда-нибудь лицом к лицу с кузенами, и если да, то когда?

– Проклятый кучер! С тех пор как мы выехали из Лондона, он как будто нарочно выбирает дороги, где побольше ухабов и рытвин, – в негодовании выругалась Кейт. – И если ты будешь все время стонать и креститься, София, – предостерегла она служанку, – я выброшу тебя из экипажа.

Тедди Уолтхэм окинул миледи взглядом, в котором была даже некая снисходительность, так привык он к ее беспрестанным вспышкам гнева.

– Извините, миледи. Но если бы вы хоть на этот раз придержали свой язычок, кучер не вез бы нас так, что у меня, того и гляди, вылетят все зубы.

– Этот мужлан вел себя грубо, – надменно ответила Кейт. – Поэтому его следовало осадить. И я повторяю: гораздо лучше было бы нанять того же кучера, что и в прошлый раз. – Как раз в этот момент экипаж попал в глубокую рытвину, и у нее даже лязгнули зубы.

– После того как он возил нас два месяца назад, он даже слышать не хочет ни обо мне, ни о вас, миледи, – сказал ей Тедди Уолтхэм. – Он говорит, что ни за какие шиши не станет больше гонять по ночам как сумасшедший. При таких обстоятельствах... – Тедди запнулся, подброшенный чуть ли не до самого потолка, – при таких обстоятельствах этот – самый лучший, какого я смог сыскать.

– А как насчет других твоих людей? – с сомнением спросила Кейт. – Надеюсь, они знают свое делолучше, чем этот поганец кучер? И помнят, где и когда мы должны встретиться?

– Да, миледи, – бросил в ответ Тедди Уолтхэм, в глубине души мечтая лишь об одном – чтобы послезавтрашний день остался позади и он мог возвратиться в Лондон. Пока же он сидел на холодном сквозняке. Онемевшие лодыжки обдувал ветер, нос превратился в сосульку, а эта спятившая миледи бормочет всякий вздор о рытвинах и напевает себе под нос одну и ту же занудную песню.

Герцогиня Камарейская качала на руках свою двухмесячную племянницу. Девочка родилась рано на заре, поэтому в один исполненный мрачной радости осенний день ее окрестили Дон[18] Эна Веррик. Дон Веррик была здоровеньким младенцем с несколькими рыжими волосенками на головке, свидетельствовавшими, что она пошла в шотландского прадеда. Материнство благоприятно подействовало на Сару, она обрела гордость и уверенность в себе – качества, которых ей недоставало до рождения дочери.

– Приятно видеть, что опять светит солнце, – произнес Ричард, с интересом наблюдая, как его крохотная дочурка машет ручонками.

– Но вы, наверное, не выходили на улицу, – заметил Фрэнсис. – Ощущение такое, будто окунулся в шотландскую реку в самый разгар зимы.

– Насколько я помню, – со смешком заметил Ричард, – ты это знаешь по собственному опыту. А ведь я предупреждал тебя, что валуны очень скользкие.

– Но характером Фрэнсис в тебя, Ричард, – вставила герцогиня. – Должен во всем убедиться сам, на своем опыте, даже если это рискованно.

– Я свое упрямство унаследовал от тебя, – возразил Ричард.

Улыбнувшись в ответ, герцогиня передала запеленутого младенца в любящие руки матери, снова с удивлением подумав, как естественно далось Саре материнство. Точно так же управлялась и Мэри со своим первенцем. Герцогиня, однако, помнила, с каким страхом она впервые взяла на руки Ри Клэр.

Ах, если бы она могла сейчас прижать голову дочери к груди! Остается только молиться...

– Я получила письмо от Мэри, – сказала она, стараясь отвлечь свои мысли от Ри. – Она прежде всего спрашивает о Дон и хочет знать, сохранили ли ее волосы тот же рыжий цвет, что у нее самой. И...

– И я думаю, с годами ее волосы станут еще ярче, – с комичной гримасой заявил Ричард, пытаясь увидеть в зеркале свои собственные рыжие вихры.

– И еще она спрашивает о тебе, Сара, – добавила со смешком герцогиня.

– Благополучно ли они вернулись домой? – спросил Фрэнсис.

– Она пишет, что их изрядно потрясло на ухабах, но, если принять во внимание дождь и состояние дороги, доехали они поразительно быстро. Завтра Теренс уезжает в Лондон. Он встретится с несколькими людьми, которые искали Ри во Франции, и с другими, которые должны вернуться из Ирландии и Уэльса. Но человек, посланный в колонии, вероятно, все еще в море, – сообщила им герцогиня, в глубине души предполагая, что все эти поиски окажутся тщетными, хотя и нельзя исключить, что кто-нибудь что-нибудь знает о Ри Клэр, Люсьен использовал свое влияние, а Теренс – свои связи, чтобы заручиться помощью расквартированных в этих местах войск, которые обыскали всю округу. Но их усилия оказались напрасными. Ри Клэр исчезла без следа, словно растворилась в воздухе.

– Для тебя, Робин, тут есть записка от Стюарта, – сказала герцогиня, но ее сын даже не отозвался.

Она посмотрела на его темную голову, и лицо ее выразило беспокойство. Робин сильно переменился. Он всегда обожал сестру, Ри была ближе ему, чем Фрэнсис. Ее похищение преобразило Робина. Смешливый маленький проказник превратился в ко всему равнодушного, угрюмого мальчика. Он как бы закупорил в себе свое горе, и мать уже отчаивалась, не зная, как ему помочь.

Эндрю неуклюже ковылял по гостиной. Его внимание привлекли затянутые в чулки ноги Робина, он что-то невнятно бормотал, но сразу замолк, когда цепкими пальцами ухватился за колено Робина.

Робин нахмурился и, отведя взгляд от камина, поглощавшего, казалось, все его внимание, вдруг с необычной для него резкостью оттолкнул братишку. Тот сразу же потерял довольно-таки шаткое равновесие и шлепнулся на пол. Услышав громкий рев, все присутствующие повернулись в его сторону.

– Робин! – резко сказала герцогиня. Еще никогда в жизни она не говорила с сыном таким тоном.

Робин пристыженно посмотрел на мать. Его губы задрожали.

– Я сделал это не нарочно, мама. Сам не знаю, как это получилось. Честно, ты уж прости меня, Энди, – извинился он, помогая брату встать на ноги и стараясь осушить его слезы. Он корчил смешные гримасы, щекотал Эндрю под подбородком, но тот, все еще обиженный, продолжал хныкать.

– Чай, ваша светлость, – торжественно провозгласил Мейсон. Брови его слегка поднялись, когда он понял, что его слова заглушил рев юного лорда Эндрю. – Чай, ваша светлость! – повторил он, повысив голос почти до истошного крика. Как раз в этот момент Эндрю, чье настроение, как у всех детей, быстро менялось, решил, что уже достаточно нарыдался, и мгновенно прекратил плач, поэтому крик дворецкого прозвучал особенно громко.

Поймав на себе удивленный взгляд герцогини, Мейсон, едва ли не в первый раз в жизни, явно смутился.

– Извините, ваша светлость, – сказал он, раскаиваясь, что допустил такой промах. Подумать только, он кричал, как какой-то мужлан в таверне. На месте ее светлости человека с такими манерами следовало немедленно уволить.

– Чай подан, – повторил он, на этот раз уже хорошо смодулированным голосом.

– Спасибо, Мейсон, – сказала герцогиня, не обращая внимания на этот срыв и тем самым возвращая Мейсону столь высоко ценимое им чувство достоинства. Одновременно она взглянула на Ричарда и Фрэнсиса, как бы побуждая их смехом разрядить обстановку. – Робин, почему бы тебе не сходить за отцом, – предложила герцогиня.

– Хорошо, мама, – спокойно ответил Робин и, взяв Эндрю за руку, подвел его к креслу матери, откуда теперь уже улыбающийся малыш мог легко дотянуться до накрытого стола.

Дверь кабинета была чуть приоткрыта, изнутри доносились голоса, и Робин остановился, не решаясь своим появлением прервать разговор.

– Ваша светлость, пришло еще одно письмо, и я принес его прямо к вам, – говорил лакей. – Мистер Мейсон подает чай, поэтому я не стал его ждать, ваша светлость. Письмо может быть очень важным, и я подумал, что его лучше отдать вам сразу же.

– Ты поступил правильно, Соумс, так, кажется, тебя зовут?

– Да-да, ваша светлость, Соумс, – смущенно подтвердил лакей, удивленный тем, что такой великий человек помнит имена слуг.

Взяв простой конверт с серебряного подноса, герцог вскрыл его и стал читать. Затем он поднял руку, останавливая лакея, который хотел было удалиться. Лакей терпеливо ожидал, пока герцог читал письмо. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем герцог оторвал глаза от письма; лакей даже усомнился, правильно ли он поступил, принеся его в кабинет.

Когда герцог Камарейский наконец поднял лицо, лакей понял, что его худшие опасения оправдались. Никогда еще этот молодой человек не видел такого жестокого, нечеловеческого выражения в чьих-либо глазах, ибо странные, цвета хереса глаза его светлости сверкали такой необыкновенной решимостью, что у глядевшего на него лакея побежали мурашки по спине.

– Никто не должен знать об этом письме. Никому не говори о нем ни слова, особенно'ее светлости. Запомни, ты не приносил мне никакого письма, тебе все ясно? – холодно спросил герцог.

– Да, ваша светлость. Даю вам честное слово, – заверил нервничавший лакей своего хозяина.

Только тогда герцог впервые заметил обеспокоенное выражение на лице слуги и, повинуясь внезапному импульсу, а это случалось с ним редко, добавил:

– Ты поступил правильно, Соумс.

Эти одобрительные слова сразу же прогнали овладевшее было лакеем уныние, и с широкой улыбкой он вышел из кабинета. Естественно, он не мог предвидеть, что принесенное им письмо станет своеобразным прологом для событий, которые едва не погубят герцога.

Менее чем через четверть часа герцог переоделся и быстрыми шагами вошел в конюшню.

– Оседлайте моего коня, – велел он груму, который стоял у входа, лениво посасывая соломинку. Он едва не поперхнулся, когда увидел внезапно появившегося герцога. Обычно о его приходе всегда сообщалось заранее.

Грум поспешил выполнить повеление своего хозяина. Между тем Баттерик, который зорко следил за всем, что творилось в его владениях, заметил герцога и послал второго грума на помощь первому.

– Ваша светлость, – начал Баттерик с извиняющимися нотками в своем грубом голосе, – извините за задержку. Наверное, мне не передали вашего распоряжения. Я бы никогда себе не простил, если бы заставил вас ждать, ваша светлость. – И с гримасой нетерпения он посмотрел на ряды стойл, ожидая появления коня герцога.

– Я не давал никакого распоряжения, – ответил герцог, чьи мысли были целиком сосредоточены на предстоящем свидании. Стоя рядом с Баттериком, герцог, сузив глаза, смотрел куда-то в пустоту. В простом сюртуке, в бриджах из оленьей кожи и сапогах он выглядел так же сурово, как суров был его взгляд.

Баттерик нервно откашлялся. Он чувствовал себя очень неловко, стоя рядом с его светлостью. Куда запропастился этот копуша, возмущался он, какого дьявола он так долго возится?

– Баттерик, – вдруг спросил герцог, – насколько хорошо знал покойный мистер Табер моих кузенов Кейт и Перси?

При этих словах Баттерик невольно открыл рот от изумления.

– Вы говорите о леди Кейт и лорде Перси? – растерянно переспросил он, ибо вот уже много лет никто в Камарее, включая и самого герцога, не произносил вслух эти два имени. Да они оба были сущими язвами – и леди Кейт, и лорд Перси. В жилах у них течет дурная кровь, и он, Баттерик, благословил тот день, когда они уехали из Камарея.

Выпятив нижнюю губу, конюший подробно ответил на вопрос его светлости:

– Думаю, старый Табер знал леди Кейт и лорда Перси так же хорошо, как все остальные. А он никогда никого не забывал. Я даже помню, – продолжал он, довольный, что сумел заинтересовать герцога, – как он рассказывал вашему деду, старому герцогу, о том, что леди Кейт дурно обращается со своей кобылой. Извините, сэр, простите меня, ваша светлость, но у нее в характере была какая-то червоточина, – сказал Баттерик, складывая большие руки на широкой груди и с удовольствием вспоминая о том, как леди Кейт запретили заходить в конюшню и ездить на столь любимых им лошадях.

Наконец герцогского коня вывели и герцог вскочил в седло, чувствуя почти ласковое прикосновение шпаги к бедру.

– Прикрепите к седлу пистолетные кобуры, Баттерик, – велел он.

Баттерик послал одного из грумов за кобурами и только тогда впервые заметил пистолеты, вытащенные герцогом из карманов сюртука. Нахмурив густые брови так, что они едва не закрывали глаза, Баттерик понял, что герцог что-то замышляет, но что именно?

Конюший сам, своими руками, закрепил кожаные кобуры на седельной луке, и герцог уложил пистолеты в их уютные гнезда. Кивнув головой, герцог быстро выехал на своем большом жеребце из конюшни и, не оглядываясь, поскакал прочь.

Оглянись герцог, он с удивлением увидел бы, что Баттерик, уперев руки в бедра, провожает его внимательным и озадаченным взглядом. И вдруг он хлопнул себя по колену.

Хлопок получился такой громкий, что юный грум, пересекавший конюшенный двор, даже вздрогнул.

– Разрази меня Господь! Конечно же, проклятые голуби тут ни при чем! – воскликнул он, и его лицо побагровело от волнения. – Я заслуживаю порки за то, что так долго не мог догадаться. Кобылу леди Кейт звали Дав – голубка. Именно о ней хотел нам сказать Табер. Он указал на убийцу. Поэтому и нарисовал голубку. Ведь писать-то он не умел, мог только рисовать. Какой же я дурак, что не понял сразу! – выругал себя конюший.

Он посмотрел на пустую подъездную дорогу и вдруг почувствовал растущее смятение. Герцог наверняка поехал на встречу с леди Кейт и этим подстрекателем, ее братом, лордом Перси.

Робин Доминик тихо отворил и затворил за собой дверь, которая ограждала от незваных гостей кабинет герцога Камарейского. От волнения и страха у него стучало в висках, ибо он знал, что, заходя в святилище отца – кабинет, рискует навлечь на себя его гнев. Сюда запрещалось заходить даже членам семьи, только мать решалась заходить сюда без приглашения, но и она всегда предварительно стучала в дверь.

Робин нервно оглядел комнату, понимая, что в его распоряжении не так уж много времени.

Когда он стоял у дверей кабинета и отец быстро вышел наружу, он едва успел спрятаться в тенистом алькове в холле. Его удивило, что отец не пошел в гостиную, где его ждали к чаю, а сбежал по большой лестнице, перепрыгивая сразу через две ступени, и поспешил в левое крыло, где помещались герцогские апартаменты.

Робин хотел сразу же войти в кабинет, но ему пришлось подождать, прячась в алькове, пока уйдут болтающие у самых дверей лакеи. Неожиданное появление дворецкого сразу же прогнало болтунов, и Робин наконец смог осуществить свое намерение.

Теперь, оставшись один, Робин оглядел кабинет с обитыми панелями стенами, вдоль которых стояли книжные полки, и с двумя бархатными креслами по обе стороны камина. Комната была обставлена в строгом, чисто мужском стиле, по здесь было достаточно уютно. Пылавший в камине огонь высвечивал богатые узоры полированного старого дерева. Вдоль окон свисали тяжелые бархатные шторы; сквозь стекла, украшенные геральдическими рисунками, просачивался бледный солнечный свет.

На стене возле дверей висели несколько скрещенных шпаг и старинные щиты с гербом герцогов Камарейских. Обычно оружие неизменно привлекало внимание юного сына герцога, но на этот раз он не сводил пристального взгляда с большого письменного стола красного дерева, представлявшегося ему едва ли не священным.

По обеим сторонам массивного стола стояли два серебряных подсвечника, а в самом центре, на почетном месте, в серебряной рамке красовалась миниатюра матери. На раскрытой счетной книге лежало брошенное гусиное перо; вокруг него, среди столбцов аккуратно выписанных цифр, образовалась маленькая чернильная лужица, Робин увидел несколько распечатанных светло-желтых конвертов, но среди них не было того, что он искал. Затаив дыхание, он скользнул мимо отцовского кресла с вычурными резными ножками. С подрагивающими от страха и возбуждения губами выдвинул центральный ящик, куда всего несколько минут назад отец – он это хорошо видел – сунул таинственное письмо. Увидев то, что ищет, подавляя ликующий крик, Робин протянул к нему руку.

Не успел он пробежать письмо глазами, как в дверь кто-то вошел. Робин, остро чувствуя свою вину, упал в кресло и выронил письмо, которое, отлетев, упало у стола.

– Фрэнсис! – с облегчением воскликнул он, хотя взгляд старшего брата был полон гнева.

– Ты влип в неприятную историю, Робин, – сказал Фрэнсис, не чувствуя никакой жалости к брату, который посмел вторгнуться в отцовский кабинет. – Ты заслуживаешь строгого наказания. Как ты смеешь обыскивать стол? Уж не рехнулся ли ты?

– Фрэнсис! – завопил Робин и тут же понизил голос до заговорщицкого шепота. – Ты понимаешь, я...

– Я все понимаю, очень хорошо понимаю, – отрезал Фрэнсис, нагибаясь и подбирая упавшее письмо. – Твое ненасытное любопытство, Робин, на этот раз завело тебя слишком далеко Я не нахожу тебе никакого оправдания и, честно сказать, стыжусь за тебя.

– Мое... мое любопытство, Фрэнсис, – хрипло ответил Робин, и в его глазах блеснул гнев, тут же сменившийся слезами, – как мне кажется, имеет прямое отношение к Ри.

Аргумент подействовал на Фрэнсиса.

– О чем ты говоришь? – спокойно спросил он, увидев распрямившиеся плечи брата.

– Это письмо, которое ты держишь, только что доставили в Камарей. Я стоял у дверей кабинета и слышал, как отец предупредил лакея, чтобы он никому не смел ничего говорить об этом письме.

Фрэнсис с сомнением смотрел то на возбужденное лицо брата, то на письмо.

– Ну и что? Отец ведет много разных дел, которые нас не касаются.

– Отец особенно не хотел, чтобы об этом письме знала мать, – перебил Робин. – А у него никогда нет от нее никаких секретов.

– Мы не должны подвергать сомнению решение отца, тем более что не знаем его мотивов, – твердо сказал Фрэнсис, отказываясь признать странность отцовского поведения в этом случае.

– Ведь он не пьет чай со всеми, Фрэнсис, – продолжил Робин. – Иначе ты не пришел бы сюда искать его.

– Скорее всего он уже в гостиной и интересуется, где мы.

– Нет, – возразил Робин, – скорее всего он уже в конюшне. Я видел, как он спустился вниз по лестнице. Он очень торопился. Письмо, что бы там ни было написано, явно рассердило его. Я никогда не видел отца в таком гневе, – сказал Робин, нервно поглядывая на дверь, не нагрянет ли вдруг отец. – Прочти, Фрэнсис, – настаивал он, дергая брата за руку, – прочти письмо.

Фрэнсис продолжал смотреть на желтоватый конверт, в котором ему теперь чудилось что-то зловещее, и, хотя по-прежнему сильно сомневался, вправе ли читать то, что прислано отцу, все же вытащил письмо из конверта.

Герцог Камарейский скакал на восток, к большому дубу, упоминавшемуся в анонимном письме. Теперь у него уже не оставалось сомнений в том, кто именно похитил его дочь, ибо о существовании этого древнего дерева знали очень немногие, так же как и об узкой тропинке, которая вилась по долине и заканчивалась, обогнув озеро. Там стоял дуб, который вздымал свои ветви к небесам в течение почти всей истории Камарея.

Долина, где он рос, не всегда была мирной, здесь почти семь веков назад лилась кровь восставших саксов, погибавших под острыми мечами норманнов, вероятно, в такой же день, как этот, когда по небу мчались гонимые ветром серые тучи и могучий дуб не отбрасывал никакой тени. Легенда гласила, что в тот день у дуба доблестно сражались вооруженные косами и ржавыми мечами сто крепостных, верных своему лорду-саксу, и все они пали, сраженные сверкающими мечами завоевателей, но, уже умирая, их господин, чтобы отомстить за их мученичество, призвал проклятие на головы норманнских убийц и на все их семя.

Это пророчество так и не осуществилось, но о нем помнили все поколения Домиников. Ибо саксонский лорд предсказал, что однажды под этим дубом прольется норманнская кровь, смешавшись с кровью убитых саксов.

Подъезжая к дубу, Люсьен Доминик с некоторым беспокойством вспомнил об этом старинном проклятии и открыл кобуры пистолетов. Его глаза внимательно обыскали долину, ибо он был уверен, что его хотят заманить в западню.

Кое-кто мог бы сказать, что с его стороны было безумством или глупостью подвергать себя подобной опасности. Кое-кто даже мог бы назвать его поступок самоубийственным, но Люсьен считал, что у него нет никакого выбора – по крайней мере если он хочет увидеть свою дочь.

В письме было ясно сказано, что если он хочет видеть дочь живой, то должен приехать один, без всякого сопровождения. В противном случае леди Ри Клэр Доминик будет тут же убита. И в ее смерти будет виноват он сам. Он знал, что похитители не сомневались, как он поступит в этом случае, ибо он дорожил жизнью дочери больше, чем своей собственной. Он сознательно играл на руку врагам, но ничего другого ему не оставалось. Письмо предлагало ему поменять свою жизнь на жизнь дочери.

Но герцог был не такой глупец, чтобы умереть понапрасну. Прежде чем пожертвовать жизнью, он должен удостовериться, что дочь будет отпущена на свободу.

К несчастью, герцог Камарейский так и не встретился со своим истинным врагом, ибо в нескольких футах от засыхающего дуба его настигла пистолетная пуля. Пуля попала в предплечье, но из-за обильного кровотечения рана казалась куда более опасной, чем была на самом деле.

Трое нападающих считали, что герцог находится в полной их власти, поэтому не спеша приближались к фигуре, повалившейся на седельную луку. Они были совершенно уверены, что враг их сражен...

Им следовало быть куда осторожнее и лучше знать своего противника, ибо герцог Камарейский отнюдь не пал духом и даже сумел подслушать их разговор.

– Говорю тебе, это напрасная трата пороха. Достаточно твоего выстрела. Ты, видно, дурак, да еще и небережливый дурак. Все равно мы его убьем раньше или позже, чего спешить?

– Тут есть существенная разница, мы ведь хотим получить деньги сполна, как договорено.

– Прислушайся к брату, Джеки. Я уже достаточно долго имел дело с миледи, чтобы знать, что она не всегда держит слово. Эта скупая сука запросто может не заплатить, – предупредил Тедди Уолтхэм нанятых людей. – Ее приказания надо исполнять в точности. Эта женщина – сущий дьявол. – Тедди Уолтхэм фыркнул. – Я видел, как она не долго думая пристрелила верного своего слугу. Будь проклят тот день, когда я увидел ее в этой черной одежде. Надо бы сразу же задать тягу, но это не так просто: эта миледи хорошо умеет завязывать петлю на шее. Женщина она беспощадная, и чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше для нас всех. Отведем-ка его к ней, чтобы она поиздевалась над ним. Скорее всего она станет заливать ему насчет дочери, а уж потом мы его прикончим, как велено, – заключил Тедди Уолтхэм, предвкушая, каким облегчением будет закончить это дело и навсегда избавиться от безумной миледи.

– Что ты там толкуешь о дочери? Ведь в экипаже нет никого, кроме одной женщины в вуали да старухи, которая все время что-то бормочет.

– Не твоя забота, Джеки. Она обманула его, чтобы заманить в ловушку. С дочерью он разве что в могиле встретится, – заверил их Тедди и, ухмыляясь, повернулся к своим сообщникам. Как раз в этот момент его жертва шевельнулась, но он ничего не заметил.

– Пошли, ребята, – позвал он. – Побыстрее кончим с этим делом, чтобы можно было согреться бутылочкой рома.

Скрываясь в своем экипаже за вершиной холма, Кейт увидела, как Люсьен упал на седельную луку. Судя по-всему, он был в беспамятстве. Она радостно захлопала в ладоши, когда увидела, что из-за дуба вышел Тедди Уолтхэм с двумя езоими помощниками. Только пожалела, что не подъехала ближе, – ей так хотелось бы видеть отчаяние в глазах Люсьена, когда он поймет, что его одурачили. Впрочем, его глаза округлятся от страха, когда он увидит, кто его враг. То-то будет удовольствие.

Фрэнсис и Робин выехали из Камарея на двадцать минут позже отца, поэтому им пришлось скакать во весь опор, чтобы догнать его.

Однако это им все же не удалось. Проезжая по узкой тропе, они увидели на противоположной стороне озера беспомощно склонившегося вперед отца. Он явно был ранен. Они наблюдали за ним как зачарованные, и тут из-за большого дуба, упоминающегося в письме, появились три незнакомца.

При виде нападающих Фрэнсис помчался вперед по неровной каменистой тропе. Робин, слегка тронув хлыстом бок своей кобылки, последовал за ним. Он хотел было крикнуть, чтобы брат его подождал, но крик так и не вырвался из горла; в досаде закусив губу и крепче схватив поводья, он поскакал вслед за Эль Сидом. Вдруг Фрэнсис натянул поводья, приостанавливая коня. Дождавшись, пока брат поравняется с ним, он крикнул через плечо:

– Робин, возьми этот пистолет, он заряжен, курок уже взведен. Мне все равно, попадешь ты в этого человека в коричневой куртке или нет, только отвлеки его внимание от отца. – И Фрэнсис сунул пистолет в протянутую ладонь брата.

Выпрямившись, Фрэнсис увидел, что трое незнакомцев приближаются к раненому отцу. Но в тот момент, когда Фрэнсис уже подумал было, что все пропало, герцог поднялся в седле и выстрелил. Передний нападающий схватился за грудь и, смертельно раненный, повалился наземь.

Изумление, выразившееся на лице раненого, было, пожалуй, не столь сильным, как на лицах Тедди Уолтхэма и брата убитого Джеки Портера, когда они увидели, что их, казалось бы, беспомощная жертва обрушила на них свой мстительный гнев.

Но Тедди Уолтхэм недаром более четверти столетия боролся за выживание на улицах Лондона; не растерявшись, он вытащил из-за пояса второй пистолет и прицелился в герцога Камарейского.

Занятый своей схваткой с опасным, как оказалось, врагом, Тедди Уолтхэм даже не услышал стука приближающихся копыт и никак не ожидал, что кто-то отстрелит палец его ноги. Он вскрикнул, напугав жеребца герцога, и все же выстрелил. Пуля прошла над головой герцога, однако испуганная лошадь встала на дыбы, и раненый герцог не смог усидеть в седле.

После того как Робин выстрелил в землю, Фрэнсис направил коня на нападающих. Мощной своей грудью Эль Сид отделил упавшего герцога от его врагов. Помощь сыновей позволила герцогу выхватить шпагу и устремиться на нападающих. В его памяти навсегда запечатлелся образ Робина: мальчик крепко стоял на своих коротких ногах, обеими руками держа пистолет, который казался для него неимоверно большим, и прицеливался в одного из незнакомцев.

Оставшийся в живых брат Джеки Портера первым ощутил на себе всю холодную ярость герцога Камарейского. Он обнажил шпагу, сталь зазвенела о сталь, и этот звук отдался в его ушах похоронным звоном. Увидев, с какой легкостью герцог парирует его выпады, он понял, что имеет дело с опытным фехтовальщиком, который не только искусно владеет холодным оружием, но и обладает почти сверхъестественной силой, – хотя сквозь рукав сюртука и сочилась кровь, он не допускал ни одного промаха.

Нелегко было и Тедди Уолтхэму. Ему пришлось иметь дело с юношей вдвое моложе его, который, однако, мастерски владел шпагой. Наверняка прошел обучение у кого-нибудь из лучших французских фехтовальщиков, с горечью подумал Тедди, невольно восхищаясь сыном герцога Камарейского. Между отцом и сыном было такое сходство, что Тедди даже показалось, будто он видит перед собой двойников. Ко всему еще давало себя знать неумеренное потребление крепких напитков.

А положение все хуже и хуже, мрачно подумал Тедди Уолтхэм. Услышав внезапный вскрик и увидев, как Том Портер, пошатнувшись, упал, а рядом с ним легла его уже бесполезная шпага, Тедди заскрежетал зубами, ибо с ним сражался юноша не старше шестнадцати, но со всеми ухватками опытного дуэлянта. Все приемы, которые пробовал Тедди, натыкались на непреодолимую защиту его юного противника. Стойку молодой лорд держал безупречно, реакция у него была превосходная, расчет точный. Окончательно же уважение Тедди Уолтхэма завоевал великолепный удар шпагой, который убедил его, что единственный способ выйти живым из этой схватки – поспешно бежать, не боясь навлечь на себя обвинение в трусости.

Придя к такому решению, Тедди с удивлением почувствовал, что кончик лезвия глубоко вошел в его плечо. На юношеском лице Фрэнсиса Доминика было какое-то странное выражение, не ускользнувшее от зорких глаз Тедди: ведь сыну герцога впервые довелось пролить кровь другого человека. Тедди Уолтхэм затаил дыхание, ожидая, что сталь войдет еще глубже. Шатаясь, попятился он назад, опасаясь, что вот-вот последует смертоносный удар, но юноша, который сражался с искусством зрелого мастера, отнюдь не был кровожаден и не воспользовался своим преимуществом. Обезвредив противника, он, видимо, был более озабочен состоянием отца, чем плачевной судьбой раненого Тедди.

Тедди Уолтхэм был отнюдь не дурак и, потерпев поражение от юноши, помышлял не о мести, а о своевременном бегстве. К тому же теперь он оказался в меньшинстве. Не будучи истинным джентльменом, человеком чести, который предпочитает поражению смерть, и увидев, что к нему с самыми решительными намерениями, не предвещающими ничего хорошего некоему Эдуарду Мэтью Уолтхэму, приближается герцог Камарейский, он повернулся и побежал.

Стоя среди деревьев на холме, Кейт закричала от ярости, когда второй нанятый ею человек упал на колени, а затем растянулся, бездыханный, на земле. Как это могло произойти, что, черт побери, случилось с ее так тщательно продуманными замыслами? Подумать только, двое ребят – один постарше, другой помоложе – помешали ей осуществить задуманную месть. Она просто не верила своим глазам. Совсем еще мальчишка прострелил Тедди Уолтхэму ногу, тогда как юноша – она узнала в нем Фрэнсиса Доминика – наехал конем на ее людей и теперь дерется на шпагах с Тедди.

– Ах ты, сукин сын! Ах ты, сукин сын! – закричала она, увидев, что неустрашимый и стойкий Тедди Уолтхэм, парировав последний удар, обратился в бегство и стал карабкаться на холм, слегка волоча ногу с отстреленным пальцем.

Молотя кулачками по стволу дерева, Кейт наблюдала драматическое крушение своих надежд. Люсьен вновь ускользнул от нее. А ведь на этот раз были все шансы накопец-то до него добраться. Каким-то образом он всегда выворачивается из ее рук. Она надеялась, что он на четвереньках будет молить ее о пощаде, а он по-прежнему свободен. Эти придурки, которых она наняла, натворили невесть что. Очередная несправедливость судьбы.

Мысли Тедди Уолтхэма, взбиравшегося по склону холма, были удивительным образом схожи с ее мыслями. Ноги Тедди скользили по грязи, что затрудняло и без того нелегкий подъем. И то, что он потерял большой палец на ноге, отнюдь не способствовало его резвости. Прихрамывая, Тедди Уолтхэм думал, что он еще никогда не выглядел таким оборванцем, как сейчас. Плечо болело так, словно его жег адский пламень. Ему казалось, будто по пятам за ним гонятся адские псы. Но когда он обернулся, то увидел, что никто его не преследует. Пока что.

Медленно взбираясь по склону, Тедди Уолтхэм скользил, падал, иногда полз на четвереньках. Запыхавшись, он наконец взобрался на вершину холма, где его поджидала миледи. Он протянул к ней руку, молча прося о помощи, но она даже не пошевельнулась.

– Ты так и не выполнил того, что я тебе поручила. Жалкий придурок. Слабоумный идиот. Радотёр![19] – прошипела Кейт. С трудом сдерживая гнев, она подошла к своему подручному и бесстрастно уставилась на него. – Ты погубил все мои надежды. Струсил в решительный момент и все сделал не так. Мне надо бы тебе дать хорошего пинка под задницу. Если бы ты не свалял дурака, Люсьен бы сейчас валялся у моих ног и скулил, как побитый щенок.

– Да ты просто спятила, женщина! Этот человек никогда ни у кого не будет валяться в ногах. Теперь я начинаю понимать, почему много лет назад он выставил тебя отсюда! – завопил в ответ не только лишившийся храбрости, но и всякого терпения Тедди. Сколько же можно терпеть эту чокнутую?! Если он и питал какой-то страх перед миледи, этот страх теперь быстро улетучивался. – Не знаю, что произошло между тобой и герцогом, – продолжал он, – но вы с Перси недаром держались подальше отсюда. И если хочешь знать, – добавил он, вставая на ноги и покачиваясь от слабости, – это доказывает, что герцог – человек умный. Он хорошо понимал, что делает, когда выгнал вас с братцем. В сравнении с тобой, женщина, те, что сидят в ньюгейтской тюрьме, выглядят просто святыми мучениками. А так как я не хочу стать святым мучеником, – заключил Тедди Уолтхэм, с удовольствием произнося последние слова, – то на этом прощусь с вами, миледи.

– Что за чушь ты несешь, черт побери? Куда ты, чертов придурок? – взвизгнула Кейт, видя, что Тедди Уолтхэм повернулся к ней спиной.

Кейт кинулась вслед за ним, шурша юбками. Охваченная досадой и гневом, она потеряла способность спокойно рассуждать. Но не успела она сделать и пары шагов, преследуя своего бродячего рыцаря, как он вдруг повернулся, схватил ее за кисти рук и вытащил у нее из-под юбки спрятанный там пистолет.

– Я сказал, что ухожу, миледи, но я не хочу уйти так, как ушел убитый вами Рокко. Я посметливее, чем он. Его смерть была для меня драгоценным уроком. Я понял, чего можно ждать от вас, миледи, в награду за свою верность. – Тедди Уолтхэм с гримасой уставился на пистолет. – Еще шаг, и вы небось продырявили бы меня насквозь, миледи.

– Ты еще смеешь мне дерзить, свинья! Забыл, что я хорошо знаю, кто ты такой? Да я прикажу расклеить объявления с твоим гнусным именем по всему Лондону. Если власти схватят тебя, болтаться тебе с петлей на шее.

– Валяйте, миледи. Только вы напрасно будете стараться, потому что добрый старый Тедди Уолтхэм не станет дожидаться, пока ему воздадут по заслугам. Никто не сможет увидеть лицо Тедди Уолтхэма не только в Лондоне, но, может быть, и во всей Англии. Достаточно сменить имя, переехать в другую страну, и концы в воду. Уж можете мне поверить, я буду жить еще долго после того, как вы отправитесь в теплые края, миледи, – издевательским топом произнес Тедди.

Глядя, как удаляется этот вор и убийца, Кейт, ошеломленная, не могла выдавить ни слова. Как он смел так нагло разговаривать с ней, леди Кэтрин Андерс? Как смел покинуть ее как раз в тот момент, когда она больше всего в нем нуждается? Ведь только по его вине ей не удалось осуществить свой замысел. «Ну нет, я не допущу, чтобы этот проклятый негодяй удрал», – поклялась она, устремляясь следом за прихрамывающей фигурой.

Обогнув холм, она запаниковала: Тедди нигде не было видно. Затем заметила его: он направлялся к коням, привязанным сзади к экипажу. В дикой ярости она подхватила юбки и побежала вдогонку.

Когда Кейт стала рвать ногтями его кожу, у Тедди Уолтхэма было такое ощущение, будто ему на плечи пал с неба ястреб. Ногти миледи вонзились ему в щеку, брызнула кровь, и Тедди Уолтхэм вздрогнул. С отчаянным усилием, превозмогая боль от раны в плече, он повернулся, схватил Кейт за руки и отшвырнул с такой силой, что она упала. Ощущая всю унизительность своего положения, Кейт, задыхаясь, попробовала подняться на колени, но, прежде чем она успела это сделать, Тедди крепко схватил ее за шею.

– Поскольку отныне мы расторгаем наш неудачный договор и расходимся в разные стороны, надеясь никогда больше не встретиться, – с неожиданной учтивостью произнес Тедди Уолтхэм, – будет справедливо, если я увижу лицо своей таинственной благодетельницы. Насколько я понимаю, мне придется ограничиться лишь половиной вознаграждения за все мои труды и усилия, не говоря уже об опасности, которой подвергалась моя жизнь.

– Нет! – вскричала Кейт, с той нечеловеческой силой, какой обладают сумасшедшие, пытаясь помешать Тедди Уолтхэму осуществить свое намерение. Но ее фанатичная решимость не позволить снять вуаль с лица натолкнулась на неукротимое желание Тедди разоблачить так тщательно скрываемую тайну.

Когда Тедди наконец сорвал маску с лица миледи, она пыталась закрыть его руками, но не успела... То, что ожидал увидеть Тедди Уолтхэм – а его уже много месяцев жгло любопытство, – не могло идти ни в какое сравнение с реальностью. В следующий миг Тедди инстинктивно отшатнулся, подняв обе руки, как бы стремясь не видеть представшего перед ним изуродованного облика. Ужас в его глазах глубоко уязвил самолюбие Кейт, но его полный неожиданной жалости возглас «Бог мой!» едва не доконал ее.

Она стояла на коленях, и ощущение у нее было такое, будто душа ее обнажилась перед этим мужланом с его грубыми руками. Все, что она так старательно скрывала много лет от любопытствующих глаз, открылось в резком, неумолимом свете дня.

Тедди Уолтхэм, как загипнотизированный, с отвращением смотрел на изуродованную половину лица Кейт. Чудовищные шрамы превратили в пародию некогда необыкновенно прекрасную женщину. Шрамы приподняли край ее рта и опустили край ее глаза, придав лицу постоянное злобное выражение.

– Так вы, миледи, живете как в аду? – прохрипел Тедди, с тошнотворным чувством отвернувшись от плачущей женщины в черном. Он подошел к привязанным лошадям, отвязал одну, сел и не оглядываясь поскакал на север, в Бристоль, чтобы сесть там на отплывающий в колонии корабль. Он слышал, что Бостон – быстро развивающийся город, где такой предприимчивый малый, как он, легко может преуспеть. Тедди Уолтхэм знал, что ему лучше быть как можно дальше от страны, где за ним числилось немало тяжких преступлений.

Быстрота, с которой он действовал, была для него спасительной, ибо через час весь Камарей и деревня Камарей были оповещены о покушении на герцога. Вскоре округа переполнилась лакеями, садовниками и конюхами, а также дюжими крестьянами, жаждавшими поймать похитителей леди Ри Клэр, чтобы отдать их в руки правосудия, хотя кто знает, чем кончилось бы дело, если бы обозленные до крайности мстители поймали Тедди Уолтхэма или леди Кейт.

В большом камарейском доме герцог нетерпеливо выслушал заботливое кудахтанье озабоченной Роули. Она аккуратно промыла, обработала и забинтовала раны, но ворчала, видя, что пациент не хочет слушать ее разумных предписаний.

– Огнестрельная рана, даже если и легкая, все равно огнестрельная рана. Хоть пуля и не раздробила кость, она проникла достаточно глубоко, и вы потеряли много крови. Я думаю, не стоит звать этого старого дурака доктора, который еще, чего доброго, порекомендует кровопускание вашей светлости, – насмешливо фыркнула Роули. – Я с ним совершенно не согласна, нет, сэр. Надеюсь, в этом вы меня поддерживаете, ваша светлость, – чуть помедлив, добавила она, переводя взгляд на герцогиню, которая, не шевелясь, молча наблюдала за тем, как служанка забинтовывает рану герцога. Это была мучительная процедура как для нее, так и для его светлости.

– Конечно, Роули. Ты говоришь совершенно разумно, – бесстрастным голосом высказалась в ее поддержку герцогиня. Один только герцог знал, в каком она волнении, ее лицо даже побелело от ярости.

– Спасибо, Роули, – сказал герцог таким тоном, что даже толстокожая Роули поняла, что ей лучше уйти. – Под присмотром герцогини со мной будет все в порядке.

– Гм-м... Да, конечно... Вы, должно быть, правы, ваша светлость, – недовольно пробормотала Роули, которая не хотела доверить своего пациента другому, даже герцогине.

Когда, закрыв за собой дверь, Роули ушла, герцог посмотрел на жену, которая сидела как-то необычно прямо.

– Черт тебя подери, Люсьен, – сказала она хриплым от сдерживаемого негодования голосом.

Именно этого он и ожидал, после того как герцогиня подвинулась ближе к краю его кровати. Герцогиня не обманула его ожиданий.

– Как ты посмел все это утаить от меня? Как посмел поехать на встречу, которая грозила тебе почти верной смертью, даже не предупредив меня ни словом? Представляешь себе, что я сейчас чувствую? – Ее фиалковые глаза были полны слез. – Ведь они могли убить тебя, эти твои проклятые кузены. Ты был бы сейчас мертв, если бы не своевременная помощь твоих сыновей. О, Люсьен, – шепнула Сабрина, – если бы ты покинул меня, я бы этого не вынесла. Тем более что я еще не оправилась после исчезновения Ри. Как ты мог поступить так со мной? Как мог подвергнуть меня риску потерять вас обоих? Не знаю, прощу ли я это когда-нибудь тебе, Люсьен.

Герцог, мрачно поджав губы, молча принимал и ее гнев, порожденный тревогой за него, и ее горе, порожденное безысходностью. Но он знал, что у него не было иного выбора. Проведай Сабрина о его намерениях, она отправилась бы вместе с ним и сражалась на шпагах так же воинственно, как ее сын. Но это дело ее не касалось, Перси и Кейт – его кузены, и он никогда бы не позволил себе подвергнуть Сабрину смертельному риску.

– Я должен был действовать, как считал наиболее целесообразным, Рина. Я знаю Кейт и Перси, мне уже не раз приходилось с ними сталкиваться, – напомнил он. – Они мои родственники. Кому же, как не мне, было разбираться с ними? Это моя забота, ничья больше.

– Ри – моя дочь. Или ты позабыл, что я родила ее? У меня было такое же полное право, как у тебя, взглянуть в лицо ее похитителям.

– Правильно я поступил или нет, все уже позади. Думаю, они отнюдь не собирались освободить Ри, как обещали в письме, а если бы и сообщили о постигшей ее участи, мне пришлось бы унести эту тайну с собой в могилу. И ты права. – Тут в голосе Люсьена зазвучали другие нотки. – Если бы не мои сыновья, мы сейчас не говорили бы с тобой.

Сабрина потрепала рукой щеку Люсьена, на какой-то – бесконечно долгий – миг задержавшись на грубом шраме.

– Без тебя я умирала бы медленной, длящейся день за днем смертью... Каждый вдох, Люсьен, отдавался бы нестерпимой болью в моей груди. Я со стыдом понимаю, что желание, чтобы ты всегда был рядом со мной, очень эгоистично. И я сама сержусь на себя за свою ранимость. Без тебя, моя любовь, я просто не знала бы, что делать, – призналась она, трогательно поникнув головой, которую обычно держала так гордо. – Так что же нам делать, Люсьен? Мы знаем так же мало, как и прежде.

Герцог посмотрел на высокие окна, откуда открывался широкий вид на Камарей. Кейт и Перси должны быть где-то поблизости. Сабрина права: они знают почти так же мало, как прежде. Правда, он видел в лицо одного из своих врагов. Но в глубине души он твердо знал, что в похищении Ри виноваты Кейт и Перси. На этот раз это сошло им с рук. Но не могут же они вечно скрываться. И когда время их истечет, он будет поджидать их.

– Боюсь, что мои кузены угомонятся не скоро, – сказал герцог, касаясь губами лба Сабрины. Она слегка прижалась к его плечу, и он притянул ее к себе одной рукой.

Глядя в самое сердце огня, герцог раздумывал, какой будет его следующая и, вероятно, решающая встреча с кузенами. Размышлял он и о словах одного из нападавших. Что они имели в виду? Что Ри мертва или что его смерть помешает ему когда-либо увидеться с дочерью? Так или иначе, он не станет рассказывать об этом Сабринс. К чему лишний раз тревожить ее?

– Отец, – послышался нерешительный голос из-за приоткрытой двери. – Я постучался, но ты, наверное, меня не слышал. Мы хотели знать, как ты себя чувствуешь. – Нервничая, Фрэнсис говорил слитно, почти не разделяя слов, ибо знал, какой прием ему окажет отец.

– Войди, сынок, – сказал герцог, маня его протянутой рукой.

– Со мной и Робин, – добавил Фрэнсис.

– Заходите оба, – повторил герцог, не опуская руки. Робин прошмыгнул мимо старшего брата и кинулся к отцу и матери.

– Все в порядке, Робин, дорогой мой мальчик, – успокоила его герцогиня. – Ваш отец горд вами. Обоими своими замечательными сыновьями. Если бы не ты и Фрэнсис... – Герцогиня так и не договорила, ее фраза повисла в воздухе.

– Ты не умрешь, отец. Обещай! – воскликнул Робин. Его голос звучал приглушенно, потому что он прижимался лицом к груди матери.

– Нет, нет. Вы с Фрэнсисом спасли меня, – сказал герцог, встречаясь взглядом со своим старшим сыном. – Учитывая все, что произошло, с моей стороны было бы бессовестно упрекать вас в том, что вы рылись в моем письменном столе. – Увидев, что Робин хочет его поправить, герцог с легкой улыбкой добавил: – Извини. Я понимаю, что ты готов принять на себя всю вину и что Фрэнсис не был с тобой в заговоре.

– Очень жаль, что вы не зашли ко мне, дорогие, – сказала герцогиня, все еще обиженная тем, что сыновья ничего ей не сообщили.

– Прости, мама, если мы тебя обидели. Но мы ни за что не стали бы подвергать твою жизнь опасности. Нельзя было терять ни минуты. Ты уж прости меня, мама, но ты была бы только помехой, – сказал Фрэнсис.

Забота, которая звучала в его голосе, заранее предотвращала всякую возможность обиды. Но Фрэнсис явно не ожидал услышать веселого смеха герцогини, к которой тут же присоединился и герцог со своим раскатистым басистым хохотом.

– Конечно, они действовали не совсем так, как Уилл и Джон Гейлоры, – сказал герцог. Эти слова были понятны только ему и герцогине, и они оба снова принялись смеяться.

С недоумением в глазах Робин поднял мокрое от слез лицо и, видя, как веселятся его родители, слегка улыбнулся. Конечно же, отец не умрет, человек при смерти не может так смеяться.

– Я только что виделся с Баттериком, – сказал Фрэнсис. – Он говорит, что его конюхи нашли за холмом следы колес какого-то экипажа. Эти следы привели их к дороге. Я взял на себя смелость послать всадников по всем дорогам, ведущим из долины. Может быть, они заметят какой-нибудь подозрительный экипаж, едущий с необычной быстротой.

– Спасибо, ты поступил правильно, Фрэнсис, – похвалил герцог сына, но, видя, что он как бы не слышал его похвалы, с любопытством спросил: – Тебя тревожит что-то еще, Фрэнсис?

Фрэнсис хотел было уже ответить, но вдруг отвернулся в смущении. Герцогиня была готова поклясться, что в его глазах поблескивают слезы. Но когда он повернулся к ним, его голубые глаза были не только сухи, но и сверкали гневом.

– Просто не могу понять, как такое сотворили наши родственники! Как могли Перси и Кейт похитить Ри? Даже не верится, что на свете существуют подобные чудовища. И в чем причина? Что плохого мы им сделали? Ведь когда-то они жили вместе с тобой в Камарее, отец. Они принадлежат к семье Доминик. У нас те же предки, и все же они пытаются погубить нас. Почему? И почему они похитили именно Ри, Ри, а не кого-нибудь другого? Она так добра и кротка, мухи не обидит. Клянусь, отец, – торжественно возгласил Фрэнсис, очень напоминая в этот миг самого герцога, – если только они посмеют причинить какой-нибудь вред Ри, я буду иметь удовольствие убить их обоих. И никто не сможет мне помешать, – предостерегающе произнес он, ибо уже пролил кровь в этот день и инстинктивно чувствовал, что это неминуемо повторится в будущем.

Прежде чем кто-нибудь из родителей смог ответить на его вызов, Фрэнсис Доминик повернулся и вышел. Робин с открытым ртом уставился на закрывшуюся дверь, за которой исчез незнакомец, который еще недавно был его братом.

– Будь они прокляты, эти твои кузены, – тихо выругалась герцогиня. – Они все-таки преуспели, хотя и не так, как намеревались. Лишили Фрэнсиса его детского простодушия и доверчивости. Он научился ненавидеть, Люсьен, и это меня пугает. Если они смогли передать Фрэнсису свою злобу, то что способны сделать с Ри Клэр, находящейся в их руках? Кто знает, не удалось ли им осквернить необыкновенную чистоту и красоту Ри, эти ее, как я уверена, неотъемлемые качества... Боже, прости меня, – воскликнула герцогиня, – но иногда я даже молюсь, чтобы он ниспослал ей смерть! При одной мысли, что они могут причинить ей адскую боль, всячески осквернять ее, у меня заходится сердце. Нет, нет, даже смерть предпочтительнее этого. Пожалуйста, Люсьен, скажи мне, что я не должна высказывать такого греховного желания и что она вернется к нам целая и невредимая.

Люсьен Доминик обнял жену и сына, ибо у него не было ответа на этот вопрос и он не мог предложить им другого утешения, кроме тепла своего объятия.

В Камарее царила тишина. Для защиты от ночного холода тяжелые бархатные шторы в кабинете герцога Камарейского были задернуты. Герцог сидел, не отводя глаз от пылающего камина, не слыша ничего, кроме тиканья часов на каминной полке и потрескивания догорающих поленьев.

Предположения Фрэнсиса оправдались: в небольшом селении, к юго-востоку от Камарея, местные жители видели мчащийся на бешеной скорости экипаж. Это было несколько часов назад, а сейчас было уже за полночь. Начать преследовать Перси и Кейт можно было лишь с первыми проблесками зари.

Локоть герцога покоился на мягком подлокотнике, ладонью он подпирал лоб. Люсьен был в огчаянии. Еще никогда в жизни не испытывал он такой безысходности. И ни с кем, даже с Сабриной – с ней в особенности, – не мог поделиться он своими затаенными мучительными мыслями. Не мог лишить жену последней надежды, которая только и удерживала ее от тьмы безутешного отчаяния. Сабрина, с ее неизбывным оптимизмом, все еще верила, что дочь жива, тогда как он, по натуре скорее пессимист, к тому же хорошо знавший своих кузенов, предполагал, что Ри Клэр, чья единственная вина в том, что она его дочь, мертва.

Услышав лай собак, герцог, вздохнув, открыл усталые глаза. Целое небольшое войско, состоящее из лакеев, конюхов, лесничих, охраняло поместье с помощью собак. Герцог, однако, сомневался, что они смогут найти в кустах что-нибудь, кроме рассерженных перепелок. Не настолько же Кейт и Перси безумны, чтобы снова совершить на него покушение. К тому же их экипаж мчался, как говорили, с бешеной скоростью, и они наверняка уже на полпути к Лондону. Услышав шаги за дверью, Люсьен обернулся, полагая, что это пришла Сабрина. Когда он оставил ее, она спала, но это была скорее беспокойная дремота, чем сон.

Неожиданно полусгоревшее полено вспыхнуло ярким пламенем, высветившим темную фигуру, которая медленно к нему приближалась.

– Кейт, – произнес герцог, уверешшй, что это не может быть никто иной, кроме нее.

– Дорогой мой кузен Люсьен, – хриплым от волнения голосом отозвалась Кейт. Наконец-то она столкнулась лицом к лицу со своим самым заклятым врагом.

– И как же ты проникла в дом? – как бы вскользь спросил герцог. Он сам был поражен, что говорит с таким спокойствием.

Его хладнокровие, должно быть, обозлило Кейт, она сердито сплюнула.

– Как всегда, спокоен, как всегда, уверен, что держишь в своих руках все и всех, Люсьен? Думаешь, что можешь управлять своей судьбой? Считаешь себя избранным мира сего, не правда ли, мой золотоволосый кузен? Ты ведь всегда был любимчиком бабушки, верно, Люсьен? – Голос Кейт дрожал от ненависти. – Люсьен... Люсьен... Люсьен... Люсьен, – шипела Кейт, произнося это имя с каким-то странным удовольствием и презрением. – Ты всегда мешал нам с Перси завладеть тем, что принадлежало нам по праву. Вмешивался во все наши планы, воздвигал бесчисленные помехи на нашем пути. Всегда действовал в сговоре с этой старухой. Как же мы ненавидели тебя, Люсьен! Но... – Тут Кейт заговорила с показным оживлением, как бы поддразнивая герцога: – Ты спросил, как я проникла в этот дом. О, бедный Люсьен, до чего же ты глуп, – словно жалея его, сказала она. – Всегда недооценивал нас с Перси. Всегда считал себя намного умнее нас, а жаль, очень жаль. Хотя прошло уже четверть века с тех пор, как ты изгнал меня, я не забыла ничего, что связано с этим домом. И подземный ход, по которому наши предки убегали от «круглоголовых»[20]. Я очень легко нашла входное отверстие, так хитроумно спрятанное в розовой беседке возле каменной балюстрады. В кухне было пусто, когда я прошла под задней лестницей, вы, вероятно, давно поужинали. А знаешь ты, где я была? Переждала снаружи, на холоде. Много часов смотрела на освещенные окна. Представляешь ли ты себе, каково это – стоять снаружи и смотреть на окна? Как меня манили эти теплые желтые огни. Что-то шептало в ветвях у меня над головой, что я наконец-то дома. Дома – после бесчисленных лет, наполненных адскими муками. Мы с Перси наконец-то вернулись, чтобы свершить справедливое возмездие. И ты не сможешь лишить меня заслуженной награды. Я имею право наследовать Камарей и на этот раз не позволю лишить меня этого права. Ты знаешь, Люсьеи, это мое законное право. Таково было всегдашнее желание Перси. Люсьен с любопытством оглянулся.

– И где же эта твоя бледная тень? – повелительным голосом произнес Люсьен. – Перси! Теперь ты в безопасности, нечего прятаться за юбкой сестры, вылезай. Покажи свою плаксивую физиономию, Перси.

Резкий смех Кейт перебил его издевки:

– Если он появится здесь, в Камарее, то только как привидение, первое привидение, которое поселится в доме.

– Что ты хочешь сказать, Кейт? – тихо спросил Люсьен. От ее дрожащего голоса по спине у него поползли мурашки.

– Он мертв, – простонала Кейт. – И ты его убийца, Люсьен. Нет больше моего Перси. Моего милого Перси! – воскликнула она в горе и смятении. – Его тело, с ножом в спине, нашли плавающим в канале. Накануне он был жив, а на другой день мертв. Боже мой, какие муки он, должно быть, перенес! Мой Перси, мой милый Перси! – продолжала она всхлипывать так, словно до сих пор не могла постичь весь ужас нанесенного ей удара. Однако через миг уже более твердо и решительно добавила: – Понимаешь ли ты, как я страдаю без Перси? Иногда думаю, что лучше бы мне умереть.

Люсьен облизнул сухие губы. Теперь он знал, что породило цепь ужасающих событий. Кейт хочет отомстить за смерть Перси. Люсьен недоверчиво покачал головой. Он никогда не задумывался над тем, как сложилась судьба его кузенов. И мысль о том, что Перси мертв, отозвалась в его душе странным чувством. Он посмотрел в упор на женщину в вуали.

– Ты похитила мою дочь, Кейт, – чуть внятно произнес он. – Она не сделала тебе ничего плохого. Ведь твой враг я, а не мои дети.

– Она носила фамилию Доминик. Должна была унаследовать то, что принадлежит мне. Такая красивая. Такая чистая. Такая доверчивая. – Кейт рассмеялась резким смехом. – Она была очень дорога твоему сердцу, милый кузен Люсьен. Вот и ответ на твой вопрос. Ты ведь очень страдал после ее исчезновения. И мои записки, вероятно, приводили тебя в смятение. Правда? – с надеждой в голосе поинтересовалась она. – Я думаю, это была умная идея, Люсьен. Но Люсьен не слушал ее.

– «Была», Кейт? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Кейт. Потом вдруг расхохоталась. – А, все ясно. Ты хочешь знать, мертва или жива твоя дочь? – Она заколебалась, желая помучить его неизвестностью. – Этого я тебе не скажу. А может быть, и скажу. В обоих случаях это не сулит тебе ничего хорошего, – добавила она безжалостно.

Кейт явно начала получать удовольствие от их разговора.

– Честно говоря, Люсьен, я и сама не знаю, жива твоя девчонка или нет. Но могу поручиться, что она еще с нами, в этом мире, – притворно мягким голосом заявила она. – Видишь ли, дорогой кузен, я отправила твою дочь в колонии.

Увидев, с какой жадностью он глотнул воздух, она презрительно рассмеялась:

– Я продала твою дочь как законтрактованную служанку. Сейчас она, вероятно, обслуживает мужчин в каком-нибудь публичном доме в Америке – если, конечно, пережила плавание, в чем я сильно сомневаюсь. Ведь она у тебя такая бледная, хрупкая – просто жалко смотреть. Должна сказать, Люсьен, что твои наследники вообще не отличаются здоровьем и силой. Я даже опасаюсь, как бы линия Домиников не прекратилась. Как ты думаешь, бабушка была бы разочарована, верно? – спросила Кейт тоном заботливой тетушки. – Ладно, вернусь к твоей малокровной дочери. Допускаю, что я ошибаюсь и в ней куда больше жизненных сил, чем я полагаю. Но ни за что на свете мне не хотелось бы оказаться на ее месте, в колониях. Края там, по слухам, дикие. Впрочем, это лишь мои предположения, возможно, и неверные, ведь когда я в последний раз ее видела, она была в беспамятстве. Нам пришлось опоить ее каким-то снотворным, даже не знаю, не слишком ли большую порцию мы ей дали. Помнится, дышала она довольно тяжело, – задумчиво сказала Кейт и, видя, что Люсьен хочет подойти к ней, воскликнула: – Нет, стой на месте, Люсьен! – В ее руке, как по волшебству, появился пистолет, извлеченный из складок плаща.

– Я удивлен, Кейт, что ты не убила ее. Ты ведь никогда не отличалась терпением, а тебе, как я понимаю, пришлось везти Ри до самого Лондона. Там ты посадила ее на корабль, идущий в колонии? – спокойно спросил Люсьен.

– Только не благодари меня. Этого я просто не вынесу, – насмешливо произнесла Кейт. – Чего-чего, а благодарности твоей я не заслуживаю. Будь на то моя воля, я при первой же возможности выкинула бы ее из экипажа. Ее спас этот болван, мой лакей. Почему-то привязался к ней и всю дорогу держал ее на руках, как малое дитя. Это была трудная поездка, Люсьен. Рокко охранял твою девчонку и ворчал всякий раз, когда я взглядывала в ее сторону. – Воспоминание об этом до сих пор причиняло Кейт боль. – Но я разделалась с Рокко. Никому не позволено безнаказанно предавать меня.

– Что же случилось?

– Даже в Лондоне он не захотел с ней расстаться. А это создавало трудности. Тем более что хозяйка гостиницы проявляла излишнее любопытство. Я и Тедди – этот дуралей, который ранил тебя, – разработали план, осуществлению которого мешал Рокко. Я не могла этого допустить и пристрелила его. О том, что произошло с ней потом, я не имею понятия. Должна признаться, что мысль отослать ее в колонию принадлежит Тедди, – пробормотала Кейт, выговаривая это имя с такой же ненавистью, какую испытывала к Люсьену. – Когда я отыщу его – убыо. Свинья проклятая! – выругалась она, подняв свободную руку, как бы с целью защитить свое лицо. – Но и с этим я разделаюсь, – продолжала она, возвращаясь мыслями к Люсьену Доминику, герцогу Камарейскому. – Ты принес мне столько несчастий, Люсьен! Разрушил все наши с Перси надежды – самим фактом своего существования. Когда я вспоминаю о нашей жизни в Венеции и одновременно смотрю на тебя – а ты выглядишь таким отвратительно здоровым, – я готова вопить, проклиная несправедливость судьбы. Перси испытал бы тоже самое. Он надеялся, что ты растолстеешь, станешь подагриком, да не тут-то было, – с возмущением воскликнула она. Внезапно Кейт переменила тему: – А знаешь, Люсьен, мне даже понравился твой Фрэнсис, хотя он и разрушил мои замыслы. Он очень похож на Перси. Просто копия. Я еще не видела твоих близнецов, но слышала, что они такие же золотоволосые, как Перси и я. Ведь когда-то мы с Перси были золотоволосыми и красивыми, правда, Люсьен? Но это было так давно, – с болью в голосе прошептала она. – Годы все изменили. Хочешь видеть, Люсьен, как я выгляжу сейчас? Тебе это должно быть интересно. Ведь я пострадала по твоей вине.

Медленно, хорошо рассчитанным движением она подняла полупрозрачную вуаль, спадавшую ей на плечи, другой рукой продолжая крепко держать пистолет, нацеленный в самую грудь Люсьена. На этот раз она не чувствовала ни того стыда, ни той ярости, какие охватили ее, когда Тедди Уолтхэм в ужасе смотрел на ее изуродованное лицо. Кейт с нетерпением ожидала подобной реакции и от Люсьена. Как только на его лице появится выражение глубокого отвращения, она превратит это лицо в посмертную маску.

Дрожащей рукой Кейт обнажила лицо и смело взглянула прямо в глаза Люсьену. Но, к ее разочарованию, он отнюдь не отшатнулся при виде некогда красивого, а ныне чудовищно изуродованного лица. Он продолжал смотреть на нее обычным своим холодным, равнодушным взглядом. Это холодное, презрительное выражение всегда приводило ее в ярость, и Кейт осознала, что не сможет освободиться от Люсьена, чей образ преследовал ее даже во сне. Казалось, он клеймит их с Перси позором. Высмеивает, травит. Он сумел добиться их изгнания из Камарея. Он виноват во всех их несчастьях, в том, что ее дорогой Перси погиб в Венеции, а сама она оказалась обезображенной. Во всем этом виноват Люсьен, дорогой кузен Люсьен, стоящий сейчас перед ней.

Люсьен молча наблюдал за отражением бурных чувств на ее лице, он знал, что мучительные воспоминания разжигают в ней пламя нечеловеческой ненависти. Он смотрел в бледные глаза, полные неутолимой жажды мести, и ждал, зная, что на этот раз ему не уйти от смерти.

Герцогиня, вздрогнув, проснулась. Еще сонная, осмотрела спальню. В камине догорали последние угли, комнатой завладел холодный сквозняк, пробивавшийся сквозь щели в плохо подогнанных дверях. Перекатившись на другой бок, она протянула руку, чтобы нащупать теплое тело мужа.

Ощутив, что там, где Люсьен обычно спит, сейчас пусто и холодно, она села в постели. Первой ее мыслью было, что у Люсьена разболелась рана, быть может, у него жар. Но в спальне, уставленной громоздкой мебелью, она так и не увидела мужа.

– Люсьен! Люсьен! – тихо позвала она. Но ответом было мертвое безмолвие.

Поколебавшись мгновение, герцогиня скинула одеяло, соскользнула с кровати и сунула ноги в шелковые домашние туфли. В темноте ее пальцы нащупали тонкую шерстяную шаль, лежавшую на спинке шезлонга, который стоял в изножье кровати.

Какая необычная тишина царит в Камарее, думала герцогиня, торопливо идя по темным коридорам. Прежде чем покинуть спальню, она проверила будуар, куда Люсьен иногда удалялся, чтобы не мешать ей спать. Маленькая комнаткабыла пуста. Она направилась через Длинную галерею, надеясь застать его там снова разглядывающим тот старый портрет, но в галерее стояла мертвая тишина. Герцогиня мысленно упрекнула себя за глупость, когда ее вдруг охватило ощущение, будто с картин на нее смотрят мертвецы, негодуя на то, что она вторглась в их уединение.

Герцогиня содрогнулась и пожалела, что с ней нет Мэри, которая могла бы объяснить странное ощущение. Одной рукой подхватив подол волочащейся по полу ночной сорочки, а в другой сжимая горящую свечу и конец шали, герцогиня спустилась по большой лестнице и направилась к кабинету Люсьена. Там-то и надо было искать его с самого начала, подумала она, дрожа от холода и мечтая поскорее вернуться в теплую постель.

Осторожно, стараясь не упасть во тьме, она спускалась по лестнице, ничего не слыша, пока не дошла до мраморного холла, куда выходила дверь кабинета мужа. Она остановилась, откинула прядь волос, упавшую на глаза, и только тут вдруг услышала голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Сначала она подумала было, что муж разговаривает со служанкой, но сразу же с растущей тревогой поняла, что ни одна служанка не посмела бы говорить с герцогом Камарейским таким тоном.

– Пришло наконец время, Люсьен, омыть мои руки твоей кровью. Ты должен был бы умереть много лет назад. Я совершила большую ошибку, оставив тебя в живых. И у тебя еще родилась двойня! Даже у Перси не было близнецов – эта толстая корова, его жена, ни на что не была способна. В ее жилах текла холодная кровь. Удивляюсь, что она вообще рожала детей. И зачем только Перси старался? – говорила Кейт.

В камине вдруг затрещало полено, посыпался целый сноп искр. Но Кейт, хотя и вздрогнула, продолжала твердо держать руку с пистолетом. Она не отрывала глаз от лица Люсьена, от шрама, который, как и прежде, приковывал ее внимание.

– Это наша последняя встреча, Люсьен. Сейчас я положу конец твоему проклятому существованию. Прощай, дорогой кузен Люсьен, и пусть душа твоя горит в адском пламени! – В приступе дикой злобы она сплюнула. Кейт не заметила сверкающего лезвия шпаги, но его успел заметить Люсьен. Кончик шпаги, направленный рукой Сабрины, пронзил кисть руки Кейт. Вскрикнув от удивления и боли, она выронила пистолет. Не веря своим глазам, Кейт уставилась на маленькую черноволосую женщину, которая стояла в дверях, все еще держа в руке окровавленную шпагу.

Сабрина отшатнулась, ибо никогда в жизни она не видела такого злобного, кошмарно-безобразного лица. Бледные сверкающие глаза проклинали ее, а искривленный рот изрыгал такие непристойности, что Сабрина вся похолодела.

В бессильной ярости Кейт, словно демоница, вопила хриплым голосом, и Сабрина, ошеломленная, прижалась к косяку. Но Люсьен достаточно хорошо знал Кейт, чтобы совершить фатальную ошибку – недооценить ее; он понимал, что, невзирая на полученную рану, она все еще была опасна. В своем безумном состоянии она вполне могла напасть на женщину, которая лишила ее последней возможности расправиться с ним. И Кейт инстинктивно – как это свойственно раненым, загнанным животным – почувствовала его намерение преградить ей путь к бегству. Ее бледные, полные коварства глаза в отчаянии оглядывали комнату в поисках какого-нибудь оружия, но эта комната была ей незнакома. Она взглянула на пистолет, валяющийся в луже крови у ее ног. Этот ее взгляд, естественно, отвлек внимание герцога; воспользовавшись этим, она схватила тяжелый серебряный подсвечник со стола и с гортанным криком метнула ему в голову.

Он быстро отступил в сторону, и канделябр расщепил деревянную панель над камином. Воспользовавшись его секундным замешательством, Кейт подбежала к двери и толкнула маленькую женщину ему навстречу.

Наступив на свою длинную ночную сорочку, Сабрина упала на колени, и Люсьен, стремясь избежать столкновения с ней, ударился о дверь.

Он медленно выпрямился, потирая раненую руку.

– Не ушиблась, Рина? – спросил он, прежде чем броситься за убегающей кузиной.

– Нет. Пожалуйста, беги за ней, Люсьен, – умоляющим тоном попросила Сабрина, с помощью окровавленной шпаги поднимаясь на ноги.

Вскоре, однако, он вернулся и обнял герцогиню.

– Слава Богу, Люсьен, – обрадовалась она. – Что случилось? Где она?

– В этой кромешной тьме я упустил ее. Она как сквозь землю провалилась. Чтобы найти ее, нам понадобится добрая половина наших слуг. Впрочем, сомневаюсь, что она далеко убежит с этой раной, – предположил Люсьен, осторожно усаживая Сабрину в кресло перед огнем. Затем он подошел к письменному столу, выдвинул средний ящик и достал оттуда пистолет; задержавшись на миг перед кровавым пятном на полу, он с брезгливым выражением на лице поднял пистолет Кейт. Рукоятка была покрыта запекшейся кровью. Люсьен крепко сжал ее и подошел к окнам. Раздвинул тяжелые бархатные шторы, открыл окно и разрядил оба пистолета. В ночной тиши пистолетные выстрелы отозвались громким эхом, как пушечные.

– Люсьен, что ты?.. – начала Сабрина, как только грохот смолк.

– Я хочу предупредить Баттерика и его людей. Через две-три минуты весь Камарей будет полон людьми с факелами. Если эта сумасшедшая все еще где-нибудь поблизости, собаки тотчас же ее унюхают. Наконец-то дни Кейт сочтены, – холодно произнес он.

– Не могу забыть это ужасное лицо, дикие глаза. Никогда в жизни не сталкивалась с таким злобным существом, – сказала Сабрина. Губы ее дрожали, она с трудом удерживала слезы. – И подумать только, что она хотела убить тебя.

– Но это ей не удалось, любовь моя. Хотя, если бы не ты со шпагой, она вполне могла осуществить свое намерение, – сказал Люсьен, задержав взгляд на стене, где висели две скрещенные шпаги, а сейчас осталась лишь одна. – Эта шпага снова была использована как оружие. А теперь, пожалуйста, осуши свои слезы, – повелительно произнес Люсьен, наблюдая, как жена пытается вытереть мокрые щеки тыльной стороной руки. – Худшее уже позади.

Присмотревшись, Сабрина заметила: что-то трудноуловимое изменилось в выражении лица Люсьена. Вряд ли кто-либо другой углядел бы эту перемену, но Сабрина слишком хорошо знала мужа, чтобы не обратить на нее внимание. Впечатление было такое, будто у него полегчало на душе.

– О чем ты думаешь, Люсьен? – нерешительно спросила она. Заметив легкую улыбку на губах мужа, она вдруг почувствовала сильное волнение. – Пожалуйста, Люсьен, скажи, о чем ты думаешь? – проговорила она умоляющим тоном.

– Они не убили Ри Клэр. Но сперва послушай, что я расскажу тебе, Рииа, – предупредил Люсьен жену, видя, что она поднялась на ноги, а ее глаза засверкали новой надеждой.

Забыв, что его руки все еще в крови Кейт, Люсьен обхватил Сабрину и заглянул в ее полные ожидания глаза.

– Кейт призналась, что не убила Ри, хотя и хотела это сделать. Сказала, что они напоили Ри снотворным, а затем продали как служанку, работающую по контракту. Ее посадили на корабль, который отплывал в колонии. Даже Кейт не знает, как сложилась дальнейшая судьба Ри, – сказал он откровенно, опасаясь, чтобы у жены не возникли иллюзии; уж он-то имел кое-какое понятие о том, с какими тяготами сопряжено такое дальнее плавание. Участь путешественников, пересекающих океан, складывалась по-разному, но особенно тяжело приходилось тем, кто не мог оплатить свой проезд и питание. Впрочем, те, кто мог себе это позволить, тоже переносили тягчайшие муки, если погода не благоприятствовала плаванию.

– Колонии? – шепнула Сабрина, представив себе, какие там дикие, неосвоенные места. – Боже мой, моя бедная Ри! – воскликнула она, с отчаянием думая о том, как тяжко приходится дочери. – Что нам делать? Как ее отыскать? О, Люсьен! – воскликнула она, на этот раз со слезами радости. – Я уверена, что Ри жива. Во всяком случае, у пас есть шанс найти ее живой. Уж лучше это, чем полное неведение, – говорила она почти с вызовом, отказываясь поверить в самое худшее.

– Рина! Люсьен! Вы говорите, что Ри жива? Я услышал выстрелы и прибежал, хотя прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем я отыскал вас. И это стоило мне ушибленного пальца ноги, – сказал Ричард, появившись в дверях. Он был босиком и в широком халате. – С вами ничего ие случилось? – спросил он с участием, заметив заплаканное лицо Сабрины.

– Все в порядке, Ричард, – уверила его Сабрина. – Мы непременно вернем Ри домой! – воскликнула она, не в силах скрыть свою радость.

– Рина, по-моему, ты... – перебил ее Люсьен, по в этот миг в кабинет вторглись несколько мускулистых парней во главе со взволнованным Баттсриком.

– Ваши светлости, вас не ранили? Кто стрелял из пистолета? Где преступник? – воинственно спросил он, обводя комнату своим острым взглядом. Не ускользнул от его внимания и лорд Ричард со своими вздыбленными рыжими волосами и в ночном халате. – Неужели это были кузены, ваша светлость?

– Это была леди Кейт. Она одна, но ранена и поэтому опасна, Баттерик, – предостерег герцог. – Она пробралась в дом через подземный ход; тем же путем она, вероятно, и попытается бежать.

– Эта дьяволица? Из них двоих она самая подлая. А лорд Перси? Как вы думаете, он поджидает ее, ваша светлость? – спросил Баттерик, чтобы быть подготовленным к встрече с ними обоими.

– Вполне возможно, – произнес герцог каким-то странным тоном и покачал головой. – Перси мертв. Нам предстоит иметь дело только с Кейт.

– Этого вполне достаточно, – пробормотан Баттерик, подумав, что предпочел бы иметь дело с разъяренным быком. – Я пошлю пару ребят к дальнему выходу. Если она там появится, ее схватят. А я, взяв с собой еще пару ребят, пойду с другой стороны. Мы поймаем ее в ловушку, – пообещал Баттерик. – После этой ночи она никому больше не сможет причинить зло.

Кейт посмотрела на мирно спящего малыша. Не обрашая внимания на рану и на кровь, льющуюся на стеганое одеяльце, она слегка притронулась к шелковистой светловолосой головенке. Проклиная тьму, она старалась получше рассмотреть черты лица мальчика. Тлеющие в камине угли почти не отбрасывали света, в их слабом мерцании тени казались еще темнее, а она и без того плохо ориентировалась в этой темной комнате. Сослепу она наткнулась на лошадь-качалку, однако, невзирая на поднятый ею шум, нянька продолжала громко храпеть на своей узкой кровати в углу. На другой детской кроватке продолжала мирно дремать маленькая девочка. Она вспомнила, как давным-давно спала здесь, еще не ведая того, что сулит ей будущее. В темноте детская выглядела точно так, как в те времена, когда они с Перси жили в Камарее.

– Перси, – ласково прошептала Кейт. – Я пришла за тобой. Пора нам отправиться в путь, Перси. Проснись, мой любимый, – сказала она, глядя на ангельское личико Эндрю Доминика. Затем медленно взяла на руки спящего малыша.

Она баюкала его на груди, обнимала маленькое тельце, в котором теплилась драгоценная искра жизни.

– Милый Перси, – промурлыкала она, направляясь к двери. – Милый, милый Перси. Кейт пришла за тобой.

Услышав храп няни, а затем ее громкий кашель, Кейт замерла. Она стояла впотьмах, глядя, как шевелится под одеялом фигура.

– Кто вы такая? Ответьте, пожалуйста, – произнес ворчливый голос. – Ваша светлость?

Услышав, что няня шарит на прикроватном столике, Кейт в раздражении закусила губу. Неожиданно зажегшийся свет застал ее врасплох.

– Я же спрашиваю, кто вы такая? Я вас не знаю. – Голос был обеспокоенный, дрожащий. Старая женщина все еще боролась со сном, по явно почувствовала неладное. – Что у вас там в руках? Вот беда, ничего не вижу без очков, – раздраженно пробормотала няня. – Что вы тут делаете, молодая женщина? Что вы держите в руках? Боже милостивый, да это же лорд Эндрю, что вы тут... – Няня так и не договорила, ибо в этот момент Кейт повернула свое лицо к разоблачительному свету, решив, что это самый надежный способ заставить замолчать назойливую старушенцию.

После чего быстро вышла, и вслед ей понесся ужасающий вопль, заметавшийся по коридорам большого дома. Однако к тому времени, когда брат и сестра рука об руку вошли в коридор, где находилась детская, в их ушах он прозвучал не громче, чем стон ветра в деревьях.

– Я, кажется, понимаю, почему Люсьен хочет присутствовать при поимке Кейт, – говорил Ричард, дрожа от холода: сквозняк обдавал холодом его босые ноги. – Впечатление такое, будто он смертельно ненавидит ее, терпеть не может. И все же знаешь, Рина, – сказал он каким-то странным тоном, – я думаю, что он бог весть почему жалеет ее. Хотя мне казалось, что Люсьен не склонен проявлять чрезмерное сострадание к другим. Пожалуйста, пойми меня правильно, – быстро прибавил он, – Люсьен – хороший человек, но временами он бывает слишком суров, даже неумолим.

– Ты прав, Ричард, но ведь, в конце концов, Кейт принадлежит к его семье, – сказала Сабрина. Она и сама была слегка удивлена необычным поведением мужа.

– Вероятно, ты права, хотя это и трудно объяснить. Знаешь ли, Рина, когда скончался наш отец, я вроде бы ничего не должен был чувствовать. Насколько помню, говорил я с ним всего один раз в жизни и был при этом очень испуган. Но когда ты сообщила мне о его смерти, – Ричард замялся, прежде чем сделать свое признание, – я был опечален. Сам не знаю почему, я почувствовал, что понес утрату.

Сабрина с пониманием улыбнулась брату, затем, прижавшись к его плечу, сказала:

– Это совершенно естественно. Ты горевал о том, чего никогда не знал, а имел полное право знать. Ты оплакивал не Джеймса Всррика, тебе незнакомого, а некоего идеализированного человека, который мог быть тебе хорошим отцом, – попыталась объяснить Сабрина. В ее голосе, как и всегда, когда она говорила об их покойном отце, зазвучали негодующие нотки.

– Но ведь ты, Рина, не горевала и не плакала? – спросил Ричард, глядя на все еще прекрасное лицо сестры.

– Нет, – коротко ответила она, – он был мертв для меня еще задолго до смерти. Он покинул нас, Джимми, и с этого дня существовал для меня лишь как некое существо, не заслуживающее ничего, кроме презрения. – Горькая обида, жившая в ее душе все эти годы, так и не прошла. – Вообще-то говоря, – добавила она, возвращаясь к прежней теме разговора, – хорошо зная Люсьена, я подозреваю, что ом хочет проследить, чтобы с Кейт не случилось ничего худого. Такая ошибка может стоить жизни. Конечно, Кейт не в своем уме, но ведь она вполне способна на хладнокровное убийство. Не думаю, чтобы на этот раз ей удалось избежать виселицы. – Подняв глаза, Сабрипа увидела, что навстречу им идет, шатаясь, как пьяный моряк, обычно очень чинная няня.

Ричард тоже с изумлением уставился на невысокую женщину, которая быстро приближалась к ним мелкими шажками.

– Боже праведный, – воскликнул он с принужденным смехом, – похоже, она не в своем рассудке. Ведь тебя предупреждали, Рина, чтобы ты не брата в няни ирландку, – сказал, подмигнув, Ричард. – Помню, как Мейсон протестовал против твоего опрометчивого решения. Извините меня, говорил он, – Мейсон всегда соблюдает приличия, – по вы ешс пожалеете о том, что взяли ее в няни.

– Это было почти двадцать лет назад, и к тому же, как тебе хорошо известно, Мейсон – человек предубежденный, – грубо отрезала Сабрина. – Это старинная история. Когда-то, еще в ту пору, когда Мейсон служил не у нас, его невеста сбежала с ирландцем. Однако О'Кейси, к разочарованию Мейсона, вела себя безупречно. – Сабрина всегда оправдывала свой выбор няни, но сейчас, видя, что старая женщина упала перед ней, она впервые засомневалась в этом. Сомнения усилились, когда она прислушалась к бессвязному бреду няни.

– О, ваша светлость! Ваша светлость! Да поможет нам Бог! На нас напали демоны. Видать, они охотятся за мной. О, да спасут нас святые! – стонала она, ломая руки. – Это сам дьявол. Явился не иначе как из огненных врат ада вместе со своей дьяволицей. Никогда еще не видела я такого лица! – вопила она, уцепившись за руку Сабрипы. – Эта дьяволица пришла за ним и вся светилась, проклятая. А потом окуталась дымом и исчезла. – Старая ирландка взахлеб разрыдатась.

– Что верно, то верно, помоги нам Бог, – сказал Ричард, оглядывая помешавшуюся, как он полагал, старуху. – Ты была совершенно права, Рина, когда настаивала, чтобы мы зашли в детскую... Всякое может стрястись, если О'Кейси видит наяву демонов... – Ричард вдруг замолчал, заметив, что сестра как-то необычно затихла. – Извини, Рина, я не хотел тебя тревожить. И вовсе не думаю, что с твоими двойняшками что-то могло случиться, – извинился он, полагая, что ее расстроили его случайно оброненные слова.

– Кейт, – проговорила Сабрипа со странным выражением в глазах, устремляя взгляд в сторону детской.

– Кейт? – повторил Ричард. – Но она уже покинула дом.

– Ты так думаешь? – с сомнением спросила Сабрина, стараясь высвободить ночную сорочку из невероятно цепких рук О'Кейси. – Неужели ты не понял, Ричард, что она говорит о Кейт? Кейт и есть та самая дьяволица, что до смерти напугала О'Кейси. Если бы вдруг, проснувшись, ты увидел ее изуродованное лицо, ты тоже, возможно, был бы в полубезумном состоянии.

– Разреши мне тебе помочь, – сказал Ричард, разгибая пальцы хнычущей няни. – Боже, лучше бы Люсьен был здесь, а не снаружи, – встревожепно проговорил он, вспоминая об участи, постигшей несчастного Табера.

– Я хочу, чтобы ты нашел его, Ричард. Пожалуйста, – попросила Сабрина, увидев, что он отрицательно мотает головой. – Если Кейт в доме, нам понадобится помощь как можно большего количества людей. Ты бегаешь куда быстрее, чем я, Ричард. Беги же! Пожалуйста!

Какую-то секунду Ричард колебался, затем повернулся и бросился бежать в ту сторону, откуда они пришли. Сабрина проводила взглядом его фигуру, пока она не скрылась впотьмах.

– Подожди здесь, О'Кейси, – сказала она перепуганной женщине. – Через несколько минут я вернусь. Надо присмотреть за двойняшками. Ты меня поняла, О'Кейси? – ласково спросила она, подбирая канделябр с несколькими рожками, который Ричард поставил на пол, прежде чем убежать.

– Не оставляйте меня, пожалуйста, не оставляйте меня, ваша светлость, я боюсь, что эта дьяволица утащит меня. Сам дьявол охотится за моей душой, – молила няня, пригнувшись и раскачиваясь взад и вперед возле стены.

– Я должна идти, О'Кейси, – сказала Сабрина, на этот раз уже резким тоном. И эта резкость оказала странно отрезвляющее действие: старая женщина вдруг пришла в себя.

– Но дьяволица утащила его. Утащила маленького лорда Эндрю. Я сама видела. А вместо него подбросила какого-то оборотня. Эта дьяволица такая злобная, и теперь мой милый мальчик у нее в руках.

Не веря своим ушам, Сабрина в ужасе уставилась на плачущую женщину. Что за вздор она несет? А вдруг это правда? Уже не раздумывая, с кем может столкнуться, Сабрина кинулась бежать. Только вбежав в детскую, она остановилась. Одна из свечей погасла, но остальные продолжали гореть, и при их свете она увидела, что кроватка, где лежал ее сын, пуста. Протянув руку, она нащупала липкое пятно крови на подушке. Эндрю нет. Чья же кровь на его подушке?

С трудом удерживаясь на ногах, Сабрина подошла к соседней кроватке. При виде мирно спящей девочки она облегченно вздохнула. Ребенок, казалось, спал совершенно безмятежным сном. Пока Сабрина смотрела на невинное личико Арден, на подушку упала капля расплавленного воска, и она заметила еще одно красное пятно.

И тут кровь!

Но к счастью, не кровь дочки, с благодарностью подумала она, внимательно рассматривая маленькую, такую уязвимую головку в золотистых локонах. Арден пробормотала во сне что-то неразборчивое. Негнущимися пальцами Сабрина прикрыла маленькие плечики дочери легким шерстяным одеяльцем, думая о том, что Кейт была здесь всего несколько минут назад. Ее дочь цела и невредима. Но что с сыном?

Сабрина повернулась к двери. Куда скрылась Кейт? Зачем похитила Эндрю, затруднив тем самым свое бегство? Представив себе, какой безумной ненавистью полыхают бледные глаза Кейт, она тут же получила ответ на свой вопрос. Кейт, быть может, уже далеко отсюда, но из Камарея еще не убежала. По крайней мере пока. Еще раз удостоверившись, что с дочерью все в порядке, Сабрина бросилась на поиски Люсьеновой кузины.

Нет, если им суждено на этот раз встретиться лицом к лицу, она не будет столь милосердна к этой рехнувшейся женщине, которая украла ее сына!

Торопливо покинув детскую, Сабрина побежала в направлении, противоположном тому, откуда пришла, – в южное крыло, прочь от толпы мужчин, которые собрались в холле, чтобы-определить возможное местопребывание этой неуловимой женщины.

Нерешительно остановившись на перекрестке двух коридоров, Сабрина впервые заметила кровавый след. Можно было только удивляться, что с Эндрю на руках раненая Кейт смогла убежать так далеко. Повернув в темный коридор направо, Сабрина поспешила к старой лестнице. Ее предполагалось заменить в конце этого месяца. И поскольку рабочие должны были скоро приступить к работе, а все в Камарее знали, что ходить по южной лестнице опасно, никто даже не потрудился заколотить ведущую к ней дверь.

Только человек, незнакомый с нынешним состоянием Камарея, мог не знать, что ходить по этой лестнице опасно для жизни. В этой кромешной тьме, конечно, не видно лесов, уже возведенных рабочими, какие же могут быть основания для сомнения? Тем более если ты спешишь.

Охваченная ужасным предчувствием, Сабрина ускорила шаг. В правой руке она крепко сжимала тяжелый канделябр, и даже во мгле костяшки ее пальцев отливали белизной, левой рукой она прикрывала пламя, чтобы его не задуло сквозняком. В коридоре царил собачий холод, и так как эта часть дома не отапливалась, повсюду здесь глубоко въелась сырость. Сюда почти никто не заглядывал, только служанка, вооруженная перьевым веником, раз в две недели сметала паутину. Пройдя полкоридора, Сабрина вдруг услышала душераздирающий вопль. Она сразу же угадала, что означает этот крик. Мгновение спустя послышался треск, сменившийся оглушительным грохотом. Сабрину окутало удушающее облако пыли, которая толстым слоем легла на все вокруг.

Когда исполненный ужаса крик Кейт замолк, сердце Сабрины сдавил непреодолимый страх за своего сына. Мысленно она видела перед собой выложенный каменными плитами пол под лестницей. На дрожащих, подкашивающихся йогах она с трудом добежала до открытой двери, ведущей к лестнице.

Налетевшее холодное дуновение сквозняка погасило свет, остановив Сабрипу на краю зияющего провала. Она неподвижно стояла в мрачном молчании, ища невидящими в этой мгле глазами что-нибудь такое, за что можно было ухватиться.

Притронувшись к двери, она вздрогнула: в ладонь ее глубоко вонзилась острая щепка. Опираясь о дверь, она осторожно поставила бесполезный теперь подсвечник на пол возле ног и крикнула в пустую тьму:

– Эндрю, Энди, любовь моя! Где ты, Энди? Отзовись, это мама. Ну пожалуйста, Энди.

Ответом ей было мертвое молчание.

– Энди, – снова выкрикнула она, забыв, что балансирует на краю бездны. – Энди, где ты? – Эхо насмешливо повторило ее крик, затем вновь воцарилось зловещее безмолвие.

Со вздохом Сабрина почувствовала, что к ней возвращается то состояние безысходности, которое не покидало ее со дня похищения Ри. Эйфория, которую она испытала, узнав, что Кейт не убила ее дочь, сменилась глубоким отчаянием. При мысли о том, что теперь наверняка погиб ее сын, она ощутила сильнейшую боль и полную опустошенность.

Устав бороться с обрушившимся на нее новым горем, она стала медленно опускаться на колени, когда ее подхватили чьи-то сильные руки.

– Рииа! – хрипло проговорил Люсьен. Наряду с сильнейшим облегчением он все еще находился во власти страха, который охватил его при виде жены, покачивающейся на самом краю провала, в такой опасной от него близости. Когда герцог подходил к южной лестнице, при свете факелов, которые пылали в руках сопровождавших его людей, Сабрина в своей белой сорочке сильно походила на призрак. Они поднимались по Большой лестнице, когда Ричард сообщил им тревожную новость; забежав в детскую, они поспешили по кровавому следу в южное крыло. Но только подойдя к коридору, ведущему в это крыло, Люсьен осознал, куда именно направилась Кейт, ибо это был ее единственный путь к спасению.

Баттерик со своими людьми окружал дом, надеясь остановить Кейт, однако, увидев полное безысходной печали лицо Сабрины, герцог понял, что все они опоздали. В отличие от Сабрины он забыл, в каком опасном состоянии находится старая лестница, и только теперь, увидев при дымном свете факелов гору обломков, вспомнил то, о чем ни на миг не должен был забывать.

– Эндрю, – шепнул он.

Ричард подошел ближе и, низко опустив факел, попробовал разглядеть внизу чью-нибудь фигуру, уловить какое-нибудь движение. Но на всем лежала глубокая тень, все было погружено в молчание смерти.

Люсьен прижимал Сабрину к себе так, чтобы она не могла видеть гору обломков, под которой был погребен их младший сын.

Ричард в развевающейся на сквозняке ночной рубашке продолжал сидеть на корточках. Он отказывался поверить, что это в самом деле конец, что его невинный маленький племянник лежит бездыханный под этим завалом. Внизу собралось множество людей: они высвечивали факелами гору обломков.

– Люсьен, – сказал Ричард, оглядываясь на зятя. Мрачный тон, которым было произнесено его имя, предупредил Люсьена о том, что ему предстоит сейчас увидеть. – Это Баттерик со своими людьми. Они осматривают обломки лестницы.

Люсьен хотел было помешать Сабрине смотреть вниз, но она опередила его. Голос Ричарда пробудил в ней неожиданный отклик, вывел из оцепенения. Люсьен чувствовал, как она вся дрожит, вместе с ним глядя на кошмарное зрелище, озаряемое пляшущим светом факелов.

Кейт была мертва.

Как ни странно, хотя смерть ее была страшной, от ее тела, казалось, исходило спокойствие. Только умерев, Кейт обрела наконец мир, которого ей так недоставало при жизни. Наконец-то прекратились ее нестерпимые муки. Только теперь судьба наградила ее своей запоздалой улыбкой. То, что она так тщательно скрывала при жизни, осталось скрытым и посмертно: изуродованная половина ее лица оказалась прижатой к земле. В черном обрамлении видимая часть лица походила на камею, вырезанную из самой светлой слоновой кости; щека была гладкой и холодной на ощупь, под ней нельзя было даже представить себе уродство другой половины лица.

Молчаливо-сдержанной группе людей, собравшихся вокруг упавшего тела, даже не верилось, что это та самая безумная женщина, которая убила старого мистера Табера, похитила леди Ри Клэр и едва не погубила всю семью Доминик. Лишь один человек не ощущал никакой жалости, это был Баттерик, помнивший, какой злой и коварной была леди Кейт Ратбурн еще в юности. Но кое-кто из молодых людей видел перед собой только красоту безжизненного лица и был опечален очевидной бессмысленностью смерти столь прекрасной женщины.

Это, вероятно, позабавило бы Кейт, будь она жива; замерзшему на ледяном западном ветру Баттерику даже почудилось, будто он слышит ее смех. Он обвел взглядом обрушившиеся леса и нагромождение обломков старой лестницы. Покачав головой, посмотрел на стоящие вокруг него, как каменные изваяния, молчаливые фигуры..

– Придется изрядно потрудиться, чтобы извлечь маленького лорда Эндрю из-под обломков, ваша светлость! – крикнул Баттерик, поднеся ко рту сложенные рупором ладони. И пнул ногой какой-то камень, стараясь не вспоминать искаженное болью лицо ее светлости. А ведь ее ждет еще более тяжкое испытание, с горечью подумал он; нечего даже и думать, что маленький лорд Эндрю мог уцелеть при падении, тем более под горой обломков.

Сабрина вырвалась из мужниных горячих рук и отошла к дальней стене. Она тихо плакала, когда вдруг услышала какой-то шорох; казалось, кто-то скребется. Она инстинктивно отпрянула, думая, что это мышь или, еще того хуже, крыса.

Но к своему ужасу, вдруг почувствовала, как что-то ухватило ее за голую лодыжку. Услышав ее вскрик, Ричард – он собирался присоединиться к тем, кто будет разбирать остатки лестницы, – пошатнулся на краю провала. Естественно, он отнюдь не замышлял спрыгнуть вниз и был благодарен Люсьену, который твердой рукой оттащил его от края. Ричард повернулся, и свет его факела озарил Сабрину. Люсьен, который шел чуть впереди , встал как вкопанный, за ним и Ричард. Оба они никак не ожидали увидеть Сабрину держащей на руках своего сына. Подняв на них глаза, она полурыдала-полусмеялась.

– Он ползал по коридору. Я почувствовала, как что-то схватило меня за лодыжку. Подумала, крыса, поэтому вскрикнула, – объяснила Сабрина. Она запечатлевала поцелуй за поцелуем на испачканном, довольно смеющемся личике Эндрю.

Люсьен молчал.

– Эндрю жив! – крикнул Ричард людям, которые принялись разбирать обломки лесов, и отвернулся, успев все же заметить, как Люсьен обнял Сабрину вместе с Эндрю. Улыбка озарила лицо Ричарда, когда он услышал радостные крики, донесшиеся снизу, затем он взглянул на маленького племянника, недоумевая, каким образом он уцелел. Ведь Кейт должна была держать его на руках, когда под ней обвалилась лестница. Что же спасло малыша?

Он оглядел пыльный коридор, стараясь мысленно воспроизвести ход событий. Разрешение загадок было настоящей страстью Ричарда, и он .знал, что не успокоится, пока не разрешит и эту.

Он представлял себе, как Кейт бежит по коридору. С Эндрю на руках это наверняка было нелегко. Она отчаянно искала дверь, ведущую к южной лестнице. Должно быть, найдя, остановилась перед ней, а затем открыла дверь, прежде чем спуститься по лестнице, которую помнила с давних времен. Без сомнения, она не колебалась, но в таком случае неминуемая смерть ожидала и ее, и Эндрю. Почему же погибла лишь Кейт?

Прошла целая четверть столетия, думал Ричард, с растущим любопытством изучая дверь. Очевидно, она такая же старая, как и сама лестница, и если сгнила лестница, то и дверь, вероятно, находится в столь же плачевном состоянии. Чтобы проверить свое предположение, Ричард крепко закрыл дверь, чем сразу же привлек к себе внимание Люсьена и Сабрины.

Их недоумение еще возросло, когда они услышали, как Ричард воскликнул:

– Ага, вот в чем дело!

Он едва не упал на них, когда дверь наконец поддалась его энергичным усилиям и открылась в его сторону.

– Ее заело, – с торжествующим видом сказал он своим недоумевающим слушателям.

– Понятное дело, – с улыбкой заметил Люсьен, привыкший к эксцентричному поведению своего молодого шурина.

– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, Ричард, – озадаченно произнесла Сабрина. – Но думаю, что нам прежде всего надо уйти из этого коридора, здесь слишком сильный сквозняк. Вы с Эндрю оба босые и можете легко простыть, – рассудительно добавила она. К тому же ее стал угнетать царящий в коридоре мрак.

– Одним словом, Рина, дверь сильно покороблена, – сказал Ричард так, словно в этом и крылось искомое объяснение.

– Извини, но я не вполне понимаю, какое отношение...

– Неужели ты не понимаешь? – перебил ее Ричард. – Кейт пришлось долго возиться с дверью. Раненная, с Эндрю на руках, она вообще не смогла бы ее открыть. Ей нужны были обе руки. Поэтому пришлось положить Эндрю на пол. Время было ей очень дорого. Она, должно быть, была в сильнейшем напряжении, ибо слышала твои приближающиеся шаги. Может быть, даже видела мерцание свечей в конце коридора, – сказал Ричард, воскрешая происходившую здесь совсем недавно трагическую сцепу. – В конце концов она открыла бы дверь, взяла Эндрю на руки и стала спускаться по лестнице. В этом случае они оба упали бы на каменный пол, – тихо сказал Ричард, раньше, чем Люсьен и Сабрина, осознавший, как близок был к гибели маленький Эндрю. – Пока Кейт возилась с перекосившейся дверью, Эндрю, оказавшийся в незнакомом месте, пополз, чтобы его исследовать. У Кейт не было ни свечи, ни факела, при свете которых она могла бы его найти. Да и времени не было обыскивать весь коридор. Перед ней стоял выбор: или рисковать, что ее схватят, или бежать, пока еще не поздно. Мы знаем, каково было ее решение, – подытожил Ричард, удерживаясь от желания взглянуть на одетую в черное фигуру на каменных плитах. Вместо этого, протянув руку, он слегка ущипнул племянника за его крошечный носик.

Вздрогнув, Сабрина крепко прижала мягкое тельце Эндрю к своей груди.

– Пошли! – резко велел Люсьен. – Пошли отсюда. Не будем больше вспоминать об этой ночи. Кейт мертва и никогда уже не сможет причинить нам зло.

– Ты ошибаешься, Люсьен, – шепнула Сабрина, медленно разжимая сжатый кулачок и глядя на свою ладонь, где покоилось кольцо тонкой выделки, с бриллиантом и сапфиром.

– Ри! – выдохнула Сабрина. – Клянусь, я буду вечно хранить надежду, что ты жива. Но где ты? Что с тобой происходит? – Она заплакала, ее плечи дрожали под бременем горя, которое будет ее неизменным уделом, пока дочь не отыщется. И если этот момент не наступит, можно считать, что Кейт победила.

Глава 7

Прошла почти неделя с тех пор, как «Морской дракон» отдал концы и отплыл в направлении Антигуа. Бриг был загружен строевым лесом, дегтем, рыбой и скотом, капитан и его команда занимались своим обычным торговым делом, такое впечатление по крайней мере складывалось у всех любопытствующих зевак, разгуливавших по пристани Чарлз-Тауна.

Лишь капитан «Морского дракона», суперкарго и стюард знали, что это отнюдь не обычное плавание между Вест-Индией и Каролинами. Только эти трое знали, что, после того как бриг разгрузится в гавани Сент-Джонса, он осуществит предприятие, которое навсегда переменит судьбы членов его команды. Правда, никто не знал, что их ожидает – удача или неудача, но жребий был брошен. С тех пор как они вырыли кованый сундучок на Тринидаде, все они жили одним – отыскать сокровища.

Вскоре, однако, истинное место назначения и цель плавания станут известны всему экипажу, и тогда все в своем воображении будут спать и видеть себя в новых ролях: старшина Лонгакр – хозяином таверны в Сент-Томасе, боцман Коббс – норфолкским деревенским джентльменом, парусный мастер шотландец Мак-Доналд – владельцем мастерской на берегу Чесапикского залива, суровый плотник шотландец Тревелони – обитателем знакомых ему скалистых берегов Корнуолла, штурвальный Кларкс – щеголем, наряженным в тончайшие шелка, попивающим бордо, а первый помощник Сеймус Фицсиммонс – капитаном собственной шхуны, капера.

Юнга Конни Брейди никогда не переставал мечтать о лежащих на морском дне сокровищах, о затонувших испанских галеонах, где все еще обитают души моряков. Его воодушевляли юношеские мечты о славе и богатстве, к которым неминуемо должна была привести его полная приключений жизнь.

Угрюмое поведение Хаустона Кёрби вполне способствовало сокрытию тайны «Морского дракона». В течение долгих месяцев он спокойно размышлял над возможным исходом их предстоящего плавания и пришел к довольно неприятному выводу, что, если сокровища и в самом деле будут найдены, для некоего Данте Лейтона это плавание может закончиться весьма плачевно.

Не замечала команда «Морского дракона» ничего необычного и в поведении своего капитана. Лицо его неизменно было мрачным, за исключением тех случаев, когда он смотрел на девушку; тогда на его лице появлялась странная задумчивость, даже недоумение.

Вот и сейчас Данте Лейтон глядел на нее, прищурив свои серые, без единой насмешливой искорки глаза. Девушка что-то шептала на ухо юному Конни Брейди, чей веселый смех вызывал снисходительные улыбки на лицах матросов, которые всегда находили себе какое-нибудь дело поблизости от нее, когда она выходила на палубу. Циничному взгляду Данте Лейтона представлялось, будто она околдовала весь экипаж «Морского дракона». Пленила его своими ласковыми фиалковыми, глазами. Хуже того, превратила сплоченный, способный на самые трудные дела экипаж в сборище ухмыляющихся глупцов.

Хмурый взгляд Данте Лейтона задержался на людях, собравшихся около трапа, на нижней ступеньке которого, болтая босыми ногами, сидели Конни Брейди и девушка. С растущим неудовольствием Данте наблюдал за Коббсом и Фицсиммонсом, которые с сияющими лицами прислушивались к спокойному голосу девушки. Даже этот старый морской волк Лонгакр ловил каждое ее слово. Даже Мак-Доналд, сидевший тут же на ящике, где квохтали цыплята, не был свободен от власти ее чар. Держа в руках иглу и наперсток, он прошивал парусину, а его белесые усы подрагивали. Глаза Данте заметно расширились, когда он услышал странный смех; слегка повернув голову, он с изумлением увидел, что даже корнуоллец смеется, слушая рассказ девушки.

Его терпение было на пределе, когда он вдруг уловил какой-то тошнотворно сладкий запах. Оглянувшись, он увидел Барнаби Кларкс, который в своих чистых шелковых чулках выглядел бы куда более уместно в салоне, чем на шканцах боевого корабля, которым, в сущности, был «Морской дракон». Но когда Данте увидел, как Аластер Марлоу поднес девушке очищенный от кожуры апельсин, да еще коснулся при этом ее руки, капитан уже не выдержал, в нем закипела ярость.

Он резким голосом отдал команду поставить паруса в наиболее выгодное положение – без особой, впрочем, на то надобности, ибо корабль и так шел ходко, подгоняемый попутным северо-восточным ветром.

– Ваш кофе, милорд, – тихо предложил Кёрби, подойдя к капитану, но в благодарность за свои хлопоты получил лишь раздраженным взгляд. Капитан хорошо знал, кому отданы симпатии стюарда.

Даже Ямайка, казалось, сильно привязался к девушке и все время норовил потереться о ее ноги. «И куда подевалась его кошачья гордость? – с отвращением думал Данте. – И этот туда же». Он только что заметил большого рыжего кота среди окружавших девушку людей. Данте Лейтон посмотрел в упор на Ри Клэр Доминик: неужели это та самая девушка, которая тайком пробралась на борт «Морского дракона» две недели назад? Хотя на ней все то же обтрепанное зеленое бархатное платье, что и тогда, теперь она мало чем напоминала то презрительно плюющееся существо с дикими глазами, которое он в ту ночь обнаружил у себя в каюте.

Под заботливой, хотя временами и раздражающей опекой Хаустона Кёрби она постепенно крепла и крепла. Стюард поил ее бесчисленными чашками с куриным бульоном, большими кружками теплого молока с щедро добавленным бренди, а затем еще кормил особым тушеным мясом, которое, по уверению команды, обладало просто чудодейственной силой.

В течение многих ночей Данте Лейтон покачивался в гамаке, подвешенном к потолочным балкам каюты, полузакрытыми глазами наблюдая за девушкой, которая металась в лихорадочном жару на койке. И вновь и вновь задумывался, кто же такая эта девушка, называющая себя Ри Клэр Доминик. Однако для всего остального экипажа, включая Хаустопа Кёрби и Аластера Марлоу, которым следовало бы проявлять большую проницательность, она была трагической жертвой какой-то преступной игры. Его люди принимали ее именно за ту, за кого она себя выдавала. Когда она устремляла на них взгляд больших, таких невинных, казалось бы, фиалковых глаз, никому из них не приходило в голову расспрашивать ее или сомневаться в ее словах...

С другой стороны, он запутался в своих собственных сетях, ибо как мог он высказать всем свои сомнения относительно девушки, которая обыскивала капитанскую каюту? Члены экипажа невольно задумались бы, почему он так озабочен тем, что она видела заветную карту, не имеющую, по их мнению, никакой ценности.

В довершение всего его люди считали капитана чуть ли не святым, потому что он спас девушку, что, как знали и он, и сама девушка, совершенно не соответствовало действительности.

Однако эта оборванка с замашками истинной леди отнюдь не была дурой. Хорошо зная, что он сильно сомневается в том, что она та, за кого себя выдает, девушка предпринимала отчаянные усилия, чтобы как можно ближе сдружиться с экипажем. Но чтобы не лишиться завоеванных симпатий, она вынуждена была считаться с предостережениями капитана.

И довольно натянутая, хотя и откровенная беседа состоялась сразу же после выздоровления девушки, когда она попросила разрешения выйти на палубу. Данте все еще помнил ее, пожалуй, даже трогательные усилия сохранить достоинство, стоя перед ним в его рубашке. С ее стороны это был просто героический подвиг. И хотя маленькие груди так заманчиво поднимали мягкий шелк рубашки, он ни на йоту не отклонился от ранее намеченного решения. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы допустить хоть малейшую ошибку.

– Если ты хоть чуточку дорожишь своей бледной попкой, не смей даже упоминать о карте, случайно обнаруженной тобой в каюте, – предупредил он, мысленно улыбаясь при виде простодушного изумления, выразившегося на ее личике. – Если ты хочешь сохранить расположение экипажа, я ничего об этом не скажу, милочка. Видишь ли, – объяснил он, – твое присутствие на борту «Морского дракона» было невозможно держать в тайне, вполне естественно, что экипаж проявляет большой интерес к моей гостье. Некий Хаустон Кёрби поведал такую печальную историю, что никто не мог удержаться от слез. Моряки, известное дело, охотники до увлекательных историй, даже если они вымышлены. Поэтому в твоих же собственных интересах, моя милая, – посоветовал он, – продолжать притворяться невинной девочкой, какой они тебя считают.

– Эта ваша карта меня совершенно не интересует, – парировала она; – Не знаю, за кого вы меня принимаете, ибо у вас, кажется, очень короткая память, но я еще раз повторю, кто я на самом деле. Я леди Ри Клэр Доминик, дочь герцога и герцогини Камарейских. И я была похищена из дома. Все, чего я хочу, капитан, – процедила она с презрением, хотя и готова была разрыдаться, – это возвратиться домой. Других желаний у меня нет.

– Хорошо сказано, милочка, но это не имеет ничего общего с той щекотливой ситуацией, в которой ты очутилась на борту «Морского дракона». Однако увидишь ли ты когда-нибудь свой дом или нет, зависит от твоего поведения на борту судна, – намекнул он намеренно угрожающим тоном.

Увидев в ее глазах страх и смятение, он продолжил:

– Кто бы ты ни была, ты только повредишь себе, если будешь говорить о делах, тебя не касающихся. В этом случае ты очень легко можешь оказаться на каком-нибудь пустынном островке и тогда, моя милая, уже никогда не вернешься домой.

Он испытывал легкие угрызения совести, заметив, какой ужас отразился на ее лице при этих словах, однако так и не сжалился над ней.

– Некоторые люди говорят, и, возможно, не без основания, что между каперством и пиратством весьма небольшая разница. И флот его величества слишком часто отказывается признать разницу между тем, кто занимается каперством, и пиратом. Ты еще не встречалась с Лонгакром, шлюпочным «Морского дракона», исправившимся пиратом, если таковые вообще существуют. Ты должна с ним поговорить. Хотя он и кажется человеком цивилизованным, вряд ли стоит его обманывать, ибо он слишком хорошо помнит, как держал в руке тесак. – Этими словами Данте окончательно добился своей цели, ибо лицо девушки встревоженно побледнело. – Считай эту беседу дружеским предупреждением, милочка, ибо я принимаю твою судьбу близко к сердцу.

– Я никому не хочу повредить, только хочу домой, – прошептала она, чуть не в слезах, потупив свои фиалковые глаза, и ее узенькие плечи понуро поникли. Это означало, что она признает свое поражение. «Будь я не столь решительным человеком, я, вероятно, был бы тронут ее отчаянием», – подумал Данте, поворачиваясь спиной к тоненькой фигурке.

Это было неделю назад. Следя, как выбеленные солнцем паруса плещут под свежеющим ветром, Данте надеялся, что «Морской дракон» пойдет тем же быстрым ходом до самой Вест-Индии. Если все будет складываться благоприятно.

Поглядывая своими серыми глазами на девушку, Данте Лейтон раздумывал, что, любопытно, она почувствует, когда с марса донесется волнующий крик «Земля!» и как бы в ответ пронзительно закричит чайка, парящая над покачивающимися мачтами. Затем, вместе с воздушным потоком, птица спустится ниже, замашет крылами и исчезнет вдали.

О чем она сейчас думает, он не мог бы сказать, ибо ее золотистая головка была опущена: с помощью юного Конни она пыталась завязать сложный морской узел. Эта женщина-девочка непредсказуема – то она с детским самозабвением смеется и играет в загадки с юнгой, то соблазнительно улыбается молодому Аластеру Марлоу, то смотрит в темные глаза Сеймуса Фицсиммонса, который изображает из себя этакого очаровательного ирландского повесу.

Единственное, в чем не сомневался Данте Лейтон, так это в том, что, как только они встанут у причала в Антигуа, она тотчас же попытается бежать. Это был ее единственный шанс обрести свободу, и она это знала. Знала и то, что он сделает все, чтобы помешать ей. Не имеет значения, подослана ли она Берти Мак-Кеем или же она просто уличная девчонка, которая не прочь стать любовницей маркиза, все равно он не позволит ей покинуть борт «Морского дракона», когда они войдут в гавань Сент-Джонса. Какова бы ни была ее цель, у нее не будет ни малейшей возможности намеренно либо случайно разболтать то, что она видела на борту «Морского дракона», во всяком случае, до тех пор, пока станет уже невозможно расстроить его замыслы.

Разумеется, ситуация станет опасной, если она и в самом деле дочь Люсьена Доминика, герцога Камарейского. Можно себе представить, с каким гневом она расскажет р том, что перенесла на борту судна. Уж она не пощадит капитана «Морского дракона», рассказывая о нем сочувствующим слушателям. Обстоятельства еще более осложнятся, если за ним вдогонку пустятся военные корабли флота его величества с ордером на арест и с достаточной мощью пушечного огня, чтобы принудить его выполнить их требования. Более чем рискованно иметь дело с мстительным отцом, всемогущим герцогом, если тот возжаждет его крови. Не хватало еще, чтобы такой враг следил за каждым его шагом.

Эта возможность представлялась, однако, маловероятной, ибо только полный безумец решился бы похитить дочь герцога, тем более этого герцога. С легкой улыбкой на губах Данте задумчиво смотрел на белокурые волосы девушки. Ее длинная коса сверкала, как новехонький золотой соверен.

Заметив, что Данте Лейтон мягко улыбается, Хаустон Кёрби вздохнул с глубоким облегчением, ибо в последнее время так сильно тревожился за хозяина, что даже потерял сон. Лишь однажды он видел капитана в таком опасном настроении, и тогда дело едва не обернулось трагедией. Беспокойство он испытывал и за самого Данте, не зная, что тот может сделать, и за успех сложных планов, целью которых было найти испанский галеон с сокровищами, опасения вызывала у него и мысль о предстоящем возвращении в Мердрако. Бремя всех этих тревог казалось коротконогому стюарду таким тяжелым, будто на его плечах лежал весь мир.

Угнетало Хаустона Кёрби также ухудшающееся положение с девушкой. Напряженные отношения между ней и его хозяином перерастали в нечто такое, что совершенно не нравилось Кёрби. Не нравилось и очень беспокоило. Поэтому он был просто удивлен, видя, что капитан с улыбкой наблюдает за девушкой.

– Очень славная девушка, – заметил Кёрби с почти отеческим блеском в глазах. В конце концов, именно его постоянная забота о ней поставила ее на ноги и придала румянец щекам. – Она настоящая красавица, капитан. А уж какая добрая, никогда никому не скажет слова резкого, – молвил Керби, делая вид, что не замечает насмешливого фырканья капитана, ибо знал, какие натянутые отношения временами бывают между Лейтоном и его пленницей. – Хорошо воспитанная. Должно быть, ее родители, герцог и герцогиня, очень по ней горюют. Да так, что сердце надрывается, все думают о том, что стало с их дорогой дочерью, – печально произнес Ксрби и тут же, боясь перегнуть палку, фыркнул, глядя на капитана.

– Вполне разделяю твои чувства, Ксрби, – согласился с ним Данте. Но его поддакивание не обмануло маленького стюарда, насмешливый блеск в светло-серых глазах по-прежнему его тревожил. – Я как раз думаю о том, как она, должно быть, дорога герцогу Камарейскому, – сказал Данте. – Если она в самом деле та, чье имя так гордо провозглашает, герцог может щедро заплатить за возвращение дочери. Если мы не найдем испанских сокровищ, – сказал Данте, по-прежнему не сводя глаз с девушки, – мы сможем получить выкуп за нашу золотоволосую красотку.

– Милорд, – в ужасающем смятении выдавил из себя Кёрбн. Он едва мог говорить от изумления и негодования. – Даже думать о таком... просто... впервые в своей жизни мне стыдно, что я служу роду Лейтонов, – заключил Кёрби.

Данте окинул взглядом маленького стюарда. Он слишком хорошо знал это горестное выражение лица, чтобы его можно было легко растрогать, но все же сказал:

– Это лишь праздные размышления. К тому же я намереваюсь возвратиться в Англию, а это будет нелегко, если за мою голову назначат цену. И вряд ли у меня вновь возникнет соблазн получить за нее выкуп. Какой дурак заплатит целое состояние за эту дерзкую девчонку? И какой у нее может быть титул, разве что заглавие книги? Откровенно говоря, я сомневаюсь, что она умеет читать и писать, стало быть, и это предположение отпадает. – Тут Данте увидел, что опаленные солнцем кудри Аластера, который, нагнувшись, помогал девушке завязать крепкий узел, соприкоснулись с золотыми волосами девушки, и его глаза превратились в узкие щелочки.

– Ах, капитан! Мне больно слышать, что вы так говорите о молодой леди. Скоро мы придем на Антигуа, и я надеюсь, что вы передадите леди Ри Клэр надлежащим властям Сент-Джонса. И зачем только мы повезли ее в Вест-Индию? В тот день, когда она забежала к нам на корабль, меня остановили на пристани два подозрительных субъекта. Сеймус Фицсиммонс хорошо знает по имени этого пса Дэниела Льюиса. Ссора с ним обычно заканчивается потасовкой, а то и ножом в спину. Мистер Фицсиммонс сказал, что от этого негодяя лучше держаться подальше. Да и их капитан не намного лучше. Имя Бенджамина Хаскслла знают во всех тавернах. Бедняжка леди Ри Клэр попала в лапы к этим отпетым подлецам. Даже страшно подумать, что случилось бы с ней, не спрячься она на борту «Морского дракона». Это чистая случайность, – сказал стюард, ужасаясь, что такие вот роковые случайности могут управлять людской судьбой.

– Вот уж никогда не предполагал, Ксрби, что ты такой доверчивый. Можно только удивляться, что за все эти годы ты не попал в сети какой-нибудь предприимчивой девицы или дамочки, – заметил Данте. – А тебе не приходит в голову, что все это может быть подстроено? Что, если за твой доверчивый характер именно тебя выбрали, чтобы отрядить девушку на борт «Морского дракона»? И в то время, как ты так заботился о ней, готовил для нее свой знаменитый отвар, она обыскивала мою каюту. Ты ведь должен был тайком от Берти Мак-Кея запасти продовольствие для отплытия на следующий день, а не в конце недели, как полагало большинство жителей Чарлз-Тауна. Увидев, что у них ничего не выходит, они устроили этот переполох на пристани, поблизости от «Морского дракона». Таким образом отвлекли внимание вахтенного, и наша невинная крошка беспрепятственно проскользнула на корабль и нашла там карту, – мрачно заключил Данте Лейтон. Только он один и знал, в самом ли деле он верит в это свое предположение.

Однако изменить мнение Хаустона Керби о Ри Клэр Доминик к худшему было не так-то легко.

– Не выдумывайте, капитан. Берти Мак-Кей не такой дурак, чтобы рассчитывать, что девушка сможет проскользнуть и так же незаметно скрыться с картой. Решись она на такое, непременно столкнулась бы с самим капитаном «Морского дракона», который почти весь день был на борту. С таким же успехом девушка могла бы быть на корабле Ист-Индской компании, отплывающем из Мадагаскара с грузом шелка и слоновой кости. Что бы это дало Берти Мак-Кею?

– И все-таки какой-то шанс был, Кёрби, – ответил Данте, на которого доводы стюарда не произвели никакого впечатления. – Уж не забыл ли ты, что Берти Мак-Кей вот уже несколько месяцев ведет за мной слежку? Точно знает и когда я сошел на берег, и где ужинал, и когда возвратился на ночлег, возможно, он даже знает, что ко мне домой приходила Хелен, и ошибочно предположил, что я освобожусь от нес не раньше следующего утра. Не принял во внимание, что я равнодушен к чарам этой леди и что я ударом кулака уложу человека, которого он послал следить за мной. Во всяком случае, Берти Мак-Кей почти ничем не рисковал бы.

Хаустон Кёрби вздохнул, раздраженный упрямством своего хозяина.

– Почему тогда он не послал к нам Дэниела Льюиса с его дружком?

– Вряд ли наша команда отнеслась бы с симпатией к Дэниелу Льюису и его дружку, если бы их застукали. А вот девушка, я уверен, преуспела. Мой экипаж – лучшее тому доказательство. – Данте с презрением посмотрел на улыбающихся людей, которые собрались вокруг девушки. – Кто знает, какие сведения ей удалось выудить из них, обворожив их своими грустными фиалковыми глазами?

Маленький стюард возвел глаза к небу и задумчиво потер свой щетинистый подбородок.

– Но ведь вы сами говорили, что слова девушки о том, что она ничего не знала о карте, кажутся вам достаточно убедительными. По-моему, ни один разумный человек не может сомневаться, что эта девушка – благородная леди, – сказал Кёрби с раздражающей логикой.

Данте скептически пожал плечами:

– Вполне возможно, у нас на борту одна из лучших актрис нашего времени.

– Ах, капитан, – повторил Кёрби, на этот раз со вздохом разочарования. – Поверив девушке, вы бы сильно облегчили жизнь всему экипажу. И не только на время плавания. Если бы я не знал молодой леди, то, может быть, и принял бы за чистую монету ваше утверждение, будто она работает на Берти Мак-Кея, – признал Хаустон Кёрби. – Но с тех пор как я лично познакомился с леди Ри Клэр, я верю каждому ее слову. Как можете вы сомневаться в такой милой молодой девушке? Впрочем, – добавил маленький стюард, изучая взглядом капитана, – если очень постараться, можно убедить себя в чем угодно, даже в самом невероятном.

– Кёрби, Кёрби, – поддразнил его капитан, – к старости ты становишься слишком мягкосердечным. Не думал, что доживу до дня, когда оборчатая юбка так задурит тебе голову, что ты перестанешь различать, где правда, где неправда. Но как бы то ни было, я не допущу, чтобы леди Ри Клэр Доминик сошла на берег в Антигуа. Она поплывет дальше вместе с нами, – сказал капитан не допускающим возражений тоном.

Однако Хаустон Кёрби остался глух к предостережению, прозвучавшему в голосе капитана.

– А мы разве в самом деле обсуждаем, где правда, где неправда? – спросил он с преувеличенной недоверчивостью. – Если кто и обманывается, так это вы. Потому что вас обуревает неудовлетворенное желание. Можете поколотить меня, но я все равно скажу то, что думаю, – заявил кривоногий коротышка-стюард, не обращая внимания на то, что лицо капитана темнеет. – Неужели вы думаете, я не замечаю, как вы смотрите на девушку? Я же не слепой. Вы просто не можете оторвать от нее глаз. Поглядеть со стороны, так вы похожи на оленя в самую пору охоты. И еще я вижу, как косо вы смотрите на молодого мистера Марлоу, когда вам кажется, что он переходит границу того, что вы считаете своими владениями. Но ведь она не ваша собственность, капитан, – продолжал Кёрби, – чтобы вы могли поступать с ней, как вам вздумается. Она невинная молодая девушка, милорд. Ни капли не походит на молодую госпожу в Чарлз-Тауне или других ваших любовниц. Соблазнить молодую леди Ри Клэр было бы недостойно вас, милорд. Совсем недостойно, сэр, и вы сами бы это поняли, если бы думали головой, а не тем местом, которое оттопыривает ваши бриджи, – высказался напрямик Хаустон Кёрби.

Холодный блеск в серых глазах Данте Лейтона мог бы повергнуть в смятение даже отважнейших из членов экипажа, но Хаустон Кёрби только расправил плечи и выпятил грудь, заготавливая в уме дальнейшие аргументы.

– Ну-ну, – тихо пробормотал Данте, – я и понятия не имел, что ты не только мой стюард, но и моя совесть. Придется мне платить тебе двойное жалованье.

Кёрби фыркнул.

– Смейтесь, смейтесь надо мной, капитан, но я очень много обо всем этом размышлял, а вам, наверное, не очень приятно слышать от меня правду, как если бы я и впрямь был вашей совестью. Но кто-то же должен остановить вас, и кому это сделать, как не мне? Может быть, вам удалось одурачить многих, милорд, но только не меня. Я хорошо знаю, что в душе у вас поселились черные помыслы. Вы слишком долго жили по собственным правилам, ни одному живому человеку не подчиняетесь, кроме себя. Но если исполните то, что задумали в глубине души, вам придется заново посмотреть на себя, и вряд ли вам понравится то, что вы увидите, – предрек Кёрби, воинственно выпятив подбородок и глядя прямо в глаза капитану, который все же внушал ему некоторое беспокойство, ибо очень походил на старого маркиза, знаменитого в свое время приступами безудержной ярости. – Я знаю, милорд, вы не очень виноваты в том, что случилось. Тогда, в юности, у вас почти не было выбора. Я признаю, что обстоятельства могли сложиться куда хуже, но пока что вы ни разу не запятнали честь рода Лейтонов. Старый маркиз мог бы гордиться вами. К сожалению, однако, вы уже не тот Данте Лейтон, который был молодым хозяином Мердрако. По воле судьбы вы изменились, милорд. И уже совсем не тот человек, которым были в юности и могли стать впоследствии, если бы обстоятельства позволили вам мирно жить в Мердрако среди тех, кто вас любил, и среди всего, что принадлежало вам по законному праву.

Вот почему я говорю, милорд, что вы не можете обладать леди Ри Клэр Доминик. Она – часть того мира, который вы оставили, капитан. Если бы ваша судьба сложилась по-другому, возможно, вы встретились бы с ней в Лондоне, ухаживали бы за ней, женились и вырастили бы славных сыновей, которые могли бы унаследовать Мердрако, – сказал Хаустон Кёрби, и глаза его словно бы оплакивали все, что было потеряно из-за бесчестного поступка одного человека. – Но этому не суждено было сбыться.

– Чтоб тебя черт побрал, Кёрби! – тихо выругался Данте Лейтон, ибо слова Хаустона Ксрби, правдивые и откровенные, обладали способностью ранить его. Он смотрел мимо изваяния ухмыляющегося дракона, который лизал своим высунутым языком псиные гребни воли, когда нос корабля зарывался в темно-лазоревое море.

Небо вдали выглядело как-то странно угрожающе. Кроваво-красное, дикое, оно походило на зияющую рану. Мрачное, медного цвета солнце на западе неудержимо притягивалось к земле... Языческая красота вест-индского заката отражалась в светлых глазах Данте Лейтона, и сознание правоты Кёрби отзывалось поющей болью в сердце. Стоя на палубе в ласковых объятиях теплых ветров, он ощущал себя скорее хозяином «Морского дракона», нежели хозяином Мердрако, лишь бледная тень сохранялась в его памяти от маркиза Джакоби.

– Чтоб тебя черт побрал! – вновь прошептал он, встретив решительный взгляд маленького человечка, который охотно отдал бы свою жизнь за того, кому служил.

– Можете клясть меня как вам угодно, ибо я разбираюсь в ваших чувствах, милорд. Но вот как насчет молодой леди Ри Клэр? Понимает ли она, что вы за человек? Если вы соблазните ее, внушите любовь к себе, то погубите девушку. Если насильно овладеете сю, она будет проклинать имя Данте Лейтона, – предупредил Ксрби с хмурым, озабоченным выражением на обветренном лице.

– Я еще никогда не насиловал женщин, – спокойно произнес Данте.

– Кроме прямого насилия, есть и другие достаточно жестокие способы овладеть женщиной. Вы всегда умели покорять женщин. Можете, если хотите, и дьяволицу очаровать. Я видел, как леди трепещут от одного вашего взгляда и уже не могут отказать вам ни в чем. И вы не имеете права только потому, что вам так захотелось, лишать девушку предназначенного ей образа жизни.

– Жизнь переменчива, Кёрби, неужели ты до сих пор так и не понял этого? – спросил Данте; взгляд его был непроницаем. – И не всегда все складывается так, как, казалось бы, предназначено судьбой. Кому, как не тебе, это знать. Каково бы ни было ее происхождение, я не в ответе за то, что она оказалась на пристани Чарлз-Тауна. Ее судьба переменилась еще до того, как я возник на ее пути.

– Да, но вы можете вызволить ее из беды, – с надеждой в голосе проговорил Кёрби.

– Кто знает... – задумчиво произнес Данте. – Возможно, уже слишком поздно исправлять случившееся. Жребий брошен, Кёрби, – сказал Данте, со странной улыбкой размышляя о чем-то своем, сугубо личном.

– Еще не поздно, капитан. Вы могли бы отпустить ее в Антигуа, – поспешил заметить Кёрби, встревоженный выражением лица капитана. – Можете не беспокоиться, она никому ничего не скажет о карте. Будет так счастлива вернуться домой, что и не вспомнит о нас или о «Марском драконе». Отпустите ее, капитан. Вы никогда об этом не пожалеете, – умоляюще добавил он.

– Но что, если я правильно разгадал ее мотивы, Керби? Что, если она работает на Берти Мак-Кея? Что, если она авантюристка, готовая продать все ею узнанное тому, кто предложит самую высокую цепу? Возьмешь ли ты на себя ответственность за то, что весь экипаж «Морского дракона» лишится возможности внезапно разбогатеть? Готов ли ты, поверив этой девушке, поставить под угрозу их жизни? Ну, скажи, – бросил вызов Данте. – Ты говоришь, что безоговорочно веришь ей. Но ведь ты можешь ошибаться в своих суждениях, можешь обмануться, доверившись этим большим фиалковым глазам! – Данте принуждал маленького стюарда или настаивать на своей правоте, или отречься от Ри Клэр Доминик.

– Да, да, капитан, я верю девушке, – хрипло подтвердил Кёрби.

– Понятно. Но командую «Морским драконом» все же я, отвечаю за жизнь своих людей тоже я, и я не стану рисковать. Слишком многое поставлено на карту, Кёрби. Все наше будущее зависит от исхода этого плавания, и я не буду ставить под угрозу плоды многолетних усилий ради девицы, о которой почти ничего не знаю и которая мало меня интересует. Если в затонувшем галеоне и впрямь есть сокровища, я намерен достать их любой ценой, ничто и никто не сможет мне помешать. Затем я возвращусь в Мердрако, и никакая сила на земле не помешает мне осуществить свою месть.

– Тут вы, пожалуй, правы, капитан, – мрачно согласился Кёрби. – Но после того как вы осуществите свою месть, ничто не помешает вам оказаться на виселице.

– И все-таки я рискну, – с вызовом объявил капитан «Морг ского дракона», и его светлые глаза вспыхнули в предвкушении того долгожданного момента, когда он наконец окажется лицом к лицу с человеком, которого ненавидит холодной, с трудом сдерживаемой ненавистью вот уже пятнадцать лет.

Скоро, очень скоро настанет день расплаты для сэра Майлза Сэндбурна; только после того, как презренный враг падет, бездыханный, к его ногам, сын десятого маркиза и маркизы Джакоби сможет наконец обрести душевный покой.

Данте Лейтон, нынешний обладатель древнего титула, единственный оставшийся в живых сын Джона и Элейн Лейтон, возможно, последний потомок некогда великого рода, готов был рискнуть всем, включая свою жизнь, чтобы свести старые счеты. Он не успокоится до тех пор, пока не сможет с чистой совестью подойти к их могилам и не стыдясь встретить взгляд каменных изваяний.

Неподвижный, молча погруженный в свои мысли, Данте стоял на шканцах «Морского дракона», и Хаустон Кёрби, обеспокоенпо за ним наблюдавший, почувствовал, как ласковые, теплые попутные ветры сменились обжигающе холодными, похожими на дуновение дьявольского ветра, веющего с унылых девонских болот.

– А что будет с леди Ри Клэр, милорд, когда вы вернетесь в Мердрако, пылая адским желанием отомстить? Она тоже станет жертвой ваших самоубийственных замыслов? Послушайте, милорд, если вы погубите ее, то навлечете на себя гнев множества важных особ. Сейчас вы капитан «Морского дракона», хозяин всего, что охватывает ваш взгляд, но, вернувшись в Мердрако, вы вновь станете лордом Данте Джакоби и обязаны будете благородно поступить с девушкой. Вы причините зло не только ей, но и себе, ведь вы ее не любите. Так сказали вы сами. И не сможете долго морочить ей голову, скрывая свое равнодушие. А как сложится ваша жизнь в Мердрако, если вы переживете смертельную схватку с этим ублюдком? Это будет настоящий ад и для вас, и для девушки. В истории с ней вы словно бросаете вызов, как в стремлении найти затонувшие сокровища или перехитрить Берти Мак-Кея. Вы живете, наслаждаясь опасностью, рискуя, – так не поступил бы на вашем месте ни один здравомыслящий человек.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, Кёрби, – провозгласил вдруг Данте Лейтон, прищурившись от ослепительного света, который излучало позолоченное море, и искоса любуясь гордо вознесшимися парусами «Морского дракона». – Таков в течение многих столетий был девиз рода Лейтонов, и этот девиз всегда выручал нас в трудные времена. Этому-то девизу я и буду следовать, мой сомневающийся друг, а там поглядим, кто из нас прав, – сказал Данте своему многолетнему спутнику.

Хорошо зная его, Кёрби понимал, что это не пустая похвальба, но слова, последовавшие далее, еще усугубили его беспокойство.

– Вообще-то я благодарен тебе, Кёрби. Благие пожелания, которые ты высказал, заставили меня призадуматься, – сказал Данте, и выражение его глаз отнюдь не понравилось Кёрби. – Нет, – добавил он с поддразнивающей улыбкой, – я не настолько глуп, чтобы требовать за девушку выкуп с Люсьена Доминика. Даже я не настолько все же безрассуден. Думаю, было бы гораздо мудрее и безопаснее предстать перед герцогом в качестве члена его семьи. Скажем, любимого мужа любимой дочери. В этом почти нет никакого риска, зато можно много приобрести, ибо любая дочь герцога Камарейского является его наследницей: И послушай, Кёрби, – посетовал Данте, широко ухмыляясь при виде озадаченного выражения на лице стюарда, – я разочарован твоим неверием в меня. Неужели ты полагаешь, что я не способен убедить девушку в том, что люблю ее? Я испытываю большой соблазн принять твой вызов и доказать тебе, что ты заблуждаешься.

Хаустон Кёрби громко фыркнул, дабы капитан не сомневался в том, что он действительно убежден в своей правоте.

– Я думаю, что девушка очень скоро докажет вам, что заблуждаетесь именно вы.

– Не хочешь ли ты заключить со мной пари по этому поводу? Нет? Я так и полагал, – рассмеялся Данте. – Но пожалуй, это будет несправедливо, если я получу и девушку, и твои деньги. Поживем – увидим, не так ли, Кёрби?

– Да, капитан, поживем – увидим, – пробормотал коротышка-стюард. – Если у нас будет время, – добавил он про себя, оглядываясь на корму: не преследует ли их кто-нибудь? Затем он повернулся на запад, сощуренными глазами наблюдая, как скатывается солнце к черте горизонта, и стал размышлять о том, что ждет впереди «Морского дракона» и есть ли основания беспокоиться за будущее. Возможно, они с капитаном так никогда и не увидят, как первые лучи утренней зари заглядывают в амбразуры серых каменных башен Мердрако...

Пока что паруса «Морского дракона» вздувал попутный ветер, но Кёрби хорошо знал, что их плавание вряд ли будет проходить так же гладко, когда корабль повернет свой бушприт на норд-вест. Погода, как судьба, переменчива, ровный попутный ветер в любой миг может смениться шквалом, за одним парусом на горизонте вполне может появиться второй, третий, и тогда Данте Лейтон и экипаж «Морского дракона» окажутся перед грозным вызовом.

Ри Клэр Доминик, однако, ничего не знала о спорах по поводу ее будущего. Не ощущала она и тех тревог, которые терзали Хаустона Кёрби, когда глядела на пестро-цветное небо на западе. В этот момент ее мысли были заняты узлами грубых веревок, которые она мужественно, но безуспешно пыталась распутать.

– Сдаюсь, – наконец вымолвила она с улыбкой, предназначенной всем окружавшим ее мужчинам. – Я всегда гордилась, что могу сделать прямой шов, но оказывается, этого недостаточно.

– Это дело требует практики, – великодушно оправдал ее Мак-Доналд. – Главное – стараться, а уж там что получится.

– Мистеру Мак-Доналду понадобилась чуть ли не четверть столетия, чтобы научиться вязать некоторые морские узлы, а чтобы научиться развязывать их, Лонгакру понадобилось вдвое больше времени, – хохотнул Ссймус Фицсиммонс.

– Смейся, смейся, но, будь со мной здесь мои старые приятели, мы бы научили кое-кого из ирландцев, как вязать узлы. Было бы забавно видеть, как сам Сеймус Фицсиммонс ковыляет по шканцам со своими длинными ногами, завязанными тройным узлом, – ответил Лонгакр, открыв в улыбке свой щербатый рот. Только Ри Клэр, помня предостережение Данте Лейтона, что ей следует опасаться бывшего пирата, смеялась не так весело, как все остальные.

Заметив, что она с некоторой тревогой смотрит на поседевшего шлюпочного, Аластер взял на себя смелость успокоительно похлопать ее по руке. Этот, казалось бы, невинный жест отнюдь не казался таким человеку, который наблюдал за ними с верхней палубы.

– Не тревожьтесь, леди Ри. Эти два завзятых спорщика – хорошие приятели. Они просто любят шутить друг с другом, – объяснил Аластер, снисходительно поглядывая на шутников, продолжавших подкалывать один другого.

– Он и правда был пиратом? – тихо спросила Ри.

– Это было давным-давно, лаять он по-прежнему лает, а вот кусать ему трудно, – с усмешкой сказал Аластер, намекая на отсутствие у Лонгакра двух передних зубов.

– Да, но он рассказывает такие интересные истории, леди Ри! – воскликнул юный Конни Брейди. – Чего только он не повидал на своем веку! Он был в Чарлз-Тауне, когда вздернули Стида Боинста.

– Должно быть, ему было всего два годика в то время, – не поверил Аластер.

– У мистера Лонгакра прекрасная память, сэр, – поспешил Конни на защиту своего героя, ибо верил каждому слову исправившегося пирата.

– Ты еще скажешь, что он служил на борту шлюпа «Приключение», которым командовал Черная Борода, – сказал Аластер, подмигивая Ри Клэр, которая с широко открытыми глазами слушала юнгу.

– О нет, сэр. Если бы это было так, он вряд ли остался бы в живых, но он видел отрубленную голову Черной Бороды, висящую на бушприте «Жемчужины», принадлежащей флоту его величества. Говорят, он все еще продолжал смеяться, а его черная борода извергала огонь. Он походил на безумного адского пса, – проговорил Конни Брейди точно таким же голосом, каким Лонгакр рассказывал свои пиратские истории.

– Мистер Брейди, – с необычной резкостью упрекнул его Аластер, заметив, как побледнела Ри Клэр, – ты не должен говорить так неуважительно в присутствии леди.

Конни Брейди был явно раздосадован, так как ему нечасто приходилось бывать в обществе знатных дам, а леди Ри Клэр никогда не важничала, как некоторые другие. Конечно, она могла бы и поважничать, с обожанием подумал Копии Брейди, ибо была прекраснее любой принцессы, о которых ему доводилось слышать. Конни даже захотелось прикоснуться к ней, чтобы удостовериться, что она реально существует, но, взглянув на свою грубую, мозолистую руку, он тотчас же ее отдернул. Нет, она слишком утонченное существо, чтобы ее могли касаться такие, как он.

– Простите, леди Клэр, – смутился он, и щеки его запылали ярким, болезненным румянцем. – Я не хотел вас обидеть, честное слово, не хотел.

Не раздумывая, поддавшись естественному импульсу, Ри обвила тонкие мальчишеские плечи Конни Брейди. От удивления он застыл в неподвижности, затем вдруг расслабился, прижался к ее плечу, ощущая щекой прикосновение толстой золотой косы. Какие узкие плечи, думала Ри, но они несут на себе бремя взрослого мужчины. В этот миг робким выражением лица Конни Брейди напомнил ей Робина, и она вдруг ощутила сильную тоску по Камарею и свободе.

Подняв глаза, она поймала на себе понимающий взгляд Аластера. И ему тоже случалось тосковать по родине, по дому, который, однако, он покинул не при таких драматических обстоятельствах, как леди Ри Клэр. В конце концов, он уехал из Англии по своей доброй воле. А ведь схвати его тогда вербовщики, все могло бы сложиться по-другому; он оказался бы на борту судна, принадлежащего к флоту его величества, выходившего в открытое море. Вместе с оставшимися позади берегами Англии исчезла бы и всякая надежда на возможное бегство.

Аластер знал людей, которым повезло меньше, чем ему, ибо они так и не смогли вырваться из лап вербовщиков, нагонявших на всех страх одним своим появлением. Они хватали всех подряд: клерков с их мягкими манерами, лавочников, фермеров и даже юношей, малопригодных для требующей больших сил и часто опасной службы на борту военного корабля. Они нередко заканчивали эту службу сломленными телесно и духовно, не выдержав жестокого обращения начальников и тягот постоянной борьбы с морем. Участь моряка, особенно того, кто служит по принуждению, очень тяжела, существует большая вероятность, что он никогда больше не увидит знакомых берегов Англии. Если он не погибнет, сорвавшись с высокой реи или под ядрами и картечью, внизу, под бушпритом, всегда волнуется голодное море, готовое поглотить несчастного.

Но вот у них на борту «Морского дракона» оказалась хорошо воспитанная леди, перенесшая тягчайшие испытания... Она изведала жестокий страх смерти, пока пересекала Атлантический океан, а когда их корабль достиг порта, где она вроде бы могла рассчитывать на безопасность, едва не пала от ножа убийцы. И все-таки выжила, все перенесенное не сломило ее.

Аластер все более восхищался девушкой, и это восхищение ярко отражалось в его глазах.

Каждый день отдаляясь от семьи и дома, она, верно, думала, что этот кошмар никогда не кончится. Если бы только он мог успокоить ее. Аластер поклялся, что, пока он дышит, будет стараться уберечь ее от всех опасностей и сделает все возможное для ее благополучного возвращения домой. Эту клятву он стремился соблюдать, хотя его озадачивала одинокая фигура, стоящая над трапом.

Он нечасто подвергал сомнению действия капитана, но сейчас страдал от неопределенности и знал, что то же самое испытывает Хаустон Кёрби. С Данте бывало порой нелегко иметь дело, но до сих пор Аластер всегда доверял его суждениям. Многие – и не без основания – думали, что капитан – человек жестокий, никому не дает пощады и сам ее не просит. Он и впрямь никого не жалел, и прежде всего самого себя. Ставил перед собой трудновыполнимые задачи, любой ценой стремился осуществить их и умел собирать свои силы в один кулак, особенно когда надо было окончательно одолеть врага, с которым пришлось долго сражаться.

Данте Лейтон был человеком одержимым. Находясь во власти своей одержимости, он готов был, в случае, если ему бросали вызов, безжалостно стереть в порошок любого врага, который вставал на его пути к осуществлению давно задуманной мести. И вот сейчас, по мнению капитана «Морского дракона», появление леди Ри Клэр могло сорвать успешное завершение всех его тщательно выношенных замыслов.

Аластер хорошо понимал, почему капитан так опасается, что слух о конечном назначении «Морского дракона» достигнет недружественных ушей. Но он, разумеется, ошибался, предполагая, что в огласке может быть виновата леди Ри Клэр, хотя переубедить его было чрезвычайно трудно. Аластер инстинктивно чувствовал, что враждебное отношение Данте Лейтона к девушке отнюдь не объясняется изначальным к ней недоверием. Когда серые глаза встречались с фиалковыми, между ними происходило что-то необъяснимое.

Каково бы ни было это неуловимое чувство, ни один из них не хотел в нем признаться, а тем более отдаться ему. Всякий раз, когда они обменивались взглядами, один, казалось, изучал сильные и слабые стороны другого, затем оба отводили глаза, и разделявшая их преграда как будто становилась еще более непреодолимой.

В задумчивости остановив свой прямодушный взгляд на настороженном профиле капитана, Аластер перевел его на юное лицо леди Ри Клэр. В ее глазах словно бы таилась тень все еще преследующего ее прошлого. Жаль, что оба они перенесли тяжкие муки, которые сделали их недоверчивыми и подозрительными друг к другу, с глубоким сожалением подумал Аластер. В своей собственной жизни, если не считать той злополучной встречи с вербовщиками, он не знал особых трудностей и разочарований, что помогло ему сохранить достаточно оптимистический взгляд на жизнь. Поэтому-то, может быть, он видел кое-что яснее, чем капитан или леди Ри Клэр.

Перехватив взгляд Коббса, Аластер многозначительно похлопал себя по карману. Через миг-другой послышались мелодичные звуки флейты.

– Эти сладкие звуки греют душу, – пробормотал Аластер.

Король сидит в городке Дунфсрилин,

И так говорит он всем нам:

Хорошего где мне сыскать моряка,

Чтоб вел мой корабль по волнам.

Ри Клэр слушала, как подпевает своим сочным баритоном шотландец Мак-Доиалд. Подняв глаза, она видела, как над головой покачиваются высокие мачты и под попутными ветрами вздуваются квадратные белые паруса. Ри Клэр вздохнула, обуреваемая странными чувствами, ибо, плывя в Вест-Индию на борту «Морского дракона», она одновременно была и печальна, и счастлива.

Спешите, добрые люди мои,

Ведь мы отплываем чуть свет.

Нам смертью ужасная буря грозит,

Ей-ей, торопиться не след.

«Нам смертью ужасная буря грозит», – повторила про себя Ри. Как сильно отличается это плавание от того, другого. Она вздрогнула, вспомнив, какой лютый, пронизывающий до костей холод стоял в трюме и какой ужас она испытывала при мысли, что в обшивке корабля вот-вот разверзнется течь и в нее хлынут ревущие потоки океанской воды. Временами ей чудилось, будто она вышла из кромешной тьмы на свет. И хотя она еще не обрела свободы и Камарей находится на другом конце света, у нее по крайней мере появилась надежда выжить. Странная надежда, если подумать, что ее держит пленницей капитан-контрабандист со своим экипажем.

Ри почувствовала, как что-то трется о ее ногу, и, потупив глаза, увидела своего первого друга на борту «Морского дракона». Ямайка, видимо, угадал ее мысли, ибо, не ожидая приглашения, вспрыгнул к ней на колени. Ри почесала у него под подбородком, и большой кот отозвался на эту ласку довольным мурлыканьем.

Вчера в обнимку со старой луной

Новая вышла луна.

Если мы якорь поднимем, король,

То горя хлебнем сполна...

Ри Клэр Доминик полной грудью вдыхала теплый соленый ооздух быстро приближающегося карибского вечера. Ей было неизъяснимо приятно чувствовать ласково-успокоительное дуновение ветра, и она боялась, как бы это не усыпило ее бдительность. А такое могло произойти непроизвольно, ведь у нее было теперь такое чувство, что она окружена друзьями.

Разве можно презирать комичного маленького человечка, который с такой заботой готовил ей свой особый бульон и жаркое? Разве можно не любить мальчика по имени Конни Бренди, который до боли напоминал ей Робина, придумывал разные игры, только чтобы ее развеселить. А что сказать об Аластере Марлоу? Он, без сомнения, истинный джентльмен. И чем-то походит на Фрэнсиса, только ее брат, хотя и гораздо моложе, обладает утонченно-изысканными манерами, которых никогда не будет у Аластера. Вообще-то говоря, он больше походит, думала Ри, на ее кузена Эвана. Да, Эвана. Дорогого, милого, практичного Эвана, который испытывал неловкость, когда оставался с ней наедине и должен был ее развлекать.

Однажды, в один из таких моментов, он признался, что как будто внезапно лишается дара речи, и она подозревала, что Аластер страдает тем же недугом.

Вблизи Абердура, на глубине

В полета саженей, на дне

Лежат наш добрый сэр Патрик Спенс

И лорды – в последнем сне.

Есть еще и Алек Мак-Доналд, шотландец, сражавшийся бок о бок с ее прадедом в битве при Каллоденских болотах. Уцелев в этой резне, он бежал в колонии, чтобы там начать жизнь заново. Какая угроза может исходить от человека, поющего с таким глубоким чувством, что все его товарищи заслушиваются? Когда он узнал, что она правнучка Рюайсарта Мак-Данавела из Тимсред-лока, его голубые, как озера Северной Шотландии, глаза наполнились слезами. И хотя Ри – дочь английского герцога, для него она дочь Северной Шотландии, и он обращается с ней, как если бы она принадлежала к его роду.

И все же Ри испытывала глубочайшую печаль, когда вспоминала о Камарее и пыталась догадаться, чем занимаются в тот или иной момент члены ее семьи. Разъезжает ли Робин на Шупилти или за какие-нибудь проказы ему запретили выходить из дома? Берет ли Фрэнсис уроки фехтования у этого темпераментного денди из Франции или же он превзошел учителя?

Фрэнсис стал отличным фехтовальщиком, Ри гордилась братом, но в глубине души надеялась, что ему никогда не придется доказывать свое умение в смертельной дуэли с жаждущим крови противником. Возможно, тетя Мэри и дядя Теренс сейчас в Камарее и семья предполагает устроить пикник на лужайке, или... Нет, мысленно улыбнулась Ри, ведь в Англии еще зима, должно быть, даже не стаял снег. До весны в Камарее не будет пикников, а к весне она будет дома.

Элис. Перед ее глазами всплыло испуганное лицо девушки. Элис никогда не покидала ее мыслей, ей так хотелось знать, как сложилась судьба подруги с «Лондонской леди». Ри поклялась, что, вернувшись в Камарей, расскажет отцу об Элис, попросит, чтобы он отыскал ее и, если она пожелает, пригласил в Камарей.

– Я не забуду тебя, Элис. Обещаю, что не забуду, – шепнула Ри. В ее ушах как будто еще звучали пронзительные крики Элис, когда ее уводили с корабля.

– Леди Ри Клэр! – Ее мысли прервал резкий повелительный голос. Заметив, что привлек ее внимание, Данте Лейтон заговорил более мягким, почти шелковым тоном: – Леди Ри Клэр, я хотел бы поговорить с вами.

Ри поймала на себе сочувствующий взгляд Аластера, ибо слова капитана прозвучали как приказ, а не как просьба. Ри встала, все еще держа кота на руках. С истинным сожалением она сказала разочарованному юнге:

– Придется тебе учить меня заново, Конни. Боюсь, правда, что и завтра я окажусь такой же неспособной.

– Но вы уже научились вязать один узел, леди Ри, научитесь и этому, – сказал Конни, уверенный в успехах ученицы.

– Да, девушка, у вас ловкие пальцы, – поддержал его Мак-Доналд, выпуская над головой облачко голубого дыма. – Мы еще сделаем из вас моряка, и тогда этот наш щеголь останется без работы, – добавил Мак-Доналд, глядя на Барнаби Кларкс, который, стоя за штурвалом, проявлял большой интерес к тому, что происходит у трапа. – Спасибо хоть мы не с подветренной от него стороны.

– Уж не кажется ли тебе, что штурвал обвивает благоуханная лоза жимолости? – спросил Сеймус Фицсиммонс с выражением такой заботы на своем красивом лице, что Конни Брейди даже обернулся, чтобы посмотреть, в самом ли деле штурвал обвит жимолостью...

– Джентльмены, если мы хотим благополучно достичь Антигуа, все должны заниматься своими делами, – напомнил команде капитан «Морского дракона». Лицо его выражало легкое раздражение оттого, что ему приходится, стоя на полуюте, ждать, пока к нему подойдет Ри Клэр.

Держа одной рукой Ямайку, а другой опираясь о поручень, Ри медленно поднялась по трапу. К тому же ей мешал легкий крен корабля, и то, что ее ожидает одинокая фигура капитана, тоже не облегчало дело. Когда, наступив на подол юбки, она споткнулась во второй раз, сильные руки, прикосновение которых она слишком хорошо помнила, схватили ее за предплечье и подняли на верхнюю палубу.

– Благодарю вас, – чопорно сказала Ри, избегая смотреть в сверкающие светло-серые глаза, которые, глядели на нее со странным выражением. – Вы хотели поговорить со мной, капитан Лейтон? – спросила она с почти детской вежливостью. И Данте неожиданно для самого себя увидел ее в образе девочки лет десяти, что плохо укладывалось в его мужском уме, потому что этот образ мало отличался от той девушки, которую он видел перед собой.

Получив такое не слишком приятное напоминание о ее юной невинности, Данте поджал губы. Но что, если в этих больших, с виду таких искренних и честных глазах затаился обман?

– Я чувствую, что пренебрег своим долгом хозяина по отношению к вам, моей гостье. Надеюсь, вы простите мне мою резкость, но в последнее время у меня было слишком много забот, – объяснил Данте Лейтон, улыбаясь той особой улыбкой, перед которой обычно редко могли устоять женщины.

Но Ри устояла, ответной улыбки так и не последовало. Не последовало и застенчивого трепета ресниц, которого ожидал Данте. Неожиданные извинения капитана «Морского дракона» ошеломили Ри, на ее лице появилось недоверчивое, настороженное выражение. Когда их взгляды встретились, он увидел в ее глазах другое, слишком знакомое ему выражение. Только тогда она отвернулась, и ее щеки покрылись легким румянцем.

Ни одного слова не было сказано, но он знал, почему она держится отчужденно, относится к нему по-иному, нежели к другим членам экипажа. Ведь ни один другой мужчина на борту «Морского дракона» не лежал рядом с ней, никто другой не ласкал эту бледную плоть, и никто другой не зарывался лицом в эти благоуханные золотистые волосы. Ее глаза иногда задерживались на его губах, и тогда Дайте чувствовал, что она хорошо помнит, как туго упиралось его естество в ее тело. А однажды он заметил, как она слегка коснулась своих губ, прежде чем взглянуть на него, и это тоже доказывало, что она помнит вкус его поцелуев.

– За мной хорошо присматривают, капитан, – холодно ответила Ри, ласково прижимаясь щекой к голове Ямайки. Уделяя все свое внимание коту, она как бы давала попять, что равнодушна к присутствию Данте Лейтона.

– Мне хорошо об этом известно, леди Ри Клэр, – подтвердил капитан и тут же заметил, что к ним приближается Конни Бренди с маленькой серебряной кружкой на подносе – свидетельством того, что, спустившись в свой камбуз, Хаустон Кёрби не терял попусту времени. – Я вижу, вы умеете обходиться с животными и детьми, а также с глупыми пожилыми людьми.

– Мистер Кёрби подумал, что вы не откажетесь от глотка его особого лимонада, леди Ри. Говорит, что это очень хорошее средство для предупреждения болезней, – сказал Конни Бренди, с гордым видом подавая поднос и таким образом предотвращая возможный ответ на насмешливые слова капитана.

– Спасибо, Конни, – поблагодарила Ри с улыбкой, которую Данте Лейтон безуспешно пытался вызвать на ее губах всего несколько минут назад.

Ямайка принюхался к кружке, ее содержимое, видимо, оставило его равнодушным, ибо он вывернулся из рук девушки и побежал по трапу, очевидно, направляясь в камбуз, к маленькому стюарду, чтобы выманить у него лакомый кусочек из заготовленных к ужину съестных припасов.

– Я только хотел обратить внимание леди Ри Клэр на дельфинов, плавающих возле носа со стороны штирборта, – сказал капитан «Морского дракона» юнге, который одобрительно наблюдал, с каким удовольствием Ри попивает свой лимонад.

– Никогда не видела дельфинов, только читала о них в древнегреческих мифах, – сказала заинтересованная Ри.

– Так вы умеете читать? – с любопытством спросил Данте. В его голосе слышалось так и не преодоленное сомнение.

– Да, капитан, умею. И пишу вполне грамотно. Если вам нужна помощь в ведении судового журнала, я буду счастлива оказать вам услугу, – великодушно предложила Ри, намекая улыбкой, что, возможно, он не так уж силен в искусстве письма.

Несколько мгновений Данте молчал, и даже Конни Брейди почувствовал растущее напряжение в отношениях между двумя людьми, которых он боготворил. Принимая пустую кружку из рук леди Ри, он услышал низкий смех капитана, и у него отлегло от сердца.

– Да вы просто исполнены всевозможных достоинств, – произнес Данте, оглядывая ее с головы до ног. – Я запомню ваше любезное предложение, миледи, и если возникнет большая нужда в ваших услугах, не премину ими воспользоваться. Я хотел бы, однако, знать, – добавил он с дьявольским блеском в глазах, который всякий раз, когда она его видела, лишал Ри душевного покоя, – означает ли это, что я могу обратиться к вам в любое время, скажем, в полдень или даже, может быть, в полночь? И каковы могут быть эти услуги, так любезно вами предложенные? – Он говорил так тихо, что Ри с трудом разбирала слова, по выражение лица Данте не оставляло никаких сомнений по поводу того, какие именно услуги он имел в виду.

Конни Брейди, однако, не понял тайного смысла этого разговора.

– Мистер Марлоу учит меня читать, леди Ри. И писать красиво. Когда-нибудь у меня будет свой собственный корабль и свой собственный судовой журнал, который надо будет ежедневно заполнять, – сказал Конни Брейди, не сводя голубых, как морская вода, глаз с высокого капитана «Морского дракона».

– Я думаю, что так оно и будет, – заметил Данте. Когда он увидел, в какой восторг привели его слова юнгу, ему вдруг стало жаль девушку, которая стала для него второй юной подопечной. Он указал на поручни. – Так вы хотите видеть дельфинов, леди Ри? – спросил он без каких-либо насмешливых ноток в голосе.

– Да. Покажите их, пожалуйста, – нерешительно сказала Ри, не совсем понимая, чем вызвана неожиданная перемена в настроении капитана.

И, решительно выдвинув вперед свой маленький подбородок, она пообещала себе, что будет по возможности вести себя вежливо с этим непредсказуемым человеком, державшим ее судьбу в своих руках.

– Конни? – окликнула она юнгу, видя, что он направляется к трапу, ведущему на шканцы.

– Разрешите, капитан, я спущусь. Мистер Кёрби сказал, что мне необходимо быть энергичнее, не то он засадит меня за чистку картошки, – объяснил Конни, испытывавший сильное желание встать рядом с леди Ри у поручней.

– Хорошо, Брейди. Выполняй то, что тебе поручено. Если наш кок рассердится, мы рискуем остаться без ужина, – сказал капитан, вспомнив, каким раздражительным стал стюард в последнее время. – Ты не знаешь, что он там готовит? – спросил он у озабоченного Конни.

– Яблочный и апельсиновый пудинги, сэр капитан, – выкрикнул Конни, сбегая вниз по трапу.

– Нет сомнения, что он дочиста вылижет свою миску, – проговорил Данте, с усмешкой встречая улыбку Ри. Пока никто из них не испытывал неприязненных чувств по отношению к другому, оба хранили странно дружелюбное молчание. – Считается хорошей приметой, когда корабль сопровождают дельфины. Говорят, это предвещает благополучное плавание кораблю и экипажу, – объяснил Данте, пока оба они наблюдали, как перед носом судна кувыркаются дельфины. Их странные крики и резкие свистки перемежались поскрипыванием мачт и громовым хлопаньем парусов.

– И вы тоже верите в эту примету, капитан Лейтон? – спросила Ри, нехотя отводя глаза от больших поблескивающих серых рыб, плывущих под самой поверхностью воды. Но это было ошибкой, ибо, стараясь лучше расслышать ее слова, Данте придвинулся ближе и теперь их лица почти соприкасались. Ри почувствовала, как неудержимо притягивают ее взгляд его красиво очерченные губы.

– Разумеется, верю. Я могу смеяться над чем угодно, леди Ри, но только не над морем и обитающими в нем существами. Позволь я себе такое, недолго продлилась бы моя жизнь. Море, пожалуй, походит на женщину, – продолжал Данте, все еще глядя в глаза Ри. – Женщина ничего не прощает. Достаточно совершить всего одну ошибку, и эта ошибка может оказаться последней, – сказал он. Затем неожиданно, как бы случайно, Данте схватил длинную золотистую косу, что так очаровывала Конни Брейди, и стал наматывать на кулак. – И вы тоже не прощаете обид, маленькая леди? – спросил он каким-то странным голосом, отыскивая в глубине ее глаз что-то, до сих пор от него ускользавшее.

Затем он хрипло рассмеялся, прочитав осуждающий ответ в настороженном профиле. Она вела себя так, словно не замечала, что он делает с ее волосами.

– Я думаю, что не должен требовать от вас слишком многого. Вы так чертовски юны.

– Не настолько юна, чтобы не отличать добро от зла, капитан. Я не осуждаю вас за то, что вы вели себя так грубо в Чарлз-Тауне, – заявила Ри, готовая забыть прошлое, если это поможет обрести ей свободу. – Вы нашли меня на борту «Морского дракона», где я не имела права находиться, и предположили, что вполне естественно для контрабандиста, привыкшего к всевозможного рода обманам, будто я питаю какие-то коварные замыслы. И я готова признать, что обстоятельства говорили не в мою пользу, но я же объяснила вам, почему открыла эту бутылку с картой. Вы, кажется, думаете, что я стремлюсь завладеть ею да еще и посягаю на ваш титул. Но уверяю вас, капитан Лейтон, что я не притязаю ни на то, ни на другое, – сказала Ри с таким искренним выражением лица, что только слепец мог бы усомниться в том, что она говорит правду.

Капитан «Морского дракона» лишь насмешливо улыбнулся, ибо в ее монологе содержалось много для него любопытного. Прекрасная миледи не только простила его, но и умудрилась одновременно оскорбить.

– Спасибо, дорогая, что вы меня успокоили. А то я в последнее время просто сон потерял, опасаясь, что вы опять займете мою койку. Хотя и не пойму, чего ради так беспокоился, ведь я всегда запираю дверь на ночь, а значит, пребываю в безопасности.

– Можете смеяться надо мной, капитан, но я говорю чистую правду. К сожалению, мне нечем подтвердить свои слова, по вы так упорно не хотите мне верить, что я, видимо, только зря расточаю свое красноречие. Мое слово – слово Домиников, а я никогда не опозорю этого имени. И вряд ли мой отец доброжелательно воспримет то, что его дочь унижали и держали в плену, – сказала Ри с надменным взглядом, который должен был замаскировать ее внутренний трепет.

– Это звучит как предостережение или даже угроза, – проронил Данте.

– Только предостережение, капитан, ибо пока вы имеете дело только со мной, но рано или поздно вам придется отвечать перед моим отцом, а он не тот человек, чей гнев можно возбуждать безнаказанно. Вы говорите, что помните его, стало быть, знаете, что я не преувеличиваю. Вот почему, капитан Лейтон, я хочу сделать вам предложение, – смело сказала Ри, отбросив осторожность в своей борьбе за свободу.

– В самом деле? – поднял брови Данте, выражая притворный интерес. – Я был уверен, что наш разговор станет многообещающим. Какое же предложение вы собираетесь мне сделать? Вы не в таком положении, чтобы торговаться со мной, дорогая. И я сомневаюсь, что вы хотите мне предложить свое мягкое тело цвета слоновой кости, верно, дорогая? – спросил Данте, обдавая своим теплым дыханием ее щеку. Он поднес руку с туго намотанной на ней косой к ее подбородку. – Я предлагаю обменять свою свободу на вашу жизнь, капитан. Полагаю, что это выгодная сделка, – тихо сказала Ри, закусывая нижнюю губу, чтобы унять дрожь. Она была так испугана, что у нее трепетали руки и ноги, ибо никогда еще ей не приходилось сталкиваться с таким человеком, как капитан «Морского дракона». Иногда ей казалось, что он не подчиняется никаким законам, только собственной воле, и что спорить с ним – занятие совершенно бесполезное. И все же, думала она, попытаться стоит.

– Выгодная сделка? – с сомнением в голосе повторил Данте. – Боюсь, мы воспринимаем сложившееся положение совершенно по-разному. Я даже и не предполагал, что моя жизнь в опасности. Спасибо, что предостерегли меня. Чего же мне ожидать – ножа в спину или удара по голове, когда я отвернусь от вас, дорогая? – с мрачной улыбкой спросил Данте.

– Вам нечего опасаться, кроме моих слов, капитан, – спокойно ответила Ри. – От вас зависит, буду ли я вашим другом или врагом. Я не так глупа, чтобы не понимать, что будь вы богаты, то не стали бы заниматься контрабандной торговлей. А ваш титул, как я допускаю, реально существующий, не подкреплен ничем, кроме герба. Вам, капитан, нужны деньги, а я могу их раздобыть.

– В самом деде? – осведомился Данте. – Извините меня, дорогая, но, глядя на вас, никак этого не скажешь.

Леди Ри Клэр Доминик, одетая едва ли не в отрепья, гордо вздернула подбородок.

– Вы очень наблюдательны, милорд, но вряд ли с вашей стороны дипломатично напоминать мне о тех затруднительных обстоятельствах, в которых я нахожусь. Вам, капитан Лейтон, надо бы следовать совету моей матери: «Никогда не судите о других по их одежде».

Мысли о матери и о возможности вновь увидеть ее придали Ри смелость, необходимую, чтобы продолжать.

– Извините, миледи, – пробормотал Данте, и в его серых глазах запрыгали насмешливые искры. – Но я хотел бы встретиться с вашей мудрой матерью.

– Мой отец, герцог Камарейский, услышь он от меня лестное мнение о вас, был бы более чем великодушен в изъявлении своей благодарности. Сумма, которую он выплатил бы в знак благодарности, вместе с вознаграждением, наверняка обещанным за мое возвращение, могли бы составить целое состояние. Вы можете получить это состояние, капитан, если вернете мне свободу. Я хочу только вернуться домой. Неужели я прошу от вас слишком многого? – сказала Ри, глядя на капитана почти умоляющим взглядом. Но ее гордость была все еще не сломлена, на колени, во всяком случае, она бы ни за что не встала.

Ее лицо было так близко к Данте, что он видел, как мягко поблескивают красивые изгибы ее бровей. Он не был в такой близости от нее с той первой ночи, когда они лежали вместе, и только сейчас впервые заметил, что солнце усыпало своими блекло-золотыми семенами ее переносицу и .гладкую щеку. Днем она обычно находилась на палубе, ее кожа приобрела теплое сияние, а золотистые волосы выглядели опаленными. Она была так необыкновенно хороша собой, так не похожа на тех женщин, которых он когда-либо держал в своих объятиях.

Она походила на сохранившийся в памяти, но уже неприметно ускользающий сон. Было унизительно сознавать, что он вызывает у нес столь сильную неприязнь, что она готова на все, только бы убежать от него. И все же она рядом, в его власти, почему он должен отказывать себе в радости обладать ею?

– Пожалуй, я не потребую вознаграждения от вашего отца. – Голос Данте звучал тихо, словно шелест ветра. – Может быть, Ри, от вас самой зависит, получите ли вы свободу. И на что же вы готовы, дорогая, чтобы обрести свободу? Есть ли такая цена за нее, которая представляется вам слишком высокой? – спросил он, продолжая держать ее за волосы так, чтобы ее губы находились совсем рядом с его губами и чтобы она не могла отвернуться от его пронизывающих глаз.

Ри Клэр Доминик думала об окрашенных в медовый цвет стенах Камарея и голубых колокольчиках, которые усеивают тамошние лужайки. Она как бы воочию видела перед собой Робина на Шупилти: он скакал по краю тихого озерца, где плавали белые и черные лебеди. Видела свою мать и тетю Мэри: они сидели под развесистым старым каштаном, а рядом на своих коротких ножонках ковыляли двойняшки, изучая этот еще незнакомый им мир. Фрэнсис играл с кузенами в крокет, а где-то поодаль возвышалась фигура отца.

– Нет цены слишком высокой, если за нее я увижу свою семью и Камарей, – наконец вымолвила Ри.

Данте Лейтон продолжал смотреть на ее гордое лицо. Фиалковые глаза были темны от боли, но он знал, что, пока он здесь, из них не прольется ни одна слезинка. Только уединившись в своей маленькой каюте, она позволит себе отдаться чувствам, разрывающим ее сердце. Потрясающая сила воли для такой совсем еще юной девушки. Она не просит о жалости и милосердии, стоит перед ним неприступная, ни о чем не умоляя. Это унижало его в собственных глазах. Когда корабль соскользнул вниз, в разверзшуюся между волнами бездну и ее бросило на его грудь, в неотзывчивости ее как бы онемевшего тела он мог почувствовать отвращение к себе. Это отвращение, которое она даже не хотела скрывать, взбесило его, вызвало желание больно ее уязвить.

– Я запомню ваши смелые слова, миледи, – сказал Дайте ей на ухо, – и очень скоро попрошу расплатиться со мной. Мне нравится предложение заключить с вами сделку, и я полагаю, что вы держите свое слово, дорогая. Вы ведь так гордо заявили, что Доминики никогда не изменяют своему слову, поэтому я не предвижу никаких трудностей, – тихо произнес Данте, легко прикасаясь губами к ее щеке, словно в подтверждение того, что он не намерен отступаться.

– Гм-м...

Отвернувшись от порозовевшего лица Ри, Данте увидел опечаленную физиономию Хаустона Кёрби. Коротышка-стюард стоял на верхней ступени трапа с чашкой дымящегося кофе в руке.

– Наверное, мне надо было принести лимонад и вам, капитан Лейтон, – сказал Кёрби, неодобрительно фыркнув. Столь формальное обращение вызвало странное, хотя и мимолетное выражение на лице Данте. – Думаю, вам не мешало бы охладиться, сэр капитан, – объяснил стюард, ступая на палубу полуюта и приближаясь к стоящим в неловком молчании Данте и Ри.

Он протянул чашку, едва не выплеснув горячий кофе на бедро капитана.

– Ваш кофе, милорд, – сказал маленький стюард, делая особое ударение на титуле. Он как бы желал напомнить капитану о его благородных предках, никто из которых, по мнению Хаустона Кёрби, никогда не позорил доброго имени Лейтонов.

Данте неохотно выпустил золотую косу и милостиво соизволил принять предлагаемый ему кофе. Коротышка-стюард, однако, слишком хорошо знал своего капитана, чтобы не догадаться о его истинных чувствах.

– Если хотите, я провожу вас вниз, миледи, – с сияющей улыбкой предложил Кёрби, протягивая согнутую руку. – Надеюсь, вам понравится имбирная коврижка, которую я приготовил специально для вас. Она лежит у вас в каюте, миледи. – Это была взятка, предложенная с гордым видом. Кёрби подвел миледи к трапу и стал внимательно смотреть, как она спускается. Наблюдал за ней не только он, но и еще множество людей с палубы, хотя вероятность ее падения была очень мала. Бросив на капитана последний укоризненный взгляд через плечо, седой стюард скрылся внизу.

– А нам не достанется этой имбирной коврижки, мистер Кёрби? – с голодным блеском в глазах спросил Коббс. – Хорошо бы на борту у нас почаще бывали леди. Кок начинает готовить гораздо вкуснее. А то гороховый пудинг опостылел, просто нет мочи, – сказал он, широко ухмыляясь при виде оскорбленного лица стюарда.

– Думаю, ты все равно получишь что-нибудь другое, мистер Коббс, – съязвил Сеймус Фицсиммонс. – Может быть, селитру с лобскусом. Жаль, что мы скоро приходим в порт.

– Лобскус! – насмешливо фыркнул Хаустон Кёрби. – Как будто я когда-нибудь подавал лобскус в море. Вы знаете, что такое лобскус, миледи?

– Нет, – равнодушно уронила Ри. Остановившись у входа в маленькую каютку, освобожденную для нее Аластером, она думала о своем. Когда она оправилась от своей болезни, Марлоу настоял на том, чтобы капитан перевел Ри в его каюту. Его поддержал и Хаустон Кёрби, который сказал, что ей необходимо место, где она могла бы уединяться, а такой возможностью на корабле очень дорожили. Экипаж был убежден, что она знатная леди, поэтому ее переход в отдельную каюту был воспринят как сам собой разумеющийся. Если у капитана и были какие-то возражения, он воздержался от их высказывания. Аластер поселился вместе с Сеймусом Фицсиммонсом в его тесной каюте за трапом. Дверь в каюту капитана находилась в конце короткого трапа, и Ри заходила туда, только чтобы пообедать или поужинать.

– Лобскус можно готовить по-разному, миледи. В зависимости от того, что у вас есть под рукой, но обычный его состав – солонина с луком и картошка, смешанная с галетами. Конечно, это кушанье не сравнить с блюдами, которые стряпаю я, но оно удобно для приготовления в непогоду и питательно, – объяснил Хаустон Кёрби. – А теперь малость отдохните. Ужин будет готов через час, и вас уже ждет отменная куриная грудка. Я подаю это блюдо с особым соусом. Скажу не хвастаясь, что во всей Вест-Индии никто лучше меня не умеет готовить баранину по-креольски. Когда мы придем в Антигуа, я куплю свежих ананасов. Сам выберу их на плантации и сорву. Я знаю, как выбрать самые сладкие, а уж если я испеку ананасовый пирог, пальчики оближете, жаль, что ваш юный братишка не сможет его отведать. А вот капитан очень любит этот пирог...

Тут Хаустон Кёрби осекся, увидев выражение ее лица, явно намекавшее, что он сказал больше чем достаточно.

– Не спорю, миледи, с капитаном иногда трудно иметь дело. Я служу его семье почти полстолетия и не остался бы вместе с капитаном, если бы не был убежден, что он хороший человек, хотя и вспыльчив, как сам дьявол. Если уж он разойдется, его нелегко остановить. Он часто говорит не то, что думает. Поэтому его слова не надо принимать близко к сердцу. У вас много друзей на борту «Морского дракона», и мы не позволим, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое, миледи, – самым серьезным тоном сказал Кёрби, чтобы успокоить девушку.

– Тогда, пожалуйста, мистер Кёрби, помогите мне бежать, когда мы приплывем в Антигуа, – в отчаянии шепнула Ри. По нервному взгляду, который она метнула на полуют, Хаустон Кёрби хорошо понял, какой страх она испытывает перед капитаном.

– Мне больно видеть, миледи, что вы так расстроены, но я ничего не могу поделать. Я верен капитану и, хотя не всегда согласен с тем, что он делает, скорее умру, чем изменю ему, – ответил маленький стюард, и Ри поняла, что это не пустые слова.

– Я не прошу вас предавать капитана, мистер Кёрби, – негромко сказала Ри. Глубокое волнение, которое выдавал ее голос, обеспокоило Кёрби; он знал, как опрометчиво порой поступают люди, полагая, что находятся в отчаянном положении. – Я хочу только свободы. Я никому не скажу, каким образом попала в Антигуа. Никому не скажу ничего плохого об экипаже «Морского дракона», – обещала Ри. – Даю вам свое слово, мистер Кёрби. Вы, как и многие другие, относились ко мне по-доброму, и я не сделаю ничего такого, что могло бы вам повредить.

– Ах, миледи, я очень огорчен тем, что вы так страдаете. Вы такая славная девушка, но... – Кёрби не договорил. Наступило напряженное молчание.

– Но вы ничего не можете для меня сделать, – закончила за него Ри. Ее губы дрожали от сильной досады. С приглушенным всхлипом она отвернулась от несчастного стюарда, даже не взглянув на имбирную коврижку, положенную на ее маленький столик.

Хаустон Кёрби смотрел на ее дрожащие плечи, на узкую спину, которую она держала так прямо, стараясь не согнуться под бременем тяжких для нее обстоятельств. В своей видавшей виды зеленой бархатной накидке она выглядела такой юной, такой беззащитной и одинокой, что Хаустон Кёрби почувствовал, как сжимается от жалости его доброе сердце, и протянул руку, чтобы утешить ее, ласково похлопав по плечу. Но так и не дотянувшись до ее плеча, заколебался, со вздохом повернулся и вышел, понимая, что не может ей сказать ничего такого, что могло бы удержать ее от слез.

Ри услышала, как он тихо затворил за собой дверь, и дала наконец волю слезам. Не глядя на стынущую на столе имбирную коврижку, она опустилась на койку и закрыла лицо дрожащими руками.

– Что же мне делать? – вопрошала она в безмолвии каюты хриплым от сознания безысходности голосом.

Прежде всего необходимо обрести свободу. Спастись от капитана «Морского, дракона», пока еще не слишком поздно, не все потеряно.

– Они не понимают меня! – негромко воскликнула она, думая о добром к ней отношении членов экипажа. – и как могут они понять, если не видят того, что происходит у них под носом? – Ри хрипло рассмеялась. Если бы герцог и герцогиня Камарейские могли сейчас видеть и слышать свою дочь, они ужаснулись бы, увидев циничное выражение некогда таких наивных фиалковых глаз и услышав горечь в некогда таком веселом голосе. – Кто из них может меня защитить от самой себя? – прошептала Ри, впервые высказывая неуверенность в себе, которую испытывала с первой роковой встречи с Данте Лейтоном. Только она одна и сознавала всю опасность дальнейшего ее пребывания на борту «Морского дракона».

В бессильной ярости, пытаясь прогнать образ Данте Лейтона из своих мыслей, она заколотила кулачками по коленям, по по-прежнему видела перед собой светло-серые глаза капитана; они дразнили ее, мучили и искушали, у нее было такое чувство, будто в ее теле поселился дух какого-то незнакомца.

Она сама плохо понимала, что происходит с ней на борту «Морского дракона». Иногда ей чудилось, будто Данте Лейтон заколдовал ее и, хотя она продолжала говорить и расхаживать по кораблю, она уже не прежняя Ри Клэр Доминик. Теперь она не знает себя – и даже не доверяет себе.

Куда подевалась прежняя леди Ри Клэр Доминик, такая гордая, наивно уверенная в своем будущем, хорошо представляющая себе, чего хочет от жизни? Ей и в голову раньше не приходило, что жизнь ее может сложиться совсем не так, как она себе представляет. Столь бурное пробуждение в ней женщины было неожиданным и поэтому потрясло и напугало ее. Кто бы мог подумать, что это случится именно так, да еще с таким мужчиной, как Данте Лейтон?

Как легко было бы его презирать, будь он этаким несносным хвастуном, продажным корыстолюбцем или зверем, наводящим ужас на команду. Если бы он изнасиловал ее, она бросилась бы в море, и все было бы кончено. Но не таким человеком был Данте Лейтон.

Со своим бронзовым лицом, ясными серыми глазами он был куда опаснее, его джентльменские манеры внушали ошибочное представление о нем; забывалось как-то, что, избрав столь рискованную деятельность, он, чтобы выжить, неминуемо должен был стать хитрым, изворотливым авантюристом.

Подложив руки под голову, Ри плашмя легла на койку и, устремив взгляд на низкие балки потолка, принялась размышлять, чем объясняется ее злополучная тяга к Данте Лейтону. В прошлом году, выезжая в лондонский свет, она повидала немало красивых мужчин, но сердце ее учащенно билось, только когда ее глаза встречались с насмешливым взглядом серых глаз капитана «Морского дракона».

Стало быть, в Данте Лейтоне есть что-то такое, не поддающееся определению, что очаровывает ее, хотя инстинктивно она сопротивляется этому. Конечно же, причина не в классическом совершенстве черт его лица, ведь вот Уэсли Лоутон, граф Рендейл, тоже был необычайно красивым мужчиной. Но когда он случайно касался ее руки, она ведь не чувствовала, как разливается огонь в ее жилах. А может быть, именно это «случайно» что-то и объясняет? Граф Рендейл очень дорожит своей репутацией, высоким положением в обществе и никогда не посмеет вести себя сколь-нибудь неприлично с леди, тем более с дочерью герцога, поэтому разве что случайно мог прикоснуться к ее руке. Уэсли Лоутон, пожалуй, даже чересчур благовоспитанный – сугубо светский человек, он всецело подчиняет свою жизнь условностям. Такой же комильфо, как и покойный граф Рендейл, печально подумала Ри, вспоминая, как выглядел Уэсли в тот роковой день, перед тем как упал, сраженный пулей убийцы.

Капитан же «Морского дракона», напротив, как будто испытывает наслаждение, нарушая все и всяческие условности. В выражении его глаз словно читаешь: «Плевать я хотел на все». Капитан открыто насмехается над приличиями, столь дорогими сердцу Уэсли Лоутона. Если бы граф Рендейл мог видеть, как Данте Лейтон, человек вроде бы знатный, претендующий на титул, который выше его собственного, карабкается по вантам «Морского дракона» вместе с простыми матросами, людьми, само существование которых Уэсли Лоутон и признавать не хотел, он был бы, вероятно, просто потрясен и, уж конечно, не удержался бы от колкости. Ри представила себе, как она стоит на шканцах, под сильным ветром, и смотрит вверх, на высокую покачивающуюся мачту, где на выбленках висит босоногий капитан, закрепляющий трос от паруса. На нем только кожаные штаны, его широкая спина сверкает, словно отлитая из меди.

Сначала она думала, что это безумие – делать работу, которую легко могли бы сделать другие, но, наблюдая за ним, с изумлением осознала, что Данте Лейтон увлечен этой своей далеко не безопасной работой. Когда он спустился ниже, Ри заметила, каким возбуждением горят его глаза. Он достойно встретил вызов, но не успокоился, так и рвался к еще более опасному испытанию своей отваги и ловкости.

Данте Лейтон смело вступал в спор с самой судьбой, не страшился даже самых неблагоприятных обстоятельств, не колеблясь рисковал, чтобы достичь какой-то своей личной цели. Взбираясь высоко ввысь, он, казалось, бросал вызов самим небесам – ни дать ни взять Нептун, бог моря, озирающий свое царство, в то время как голодные воды лижут его ноги. Впечатление складывалось такое, словно капитан «Морского дракона» заставляет считаться с собой саму судьбу.

Ри закрыла глаза, позволяя покачиванию судна убаюкивать себя. Однако что-то неуловимое тревожило ее. Чем больше она смотрела на Данте Лейтона, тем более чудилось ей что-то знакомое. Возникло странное чувство, будто она знает его лицо почти всю свою жизнь. Лежа расслабившись, она вдруг поняла, в чем именно заключается притягательная сила Данте Лейтону, капитана «Морского дракона».

Сколько раз она стояла в Длинной галерее их камарейского дома, мечтательно разглядывая портрет своего предка, который был авантюристом, капитаном капера во времена Елизаветы I. Схожесть была не столько в чертах лица; ее предок был куда более смуглым человеком с аккуратно подстриженной бородкой, модной в шестнадцатом столетии.

У Данте были серые, полные света глаза, тогда как глаза ее предка своим цветом напоминали эбеновое дерево. Но это не имело значения, ибо выражение глаз делало этих двоих похожими друг на друга, как братья. Они были родственниками по духу. И хотя их разделяли два. столетия, они без труда могли бы поменяться местами.

Оба были безрассудно смелыми, предприимчивыми людьми; пренебрегая опасностью, они как бы взывали к судьбе и врагам: «Ну-ка, попробуйте, если посмеете, выступить против нас». Они бесстрашно наносили свои удары и отважились бы войти в адское пламя, если бы кто-нибудь усомнился в их решимости сделать это.

Ри улыбнулась с внезапным облегчением: у нее было такое чувство, будто она наконец поняла себя. Много лет портрет предка буквально ее заколдовывал. Она была влюблена в этот портрет и теперь перенесла свое увлечение – да, это было увлечение – на человека из плоти и крови, родственного по духу ее предку. «Я не люблю Данте Лейтона, – сказала себе Ри, – просто переношу на него свое отношение к человеку из другого столетия, который словно бы расхаживает сейчас по шканцам „Морского дракона“».

Ри постаралась унять непрошеные слезы, смахнув их со щек. Она тихо засмеялась, испытывая такое облегчение, словно с ее плеч свалилась тяжесть мироздания. Ей казалось, что она наконец-то освободилась от дьявольского обаяния Данте Лейтона...

Вдруг Ри почувствовала, как что-то мягкое коснулось ее щеки, и в изумлении села на постели. Не капитан ли это, о котором она думала не слишком-то лестно? – встрепенулась девушка, заливаясь румянцем стыда.

– Ямайка, – облегченно вздохнула Ри и с удивлением посмотрела на открытую дверь. Ямайка, конечно, может утащить кусок рыбы из камбуза или говядину с тарелки, если зазеваешься, однако же весьма сомнительно, чтобы он был способен открывать двери.

В проеме показался Конни Брсйди, который с участием посмотрел на ее глаза в красных обводах и еще влажные от слез щеки.

– Вы плакали, миледи? – спросил он почти с укоризной. – Почему? – Он словно не в силах был понять, как можно быть несчастным на борту «Морского дракона», на службе у такого капитана, как Данте Лейтон.

– Я тосковала по дому, – объяснила Ри. – Ты никогда не тоскуешь по дому, Конни?

– Нет, – честно ответил он, изумленно открыв глаза.

– Неужели ты не скучаешь по семье? Наверное, отец и мать беспокоятся о тебе, когда ты в море? – с любопытством спросила Ри, интересуясь, каким образом Конни Брейди стал юнгой на борту «Морского дракона».

– Моя мама умерла, когда мне было пять лет, а мой папа был моряком. Отправился в плавание и больше никогда не вернулся.

– Откуда ты родом, Конни? – спросила Ри, думая, как разительно должна отличаться жизнь юнги от жизни Робина.

– Из Бристоля. Хотя мой папа был ирлашкой.

– Ирлашкой?

– Ирландцем, миледи. Он познакомился в порту с моей мамой и, после того как я родился, уплыл. Больше мы никогда его не видели.

– А давно ли ты служишь юнгой, Конни? – Ри не могла понять, почему он так удовлетворен своей жизнью.

– Около пяти лет, я думаю. Заключил свой первый контракт в шесть лет – после того, как умерла моя мама. По-моему, лучше плавать на корабле, чем быть в работном доме или сиротском приюте. Туда меня и хотел упрятать магистрат, но как-то ночью я сбежал. И уже никогда не вернулся, хотя... – запнулся Конни и, покраснев, поймал на себе заинтересованный взгляд Ри.

– Договаривай, – сказала Ри. – Есть ли такое место, которое ты хотел бы повидать? Ты и так, наверное, видел больше, чем я смогу повидать за всю свою жизнь. Договаривай же, чего ты стесняешься? Мне можно доверить любой секрет, я не проговорюсь. Я знаю все проказы моих братьев, по помалкиваю. Ты не хочешь мне сказать, о чем думаешь? – спросила Ри. В ее голосе звучали такие убедительные нотки, что юный Конни Брейди не мог сопротивляться.

– Ну что ж, – наконец проговорил он все еще со смущенным румянцем на щеках. – Я хотел бы повидать Камарей. Вы так хорошо его описываете.

– Ты его увидишь, Конни, – пообещала Ри, тронутая его признанием.

– Шутите, миледи? – недоверчиво проговорил Конни. – Вы приглашаете меня к себе в Камарей?

– Клянусь честью, – заверила Ри юнгу. – Если я когда-нибудь вернусь в Камарей, – добавила она, обращаясь скорее к себе, чем к Конни Брейди, но он расслышал ее слова и широко ухмыльнулся:

– Ах, леди Ри, в Антигуа капитан отпустит вас. И вы сможете вернуться к себе в Камарей. А через годик, когда «Морской дракон» зайдет в английские воды, я... может быть, буду путешествовать по суше и...

– И заедешь в Камарей. Можешь там жить сколько тебе захочется, хоть месяц, – сказала Ри, и ее глаза заблестели, когда она поняла, что он уже давно задумал побывать у них в поместье.

– И вы полагаете, что ваш брат позволит мне покататься на пони? – робко спросил Конни.

– Позволения Робина тебе не нужно, – сказала Ри и, видя выражение разочарования на юном лице Конни Брейди, поспешила добавить: – Я не знаю, позволит ли тебе Шупилти кататься на нем, но вообще-то он довольно благовоспитанный пони. – Только тут Ри заметила, что в руках у юнги какой-то сверток, и кивком головы показала иа него: – Что это такое, Брейди?

Лицо юнги залилось еще более густым румянцем.

– О, миледи, мистер Кёрби сдерет с меня шкуру за то, что я так задержался. Даже не представляю, что он сейчас думает. Наверное, ждет меня вместе с другими, хочет знать, понравилось ли вам... Я стучался, по вы не ответили, и тогда я вошел. К тому же, – прибавил он, многозначительно поглядев на кота, – он хотел войти, а он не очень-то терпелив.

– Прости, я не слышала твоего стука, – озадаченно наморщив лоб, сказала Ри, разглядывая странный сверток, который Конни Брейди крепко держал в руках.

– Наверное, не слышали, вы же плакали, – не очень тактично выпалил юнга.

– Но ведь это наш с тобой секрет, Конни?

– Да, миледи, это наш секрет, но я думаю, вот это чуточку вас порадует, – сказал он, протягивая сверток.

– Что это такое?

– Откройте, миледи, – попросил Конни, и его глаза возбужденно засверкали. – Я думаю, мистер Кёрби хотел бы сам присутствовать, но он сказал, что это было бы неприлично, и послал меня, велев передать добрые пожелания всей команды. Мы все приняли в этом деле участие, леди Ри. – Он с гордым видом наблюдал, как она разворачивает юбку и блузку, сшитые для нее Хаустоном Кёрби. Пока он шил, вся команда донимала его своими ненужными советами.

Глаза Ри наполнились слезами, когда она притронулась к некоему подобию юбки, сшитой из лоскутов мягкой кожи. Нижний край юбки, сохраняя форму лоскутов, остался неровным. Юбка была, пожалуй, пригодна скорее для маскарадного бала, чем для повседневной носки, и все же это была юбка!

– Вам не нравится, миледи? – с удрученным видом озабоченно спросил юнга, заметив, что в глазах у нее блеснули слезы. – Вот этот лоскут и этот, – тут он показал на два куска коричневой замши, – от моих бриджей. – Его юный голос трепетал от волнения, он пыталея угадать, как отнесется она к этому неожиданному дару команды «Морского дракона». – Вы больше не будете плакать? – спросил он в смятении, не понимая, чем мог ее обидеть.

– О, Конни! – воскликнула Ри, внезапно обнимая его. И к крайнему его удивлению и удовольствию, поцеловала в щеку. – Это самый замечательный подарок, который я когда-либо получала.

При этих словах Конни осклабился до самых ушей.

– Но там есть еще кое-что, миледи, – сказал он, уже не в состоянии сдерживать свое возбуждение.

– Но, Конни, как могли мужчины отдать часть своих бриджей? – полюбопытствовала Ри. – Это же дорого им обойдется.

Ее слова показались Конни Бренди очень смешными, и он громко прыснул.

– Наши люди считают для себя честью пожертвовать бриджи, чтобы вы могли – простите – носить что-нибудь приличное, – объяснил он, слишком поздно осознав, что произнес нечто оскорбительное. – К тому же мистер Кёрби сказал, что капитан с удовольствием возместит нам потерю, учитывая, что у большинства из нас только по одной паре.

– Мистер Кёрби, оказывается, не только превосходный швец, но еще и вышивальщик, приукрашивающий правду, – заметила Ри, представляя себе, как будет недоволен капитан, когда ему представят счет. Она сильно сомневалась, что он осведомлен о щедрости своего экипажа. – А капитан не внес свой вклад в пошив моей юбки? – спросила она, с явным удовольствием проводя рукой по лоскутам причудливой формы, соединенным в искусно подобранный узор разных оттенков коричневого цвета.

– Да, миледи, я помню, мистер Кёрби сказал, что вшил кусок, который дал ему капитан, в какое-то место, не могу точно сказать какое. Но почти все знают, где этот кусок. А вот это сделал для вас мистер Мак-Доналд, – сказал Конни, заметив, что Ри с недоумением разглядывает некое подобие подошв, вырезанных из сыромятной кожи, с прикрепленными к ним длинными кожаными полосками. – Трудно понять, что это такое, но мистер Мак-Доналд говорит, что это сандалии; когда вы их надеваете, то ремешки надо прикручивать к лодыжкам. Заодно они будут держать ваши чулки. Вряд ли вам удобно ходить в ваших сапожках без каблуков.

Затем Ри нашла в свертке тонкую льняную блузку. Блузка была хорошо сшита, вырез груди и рукава отделаны кружевами.

– Блузка просто чудесная, – пробормотала она и удивленно ахнула, увидев связку цветных лент, завернутую вместе с блузкой. Ленты были сверкающе ярких оттенков алого, изумрудного, шафранового, лилового и.сапфирового цветов. – О, Конни, – вскричала она, – где ты нашел эти дивные ленты?

– Это подарок мистера Фицсиммонса, – честно ответил юнга; его большие голубые глаза с восхищением наблюдали за Ри, которая приложила цветные ленты к волосам, игриво ему улыбаясь. – Коббс говорит, что эти ленты предназначались для подарка какой-то девице из Сан-Эустахио. Мистер Фицсиммонс уже давно за ней ухаживает.

– Господи! – Ри улыбнулась краешком рта. – Надеюсь, мистер Фицсиммонс не очень огорчился, расставшись с лентами, которые купил для своей подружки.

– Да нет же, миледи. – Конни даже присвистнул. – Лонгакр сказал, что она не леди, а сам мистер Фицсиммонс говорит, что больше не намерен тратить ни шиллинга на эту потаскушку... – По своей юной наивности Конни Брсйди повторял все, что слышал, но тут он вдруг замялся и с пылаюшим от смущения лицом нерешительно заключил: – Мистер Фицсиммонс говорит, что у нее, наверное, целый сундук этих лент.

– Ну что ж, поблагодари мистера Фицсиммонса за принесенную им жертву, – произнесла Ри, притворившись, будто не поняла сказанного юнгой.

– Хорошо, миледи, – охотно откликнулся Конни, довольный тем, что не обидел леди Ри. – Но мне надо вернуться к мистеру Кёрби, потому что он поднимет настоящую бучу, а я не хочу лишаться своей порции яблочного и апельсинового пудингов. Мистер Кёрби готовит их, как никто другой, пальчики оближешь.

– Тогда иди, Конни. – Ри помолчала, ласково оглядывая его своими фиалковыми глазами. – И большое спасибо тебе. Еще я хочу сказать, что ты очень мне дорог.

Конни Брейди в радостном смущении вздернул плечи, его глаза взволнованно засветились, ибо никто никогда еще не говорил ему таких слов.

– Для нас это было только удовольствие, миледи, – пробормотал он, быстро повернулся и вышел, едва касаясь ногами палубы.

– Ты только посмотри, Ямайка, на все это, – радуясь, вздохнула Ри, вновь ощущая мягкую кожу юбки.

Она взяла длинную зеленую ленту и повязала ее на шею коту. Бант казался довольно неуместным украшением для исполненного собственного достоинства животного.

– Прости, мой сладкий, – с усмешкой извинилась девушка, снимая с кота модную повязку.

С радостным предвкушением смотрела Ри на дары экипажа «Морского дракона», очень надеясь, что одежда подойдет ей, хотя Хаустон Кёрби не снимал с нее никаких мерок; девушка не знала, кто будет сильнее расстроен, она или экипаж, если не появится на палубе в этой своей обновке. Ри без особого сожаления скинула с себя зеленую бархатную юбку и накидку, которые носила уже много месяцев – с тех пор как ее похитили. Пальцы слегка дрожали, когда она сняла стеганую нижнюю юбку и бросила ее на палубу – в тропиках подобная одежда была совершенно ни к чему. Накануне она вынуждена была избавиться от полусапожек, у которых отвалился один каблук, а голенища совсем заплесневели. Неприятно было даже сунуть в них ноги. В плачевном состоянии были и чулки.

Стоя в тонкой нижней сорочке и в мягком шелковом корсете, она осторожно натянула юбку на бедра и завязала два коротких ремешка от пояса. Покрой был не такой свободный, к какому она привыкла, но легкий материал никак не сковывал ее движений, у нее было такое ощущение, будто на ней те самые бриджи, из которых скроили юбку. Нижний край был еще более неровным, чем ей представлялось сначала. Сзади юбка почти достигала пяток, а спереди поднималась до середины лодыжек – можно было предположить, что Хаустопу Кёрби немного не хватило материала.

Ри провела руками по тонкому льняному полотну блузки, затем с нервным вздохом натянула ее на себя, сунув руки в рукава с небольшими буфами и кружевной оторочкой. Эти кружева, вероятно, некогда украшали манжеты камзолов. Надев блузку, она в смущении устремила взгляд на низкий вырез и приподнятую грудь под кружевным каскадом. Кэнфилд наверняка пришла бы в ужас, вероятно, в обморок бы шлепнулась, увидев ее сейчас. Ри вспомнила, как упорно настаивала служанка на соблюдении приличий.

У маленького стюарда, несомненно, был наметанный глаз: блузка очень хорошо сидела ка ней, пояс был сплетен из лент, гармонировавших по цвету с лентами для волос. Когда Ри затянула и завязала его, вся одежда приобрела вид хорошо подогнанной.

Ри с удовольствием повернулась кругом, чувствуя себя совершенно другим человеком. Длинная коса обвила ее при этом, и девушка решила, что обновка требует и новой прически. С серьезным лицом она взяла в руки зеркальце, предусмотрительно оставленное для нее Аластером Марлоу. И, с веселой улыбкой глядя на свое отражение, подумала, каким ударом было бы для Кэнфилд видеть золотистый загар на ее некогда бледных щеках. Увидев ее во дворе без надлежащей шляпы и перчаток, Кэнфилд обычно грозила, что вымоет ее огуречным и лимонным соками. И все же Ри было жаль, что рядом с ней нет Кэнфилд, она бы теперь охотно переносила даже бесконечную ее болтовню.

Ри расплела косу и, взяв в руки щетку для волос, которую каким-то чудом достал для нес Хаустон Кёрби, стала расчесывать спутавшиеся волосы. Долгое время она молча рассматривала себя в зеркале, пытаясь вспомнить, как Кэнфилд управлялась с ее непокорной гривой. Затем с решимостью, которая, наверное, заставила бы Кэнфилд ломать свои худые руки, Ри начала разделять волосы на пряди, а потом заплела шесть косичек, вплетя в них лепты. Три косички она откинула в одну сторону, три косички – в другую и прикрепила концы их лиловой лентой возле ушей, так что волосы спадали теперь золотыми петлями на обнаженные плечи.

Довольная этой прической, хотя она и могла бы показаться странной лондонским модницам и Кэнфилд, Ри тряхнула головой, с удовольствием ощущая, как колышутся косички. Затем надела сандалии, обвязала ремешками затянутые в шелковые чулки лодыжки и в этот момент услышала бой склянок, возвещающий конец одной вахты и начало другой; это было также время ужина в капитанской каюте.

Глубоко вздохнув, Ри вышла из своего укрытия, испытывая нервное возбуждение при мысли, что сейчас ее впервые увидят в новых одеждах; странное ощущение для девушки, привыкшей переодеваться по нескольку раз в день. Еще никогда прежде она так не беспокоилась по поводу своей внешности, но сейчас страшилась того момента, когда капитан начнет рассматривать ее с беззастенчивой внимательностью.

Однако она успокаивала себя мыслью, что теперь лучше понимает природу своих чувств по отношению к капитану «Морского дракона» и потому готова к встрече с кем и чем угодно. Но сердце не хотело внять высокомерному утверждению рассудка, что она может легко игнорировать чувственные токи, исходящие от Данте Лейтона; сердце дико трепетало, когда она подошла к двери капитанской каюты и услышала внутри позвякивание бокалов и негромкий смех. Подавляя трепет, Ри тихо постучалась, почти надеясь, что никто не услышит ее стука. Через какое-то мгновение, показавшееся ей целой вечностью, она услышала приближающиеся шаги, дверь отворилась, и она оказалась лицом к лицу с ошеломленным Аластером Марлоу.

– Леди Ри? – с трудом выдавил он и замолчал, не находя слов. Неужели это та самая девушка, которую он видел на палубе около двух часов назад?

– Мистер Марлоу! – ответила Ри, кокетливо склонив голову набок. Она насмешливо смотрела на суперкарго, явно удовлетворенная его реакцией на перемену в ее облике. – Могу я войти и присоединиться к вам, сэр?

Аластер Марлоу, покрывшись багровыми пятнами, отступил в сторону, пропуская это показавшееся ему необыкновенным существо. Затем поспешно закрыл дверь и повернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на капитана появление его преображенной гостьи.

Одетый в серый с синим отливом сюртук с золотыми пуговицами, жилет с золотым шитьем, серые шелковые чулки и башмаки с круглыми мысками и золотыми застежками, капитан выглядел как любой немного скучающий аристократ, занятый предобеденной беседой. Его обычно вьющиеся по ветру каштановые волосы были убраны с широкого лба и перевязаны сзади черной бархатной лентой. Когда он поднес ко рту хрустальный кубок с вином, кружева на рукаве слегка приспустились, обнажив руку, изящество, которой как бы скрывало ее силу. Инстинктивно опустив глаза на кружева, окаймляющие вырез блузки, Ри сразу догадалась, каково их происхождение. Любопытно, хватился ли капитан одной из своих рубашек из тончайшего голландского полотна. Данте Лейтон заметил, что Сеймус Фицсиммонс вдруг потерял интерес к их беседе, что глаза его широко раскрылись и по лицу расползлась восхищенная улыбка, и тоже повернулся, чтобы увидеть их единственную пассажирку.

– Ах, – выдохнул Сеймус Фицсиммонс, воздев глаза и руки, словно в молитве, – стало быть, они существуют! Я знал, что надо только верить, и в один прекрасный день Господь откликнется на мои моления.

– Кто существует? – с любопытством спросил Аластер Марлоу, с интересом наблюдая за различными чувствами, выразившимися на лицах присутствующих. Атмосфера в капитанской каюте, казалось, была заряжена электричеством.

– Нереиды. Конечно, я всегда любил легенду о морских нимфах, но и понятия не имел о том, каким неотразимым очарованием обладают эти существа. При виде вас, миледи, мое сердце готово выпрыгнуть из груди, – громко провозгласил Фицсиммонс. Прижав руку к сердцу, он подошел к Ри и с элегантным поклоном, как подобает истинному джентльмену, поднес ее руку к губам. Выпрямившись, он заметил цветные ленты, украшающие золотистые косички, и вполне внятно вздохнул. – С вашей стороны очень благородно, миледи, что вы приняли скромный дар ирландца. Если бы вы только знали, как приятно видеть вас в моих лентах! Без сомнения...

– Без сомнения, вы рассказали леди Ри обо всем, мистер Фицсиммонс, – заметил Аластер, довольно удачно подражая выговору ирландца. Он хотел прервать поток слов, прежде чем они окончательно смутят Ри, которая уже покраснела, или разозлят капитана, уже щурившего глаза, что было для кое-кого недобрым предвестием.

– Это зрелище согревает мне душу, – продолжал Сеймус Фицсиммонс как ни в чем не бывало, его черные глаза лучились удовольствием. Когда блуждающий взгляд помощника капитана заметил знакомый лоскут кожи на бедре Ри, эмоции вспыхнули в нем с новой силой. – Какая радость для ирландца видеть такое! Знать, что кусок твоих собственных бриджей касается такой нежной и мягкой кожи, этого более чем достаточно, чтобы...

– По-моему, мистер Фицсиммонс, вам следует выйти на палубу и подышать свежим воздухом, – лениво заметил Данте Лейтон, не отводя светло-серых глаз от лица Ри. – Вино, кажется, ударило вам в голову.

– Ах, капитан, вы человек суровый, вам не дано понять, как волнуется кельтская кровь при виде такой несравненной красоты. Если я и веду себя глупо, то потому, что размечтался, – ответил упрямый ирландец, почти с сожалением глядя на лоскут кожи – свой вклад в общий подарок. – Хочу еще добавить, – произнес он, ничуть не раскаиваясь, – что узнаю эти кружева, так мягко лежащие на груди миледи. А вы сами не догадываетесь, сэр капитан?

– Я предлагаю налить леди Ри бокал мадеры, – вторгся в напряженную тишину дружеский голос Аластера. Неуместное выступление ирландца как топор повисло над его головой, подумал Аластер, хотя на всем корабле нет человека более верного Данте Лейтону, чем Сеймус Фицсиммонс. Но на этот раз его склонность подшучивать над всеми, включая и себя самого, завела его слишком далеко. Обычно его колкости наталкивались на не менее колкие, хотя и добродушные ответы. Но все хорошо знали, что ирландец за словом в карман не полезет. Видимо, почувствовав, что перегнул палку на этот раз, Сеймус Фицсиммонс благоразумно отошел в сторону, чтобы налить мадеры леди Ри. Он смотрел на капитана с настороженным выражением на своем красивом лице, ибо все на борту «Морского дракона» знали, что у Данте Лейтона довольно-таки сложные отношения с молодой леди. Хаустон Кёрби был не единственным, кто подозревал, что между этими двоими происходит что-то скрытое от посторонних глаз, и кое-кто из членов экипажа пытался даже угадать, сколько времени понадобится капитану, чтобы уговорить девушку.

Это был трудный вопрос не только для капитана и леди Ри Клэр, но и для всех членов экипажа; люди порой ссорились и даже угрожали друг другу кулачной расправой, когда речь заходила о репутации молодой леди и о том, что ей требуется защита. Она ведь не какая-нибудь девица сомнительного поведения с пристани Чарлз-Тауна. Сеймус Фицсиммонс тешил себя мыслью, что экипаж «Морского дракона» состоит из приличных парней с отнюдь не пиратской моралью; его, как и многих других, глубоко трогали несчастья, выпавшие на долю леди Ри Клэр.

Мак-Доналд несколько иначе реагировал на создавшуюся ситуацию. Вообще-то шотландец не склонен был волноваться ни по какому поводу. Сеймус Фицсиммонс не знал за ним вспышек гнева, его даже поражало, что шотландцы слывут вспыльчивыми людьми, и вызывала сомнение правдивость рассказов о кровавой вражде между кланами. Но теперь Сеймус перестал сомневаться в их правдивости, ибо Мак-Доналд высказывался с такой горячностью, словно кто-то угрожал изнасиловать его самого либо его дочь, а не некую девушку, которую он увидел всего две недели назад.

Сеймус Фицсиммонс улыбнулся самоуничижительной улыбкой – надо было обуздать свой язык, чтобы на его голову не обрушился шотландский меч. Обычно Мак-Доналд размахивал этим мечом в защиту капитана, ибо он скорее предал бы свой собственный клан, нежели Данте Лейтона.

Положение сложилось довольно затруднительное; весь экипаж хотел, чтобы капитан и леди соединились в законном браке. Поскольку все сходились на том, что капитану не найти себе более подходящей красивой молодой жены, а леди Ри Клэр не подобрать себе более достойного мужа, истинного джентльмена, конечно, было бы славно отпраздновать свадьбу. Однако обстоятельства, казалось, этому отнюдь не благоприятствовали. Впереди, с правого борта, уже лежал Антигуа, леди Ри Клэр только и мечтала вернуться в Англию, а капитан был похож на разъяренного тигра, мечущегося в клетке, поэтому шансов на то, что желание команды исполнится, было мало. Время шло с неумолимой быстротой, и если капитан намеревается сделать эту леди своей женой – а по тому, как он смотрел на нее, нетрудно догадаться, что именно таково его намерение, – ему следует спешить. Думая об этом, ирландец вздохнул с затаенной завистью и беспокойством.

– Я как раз думал, мистер Фицсиммонс, что миледи очень хорошо разбирается в кружевах, у нее прекрасный вкус, – вполголоса произнес Данте, обращаясь к ирландцу, который со смущением почувствовал, что капитан читает его мысли.

– Конечно же, у нее прекрасный вкус, капитан, – с широкой улыбкой ответил тот, вручая Ри бокал с мадерой. Он был рад, что капитан не обиделся на его неосторожные замечания.

– Хочу поблагодарить вас, мистер Фицсиммонс, за ленты. Конни сказал, что это ваш подарок. Ленты просто чудесные, – произнесла Ри с таким чувством, как если бы ей поднесли дорогое украшение. – Просто не знаю, как благодарить вас и весь экипаж за эти одежды. Это не только добрый поступок, но, насколько я поняла со слов Конни, и большая жертва. Я не забуду вашего великодушия, – обещала она, проводя рукой по мягким кожаным лоскутам юбки и глядя то на Сеймуса Фицсиммонса, то на Аластера Марлоу, – оба они стояли с очень довольными лицами.

– Конни слишком много болтает, – сказал Аластер, снисходительно улыбаясь.

– А вот мне кажется, что он чересчур молчалив, – пробормотал капитан, прищуренными глазами внимательно разглядывая Ри, не упуская из виду ничего, включая и светло-коричневый лоскут на бедре у девушки. – По-видимому, я единственный человек на борту, ничего не знавший об этой необычной затее, что, согласитесь, довольно странно, поскольку, как выясняется, я тоже принял в ней участие, и довольно большое.

– У капитана есть особые привилегии, мы все ему завидуем, – сказал Сеймус Фицсиммоис, подмигнув своим черным глазом. Произнося это, он наблюдал за Данте Лейтоном, который коснулся рукой кружевной отделки на груди Ри.

– Это наверняка затея Хаустона Кёрби? – спросил капитан, не ожидая ответа. Он слишком хорошо знал своего стюарда, чтобы предположить, что на борту «Морского дракона» что-то могло произойти без его ведома.

Хаустон Кёрби словно бы стоял за дверью, ожидая этих слов, чтобы войти, потому что именно в этот момент он и появился в каюте с тяжелым подносом в руках; по пятам за ним следовал Конни Брейди с более легким подносом, на который он смотрел с явным вожделением. И потому не заметил, что стюард резко остановился при виде Ри, с удовлетворенной улыбкой созерцая творение своих рук. Конни с ходу наткнулся на спину Хаустона Кёрби и едва не опрокинул на него супницу. Только своевременно протянутые руки Данте удержали ее от падения на палубу.

Хаустон Кёрби удержал свой поднос, но несколько вареных картофелин все же упали на пол. Обернувшись через плечо, стюард сердито обрушился на покрасневшего от смущения юнгу:

– Что с тобой, мистер Брейди? У тебя что, нет глаз? Не видишь, куда идешь?

– Мне кажется, Кёрби, это ты смотрел не туда, куда надо, – заметил Данте, ставя супницу на безопасное место на столе. – Успокойся, Конни, – добавил он, видя, что юнга вот-вот расплачется.

– Пожалуй, вы правы, капитан, – признал стюард, подмигнув Конни, ибо не в его привычках было возводить на других напраслину. И вновь устремил взгляд на Ри. Он созерцал поразительные плоды своих усилий почти с ангельским выражением лица.

– Можешь гордиться, – заметил Данте, забирая у него из рук покачивающийся поднос, – ведь перемена, произошедшая с нашей гостьей, по-видимому, дело твоих рук.

– Спасибо, Кёрби, – сказала Ри, покачивая над плечами своими золотистыми косичками и обнимая сияющего стюарда, который сконфузился, как и Конни. – Боюсь, что я причинила вам много беспокойства.

– Никакое это не беспокойство, миледи, – ответил Хаустон Кёрби, позабыв, как засиживался допоздна при мерцающем свете и как, вскочив чуть свет, сразу же хватался за иглу и напереток.

– Сидит очень хорошо, – сказала Ри, поворачиваясь вокруг, чтобы он мог полностью оценить свою работу. – Но как вам удалось сшить это, не снимая мерки? – с любопытством спросила она.

– Да, пожалуйста, просвети нас, Кёрби, – поддержал Данте, не отрывая взгляда от мягкой линии груди под вырезом.

– Тут нет ничего хитрого, милорд, – ответил Кёрби, стараясь не дать повода капитану, настроенному не слишком миролюбиво, напасть на него. – Я снял мерку, когда чистил одежду леди Ри. Дело довольно простое, хотя мне и пришлось поторопиться, чтобы успеть, прежде чем мы достигнем Антигуа... Я хотел видеть вас в этой обновке, миледи, до того как вы покинете корабль, – сказал Хаустон Кёрби, многозначительно глядя на капитана.

– Ради того, чтобы иметь удовольствие сделать что-то для вас, миледи, стоило пожертвовать хорошими бриджами! – воскликнул Сеймус Фицсиммонс, провозглашая тост за здоровье Ри. – За ваше благополучное возвращение в Англию, леди Ри Клэр. Хотя, – добавил он с печалью в глазах, – нам будет недоставать вашего прелестного личика, когда мы отойдем от Антигуа.

Аластер поддержал этот тост, хотя и понимал, что их пожелание навряд ли осуществится, ибо у капитана на этот счет имелось свое мнение. Капитан и в самом деле не выразил особого желания присоединиться к тосту.

– За благополучное возвращение домой, леди Ри, – наконец уклончиво провозгласил Данте Лейтон, опустошая свой кубок. Поднося бокал к губам, Ри встретилась глазами с капитаном и поняла, что он намеренно не назвал времени ее благополучного возвращения домой, но этого никто, кроме нее, не заметил. Девушке не очень понравился терпкий вкус мадеры, но когда она выпила вино, в ее жилах разлился огонь, и, исполнившись безрассудной смелости, она посмотрела прямо в светло-серые глаза капитана «Морского дракона». Почувствовав вдруг в себе не слишком-то обоснованную решимость сопротивляться его домогательствам, гордо выставив вперед подбородок, Ри, как бы бросая ему вызов, даже позволила себе кокетливо улыбнуться. Данте никогда еще не видел в ее глазах такого выражения, и это заинтриговало его.

Капитан вновь наполнил кубок и поднял его; на этот раз тост был безмолвный, он как бы принимал ее вызов.

Заметив, что Ри и капитан обмениваются пристальными взглядами, Кёрби поспешил послать озадаченного Конни Брейди, не отрывавшего глаз от Ри, в камбуз за новой порцией еды. Полагая, что в течение нескольких ближайших часов надо чем-то занять Данте и Ри, Кёрби не видел никакого другого средства, кроме своей стряпни. Впрочем, думал он, его беспокойство скорее всего напрасно: что может случиться за обеденным столом, да еще в присутствии Аластера Марлоу и Сеймуса Фнцсиммонса? К счастью для маленького стюарда, он не имел ни малейшего понятия о том, в каком отчаянном настроении находится Ри. Знай Кёрби, что она затевает, он, вероятно, потерял бы душевный покой и лишился дара речи. Всякий человек, хоть немного знакомый с капитаном, никогда не стал бы его поддразнивать, тем более пытаться выставить дураком, ибо Данте Лейтон был не из тех, с кем можно безнаказанно играть.

Аластер Марлоу и Сеймус Фицсиммонс скоро поняли, что невольно стали участниками игры, правил которой не знают. В неловком молчании Аластер наблюдал, как Ри флиртует с Сеймусом, и чувствовал себя беспомощным зрителем какого-то кровавого турнира, ибо за столом все сильнее ощущалась напряженность. Но Данте Лейтон, по-видимому, прекрасно знал правила игры и даже устанавливал новые, свои собственные. Аластер с растущей тревогой наблюдал, как капитан подливает вино в бокал Ри; он начал это делать еще с того момента, когда подали первое блюдо. При этом Аластер не был уверен, что леди Ри замечает тайный умысел капитана, с таким интересом она слушала рассказ Сеймуса Фицсиммонса об ирландском эльфе-лепреконс, которого он якобы однажды повстречал. Под конец леди Ри Клэр полюбопытствовала, не отвел ли этот маленький старый человечек Сеймуса к своим тайным сокровищам.

– Ну конечно же, отвел, дорогая, – рискнул заявить Сеймус, ласково глядя в фиалковые глаза, – ведь сейчас я как раз и нахожусь рядом с таким сокровищем. Одно золото ваших волос стоит дороже, чем целый сундук, набитый золотыми дублонами.

Чтобы лучше расслышать его слова, Ри наклонила голову так, что одна из косичек коснулась его щеки; при этом девушка не отводила глаз от одетого в серое Данте Лейтона, спокойно сидевшего по другую сторону стола.

Капитан наблюдал за Ри и ирландцем, не выказывая никаких эмоций. На его губах играла легкая улыбка, серые глаза редко отклонялись от сидевшей перед ним золотоволосой красавицы, но от Аластера не ускользнуло, что Данте крепче стиснул пальцами хрустальный кубок, так, что даже костяшки побелели, когда золотистые косички, как бы дразня, прикоснулись к загорелой щеке ирландца.

– Сундук, набитый золотыми дублонами, – повторила Ри, подперев подбородок рукой. – Звучит очень заманчиво, не правда ли, Аластер? – И она обратила на него свои большие фиалковые глаза, чего как раз и боялся Аластер, потому что знал: к нему тотчас же будет приковано ревнивое внимание капитана. Обед и без того уже тяжелым комом сидел у него в желудке.

– Что верно, то верно, звучит заманчиво, по ведь сначала надо найти сокровище, – ответил Аластер с раздражающим здравомыслием. – А такие находки случаются нечасто. – Он сам был доволен легкостью, с какой увернулся от разговора на щекотливую тему, хотя и плохо понимал, в какую игру играет леди Ри.

– Позвольте не согласиться с вами, Аластер, – ласково возразила Ри с совершенно невинным выражением. – У меня был предок, который захватил испанский галеон и забрал себе все награбленное золото, которое в нем находилось, и... – Она остановилась, перевела дух и поблескивающими глазами обвела всех сидящих за столом. – Я сама видела карту, где золотым крестиком отмечено погребенное в море сокровище. Там-то, наверное, смелые искатели смогут найти сундуки с золотом и драгоценностями...

– Господи Боже мой! – воскликнул Аластер, неловким движением руки опрокинув свою рюмку. Темно-красная жидкость разлилась по скатерти, и все присутствующие вскочили на ноги. – Извините, я оплошал, – сказал он, встречаясь глазами с капитаном. Отодвинув скатерть, с края которой на пол капало вино, суперкарго озабоченно спросил: – Надеюсь, я не облил вас, леди Ри?

Он посторонился, пропуская что-то бормочущего Хаустона Кёрби, который перед тем неподвижно стоял в дверном проеме, слушая, как леди Ри своим нежным голосом выдает запретные тайны.

– Нет, нет, не облили, – – с улыбкой ответила Ри, не понимая, что именно произошло.

– Команда повесила бы меня на рее, если бы я запачкал вашу юбку еще до того, как они получили бы возможность полюбоваться ею, – шутливо произнес Аластер, думая, что опасность миновала. И вдруг с ужасом услышал тонкий голосок юного Конни Брейди.

– У нас тоже была такая карта, леди Ри, – с гордостью заявил он. – Капитан выиграл ее в карточной игре, по этой карте мы нашли затонувшее голландское торговое судно, но никаких сокровищ там не было.

– Мы с тобой, Конни, двое ирландцев, чуть было не разбогатели, – с горькой усмешкой сказал Сеймус, который все еще глубоко переживал неудачу, которую они потерпели в своих поисках: он ведь так надеялся стать хозяином собственной шхуны.

– А что случилось с той картой, сэр капитан? – спросил Конни, обратив свои большие голубые глаза на Данте Лейтона. – Хорошо бы показать ее леди Ри. Она так красиво выглядела, эта карта, хотя и оказалась ничего не стоящей. На ней были изображены птицы, морские раковины, корабль...

– С раскрашенными парусами, который плыл на восток по морю, где было полно всяких чудищ, – договорила за него Ри, сама удивленная тем, что карта так ярко запечатлелась в ее памяти.

Голова у нее слегка закружилась, ей показалось, что вместо одной карты она видит две. Но вспомнила-то она другую карту, не ту, что описывал Конни. Эта карта имела какое-то отношение к ее прадеду Мак-Данавелу, ее матери и дяде Ричарду, и она отнюдь не хранилась в бутылке, подумала Ри с растущим смятением. Тут девушка глубоко вдохнула воздух, вспомнив, что дала слово не упоминать о карте, лежащей в капитанской каюте. Встретившись взглядом с серыми глазами капитана, она болезненно сглотнула, догадываясь, что он воспримет ее слова как дерзкий вызов. Но ведь все дело в том, что она выпила непривычно много вина, вот ее мысли и мешаются, с отчаянием подумала девушка. И теперь, глядя на Данте, она как бы заново ощущала прикосновение его твердых губ, ее как будто вновь обнимали его необыкновенно сильные бронзовые руки. Какое безумие, запаниковала Ри, обводя взглядом роскошные панели красного дерева, широкие кормовые окна, которые открывались на тонущее во тьме море, большой морской сундук в углу, шкафчик, где были так аккуратно сложены карты, поставец с бутылками вина, стол, на котором капитан заполнял судовой журнал, и, наконец, койку, где она лежала вместе с капитаном «Морского дракона».

С тех пор, входя в каюту на очередной завтрак, обед или ужин, она старательно избегала смотреть в этот угол каюты. Она знала, что капитану хорошо известно о ее нежелании слышать какие-либо напоминания о том вечере, и она также знала, что воспоминания о том вечере забавляют его. В ее присутствии капитан часто со странной улыбкой смотрел на койку, словно вспоминая о чем-то очень приятном. Но вот сейчас, когда ее воля к сопротивлению была ослаблена вином и самонадеянностью, она вдруг обнаружила, что на нее нахлынули воспоминания, неся с собой волну чувств, которые она не могла побороть.

Ри подумала, что не так представляла себе этот ужин. Горя от смущения, она живо вспомнила, как его руки прикасались к ее обнаженному телу, как его голова покоилась на ее груди, а губы касались жаркой плоти. Она вспомнила чувство приятного удивления, охватившее ее, когда она открыла глаза и увидела его светло-серые глаза. Она тогда подумала не о том, кто он такой и как с ней обходится, а о том, какой он красивый мужчина.

Но сегодня ей хотелось ему доказать, что у него нет над ней никакой власти, что ее не затрагивают струящиеся от него чувственные токи, что она находит Аластера Марлоу и Сеймуса Фицсим-монса не менее привлекательными мужчинами. Для нее оказалось неожиданностью, что он остался совершенно равнодушен ко всем ее уловкам. Невзирая на все ее попытки вовлечь его в общий разговор, Данте Лейтон только молча слушал, наблюдал и ждал – она так и не могла понять, чего именно. Ри знала, что ведет себя не слишком-то прилично, но продолжала играть с огнем, не боясь, что этот огонь может ее опалить, хотя инстинкт и предупреждал ее об опасности. Она всячески поддразнивала Данте Лейтона, высмеивала его и даже пыталась соблазнить томными взглядами фиалковых глаз. Узнай она, каким успехом увенчались ее усилия, она была бы сильно встревожена, ибо волшебство ее глаз и губ окончательно пленило его и укрепило решимость сделать ее своей.

Ей не удалось его одурачить: Ри Клэр Доминик не догадывалась, что не может успешно противостоять капитану в затеянной ею игре и это, пожалуй, свидетельствует в ее пользу – слишком кроткое она существо. И хотя она многое пережила с тех пор, как ее похитили из Камарея, но оставалась все той же неотразимо привлекательной Ри Клэр, доброй и великодушной. В этом заключалась вся ее суть, и не было сомнений, что именно кротость останется ее определяющим качеством. При этом, однако, Ри Клэр обладала внутренней силой, которая позволяла ей оставаться верной своим убеждениям.

Именно гибкость ее натуры была залогом спасения Ри, ибо Данте Лейтон слишком привык быть беспощадным к тем, кто смел вступать с ним в борьбу. Все конфликты он решал с помощью оружия и вряд ли мог перемениться, даже если бы захотел, так сильно укоренилась в нем эта привычка.

Когда Ри Клэр Доминик, все еще продолжая верить, что она по-прежнему хозяйка своей судьбы, встретила взгляд Данте Лейтона, капитана «Морского дракона», убежденного фаталиста, она, на свое счастье, не имела понятия, что сплетение случайностей уже решило ее судьбу.

– Откуда вам знать, как выглядит карта с отмеченным на ней местонахождением сокровищ? – недоверчиво поинтересовался Конни.

– Так ведь все эти карты выглядят одинаково, – достаточно убедительно объяснил Аластер. Он криво усмехнулся, заметив замешательство на лице леди Ри.

– Вообще-то говоря, – поддержат капитан попытку своего суперкарго усыпить возникшие подозрения, – эта карта, кажется, все еще у меня, и, возможно, я показывал ее леди Ри, по, – он остановился, заметив, что веки девушки смыкаются и она как бы случайно прикрывает зевающий рот рукой, – леди Ри, видимо, утомлена, и я предлагаю отложить этот разговор на завтра. Леди Ри! – Данте Лейтон быстро подошел к девушке и протянул ей руку. Ей не оставалось ничего другого, кроме как принять его помощь. – Я провожу вас в вашу каюту, ибо время уже позднее, миледи, – добавил он с нотками угрозы в голосе, которые из всех присутствующих уловила она одна.

– Извините, джентльмены, но у меня и в самом деле слипаются глаза. Вечер был очень приятный, ужин просто превосходный, мистер Кёрби, – похвалила Ри кулинарное искусство маленького стюарда. – Сама миссис Пичем не могла бы приготовить ничего лучшего. Спокойной ночи, джентльмены, – сказала Ри, с некоторым колебанием принимая предложенную ей руку. Даже при легком прикосновении она чувствовала тугие мускулы под своими пальцами, особенно когда Данте Лейтон накрыл своей рукой ее руку, как бы захватив ее в капкан.

После того как дверь каюты закрылась, дружески попрощавшиеся с девушкой Аластер Марлоу и Сеймус Фицсиммопс налили себе бренди и стали ждать возвращения капитана. Конни и Хаустон Ксрби еще раньше удалились в камбуз с грязной посудой, и короткий коридор показался Ри бесконечно длинным и слишком спокойным. Когда они с капитаном подошли к двери, он сильно сжал ее руку.

– Спокойной ночи, капитан Лейтон, – пробормотала Ри и, набравшись смелости, заглянула в светло-серые глаза. Они горели решительным блеском, которого она не ожидала увидеть.

– Спокойной ночи? – переспросил он. – Но для нас с вами ночь еще только начинается, дорогая, – сказал он, протягивая через плечо руку, чтобы открыть узкую дверь, и не оставляя Ри другого выбора, кроме как войти или упереться в его широкую грудь.

Зайдя внутрь, она остановилась, загораживая ему путь, но он легко отодвинул ее в сторону, вошел и закрыл дверь, затем, скрестив руки на груди, прислонился спиной к двери и посмотрел на нее сверху вниз с насмешливым выражением.

– Игра еще не выиграна вами, Ри Клэр, – сказал Данте, с видимым удовольствием выговаривая ее имя.

– Какая игра? – спросила Ри, притворяясь изумленной, ибо ей было неловко признаться в своей опрометчивости, тем более в тот момент, когда вино притупило ее соображение и она была не в состоянии вести умный спор. – Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, – добавила она, стараясь говорить надменным тоном, но ее голос звучал так, словно она оправдывалась.

– Я говорю об игре, в которую вы играли весь вечер, моя дорогая лгунья. Сеймус Фицсиммопс наслаждался этой игрой, хотя и не вполне понимал ее цель, но боюсь, что бедный Аластер ужасно нервничал, не зная, чего от вас ждать. Он слишком прямодушный малый, чтобы с ним можно было играть в подобные игры, дорогая, но вы ведь о нем не думали, все ваши усилия были направлены на то, чтобы пленить меня своими чарами, – сказал Данте, разглядывая ее сверху донизу – от короны золотых волос до маленьких, обутых в кожаные сандалии ступней. При этом он заметил, что шелк чулок плохо сочетается с ремешками из сыромятной кожи, обтягивающими ее лодыжки.

Его взгляд задержался на ее дрожащих губах, вкус которых он еще помнил. Затем он заглянул в самую глубь фиалковых глаз, пытаясь угадать силу затаенной страсти, еще не пробужденной ни одним мужчиной. В ее целомудрии он мог бы поклясться. Она была полуженщиной-полудевочкой, полуручной-полудикой, мужское тело было для нее тайной, она опасалась его прикосновений, и он знал, что должен подавить в себе нетерпеливое желание, если хочет, чтобы она отозвалась на его ласки со всей страстью, на какую способна.

– Боюсь, что вы заблуждаетесь, капитан, – сказала Ри голосом, дрожащим от наплыва противоречивых чувств, которые она испытывала, ибо стояла так близко, что чувствовала разгорающийся жар его тела, видела, как сильно бьется жилка на его шее.

– Нет, дорогая, это вы заблуждаетесь, если полагаете, что выиграли игру, так глупо вами затеянную. Вы бросили мне вызов, и я хочу получить свой выигрыш, – пробормотал он, обвивая руками ее тонкую талию.

– Отпустите меня, капитан, – еле внятно попросила Ри.

– О нет, моя милая Ри, – сказал Данте, прижимая к себе ее трепещущее тело, мягкое и податливое при соприкосновении с его твердым, мускулистым. – Сегодня вы сказали, что готовы любой ценой купить свободу. Ну что ж, это подходящий случай доказать, что вы держите свое слово, слово одного из членов семьи Доминик, разве не так? – спросил он, приподнимая за подбородок ее голову, чтобы лучше видеть лицо. Глядя на это лицо, такое необыкновенно прекрасное, Данте испытывал жгучее томление в паху. Она напоминала ему английский сад, по которому он соскучился в своих долгих странствиях: щеки пылали, как дамасские розы, а глаза так походили на фиалки Не отдавая себе отчета в том, что делает, Данте поднял руку и слегка притронулся к косичке, заплетенной по всей длине изумрудной лентой.

– Маленький цветок, – прошептал он, и его взгляд вдруг смягчился от воспоминаний.

Заметив, что лицо Данте утратило суровость, Ри поспешила воспользоваться своим шансом.

– Отпустите меня, капитан, – снова взмолилась девушка. Она уже думала, что получила передышку, когда он освободил ее косичку, но его руки грубо притянули ее к себе, явно стремясь продлить соприкосновение их тел.

– Нет, – сказал он просто, с задумчивым выражением на лице. – Вы хорошо сыграли свою игру, ибо я хочу вас и намерен идти до конца, – заявил он, давая понять, что ни за что не отступится от задуманного. Он видел, что ее глаза полны страха, но только сурово улыбнулся. – О, дорогая Ри, ваши глаза способны проникнуть в самую душу, но я слеп к их очарованию, – произнес он, отказываясь внять мольбе, затаившейся в темных глубинах этих глаз. – Вы знаете, какие муки причинили мне сегодня вечером? – спросил он, и в его голосе, который вдруг стал резким, зазвучал гнев. – Вы вели себя с Сеймусом Фицсиммонсом как уличная девица, а со мной обращались как с жирным евнухом, присутствием которого можно пренебречь. Для меня было сущей пыткой смотреть, как вы перегнулись к ирландцу, открывая едва прикрытые блузкой ваши мягкие груди цвета слоновой кости. Ваши золотые косички терлись о его щеку, и при этом вы так соблазнительно улыбались, хотя и знали оба, что между вами никогда ничего не может быть, потому что он не тот мужчина, который может пробудить в вас желание. Он смотрел в ваши глаза и хотел, чтобы вы принадлежали ему. Глядел на ваши нежные губы и хотел целовать их, но вы моя, только моя, Ри, и я хочу взять то, что вы так заманчиво предложили. И предложили вы это мне, милая Ри, – напомнил Данте, блуждая губами по ее волосам и обдавая жарким дыханием ее голову.

Данте почувствовал, как она, вся трепеща, пытается оттолкнуться от его жарко пылающего тела.

– Нет, – тихо сказала она, уклоняясь от его ищущих губ.

– Напрасно вы сопротивляетесь, Ри. Милая, милая Ри, вы же сами хотите, чтобы я целовал ваши губы, наслаждался их сладостью. Хотите, чтобы я ласкал ваше шелково-нежнос тело. Ваши голодные глаза весь вечер твердили мне об этом.

Вы хотите меня. Может быть, не так сильно, как я вас, но только потому, что даже не представляете себе, какие радости вас ожидают. Но когда вы отдадитесь мне, то будете жаждать прикосновения моих рук, моих губ, ибо только я могу удовлетворить жгучее желание, пылающее глубоко внутри вас, – пообещал он, по его слова звучали почему-то для нее скорее как проклятие, нежели ласковые слова любви.

– Нет, – повторила Ри, но, еще только произнося это слово, она знала, что лжет, как знал это и он.

– Не лгите, – сказал Данте, прежде чем прижать губы к ее губам. Его язык принялся искать ее язык, и она не могла избежать этой интимной ласки. А если бы и могла, то уже не хотела. Все ее вдруг ослабевшее, трепещущее тело пронизывала неодолимая истома.

Медленно, неохотно оторвал он свои губы от ее губ. Ри дышала прерывисто, все плыло у нее перед глазами, но прежде чем она успела прийти в себя, он вновь начал ее целовать. Поцелуи становились все более настойчивыми, требовательными, одна его рука, соскользнув ей на бедро, крепко прижала ее, тогда как другая удерживала голову. Ри отчаянно стремилась оттолкнуть его пылающее тел», разомкнуть объятия, но он был слишком настойчив, чтобы отпустить ее, погасив огонь взаимного влечения.

Дыхание Данте также стало неровным, он целовал и целовал ее губы, не в силах утолить снедающую его жажду. Ему правилась мягкая кожа ее обновки. Теперь, когда на девушке не было шелковой или сатиновой юбки со множеством пододетых нижних юбок, он мог хорошо чувствовать плавные изгибы ее маленьких ягодиц и стройных бедер. Она была так хрупка и в то же время так женственна, от ее тела исходил такой невыразимо приятный запах, что в Данте с новой силой забурлило желание. К тому же он вспомнил, как лежал рядом с ней, вдыхая густой смешанный аромат моря и сандалового дерева.

Ри чувствовала, как его руки ощупывают целиком все ее тело, как бы учась осязать ее. Его руки, казалось, были одновременно везде и повсюду, и Ри изумленно глотнула воздух, когда юбка упала на пол между ними и она ощутила, как ее бедра ласкает прохлада каюты. За юбкой последовали блузка и плетеный пояс.

Отступив назад, Данте смотрел на девушку, стоящую перед ним в корсете и нижней сорочке. Под тонким льняным полотном соблазнительно обозначались груди. Отороченная кружевами сорочка спадала чуть ниже бедер, дразня его вожделение.

С тихим стоном Данте поднял девушку на руки, бережно положил на копку и задержал руку на ее нагом бедрс, как быстремясь ощущать ее тепло, даже стоя рядом. Его бронзовое лицо казалось cii в этот миг совершенно отчужденным, это было лицо незнакомца.

Ри, зная, что он смотрит на нее, лежала с закрытыми глазами. Воздух прерывистой струей вырывался из ее трепещущих губ. Она слышала только, как у нее шумит в ушах, больше ничего.

– Посмотри на меня, Ри, – ласково сказал Данте. – Ри, – повторил он, на этот раз более настойчиво, но она упорно не смотрела на него и ничего не отвечала. Данте показалось, что, погрузившись в свои мысли, она старается игнорировать его присутствие. – Да посмотри же, черт возьми, на меня, Ри! – повелительно сказал он, усаживаясь возле нее и больно сжав ее хрупкие плечи.

Открыв глаза, Ри увидела, что он склоняется над ней. Он снял сюртук, жилет и ослабил повязанный вокруг шеи шарф.

– Ри, будь моей, – хрипло сказал он, прижимая лицо к ее теплым грудям и находя губами мягкие розовые соски. Затем стал лизать их, и Ри, к своему удивлению, почувствовала, как они напрягаются от этой ласки.

– Нет, – всхлипнула Ри, но, не обращая внимания на ее возражения, он обхватил сильными руками ее ягодицы л прижал ее к себе. Она почувствовала, как сквозь бриджи в нее упруго тычется его мужское естество.

– Поцелуй меня, милая Ри, поцелуй меня, – произнес он, открытым ртом ловя ее дыхание. Между тем его руки опускались все ниже и ниже, медленно делая все более широкие круговые движения по ее бедрам, и наконец остановились в самом мягком, чувствительном месте ее трепещущего тела. Он знал, что будит в ней еще неведомые эротические ощущения, и, помимо воли, ее тело отзывалось на его ласки, отныне она никогда не забудет испытываемое ею чувственное наслаждение, именно это он ей и обещал. Oн также знал, что поступает не слишком-то благородно, пользуясь ее неопытностью, в то время как благодаря своей опытности он может легко сделать так, чтобы она повнала всю глубину наслаждения и того удовлетворения, которое навсегда изменит ее представление о себе. Это изменит и ее отношение к нему, ибо он станет ее первым возлюбленным и обретет над ней ту особую власть, которой никогда не будет иметь никакой другой мужчина. Данте постарался подавить в себе угрызения совести и вдруг с изумлением ощутил, что ее губы ищут его губы, а язык стремится скользнуть ему в рот. В этот миг он понял, что ему удалось пробудить в ней желание.

Робко проводя руками по его спине, а затем по покрытой густой порослью курчавых волос груди, она почувствовала, как в нем рождается ответный трепет. Впервые в жизни она сознавала, какую власть может иметь женщина над мужчиной. То, что она одним прикосновением губ может вызвать такое сильное ответное чувство, порождало у нее странное ощущение, будто она может управлять им по своей воле. Еще никогда не чувствовала она ничего подобного по отношению к Данте Лейтону.

Однако Ри недолго пришлось наслаждаться сознанием своей новообрстенной власти, ибо его губы снова повелительно вобрали в себя ее губы, а руки с надменной самоуверенностью принялись обследовать ее тело.

И вдруг его тело отодвинулось, и Ри услышала сдавленное проклятие. Она открыла глаза и в желтом мерцании свисающего с потолка фонаря увидела, что Данте стоит возле кровати в полурасстегнутой, свободно спадающей на бриджи рубашке. На его мускулистой груди поблескивает пот, глаза обыскивают пустую каюту.

Ри испуганно вскрикнула, почувствовав, как что-то улеглось рядом с ней на койке. Затем она увидела горящий изумрудный огонек.

– Ямайка, – хрипло пробормотал Дате, глядя на большого кота, свернувшегося клубком у плеча Ри. Ощутив, что на него обращено внимание хозяина и нежноголосой девушки, кот громко замурлыкал. – Проклятие! – выругался Данте, тронув плечо, исцарапанное длинными когтями Ямайки. Когда он вытянул вперед руку, кончики пальцев оказались все в крови. – Как он сюда забрался, этот полосатый черт? – сердито спросил он.

. – Я думаю, он здесь был все время, – отозвалась Ри, чувствуя, что ее голос звучит как-то странно. – Он был здесь, когда я одевалась перед ужином. Я просто забыла о нем. – Ее голос дрожал: она подумала, каким своевременным оказалось появление Ямайки, ибо теперь, когда она смотрела на стоящего перед ней высокого человека с чуть притененным красивым, словно изваянным, лицом, он казался ей полным незнакомцем, хуже того, наводил на нее страх. Когда она подумала о том, что было всего несколько мгновений назад, с ее губ сорвался легкий сдавленный вскрик. Подумать только, она чуть было не отдалась капитану «Морского дракона», бездушному авантюристу, который никого не щадит и заботится только об удовлетворении своей похоти.

– Вы забыли о нем? – вновь чертыхнувшись, спросил он, с глубокой досадой глядя на полуобнаженную фигурку на койке. Фигурка свернулась клубком возле Ямайки, как бы ища у него защиты. Ноги были плотно сдвинугы, но такая поза позволяла видеть плавные очертания бледных ягодиц, которые своей нежной девственной кожей будоражили его чувственность. Данте протянул руку, чтобы убрать кота с его почетного места, по девушка испуганно отодвинулась, и ее глаза вспыхнули внезапной ненавистью.

– Не прикасайтесь ко мне! – воскликнула она с глубоким отвращением, и Данте даже показалось, что она готовится вонзить в него свои острые ногти.

– Ваша страсть быстро угасает, – мягко заметил он, но в его светло-серых глазах, взгляд которых блуждал по ее полураздетому телу, горело какое-то дикое чувство. – Однако, возможно, вы правы, моя милая, время упущено, по крайней мере сегодня, – он, забирая со стола сюртук и жилет. Почувствовав, что окровавленная рубашка присохла к плечу, он слегка поморщился.

Подойдя к двери, он повернулся и с горькой усмешкой произнес:

– Спокойной ночи, маленький цветок.

Аластер Марлоу так и не дождался возвращения капитана. Он уже целых полчаса сидел в одиночестве, ибо Сеймус Фицсиммонс ушел играть в карты с явным намерением выиграть. Осмотрев капитанскую каюту и убедившись, что в ней все в порядке, Аластер спокойно открыл дверь и вышел. Проходя по короткому коридору, он услышал, что из его бывшей каюты, занятой теперь леди Ри, доносятся тихие звуки плача. Он остановился, изумленный и озабоченный, и хотел уже было постучаться, как плач прекратился, за закрытой дверью воцарилась полная тишина. Несколько мгновений Аластер стоял в раздумье, размышляя, войти ему или нет. Нет, лучше, пожалуй, этого не делать, тем более что отнюдь не исключено, что в каюте находится капитан. Можно поставить всех, включая и самого себя, в неловкое положение, подумал Аластер, ведь то, что происходило этим вечером, вполне позволяло предполагать, что капитан получил приглашение в каюту леди Ри Клэр. С каждым проходящим днем становилось все более очевидным, что, если молодая девушка останется на борту «Морского дракона», рано или поздно, с приглашением или без него капитан найдет доступ в эту каюту.

Но когда, глубоко вдыхая благовонный вест-индский воздух, Аластер Марлоу шел по шканцам, он увидел на корме одинокую фигуру капитана в наброшенном на плечи сюртуке. И со вздохом облегчения прислонился к фальшборту, с удовольствием любуясь усыпанными звездами черными небесами, которые высоко простерлись над покачивающимися мачтами и поющими парусами «Морского дракона». Аластер и не представлял себе, в каком отчаянном настроении находится капитан.

При тусклом свете фонаря Ри уткнулась заплаканным лицом в прохладную подушку и, тихо всхлипывая, старалась вытравить из своей памяти воспоминания о руках Данте Лейтона, еще так недавно ласкавших ее тело. Но это были бесплодные попытки. Она все еще ощущала их властные прикосновения к своему горячему телу, вместе с ними заново открывала тайны своей плоти, до сих пор остававшиеся ей неизвестными.

Притронувшись к опухшим губам, Ри тихо застонала, боль в губах по-прежнему напоминала ей о Данте. Голова кружилась, точно его поцелуи продолжали ее дурманить, она все еще ощущала их вкус. Она прижалась раскрасневшейся щекой к согнутой руке, но ее преследовал въевшийся запах Данте Лейтона.

Ри подняла глаза на низкие потолочные балки, и ее губы дрогнули, когда она вдруг осознала, что отныне как будто бы не принадлежит себе. Каким-то странным, даже таинственным образом капитан «Морского дракона» стал частью ее самой.

Она поднялась на ноги и спустила на пол Ямайку, который с жалобным мяуканьем тут же вскочил на стол, обнюхал высохший кусок имбирной коврижки, равнодушно повернулся к ней задом и принялся самозабвенно облизывать свои усы. Слегка пошатываясь, Ри развязала шнурки корсета и бросила его на пол, на валявшуюся там нижнюю сорочку. Негнущимися, онемевшими пальцами развязала ремешки сандалий и стащила чулки.

Несколько мгновений она стояла в молчании, затем нерешительно ощупала свои небольшие округлые грудки. Руки ее спустились к талии, к бедрам, она как будто впервые познавала свое тело. Ри продолжала стоять на месте, пораженная пробуждением в ней чувств, и наконец с усталым вздохом начала расплетать косички, высвобождая их одну за другой, пока волосы не хлынули свободным потоком за спину.

Стащив одеяло с койки, она, дрожа всем телом, завернулась в него, затем забралась обратно на койку, где и прикорнула, охваченная все никак не затихающими чувствами.

Данте Лейтон, демонический капитан «Морского дракона», как и обещал, заронил искру в глубину ее души. Он мучил и терзал ее, как настоящий демон. От этой искры воспламенился огонь, полностью еще не разгоревшийся. Теперь она жаждала его поцелуев, ласк его рук и знала, что только Данте Лейтон может утолить ее жажду.

Что-то мягкое прикоснулось к ее плечу, и Ри слегка вздрогнула от неожиданности, но тут же успокоилась, поняв, что это Ямайка. Кот свернулся возле нее клубком и громко замурлыкал. Она терлась шекой о его пушистый мех, находя в этом какое-то утешение.

– О, Ямайка! Что сделал со мной твой хозяин? Почему он пытается погубить меня? Чем я его обидела? – беспомощно вопрошала она, только сейчас начиная понимать, как сильно может действовать на женщину вожделение мужчины. – Я должна бежать от него, Ямайка! – в отчаянии вскричала Ри, обнимая кота. – Моя единственная надежда – освободиться от него. Если он опять прикоснется ко мне, начнет меня целовать, я пропала, Ямайка. Я потеряю всех, кого когда-либо знала, навсегда стану его рабыней, – шептала Ри, страшась, что вот-вот сдастся; дело кончится тем, что она не сможет жить без него.

По щекам Ри Клэр Доминик катились горячие слезы; наконец ее наливающиеся свинцом веки сомкнулись. Она позволила тихому покачиванию «Морского дракона» убаюкать себя, погрузившись в сон, который даровал ей временное избавление от мучительных дум.

Глава 8

С правого борта, за сине-зелеными волнами рассветного моря, замаячили покрытые сахарным тростником горы Антигуа. Впервые за долгое время «Морской дракон» приближался к земле. Под сверкающими парусами он проскользнул в гавань Сент-Джонса. Когда «Морской дракон» вошел в мелкие воды, вахтенный стал выкрикивать результаты измерения лотом. На приветствие, адресованное форту Джеймса – форт этот, как часовой, стоял на зеленом мысу, где пасся скот, – был получен должный ответ, и корабль встал на якорь. Местный лоцман, который сопровождал «Морского дракона», чтобы он не сел на рифы, уже возвратился на берег, и к новоприбывшему судну подплывали местные лодки.

По холмам вокруг гавани были разбросаны окаймленные пальмами поля, между которыми пролегли затененные тамариндами и кедрами долины; тут же, на склонах, стояли и большие каменные дома плантаторов. Жаркое вест-индское солнце ярко озаряло земельные угодья, которым завидовали даже богатые английские землевладельцы в метрополии. Круглые каменные сахарные заводы среди тростниковых плантаций были еще одним наглядным свидетельством процветания архипелага Антильских островов.

Над изумрудными холмами Антигуа плыли гряды пушистых белых облаков. В раскачивающихся листьях пальм, что росли вдоль песчаных берегов, шелестел ветер. Со шканцев «Морского дракона» извилистые берега выглядели как упавшие с неба сверкающие полумесяцы.

По приказу капитана Ри Клэр сидела в каюте, пока лоцман не покинул корабль. Только после этого она вышла на палубу. Тропическое великолепие бирюзового залива, окруженного аквамариновыми холмами с распахнувшимися над ними лазоревыми небесами, не могло не вызвать ее восхищения. Никогда в жизни не видела она таких ярких и разнообразных красок. Ри даже казалось, что перед пей нечто сказочно нереальное.

– Ничего не скажешь, зрелище просто удивительное, – заметил Сеймус Фицсиммонс. – Затмевает красотой даже зеленые холмы моей родины, хотя я и не осмелился бы признать это в присутствии другого ирландца, – произнес он с широкой улыбкой, посматривая поблескивающими черными глазами на Ри. Однако ее обычно искренняя, теплая улыбка на этот раз выглядела принужденной, и под прекрасными глазами лежали бледно-лиловые тени, по-видимому, свидетельствовавшие, что она провела беспокойную ночь.

– Сегодня на вас просто приятно посмотреть, – сказал Мак-Доиалд, поднявшись по трапу на полуют. Его отеческий взгляд скользнул с кожаной юбки на обнаженные руки, на стройные пожки, и густые, песчаного цвета брови мрачно нахмурились. – Придется мне, не откладывая, поговорить с мистером Кёрби, – пробурчал он, уловив блеск в глазах ирландца, который смотрел на безупречный профиль Ри и еще пониже, куда приличия не разрешают заглядывать истинным джентльменам.

– Матросы просто заглядятся, верно, Алек? – заметил Сеймус Фицсиммонс.

– Да, Сеймус, этого-то я и побаиваюсь, – лаконично ответил шотландец. Услышав чьи-то шаги на трапе, он вздернул кустистые брови и, повернувшись, увидел ухмыляющегося всем своим щербатым ртом Лонгакра. По пятам за ним следовал Конни Бренди. – Мои опасения, кажется, сбываются, – он, выпуская колышущееся облачко дыма.

– Я же вам говорил, мистер Лонгакр, – донесся до них голос юнги.

– Да, верно, парень, – хихикнул шлюпочный, искоса поглядывая на Ри. – Гляжу и радуюсь, будто высаженный на необитаемый остров моряк при виде появившегося на горизонте паруса, – сказал он, потирая щетинистый подбородок и едва не выплясывая джигу.

Стараясь подавить свои мучительные мысли, Ри принудила себя улыбнуться старому пирату.

– Надеюсь, Конни передал мою благодарность вам и всей команде, мистер Лонгакр, – сказала Ри, глядя ему прямо в глаза.

– Передал, передал, миледи, – отозвался Лонгакр, довольный тем, что на него, человека уже пожилого, обратила внимание молодая леди.

– Я и в самом деле очень вам благодарна, – повторила она, испытывая теплое чувство к человеку, смотревшему на нее с таким искренним удовольствием и улыбкой.

– Я сделал это по своей доброй воле, как и весь экипаж, – сказал Лонгакр и тут же прибавил с дьявольской ухмылкой: – Конечно, я зарыл бы их живьем в землю, не сделай они этого.

Слушая его, Ри подумала, что ему, может быть, случалось и в самом деле подвергать людей такой жестокой казни.

– Парни, вы видели, кто бросил якорь недалеко от нас? – спросил Сеймус Фицсиммонс, кидая многозначительный взгляд на судно под пестрым флагом.

– Видел, – равнодушно уронил Мак-Доналд, но Лонгакр отнюдь не склонен был держать язык за зубами.

– В последнее время этот стервятник изрядно намозолил нам глаза, – сказал он, сплевывая коричневую табачную жижу за поручень.

– Наверное, дела у него тут какие-то, – заметил Мак-Доналд, не слишком встревоженный появлением пестрого флага.

– Да уж, Берти Мак-Кей – человек деловой, – с кислым видом сказал Фицсиммонс, вспомнив, что видел эти паруса у мыса Сан-Антонио.

– Берти Мак-Кей? – Ри почудилось в этом имени что-то знакомое. – Я, кажется, слышала его имя.

– Да. Он, можно сказать, занимается тем же делом, что и мы, – с усмешкой произнес Сеймус и подмигнул Лонгакру, не отводящему злобных глаз от стоящего неподалеку судна.

– Значит, он знакомый капитана Лейтона? – спросила Ри, в глубине души надеясь, что капитан прикажет спустить шлюпку и навестить друга. И тогда она в его отсутствие...

– Вот уж никак не скажешь, что они большие друзья. Навряд ли станут пить чай вместе. Слишком часто их дороги пересекались, миледи, – загоготал Лонгакр, согнувшись от хохота, настолько смешной показалась ему мысль, что капитан сядет пить чай с Берти Мак-Кеем.

– Я бы сказал так, – с легкой усмешкой заметил Сеймус Фицсиммонс. – Имея такого друга, как Берти Мак-Кей, во врагах уже необходимости не будет...

Слушая их язвительные отзывы, Ри постепенно вспомнила, где она слышала имя Берти Мак-Кея. Она с ужасом поняла, как должен был беситься такой подозрительный человек, как Лейтон, предполагая, что она сообщница его соперника, тоже контрабандиста.

– Среди врагов Берти Мак-Кея живых уже. немного, – сказал Лонгакр и, невзирая на явное отвращение, с которым наблюдал за ним помощник капитана, снова сплюнул табачную жижу.

– Наш капитан, верно, уже давно с ним враждует, – гордо произнес Конни. – Был случай, в проливе, когда мы здорово его одурачили.

– Я вам не говорил об этом, миледи? – вставил Лонгакр, откашливаясь, прежде чем начать рассказ. – Старина Берти Мак-Кей думал провести нас, бывалых ребят с «Морского дракона», но сам остался с носом. Он заслал к нам на борт своего шпиона. Хотел разведать все наши тайники, а затем напустить на нас королевский флот, – с хмурым видом рассказывал старый пират, пылая негодованием при одном воспоминании о такой низости. – Но мы хорошо проучили и его, и его шпиона, правда, Конни?

– Да, капитан быстро расправился с этим гадом, – с удовольствием вспомнил Конни.

– Каким же образом? – нерешительно спросила Ри, ибо выражение глаз Лонгакра не оставляло сомнения, что он вспоминает свое пиратское прошлое.

– Мы схватили шпиона и посадили его в лодку с зажженным сигнальным фонарем, чтобы Берти Мак-Кей не заблудился. – Поперхнувшись табаком, шлюпочный вдруг посинел, и Мак-Доналду пришлось сильно хлопнуть его по спине.

– Что стало с этим человеком? – робко спросила Ри. Теперь она наконец поняла, как разумен был совет капитана не упоминать о тех обстоятельствах, при которых она появилась на борту «Морского дракона». Ведь если даже он подозревал, что она может быть в сговоре с Берти Мак-Кеем, то что подумали бы эти люди?

– Можо быть, он все еще болтается в проливе? – с надеждой в голосе хрипло предположил Лонгакр.

– Тогда кого же я видел в Сан-Эустахио – привидение? – вспомнил помощник капитана. На лице старого пирата появилось почти комическое выражение разочарования.

– Бьюсь об заклад, он пожалел, что не остался в ялике, когда Берти Мак-Кей взял его на борт. – вмешался Конни, представив себе встречу Мак-Кея с его неудачливым соглядатаем.

Ри принялась осматриватъ гавань, где стояло множество судов под разными флагами. Сперва она заметила «Юнион Джек», затем, на нескольких судах красно-сине-белые и другие флаги. Английские суда, с растущей надеждой подумала она, среди них и один корабль королевского флота. Здесь она наверняка сможет найти кого-нибудь, кто ей поможет, только бы удалось сойти на берег.

– Небось не терпится попасть на берег? – заметил Лонгакр, с ухмылкой глядя на членов экипажа, которые, перевесившись через фальшборт, смотрели на город Сент-Джонс, уютно разместившийся в заливе. Узкие переулки, ряды лавок и таверн, открывавшихся на широкую гавань, были расположены так, чтобы их продували прохладные ветры. Часть города, однако, недавно пострадала от пожара, о чем свидетельствовали несколько обгорелых зданий.

– Да и ты тоже небось не прочь отправиться в город, – поддел его Сеймус Фицсиммонс.

– Да, не прочь, только сами не сшибите меня второпях, сбегая по сходням, – парировал Лонгакр, который никому не давал спуску, тем более сладкоречивому ирландцу.

– Ждать осталось недолго, ребята, – вставил Мак-Доналд. – Капитан сейчас отправится в таможню, чтобы уладить все формальности. У вас есть время принарядиться, мистер Фицсиммонс, – бросил он как бы мимоходом, его губы под густыми усами подрагивали.

Впервые в своей жизни Сеймус Фицсиммонс проявлял непонятное беспокойство. Ри с любопытством поглядела на него своими фиалковыми глазами, и он понял, что она думает о лентах, которые он ей подарил, и о том, как он с пустыми руками явится к даме своего сердца.

Ри вздохнула, не зная, что ей предпринять. Поскольку Лейтон ни с кем не поделился своими подозрениями отпосительно ее и весь экипаж сочувствует ей в ее несчастьях, может быть, она сможет в отсутствие капитана упросить кого-нибудь отвезти ее на берег?

Размышления Ри были прерваны веселым криком матросов, собравшихся на шкафуте. Они махали руками и свистели, полаивая лодчонки с берега.

Ощутив знакомое прикосновение меха к ногам, Ри нагнулась и не глядя подобрала Ямайку. Держа кота на руках, она перегнулась через поручень и посмотрела вниз.

Лодчонки уже подплывали к борту «Морского дракона». Они были нагружены фруктами, овощами, рыбой, раковинами и даже пестрыми букетами. Несколько чернокожих лодочников упирались веслами в обшивку корабля, чтобы случайной волной их не ударило о нее.

– Леди! Леди! Купите красивые цветы. Для такой красивой леди у нас есть красивые цветы, – прокричала женщина, сидевшая на носу одной из лодчонок, увидев свешивающуюся вниз золотистую головку Ри.

Вокруг женщины лежали охапки дивных экзотических цветов: лавандовая бугенвиллся, розовые жасмины, алый гибискус, а в руках она держала еще более прекрасные и благоуханные цветы. До Ри даже доносился густой аромат всех этих цветов.

– Жасмины, – печально проронила Ри, заметив нежные кремовые цветы, запах которых особенно любила. На ее туалетном столике в Камарсе всегда стоял хрустальный флакон с жасминовыми духами.

Заметив, с какой глубокой грустью она смотрит на цветы, Сеймус Фицсиммонс бросил монетку женщине в лодке и поймал на лету подкинутый ею букет жасминов.

– Миледи, – сказал Сеймус, эффектным жестом преподнося букет бледной Ри. – Как они ни хороши, эти цветы, вы все равно гораздо красивее, миледи, – тихо произнес он, и на этот раз в его черных глазах не было обычной насмешливости.

Ри погрузила лицо в большой букет и так глубоко вдохнула густой аромат, что ей едва не стало дурно.

– Спасибо, Сеймус, – промолвила она, и ее фиалковые глаза засветились чувством признательности. Глядя на нее, Сеймус Фицсиммонс сознавал, что не может надеяться ни на какое иное, кроме дружеского, чувство с ее стороны. И все же это лучше, чем ничего, подумал он, стоически принимая то, что посылает ему судьба.

Ямайку, однако, отнюдь не привлекал сладкий аромат жасмина, зато мучительно волновал запах свежей рыбы и молока в ведрах.

Почувствовав, как напряжены задние лапы кота, Ри отпустила его. Ямайка хорошо знал, где выбрать место, чтобы привлечь внимание какого-нибудь доброго, щедрого островитянина который мог бы бросить ему рыбину.

Пожав плечами, Сеймус кивнул головой группе матросов внизу, которые со смехом дружески заигрывали с молодыми женщинами в лодках.

– Надо присмотреть за ребятами, – с хитрой усмешкой сказал он Ри, и вслед за Лонгакром поспешил вниз по трапу.

Довольно покуривая свою трубку, Мак-Доналд посматривал на остров, но чувствовалось, что мысли его где-то далеко. Поэтому ничто не мешало разговору Конни и Ри.

– Леди Ри, почему цветы, которые подарил мистер Фицсиммонс, как будто бы наводят на вас грусть? – спросил Конни с недоумением в своих больших голубых глазах; он считал, что люди бывают либо счастливы, либо несчастливы, а леди Ри, казалось, одновременно была и счастлива, и несчастлива, ее настроение как-то необъяснимо менялось. – Ведь минуту назад вы так радовались, нюхая цветы.

– Наверное, они напоминают мне о других временах, – шепнула Ри, подходя к поручням штирборта и устремив взгляд на море, которое держало ее в плену на борту «Морского дракона».

– О временах, когда вы жили в Камарее? – спросил Конни, чувствуя, что Ри тоскует по своей семье. А он тоже расстраивался, когда видел ее несчастной.

– Да, я очень скучаю по своим, Конни. Хочу вернуться домой! – воскликнула она, вся дрожа, готовая разрыдаться. Думая о том, что могло случиться прошлой ночью, она удивлялась, как плохо еще знает саму себя. Чтобы стать прежней Ри Клэр, она должна возвратиться домой.

– Леди, не хотите ли еще цветов, чтобы вплести их в волосы? Посмотрите, какой богатый выбор. Красивые цветы для красивой леди. А может быть, желаете сладких апельсинов? Или вкусных бананов? – донесся голос из лодки – множество их плавало вокруг «Морского дракона».

Как хорошо было бы добраться на такой лодке до берега, подумала Ри. А ведь это так просто, вдруг осознала она, совершенно просто. Повернувшись, Ри посмотрела на Мак-Доналда, который.был так погружен в свои мысли, что не видел ничего вокруг. Весь остальной экипаж у противоположного борта продолжал торговать с лодочниками и флиртовать с молодыми женщинами. Сходни же были у этого борта.

Ри помахала чернокожему лодочнику, чтобы он подъехал к сходням. Затем повернулась к озадаченному Конни Брейди, заглянула в его большие простодушные глаза. У нее было такое чувство, будто она прощается со своим братом Робином.

– Конни, я сяду в эту лодку и поплыву на берег. Я не могу больше ждать, Конни. Подумай сам, скоро ли мне представится такой шанс? Если ты мой добрый друг, то не выдашь меня. Пожалуйста, скажи, Конни, могу я тебе доверять? – умоляющим тоном произнесла Ри.

– Но капитан сам отвезет вас на берег, миледи, – возразил Конни.

– Нет, Конни. Поверь мне, так будет гораздо лучше. Это только избавит капитана от лишних хлопот. Попрощайся за меня со всеми. Вот только, Конни, – Ри смущенно заколебалась, прежде чем продолжить, – у меня нет денег. Тм не можешь одолжить мне немножко? Чтобы я могла расплатиться с лодочником...

Конни кивнул, сунул руку в карман и вытащил пару монет:

– Вот, возьмите.

– Спасибо тебе, Конни. Я никогда тебя не забуду. Ты ведь приедешь ко мне в Камарей, Конни? – спросила девушка, крепко обнимая юнгу и ласково целуя его в покрасневшую щеку.

Конни Бренди даже прослезился, растроганный, и пока он вытирал глаза, Ри уже исчезла. Он всегда боялся ее исчезновения, и вот она исчезла.. Конни, как пригвожденный, стоял на месте. Что ему делать? Пожалуй, лучше никому не говорить, особенно капитану. Он кинул взгляд на мистера Мак-Доналда, но тот стоял, глядя вдаль на порт. И все же, вздохнул он, Ри не должна была уезжать, ни с кем не попрощавшись. Да и в Сент-Джоксе не стоит ей появляться одной, без спутников. «Куда она может там пойти?» – обеспокоенно подумал он, хорошо зная, что порговые города не слишком подходящее место для приличных девушек, тем более настоящих леди.

Закусив дрожащую губу, Конни посмотрел вниз на лодочника, который отплывал от «Морского дракона». Получив свои деньги от сидевшей на корме девушки, он довольно ухмылялся.

– Так что же вы собираетесь делать с леди Ри Клэр, капитан? – Аластер Марлоу смотрел прямо в упор на Данте Лейтона, его обычно добродушные глаза на этот раз горели решительным блеском, ибо он вознамерился идти прямо под пушечный огонь.

Капитан раздражающе медленно надел на себя голубовато-серый сюртук и стал оправлять кружева на рукавах.

– Как я намерен поступить с леди Ри Клэр, мистер Марлоу? – повторил Данте. – Я полагал, что вы так сильно заняты разгрузкой и иогрузкои товаров, что у вас просто нет времени интересоваться вопросами, вас не касающимися, – мягко сказал Данте, отворачиваясь от стола, где проверял записи в судовом журнале.

– При обычных обстоятельствах я не стал бы вас спрашивать, – начал Аластер, нервно сглотнув под испытующим взглядом светло-серых глаз. Теперь и он испытывал то же напряжение, что и Ри, когда в нее вонзался стальной взгляд капитана. – Но я считаю своим долгом затронуть эту тему не только потому, что беспокоюсь о вас, капитан, но и потому, что этого требуют элементарные приличия и честь джентльмена, поскольку затронута судьба леди Ри Клэр. Я не думаю, что вы все еще подозреваете ее в сговоре с Берти Мак-Кеем и верите, будто она шлюха с пристани Чарлз-Тауна. Я убежден, что вы принимаете ее именно за ту, за кого она себя выдает, – заключил Аластер, тяжело дыша после своей смелой попытки защитить Ри.

– Ну-ну, – проговорил Данте с улыбкой, которая не сулила ничего хорошего, – да вы, оказывается, ревностный защитник леди Ри Клэр, Аластер. Я всегда подозревал, что вы ошиблись в выборе профессии. Вам следовало бы стать адвокатом. Вы так красноречиво выступаете в защиту. Может быть, действуете по ее наущению?

Аластер поджал губы, ибо ему нечасто доводилось испытывать, как язвителен может быть язык капитана. Но он не намерен был отступать.

– Капитан, – запинаясь, проговорил Аластер, еще не зная, что скажет, но зная, что непременно что-нибудь скажет. – Так поступать – просто не похоже на вас. Насколько я знаю, вы всегда были человеком справедливым и не пользовались преимуществом своего положения. Но почему же, извините, вы обходитесь с леди Ри так жестоко, так...

– Не по-джентльменски, – поблескивая глазами, закончил за него Дайте.

– Да, капитан, – в некотором смущении подтвердил Аластер. – Она очень славная благородная леди, так много выстрадавшая и вряд ли нам стоит усугублять ее горе.

– Нам?

Аластер прочистил горло.

– Предстоящее нам плавание может оказаться весьма и весьма опасным. Вправе ли вы подвергать ее жизнь опасности только потому, что странно очарованы ею? Да, – уже более твердо повторил суперкарго, видя, что капитан слегка поднял свои изогнутые брови, – вы не можете отрицать этого, капитан, потому что нельзя не заметить, как вы на нее смотрите. Она буквально околдовала вас, но ведь в этом нет ее вины. Она не принадлежит к нам, экипажу «Морского дракона». – Тут Аластер выдержал паузу, видимо, набираясь сил, чтобы продолжить. – Мы не те люди, с которыми ей следует общаться. Хорошо ли это, чтобы утонченная, благородная девушка сидела на палубе босоногая и училась вязать морские узлы с помощью старого пирата, медоречивого ирландца и грубых простых матросов? – неловко заключил Аластер.

– Вы тактично хотите сказать, – тихо произнес Данте, – что я – неподходящая компания для молодой леди. Вы полагаете, что она возражает против общения с контрабандистом и его шайкой головорезов? – спросил он, но все его мысли были о прошлой ночи, о том страстном отклике, который ему наконец удалось вызвать у леди Ри Клэр Доминик. Он вспоминал ее нежные мягкие губы, вспоминал, как она его дразнила их легкими, мотыльковыми прикосновениями, прежде чем самозабвенно отдаться его поцелуям. Он сожалел, что они расстались так враждебно. Для него было неожиданностью, что темные от страсти глаза девушки наполнились вдруг такой явной ненавистью. Но он не очень-то беспокоился по этому поводу, уверенный, что, если однажды сумел пробудить в ней ответное чувство, сможет сделать это и в другой раз.

Повернувшись к кормовым окнам, Данте принялся считать взятые со стола монеты.

– Вы обладаете большим даром убеждения, капитан, а леди Ри, в конце концов, невинная молодая девушка, которой трудно противостоять вашему искусству соблазнения женщин, – решительно выложил Аластер то, что думает. Он старался говорить рассудительно, но, едва с его уст сорвались эти злополучные слова, по прищуренным глазам капитана он понял, что сказал именно то, чего никак не следовало говорить.

Обеспокоенный и опечаленный Аластер смотрел на спину и широкие плечи капитана, который, надменно выпрямившись, продолжал стоять лицом к окнам. Суперкарго служил на корабле уже много лет, всегда уважал капитана, считал его своим другом, и для него было мучительно думать, что эта дружба может распасться из-за женщины. Но другого пути он не видел. Он, Аластер, никогда не сможет жить в мире с собой, если с Ри Клэр приключится беда, не сможет он и сохранить прежнее уважение к Данте Лейтону, если она пострадает по вине капитана.

– Сдается мне, во всяком случае, хочется так думать, что мы оказали бесценную услугу леди Ри Клэр. Мы протянули ей руку помощи в тот момент, когда она отчаянно нуждалась в этом. Но мне кажется, что, хотя мы-все полюбили ее, отныне наши дороги расходятся. Судьба предоставила нам возможность сделать добрый поступок, не более того. Ри Клэр должна возвратиться в Англию, к своим родным. Мы не имеем права, Данте, отказывать ей в этом, – серьезным топом произнес Аластер, пытаясь переубедить своего друга. У него было такое впечатление, будто капитан не слышал ни единого слова из сказанного им.

Но он ошибался. Данте выслушал его внимательно, не упустив ни единого слова. Аластер, конечно, прав. Видит все в верном свете, тогда как он, Данте, может споткнуться, ослепленный... чем? Желанием обладать необыкновенно прекрасной и чистой девушкой? Неужели же это заслуживает такого сурового осуждения? Почему какому-то другому мужчине должно принадлежать то, что взрастил и лелеет он, Данте Лейтон, капитан «Морского дракона»? Справедливо ли, чтобы Ри отдала тому, другому, страсть, которая должна быть отдана ему? Почему он должен лишаться своего счастья?

– Но властны ли мы управлять своими чувствами, Аластер? – спросил вдруг Данте. – Можем ли мы рассуждать с холодной логичностью, когда влюбляемся?

– Влюбляемся? – повторил Аластер, опешив при этих неожиданных словах капитана, не зная, следует ли ему радоваться или тревожиться по поводу его признания. «Помоги нам Господь, если Данте Лейтон и впрямь влюблен в леди Ри Клэр!» – вдруг подумал он. Вся ситуация предстала теперь перед ним совершенно в новом свете. Она явно чревата различного рода опасностями и для Данте Лейтона, и для Ри Клэр.

– Вас, кажется, удивляет, мой друг, что я оказался настолько слаб, что влюбился, да еще в такую девушку, как Ри Клэр, почти полную мою противоположность. Мы ведь с ней отличаемся, как день и ночь, как дьявол и ангел, как святой и грешник. Наши с ней отношения начались со взаимного недоверия, которое все еще сохраняется, возможно, потому, что оба мы очень ранимы по отношению друг к другу. Я обращался с ней жестоко, намеренно ее запугивал, играл с ней, пытался ее соблазнить. – Тут Данте понизил голос. – Но в этой игре я нашел достойного противника, Аластер, ибо она ранит меня куда больнее, чем я ее. Я влюблен в нее. – Данте впервые оглашал свои сокровенные мысли. Прошлой ночью, все еще чувствуя вкус ее губ, попрежнему ощущая благоухание ее тела, он вдруг понял, что с ним никогда еще не происходило ничего подобного. Это было для него большим потрясением.

– А как леди Ри? – спросил Аластер, пораженный этими откровениями человека, который никогда не выражал вслух своих мыслей или чувств.

– Со временем, надеюсь, она тоже полюбит меня. Я знаю, что небезразличен ей, но она испугана своими собственными чувствами и... – Он запнулся, увидев проплывающую мимо кормы лодку, в которой сидела та, о ком они сейчас говорили. Она махала рукой кому-то на борту «Морского дракона».

Неожиданно, к удивлению Аластера, капитан резко рассмеялся.

– Похоже, прекрасная миледи решила лишить меня своего общества, – едко заметил Данте.

Подойдя к нему, Аластер также увидел лодку, хотя ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что привлекло внимание Данте Лейтона.

– Боже праведный, – пробормотал Аластер, увидев золотистую головку Ри и трепещущие у нее на рукаве кружева. Девушка кому-то махала, и на какой-то миг суперкарго показалось, что она видит в окне их обоих и имеет смелость махать им в знак прощания.

Еще никогда в жизни. Аластер не чувствовал себя так неловко. Надо же такому случиться. Капитан только что рассказал ему о любви к женщине, которая воспользовалась первым удобным случаем, чтобы сбежать от него.

Суженными в щелочку глазами Данте молча наблюдал, как лодка с Ри проплывает мимо окон.

– Что вы собираетесь делать? – нерешительно спросил суперкарго, думая, что игра, возможно, все-таки выиграна.

– Вы хотите знать, что собираемся делать мы с вами? Как намеревались, отправимся в Сент-Джонс. Вам нужно позаботиться о загрузке судна, а я должен уладить кое-какие дела в таможне. К тому же, если не ошибаюсь, леди Ри Клэр окажется в довольно-таки трудном положении. Если она рассчитывает, что ее примут как желанную гостью, то сильно заблуждается, – мрачно обронил Данте.

– Что вы хотите сказать, капитан? – недоуменно спросил Аластер.

– Подумайте сами, она не слишком-то хорошо одета, при ней нет никаких компаньонок, к тому же она только что прибыла на «Морском драконе» как его единственная пассажирка, – невесело объяснил Даитс. – Сомнительно, чтобы кто-нибудь поверил, что она похищенная дочь герцога.

Аластер нахмурился, смятенно думая о том, что может случиться с Ри Клэр в Сент-Джонсе. Конечно, своим странным видом она привлечет к себе внимание, но это будет не то внимание, какого она ожидает.

– А теперь, – сказал Данте, отвернувшись от кормовых окон, откуда открывался широкий вид на залив, – я хочу выяснить, каким образом Ри удалось бежать с корабля и сесть в эту лодку и почему ее никто не остановил. – Он замолк, нахмурив брови, а затем закончил: – И еще я хочу знать, кому на нашем корабле она махала рукой.

Услышав, что трап поскрипывает под чьими-то ногами. Конни Брсйди выжидающе обернулся, хотя знал, что это не может быть леди Ри. Однако он был не подготовлен к тому, чтобы вместо ее золотистых волос увидеть каштановые волосы капитана, а также угрожающий блеск в его серых глазах.

– Мастер Брсйди, – сказал капитан, подходя к бледпокожс-му, с большими, в пол-лица, голубыми глазами юнге, – ты знаешь, где находится сейчас леди Ри?

Мак-Доналд, все еще стоявший на прежнем месте, повернулся, изумленный, ибо полагал, что леди Ри все еще находится рядом с юным Конни.

– Да она только что была здесь, – сказал он, глядя вниз, – я сам с ней разговаривал. Она что, пошла к себе в каюту, Конни? – спросил он, всматриваясь в пепельное лицо юнги. Как плохо бедняга выглядит, уж не заболел ли?

– Отвечай мистеру Мак-Доналду, Конни, – вроде бы спокойно произнес Данте. Но его голос прозвучал с резкостью, которая удивила Мак-Доналда и вызвала сильные угрызения совести у Конни, чувствовавшего себя виноватым.

Конни больно, до крови, прикусил дрожащую губу.

– Она поплыла в Сент-Джонс, – потупив глаза, хрипло выговорил он.

– В Сент-Джонс?! – недоверчиво повторил Мак-Доналд. – Капитан, парень, должно быть, просто шутит. В Сент-Джонс? – вновь повторил он, все еще не оправившись от изумления. – И как же она туда отправилась? Превратилась в чайку и полетела?

– Она села в лодку одного из местных жителей, – сообщил Данте пораженному шотландцу, который держал в своей заскорузлой ладони остывшую трубку. – Но не расстраивайтесь, она не простилась ни со мной, ни, очевидно, с кем-либо другим. – Видя, что весь экипаж собрался с левого борта и оживленно перекликается с лодочниками, Данте понял, каким образом Ри удалось ускользнуть незамеченной.

Проводя своей большой рукой по серебристым волосам, Мак-Доналд смотрел попеременно на капитана, Конни Бренди и Аластера.

– Но почему девчушка бежала вот так, тайком? Я этого не понимаю, – пробормотал он, обиженный, что Ри с ним даже не простилась. Тут его осенила неожиданная догадка, и он с подозрением посмотрел на капитана: – Она бежала не из-за вас, капитан? Я наблюдал за вами обоими, и мне показалось, в ваших с ней отношениях не все было гладко.

– Да, не все было гладко, но если бы мы могли поговорить, то без труда уладили бы наши разногласия, – ответил Данте, не желая отчитываться в своих поступках перед шотландцем.

– Дело не в разговорах.

– Я не хочу оправдываться перед вами, Мак-Доналд, скажу только, что мои намерения в отношении леди Ри Клэр самые честные. Надеюсь, это вас успокоит.

– Да, это снимает все вопросы, – сказал Мак-Доналд, пробуя вдохнуть жизнь в погасшую трубку. – Я бы не был на борту этого корабля, капитан, если бы не верил вашему слову.

– Она сказала, что соскучилась по дому, капитан. Еще сказала, что не хочет беспокоить вас и лучше всего, чтобы никто не знал, что она поехала на берег, – почти умоляющим тоном сказал Конни своему капитану, одновременно жалобно прося глазами понимания и прощения, ибо знал, что каким-то образом предал Данте Лейтона.

– Ты должен был прийти ко мне, мастер Брсйди, – сказал Данте, не проявляя никакой жалости к огорченному юнге. – Ты член экипажа «Морского дракона» и должен быть верен всем, кто плавает с тобой вместе, а прежде всего капитану. К тому же из-за твоей неосторожности леди Ри Клэр может оказаться в большой опасности.

– Я бы никогда не мог причинить зла леди Ри Клэр, – сказал юнга с повлажневшими от слез глазами.

– Ты разрешил ей поехать в Сент-Джонс без сопровождающих, без денег. И ведь она не имеет никакого понятия, куда ей обратиться за помощью.

– Я дал ей немножко денег, чтобы она могла расплатиться с лодочником, – признался Конни, стараясь не встречаться глазами с капитаном.

– Понятно, – сказал Данте, отворачиваясь от несчастного юнги. Провожая взглядом неумолимого капитана, Конни Брейди чувствовал, как рушится весь его мир. По его вине леди Ри Клэр угрожает опасность, да еще и капитан ire желает иметь с ним никакого дела.

– Если сможете оторвать Лонгакра от поручней, велите ему спустить шлюпку. Мы отправляемся на берег, – сказал Данте Аластеру, чье сердце было полно жалости к юнге.

– Да, капитан, – ответил Аластер, спускаясь вниз по трапу.

– Сэр капитан! – воскликнул Конни Брейди, рискуя навлечь на себя гнев Данте Лейтона.

Тот, повернувшись, поглядел на юнгу отчужденным взглядом. Конни должен усвоить свой урок, а урок состоит в том, что его святой долг – хранить непоколебимую верность капитану если он хочет продолжать службу на борту «Морского дракона». Моряк, чтобы выжить, должен повиноваться незыблемым морским законам, другого пути просто-напросто нет.

– С вашего позволения, я хотел бы поехать в Сент-Джонс вместе с вами, сэр! – выпалил юнга. – Я могу помочь отыскать леди Ри. Ну пожалуйста, сэр, – хрипло попросил он, чувствуя ком в горле.

– Очень хорошо, мастер Брейди. С твоей помощью ей удалось покинуть корабль, может быть, с твоей помощью мы сможем ее найти. Надеюсь только, что мы подоспеем вовремя. – Данте говорил резко, но если бы Конни поднял глаза, то увидел бы, что взгляд капитана смягчился. Однако юнга был так смущен и растерян, что смотрел только себе под ноги.

Между тем Ри Клэр начала с досадой убеждаться, как прав был Данте, предостерегая ее, ведь в Сент-Джонсе она не знала ни одной живой души, к тому же на ней была довольно странная для посторонних глаз одежда. Слишком поздно поняла она, что ее просьбы о помощи могут оказаться здесь безответными, а ее рассказу о том, что с ней произошло, вряд ли кто-нибудь поверит, все это покажется слишком невероятным.

На пристани Ри пробыла недолго, так как, видя, что она одна, без спутниц, к ней тут же начали приставать матросы, разгружавшие свои суда, и рыбаки, чинившие сети. Первый же человек, к которому она обратилась с вежливым вопросом, сделал ей самое вульгарное предложение. По внешнему облику он не отличался от обычного лондонского джентльмена, но здесь не Лондон, да и она не похожа на леди Ри Клэр Доминик, благовоспитанную дочь уважаемого всеми герцога Кама-376 рейского.

Идя по улице, где носились одичавшие свиньи, она слышала, как из противоположных окоп перекликаются местные жители, и хотя никто не предлагал ей своей помощи, общая атмосфера казалась ей довольно дружественной. Проходя мимо гостиницы, в надежде выяснить кое-что для себя она зашла в тенистый холл. Даже в этот ранний час солнце уже сильно пекло, и она была рада очутиться в прохладе.

– Нет, нет, здесь вам не место, мисси, – остановил Ри раздраженный голос. – Эта гостиница для почтенных людей, не та ких, как ты. Я не допущу, чтобы ты таращила свои глазища на моих постояльцев, они люди приличные, с деньгами. Выметайся сейчас же, или я велю послать кого-нибудь в магистрат. – Чтобы доказать, что это не пустая угроза, хозяйка выхватила метлу у чернокожей женщины, которая подметала двор, и направилась к Ри, угрожающе размахивая этим своим оружием. Увидев, что девушка обратилась в бегство, хозяйка разразилась пронзительным смехом.

Сбегая с крыльца, Ри едва не попала под копыта пары гордо выступающих лошадей, которые везли красивую открытую коляску. В коляске восседала дама в платье из бледно-зеленой сверкающей ткани, в широкополой соломенной шляпе и зеленой вуали, которая защищала ее лицо от солнца. Напротив нее сидела служанка-мулатка, а управлял коляской мулат, делая это так же умело, как любой камарейский кучер.

Коляска исчезла за поворотом. Ри осталась стоять на улице, размышляя, что ей делать; теперь она сильно сомневалась, что ее впустят в какую-нибудь лавку, гостиницу или просто чей-либо дом. Проходя мимо, ее задела какая-то нарядно одетая пара, и, пробормотав свои извинения, Ри решила обратиться к ним за помощью.

– Простите, пожалуйста. Я хотела бы попросить вас помочь мне. Я ле...

Пожилая женщина, успевшая уже разглядеть странный наряд Ри, пренебрежительно фыркнула:

– Ну и времена! До чего же неприлично ведут себя эти простолюдинки, хоть не выходи на улицу. Что ты глазеешь на нее? Пошли, Джон, – сердито сказала она своему мужу, поправлявшему очки в золотой оправе, чтобы лучше рассмотреть стройные лодыжки Ри.

Ри со вздохом проводила их взглядом. На улице было уже полно людей, которые куда-то торопились по своим делам, слишком занятые, чтобы интересоваться стоящей в одиночестве молодой девушкой с длинными, до бедер, красивыми золотыми волосами. Она продолжала бродить по городу, не зная, что ей делать, и, как ни странно, чувствуя, что ей недостает плавного покачивания «Морского дракона». Вспомнив о корабле, она подумала: любопытно, что готовит сейчас Хаустои Кёрби? Она как раз проходила мимо булочной, и от запаха свежеиспеченного хлеба у нее потекли слюнки. Рядом с ним, наверное, и Ямайка, и юный Конни. Хотелось бы повидать их обоих, но в таком случае ей пришлось бы встретиться с Данте Лейтоном, а она надеялась, что никогда больше его не увидит.

Бросившись в сторону, Ри спряталась в тени глубокого дверного проема. В конце улицы высилась так хорошо знакомая ей фигура. Опираясь спиной о прохладные камни, Ри чувствовала, как колотится ее сердце. Капитан «Морского дракона» стоял, широко расставив ноги, как на палубе своего корабля. У него был такой вид, словно все кругом принадлежит ему. Ри покоробило, что он выглядит таким самоуверенным.

Пока девушка пряталась в прохладной тени глубокого проема, на противоположной стороне улицы отворилась дверь одного из домов и наружу высыпала шумная группа пестро одетых матросов. Вслед им чей-то повелительный голос бросил несколько крепких ругательств. Голос принадлежал какой-то девице из таверны. Слова, адресованные ею уходящим, были весьма выразительны. Обойдя грудастую девицу, вслед за матросами вышел полный мужчина в бархатной одежде. Проходя мимо девицы, он с простодушным видом ущипнул ее за толстые ягодицы и тут же извинился, точно это была чистейшая случайность. Девица, видимо, не ожидавшая такой шалости со стороны столь почтенного человека, удивленно взвизгнула.

Вся группа на глазах у Ри направилась к концу улицы, где стоял Данте Лейтон. К этому времени к нему присоединились Аластер Марлоу, Мак-Доналд, Коббс, Лонгакр, Барнаби Кларкс и еще несколько членов команды, включая Конни Брейди. Ри заметила, что он стоит чуть в стороне от всех, словно отверженный.

Встав так, чтобы было удобнее наблюдать за происходящим, Ри точно зачарованная следила, как сходятся две группы. Даже на расстоянии чувствовалось, что это отнюдь не дружеская встреча старых знакомых, скорее столкновение ненавидящих друг друга соперников.

– Ну-ну, и кого это мы видим? – спросил Берти Мак-Кей, словно не доверяя собственным глазам.

– Похоже, морс выбросило на берег каких-то чудных рыб, – весело засмеялся один из его матросов, ткнув в бок своего приятеля.

– И как вы добрались сюда на этой своей лохани, котрую вы называете кораблем? – съязвил в свой черед Лонгакр, сплевывая табачную жижу прямо к ногам этого матроса.

– Послушай, ты, старый стервятник, – буркнул тот. Однако отступил назад, заметив зловещий блеск в глазах старого джентльмена удачи, а также едва уловимое движение его руки к поясу, где висел нож.

– Ну-ну, и кого это мы видим? – передразнил Коббс. В его глазах было еще большее изумление, чем то, какое изобразил Мак-Кей. – Неужели это Джордж Граймс собственной персоной? – спросил он, подавляя рвущийся наружу.смех, при виде матроса, которого они высадили на ялик в проливе.

– Небось натерпелся страху, приятель? Не обделался? – спросил Мак-Доналд, и широкая ухмылка встопорщила его густые усы.

– Сейчас мы с ребятами скажем вам пару ласковых слов, – пригрозил Граймс, чувствуя себя среди дружков куда более уверенно, чем в тот день, когда стоял перед готовыми растерзать его членами команды «Морского дракона». Будь у него возможность хорошо прицелиться, он не колеблясь метнул бы свой острый матросский нож в широкую грудь Данте Лейтона.

– Успокойтесь, ребята, – умиротворяющим тоном произнес Берти Мак-Кей, опасаясь стычки в присутствии стольких свидетелей, да еще на глазах у влиятельных горожан. К тому же ему надо было беречь свою репутацию. – Вряд ли нам стоит привлекать внимание местной милиции.

– Думаю, вы правы, капитан. Да и вряд ли этот расфранченный хмырь может оказать какое-нибудь сопротивление, – поддержал Берти Мак-Кея один из его матросов, не преминув, однако, грубо задеть Барнаби Кларкс.

– Ну погоди, я научу тебя хорошим манерам, – огрызнулся штурвальный «Морского дракона», протягивая руку к висящей на боку шпаге.

– Ах ты, миляга, да я раскромсаю тебя на куски, прежде чем ты успеешь вытащить этот свой вертел, – пригрозил другой матрос с корабля Берти Мак-Кея, заметив, как блеснула сталь в руке шотландца.

– Долго пробудете в Антигуа, капитан Лейтон? – как бы мимоходом поинтересовался Берти Мак-Кей, разделяя своим большим телом враждебные группы, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Вероятно, столько же, сколько и вы, капитан Мак-Кей, – неопределенно ответил Данте, по оба они прекрасно поняли друг друга.

Смех Берти Мак-Кея отозвался эхом по всей улице, докатившись и до Ри, которая ждала, когда обе группы уйдут, чтобы ускользнуть незамеченной.

– Ах, капитан Лейтон, всегда-то вы меня смешите, сэр, – прохрипел Берти. – Но я все же хотел бы быть вашим компаньоном. Не передумали насчет нашего компаньонства? – спросил он, прищуренными глазами оглядывая угрюмых членов экипажа «Морского дракона», столпившихся вокруг своего капитана. – Почему бы вам не вернуться в таверну и не выпить еще по паре порций рома? – посоветовал он своим людям и, вытащив из кошелька несколько монет, бросил деньги в чьи-то протянутые ладони. – Отправляйтесь.

Слегка поворчав, отпустив две-три язвительные шуточки, матросы Мак-Кея повернули обратно и исчезли в самом конце улицы, направляясь, очевидно, в какую-то другую таверну:

– Теперь, когда атмосфера слегка разрядилась, капитан... – начал Берти и, многозначительно поглядев на людей, все еще толпящихся вокруг Данте, негромко добавил: – Могу я поговорить с вами с глазу на глаз?

Данте взглянул на своих людей, которые уже нетерпеливо посматривали кругом: не мелькнет ли где-нибудь знакомая золотистая коса?

– Хорошо, – согласился он и сделал знак своим людям отойти.

– Что вы хотели мне сказать, капитан Мак-Кей? – спросил вежливо Данте, хотя ему и не терпелось уйти.

– Я хотел бы продолжить наш недавний разговор, капитан, – сказал Берти, приветливо улыбаясь паре проходивших мимо горожан и снимая шляпу перед дамой.

– В самом деле?

– Да, капитан. Я думаю, что вам необходим не слишком разговорчивый партнер. Такой человек, как я, мог бы заниматься своим собственным делом в Чарлз-Тауне, тогда как вы занимались бы своим здесь, в Антигуа. Вы понимаете, что я хочу сказать? – спросил он доверительным тоном.

– Не вполне. Боюсь, я не очень хорошо понимаю ваши намерения, – пробормотал Данте, заметив, что как раз в этот момент в конце улицы мелькнула фигурка, очень похожая на Ри.

– Я могу убедить других, что вы просто занимаетесь обычными делами, могу даже сделать так, капитан, чтобы моя команда ничего не заподозрила. Тогда не придется делиться со многими, если вы все же отыщете сокровища, – предложил Мак-Кей с сияющим видом.

Данте заметил бегущего по улице юношу. Конни не ушел вместе с другими, а поджидал своего капитана, стоя в тени. А теперь, так и не дождавшись, куда-то побежал.

– Я же говорил вам, капитан Мак-Кей, – сказал Данте, – у нас с вами уже была весьма интересная, но, боюсь, малополезная беседа на эту тему. По-моему, нет никакого смысла ее продолжать, ибо, как вы хорошо знаете, экипаж «Морского дракона» нашел затонувшее голландское судно с трюмами, полными испортившихся специй. Я бы, во всяком случае, посоветовал вам покупать себе чеснок и перец на местном рынке. Всего вам хорошего, капитан Мак-Кей, – попрощался Данте, обходя побледневшего Берти Мак-Кея, который разразился таким потоком ругательств, что проходившая мимо дама едва не шлепнулась в обморок. Служанка тут же стала обмахивать госпожу веером, и как только та опомнилась, обе они поспешили прочь.

Когда две враждующие группы разошлись, Ри продолжала оставаться в своем укрытии, дожидаясь, пока Данте поспешит вслед за своими людьми. Однако, вместо того чтобы уйти, Данте принялся беседовать с дородным джентльменом в бархатной одежде.

Она размышляла, что же ей делать, когда вдруг увидела голубой мундир, отделанный золотым шитьем и кружевами. Догадавшись, что это, должно быть, офицер королевского флота, она решила, что не должна упускать такой шанс. Ведь ее ищут полкоманды «Морского дракона» и сам капитан, и это только вопрос времени, когда они ее найдут.

Ри выбежала из своего укрытия, даже не взглянув в сторону Данте Лейтона, поэтому не заметила, что следом за ней побежал и прятавшийся до сих пор Конни.

Узкая улочка была теперь полна народу. В толпе прохожих странно одетая фигурка Ри уже не привлекала к себе особого внимания. Девушка бежала, стараясь не задевать чернокожих женщин, одетых в белые муслиновые блузки и юбки; многие из них несли на голове плетеные белые корзинки. На мужчинах были широкие штаны и жилеты. Офицер королевского флота очень бы выделялся среди них, но Ри нигде его не видела: он словно сквозь землю провалился.

Осмотревшись, девушка поняла, что находится на рынке; сотни чернокожих мулатов торговали здесь свининой, курятиной и всевозможной дичыо. Кругом большими грудами были навалены плоды хлебного дерева, бататы, кокосовые орехи, папайи, авокадо, стояли корзины с ароматными кофейными зернами.

Вокруг без всякого присмотра носились ребятишки и собаки, которые облаивали все, что встречалось на их пути, и так и норовили утащить какой-нибудь лакомый кусочек. Стирая крупные капли-пота со лба, Ри с досадой вздохнула. Голубого мундира по-прежнему нигде не было видно.

Прекратив поиски, девушка решила, что самое для нес лучшее – зайти в какую-нибудь лавку или гостиницу. Там она поведет себя так, чтобы хозяин или хозяйка немедленно послали за властями. Тогда она сможет наконец рассказать свою историю, ее по крайней мере выслушают.

Идя по рынку, Ри вдруг заметила, что к ней направляется Мак-Доналд, и спряталась за большими коробками с обеспокоенно попискивающими цыплятами. Шотландец прошел так близко от нее, что она могла бы дотянуться до него рукой. И вдруг ее охватило невыносимое чувство одиночества, она затосковала по своим друзьям на борту «Морского дракона» и по этому шотландцу, который был знаком с ее прадедом. И все же Ри молча дождалась, пока он растворится среди толпы, вышла из своего убежища и поспешила в противоположном направлении, углубившись в узкий извилистый переулочек, ведущий прочь от рынка. Смех и голоса торгующихся продавцов и покупателей остались позади. Только-только успела она понять, что зашла далеко не в самую лучшую часть города, как из ближайшей таверны вывалилась группа мужчин. Убыстрив шаг, она попыталась незаметно проскользнуть мимо них, но, увы, это ей не удалось. При виде ее покачивающихся бедер один из нализавшихся рома дюжих матросов издал радостный вопль.

Оглянувшись в испуге, Ри поняла, что это те же задиры, которые менее получаса назад готовы были напасть на экипаж и капитана «Морского дракона». Они были не в самом хорошем настроении и, казалось, только искали повода побуянить. Вероятно, им безразлично было, кто перед ними: женщина или мужчина – лишь бы поглумиться над человеком.

На этот раз жертвой их оказалась леди Ри Клэр Доминик. Когда она побежала, матросы кинулись в погоню. Ее золотая коса маячила перед ними, как бакен.

Ри, спотыкаясь, бежала по неровной мостовой переулка. На ее беду, кругом не было ни души. И вдруг улица закончилась, Ри оказалась среди густых тропических кустарников. Она в панике заметалась, слыша приближающийся топот nor. Но бежать было некуда: кустарники впереди стояли сплошной стеной. Громко зазвучали возбужденные голоса и смех пьяных матросов, которые остановились перед ней в конце пустынного переулка.

– Девочка что надо! – воскликнул один из них. – Чего ты удирала от нас, милашка?

– Мы бы тебе хорошо заплатили, но ты заставила нас гоняться за тобой, так что теперь мы будем в расчете, – широко ухмыльнулся Джордж Граймс.

Он не сводил глаз со стройной фигурки Ри, особенно ек привлекали ее вздымающиеся грудки.

– Да она красоточка!

– Да, смазливеиькая.

– Надо бы познакомиться с ней поближе, ребята.

Ри, как заколдованная, смотрела на стоящих перед ней отъявленных негодяев; никогда еще, с тех пор как очнулась в трюме «Лондонской леди», не знала она такого цепенящего страха.

– Как тебя зовут, малышка?

– Скажи старине Джеко, он хочет знать.

– Вы только поглядите на ее волосы. Что твое золото. А глаза-то какие! Отродясь таких не видал. Надо посмотреть на них вблизи, ребята, – сказал один матрос, с омерзительной ухмылкой приближаясь к девушке и ни на миг не спуская глаз с ее лица.

Ри чувствовала, как трепещет ее тело, но боялась, что упадет, если побежит, такая слабость была у нее в ногах. Она только наблюдала, как к ней приближается человек с взлохмаченными волосами, в одежде такой же грязной, какими наверняка были и его мысли.

– Не подходите ко мне! – закричала она.

– Ишь ты, как она разговаривает. Будто настоящая леди, – сказал матрос, подбадриваемый своими пьяными приятелями, образовавшими полукольцо вокруг девушки. – А ну-ка, милашка, скажи еще что-нибудь старине Джеко. Мне так нравится слышать твой голосок, – насмешливо произнес он.

– Не смей прикасаться к ней, сукин ты сын! – послышался вдруг чей-то высокий голос. Небольшая фигурка, приближения которой никто не заметил, подбежала к Джеко и, врезавшись ему в спину, сбила его с ног. Двое, схватившись, покатились по мягкой пыли, однако маленький спаситель Ри весил вдвое меньше противника и к тому же в отличие от него не был убийцей. Джеко взмахнул ножом, затем, покачиваясь, поднялся на ноги и, явно растерянный, поглядел на свою жертву.

Ри в ужасе смотрела на неподвижное тело Конни Брейди, на его бледное лицо в обрамлении черных кудрей. Большие голубые глаза мальчика были закрыты, губы безмолвны.

– Господи, да он совсем еще ребенок! – с явным сочувствием воскликнул кто-то из матросов.

Воздух прорезал такой отчаянный вопль Ри, что матросы невольно вздрогнули.

– Заставьте ее замолчать. Дело опасное, мы все можем попасть на виселицу, – предостерег один из матросов.

Джеко хотел было схватить за волосы девушку, стоящую на коленях возле распростертого на земле Конни, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Подняв глаза, он со страхом встретил суровый взгляд офицера королевского флота. В одной руке тот держал еще дымившийся пистолет, в другой – шпагу, кончик которой был в опасной близости от его груди.

– Отпусти леди, или тебе конец, – резко сказал офицер, вставая между лежащим юношей, почти ребенком, девушкой и группой матросов. Ром еще придавал им смелости, и офицер без труда мог прочесть на их лицах, что у них на уме. Это явно не сулило ему ничего хорошего. К тому же он был один, а их шестеро, против его шпаги у них были ножи, и кто-нибудь из этих шестерых наверняка умел метать ножи с безопасного для себя расстояния. – Будьте разумными людьми и вернитесь на свой корабль. А ваш приятель останется со мной. Ему придется ответить на кое-какие вопросы магистрата, – сказал офицер матросам дружеским тоном, ни на миг не отводя от них глаз и ловя малейшее их движение.

– Ребята, вы же не бросите меня в беде? – вполголоса обратился к приятелям Джеко, взглядом предостерегая тех, кто потрусоватее, чтобы они не вздумали его покинуть.

– Подумайте хорошенько, ребята, – продолжал спокойным, убедительным тоном увещевать матросов офицер; точно так же он успокаивал своих людей, когда они оказывались под обстрелом. – Вы полагаете, этот смелый парень, что пырнул ножом ребенка, стал бы сражаться за кого-нибудь из вас? Обдумайте это, прежде чем своими руками надеть себе петли на шеи, – с подчеркнутым спокойствием, стараясь удержать их от опрометчивого поступка, сказал офицер.

Однако Джеко хорошо понимал, что ему грозит, и как только офицер в голубом мундире немного от него отвернулся, он вытащил из-за пазухи нож, которым с равной меткостью мог орудовать обеими руками. Но прежде чем Джеко успел метнуть свой нож, грянул выстрел. Пистолетная пуля.угодила ему прямо в руку, на уже окровавленную рубашку вновь закапала кровь.

Офицер посмотрел на лежащий подле его сапог теперь уже безопасный нож, затем перевел взгляд на стрелявшего.

Легкая улыбка тронула его губы, когда он увидел недалеко от себя Данте Лейтона, который смотрел на него своими серыми глазами.

– Капитан Ллойд, – приветствовал офицера капитан «Морского дракона». Затем он разглядел неподвижное тело Конни и стоящую рядом на коленях, всю в слезах, Ри и обратил свой взгляд на матросов с судна Берти Мак-Кея. И хотя матросы не успели еще отрезветь, они почувствовали, какая смертельная ненависть таится в холодных глубинах его глаз. Меньше всего они хотели бы видеть здесь именно Данте, понимая, что им не будет пощады. И вот, к горькому своему изумлению, сэр Морган Ллойд, капитан «Портикулуса», корабля, принадлежащего флоту его величества, увидел, что на его офицерский мундир, при виде которого матросы обычно плюются, устремлены сейчас пять пар умоляющих глаз.

– Данте! – вскричала Ри, увидев вблизи высокую фигуру. Она продолжала стоять на коленях возле юнги, пытаясь унять хлещущую из его плеча кровь. – Его зарезали. По моей вине, – причитала она, заливаясь горячими слезами, которые капали на покрасневшее лицо Конни. И вдруг, в то время как она сжимала его в своих объятиях, веки юнги затрепетали, а затем медленно разомкнулись.

– Леди Ри? – пробормотал он. – Я думал, что никогда вас больше не увижу. Я не хотел, чтобы вы покинули «Морского дракона», но я никому ничего не сказал о том, что вы бежали. Капитан ужасно на меня рассердился, теперь он совсем меня не любит, – прошептал юнга, глядя на Ри остекленевшими глазами. – Я увидел вас на улице и пошел следом за вами на рынок. Там я на несколько минут потерял вас, а когда наконец нашел, эти люди уже окружили вас, и я должен был вам помочь, леди Ри.

– Ты и спас меня, Конни. Да, спас, – сказала Ри, и слезы сше обильнее заструились из ее глаз.

Данте Лейтон спокойно подошел поближе. Он смотрел на явно нервничавших матросов, затем перевел взгляд на человека, который хотел метнуть свой смертоносный нож в капитана Ллойда, и выражение его лица резко изменилось.

Это сразу же насторожило сэра Моргана Ллойда. Судя по всему, Данте настолько разъярен, что может убить этого человека, и тогда ему, Моргану, придется давать против него показания в суде, а этого он предпочел бы не делать. Надо было что-то предпринять. Не теряя ни секунды.

– Данте, – в отчаянии позвала Ри, – мы должны показать Конни доктору! Он такой бледный и холодный.

Ее вмешательство дало сэру Ллойду Моргану возможность как-то разрядить обстановку.

– Вы знаете этих двоих? – спросил он.

– Мальчик – мой юнга, – коротко ответил Данте, глядя на спокойное лицо Конни.

– Я бы предложил последовать совету леди. Мальчик нуждается в срочной помощи, У нас на «Портикулусе» есть очень хороший хирург. Если хотите, я пришлю его на борт «Морского дракона», чтобы он осмотрел раненого, – сказал сэр Морган, думая про себя, что мальчик вряд ли выкарабкается.

– Благодарю вас, по мой стюард неплохо смыслит в лекарском деле, он сам справится, – ответил Данте, снова переводя взгляд на группу притихших матросов. – А что вы намерены делать с этим отребьем?

– Думаю, им трудно будет предъявить какое-либо обвинение. Пьянство – слишком обычное дело среди матросов, чтобы можно было притянуть за него к уголовной ответственности. Пускай уходят, – предложил сэр Морган.

Данте только пожал плечами и посмотрел на раненого матроса:

– А с этим как?

– Я лично отведу нашего не слишком-то отважного друга в магистрат. Мне понадобятся показания вас обоих. Вы еще пробудете несколько дней здесь, в гавани Сент-Джонса? – спросил он, подняв теперь уже хнычущего Джеко на ноги.

– День-другой побуду. Я рассчитываю отплыть в субботу, – сказал Данте, осторожно поднимая Конни Брейди и помогая встать пошатывающейся Ри.

– А как насчет леди? – спросил сэр Морган с вежливым любопытством; девушка была одета как островитянка, по говорила как человек хорошо образованный, а черты ее лица отличались редкой утонченностью. – Где я смогу ее найти, если мне понадобятся и ее показания?

Капитан «Морского дракона» не спешил прийти ему на помощь; в какую-то долю секунды он решил, что лучше всего предоставить Ри возможность ответить самой. Пусть, если хочет, расскажет, кто она такая, что с ней случилось, и, осудив его, обретет желанную свободу. Сэр Морган Ллойд отнюдь не глупец, он выслушает ее внимательно и позаботится, чтобы с ней все было в порядке, пока сам будет проверять правдивость ее рассказа. Если понадобится, сэр Морган даже сможет препроводить ее в Англию, где она воссоединится с семьей, и тогда уже не останется никаких сомнений в том, кто она такая.

– Ри, решай сама, – спокойно обратился к девушке Данте. Заглянул ей в глаза и тут же отвернулся, чтобы не влиять на ее ответ.

Ри посмотрела на пылающее лицо Конни Брейди, увидела, как шевелятся его губы, вновь и вновь почти беззвучно повторяя ее имя.

– Вы сможете найти меня на борту «Морского дракона», капитан, – тихо ответила она, нежно убирая со лба Конни завиток черных волос.

– Ри, Ри! Леди Ри! Не оставляйте меня, пожалуйста. Не оставляйте.

– Я здесь, Конни. И не оставлю тебя, – вполголоса заверила Ри горящего в сильном жару мальчика, прижимая его к груди.

– Не сердитесь на меня, капитан. Пожалуйста, не сердитесь. Она такая хорошенькая. Я только хотел сделать ей приятное. Леди Ри плакала. Была такая несчастная. Хотела поехать домой, капитан. И уехала, покинув меня, капитан. И вы тоже меня покинете, как и все остальные, – шептал он в полубреду, и его худые плечи сильно вздрагивали.

– Не волнуйся, Конни, – успокоила его Ри, приложив холодный компресс к его горячему лбу. – Я здесь, с тобой, Конни. И не покину тебя, обещаю, что не покину.

– Ведь слово Домиников нерушимо, верно, Ри? – сказал бесшумно вошедший в каюту Данте.

– А что сделают с человеком, который пырнул Конни? – спросила Ри, устало поднимаясь со своего места рядом с койкой. Вот уже три дня она сидела тут, ни на миг не отлучаясь. Вставая, она сделала вид, что не замечает протянутой ей руки.

– Я думаю, что местные власти упрячут его за решетку. И с пребольшим удовольствием. Он уже устраивал потасовки на Антигуа, его хорошо знают. Не простят ему и того, что он покушался на жизнь королевского офицера. К такого рода преступлениям власти беспощадны. Если Конни умрет, того матроса непременно повесят, – хрипло сказал Данте. Услышав, как охнула Ри, он вздрогнул, поняв, что слова его, помимо воли, прозвучали жестоко.

– Не говорите так. Конни не умрет! А если умрет, то только по моей вине! – воскликнула Ри, поникнув от горя и сознания собственной вины.

Она почувствовала, как, пытаясь утешить, ее обнимают сильные руки, услышала, как Данте шепчет ей в ухо ласковые слова. Она пыталась отодвинуться, ибо не хотела ни жалости, ни утешений. Пока бедного Конни сжигает лихорадочный жар, только справедливо, чтобы и она страдала.

– Не отодвигайтесь, Ри, – с мольбой в голосе произнес Данте, – тут нет вашей вины.

– Нет, я виновата. Я вовлекла мальчика в дела, касающиеся только меня. Воспользовалась его обожанием, чтобы настроить против вас. Я попросила его не говорить вам о моем бегстве. Знала, что это нехорошо, по мне так отчаянно хотелось бежать. Ведь я так истосковалась по дому! Стояла на палубе и, вдыхая аромат жасмина, вспоминала о Камарее. У меня уже не было сил больше терпеть. К тому же я боялась встретиться с вами после той ночи... – Ри вздрогнула, слезы помешали ей договорить.

– Я знаю и не виню вас, Ри, – сказал капитан, мрачно поджав губы. Он подумал, что она плачет потому, что вспомнила об отвращении, которое к нему испытывала. Данте смотрел сверху вниз на ее золотистую голову, остро ощущая, какая она легкая и хрупкая в его руках, и у него было одно желание – держать и не отпускать ее.

– Экипаж винит меня во всем случившемся. Я вижу это по их глазам, – хрипло сказала Ри.

– Нет, нет, ничего подобного. Просто они беспокоятся о мальчике, дорогая. Вас они, конечно, не винят, – сказал Данте, и это была сущая правда. Весь экипаж гордился смелым поступком юнги, не побоявшегося вступить в схватку при таких неблагоприятных обстоятельствах. Если они кого и винили.то в первую голову Берти Мак-Кея и его людей, а может быть, и своего капитана. – Я не допущу, чтобы вы одна терзались чувством вины, дорогая. Можете с полным основанием упрекать меня, – резко сказал Данте, пытаясь пробудить ее от апатии. – Я сурово поговорил с мальчиком, хотя хорошо понимал, как болезненно он это воспримет. И отпустил его на берег, чтобы он искал вас. Помня мои слова, что вам угрожает опасность, он действовал так, чтобы снискать мое одобрение. Я виноват не меньше вас, Ри, – сказал Данте, с беспокойством задерживая взгляд на мечущемся во сне юнге.

– Я сильно переживаю еще и потому, что ничем не могу помочь Конни, – сказала Ри, поднимая глаза на капитана, угнетаемая сознанием своей беспомощности. – Я знаю, Хаустоп Кёрби делает для него все, что может, – добавила она и запнулась, опасаясь, как бы в ее словах не прозвучало сомнение в лекарских способностях маленького стюарда, который не жалел сил, чтобы избавить мальчика от жара, вылечить его. – Но может быть, – продолжала она, – все-таки стоит пригласить доктора из Сент-Джонса?

– Боюсь, это невозможно, – коротко ответил Данте, и Ри почувствовала обиду в его голосе.

– Извините, я не сомневаюсь, что Кёрби очень хороший лекарь, по мне страшно за мальчика, – попыталась оправдаться Ри.

– Мы не можем пригласить врача из Антигуа, потому что... – Данте недоговорил, повернувшись к широким кормовым окнам, – потому что мы отплыли из Сент-Джонса. Мы в открытом море, дорогая, – добавил он ласково, осознав, что она не заметила, как «Морской дракон» поднял якоря.

Ри высвободилась из рук Данте и стала смотреть на безбрежное пустынное море, хорошо видимое через кормовые окна. На несколько мгновений у нее пресеклось дыхание при мысли, что отныне у нее нет никакой надежды покинуть «Морской дракон» и его капитана. Она ощутила, как плавно покачивается судно, услышала тихое поскрипывание обшивки мачт. С попутными ветрами «Морской дракон» направлялся к своей заветной цели.

Глава 9

«Морской дракон» вошел во Флоридский пролив. Гольфстрим и преобладающие здесь ветры помогли кораблю пройти через опасный пролив, где легко можно было сесть на песчаные отмели, невидимые с палубы или с марса, или, еще того хуже, при неблагоприятных, быстро меняющихся ветрах напороться на острозубые подводные рифы по обеим сторонам пролива.

Но судьба благоприятствовала гордому экипажу «Морского дракона», который благополучно миновал многочисленные островки, поросшие пальмами и соснами, и песчаные отмели у южной оконечности Флориды. Они проплывали мимо нетронутых белых песчаных побережий, где морс было прозрачно-голубым на солнце и бледно-зеленым в тени прибрежных пальм. Проплывали они и мимо низменных болотистых берегов, поросших причудливой формы манговыми деревьями, чьи скрученные корпи поднимались из мутной болотной воды. В ярко-зеленых кронах за право вить гнезда воинственно сражались птицы. Море в здешних заливах и бухтах было желто-коричневое.

Экипаж «Морского дракона», естественно, недоумевал, чего ради их капитан забрался в такую глушь, к диким берегам Флориды. Недоумение переросло в сомнение – а в здравом ли он уме? – когда Данте приказал бросить якорь в сонной бухточке, единственными видимыми обитателями которой были розовато-оранжевые фламинго. Большие птицы плыли, вытянув шеи, на юго-восток, к широкому входу в бухту.

За исключением Хаустона Кёрби, малого, как известно, слегка чокнутого, и Аластера Марлоу, который держался чрезмерно спокойно, что давало повод усомниться в его нормальности, все остальные полагали, что их капитан просто рехнулся, когда он вытащил карту, где было отмечено местонахождение затонувшего корабля с сокровищами. Они даже опасались, как бы он не начал буянить и не пришлось бы его связать. Ведь никто не сомневался, что эта карта – вещь совершенно бесполезная. Да и место было совсем не то, ведь затонувший галеон находился в одной из бухт Багамских островов, именно эта бухта была отмечена на карте, с которой они все в свое время познакомились. Слушая безумные слова капитана, матросы перешептывались, толкали друг друга локтями. В стороне оставался, как ни странно, один только Лонгакр, который слушал капитана, все шире ухмыляясь. Похоже было, что в происходящем ист для него ничего неожиданного.

Но вскоре все члены экипажа поняли замысел капитана и, хотя и были слегка раздосадованы тем, что он утаил от них столь важную тайну, пришли в сильное возбуждение. Их прежние мечты возродились, они снова обрели цель, вновь исполнились надежды сменить постоянную жизнь на корабле на что-нибудь лучшее.

Ри Клэр Доминик, щуря глаза, смотрела на ослепительно сверкающие, зыблющисся воды залива. К юго-востоку лежало открытое море, на горизонте собирались голубовато-серые тучи, с каждой минутой они все более темнели, что, несомненно, предвещало шквал. Впрочем, это не имело особого значения, ибо судно было надежно укрыто от любой бури. Однако поиски сокровища необходимо было отложить, и Ри сомневалась, что горящие нетерпением матросы смогут выдержать еще один день ожидания.

Заложив руки за голову, Ри лежала на теплом песке, раздумывая обо всем, что случилось с того момента, когда она впервые ступила на борт «Морского дракона» в тот роковой день в Чарлз-Тауне. Теперь она поняла, во всяком случае лучше могла понять, почему Данте обошелся тогда с ней так грубо. Он защищал свое будущее, будущее матросов «Морского дракона», которые верой и правдой служили ему много лет. Теперь она могла более тщательно взвесить все обстоятельства, включая и те, о которых не преминул сообщить ей словоохотливый Хаустон Кёрби, а именно о некой женщине, которая глубоко уязвила Дайте. И соответственно понять, почему Данте действовал именно так, а не иначе. Ей просто не повезло, она оказалась на его пути в неудачное время, в неудачном месте. Неудачным было и то, как она появилась.

Размышляя обо всем этом, добрая по природе Ри смогла многое простить капитану. В конце концов, он дал ей возможность при желании обрести свободу. В Сент-Джонсе она сама решила, что возвратится на «Морского дракона». Никто ее не принуждал, и ей некого винить, кроме самой себя, в том, что с ней может случиться.

Лениво созерцая все еще лазурные небеса над ее головой, она знала, что, если бы ей пришлось пройти через это снова, она все равно лежала бы здесь, на теплом песке, под жарким тропическим солнцем, слушая ласковую колыбельную, которую напевают ей пальмы.

Сонно потянувшись, она задела рукой что-то твердое и открыла отяжелевшие веки, чтобы рассмотреть свою находку. Это была коническая раковина, с гладкой розовой поверхностью внутри. Рядом лежала другая, ярко-оранжевого цвета, шершавая внутри. Было и еще много раковин, полосатых и пятнистых, огромных и крошечных. Все они, яркие, красивые, были дороги ее сердцу... Ри перекатилась на бок и стала осматривать берег. Дороги так же, подумала она, как тс сокровища, которые ищет экипаж «Морского дракона», ибо это дар того, к кому она очень привязана.

Ри помахала рукой, и вдоль плавного изгиба бухты, бережно держа в руках еще одну раковину, к ней направился Конни Бренди.

– Вот еще одна, леди Ри! Если приложить ее к уху, услышишь шум океана, – крикнул он. Его загорелые щеки покраснели, темные глаза ярко горели от возбуждения. Присев, он предложил: – Послушайте, леди Ри.

Склонив голову набок, Ри поднесла раковину к уху и с удивлением услышала шум, и впрямь напоминающий отдаленный рев океана.

– Интересно, они еще ничего не нашли? – спросил Конни, глядя на противоположную сторону залива, где с вонзающимися в небо мачтами стоял на якоре «Морской дракон». О его борт тихо плескалась вода. На палубе не было видно ни души, корабль производил впечатление покинутого. – Вы думаете, они найдут сокровища? – с сомнением в голосе протянул Конни, не отрывая глаз от того места, где среди коралловых рифов и рыб, которые удивленно пучили глаза, ныряли лучшие их пловцы.

Наибольшим усердием отличались капитан и Аластер. Они искали останки затонувшего испанского галеона. Те, кто предпочел остаться на суше, прочесывали дальний берег залива, надеясь найти дублоны, остатки рангоутов, носовой статуи или каких-нибудь обломков, которые могло выбросить на берег и которые помогли бы определить местонахождение потонувшего судна.

Загрохотал гром, на фоне темнеющих туч зазмсились молнии. Вода в заливе забурлила, заходила ходуном, вот-вот можно было ждать сильнейшего ливня.

– Пошли, Конни, – с сожалением сказала Ри, вставая и счищая песок с блузки и юбки. – Я вижу, к нам плывет на лодке Лоигакр. Я не хотела бы, чтобы ты простыл, – сказала она обеспокоенно. Хотя мальчик почти полностью поправился, Ри часто замечала какие-то тени, мелькающие в его глазах; видимо, боль от ножевой раны все еще давала о себе знать.

Она помогла ему собрать найденные раковины. Потом они стоя терпеливо ожидали, пока Лонгакр подплывет поближе. Выпрыгнув из гички, он втащил ее на берег.

– На сегодня, кажется, все, – сказал он, поглядев на угрюмые небеса.

– Не везет? – спросила Ри, жалея в душе старого пирата, который так любил рассказывать невероятные истории о пиратах, разбойниках, но сам никогда еще не находил никаких сокровищ.

– Я пока не теряю надежды. Отчаиваться рано, верно, Конни? – ухмыльнулся он, помогая Ри сесть в лодку. Усадив ее на нос, он столкнул гичку в воду, и Конни прыгнул в нее. – Никто из нас не теряет надежды.

Орудуя веслами, он легко достиг «Морского дракона», на палубе которого уже собрались люди, прекратившие поиски. Однако все продолжали говорить исключительно о погребенных в море сокровищах.

Их азартное волнение передалось даже Ри, которая переодевалась к ужину. В прежней жизни, полагая, что окружавшая ее роскошь, богатство принадлежат ей по законному праву, она никогда не задумывалась над этим. Но с тех пор как для нее начались трудные времена, Ри осознала, какие тяготы приходится преодолевать другим, менее удачливым людям только для того, чтобы выжить. И поняла, как много означает для них возможность разбогатеть.

Она вспоминала свой богатейший камарейский гардероб. У нее было множество платьев разного цвета, разного стиля, из разных материалов, и все они были сшиты специально для нее одной из лучших лондонских портних-француженок. Кое-кому, вероятно, показалось бы странным, что она так дорожит своей нынешней одеждой. Но когда твой выбор сужен до двух вариантов и каждый из них имеет особое для тебя значение, ты невольно начинаешь очень дорожить ими. Она полюбила кожаную юбку и блузку, подаренные ей экипажем. И конечно, ей очень нравилось платье, которое она надела к ужину. Оно было не менее модным, чем любое, сшитое в Лондоне. Подарил его капитан «Морского дракона». Должно быть, заплатил местной швее целое состояние. Платье, вероятно, принадлежало к приданому какой-то молодой женщины или было сделано по особому заказу. Ри никогда не видела такого чудесного, легкого, как пух, белого муслина и такой замечательной работы. Узкие и короткие, по локоть, рукава были отделаны тремя воланами, вся в кружевных оборках была и юбка.

Ри смотрела на свое отражение в зеркале, любуясь, как хорошо гармонирует ее золотистая кожа со светлым лифом. Волосы были зачесаны в корону, эта прическа выглядела куда более строго, чем те легкомысленные косички, которые она носила до тех пор и которые тем не менее правились мужчинам.

В первый раз надев платье к ужину, она произвела такой же фурор, как и в тот вечер, когда появилась в кожаной юбке. Платье было подарком Данте Лейтона, и, войдя, она робко взглянула на него, ожидая, какова будет его реакция. И он не разочаровал ее. Как истинный джентльмен, поднес ее руку к губам и сказал несколько комплиментов, приятных любой женщине. А его светло-серые глаза, смотревшие в самую глубь ее глаз, были так красноречивы, что на щеках у нее вспыхнул яркий румянец. Воспоминания о той ночи, которую они провели вместе, все еще обладали достаточной силой, чтобы приводить ее в трепет, и она подозревала, что он знает об этом.

Ри плохо себе представляла, зачем он подарил ей платье; когда она выразила ему свою благодарность, он пожал плечами со слегка смущенным видом. Но Ри была уверена: он доволен тем, что она носит его платье.

Ри оправила широкий квадратный вырез, отороченный кружевами, почти, однако, не скрывавшими округлых линий ее грудей. Более того, кружева, казалось, были пришиты именно для того, чтобы привлекать восхищенные взгляды. От ее шеи, запястий и полуобнаженной груди струился легкий лавандовый аромат. Когда Ри вошла в капитанскую каюту, корабль сильно накренился и девушка оперлась о руку поддержавшего ее Аластера Марлоу.

– Шквальный ветер, – с косой усмешкой проронил он, закатывая свои карие глаза, словно вопрошая, за что ему выпала такая честь.

– Хоть какая-то польза от бури, – поспешил насмешливо заметить Сеймус Фицсиммонс, посматривая темными глазами на грудь Ри.

– Леди Ри, надеюсь, надвигающаяся буря не доставит вам особых неприятностей, – сказал Барнаби Кларкс, как всегда вежливо осведомляясь о ее здоровье и самочувствии. Однако и он тоже искоса поглядывал на ее обнаженные плечи, и Ри решила, что предпочитает открытое восхищение Сеймуса Фицсиммонса.

Капитан «Морского дракона» стоял перед кормовыми окнами, их омывали струи дождя. От его светло-коричневого сюртука словно бы исходило тепло. Бронзовое лицо капитана было задумчиво, а в серых глазах сверкали отблески внутреннего огня или, возможно, каких-то противоречивых мыслей. Каштановые кудри были безжалостно зачесаны назад и перевязаны ленточкой. Капитан явно не утруждал себя своей прической.

– А, прелестная миледи, – пробормотал Данте. В его голосе чувствовалось легкое раздражение, привлекшее к себе внимание присутствующих – они давно уже не слышали таких саркастических ноток.

Торопливо вошел Хаустон Кёрби. Его поднос был заставлен оловянной посудой – в такую погоду он не хотел рисковать своим тончайшим фарфором. Тут же были Ямайка и Конни, с новой энергией возвратившийся к исполнению своих обязанностей юнги. В этой работе ему всегда помогала теперь дружеская рука. В результате у него оставалось больше времени предаваться мечтам, свойственным его возрасту.

Каюту наполнил аппетитный запах пойманного в этот день в заливе омара. Заняв свои места за столом, все приготовились отведать блюдо, которое, хотя и было подано здесь, в пустынной бухте, вполне могло составить гордость королевского стола.

Раскачивающийся на потолке фонарь отбрасывал странные тени на лица собравшихся. Тем временем шторм бушевал вовсю. Он обрушивает на корабль всю свою ярость, подумала Ри, схватив бокал с вином. Якорный канат был натянут до предела. Оглушительно завывал ветер в снастях, и не менее оглушительно хлестал ливень по палубе.

– Хорошо, что мы в гавани и нам ничто не угрожает, – заметил Аластер, попивая свой бренди. Он смотрел на опустевшее блюдо со всевозрастающим чувством удовлетворения. – Господи, да у пас настоящее пиршество! – воскликнул он, провозглашая тост за здоровье довольного Хаустона Керби. – А уж кокосовый пирог был просто объедение.

– Да, поели мы вкусно, – поддержал его Сеймус Фицсиммонс. – Я думаю, мы непременно найдем сокровища: с такой едой нам положено жить по-королевски.

– Надеюсь, вы правы, мистер Фицсиммонс, – мечтательно произнес Барнаби Кларкс. – Я уже подобрал себе подходящее поместье. Приятно думать, что я еще не слишком стар, чтобы сидеть в собственном саду.

– Приятно, что и говорить, – вставил Сеймус Фицсиммонс, подмигивая задумчиво улыбавшейся Ри. – А вот я хотел бы найти себе возлюбленную с золотыми волосами и красивыми глазами, как цветы. Но мне нужно приличное состояние, чтобы она могла вести достойный образ жизни, если же дела будут идти так, как сейчас, я превращусь в седого морщинистого старика, пока наконец смогу попросить ее руки.

Капитан «Морского дракона» резко встал из-за стола.

– Джентльмены, время уже позднее. И если мы в самом деле хотим найти сокровища, а не только болтать о них, нам надо отдохнуть. Завтра, если утихнет шторм, предстоит тяжелая работа, и мы должны хорошо выспаться, – сурово заявил он и взглянул своими светло-серыми глазами на Ри. – Миледи, я провожу вас в вашу каюту во избежание других, кроме шторма, неприятностей.

Поднявшись из-за стола, Ри приняла его руку и смущенно улыбнулась всем присутствующим. Они тоже поднялись и стояли, обмениваясь любопытными взглядами.

У двери ее каюты Данте остановился. Его глаза были омрачены какими-то тайными, лишь ему одному известными мыслями. Он зачарованно смотрел, как соблазнительно вздымается прикрытая кружевами грудь девушки.

– Капитан, – сказала Ри, торопясь нарушить напряженное молчание, которое воцарялось между ними всякий раз, когда они оставались наедине, – я много размышляла сегодня, слыша, как все только и говорят что о сокровищах. Даже мистер Кларкс и Сеймус не скрывают своих надежд... – Ри запнулась, не зная, как лучше выразить свою мысль. – Я хотела бы спросить, что будет, если вы не найдете никаких сокровищ?

– Всем нам известно, что такая возможность существует, – не раздумывая ответил Данте. Казалось, это не очень-то его и заботит.

– Но ведь каждый член экипажа может и так получить приличную сумму денег, хотя и не такую большую, как выручка от его доли сокровищ, если бы они нашлись, – торопилась Ри выразить свои мысли. – Наверняка объявлена награда за мое благополучное возвращение. Я обязана своим спасением вам и экипажу «Морского дракона» и позабочусь, чтобы мой отец щедро вознаградил всех вас. – В глазах Данте Лейтона вспыхнул гнев, но Ри не могла понять, чем его обидела, ведь она только пыталась помочь им всем. – И конечно, ваша доля, капитан, была бы значительной. Эта доля...

Больше она ничего не успела сказать, потому что Данте схватил ее за плечи, прижал к себе и посмотрел сверху вниз в ее изумленные, даже испуганные глаза.

– Не предлагайте мне денег, Ри. Я возвращу вас вашему отцу, но сделаю это не за плату. Не такой уж я отчаянный человек, как вы, кажется, предполагаете, – тихо сказал он, положив руку на ее шею, где сразу же забилась жилка. – Я напугал вас, дорогая? Пусть это послужит вам уроком, который надолго запомнится. Возможно, я теперь верю, что вы в самом деле леди Ри Клэр Доминик, дочь герцога Камарейского, но я-то ведь по-прежнему капитан «Морского дракона», и мы сейчас далеко от берегов Англии, дорогая. И я все тот же, не изменился, – предупредил он, прежде чем прижать рот к ее губам. Как же это было приятно, как часто он мечтал коснуться этих нежных губ!

Чувствуя, что она вся трепещет в его руках, он крепко притиснул к себе ее теплое тело. Его губы прильнули к ее благоуханной мягкой груди, затем вновь вернулись к ее приоткрытым, словно ждущим поцелуя губам. Данте с глубоким облегчением понял, что она не отталкивает его, более того, хочет его. Понял, что странная искра, вспыхнувшая в них обоих, еще может воспламенить страсть, которая, если разгорится, не только целиком поглотит их, но и навсегда переменит их жизни. Сознание этого вдруг остудило его пыл. С неожиданностью, ошеломившей Ри, он втолкнул ее в каюту и закрыл дверь, оставшись снаружи.

Какой-то миг Ри стояла молча, не в состоянии опомниться от происшедшего, все еще чувствуя тепло его губ на своей коже. Затем опустилась на койку, и ее фиалковые глаза увлажнились слезами.

Данте, прерывисто дыша, оперся рукой о закрытую дверь. Если бы Ри могла себе представить, каких усилий стоило ему отпустить ее, она, несомненно, была бы утешена. Данте ударил кулаком по двери, но этот удар потонул в реве шторма, заглушавшем все другие звуки. Капитан оглядел такие знакомые очертания «Морского дракона», любимого своего корабля, и с чувством щемящей боли, какой никогда ранее не испытывал, даже покидая Мердрако, осознал, что так продолжаться не может. Его преследовали слова Аластера Марлоу. Да он и сам знал, что Ри Клэр Доминик заслуживает лучшей участи, чем быть любовницей морского капитана. Во что бы то ни стало надо найти сокровища. Его желание отомстить бледнело перед желанием обладать Ри. Но ведь на дочери герцога Камарейского не мог жениться бывший капитан капера, контрабандист. Чтобы Ри могла жить так, как она того заслуживает и как привыкла, необходимо иметь большое состояние.

Да, он может овладеть ею прямо сейчас, добиться, чтобы она полюбила его, но это будет нечестно с его стороны. Теперь, когда он сам ее полюбил, он этого не сделает. Лучше лишиться ее, чем подвергнуть жестоким испытаниям и опасностям, уготованным судьбой ему самому – человеку, который, в сущности, не более чем заурядный искатель приключений. Не станет он и ползать на коленях, выпрашивая помощь у ее отца. Никто никогда не сможет сказать, что он женился на Ри Клэр Доминик ради ее денег.

Стоя в тускло освещенном коридоре, Данте испытывал горькое чувство досады, гнева, даже безысходности, глядя на закрытую дверь, ибо за этой дверью находилась женщина, которая должна бы принадлежать ему, но она была вне его досягаемости. Уже много лет Данте не пребывал в таком сильном унынии, как в этот миг. Он поспешил выйти на палубу, предпочитая принять на себя всю ярость шторма, чем оставаться наедине со своими безнадежно печальными мыслями.

Яркое сияние рассвета вдохнуло бодрость в членов экипажа «Морского дракона», и они снова принялись за поиски сокровищ. Ри и Конни готовились отправиться на облюбованное ими местечко, разительно изменившееся с вечера. Ураган вырвал с корнями многие деревья, нагромоздил песчаные ярды, за которыми разлились обширные лужи морской воды. Девушка и юнга беседовали с Хаустоном Кёрби в ожидании, когда возвратится Лонгакр, который повез на берег последнюю партию матросов, как вдруг безмятежную тишину бухточки прорезал такой оглушительный крик, какого Ри никогда в жизни не слыхивала. Она только увидела, как в ясные утренние небеса взмыли перепуганные птицы.

– Черт, что за дикий вопль! – воскликнул Хаустон Кёрби, вглядываясь в берег прищуренными глазами.

– Они что-то нашли, мистер Кёрби, – вскричал Конни, подпрыгивая. Его взгляд был поострее взгляда пожилого стюарда, и он увидел, что на узком песчаном берегу машут руками и пляшут фигуры. – Они нашли сокровища! Нашли сокровища! – пронзительно завопил Конни, напугав своим воплем Ямайку, который рванулся прочь из рук Ри.

– Плыви, плыви сюда, старый пират! – громко крикнул Хаустон Кёрби, видя, что Лонгакр перестал грести и, видимо, подумывает, не вернуться ли ему обратно на берег, так и не забрав пассажиров. – Плыви сюда. Даже если они нашли сокровище, оно никуда не денется, пока ты будешь перевозить нас, – укоризненно кричал стюард со шканцев. – Греби же, греби! – понукал он запыхавшегося Лонгакра, который, сгорая от нетерпения, орудовал веслами с небывалой энергией. Расстояние между гичкой и кораблем казалось ему просто бесконечным.

Ри смотрела на берег. Она различала фигуры людей, бежавших к северной оконечности берега, скрытой за высоким мысом с тянущейся вдоль него узкой полоской песка.

– Что вы там стоите, глазеете разинув рот? Спускайтесь же! – заторопил их бывший пират, когда гичка стукнулась об обшивку «Морского дракона».

Все трое залезли в лодку, опасно ее раскачав. Плывя к берегу, они напрягали горящие от нетерпения глаза. Их уже ожидал Аластер, который вошел в мелководье, чтобы помочь Лонгакру и Кёрби вытащить гичку на берег.

– Вы нашли сокровища, мистер Марлоу? Да? – выпалил Конни, не успев ступить на берег. И, не дождавшись ответа, ринулся бежать, обдавая песком торопливо следующих за ним Лонгакра и Хаустопа Кёрби. Коротконоги!! стюард изо всех сил старался не отставать от своих спутников.

Заглянув в сияющие глаза Аластера, Ри даже не стала ничего спрашивать. С такими же сияющими, как у него, глазами она поднялась на цыпочки, обвила его руками и поцеловала в щеку.

– О, Аластер, я так рада за вас! – воскликнула она, в общем ликовании забывая о том, как была несчастлива прошлой ночью. Однако неожиданно послышался дразнящий голос, напомнивший ей об этом.

– А как насчет меня, леди Ри? – спросил Данте, который, подойдя незамеченным, увидел, как Ри целует его суперкарго. – Разве я не заслуживаю поздравления? – В его голосе не было ни гнева, ни сарказма, в светло-серых глазах все еще светилась радость, вызванная поистине невероятной находкой экипажа «Морского дракона».

Аластер усмехнулся и отодвинулся от Ри, которая задержала руку на его рукаве. Не теряя ни минуты, он быстрым шагом направился вдоль берега, горя нетерпеливым желанием еще раз взглянуть на сверкающее великолепие найденных ими сокровищ.

– Поздравляю вас, капитан, – нерешительно ответила Ри, не зная, как ей отнестись к новому Данте Лейтону, ибо выражение его глаз не имело ничего общего с тем мрачным, что она видела накануне.

– Данте. Так меня зовут, Ри, – сказал он, подходя на шаг ближе. На нем были только бриджи, загорелая грудь открыта солнечному теплу, жилистые руки блестят от пота.

– Поздравляю, Данте, – покорно повторила Ри; встретив его взгляд, она почувствовала, как по ее телу разливается непреодолимая слабость. И еще ощутила в себе нечто куда более опасное, а именно – растущее чувство любви к дьявольски привлекательному капитану «Морского дракона». Это новое чувство значительно отличалось от того плотского влечения, которое он до сих пор будил в ней, но влекло ее к нему куда сильнее.

Он стоял вплотную к ней, она даже различала отдельные вьющиеся волоски на его груди. Она вопросительно посмотрела на него, и ее сердце болезненно заколотилось, когда она увидела в его глазах теплую нежность.

– А я не могу надеяться на поцелуй? Уж если поцелуй получил суперкарго, то капитан тем более заслуживает такой сладостной награды, так я по крайней мере думаю, – сказал он почти просительно.

Ри вновь поднялась на цыпочки, упершись ладонями в нагую мускулистую грудь, и нежно коснулась губами твердой щеки. Но прежде чем она успела опуститься, его руки обвили ее талию и приподняли ее. Он повернул голову, и их губы слились в ласковом поцелуе. Они как бы изучали друг друга, и ни один ничего не требовал от другого, им было достаточно того, что их губы соприкасаются с такой нежностью.

Данте смотрел на нес с чуть приметной дразнящей усмешкой. Это обоюдное нежное чувство было так приятно ей, так много, казалось, сулило им в будущем.

– Пошли, – сказал он. – Я хочу показать вам, что нашел экипаж «Морского дракона».

Зрелище было невероятное: перед их взором словно бы воскрес вдруг другой мир, мир отдаленного прошлого; недалеко от берега поднималась из воды полусгнившая грот-мачта одного из тех горделивых испанских галеонов, которые некогда использовались для перевозки золота.

На мачте не уцелело ни парусов, ни снастей, она возвышалась под некоторым углом к полусохранившейся палубе. Через зияющую пробоину в правом борту корабля Ри увидела насквозь проржавевшие, почти истлевшие кованые сундуки.

– Нашему испанцу, марсовому матросу, даже не пришлось мочить бриджи, чтобы завладеть своей добычей, – заметил Данте, с грустью оглядывая разбитый корабль. Да и кому из моряков приятно видеть остатки кораблекрушения? – По-видимому, судно, плывшее в сопровождении конвоя, ураганом разбило о скалы.

– А почему вы не нашли галеон раньше? – спросила Ри.

– А мы бы никогда его и не нашли, если бы не вчерашний шторм. – И он показал на только что образовавшиеся песчаные отмели и на большие гряды песка на берегу. – Прошло много лет с тех пор, как «испанец» утонул, за это время наверняка было много ураганов и сильных штормов, вроде вчерашнего, они изменили облик бухты. Корабль погребли зыбучие пески. Мы должны благодарить судьбу за то, что оказались здесь сразу же после шторма. Теперь, если мы успеем вытащить сундуки до следующего шторма, который погребет судно под двадцатифутовым слоем песка, мы можем считать себя счастливчиками, – со смехом сказал Данте, с вызовом подняв глаза к голубым небесам. – А теперь позвольте мне показать вам найденные сокровища, – пригласил он Ри и подвел ее к вытащенному на берег сундуку. Подгнивший сундук был разрублен острым топором, и из него вывалились золотые и серебряные монеты, лежавшие теперь большой грудой на берегу.

– Нам выпала большая удача, миледи, – со смешком вымолвил Ссймус Фицсиммонс. Потирая руки, он глядел на сундук с монетами, который должен был переменить все его будущее. – И я думаю, что удачу нам принесли фиалковые ваши глаза. Мы уже нашли несколько золотых брусков.

– Есть еще сундуки, наполненные новехонькими золотыми монетами, – сказал Данте, прищуренными глазами наблюдая за своими людьми, которые обследовали останки галеона. – Как только возбуждение чуточку уляжется, .падо будет организовать работу более продуманно, – добавил он, обращаясь на этот раз к Аластеру, подошедшему к нему с целой охапкой разных находок.

– Все это мы нашли на корме, в каюте какого-то богатого пассажира или капитана, – сказал Аластер, протягивая Данте пистолет с разъеденным ржавчиной дулом. – А вот серебряная посуда и золотой крест. Даже не верится, что все это принадлежало когда-то испанскому капитану или какому-нибудь гранду. – Аластер покачал головой, на него явно угнетающе действовали найденные обломки судна и связанные с этим мысли о прошлом.

Подбежал Конни с двумя пригоршнями золотых монет.

– Леди Ри! Мы все теперь богатые! Нашли сокровища! – прокричал он, взволнованный столь счастливой находкой, и умчался обратно, чтобы продолжать поиски.

Некоторое время Ри стояла, наблюдая за работой матросов, которую Данте наконец удалось упорядочить. Все сундуки, извлеченные из трюма, были выстроены на берегу в аккуратные ряды, тем временем Аластер составил опись всего выброшенного на песок. Дележ добычи на справедливые доли должен был состояться позднее.

Настал и прошел полдень; судя по удлиняющимся теням, близился вечер. Ри сначала помогала Хаустону Кёрби в приготовлении ужина, затем принялась помогать Аластеру в составлении описи, споласкивая хрустальные кубки и кувшины, каким-то чудом уцелевшие во время кораблекрушения. Однако большая часть дня прошла в разговорах с членами экипажа, которые приносили ей для осмотра свои находки и рассказывали, что собираются делать с неожиданно обрушившимся на них богатством.

Ри почти не видела Данте, который весь день наблюдал за работой своих людей и в то же время трудился наравне со всеми. Когда Хаустон Кёрби вернулся на корабль, чтобы упаковать большую корзину с едой, Ри поплыла вместе с ним. Экипаж намеревался устроить пиршество на берегу. Предполагалось, что будут готовить еду на кострах, беседовать, петь и танцевать, всю ночь напролет празднуя свой успех.

– Кёрби! – вдруг воскликнула Ри. Отбрасывая со щеки упавший локон, она заметила, какие у нее грязные руки.

– Да, миледи? – отозвался стюард, направляя гичку к маячившему невдалеке «Морскому дракону».

– Я такая грязная, даже неприятно притрагиваться к себе. Если сегодня вечером у нас будет настоящий праздник, я хочу как следует вымыться. Вы не могли бы дать мне мыло и отвезти на лодке на другую сторону бухты, чтобы я могла спокойно искупаться в одиночестве? – попросила Ри.

– Хорошо, миледи, с удовольствием это сделаю. Хотелось бы мне, чтобы некоторые другие относились к вам так же, как я, – с усмешкой произнес он. – Подождите здесь, пока я принесу вес, что вам нужно, и вы сможете заняться собой. Вы ведь сегодня работали наравне со всеми матросами.

Ри и в самом деле трудилась без передышки, всегда готовая помочь любому, кто в этом нуждался.

Собрав все необходимое, чтобы она могла помыться, Кёрби отвез ее на другой берег. Причалив гичку, он сказал:

– Я вернусь, за вами через час, когда закончу приготовления к пиру, хорошо?

– Просто отлично, – ответила Ри. Отвернувшись, она услышала за спиной.тихий плеск весел: Ке'рби поплыл обратно к «Морскому дракону».

Ри облегченно перевела дух, радуясь, что сможет побыть одна. Солнце висело еще достаточно высоко над горизонтом, когда она пошла по горячему песку, ища удобное место, чтобы устроиться. Низкий кустарник и пальмы надежно укрывали ее от нескромных глаз, которые могли бы увидеть ее с противоположного берега. Здесь она нашла неглубокую лагуну с песчаным дном, хорошо видимым под тихой прозрачной водой.

Девушка сняла с себя одежду и аккуратно сложила ее на песке. Затем, крепко сжимая в руках мыло, вошла в теплую воду. Вскоре, неторопливо шевеля голыми ногами, она уже безмятежно плавала под голубыми небесами.

Закрыв глаза, она расслабилась, не думая ни о чем, даже о времени, позволяя тихо плещущей воде смывать с себя все заботы и тревоги. Почувствовав вдруг, что вода похолодела, она, вздрогнув, открыла глаза и увидела, что чуть потемневшее небо горит золотым огнем, а солнце уже близится к закату. Хорошенько намылившись, Ри смыла с себя все следы грязи. Погрузилась с головой в воду, затем начала промывать свои длинные волосы; дело это было не очень легкое, даже нудное. Надо поторапливаться, подумала она, как бы маленький стюард не встревожился из-за ее долгого отсутствия и не отправился бы ее искать.

Данте Лейтон пошел по единственным следам, которые виднелись на песке. На его лице было озабоченное выражение; он прождал девушку в гичке больше четверти часа и, не услышав никакого отклика на свой зов, решил пойти ее поискать.

Наконец он нашел одежду, аккуратно сложенную на берегу лагуны. Он задержал руку на корсете и сорочке, затем перенес всю одежду подальше от берега лагуны, ибо уже начался прилив.

Прищурившись, он разыскал ее глазами среди ослепительно сверкающей воды.

Вдруг Данте услышал всплеск, блеснуло светлое золото, и он, не размышляя, спрятался за пальмами, росшими на берегу лагуны. Ему не пришлось долго ждать, Ри скоро вышла из моря, словно родившись в нем. Стройное небольшое тело ее сверкало, она казалась каким-то неземным существом, созданным из золота и слоновой кости, и в то же время на фоне пламенеющего алого заката как будто была неотъемлемой частью этого дикого первобытного пейзажа.

Как она хороша, подумал Данте, устремив взгляд на ее маленькие, хорошо развитые груди. Прямые соски в розовом ореоле походили на сердечки цветов, талия была так тонка, что он легко мог обхватить ее пальцами. Бедра были.узкие, живот – плоский, подтянутый, ноги поражали своей стройностью. Его глаза задержались на темпом треугольнике между бедрами.

Золотистые пряди, спадавшие за плечами до самых бедер, укрывали ее сзади наподобие янтарного плаща. Он боялся вспугнуть ее и старался дышать как можно тише, чтобы не привлечь к себе ее внимание; ведь при малейшем шорохе она сразу же прикроется, а ему так правилось любоваться ее нагим телом. Однако чутье подсказало ей, что она не одна, – девушка замерла, настороженно оглядываясь по сторонам. Когда он выступил из своего тенистого укрытия, ее глаза расширились от изумления. Он ожидал, что девушка будет разгневана и смущена, но она продолжала спокойно стоять на песке, а у ее босых ног плескалась вода.

Он был ошеломлен, что она не только не спешит прикрыть свою наготу, но смотрит на него смело, лишь слегка покраснев, без всякого смущения или робости в фиалковых глазах. В ее взгляде как бы отражалась та же неудовлетворенная страсть, что пылала в его взгляде.

Когда он направился к ней, она осталась на месте. Через минуту он уже стоял перед ней, разглядывая покрытое золотистым загаром тело.

Он не спеша протянул руку, давая ей время оттолкнуть его, если сна этого пожелает, по она продолжала стоять неподвижно, в безмолвном ожидании.

Дайте притронулся к ее груди, лаская большим пальцем напрягшийся сосок, одновременно обвив другой рукой ее талию. Он прижимал ее к себе все крепче и крепче.

Ри с облегчением вздохнула, когда рот Данте прильнул к ее приоткрытым губам, а его язык скользнул к ее языку, как бы пробуя его на вкус.

– Ри, милая, милая Ри, – охрипшим от страсти голосом забормотал Данте, в то время как его руки ласкали ее мягкое, благоуханное нагое тело.

Со стоном схватив ее в объятия, он вынес ее из воды и поставил на песок, все еще теплый от поцелуев солнца. И тут же, на глазах у нее, разделся и встал перед ней, высокий и мускулистый. Широкая грудь, поросшая вьющимися светло-каштановыми волосами, узкие бедра. Мужское естество все напряглось, стремясь к ее плоти.

Он постелил рубашку на песке, затем, весь горя от соприкосновения их тел, положил Ри на рубашку и сам лег рядом.

Его губы покрывали ее тонкое лицо легкими поцелуями – все целиком, не оставляя ни единого нецелованного местечка, ибо он хотел обладать сю полностью, хотел, чтобы отныне у них не оставалось никаких тайн друг от друга. И постепенно она вся разгоралась от его поцелуев.

Его губы спустились к лебединой шее, руки продолжали дерзко, но ласково ласкать ее тело. Он как бы заново открывал для себя женщину, которая жила в его мечтах с момента их первой встречи.

И ее руки тоже принялись робко исследовать его тело; поощряя ее, он взял одну ее руку и, притянув к себе, дал понять, какую власть она имеет над ним. Почувствовав ее интимные прикосновения, он застонал от наслаждения и, уже не в силах сдерживаться, перекатился на нее и стал ласкать языком ее твердеющие под его поцелуями соски. Тем временем его руки продолжали воспламенять ее кровь, она все теснее прижималась к нему, жадно его целовала, в свою очередь ласкала маленькими своими руками, пока наконец он не вдавил ее в песок всей своей тяжестью. Ее стройные ноги раздвинулись, и он проник в нес. Сперва он почувствовал в ней удивление, затем, когда его естество вошло глубже, кратковременную боль. Слегка притушив свою страсть, лаская и целуя ее, он стал ждать, пока по трепету ее тела не понял, что ее целиком захватило желание, а бедра стали двигаться сами по себе, не нуждаясь в помощи его рук.

Тихо вскрикнув, Ри вся запылала. Их разгоряченные тела двигались в едином ритме, и Ри почувствовала, что возносится на невероятную высоту чувственного наслаждения. Мир словно взорвался в ее голове, она ощущала глубоко в себе его твердое естество, которое в миг высшего блаженства извергло в нее семя и навсегда зажгло в ней неугасимое пламя желания и любви. Этому пламени суждено жить в ней до самого конца ее жизни.

Наконец якорь был поднят, паруса наполнились ветром и «Морской дракон» отправился в дальний путь. Марсовые, как никогда внимательно, следили, не покажутся ли на горизонте какие-нибудь знакомые паруса. Судно вошло в Гольфстрим у берегов Флориды и, подхваченное сильным течением, направилось на север. Лишь однажды бросили они якорь, у острова Ныо-Провидеис, где провели всего одну ночь, запасаясь пресной водой и продовольствием для дальнейшего плавания. А путь предстоял им неблизкий, ибо они плыли в Лондон.

Там судно в последний раз пришвартуется к причалу на Темзе, и все члены экипажа, покинув капитана, отправятся каждый своим отдельным путем. И это уже их дело, что они сделают со своей долей сокровищ: положат деньги на банковский счет, вложат в какое-нибудь предприятие или промотают.

Однажды марсовой заметил на горизонте какие-то паруса, а Мак-Доналд клялся, что различил на грот-мачте пестрый флаг, но «Морской дракон» был слишком быстроходным судном, чтобы его могли догнать на «Анне Жанне» Берти с его головорезами. В скором времени бриг их веселого конкурента-контрабандиста остался далеко позади.

Ри Клэр стояла рядом с Данте на шканцах, когда они услышали то, чего больше всего опасались, – крик марсового:

– Парус по левому борту!

Заткнув, как тесак, подзорную трубу за широкий пояс, Лонгакр с обезьяньей ловкостью вскарабкался по вантам на марс. Приставив к глазу подзорную трубу, он попытался опознать судно, которое шло наперерез им. Намерения капитана судна не оставляли никаких сомнений.

– Это корабль королевского флота под английским флагом. Кажется, шлюп.

– Вы можете узнать его, Мак-Доналд? – сказал Данте шотландцу, передавая ему свою подзорную трубу.

Минуты тянулись бесконечно долго. Оба судна все сближались и сближались.

– Да, корабль королевского флота. Кажется, это... – медленно проговорил Мак-Доналд, – да, это «Портикулус», и они подают нам сигнал.

Сощурившись, капитан «Морского дракона» размышлял, зачем его хочет видеть капитан «Портнкулуса». Будь это какой-нибудь иной корабль, под командованием любого другого капитана, Данте приказал бы поднять все паруса и ушел бы от погони. Но он знал сэра Моргана Ллойда, и этого было достаточно, чтобы он отдал приказ приготовиться к встрече капитана «Портнкулуса».

Капитан сэр Морган Ллойд взошел на борт «Морского дракона», ощущая себя во вражеском лагере, ибо, пока он поднимался по сходням, весь экипаж буравил его не слишком-то приветливыми взглядами.

– Слушаю вас, капитан, – выйдя ему навстречу, сказал Данте с необычной вежливостью, настороженно глядя на англичанина, который вполне мог оказаться врагом.

– Капитан Лейтон, – произнес сэр Морган, не очень хорошо представляя себе, что ему сказать дальше, поскольку оказался в довольно неловкой ситуации. Куда более привычно ему было чувствовать себя в бою, под пушечным огнем. Пока же он не представлял себе, друг ему или враг капитан «Морского дракона». Это должно было выясниться в ближайшие несколько минут.

– Чем могу служить, капитан? – спросил Данте, искоса прикидывая расстояние между двумя судами. Оно было совсем небольшим, Данте различил даже озабоченное выражение на лицах морских пехотинцев в красных мундирах, стоявших на шканцах «Портикулуса». По тому, как нервно они сжимали свои мушкеты, можно было легко угадать их беспокойство за своего капитана.

– Насколько мне известно, у вас на борту «Морского дракона» находится цепное сокровище, капитан Лейтон, – нарочито небрежным тоном произнес сэр Морган.

Данте вопрошающе поднял брови.

– В самом деле, капитан? – спросил он, вновь прикидывая расстояние между кораблями и раздумывая, куда нацелить пушки: на палубу или на снасти? – У меня в трюме только полупустые бочонки с ромом, вряд ли такое сокровище может заинтересовать капитана «Портикулуса», принадлежащего флоту его величества.

– Меня интересует не что, а кто, капитан, – с мрачной улыбкой ответил сэр Морган, слегка озадачив этим заявлением капитана «Морского дракона».

– И кто же из моей команды удостоился заслужить внимание королевского судна? – негромко спросил он.

– Леди Ри Клэр Доминик. – Имя, произнесенное сэром Морганом, прозвучало в ушах Данте словно громкий крик. – У меня есть ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в похищении леди из Чарлз-Тауна, – сказал он, протягивая документ, скрепленный официальной печатью.

– Боюсь, что, предпринимая это плавание, вы только попусту потратили время, сэр Морган, – ответил Данте, не очень обеспокоенный предъявленным ордером.

– Возможно, и так, капитан. Переговорив с леди, я могу сам в этом удостовериться. Не то чтобы я сомневался в ваших словах, но приказ есть приказ, и я должен ему повиноваться, – спокойно сказал он, заметив, что в глазах Данте тлеет гнев. – Я предполагаю, что леди у вас на борту. Очень хорошо помню, что встретил ее на Антигуа и она сказала, что ее можно найти здесь. Естественно, я заключил, что она все еще находится на вашем корабле, – рассудительно произнес сэр Морган. Данте понял, что этот человек не покинет его судно, не увидевшись с леди, о которой идет речь.

– Пожалуйста, капитан, переговорите с леди, – с легкой усмешкой проронил Данте.

Сэр Морган успел позабыть, как невероятно хороша собой леди Ри Клэр Доминик. Конечно, они виделись при довольно неблагоприятных обстоятельствах, но теперь, когда он увидел ее в капитанской каюте, у него просто перехватило дух.

Ри была одета в отороченное кружевами белое муслиновое платье. Густые, ниспадающие волнами волосы сверкали, словно отлитые из чистого золота. Она с любопытством смотрела на офицера своими фиалковыми глазами. На коленях у нес лежал, свернувшись клубком, рыжий кот, который со свойственным его кошачьему племени презрением игнорировал присутствие офицера флота его величества. Услышав о желании сэра Моргана подняться к ним на борт, Ри тут же спустилась в каюту и сменила кожаную юбку на более приличную одежду, на случай, если ей придется еще раз встретиться с этим английским капитаном. Однако она не была подготовлена к тому, что он прибыл специально для встречи с ней. Приняв предложение капитана «Морского дракона» выпить бренди, сэр Морган с видом старого друга уселся на стул, но заметно было, что он внимательно наблюдает за двоими своими слушателями, которые с явным любопытством ожидали, что он им скажет.

– Миледи, – начал сэр Морган, – вы просто прославились в колониях. Во всех английских городах и поселках повсюду расклеены объявления, в которых предлагается хорошее вознаграждение тому, кто сообщит, где вы находитесь. Там содержится также описание вашей внешности, которое, боюсь, не отдает должное вашей красоте. – Это был явный комплимент Ри. – Представляю себе, что вы должны были пережить, миледи, после того, как вас с такой жестокостью похитили из дома, поэтому я особенно рад видеть вас в полном здравии. Должен признаться, я был весьма удивлен, когда по возвращении в Чарлз-Таун узнал о постигших вас бедах. Не сомневаюсь, что все это было для вас ужасным испытанием.

– Да, капитан, – тихо отозвалась Ри, и воспоминания о том, что ей пришлось пережить, затуманили ее глаза, – думаю, что не скоро забуду весь этот кошмар. Вам повезло, капитан, что вы увидели меня в Сент-Джонсе и узнали от меня, что я нахожусь на борту «Морского дракона». Это избавило вас от долгих поисков. Ведь девушка, которая подозревалась в убийстве, могла быть в любом месте в колониях, – напрямик сказала Ри, вспомнив об убийстве капитана Бенджамина Хаскелла.

– Ри, – вмешался Данте, положив руку на ее руку и покачав головой, чтобы предостеречь ее от дальнейших признаний.

– Вы можете не опасаться, капитан, что я арестую леди Ри, – уверил его сэр Морган. – Я думаю, что ее должен больше беспокоить ордер на ваш арест.

– Ордер на арест? – в замешательстве спросила Ри, с растущей тревогой глядя на обоих мужчин. – И за что вы хотите его арестовать?

– Он обвиняется в вашем похищении, миледи.

Ри болезненно сглотнула, ибо еще недавно это было правдой.

– Я здесь по своей собственной воле, капитан.

– Да, теперь я убедился, что это так. Но власти Чарлз-Тауна, принимая свое решение, исходили из того, что им было известно. Вы ошиблись в своих предположениях, ибо ваше присутствие на борту «Морского дракона» в Сент-Джонсе только подтвердило сведения, которыми и до того уже располагали власти, – сказал сэр Морган, с поддразнивающей улыбкой взглядывая на Данте.

– Хелен Джордан? – Выговорив это имя, Данте тотчас представил себе, с каким удовольствием она попыталась навредить ему, сообщив властям о том, что Ри находится на борту его судна, и таким образом обвинив его в похищении девушки.

– Да, ее красноречивые показания послужили одним из оснований для выдачи ордера на ваш арест. Но миссис Джордан полагала, что вы просто скрываетесь от родителей. Она с презрением отнеслась к версии о похищении, удовольствовавшись тем, что, как могла, очернила ваши добрые имена, – объяснил сэр Морган. – Впрочем, она имела довольно глупый вид, когда были получены другие показания.

– Другие показания? – почти в один голос спросили Данте и Ри.

– Показания молодой девушки по имени Элис, – вполголоса сказал сэр Морган, с интересом наблюдая за выражением лица Ри.

– Элис? – с изумлением шепнула Ри. Она опасалась, что, даже вернувшись в Англию и прибегнув к помощи отца, она не сможет отыскать свою подругу. – Вы видели Элис? С ней все в порядке? Что с ней произошло? – взволнованно спросила она. Ее беспокойство передалось Ямайке, который, открыв свой единственный глаз, с некоторым раздражением посмотрел на сэра Моргана – очевидную помеху его безмятежному сну.

– Она была запугана до полусмерти этим Дэниелом Льюисом, который грозил ей жестокой расправой, если она проболтается. Полагаю, что власти не сразу поверили ее показаниям, но было одно очень важное вещественное доказательство, свидетельствовавшее, что она говорит правду. – Сэр Морган замолчал, ожидая, что Ри сразу же проявит любопытство, но, видя, что она смотрит на него недоумевающими глазами, пояснил: – Медальон.

– Мой медальон! – воскликнула Ри. – Я потеряла его. Думала, что обронила где-то на пристани. – Тут Ри вспомнила, как Элис цеплялась за ее шею, не желая разлучаться с подругой, но ее грубо оттащили прочь.

– Да, и этот медальон был описан в объявлениях как одна из драгоценностей, что на вас были. Она поведала очень трогательную историю, миледи, и подтвердила данные под присягой показания другого человека о том, что капитана Бенджамина Хаскелла убили не вы, хотя ваше имя и не было названо, – сообщил сэр Морган Ри, которая слушала его как завороженная.

– И чьи же это показания? – спросила Ри, думая, что Дэниел Лыоис вряд ли мог признаться в совершенном им преступлении.

– Показания жертвы.

– Как мог мертвый человек подтвердить, что Ри невиновна в его убийстве? – изумился Данте. Отхлебнув бренди, он подумал, что сэр Морган, видимо, принял изрядную дозу этого напитка, перед тем как прибыть на их корабль.

– Это были показания, данные на смертном ложе, – объяснил сэр Морган, словно угадав сомнения капитана. – К несчастью для некоего Дэниела Льюиса, Хаскелл умер не сразу. Он прожил еще несколько дней и перед смертью назвал имя своего убийцы. Дэниел Льюис отверг это обвинение, капитан, сказал он, пытается выгородить девушку, которая была его любовницей. Впрочем, в это мало кто поверил, – быстро добавил сэр Морган, заметив, что Ри порывается опровергнуть эту заведомую ложь. – Репутация у него весьма скверная, все понимали, что он не заслуживает никакого доверия. Теперь, после показаний Элис, ему недолго осталось пребывать на этой земле.

Ри вздрогнула, ибо слишком хорошо помнила этого ужасного человека. Рука Данте соскользнула с ее руки и слегка потрепала ее по щеке. В этом жесте сквозила любовь, которой сэр Морган не мог не заметить.

– И что же случилось с Элис? – спросила Ри, стараясь стряхнуть с себя воспоминания о том плавании, Дэниеле Льюисе и убийстве капитана. – Я обещала, что выкуплю и освобожу ее. Хотела, чтобы она приехала к нам в Камарей. Ведь она спасла мне жизнь. Без ее поддержки я не перенесла бы долгого плавания из Англии в Чарлз-Таун.

Сэр Морган улыбнулся с искренней радостью:

– Я думаю, сейчас она уже наслаждается жизнью в Камарее. Человек, посланный в колонии на ваши поиски, вернувшись в Чарлз-Таун из Саванны, где он вас искал, решил, что лучшее, что он может сделать для герцога, отвезти девушку к вам домой. Из ее рассказа он понял, что вы стали близкими подругами. Не сомневаюсь, что герцог и герцогиня будут рады лично выразить ей свою признательность.

Какое-то мгновение Ри молчала, с большой радостью думая о своей подруге Элис, которая не давала ей окончательно пасть духом, заставляя рассказывать о жизни своей семьи, и так мечтала сама побывать в Камарее. Какое счастье, что ее мечты сбудутся и ее смелость будет вознаграждена!

– Однако, – продолжал сэр Морган, и его лицо посуровело, – то, что я сейчас скажу, возможно, и не очень вас обрадует. У меня есть приказ возвратить вас в Лондон, – заключил ом, перейдя на официальный тон. Теперь он говорил как капитан «Портикулуса», принадлежащего флоту его величества.

Капитан «Морского дракона» устремил взгляд своих серых глаз на сэра Моргана, в их светлой глубине легко читалось, что он думает на этот счет.

– Боюсь, сэр Морган, вам не удастся выполнить этот приказ, – сказал он морскому офицеру, которой был в явном напряжении. – Леди Клэр – моя жена. – Он встал, подошел сзади к стулу, на котором сидела Ри, и положил руки ей на плечи. – Мы обвенчались в церкви на Нью-Провиденс, и этот брак, хотя и заключенный без согласия родителей, не может быть расторгнут.

Сэр Морган удивленно смотрел на Данте Лейтона, чья рука нежно играла одним из золотистых локонов леди Ри. Он уже давно заметил, что во время разговора они не раз обменивались любящими взглядами, а сейчас в каком-то зачарованном смущении увидел, как леди Ри поцеловала руку Данте, затем прильнула к ней щекой, черпая явную радость в их соприкосновении.

– Все ясно, – поколебавшись, подытожил сэр Морган. – Поскольку мне приказано вернуть леди Ри Клэр Доминик, в случае если ее удастся найти, в Англию, а также арестовать некоего Данте Лейтона, капитана «Морского дракона» и маркиза Джакоби, я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы эскортировать вас до самой Англии. Учитывая, что вы уже не леди Ри Клэр Доминик, я полагаю, что мне следует действовать не строго по приказу, а в соответствии с изменившимися обстоятельствами.

– Благодарю вас, сэр Морган, – сказал капитан «Морского дракона» своему бывшему противнику. Когда Данте Лейтон поймал на себе взгляд испытавшего видимое облегчение капитана «Портикулуса», в его глазах зажглась искренняя теплая улыбка. – Мы с женой почтем за честь, если вы согласитесь сегодня вечером отужинать вместе с нами на борту «Морского дракона». Мой стюард – непревзойденный повар, равного ему трудно найти не только на море, но и на суше.

– Пожалуйста, сэр Морган, – поддержала мужа Ри. – Для нас это действительно честь. Мы так и не поблагодарили вас должным образом за вашу своевременную помощь в Сент-Джонсе. Я и так перед вами в неоплатном долгу, а теперь еще и признательна вам за добрые известия о моей подруге Элис, сэр, – сказала Ри, так просительно глядя на сэра Моргана своими фиалковыми глазами, что отказать ей было бы просто бестактно.

И на этот раз обычно суровое лицо капитана «Портикулуса» смягчила улыбка.

– Благодарю вас, миледи. С большим удовольствием принимаю ваше любезное предложение, – ответил он, отхлебнув бренди. Теперь, когда стало понятно, что дело мирно улажено и ему не придется обнажать свою шпагу, он мог наконец позволить себе расслабиться. Он осмотрел уютную каюту и решил, что ему будет приятно поужинать с этой парой и еще более приятно возвратиться в Англию.

– Вам повезло, что вы смогли найти нас, – обронил Данте, наполняя опустевший кубок сэра Моргана.

– Удача тут ни при чем, капитан, – заметил сэр Морган, и в его глазах вспыхнули искры любопытства. – Я просто рассчитал, что по завершении некоего важного дела вы поплывете этим путем. Я предугадал ваше направление и целую неделю плавал, поджидая вас. Разумеется, кое-кто мне помог, – сказал он с усмешкой, напоминавшей дьявольские усмешки самого Данте. – У побережья я встретился с Берти Мак-Кеем. Он возвращался в Чарлз-Таун, уверенный, что вы тоже туда возвращаетесь. Он с радостью сообщил мне, где видел «Морского дракона» в последний раз. Еще больше он обрадовался, когда я упомянул, что у меня есть ордер на ваш арест. Данте молча поднял кубок.

– Могу я полюбопытствовать, капитан, успешно ли завершилось предпринятое вами дело? – спросил сэр Морган.

– О, вполне, – усмехнулся Данте. Он сжал плечо Ри и задержал взгляд на ее золотистой головке. – Я нашел свое сокровище.

Полная луна висела еще невысоко в небе. Повернув свой бушприт к берегам Англии, корабль несся по волнам. Ухмыляющийся «Морской дракон» все пожирал и пожирал пространство, пока не вошел в знакомые воды.

Стоя на шканцах, крепко обнимая Ри, Данте смотрел на звезды, указывающие им путь на север.

– Нам придется ответить на много вопросов, когда мы прибудем в Англию, – сказал он. – Но должен признаться, что ничто так меня не беспокоит, как предстоящая встреча с герцогом. Я могу спокойно встретиться с любым человеком, по мне никогда еще не приходилось смотреть в лицо тестю и объяснять ему, почему его не пригласили на свадьбу.

– Мой отец, Данте, удивительный человек. Он все поймет, – заверила его Ри. У нес самой, во всяком случае, не было в этом никаких сомнений. Она удовлетворенно вздохнула, предвкушая скорую встречу с семьей. Она так истосковалась по родным и так хотела, чтобы Данте встретился с ними, а они – с ее мужем.

– Отцы не слишком снисходительны, когда дело касается их дочерей. Теперь, когда ты принадлежишь мне, он испытает чувство потери. Ты бесценное сокровище, моя любовь, и, возможно, он будет настроен против меня, – размышлял вслух Данте, клянясь в глубине души, что не отдаст Ри никому, даже семье.

Иногда он ощущал ревность, когда она говорила о своих родных, ибо всех Домиников связывала глубокая долговечная любовь, а он такой любви никогда не знал. Он был последним в своем роду, а теперь хотел вместе с Ри продолжить этот род. Ее семья, однако, имела на нее большое' влияние, знала ее с той стороны, с какой он никогда не узнает.

– Мы вместе, моя любовь, – спокойно сказала Ри. – Только это и имеет значение. – Ее слова прозвучали как продолжение брачного обета.

Данте поцеловал ее в лоб.

– Ты очень мало знаешь обо мне, Ри. Боюсь, что в один далеко не прекрасный день я испугаю тебя какой-нибудь отчаянной выходкой и лишусь любви, которую ты отдала мне так бескорыстно. В тот день, в Сент-Джонсе, когда ты могла уйти от меня, я чуть не умер. У тебя была возможность обрести свободу, стоило тебе только обратиться к сэру Моргану, но ты осталась ради мальчика, которого едва знала, но который нуждался в твоей помощи. Я уже тогда тебя любил и больше всего на свете страшился лишиться тебя. Я понял, что ты мне дороже жизни, маленький цветок, – хрипло сказал Данте, прильнув к ее губам долгим поцелуем. Оба знали, что этот момент останется навсегда дорогим для них.

– Не бойся, Данте, ничто и никто не сможет нас разлучить, – сказала Ри. – С чем бы нам ни пришлось столкнуться в Англии, мы навсегда останемся неразлучны. Я буду рядом с тобой. Ведь я твоя жена, и никто не сможет отнять меня у тебя, – обещала она, прижавшись головой к его сердцу.

Данте закрыл глаза, чувствуя, как ее нежная, кроткая сила согревает его мускулистое тело. У него было такое впечатление, будто он уже дома, на родине, и, хотя они еще не достигли берегов Англии, он знал, что вместе с пей он сможет выдержать любые испытания, которые судьбе угодно будет ниспослать ему в Мсрдрако.

Сидя в тени трапа, Хаустоп Керби улыбался про себя. И вдруг нервно вздрогнул, ощутив, как что-то шлепнулось ему на колени. Пожав плечами, он позволил рыжему коту устроиться поудобнее. Это-то, очевидно, и замышлял Ямайка, предварительно обойдя маленького стюарда.

– Какая дивная ночь, Ямайка! – тихо заметил Хаустоп Кёрби, возводя глаза на вздувающиеся паруса «Морского дракона». Его улыбка стала шире, он фыркнул, увидев с левого борта паруса «Портикулуса», королевского корабля, который эскортировал их в Англию. Это было гарантией их благополучного возвращения домой.

Далеко за горизонтом, где звезды встречались с морем, на скалистом северном берегу Девона, на западе страны, лежал Мердрако. Хаустоп Керби посмотрел на две фигуры, как бы слившиеся в одну, что стояли на шканцах под гордыми парусами «Морского дракона».

– Наверное, так было предначертано судьбой, чтобы капитан и леди соединились, – сказал Хаустоп Кёрби мурлыкающему коту. – Всегда предполагал, что мы будем спать с тобой на одной койке, старый прохвост, – пробормотан маленький стюард, почесывая у Ямайки за ухом.

Ночь и в самом деле была великолепная.

1

До 1783 года Чарлстон, Южная Каролина, назывался Чарлз-Тауном

2

Парижский мир 1763 г. завершил Семилетнюю войну 1756—1763 гг. между Австрией, Францией, Россией, Испанией, Саксонией, Швецией с одной стороны и Великобританией, Португалией – с другой

3

Суперкарго – лицо на корабле, отвечающее за прием и сдачу грузов

4

Английский флаг

5

Старинный обычай наказания

6

Бларни – деревня в Ирландии, где якобы находится камень, обладающий волшебными свойствами

7

При Каллодснских болотах английские войска нанесли решительное поражение шотландским под командованием принца Чарлза Эдуарда

8

Ложный шаг, бестактность (фр.)

9

Светловолосый князь умер! (ит.)

10

Извините (ит.)

11

Кобы – порода коренастых английских лошадей

12

Вы понимаете? (фр.)

13

Шекспир. «Юлий Цезарь». Действие 111, сиена 2. Перевод М. Зенкевича

14

Нелл Гуинн (1650—1687) – знаменитая английская комическая актриса

15

Лендз-Энд – юго-западная оконечность Англии

16

Цитаты из «Двенадцатой ночи» в переводе Э. Липецкой и «Отелло» в переводе Б. Пастернака

17

Перевод М Лозинского.

18

Дон – утренняя заря (англ.)

19

Болтун (фр.)

20

«Круглоголовые» – в период Английской буржуазной революции XVII в. презрительная кличка сторонников парламента (по характерпой форме стрижки), распространенная среди роялистов