— Но предположим и другое: я вижу, что лимузин есть, отпускаю девку, а вы меня — на кусочки? — да так, что у меня ни единого шанса залезть в лимузин уже не будет.

Отрабатывает все в деталях. Знает в глубине души, что никто не даст ему возможности подняться на борт, чтобы лететь на Ямайку, не даст насладиться прохладительными напитками под палящим тропическим солнцем. И все-таки торгуется!.. Несмотря ни на что борется даже с самой надеждой на то, что вдруг крупно, немыслимо подфартит в конце концов. Стоит лишь отпустить девицу, забраться в лимузин...

— Хорошо. Как бы вам хотелось, чтобы мы все проработали заранее до мелочей? — спросила она. — Нижний предел такой: мой босс хочет быть уверенным в том, что девушка в безопасности. Еще до того, как Уиттейкер садится в этот лимузин.

И тут он вдруг заявил:

— Эта затея с лимузином крайне опасная. Я в него сажусь, вы взрываете в нем меня и Сонни — в пекло! Не пойдет так, Красненькая. Скажи своему вонючему боссу, что мне нужен вертолет: чоп-чоп-чоп... И мне наплевать, где он его достанет. Хочу, и все. И передай, что девка садится в вертолет вместе с нами, я ее отпущу только после того, как Сонни туда сядет. Ясно? Тогда и получите вашу драгоценность. Ясно? И скажи боссу, чтобы поторапливался, даю ему на раздумье пять минут. Иначе он девку действительно получит, но — в дохлом виде. Пять минут. Так и скажи.

Толпа, собравшаяся на улице за баррикадами, все больше и больше приходила в неистовство. Было уже три часа ночи, но никто о сне и не помышлял. В голове у всех было только одно: ожидание кровавой развязки. С этим ярким чувством все и шатались по улицам; должна же развязка в конце концов наступить, взорваться, пролиться морем кровищи, затихнуть в трупном окоченении... Подливая масла в огонь, Проповедник вновь взялся за свой горн-рупор. Не имея достаточно конкретной подходящей тематики, Проповедник ни к селу ни к городу стал вспоминать ужасающие случаи из судебной практики разных штатов. По его пламенным словам выходило, что везде творилось только расовое беззаконие: афроамериканцев демонстративно и предвзято осуждали за не совершенные ими злодеяния, как-то: групповые изнасилования и прочее в том же духе... И ему не было никакого дела до того, что нынешняя драма происходила как раз при той мизансцене, когда двух черных убийц и белокожую проститутку никак нельзя было просто отнести к ряду белых злодеев, перечисленных Проповедником. Ведь главным для него было покрасоваться перед телевидением, эффектно и выгодно попасть в кадр, прозвучать как бы вопиющим гласом черного люда. Тогда как этот самый люд отлично знал, что Проповедник был крысой, провокатором, заботящимся лишь о собственном выдвижении на первый план, о своей карьере.

— Скажем «нет» позорному расистскому неправосудию! — вопил он в свой рог. — Скажем «нет» позорному расистскому, неправосудию!

И толпа, только что почти уже убаюканная бесконечным шахматным поединком, где кто-то маневрировал черными и белыми фигурками, которые затем невидимо исчезали далеко-далеко, в неопределенном пространстве и измерении, эта толпа теперь охотно наэлектризовывалась и с энтузиазмом подхватывала примитивное скандирование: «Скажем „нет“ расистскому неправосудию!» Для большего удовольствия орава разбивала слова на четыре темпа, притоптывала в такт тапочками, сандалетами, пятками и ботинками, а чудовищно нелепое песнопение обрушивалось каскадами на фасад дома, где сидела в окне побелевшая от ужаса и окаменевшая Долли Симмс.

Разумеется, она так или иначе слышала и различала оркестровку уличного хора, в которую вплетался неумолчный стрекот полицейского вертолета, зависшего над головой. Сонни и Диз затаились внутри комнаты, перешептываясь; Сонни держал голову Долли под прицелом своей сокрушительной девятимиллиметровки. Цель была идеальной в море света, лившегося с улицы. Долли вяло думала, что шептались они о том, чтобы ее убить. Она-то знала, что на это их мозгов хватит, этих шизиков... И тем не менее у нее было впечатление, что теперь все для нее стало как бы безразлично. Будь что будет.

— Мистер Уиттейкер!

Опять — Красноголовая. Снова там, в кустиках; есть же ведь люди, которые не отступаются, идут до конца... Нет, вы только подумайте: сама отрезала себе волосы, а?.. Наверное, тоже была не совсем в себе. Шизанутая. Может, даже весь мир сошел с ума. Все, кроме Долли. Которая, как она предполагала, через пять — десять минут будет мертва-мертвешенька. И кто его знает, вдруг там жизнь будет малость полегче. После всего, что она наговорила и натворила здесь...

— Мистер Уиттейкер? Это снова я, Эйлин...

— Они вас не слышат. Не могут расслышать, — сказала Долли.

— Что?!

— Вертолет жужжит слишком сильно.

— Пойди к ним и скажи мистеру Уиттейкеру, что нам надо переговорить.

— Он меня пристрелит, если я от окна отойду.

— Просто скажи ему, что есть важный разговор.

— Не могу.

Эйлин поднесла ко рту уоки-токи:

— Инспектор?

— Здесь, — отозвался Брэди.

— Отведите проклятый вертолет, я даже своих мыслей не слышу.

— Вас понял, — сказал Брэди.

В том месте, где Уэйд орудовал ломиком-фомкой, было слышно, как от дома отлетал вертолет; четкий стрекот его лопастей уступал хору толпы, который теперь становился значительно громче, словно крик приказывал машине не удаляться. Непрестанные вопли поднимались чуть ли не до черноты небес, скандируя: «Скажем „нет“ расистскому неправосудию!»

— Ослы проклятые, — пробормотал Уэйд, снова вцепляясь зубьями фомки в стальную полосу засова. Наконец металл лопнул. Уэйд, отбросив свой инструмент в сторону, высвободил запор. Буквально за три секунды Карелла открыл двери подвала и бросился вверх, к ступенькам. Вертолета уже не было слышно, только громкое людское завывание.

В подвале оказалось темным-темно.

Ощущался запах угля и вековой пыли.

Они предполагали, что подвальные ступеньки были где-то впереди, чуть слева.

О том, чтобы зажечь свет, и подумать было нельзя.

— Куда он уходит? — спросил Сонни.

— Заткнись, — посоветовал Уиттейкер.

— Но он улетает, братец. Ты что, не слышишь?

— Да слышу я. Заткнись, — сказал Уиттейкер, подошел к окну и прокричал: — Красная! Эй! Ты где, черт бы тебя побрал?

— Здесь я, — отозвалась Эйлин.

— Где? Ну-ка, встань, я тебя не вижу...

— Нет уж, — сказала она.

— Чего-чего? Что значит нет? Не хочешь ли ты мне сказать...

— Мистер Уиттейкер, пришла пора серьезно поговорить о сделке. Вы знаете, что есть...

— Не смей мне говорить, что мне говорить, а что нет, ты, о женщина! Запомни: девица в моих руках. Так? И ты не...

— Ну ладно. Вы что же, хотите там навсегда застрять с ней? Да? Или хотите все уладить миром, то есть отправиться в аэропорт? Вертолет — здесь. Я, я достала этот проклятый вертолет для вас, ну и почему бы вам тоже не протянуть мне руку помощи? Я тут из-за вас в лепешку разбиваюсь, уговаривая, а вы, мистер Уиттейкер...

Она услышала, как он захихикал.

— Угу, очень, оч-чень забавно, — сказала она. — А вы из меня дурочку делаете в глазах моего босса. Хотите вы или нет, чтобы вертолет опустился? Или хотите, чтоб я туда и сюда бегала всю ночь... Вот у меня уоки-токи, посмотрите. — Она вытянула руку так, чтобы он мог разглядеть переговорный аппарат в гуще кустов. — Только намекните, что вы желаете, и я свяжусь с боссом. Я же стараюсь облегчить проведение всей операции. Стараюсь сделать так, чтобы вы свободно взобрались на борт вертолета, а невредимая девушка осталась здесь. Ну что, хотите вы мне помочь, мистер Уиттейкер? Я лично стараюсь для вас, бьюсь изо всех сил. Мне нужно хоть немножко вашей помощи.

В здании наступило полное молчание.

Наконец он сказал:

— О'кей. По рукам.

Они нашли подвальные ступеньки.

Регулятор громкости в уоки-токи был вывернут почти до предела, и они слышали, что Эйлин передавала по рации инспектору. Они так поняли, что окончательная сделка состояла в следующем: вертолет приземлится на пустыре, вблизи левой стороны дома, примерно метрах в десяти — пятнадцати от кухонной верандочки. Пилот вертолета будет один, сойдет из него на землю и встанет, подняв руки вверх, покуда разбойники будут выбираться из дома. Уиттейкер выйдет первым, Сонни останется на пороге кухни с пистолетом, приставленным к уху Долли. Когда Уиттейкер попадет в зону безопасности, то есть окажется позади пилота и прижмет дуло АК-47 к его шее, он даст сигнал Сонни отпустить Долли. Пока та будет бежать к грузовику, Эйлин выйдет ей навстречу. К этому времени Сонни подойдет к вертолету. Если кто-нибудь вздумает тронуть Сонни на пути к вертолету, Уиттейкер пристрелит пилота.

— Сдается мне, что они затеяли обмен, — шепнул Уэйд, — девчонку на пилота.

— Они никогда не делают никаких обменов, — заметил Карелла. — Это один из их законов.

— Тогда что ты обо всем этом думаешь?

— А вообще-то, похоже и на обмен, — сказал Карелла. — Но пилот все равно полицейский.

— Из-за этого им надо его убивать?

— Нет, но...

— А какой у них дальнейший план, если они доберутся до аэропорта?

— Не знаю, — ответил Карелла. — Мое место — здесь. Я работаю здесь.

Они прислушивались к тому, что происходило за кухонными дверями. Еще немного, и, если все пойдет как надо, Сонни и Уиттейкер выбегут сюда через эти двери. И едва Сонни отпустит девушку, Карелла останется лицом к лицу с человеком, который убил его отца.

Снайпер скрючился на полу кабины вертолета. Внизу, одетый в бросающиеся в глаза оранжевые куртку и бриджи, полицейский выбежал из внутреннего пояса ограждения.

— Это еще кто? — тотчас спросил Уиттейкер.

— Он без оружия. Сигнальщик, — заверила его Эйлин. — Он будет сигналить пилоту, показывать, где опустить вертолет. Мы хотим, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.

— Пусть сразу же потом убирается прочь.

— Инспектор? — произнесла Эйлин в микрофон уоки-токи.

— Здесь, — ответствовал Брэди.

— Он хочет, — сказала она, — чтобы этот человек тут же убрался после посадки вертолета.

— Он и так это знает, — заявил Брэди.

— Слышали? — спросила она бандитов.

— Нет.

— Он исчезнет сейчас же после посадки.

— Да уж лучше бы ему это сделать...

Долли все еще сидела, такая одинокая, в своем окошке. Двое остальных скрывались где-то в доме во мраке. Эйлин даже не знала, с кем разговаривала, но была уверена, что уж Уиттейкер-то все видел и слышал. Он ведь заметил человека в оранжевом одеянии который бежал к песчаному пустырю у дома.

— Никто из дома не выйдет, — сказал Уиттейкер из темноты, — пока этот человек не вернется обратно.

— Да, не беспокойтесь вы об этом. Он просто сигнальщик. Вы его не видите, но он сейчас подает сигналы вертолету.

Снайпер видел, как тот человек подавал знаки с помощью красного фонарика. Скользящая правая дверь вертолета была отодвинута. Пилот приземлил вертолет у дома именно этим боком. Лишь только Уиттейкер займет свою позицию, используя пилота как прикрытие, снайпер получит прекрасную возможность для точного выстрела в голову Уигтейкера. По крайней мере пилот очень на это надеялся.

— Комар, Комар, — сказал пилот по рации. — Говорит Светлячок. Прием.

— Жми, Светлячок.

— Видим вашего человека. Готовы поднять.

— Поднимайте, Светлячок.

— Добро.

Конец закодированного полицейского радиопереговора. Разумеется, не очень-то по уставу в данном случае... «Вас понял» было бы более уместно, но что поделаешь. И пилот, готовый к тому, чтобы приземлиться и попасть в когти вооруженному убийце, чью голову снайпер вдруг не смог бы отделить от туловища, и шеф патрульной службы Каррен, говорящий с пилотом, находясь на земле, обменивались всего-навсего банальными инструкциями. Но в наши-то дни поди знай, кто и кого слушает на каких частотах. А жизнь шестнадцатилетнего человечка висела на волоске.

— Вот они! — крикнула Эйлин. — Снижаются.

— Я посылаю Сонни с девчонкой в кухню, — сказал Уиттейкер. — Он орет достаточно сильно, я его и оттуда услышу. Как только скажет, что «стрекоза» опустилась, я выхожу. А от тебя будет зависеть, убьют кого или нет.

— Почти сели! — крикнула Эйлин. — Ты меня слышишь?

— Да. Двигайся, Сонни.

Листья на кустах у дома резко затряслись, когда брюхо вертолета почти коснулось земли. Перекрывая рев двигателя и шум ветра, Эйлин проговорила в уоки-токи:

— А сейчас Сонни направляется к кухне.

Она надеялась, что из-за звукового бедлама Уиттейкер ее не услышит, но он услышал.

— Зачем ты им это говоришь? — проорал он.

— Чтобы избежать ошибок, ты же это знаешь, — сказала она, а в уоки-токи продолжила: — Вертолет приземлился, инспектор. Лучше уберите сигнальщика подальше.

На самом же деле эти слова предназначались Карелле и Уэйду, стоявшим за подвальной дверью.

— Диз!

Господи! Его голос прозвучал так громко, словно говоривший был почти у локтя Кареллы, сразу же за дверью.

— Двигайся же, сука!

А теперь — лихорадочный бег по коридору, мимо двери.

— Ой! — пропищал девчоночий голос.

— Сказал же: жми, Диз, жми! Ты меня слышишь?

— Чего придираешься?

— Диз!

Голос отдалился. Орали в кухне, так подумал Карелла. Точнее даже, в узеньком коридорчике у кухни, если судить по плану-схеме дома. Сонни Коул, убийца его отца, орал оттуда партнеру, который стоял в середине здания.

— Диз! Он сел! Я это вижу! Он на земле! Диз, ты меня слышишь?..

Ответа сыщики не расслышали. Но снова шум шагов: бегут опять к ним, к кухне, по тому коридорчику. Карелла изо всех сил прижимал уоки-токи к уху, боясь упустить хоть какой-то звук, свидетельствующий о местонахождении убийц. Прямо у дверей вдруг раздался смех, озадачивший его.

— Мы едем на Ямайку! — сказал, смеясь, Сонни девчонке. Тембр высокий, пронзительный...

«Ну, это ты только так думаешь», — усмехнулся Карелла.

— Это был Сонни, — заявил Уиттейкер. — Говорит, что вертолет сел.

— И он прав, — ответила Эйлин. — Действительно сел.

— Ну, я тогда иду, — говорил он печально, как при расставании. — Ты уверена, что ничего не перепутала, что все в силе?

— Надеюсь, — сказала Эйлин.

— Я тоже, — добавил Уиттейкер. — Иначе кому-то кранты придут, понятно? Значит, так: только увижу, что пилот там стоит, иду к вертолету. Остальное знаешь.

— Знаю.

— И уж лучше без всяких штучек. Ясно?

— Да не будет никаких штучек, — заверила его она.

— И никаких сюрпризов, — сказал он и неожиданно высунулся в окно. — Пока, Красная! — крикнул, ощерясь, и снова пропал в темноте...

— Я — Эйлин, — передохнув пробормотала она, потом быстро четко: — Уиттейкер пошел назад, вглубь.

Карелла полностью блуждал бы в потемках, не слышь он голос Эйлин по уоки-токи. Этот голос — толкового полицейского и верного друга — вдохновлял его, готовил к тому, чтобы быть абсолютно на высоте, когда он выйдет из укрытия и должным образом поприветствует убийцу отца.

— Вертолет сел...

Потом:

— Уиттейкер пошел назад...

И такое:

— Пилот вышел из машины!..

Карелла ждал. Уэйд, напрягшись, стоял рядом, прижав ухо к створке, прислушиваясь ко всему, что творилось в коридорчике, к каждому шороху.

Оба уже давно вынули револьверы.

А теперь просто ждали.

— Пилот поднял руки над головой, — сказала Эйлин.

Она стояла на полпути между одним из грузовиков и вертолетом, синие полы куртки развевались под напором вращающихся лопастей. Она видела, как пилот остановился у лесенки, раздвинул дверь вертолета. Его волосы тоже шевелились на ветру, руки над головой... Внутри вертолета Эйлин не видела никого.

— Открывается дверь кухни, — сообщила она.

Дыхание у нее перехватило.

— Уиттейкер высунул голову, оглядывается...

Эйлин помахала ему. Пусть знает, что она здесь. Все идет по плану. Понятно? Лишь только захватите пилота, отпускаете девицу, а я ее жду здесь... Он не помахал ей в ответ. Ну же, дай понять, что знаешь о моем присутствии, что видишь меня... Опять помахала, на этот раз энергичнее. Он снова не отозвался. Еще раз огляделся, чтобы убедиться в том, что никто не подкарауливает его где-нибудь в засаде. Потом побежал к вертолету.

— Бежит к вертолету! — закричала Эйлин в уоки-токи. — Девчонку все еще удерживают в доме. Инспектор?

— Да?

— Кто начинает партию?

— Я. Только дайте знать, когда девчонка освободится.

— Да, сэр.

Молчание.

— Он почти у машины.

Опять молчание.

— Он уже сзади пилота. Подает знаки тем, кто в доме. Девчонка вышла.

— Долли! — закричала она. — Сюда, сюда!

— Первая штурмовая группа, пошла! — заорал Брэди.

Позже, в закусочной, неподалеку от штаб-квартиры, сидя за кофе с миндальными орешками, покуда следующий жаркий день будет опускаться на город, они станут складывать, как мозаику, все кусочки, все моменты события, которое тогда произошло. Будут решать головоломку, заполнять кроссворд, оценивая слова и поступки с разных точек зрения и видения, стараясь складывать их воедино, пытаясь воссоздать более или менее полную картину того, что поначалу казалось смесью неожиданностей и воплощением скомканности, хаоса.

Стало быть, так.

Девушка бежит к Эйлин. Да?

Бежит.

Волосы красные, как маяк в ночное время. Так?..

— Долли! — закричала тогда Эйлин второй раз.

— Эй! Красная!

На секунду Эйлин замерла от удивления: его голос раздавался из темноты, оттуда, где он стоял позади пилота. Она повернулась, чтобы определить с точностью, где звучал голос, буквально на секунду упустив девчонку из поля зрения.

— Я врал! Ха-ха! Я все вам врал!

И Долли вся превратилась в кровавый взрыв.

Они выскочили из подвала, едва скомандовал Брэди. Сонни только что отпустил Долли и у боковой двери приготовился бежать через двор, словно бегун, стремящийся к финишу, в ожидании хлопка стартового пистолета. Этот пистолет действительно прозвучал сзади: выстрел, произведенный Уэйдом из полицейского револьвера. Он угодил в правую голень и сбил Сонни с ног, прежде чем тот смог переступить порог. Они тут же навалились на Сонни; Уэйд выбил из его рук пистолет, когда Сонни постарался приподняться и прицелиться в них. Карелла швырнул туловище Сонни под свое колено, прижимая его к линолеуму коридора. Зеленый такой линолеум, Карелле ни за что его не забыть. С желтыми цветочками. Зеленое, желтое. И широко раскрытые карие глаза Сонни. Карелла глядел в эти глаза, вбивая ствол своего револьвера в глотку Сонни.

— Ну же, — шепнул Уэйд. — Сделай...

Девушка, спотыкаясь, все еще бежала, розоватые груди под лавандовой блузкой превращались в большие красные цветы, когда пули АК-47 врезались в спину и вылетели из груди страшной смесью крови, кусочков легких, тканей, кожи... Она с ног до головы обрызгала Эйлин, упав на ее руки...

— О, Боже милостивый, — пробормотала Эйлин и услышала, как раздались выстрелы из вертолета. Снайпер выстрелил всего два раза. Но и этого оказалось больше чем достаточно. Первая пуля попала Уиттейкеру в шею и на вылете раскромсала трахею. Второй выстрел угодил в правую щеку, когда его развернуло ударной волной первой пули и откинуло от пилота. Он умер еще до того, как раздробленные кости рикошетом впились в мозг...

За баррикадами было тихо. Даже Проповедник замолчал.

— Ну же, — торопливо прошептал Уэйд. — Сделай это.

В коридоре пахло сладостями, потом, страхом и гневом. Но самое-самое сладкое Карелла соотносил со своим отцом, и все связанные с ним чувства и воспоминания жгли ему глаза; руки тряслись, а вместе с ними тряслось и дуло револьвера, втиснутое в глотку Сонни. По его лицу пот струился ручьями. Лицо Уэйда было тоже рядом, и все трое задыхались в удушливом коридоре. В преддверии грядущего убийства.

— Сделай же это, — снова прошептал Уэйд. — Мы здесь одни.

И Карелла почти сделал это. Слегка-слегка нажал на спусковой крючок, почти наяву ощутил грохот взрыва, за которым последует конец Сонни. Но не только его конец. Могли бы и в Карелле окончиться вся боль, вся печаль, вся ненависть. Могли. Но он знал, что, если для этого необходимы слова шепотком «сделай это» — о, как легко сделать это в укромном местечке, — он будет поступать так не только с Сонни, но поступит так и с самим собой. Прикончит себя как личность. Всех в этом городе, где так много людей уповали на правосудие и закон.

Он порывисто оторвался от убийцы своего отца.

— Встань! — рявкнул он.

— Ты меня застрелил, гад ты! — завопил Сонни Уэйду.

— Встать! — снова приказал Карелла, рывком подняв Сонни на ноги, надел на него наручники, защелкнул, да покруче, пожестче. Уэйд смотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Я выдвину против тебя обвинения! — заявил Сонни. — Ишь ты, застрелил меня. А?

— Да, да, ты выдвинешь обвинения, — сказал Уэйд.

Он по-прежнему не спускал глаз с Кареллы.

— Не понимаю я тебя, — заявил Уэйд.

— Ну да уж что там... — отозвался Карелла.