- С этими поисками работы... Если б ты знал, как устают ноги от этой беготни. Иногда прямо умираешь от усталости. Ты не возражаешь, я сниму туфли?
      - Нет, пожалуйста.
      - Еще минутку - и я пойду, - сказала она, сев на кровати, и, положив ногу на ногу, сняла одну туфлю, потом в такой же манере - другую. - Но раз уж я здесь, могу я воспользоваться случаем?
      - Конечно, - разрешил Роджер.
      - О-о, - произнесла Молли от облегчения. Она пошевелила ступнями и пальцами ног, разминая их. - О-ой, как хорошо. - Молли легла, оперевшись на локти, и посмотрела в глаза Роджеру. - А ты не собираешься снимать пальто? - поинтересовалась она.
      - Что? О, я думал...
      - У меня есть несколько минут, - промолвила она. - Нет необходимости бежать сразу. Если, конечно, ты не...
      - Что ты, что ты!
      - Потом так хорошо побыть без туфель, - произнесла Молли с улыбкой.
      - Располагайся поудобнее, - сказал Роджер, снял пальто и понес его в шкаф. - Извините, что не предлагаю вам чего-нибудь, у меня в комнате ничего нет.
      - О, все хорошо. Я много и не пью.
      Роджер повесил пальто на вешалку, потом взял с кресла пальто Молли и повесил его поверх своего на одни плечики, затем накинул сверху шарф Молли, обведя его вокруг крючка плечиков, и все это повесил в шкаф.
      - Если бы магазины были сейчас открыты, я сходил бы взять бутылку чего-нибудь...
      - О, перестань об этом. Надеюсь, у тебя не создалось впечатления, что я много пью?
      - Нет, у меня нет такого впечатления.
      - Я обычно не пью, только за компанию. Ты знаешь, это так угнетает ходишь, ходишь по городу и ничего найти не можешь. Любой не выдержит.
      - Я представляю себе, - сочувственно произнес Роджер.
      - Господи, как же хорошо освободиться от этих туфель. - Молли убрала один локоть и лежала на одном так, чтобы видеть Роджера. Улыбнувшись, она спросила: - А здесь это единственный свет?
      - Что ты говоришь?
      - Свет, говорю. Ярковат слишком.
      - А, на столике есть лампа, - ответил Роджер. - Может быть, лучше...
      - Пожалуйста. А то я лежу, и на меня весь свет...
      - Сейчас зажгу эту. - Роджер подошел к столику, включил маленькую настольную лампу и выключил верхний свет. - Ну, как?
      - Лучше. Гораздо лучше.
      Молли закрыла глаза. В комнате установилась тишина.
      - М-м. - Молли потянулась, раскинувшись на кровати. - Только бы не заснуть.
      - Ничего, ещё есть время.
      - Еще не вечер, да? - сказала она и захихикала. - Вот будет весело, если ваша хозяйка завтра утром войдет сюда и застанет вас с неизвестной женщиной, правда?
      - Да она никогда сюда не заходит. Здесь вообще никто тебя не беспокоит.
      - Значит, тут уже были незнакомые женщины?
      - Нет, вовсе не значит.
      Молли хихикнула.
      - Я знаю, шучу. - Она открыла глаза и торжественно-серьезно смерила его взглядом. - Я люблю поддразнивать.
      Роджер ничего не сказал на это.
      - Но не таким образом. - Молли сделала паузу. - Ты понимаешь, что я имею в виду?
      - Не уверен.
      Она коротко усмехнулась, потом внезапно поднялась и села в кровати, потом спустила ноги на пол.
      - Я помну вам все покрывало. Вашей хозяйке это не понравится. Я хочу сказать, что она не против того, чтобы у вас бывали женщины, но ей наверняка не нравится, когда мнут покрывало или оставляют следы помады на подушке.
      - Да она ни разу и не находила следов помады на подушке, - с улыбкой сообщил Роджер.
      - Нет, так и мы не станем оставлять. - Она подошла к туалетному столику, открыла свою сумочку, достала салфетку "клинэкс" и нагнулась к зеркалу. Быстрым движением она сняла помаду и положила салфетку обратно в сумочку. - Та-ак, - проговорила Молли и улыбнулась Роджеру. Ему начало не нравиться, как она устраивается в его комнате, как чересчур свободно и естественно она ведет себя, будто это её номер. Он смотрел, как Молли подходит к кровати, сдергивает покрывало, взбивает подушки. - Та-ак, снова сказала она и села на край кровати. Потом улыбнулась ему и сказала: Ну и вот.
      В комнате наступило молчание. Молли спокойно смотрела на Роджера. Потом спросила:
      - А ты не хочешь заняться любовью со мной?
      - Да я, вообще-то, не затем привел тебя сюда, - быстро ответил Роджер.
      И по-прежнему улыбалась, хотя улыбка несколько увяла: похоже, слова Роджера озадачили или даже задели её. Но Роджер не хотел обидеть её и наверняка не желал причинять ей боль. Но в то же время ему ни коим образом не хотелось связываться с этой женщиной, с такой простушкой, - по крайней мере вот таким, о котором она спросила его.
      - Я говорю, что привел тебя сюда не затем, чтобы воспользоваться ситуацией,.. - галантно заявил Роджер. - Я только хотел показать тебе комнату, так как ты говорила, что, может быть, тоже...
      - Я знаю.
      - ...Захочешь переехать, если тебя устроят размеры номера.
      - Меня устраивают размеры этой комнаты.
      - Но поверь мне, я совсем не собирался...
      - И очень удобная кровать.
      - ...пользоваться ситуацией, так что ты не думай...
      - А я и не думаю.
      - Хорошо, а то...
      - Я вовсе не думала, что ты хочешь воспользоваться случаем.
      - Хорошо, а то...
      - Это не будет означать, что ты воспользовался случаем.
      Роджер молча посмотрел на Молли.
      - Я многое могу вам дать, - произнесла она.
      Роджер снова ничего не сказал.
      Внезапно Молли встала, вытащила блузку из юбки и начала медленно расстегивать её. Было что-то несуразное в этом зрелище. Она стояла возле кровати с высоко поднятой головой, её огненно-рыжие волосы поблескивали под светом единственной лампочки на столике, руки неторопливо расстегивали блузку, её простенькое лицо было обращено к нему, глаза с наклеенными ресницами и нарисованными бровями казались серьезными и торжественными, торчком стоящие груди, заключенные в подбитый ватой бюстгальтер, все больше открывались его взору по мере того, как она расстегивала пуговицы. Молли бросила блузку и бюстгальтер на кровать позади себя, потом расстегнула молнию на юбке и сбросила и её. Он почти ничего не чувствовал. Он смотрел, как она сбрасывает остатки одежды и направляется к нему, эта странно сложенная женщина с малюсенькими грудями и огромными торчащими сосками, широкая в бедрах и слишком широкая пониже спины, толстоватая в бедрах и икрах. И ничто в ней не возбуждало его, ничто не влекло, он не ощущал никакого желания. Она вплотную подошла к нему, чтобы он обнял её. Она была такой теплой.
      * * *
      В ночи раздавался их шепот.
      - Иногда я чувствую себя такой одинокой в мире.
      - И я тоже.
      - Я не потому одинока, что у меня нет родителей или что Дорис уехала на Гавайи, не поэтому. Это не то одиночество. Я вообще одна.
      - Да-да.
      - Это внутреннее одиночество.
      - Понимаю.
      - Даже если я окружена людьми. Даже когда кругом сплошь люди, как в этом баре, до того как встретила тебя.
      - Но я мог бы и не подойти к тебе.
      - Это потому что я неинтересная.
      - Ты красивая.
      - Пожалуйста, не надо...
      - Да.
      - Пожалуйста, не лги мне.
      - Ты самая красивая девочка, каких я только знал в жизни.
      - А-а.
      - Да.
      - А-а.
      - Молли, ты красивая, - шептал он.
      - Ты просто хочешь сказать, что я хороша в этом деле.
      - Да, очень хороша, но...
      - И только.
      - Нет.
      - Только это. Роджер, ну пожалуйста, я же знаю.
      - Откуда ты можешь знать?
      Она пожала плечами.
      - Ты мужчина, а я знаю, что нужно мужчинам.
      - Мне нужно не только это.
      Она придвинулась к нему поближе, уткнулась лицом в плечо. Он кожей чувствовал, как шевелятся её губы, когда она говорит.
      - Ты - единственный мужчина, который сказал мне, что я красива, прошептала Молли. Потом надолго замолчала. - Роджер.
      - Да?
      - Скажи мне.
      - Что?
      - Еще скажи.
      - Что?
      - Не заставляй просить себя.
      - Ты красивая.
      - Ты так смутил меня этим.
      - Все время вот так и держал бы тебя...
      - М-м...
      - И целовал...
      Она прижалась к нему.
      - Что это?
      - Ничего.
      - Ничего? О нет, это не ничего... Это очень даже что... Еще как... Да... Да...
      - Молли... Молли...
      - О-о, мне так хорошо... обнимать тебя... целовать... целовать...
      - Ты красивая... красивая...
      * * *
      В нижнем ящике туалетного столика лежал шарф Молли. Он подошел к столику, достал шарф и посмотрел на него. Бледно-голубой, легкий, почти прозрачный, из нейлона, наверно, а может и нет. Единственный предмет одежды, который остался после неё в комнате. Роджер обнаружил шарф уже потом, он валялся на полу возле шкафа. Скорее всего, он уронил его, когда снимал с плечиков её пальто.
      Он смотрел на шарф и размышлял, что с ним делать. А что если эти два детектива вернутся сюда, чтобы задать ещё несколько вопросов? Что если они обыщут комнату? Да нет, для этого , вроде бы, нужен ордер. Или не нужен? Что если они придут сюда, когда он пойдет на свидание с Амелией? Надо отделаться от шарфа, это вне всякого сомнения. Или просто взять его с собой, когда пойдет в полицию. Будет рассказывать, тогда и покажет шарф, это будет кстати. Пойдет в участок с шарфом, так ему легче будет рассказывать о Молли. Он попросит, чтобы ему дали детектива, у которого глухонемая жена. Другие ему действительно не понравились. Ни Паркер из забегаловки, ни эти двое, которые приходили сюда. Хотя эти - не такие уж и плохие. И все-таки он предпочел бы того, в красивой женой.
      Да, Амелия, вспомнил он.
      Надо бы вначале избавиться от шарфа, подумал он. Только как это лучше сделать?
      Лучше, наверно, изорвать его на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Да, так, пожалуйста, будет лучше всего. Только вот проблема - нет ни ножниц, ни ножа. Что ж, можно разорвать и руками.
      Он снова взглянул на шарф.
      Потом схватил его обеими руками и попытался разорвать, но шарф не поддался, потому что по краям был обшит плотной и крепкой каймой. Он тогда схватил кайму зубами и сумел надорвать её, потом криво порвал шарф надвое. Теперь он решил бросить его в туалет, но подумал, что это не выход. А если туалет засорится из-за этого , что тогда?
      Он подошел к столику. Там рядом с лампой в пепельнице лежали спички в виде книжечки. Взяв спички, он с шарфом направился в ванную комнату. В одну руку Роджер взял шарф и стал держать его над унитазом, так что он едва не касался воды. Другой рукой он зажег спичку и поднес её к свисающему концу шарфа. И тут услышал, что из глубины дома кто-то громко зовет его.
      Он узнал голос миссис Дауэрти и удивился, откуда, к чертям, она знает, что он собрался палить в ванной шарф. Роджер погасил спичку и бросил её в унитаз, потом собрал шарф в комок, вернулся в номер и снова сунул его в нижний ящик туалетного столика.
      Миссис Дауэрти все звала его.
      - Мистер Брум! Мистер Брум! Мистер Брум!
      Он прошел по коридору.
      - Да? Что такое?
      - Мистер Брум, вас к телефону.
      - Что? - удивился Роджер.
      - К телефону, - повторила миссис Дауэрти.
      - А кто? - с тем же удивлением в голосе спросил Роджер.
      - Не знаю. Женский голос.
      Мать, подумал он. Откуда же она узнала телефон?
      - Сейчас спущусь, - откликнулся он.
      Он вернулся в номер, запихнул шарф поглубже. Потом он задвинул ящик и вышел в коридор. Телефон находился на лестничной площадке второго этажа. Миссис Дауэрти стояла у телефона и ждала его.
      - С вами говорили детективы? - поинтересовалась она у Роджера.
      - Да, - ответил он.
      - Хорошие ребята, правда?
      - Да, кажется, хорошие. Они все ещё здесь?
      - Разговаривают сейчас с миссис Ингерсол с шестого этажа.
      - Значит, подходят к концу, похоже. - Роджер взял трубку из рук миссис Дауэрти и поблагодарил ее: - Спасибо вам.
      - Как вы думаете, найдут они мой холодильник? - спросила хозяйка.
      - Надеюсь, что да, - ответил Роджер, улыбнулся и приложил трубку к уху. - Алло?
      Миссис Дауэрти улыбнулась Роджеру, кивнула ему и стала спускаться на первый этаж. В трубке раздалось:
      - Роджер, это вы? Это Амелия.
      - Амелия? Но как? Вы сказали "Амелия"?
      - Я надеялась, что вы ещё не ушли.
      - Да, пока я здесь. А сколько сейчас?
      - Двадцать минут четвертого. Хорошо, что вы ещё не ушли.
      - А что такое? В чем дело?
      - Я задерживаюсь.
      - Почему?
      - Да тут, одна неожиданность.
      - Какая хоть?
      - Потом скажу, когда увидимся.
      - На сколько вы задерживаетесь?
      - До половины пятого. Не поздно?
      - Нет, нормально.
      - Где? Там же?
      - Да, у аптеки.
      - А вам совсем не любопытно?
      - Что?
      - Откуда я узнала ваш телефон.
      - Да, и откуда?
      - Ну, как память, а?
      - В каком смысле? Я же никогда не давал вам этого номера. Я и сам-то его не знаю.
      - То-то же.
      - Так где вы его взяли?
      - Агнес Дауэрти, - произнесла она.
      - И что?
      - Это имя было написано на вашем поздравлении. Помните те карточки?
      - Ах да, правильно, - понял Роджер и рассмеялся.
      - Это ваша хозяйка.
      - Да, верно.
      - По крайней мере, вы так говорили.
      - Так оно и есть. Могу познакомить, если хотите.
      - Когда?
      - Попозже.
      - Конечно. Меня не обманешь. Это здоровущая блондинка в годах, и вы с ней живете. Меня не обманешь.
      - Нет, - ответил Роджер, улыбаясь во весь рот. - Это правда хозяйка.
      - Да, я хотела кое-что сказать вам.
      - Что?
      - Вы мне нравитесь.
      - И вы мне тоже нравитесь, Амелия.
      - Хорошо.
      - Значит, в четыре тридцать?
      - Да. - Амелия немного помолчала. - Роджер!
      - Да?
      - Вы мне даже больше чем нравитесь.
      - О'кей.
      - Я вот тебе дам "о'кей". - Амелия засмеялась.
      - За что?
      - Вы тоже должны были сказать, что я вам больше чем нравлюсь.
      - Да, так оно и есть.
      - С каким чувством это сказано! Ну ладно, увидимся позже. Надеюсь, до половины пятого с вами ничего не случится.
      - Я тоже, - ответил Роджер.
      - Уж постарайтесь, пожалуйста.
      - Постараюсь.
      - Умница, - сказала Амелия и повесила трубку.
      Несколько мгновений он стоял с застывшей на лице улыбкой, потом повесил трубку на рычаг.
      Он вернулся к себе в номер, взял шарф Молли, сжег его в ванной, спустил пепел в унитаз и открыл окошко ванной, чтобы проветрить помещение от дыма.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Снег прекратился.
      В городе стояла тишина.
      Тишина, которая охватывает тебя и проникает в тебя. Это и почувствовал Роджер, когда вышел на улицу и направился в гараж. Изо рта шел пар, шаги звучали приглушенно. Тишина была почти видимой на глаз. Это было нормальное притихшее состояние города в предвечерний час, а сейчас оно стало особенно выразительным из-за пелены снега, покрывавшей город. Только мерное негромкое громыхание цепей на колесах проезжавших мимо автомашин нарушало тишину. Кстати,, надо будет и ему поставить цепи на свой грузовик, подумал Роджер.
      Мысль насчет цепей пришла ему в голову внезапно и оказалась для него неожиданной, потому что подразумевала возвращение домой: раз он собирается надеть цепи на колеса, значит, он собирается воспользоваться грузовиком, куда-то на нем поехать, а единственным местом, куда он может поехать на нем, является Кэри. Он понимал, что надо ехать, что надо поставить цепи, потом позвонить матери и сказать, что выезжает и будет сегодня вечером дома. Он понимал, что все это надо сделать. Но он понимал, что есть и кое-какие другие дела, которые тоже нужно сделать - по крайней мере, так ему казалось. А теперь вдруг все перемешалось, и тишина города стала не успокаивать, а раздражать его. Он отдавал себе отчет в том, что и матери надо позвонить, и домой пора ехать, но ведь и в полицию надо сходить и поговорить с тем детективом, у которого глухонемая жена, и с Амелией в полпятого встретиться, потому что такой красивой девушки, как Амелия, у него в жизни не было и ему не хотелось терять её, неважно, цветная она или нет. Его по-прежнему огорчал тот факт, что цветная, но не так, как поначалу. Внезапно на память пришла Молли и то, как она в два часа ночи вдруг стала для него красавицей, но это было нечто другое, не то, что он чувствовал в отношении Амелии, это было совсем другое. Амелия действительно красивая, все в ней красивое - и взгляд, и мягкая манера говорить, и быстрота движений, и то, как целуется. Да что там говорить - это по-настоящему красивая девушка. Его мать наверняка не стала бы отпускать шуточки в её адрес, как она это делала в отношении всех этих гадких утят, с которыми он гулял в Кэри. Точно не стала бы. Жаль, что и с Амелией надо встретиться, и домой ехать. Что ж делать, теперь, когда отца нет, кто-то должен заботиться о матери. Но в то же самое время ему очень хотелось увидеть Амелию, узнать Амелию как следует, но это и пугало его, потому что этой ночью, когда они были с Молли, он в какой-то момент тоже начал подумывать о том, что не прочь узнать её получше, и не просто как интимного партнера, как некрасивую женщину, с которой можно провести ночь, а как человека, душевная красота которого спрятана под неказистой внешней оболочкой. Вот в этот момент, кажется, он и начал на неё злиться, вот в этот момент вроде и началась ссора.
      Ему не хотелось бы ссориться с Амелией, но у него было предчувствие, что если он встретится с ней, то тоже поругается, и все из-за того, что ему надо возвращаться в Кэри и заботиться о матери, а не связываться с симпатичными девушками из большого города. Надо же ему было связаться с цветной! Да ещё договориться с ней о свидании на вторую половину дня. Теперь расхлебывайся. Но ведь и с такой некрасивой женщиной, как Молли, он тоже не думал связываться. Это уже потом у него появился интерес к ней и она стала казаться ему красивой, потом он уже поверил в то, что она красива. Но с этого и начались неприятности.
      Так что, подумал он, ему надо пойти в полицию, рассказать о Молли, а потом ехать в домой в Кэри. Вот так и надо поступить. Да нет, это не то. Если он пойдет в полицию, то это помешает ему встретиться с Амелией, на этом он расстанется с ней, и ему не придется выходить из себя, как это случилось с Молли. Но это помешает ему и вернуться домой, к матери. А может, оно и к лучшему. В голове у него все перепуталось.
      Послушай, говорил он себе, тебе лучше...
      Послушай, я думаю, что полиция...
      Нет, слушай-ка, лучше поди и поставь цепи на колеса, а там видно будет.
      Да что это я? Она же сидит там все время, и кто-то должен опекать её.
      Братишка ещё ребенок.
      А заботиться о ней кому-то надо.
      Служащим гаража был невысокий мужчина с черными кудрями и белоснежными зубами. Он носил летную куртку времен Второй мировой войны. Эта же куртка была на нем в тот день, когда Роджер ставил в гараж свой груженый автомобиль.
      - Ну, как дела? - спросил он Роджера.
      - Отлично, - спросил Роджер. - Я подумал, что надо бы зайти поставить цепи. Не ожидал такого снега.
      - Да, погодка та еще, - сказал служащий. Ты как, ничего себе не отморозил тут?
      - Да у нас там похолоднее, где я живу?
      - Интересно, а где это ты живешь? - с улыбкой спросил служащий. - В Сибири, что ли? Или Нижней Слобовии?
      Роджер не знал, где это - Нижняя Слобовия, поэтому только и нашелся сказать:
      - Нет, у нас там действительно холодно.
      - Я вижу, ты разделался со своим барахлишком, - заметил служащий.
      - Да, вчера все продал.
      - Ну как, удачно?
      - Да, отлично.
      - Поздно ночью? - спросил служащий.
      - Что? - не понял Роджер.
      - Я говорю: поздно ночью продал?
      - Не-ет, - ответил Роджер. Он непонимающе смотрел на собеседника. - Я чего-то не понимаю тебя.
      - Я говорю про твои скамейки, чашки и так далее, чего тут не понять?
      - Ну и что?
      - Так ты продал их ночью?
      - Нет, последние я продал вчера днем, не знаю только, во сколько. В центре.
      - А-а.
      - А что?
      - Да так. Меня уже не было в то время, когда ты ставил машину обратно. А мой напарник, который работал ночью, сказал, что ты ночью опять брал машину.
      - Он так сказал?
      - Да. Он сказал это потому, что не был уверен, надо ли было выпускать машину ночью или нет. Просто хотел убедиться, не дал ли маху, вот и все.
      - А-а.
      - Потому что было совсем поздно.
      - Да.
      - В три часа ночи. Служащий широко улыбнулся, показав свои ослепительно белые зубы. - Или очень рано - смотря как на это посмотреть, правильно я говорю? Три часа - это очень рано.
      - Действительно рано, - согласился Роджер. - Надо было перевезти кое-что.
      - Опять деревяшки?
      - Нет, - торопливо ответил было Роджер. - Я... - Тут он запнулся. Один малый предложил мне работенку вчера днем, когда я был в центре.
      - Да-а?
      - Подбросить овощи, с рынка.
      - О, тебе подвезло, скажи?
      - Да. Надо было везти их через мост, на другой берег реки, вон туда. А забирать их - с рынка.
      - Который в центре, что ли, да?
      - Да.
      - А где, не на Каммингз?
      - Что?
      - Не на Каммингз-стрит, говорю? Там есть рынок.
      - Да, есть рынок.
      - Тогда конечно, там рано открывают, согласился служащий.
      - Да, и надо было подъехать к полчетвертому, забрать это дело, а потом через мост на другую сторону.
      - Это как ехать в твою Нижнюю Слобовию, что ли? - произнес служащий и засмеялся. - Да, ты любишь работать, это хорошо. Обожаю людей, которые хотят заработать лишний доллар. Бог свидетель, я тоже будь здоров вкалываю. А твой грузовик вон там, возле "кадди"* шестьдесят второго года. Тебе помочь поставить цепи?
      - Да нет, справлюсь, думаю, спасибо.
      - Не за что. Ключи возьмешь?
      - Не знаю. Там хватит места?
      - Думаю, ты поставишь их, не выгоняя машины. А если понадобятся ключи - вот они, на доске.
      - О'кей, - бросил в ответ Роджер и направился к своему грузовику, который стоял в дальнем конце гаража. Бросив взгляд на стоящий рядом "кадиллак", он открыл задний борт и залез в кузов. Цепи лежали возле кабины, в переднем правом углу кузова, возле кабины, завернутые в мешковину. Он всегда, снимая цепи, тщательно протирал их и заворачивал в мешковину, чтобы они не ржавели. Роджер достал цепи и двинулся к заднему борту, когда увидел на полу кузова пятно.
      Пятно было круглое, с полдолларовую монету, не больше, с зубчатыми краешками и крошечными капельками по окружности.
      Должно быть, из неё носа, подумал он.
      Роджер слез с кузова и сложил цепи у левого заднего колеса, потом огляделся вокруг и увидел шланг, подсоединенный к водопроводному крану, а рядом - большую металлическую банку. Роджер посмотрел в сторону ворот гаража - не видно ли служащего, затем пошел и взял банку, налил в неё на четверть воды и снова вернулся к машине. Ведро он поставил на пол гаража под задним бортом. Из-под переднего сиденья он достал грязную ветошь, с ней вернулся к кузову и опустил ветошь в банку с водой.
      Ему здорово повезло: кровь капнула на одну из металлических полос, проложенных по длине кузова, и не попала на деревянный пол кузова. С досок удалить каплю крови было бы непросто. А так достаточно было провести разок мокрой ветошью - и пятна не стало.
      Роджер прополоскал тряпку несколько раз. Вряд ли в этой воде можно было сейчас увидеть оттенок красного или даже розового цвета. Роджер вылил воду в отверстие стока рядом с краном и несколько раз ополоснул банку.
      Затем он вернулся к машине и поставил цепи.
      Она ждала его у аптеки.
      Заметила она его сразу, как только он появился из-за угла, и побежала ему навстречу.
      - Привет, - сказала она и взяла его под руку. - Опоздал.
      - У меня нет часов, - попытался оправдаться Роджер.
      - Ничего, ты не очень опоздал. Сейчас только без двадцати. Где ты был?
      - Цепи на колеса ставил.
      - Хорошее занятие. Этому парню приятнее ставить цепи на колеса, чем побыть со мной.
      - Нет, лучше с тобой побыть, Амелия.
      - Ты знаешь, временами мне кажется, - с улыбкой заметила ему Амелия, что у тебя начисто отсутствует чувство юмора.
      - Даже намека нет, - ответил Роджер и тоже улыбнулся.
      - А ну-ка, посмотри на меня.
      Роджер взглянул на Амелию.
      - На тебе другое пальто, - доложил он о своих наблюдениях.
      - Это у меня лучшее пальто, я надеваю его только в особых случаях. Воротник - из настоящего хорька.
      - Как это - хорька?
      - Животное такое.
      - Знаю, но...
      - Близкий родственник крысы. В этом городе миллионы разных крыс.* И вот одна из её разновидностей пожертвовала ради меня своей жизнью и стала мехом моего пальто. Ну так как, нравится тебе?
      - Потрясающе.
      - Вот, смотри. - Амелия расстегнула пальто и распахнула его, разведя борта руками. На ней была черная юбка и черный джемпер с довольно глубоким вырезом. Шею опоясывала ниточка мелкого жемчуга, красиво контрастируя с темной кожей. - Как, завлекает? - с вызовом спросила она.
      - Еще как.
      - А еще, - промолвила она и подмигнула ему, - там черный лифчик. Мужчинам ведь нравится, если в черном, да?
      - Да.
      - А теперь, если ты не возражаешь, я застегну пальто, пока не отморозила все на свете. - Амелия запахнула и застегнула пальто. - Брр, руки замерзли. - Амелия сунула левую руку в карман пальто, а пальцы правой переплела с пальцами левой руки Роджера, а затем завела обе руки в карман пальто Роджера. - Вот, хорошо, уютно, тепло. Что-то я все говорю да говорю. Что это со мной?
      - Просто я хороший слушатель, поэтому, - ответил Роджер.
      - Откуда же это у тебя?
      - Потому что дома я все время слушаю и слушаю.
      - Кого?
      - Мать.
      - Ой, эти матери, лучше не говорите. Знал бы ты, сколько нравоучений я выслушала от неё сегодня.
      - Насчет чего?
      - Насчет тебя, чего ж еще?
      - Почему?
      - Потому что ты мужчин, белый мужчин. Ты - мистер Чарли, - добавила Амелия и рассмеялась.
      - Так вот что означает "мистер Чарли"?
      - Ну конечно. Ты и мистер Чарли, и ещё кое-кто, иногда просто мужчин, иногда жулик и проходимец, но всегда белый мужчина. Так что в маминой языке хватает синонимов для тебя.
      - Вот это да!
      - Продолжалось это часа четыре. Я уж думала, что это она никогда не остановится.
      - Поэтому ты и не смогла прийти в половине четвертого?
      - Да, поэтому. Она позвала моего брата, чтобы он приехал и поговорил со мной. Он женат, у него двое детей, работает таксистом. Так вот, она позвонила в гараж и попросила, чтобы он позвонил матери, как только вернется с линии. Раньше четырех он не освобождается, так что я знала, что застряну дома до, как минимум, четверти пятого. У них гараж на Двенадцатой, у самой реки. И что ты думаешь - он приехал в двадцать пять минут пятого! Мы поговорили буквально три секунды - и я ушла.
      - И что он сказал?
      - Он сказал: "Амелия, ты совсем рехнулась".
      - А ты что сказала?
      - А я сказала: "Луис, пошел ты к чертям".
      - И потом?
      - Он с, что если увидит нас вместе, то отрежет тебе эти самые - он все назвал своими именами.
      - И что, он сделает это?
      - Луис - толстый, довольный жизнью таксист, он и не знает, где их искать, потому что у него самого вряд ли что осталось с тех пор, как в пятьдесят третьем он женился на Мерседес. Слушай, это ничего, что я так говорю?
      - Как - "так"?
      - Ну, слишком свободно, что ли. Хотя на самом деле я повторяю не все слова, которые говорил мой брат. Как бы там ни было, я снова послала его к черту и ушла.
      - А это ничего.
      - О чем это ты?
      - Что ты выражаешься в таком духе. - Роджер сделал паузу. - Мы никогда дома не употребляем сильных выражений. У нас мать в этом отношении очень строга.
      - Ладно, ну их, наших мамаш, правда? - сказала Амелия.
      Роджер почувствовал секундное раздражение от этой фразы Амелии, но только кивнул и \:
      - Что мы будем делать?
      - Прогуляемся немного. Я люблю снег. На фоне снега я так выделяюсь!
      - Ты и без него ещё как выделяешься, - произнес Роджер.
      - Да-а?
      - Да.
      - Ты умеешь говорить приятные вещи. Ох, предупреждала меня мамочка! Ой, извини, мы же условились не говорить о матерях.
      - Куда прогуляемся?
      - Куда глаза глядят, какая разница?
      Ему не понравилось, как Амелия произнесла это, но он сказал себе: спокойно, не расходись. В конце концов, она предоставляет ему инициативу. Она дает ему понять, что последует за ним, куда бы он ни пошел. Она позволяет ему быть мужчиной, ему, который уже давно мужчина в своей семье! Ему совсем не хочется выходить из себя, как это случилось прошлой ночью, когда он был с Молли. Тогда он начал заводиться, когда Молли стала рассказывать ему о том мужчине из Сакраменто. Потом он сказал себе, что ей не следовало говорить с ним о другом мужчине, лежа в постели с ним, Роджером. Вот что так разозлило его. Но даже когда он пытался убедить себя в этом, в глубине души у него таилась мыслишка, что истинной причиной внезапной вспышки гнева с его стороны был отнюдь не человек из Сакраменто. Он сам не мог до конца понять этого, но каким-то шестым чувством распознал, что разозлился на Молли только потому, что она начала сильно нравиться ему. Вот этого он никак не мог понять.
      - По-настоящему у меня был только один мужчина в жизни, - сказала ему Молли прошлой ночью. - Только один до тебя.
      Он ничего не сказал ей на это. Они лежали обнаженными на кровати в его комнате. Роджер чувствовал себя обессиленным и довольным. Он лежал и слушал завывания февральского ветра за окном. Ночью ветер всегда кажется сильнее, особенно в чужом городе.
      - Я встретила его, когда мне было двадцать лет, прошел как раз год после смерти матери. Ничего, что я говорю с тобой об этом?