Глава 6

Мейер Мейер, сидевший у окна и печатавший свое донесение, находился почти напротив входа, и ему было видно, как Уиллис провел пуэрториканкскую девицу в дежурную комнату и усадил ее на стул с высокой спинкой. Он наблюдал, как тот снял с нее наручники и засунул их себе за пояс.

Лейтенант подошел к Уиллису, обменялся с ним несколькими словами и, подбоченившись, повернулся к Анжелике. Кажется, Вирджиния Додж позволит им допросить арестованную. Как любезно с ее стороны!

Мейер Мейер снова терпеливо склонился над своим донесением. Он был уверен, что Вирджиния Додж не подойдет к его столу, чтобы проверить шедевр, над которым он мучительно корпел, и с полным основанием предполагал, что ему удастся выполнить то, что он задумал, особенно сейчас, когда в комнате взорвалась эта пуэрториканкская бомба. Вирджиния Додж, казалось, была полностью поглощена девицей – ее порывистыми движениями и потоком колоритных эпитетов, срывающихся с ее уст. Мейер не сомневался в том, что он осуществит первую часть своего плана так, что этого никто не заметит.

Сомневался он лишь в том, сможет ли составить достаточно красноречивое сочинение.

У него никогда не было хороших отметок по английскому языку и литературе, и он не умел писать сочинения. Даже в юридическом колледже его работы никто не назвал бы блестящими. Каким-то чудом он все же набрал достаточное количество баллов, выдержал экзамены и в награду получил поздравление от дяди Сэма в виде любезного приглашения отслужить свой срок в Армии Соединенных Штатов. Пройдя через дерьмо и болота своей четырехлетней службы, он был демобилизован как “отслуживший с честью”.

Ко времени демобилизации он решил, что не стоит тратить драгоценные годы жизни на то, чтобы завоевывать клиентов. Офисы размером с собачью конуру и гонки на машине “скорой помощи” были не для Мейера Мейера. Он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, с которой встречался еще во время учебы в колледже. Он еще помнил дразнилку: “Не прилипали друг к другу пары так, как Мейер прилип к Липкин Саре”. Дразнилка никогда ему не мешала. Он слушал, как его дразнили, и терпеливо улыбался. Все было правильно, он действительно прилип к ней, как она прилипла к его губам (Сара очень любила целоваться, и, может быть, потому он и женился на ней, вернувшись из армии).

Решение оставить профессию юриста поразило прежде всего самого Мейера, но он все же наплевал на юриспруденцию и поступил на работу в полицию. По его мнению, эти профессии были связаны между собой. Как полицейский, он тоже стоял на страже закона, делая свое дело терпеливо и добросовестно. Он стал детективом третьей степени только на восьмой год работы в полиции. Для этого тоже надо было терпение. Теперь, терпеливо ударяя по клавишам пишущей машинки, он составлял свое послание.

– Как тебя зовут? – спросил Бернс девицу.

– Чего?

– Как тебя зовут? Куаль эс су номбре?

– Она знает английский, – заметил Уиллис.

– Не знаю я инглес! – возразила пуэрториканка.

– Она врет. По-испански она умеет только ругаться.

Брось, Анжелика. Будешь нам подыгрывать, и мы тебе подыграем.

– Я не знаю, что значит “подыгрывать”.

– Ах, какая невинность! – сказал Уиллис. – Слушай, потаскушка, брось ты эти глупости. Не делай вид, что ты только что сошла с парохода. – Он повернулся к Бернсу. – Она живет в этом городе почти год, Пит, и занимается главным образом проституцией.

– Я не проститутка, – возразила пуэрториканка.

– Конечно, она не проститутка. Простите, забыл.

Она работала целый месяц в швейной мастерской.

– Я мастерица, вот я кто. Не проститутка.

– Ладно, ты не проститутка, пусть будет так. Ты спишь с мужчинами за деньги. Это большая разница, согласна? Пусть будет так. Ну, а почему ты перерезала глотку тому парню?

– Какому парню?

– А их было несколько? – спросил Бернс.

– Я никому не резала глотка.

– Да? Кто же? – спросил Уиллис. – Санта Клаус? А куда ты дела бритву? – Он снова повернулся к Бернсу. – На нее натолкнулся патрульный. Но он не смог найти орудия убийства. Наверное, она бросила бритву в сток. Куда ты дела бритву?

– У меня нет бритва. Я никому не резала глотка.

– У тебя все руки в крови! Кому ты хочешь втереть очки?

– Кровь от эти наручники.

– О господи, это дохлый номер! – вздохнул Уиллис.

“Вся беда в том, – думал Мейер Мейер, – что трудно найти подходящие слова. Тон должен быть спокойным, без дешевой мелодрамы и без нажима, иначе могут подумать, что это розыгрыш или творение шизофреника. Это должна быть искренняя просьба о помощи с ноткой отчаяния. Без этого никто мне не поверит и от всего этого не будет никакой пользы. Но если послание будет слишком отчаянным, тоже никто не поверит. Значит, надо быть очень осторожным”. Мейер посмотрел на внимательно слушавшую Вирджинию. “Мне надо спешить, – подумал он, – ей может прийти в голову подойти и проверить, что я делаю”.

– Ты знаешь, кому перерезала глотку? – спросил Уиллис.

– Ничего не знаю.

– Тогда я открою тебе маленький секрет. Ты когда-нибудь слышала об уличной банде под названием “Арабские рыцари”?

– Нет.

– Это самая большая банда в нашем районе. Главным образом подростки. Кроме вожака банды, которому двадцать пять. Он женат, у него одна дочь. Его зовут Касым. Ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Касым?

– Нет.

– В сказке это брат Али-Бабы, в жизни – вожак банды под названием “Арабские рыцари”. Его настоящее имя – Хосе Дорена. Знаешь такого?

– Нет.

– Он очень важный человек среди блатных, этот Касым. Вообще-то он дешевка, слабак, но среди уличных банд имеет вес. Есть еще одна банда под названием “Латинская колонна”, и члены этой банды вот уже несколько лет сильно не в ладах с “Арабскими рыцарями”. Знаешь, какое условие перемирия поставили эти латинос?

– Нет, а какое?

– Отдать им как трофей одежду одного из “Арабских рыцарей” и покончить с Касымом.

– Кому это интересно?

– Должно быть интересно тебе, детка. Парень, которому ты перерезала горло, – это и есть Касым, Хосе Дорена.

Анжелика моргнула.

– Это точно? – спросил Бернс.

– Точно, Пит. Так вот, Анжелика, если Касым умрет, “Латинская колонна” поставит тебе в парке памятник. Но “Арабские рыцари” вряд ли одобрят твой поступок. Это куча злобных подонков, милочка, и им совсем не понравится, что ты порезала их вожака, приведет ли это к его преждевременной кончине или нет.

– Чего?

– Отдаст он концы или нет, все равно ты у них в черном списке, детка.

– Я не знала, кто он.

– Значит, это ты его порезала?

– Да. Но я не знала, кто он.

– Зачем же ты это сделала?

– Он приставал ко мне!

– Как?

– Он начал лапать меня.

– Ах, оставьте! – простонал Уиллис.

– Лапал!

– Да здравствуют непорочные девственницы! – воскликнул Уиллис. – Почему ты порезала его, детка? И на этот раз не рассказывай нам трогательные истории в рамке из сердечек и цветочков. – Он хватал меня за грудь на лестнице. У входа в дом, и люди смотрели. Вот я и порезала его.

Уиллис вздохнул.

Вирджиния Додж, казалось, устала от допроса. Она нервничала, но продолжала неподвижно сидеть за своим столом, держа в руке 38-й калибр. Бутыль с нитроглицерином стояла на столе перед ней.

Надо спешить, подумал Мейер, надо закончить, наконец, и действовать, не допуская ошибок. Если эта дама подойдет ко мне и увидит, чем я занимаюсь, она спустит курок и отстрелит мне полголовы. Сара должна будет сидеть положенные дни траура целую неделю. Во всем доме завесят зеркала и повернут к стене фотографии. Господи, это будет ужасно. Действуй, Мейер. Не стоит умирать в такой теплый день.

– Значит, он хватал тебя за грудь? – спросил Уиллис. – За какую, правую или левую?

– Это не смешно, – ответила Анжелика, – если мужчина лапает на людях, не смешно.

– И ты полоснула его?

– Si.

– Потому что он схватил тебя за грудь, верно?

– Si.

– Твое мнение. Пит?

– Чувство собственного достоинства не зависит от профессии, – ответил Бернс, – я ей верю.

– А, по-моему, она нагло врет, – возразил Уиллис, – и когда мы все проверим, то наверняка обнаружим, что она крутила целый год с этим Касымом, а когда заметила, что он положил глаз на другую девчонку, резанула его бритвой. Это больше похоже на правду, а, детка?

– Нет, я не знаю этот Касым. Он просто прошел мимо меня и снахальничал. Мой тело есть мой тело. Я продаю его, когда хочу, но не для такие свиньи с грязные руки.

– Ура! Тебе действительно поставят памятник в парке. – Уиллис повернулся к Бернсу: – Как мы определим этот случай? Злонамеренное нападение?

– В каком состоянии находится Касым?

– Его отвезли в больницу. Кто знает? Весь тротуар был залит кровью. И знаешь, что меня убило. Пит? Вокруг него собралась куча детишек. Видно было, что они никак не могут решить, что делать – плакать, смеяться или кричать. Они как-то странно прыгали на месте, понимаешь, о чем я говорю? О господи, расти на этих улицах, видеть такое каждый день! Можешь себе представить?

– Держи связь с больницей, Хэл, – сказал Бернс, – оформим ее потом. Сейчас мы не можем сделать больше... – Он повернул голову туда, где сидела Вирджиния Додж.

– Хорошо. Ладно, Анжелика. Скрести ноги вместо пальцев и молись. Кто знает, может, Касым не умрет, может быть, у него есть какой-нибудь талисман.

– Надеюсь, сукин сын сгниет в могила, – ответила Анжелика.

– Добрая девочка, – сказал Уиллис, потрепав ее по плечу.

Мейер вынул из пишущей машинки свое сочинение. Оно имело такой вид:

РАПОРТ

МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ

Детективы 87-го полицейского участка

Улица

ФАМИЛИЯ ЗАЯВИТЕЛЯ, УВЕДОМИВШЕГО О ПРОИСШЕСТВИИ

Захвачены женщиной, вооруженной револьвером и имеющей при себе бутыль с нитроглицерином.

Инициалы заявителя

АДРЕС ЗАЯВИТЕЛЯ

Если вы найдете эту бумагу, немедленно сообщите в полицейское управление! Номер – Центр 6-0800

Улица

ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ НАЗНАЧЕН ДЕТЕКТИВ

Срочно!

ДЕТЕКТИВ 2 СТЕПЕНИ МЕЙЕР

Фамилия инициалы номер удостоверения

ЗАДЕРЖАНЫ

Мейер вынул копировальную бумагу и сложил голубые бланки вместе, потом прочитал первый экземпляр. Он читал его внимательно, потому что был терпеливым человеком и хотел, чтобы все было правильно с первого раза. Второго могло уже не быть.

Окно возле стола было открыто. Наружная решетка, предохранявшая стекло от обломков кирпича, который любили швырять в окна обитатели окрестных улиц, не представляла каких-либо трудностей. Наблюдая одним глазом за Вирджинией Додж, Мейер скатал первый лист в узкий длинный цилиндр. Он лихорадочно просунул цилиндр сквозь отверстие решетки и протолкнул его наружу. Потом поднял глаза.

Вирджиния Додж не смотрела на него.

Мейер свернул второй лист и тоже протолкнул его сквозь решетку.

Он просовывал сквозь отверстие третий и последний лист, когда услышал крик Вирджинии:

– Стой, буду стрелять!

Глава 7

Мейер отпрянул от полуоткрытого окна.

Он сжался, ожидая, что сейчас раздастся выстрел и он упадет, а потом понял, что Вирджиния Додж смотрит совсем в другую сторону. Опустив плечи и вытянув вперед руку с револьвером, она вышла из-за стола, оставив бутыль с нитроглицерином, и подошла к барьеру.

По другую сторону барьера застыл Альф Мисколо.

Он стоял, слегка открыв рот, ко лбу прилипли курчавые черные волосы, голубые подтяжки натянулись на тяжелых плечах, рукава рубашки были закатаны, открывая мускулистые руки. Лицо его не выражало ничего, кроме безграничного удивления. Он вышел из своей комнаты, где весь день обливался потом над бумагами, подошел к барьеру, крикнул: “Эй, кто из вас уже освободился?” И вдруг увидел, что навстречу ему идет женщина с 38-м калибром в руке.

Он повернулся и хотел бежать, но она завопила: “Стой!

Буду стрелять!” Альф остановился и повернулся к ней, но сразу же стал сомневаться, правильно ли он поступил.

Мисколо не был трусом. Это был опытный полицейский, временно исполнявший канцелярскую работу. Он научился метко стрелять еще в полицейской академии и теперь горячо желал, чтобы его револьвер был у него в руке, а не в одном из ящиков картотеки в техническом отделе.

Женщина, стоявшая у барьера, явно была ненормальной стервой. Мисколо приходилось и раньше видеть такие лица, поэтому он подумал, что благоразумнее остановиться. К тому же в комнате были и другие. Господи, неужто она хочет всех перестрелять?

Мисколо постоял в нерешительности еще минуту.

У него была жена и взрослый сын, который служил в авиации. Мисколо не хотел, чтобы его жена стала вдовой полицейского, погибшего при исполнении служебных обязанностей, и обивала порог полицейского управления, хлопоча о помощи. Господи, у этой бабы вид сумасшедшей.

Что если она внезапно придет в бешенство и начнет стрелять? Он повернулся и побежал по коридору.

Вирджиния Додж тщательно прицелилась и нажала на курок.

Она выстрелила один раз.

Пуля попала Мисколо в спину, немного левее позвоночника. Удар повернул его на триста шестьдесят градусов и бросил на дверь мужского туалета. Минуту он стоял, цепляясь за дверь, потом медленно сполз на пол.

Бутыль с нитроглицерином на столе не взорвалась.

Загадочное убийство в запертой изнутри комнате – такого в реальной жизни не бывает.

Стив Карелла, во-первых, чувствовал это инстинктом постоянного читателя детективных романов с загадочными убийствами и, во-вторых, знал это, как полицейский по призванию.

И вот сейчас он расследует самоубийство, которое произошло в комнате без окон, и – что еще хуже – самоубийца, по всей видимости, повесился, заперев вначале дверь изнутри. Для того, чтобы взломать дверь и войти в комнату, понадобились усилия трех сильных мужчин. По крайней мере так ему сказали вчера, когда он знакомился с обстоятельствами дела.

Возможно, это действительно самоубийство, говорил себе Карелла. Полиция должна расследовать все случаи самоубийства так же, как и убийства, но это лишь формальность. Возможно, это действительно самоубийство, какого черта, почему я всегда думаю о людях только плохое? Беда в том, что эти парни выглядят так, будто способны напасть на слепую старушку и вырезать ей сердце. К тому же старик оставил немалое состояние, которое будет разделено между сыновьями. Не исключена возможность, что один из сыновей или все вместе и с общего согласия решили покончить со стариком и получить свои денежки, не дожидаясь естественного хода событий. Адвокат, который вел дела покойного, сказал вчера во время разговора с Кареллой, что старик завещал разделить “между возлюбленными сыновьями” после его смерти 750 000 наличными. Немалый соблазн. Не говоря уже о Скотт Индастриз Инкорпорейтед и других предприятиях, разбросанных по всей стране. Убийства, без сомнения, совершались и по меньшему поводу.

Но, конечно, это было самоубийство.

Почему бы не свернуть расследование и не покончить с этим? Он должен встретиться с Тедди в участке в семь – да, ребята, у меня будет ребенок, что вы на это скажете, – и он, конечно, не успеет прийти туда вовремя, если будет шастать по этому мрачному старому особняку и превращать в убийство явный случай самоубийства. Сегодня он будет угощать Тедди самыми изысканными блюдами и дорогим вином! Сегодня она. Будет королевой, и он достанет для нее все, что она пожелает. Господи, как я люблю ее, сказал себе Карелла. Надо кончать поскорее с этим делом, чтобы встретиться с Тедди вовремя. Между прочим, сколько сейчас? Он посмотрел на часы – 5.45. У него есть еще немного времени, чтобы поработать как следует. Хотя тут и не пахнет самоубийством,.. пахнет, не пахнет, вряд ли запах помогал когда-нибудь расследовать дело. И все-таки здесь и не пахнет самоубийством.

Замшелый, старый особняк был аномалией этого района. Построенный в 90-х годах XIX века, плотно прилипший к речному берегу, с окнами, занавешенными темными жалюзи, с покатой крышей, с треугольными фронтонами, придававшими дому странный угловатый вид, особняк находился на расстоянии неполных трех миль от моста Хамильтон Бридж, но у Стива было такое ощущение, будто их отделяло три столетия. Время, казалось, обтекало этот мрачный дом, раскорячившийся на берегу Гарба и отделенный от людей заржавевшей чугунной оградой. Владение Скотта. Он помнит начало вчерашнего вызова: “Это Роджер... Из владения Скотта. Мистер Скотт повесился”.

Роджер был лакеем в доме Скоттов, и Карелла сразу же отвел его кандидатуру как подозреваемого. Лакеи никогда не убивают своих господ, ни в реальной жизни, ни в детективах. Кроме всего прочего, он был потрясен смертью хозяина больше, чем все другие обитатели дома. Да, надо признать, старик был не особенно приятным зрелищем, смерть от удушья не украсила его. Кареллу провели в общую кладовую, переоборудованную в маленький кабинет, хотя в доме был просторный кабинет на первом этаже. Три сына покойного – Алан, Марк и Дэвид – отошли от двери кабинета, когда Карелла приблизился к ней, словно им внушало ужас страшное зрелище мертвого отца и все, что находилось в этой комнате. Дверная рама была разбита. Щепки разного размера и разнообразной формы лежали в коридоре за дверью. Лом, которым взламывали дверь, был прислонен к стене с наружной стороны.

Дверь в коридор открывалась наружу. Она легко поддалась, когда Карелла потянул ее на себя. Он сразу заметил, что внутренний запор, обыкновенная стальная задвижка, был сорван при взламывании двери, она висела на одном шурупе.

– Тело лежало как раз напротив двери, свернувшись в ком, – объяснял Алан. – На шее у старика еще была веревочная петля, хотя мы обрезали веревку, на которой он висел, сразу же, как вошли в комнату. Мы должны были снять его, чтобы войти. Замок мы отбили ломом, но и после этого не могли открыть дверь. Понимаете, отец привязал один конец веревки к дверной ручке перед тем, как... перед тем, как повесился. Потом перебросил веревку через потолочную балку... ну и получилось так, что, когда мы сломали замок, его тело своим весом держало дверь, и она не открывалась. Мы приоткрыли ее ломом и перед тем, как войти, обрезали веревку.

– Кто обрезал веревку? – спросил Карелла.

– Я, – ответил Алан.

– Откуда вы узнали, что к двери привязана веревка?

– Когда мы просунули лом, то увидели в щель... увидели старика, который висел в петле. Я с трудом протиснулся в отверстие и обрезал веревку складным ножом.

Стоя посреди комнаты, где повесился человек, Карелла старался представить себе и понять, как все случилось. Конечно, тело увезли еще вчера, но все прочее осталось без изменений.

В комнате не было окон.

В ней не было никаких потайных ходов или раздвижных панелей. Вчера он произвел самый тщательный осмотр. Стены, пол и потолок были крепки, как плотина Боулдер Дем, построенная во времена, когда все сооружалось на века. Значит, сказал себе Карелла, проникнуть в эту комнату можно только через дверь.

А дверь была заперта.

Изнутри.

Значит, это – самоубийство.

Старик действительно привязал один конец веревки к дверной ручке, перекинул веревку через потолочную балку, взобрался на стул, накинул на шею петлю и спрыгнул со стола. Шея у него не была сломана. Он умер сравнительно медленно, от удушья.

И, конечно, тяжесть тела не давала двери открыться, несмотря на старания его сыновей. Но одна только тяжесть тела не смогла бы противостоять усилиям трех сильных мужчин. Карелла проверил это вчера в лаборатории. Сэм Гроссман, ведавший лабораторией, все точно просчитал, используя и математические методы, и различные приспособления. Если бы дверь не была заперта изнутри, братья вполне смогли бы открыть ее.

Нет, дверь была заперта.

Имелись также вещественные доказательства того, что дверь была заперта изнутри. Если бы задвижка не была закреплена в металлической скобе, замок остался бы цел, когда дверь открывали ломом.

– Мы не могли обойтись без лома, – сказал Алан. – Мы изо всех сил тянули дверь к себе, пока Марк не догадался, что дверь заперта изнутри, и тогда он пошел в гараж за ломом.

Мы просунули его в дверь и сорвали замок.

– А потом?

– Потом Марк подошел вплотную к двери и снова попытался открыть ее. Он не мог понять, почему она не открывается. Мы сорвали засов. Потом нам пришлось еще раз взять лом, чтобы открыть дверь. И тогда... и тогда мы увидели отца. Остальное вы знаете.

Итак, дверь была закрыта.

Это – самоубийство.

А может быть, и нет.

Что делать? Кажется, подобный случай описан в одном из романов Джона Диксона Карра. Послать ему запрос, что ли? Карелла устало спустился по лестнице на первый этаж мимо кучи щепок, валявшихся в проходе за дверью.

Кристин Скотт ждала его в маленькой гостиной, выходящей на берег Гарба. Какие невероятные имена у этих людей, подумал Карелла, они словно вынырнули из какой-нибудь паршивой английской мелодрамы, все стараются внушить доверие, и этот старик действительно покончил с собой. Какого черта я напрасно трачу время, допрашивая всех подряд и обнюхивая со всех сторон заплесневелую конуру без окон?

– Детектив Карелла? – спросила Кристин.

Она казалась бесцветной на фоне ярко-красных и оранжевых листьев деревьев, которые росли на берегу реки. У нее были красивые пепельные волосы, отливающие серебром, но придававшие ей вид альбиноса. Глаза имели такой пастельно-голубой оттенок, что, казалось, вообще не имели цвета. Она не накрасила губы. На ней было белое платье, на шее – недорогие бусы из светлого камня.

– Миссис Скотт, – сказал Карелла, – как вы себя чувствуете сегодня?

– Мне лучше, спасибо. Это мое любимое место. Здесь я впервые увидела старика, когда Дэвид привел меня в этот дом. Она замолчала. Взгляд светло-голубых глаз остановился на Карелле.

– Как вы думаете, почему он покончил с собой, детектив Карелла?

– Не знаю, миссис Скотт, – ответил Карелла. – Где ваш супруг?

– Дэвид? В своей комнате. Он никак не может прийти в себя.

– А его братья?

– Где-то в доме. Знаете, это очень большой дом. Старик построил его перед своей свадьбой, в 1896 году. Он стоил семьдесят пять тысяч долларов. Вы видели его брачные покои на втором этаже?

– Нет.

– Они великолепны. Высокие ореховые панели, мраморные столики, ванная, отделанная золотом. Чудесные окна и балкон с видом на реку. В нашем городе осталось немного таких домов. Миссис Скотт закинула ногу на ногу, и Карелла, посмотрев на нее, подумал: “У нее красивые ноги. Настоящие американские ноги. Безупречно стройные. Упругие полные икры и тонкие лодыжки, и туфли за 57 долларов. Может, ее муженек прикончил своего старика?”

– Выпьете что-нибудь, детектив Карелла? Это разрешается?

Карелла улыбнулся:

– Но не одобряется.

– А все же не запрещено?

– Иногда можно.

– Я позвоню Роджеру.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Скотт. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– О? – Кристин казалась удивленной. Она высоко подняла брови, и Карелла заметил, что они у нее черные. Как же быть с пепельными волосами? Крашеные? Наверное. Пепельные волосы и черные брови – невозможная комбинация! Да и вся она какая-то неестественная. Миссис Кристин Скотт, которая только что вышла из английской комедии нравов. – Каких вопросов?

– Относительно того, что случилось вчера.

– Да?

– Расскажите мне.

– Меня не было дома, я гуляла. Я люблю гулять по берегу реки. И погода была такая великолепная, такой теплый воздух, столько света...

– А потом?

– Я увидела, как Марк выбежал из дома и бросился к гаражу. По его лицу поняла: что-то случилось. Я подбежала к гаражу как раз в тот момент, когда он выходил с ломом в руке, и спросила: “В чем дело?”

– И что он ответил?

– Он сказал: “Отец заперся в кладовой и не отвечает. Мы хотим взломать дверь”. Вот и все.

– А потом?

– Потом он побежал обратно к дому, и я за ним. Дэвид и Алан были наверху, за дверью маленького кабинета. Он был там, хотя, понимаете, у него есть очень большой и красивый кабинет внизу.

– Он часто находился в кладовой?

– Да. Мне кажется, это было его убежищем. Он держал там свои любимые книги и музыкальные записи. Убежище.

– Он имел привычку запирать дверь?

– Да.

– Он всегда задвигал засов, когда заходил туда?

– Да, насколько я знаю. Я часто приходила к нему в эту комнату, чтобы позвать к обеду или что-нибудь сообщить, и дверь каждый раз была заперта.

– Что произошло, когда вы с Марком поднялись наверх?

– Ну... Алан сказал, что дверь, очевидно, заперта, они пытаются открыть ее и взломают замок.

– Он волновался?

– Конечно. Они стучали в дверь и страшно шумели, но отец не отвечал. А вы бы не беспокоились?

– Что? Ах, да, конечно, я стал бы беспокоиться. Ну, а потом?

– Они засунули лом между дверью и рамой и сорвали замок. Марк попытался открыть дверь, но она не открывалась. Тогда они потянули изо всех сил и увидели... увидели...

– Что отец повесился, верно?

– Да, – почти прошептала Кристин. – Да, верно.

– Кто первый заметил его?

– Я заметила. Я стояла немного поодаль, когда они приоткрыли дверь. Мне была видна в щель комната, и я увидела... это... это тело, которое висело там на веревке, и я... я поняла, что это отец, и закричала. Алан вынул из кармана складной нож, просунул руку внутрь и перерезал веревку.

– И тогда дверь открылась легко, не так ли?

– Да.

– Что было потом?

– Они позвали Роджера и велели позвонить в полицию.

– Что-нибудь трогали в комнате?

– Нет. Даже к отцу не прикоснулись.

– Никто не подошел к вашему тестю?

– Они подошли, но не касались его. Было ясно, что он умер. Дэвид сказал, что его, наверное, не нужно трогать.

– Почему же?

– Ну, потому что он уже умер. Он... я полагаю, он думал, что придет полиция...

– Но он сразу понял, что его отец покончил с собой, верно?

– Да... да, я думаю.

– Но почему он предупредил остальных, чтобы они не прикасались к телу?

– Не могу вам сказать, – коротко ответила Кристин.

Карелла откашлялся.

– Вы представляете, сколько стоил ваш тесть, миссис Скотт?

– Стоил? Что вы имеете в виду?

– Какой у него был капитал? Сколько денег?

– Нет. Не имею представления.

– Но вы должны кое-что знать. Вам, конечно, известно, что он был очень богатым человеком.

– Да, конечно, это мне известно.

– Но неизвестно, насколько богатым, верно?

– Да.

– Знаете ли вы, что он завещал разделить поровну между тремя сыновьями 750 тысяч? Не говоря уже о Скотт Индастриз Инкорпорейтед и многих других предприятиях. Это вы знали?

– Нет, я не... – Кристин остановилась. – На что вы намекаете, детектив Карелла?

– Намекаю? Ни на что. Я констатирую факт наследования, вот и все. Вы считаете, что в этом заключается какой-то намек?

– В этом – нет.

– Вы уверены?

– Да, черт вас побери, из того, что вы говорите, можно сделать вывод, что кто-то намеренно... Вы это имеете в виду?

– Это вы делаете выводы, миссис Скотт, а не я.

– Идите вы к черту, мистер Карелла, – сказала Кристин Скотт.

– Ммм, – ответил Карелла.

– Вы забываете об одной мелочи, Карелла.

– Например?

– Мой тесть был найден мертвым в комнате без окон, и дверь была заперта изнутри. Может быть, вы сможете мне объяснить, как ваши слова об убийстве...

– Это ваши слова, миссис Скотт.

– ...об убийстве согласуются с очевидными фактами?

Неужели все детективы бессознательно стараются всех измазать в грязи? В этом заключается ваша работа, мистер Карелла? Копаться в грязи?

– Моя работа – это защита закона и раскрытие преступлений.

– Здесь не было совершено никакого преступления. И не нарушен никакой закон.

– По законам нашего штата, – ответил Карелла, самоубийство тоже считается преступлением.

– Значит, вы подтверждаете, что это самоубийство?

– Внешне это выглядит именно так. Однако очень часто “типичное самоубийство” оказывается убийством. Вы ведь не будете возражать, если я расследую все как полагается?

– Я возражаю только против вашей крайней невоспитанности.

К тому же помните, что я вам сказала.

– Что именно?

– Что он был найден в комнате без окон, запертой изнутри. Не забывайте об этом, мистер Карелла.

– Если бы я мог это забыть, миссис Скотт! – горячо ответил Карелла.

Глава 8

Альф Мисколо скорчился у двери мужской уборной.