Глава 12

Лейтенант Бернс знал, что отпущенное Карелле время истекает четырнадцатого числа, во вторник, и вовсе не хотел вставлять палки ему в колеса. Он просто не видел никакой логики в происходящем. Вот потому-то в субботу во второй половине дня он собрал всех детективов у себя в кабинете. Лейтенант считал, что иногда полезно обменяться мнениями.

Для мозгового штурма Бернс пригласил Кареллу с Клингом — детективов, непосредственно работающих над этим делом, — Брауна, Мейера, Хейза и Паркера, которые достаточно насмотрелись по телевизору и прочли в газетах, чтобы им казалось, что они тоже расследуют эту чертову историю. Была уже половина пятого, и Паркеру хотелось домой. По правде говоря, ему хотелось домой всегда, а не только за пять минут до конца смены.

— Насколько я понимаю, — нетерпеливо начал Паркер, — Нелли Бранд уже предъявила Мильтону обвинение в убийстве...

— Совершенно верно, — подтвердил Бернс.

— ...и ко вторнику ей надо либо просраться, либо слезть с горшка.

— Образно говоря, — заметил Карелла.

— Иначе говоря, — сказал Бернс, — если ко вторнику мы не докажем Нелли, что она ошибалась, она даст делу ход.

— Что вы хотите сказать этим «мы», начальник? — поинтересовался Паркер и посмотрел на остальных детективов, ожидая поддержки.

Как обычно, он выглядел словно бродяга. Это было вызвано тем, что Паркер считал, что постоянно находится в дозоре, и полагал, что для этого абсолютно необходимо выглядеть словно бродяга. Он уже понял, что никого, кроме Кареллы и Клинга, эта гребаная ситуация не волновала. Паркер был совершенно прав. Всех остальных гораздо больше интересовало, когда они смогут отсюда свалить. Дело уже решено, не пора ли отдохнуть? Но хорошее отношение к Карелле и Клингу перевешивало подобные размышления.

— А начальник сыскного отдела знает, что вы продолжаете работать над этим делом? — спросил Хейз.

Он сидел, прислонившись к книжному шкафу, и не обращал внимания на то, что оный шкаф грозит на него грохнуться всей своей массой. Ярко-рыжие волосы Хейза словно пылали под лучами вечернего солнца, и еще ярче горела белая прядь на левом виске.

— Знает, — ответил Карелла. — Нелли договорилась так, что, если во вторник она выдвигает обвинение против Мильтона, Уикс получает право расследовать убийство. А если мы добудем какие-нибудь новые данные, дело останется за нами.

— Уикс и эта парочка, Два М, побывали у него сегодня утром, — сообщил Бернс.

— У кого? — уточнил Мейер.

— У полковника Фремонта.

— А чего ради они туда поперлись?

— Вопили насчет КДХ, — пояснил Бернс. — С его слов я так понял, что перед публикой мы должны делать вид, что убийца уже пойман, но в частном порядке продолжаем расследование. Отправлять на электрический стул невиновного неохота никому. Ну а сегодня утром к нему примчался Уикс и заявил, что вы морочитесь с этим делом и ищете еще какого-то несуществующего убийцу. Два М тоже принялись потрясать томагавками. Они почуяли, что тут можно заработать себе известность, и требуют, чтобы это дело поднесли на блюдечке отделу по расследованию убийств.

— И что полковник им сказал?

— Чтобы они поостыли до вторника.

— Так что теперь все трое мечтают заполучить наши скальпы.

— Именно.

— Если вас интересует мое личное мнение, — сказал Паркер, — то мне кажется, что виноват импресарио.

— А как насчет записки Мэддена? — спросил Карелла.

— А как насчет серьги под кроватью? — спросил Клинг.

— Потише, потише, — сказал Бернс. — Вы забыли, что я не в курсе.

— Вы забыли, что мы все не в курсе, — поддержал его Паркер.

— Вот записка, — сказал Карелла и выложил ее на стол перед лейтенантом. На этот раз это была ксерокопия записки. Саму записку сейчас изучали в лаборатории. Четверо детективов склонились над столом и посмотрели на этот листок бумаги.

«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».

— Подписи нет, — заметил Паркер.

— Они не всегда подписываются, — сказал Мейер.

— Если уж мы собираемся влезать в дерьмо из-за этого, нам бы больше пригодилась подписанная записка, — не унимался Паркер.

— А как насчет серьги той девушки? — спросил Клинг.

— Какой девушки?

— Актрисы, к которой перешла роль убитой девушки.

— В наши дни их называют женщинами, — изрек Паркер.

Все посмотрели на него.

— Девушки — это те, кому пять лет и меньше, — добавил он.

— Они что, были любовниками? — спросил Хейз. — Эта актриса и самоубийца?

— Она утверждает, что нет.

— А как тогда ее серьга оказалась у него под кроватью?

— Вот об этом я и хотел ее спросить, — сказал Карелла. — Потому я и доставил ее сюда.

— А вы говорили об этом Нелли?

— Пока еще нет.

— В смысле — о том, что вы арестовали эту девушку?

— Нет.

— Потому что если вы доставили ее сюда...

— Я знаю.

— Она будет считаться арестованной...

— Это уже подпадает под правило Миранды, — вмешался Паркер.

— Мы подвергнем риску даже то дело, с которым Нелли уже смирилась.

— Как?

— Не знаю. Спроси у Нелли.

— У нас уже есть отчет о вскрытии? — спросил Бернс.

— Только устный, — сказал Карелла.

— А кто делал вскрытие? — поинтересовался Хейз.

— Доктор Ральф Двайер.

— Из Парксайда?

— Да.

— Хороший мужик.

— И что он сказал?

— Он сказал, что Мэдден здорово поработал над собой. Все четыре конечности переломаны, череп раздроблен, мозг вытек. Должно быть, он ударился о землю правым боком, потому что справа на ребрах и на тазу множественные переломы. В придачу от падения вдребезги разбился позвоночник и разорвалось сердце. В общем, не упущено ничего.

— А он не думает?..

— А ему не кажется, что Мэдден был уже?..

— Нет. Он обнаружил закупорку кровеносных сосудов, следы легочного кровотечения и кровоизлияния вокруг травм и говорит, что, по всем признакам, они были прижизненными. В смысле, травмы.

— И что из этого следует? — спросил Паркер.

— Из этого следует, что Мэдден был жив, когда ударился о тротуар.

— В крови что-нибудь обнаружено? — спросил Бернс.

— Следы далмана.

— Далмана?

— И в таком количестве, что Двайер убежден, будто Мэдден спал в тот момент, когда выпал из окна.

— Но как можно выпрыгнуть из окна во сне?

— Если тебе кто-нибудь поможет, — сказал Карелла.

— Девушка не захотела отвечать ни на какие вопросы, пока мы не доставим ее сюда, — сказал Клинг.

— И она уже вызвала своего адвоката, — добавил Карелла.

— Нам кажется, что она перепугалась.

— Мы и забрали ее сюда — может, тут она начнет блеять.

— А я сомневаюсь, — заявил Паркер. — Ее адвокат скажет нам, чтобы мы шли в задницу, потому что у нас нет никаких оснований для ареста.

— У нас полно обвинений против нее. Заговор с целью убийства...

— А прежний соучастник...

— На основании чего обвинять? На основании этой гребаной сережки?

— И предсмертной записки.

— Записка никак с ней не связана.

— Могут тут выявиться отпечатки пальцев?

— Вряд ли. Почти все вещи были начисто вытерты — пишущая машинка, сережка, бутылка с виски, бутылка с содовой...

— И два бокала на тумбочках?

— Да.

— Должно быть, так он и хлебнул далмана, а?

— Да, пожалуй.

— Вы думаете, на ней были перчатки?

— Когда они трахались?

— Нет, когда она убирала.

— Тогда она должна была сделать это до того, как вытолкнула его из окна. Иначе она бы не успела.

— А подоконник она протерла?

— Да.

— Но его нельзя было вытереть заранее.

— Нет, его она вытерла потом.

— А оконная рама?

— Тоже все чисто.

— А ручки?

— Какие ручки?

— Ну те штуки, которые открывают и закрывают окно. Как там они называются? Маленькие такие штучки, за которые ты берешься, чтобы отворить окно.

— Все чисто.

— Чертовски умная женщина.

— Чем больше я слушаю, тем меньше мне все это нравится, — сказал Бернс. — Я бы не хотел, чтобы ее привозили в участок, пока у нас не будет более весомых доказательств. Нам тут не нужны бессмысленные упражнения.

— А что, если у нее в аптечке хранится далман?

— Ты знаешь хоть одного судью, который выдаст ордер на обыск на основании сережки, найденной под кроватью?

— С таким неубедительным дерьмом тебе в жизни не получить этого ордера, — сказал Паркер.

— Если мы арестуем ее, мы сможем...

— Объясни пожалуйста. Стив, как именно мы сможем ее арестовать? — раздраженно поинтересовался Бернс. — Все, что у тебя есть, — эта несчастная сережка. Да она могла забыть ее там в прошлом году — откуда нам знать? Она сказала, что потеряла эту чертову фитюльку...

— Она также сказала нам, что не знает, где живет Мэдден, — сказал Карелла.

— И что она никогда не бывала у него дома, — добавил Клинг.

— Так как же тогда туда попала ее сережка?

— Что-то мне все это не нравится, — сказал Бернс.

— И мне тоже, — поддержал его Паркер.

— Давайте предположим, просто в качестве гипотезы, — начал Мейер, — что она подговорила его убить эту девушку, Кассили...

— Женщину, — поправил его Паркер.

Все снова посмотрели на него.

— Ну, так их теперь называют, — извиняющимся тоном пояснил он.

— Но давайте предположим, что она это сделала, — ладно?

— Что означает преступный сговор.

— Да, именно. И предположим, что мотивом было ее желание получить роль, которую играла другая де... другая женщина. Тогда она подговорила этого придурка убить Мишель Кассиди и получила роль — то есть все вышло именно так, как она хотела. Тогда зачем ей было?..

— Вот именно, — сказал Паркер. — За каким чертом?..

— ...ей понадобилось убивать его? — докончил Бернс.

— Потому что Мэдден был единственным звеном, — добавил Карелла.

— Потому что только он позволял связать ее с тем убийством, — сказал Клинг.

— По этой причине она и оставила поддельную предсмертную записку? — спросил Браун.

— Чтобы это выглядело, как самоубийство.

— А зачем? — спросил Хейз.

— Чтобы мы не смогли до нее добраться.

— Но мы все равно до нее добрались.

— Только потому, что нашли эту сережку! — вышел из себя Карелла.

— Ты думаешь, что она сняла серьги? — спросил Бернс. — Перед тем, как выбросить парня из окна?

— Я думаю, она сняла их перед тем, как заняться любовью.

— А потом забыла надеть?

— Да, Если ты только что совершил убийство...

— Погоди, Стив, — перебил его Хейз. — Получается, она подпоила парня...

— Ну да.

— Добавила ему в виски далмана...

— Именно.

— А потом сняла серьги перед тем, как заняться любовью? Ей что, больше не о чем было думать?

— Например, о том, как бы лучше вытолкнуть его в это гребаное окно, — сказал Паркер.

— Погодите минуту, — вмешался Бернс. — Мне кажется, Стив прав.

— Нет, не прав, — возразил Мейер.

— Большинство женщин снимают серьги, прежде чем ложиться в постель, — сказал Браун.

— И часы тоже.

— Некоторые снимают даже кольца, — сказал Браун. — Так что в этом нет ничего необычного.

— Обе серьги, правильно? — спросил Хейз. — Она должна была снять обе серьги?

— Ну... да.

— А потом надела только одну?

— И не заметила, что второй не хватает?

— И не попыталась ее найти?

— Она только что вытолкнула парня из окна, поняла, что потеряла свою серьгу, и не попыталась ее отыскать?

— Когда вы заметили, что одной серьги не хватает? — спросил Бернс.

— Что? — не понял Карелла.

— В рапорте вы написали, что на ней была только одна серьга...

— Это было в четверг, Стив, — подсказал Клинг.

— То есть вы это заметили в четверг?

— Да.

— И она сказала, что потеряла серьгу?

— Да.

— Это было через два дня после убийства Мишель...

— Да.

— ...и Джози ходила повсюду с одной серьгой. Как по-вашему, Стив, кто убил Мишель?

— Мэдден.

— Вы думаете, что это Джози подбила его на убийство?

— Да, сэр.

— И из этого вы сделали вывод, что они были любовниками.

— Да.

— И вы думаете, что девятого числа, когда вы заметили пропажу сережки, Джози уже замышляла убийство Мэддена?

— Я думаю, что это вполне возможно.

— Возможно-то возможно... — покачал головой Хейз.

— Вы утверждаете, что она подговорила Мэддена убить Мишель...

— Да.

— ...а потом решила убить его самого.

— Да.

— Тогда зачем она сказала вам, что потеряла свою везучую сережку?

Карелла непонимающе посмотрел на лейтенанта.

— А, Стив?

— Ну...

— Она что, намеревалась оставить свою серьгу у Мэддена под кроватью?

— Ну...

— Она что, намеренно сделала так, чтобы ее можно было связать с тем убийством?

В кабинете воцарилось молчание.

— Это не она, Стив, — мягко проронил Бернс.

— А знаете, кто это сделал? — неожиданно спросил Паркер, сияя улыбкой сквозь свежую щетину. — Тот, кто не получил роли.

Было одиннадцатое апреля, суббота, половина шестого вечера. Это был день накануне Вербного воскресенья, и у всех на уме была Пасха, и христианская, и еврейская — в этом году они пришлись на один день, несмотря на религиозные расхождения. Но во вторник, в девять утра, Нелли Бранд передаст дело в суд.

Всем, а в особенности Паркеру, хотелось домой. Однако именно им повезло наткнуться на возможную зацепку в этом деле, и потому Бернс настоял, чтобы они занялись этим немедленно, не сваливая розыски на ночную смену.

Детективы разбились на три команды.

Карелла, естественно, пошел с Клингом.

Мейер — с Хейзом.

А Паркер, на свою удачу, с Брауном.

Они отправились искать убедительные основания для того, чтобы обыскать квартиру Андреа Пакер.

Поскольку она была знакома с Кареллой и Клингом и поскольку полицейским не хотелось, чтобы она уничтожила улики, прежде чем они получат ордер на обыск, было гораздо предусмотрительнее послать к ней в дом кого-то другого.

Швейцар дома номер 714 по Южной Хедли-авеню работал в этом доме вот уже двадцать пять лет и в июне этого года собирался уйти на пенсию. Он намеревался вернуться в Пуэрто-Рико, где десять лет назад приобрел дом. Ловить рыбу. Гулять по берегу. Нюхать тропические цветы. Он не хотел никаких неприятностей. Именно это он сразу же заявил Паркеру и Брауну. Ему не нужны были неприятности за два месяца до пенсии.

Паркеру стало даже жаль этого человечка, с трудом разговаривавшего по-английски, который так мечтал вернуться в края, где тебе на голову падают кокосовые орехи. Он двадцать пять лет простоял в дверях, заискивая перед каждым уродом, и теперь боялся, что его втянут в какие-нибудь неприятности. Он не хотел, чтобы что-нибудь происходило во время его дежурства.

— Мы ведем расследование убийства, — сказал Паркер.

Магическое слово.

Убийство.

Предполагалось, что от этого слова у всех делаются мокрые штаны.

Но маленький латиноамериканец только непонимающе заморгал.

— Вы знаете проживающую здесь девушку по имени Андреа Пакер? — спросил Браун.

— Я только охраньяю двьерь, — ответил швейцар.

— Como se llama? — спросил Паркер, демонстрируя свои познания в испанском, которых он нахватался от женщины по имени Каталина Эрре-ра, с которой ему доводилось встречаться. Она называла себя Кэти. Хотя кого волнует, как там она себя называла? Ей хотелось считать себя настоящей американкой, Паркера это вполне устраивало. Ну и что, что она говорила с таким испанским акцентом, что его нельзя было отсечь даже мачете? У нее даже акцент звучал мило.

— Вы меня слышите? — спросил Паркер.

— Si ya lo oi, no soy sordo, — ответил швейцар по-испански, явно посчитав, что Паркер говорит куда более бегло, чем это было на самом деле, поскольку до сих пор детективу приходилось беседовать на этом языке в основном в постели Кэти Эрреры — точнее, Каталины.

— Э-э... — протянул Паркер.

— Луис Ривера, — подсказал ему швейцар.

— Послушай, Луис, — сказал Паркер, — никто не собирается втягивать тебя в какие-нибудь неприятности. Нам только нужно узнать, живет ли Андреа Пакер одна или с кем-нибудь вместе. А если не одна, то с кем? Вот и все, что нам нужно. Ты постоянно стоишь в дверях, охраняешь жильцов этого дома, днем и ночью ты готов защитить их даже ценой своей жизни, как настоящий смельчак. Да, Луис, ты настоящий cojones. Но сейчас мы расследуем убийство. Ты же понимаешь, Луис, homicidio, если уж говорить по-испански, — это очень серьезное преступление. Потому просто ответь нам да или нет, она живет одна или вместе с кем-то, и мы уйдем. Что ты сказал, amigo?

— Я пойти позвать управляющий, — сказал Луис.

В радиусе шести кварталов от дома, где жила Андреа Пакер, наличествовало четыре аптеки. Мейер и Хейз вошли в первую из них в десять минут седьмого. Теперь все детективы предельно остро ощущали ход времени. Утро вторника казалось им очень близким. А завтра был не просто выходной, а Вербное воскресенье. В этом городе по праздникам все происходило гораздо медленнее, чем в обычные дни, — особенно если праздник предшествовал другому празднику, более значительному. А на следующее воскресенье намечалась Пасха. Сразу две.

— Так или иначе, и то, и другое — праздник весны, — ни с того ни с сего сказал Мейер. — Радостный праздник жизни.

Хейз не понял, о чем говорит его напарник.

Аптека была одним из больших безличных универсальных магазинов, работающих с системой скидок. Телевизионная реклама утверждает, что здесь вас ждет вежливость, дружелюбие и внимание к каждому покупателю. За прилавком суетились шестеро аптекарш в белых халатах. Их было вдвое больше, чем покупателей перед прилавком, и тем не менее в воздухе витала атмосфера, близкая к панике. Мейер порадовался, что пришел сюда не за тем, чтобы получить лекарство по рецепту. Когда двое детективов подошли прямо к прилавку, стоящие в очереди посетители посмотрели на них как на мошенников. Мужчина в свитере и кроссовках собрался было что-то сказать Хейзу, но стоило Хейзу посмотреть на него, как тот отказался от своего намерения.

— Полиция, — сказал Мейер и предъявил свой жетон. — Можем мы поговорить с главным аптекарем?

Главным аптекарем — или заведующей аптекой, как она представилась, — оказалась необыкновенно высокая женщина по имени Фелиция Мосс. Ее карие глаза смотрели резко и проницательно, а собранные в узел волосы придавали лицу заведующей сходство с чеканными чертами римской мраморной статуи.

— Мне очень жаль, — заявила она, когда детективы изложили цель своего визита, — но это всецело противоречит нашему образу действий.

— Какому образу действий? — не понял Мейер.

— Нашей компании.

— Почему? — спокойно спросил Хейз.

— Врачебная тайна, — сказала заведующая.

— А при чем тут это? — спросил Хейз.

— Все, что нам нужно — это узнать, не продавали ли вы в последнее время какие-нибудь лекарства женщине по имени...

— Да, я...

— Андреа Пакер, и не было ли среди этих лекарств...

— Я вполне понимаю, что вас интересует. Но ответ...

— Мисс Мосс, ну не будьте смешной, — сказал Хейз. — Мы расследуем убийство...

— А меня ждут клиенты, — сказала мисс Мосс. — До свидания, джентльмены.

Что-то сегодня все шло наперекосяк.

Управляющий дома, где жила Андреа Пакер, был дородным белым мужчиной, не настолько лысым, как некоторые из знакомых Паркера, но уже изрядно облысевшим. Кожа на лысине управляющего была красной и облезала. Похоже было, будто он подолгу загорал на крыше. Глаза у него были синими, а взгляд — пронзительным и подозрительным.

Браун спросил, проживает ли в этом доме женщина по имени Андреа Пакер.

— Я не уполномочен давать какую-либо информацию о моих жильцах, — сухо проронил управляющий. Он не представился и даже не поздоровался. Он просто возник откуда-то из глубин дома, когда швейцар нажал кнопку домофона и набрал некий загадочный номер.

— Как ваше имя, сэр? — спросил Паркер.

За годы работы он обнаружил, что слово «сэр» зачастую пугает людей до дрожи в коленках.

— Говард Ранк, — ответил управляющий.

— Мистер Ранк, — сказал Паркер, — я не знаю, что вы уполномочены делать, а что нет, и кто вообще определяет круг ваших полномочий. Мы задали простейший вопрос. Мы могли бы узнать ответ на него, просто просмотрев почтовые ящики, которые висят здесь в холле, и на это нам не нужно никаких иных полномочий сверх тех, которые предоставляют наши жетоны. Мы проявили вежливость, задав этот вопрос вам, вместо того чтобы идти и осматривать ящики. Почему бы и вам в свою очередь не проявить вежливость, и не ответить на этот простейший вопрос, а не рассуждать о ваших полномочиях?

— Да, она проживает в этом доме, — выдавил Ранк.

— Очень хорошо. А можете ли вы ответить, в какой квартире она живет, или нам все-таки придется идти смотреть на почтовые ящики?

— Она живет в квартире 4-С.

— Благодарю, — сказал Паркер. — Не могли бы вы теперь сообщить нам, живет ли мисс Пакер одна или вместе с кем-то?

— Нет, не могу, — сказал Ранк.

— Почему не можете? — резко спросил Браун, сверкнув глазами.

— Это противоречит политике нашей компании, — ответил Ранк.

Аптека на углу Истона и Хедли располагалась на этом месте вот уже добрых пятьдесят лет, — это было золотыми буквами написано над входом. Когда Карелла вошел внутрь, ему показалось, что он попал в какую-то лондонскую аптеку, хотя на самом деле он никогда не бывал в Лондоне и не знал, как выглядят тамошние аптеки. Но было в этой аптеке нечто, напоминающее о Диккенсе — наверное, колокольчик, звякающий каждый раз, когда открывалась дверь. Такая дверь сама по себе была редкостью — теперь в городских магазинах преобладали раздвижные двери, оснащенные реле, сами открывающиеся перед покупателем. Тяжеловесные шкафы с застекленными дверцами, толстые деревянные полки, разнообразные банки и склянки с редкими маслами, мазями и притираниями, доставленными из отдаленнейших уголков земного шара. И сама аптека, и старичок аптекарь за прилавком были какими-то дряхлыми и замшелыми. Это была одна из тех аптек, куда приятно войти в дождливый день.

— Чем могу служить, джентльмены? — спросил аптекарь.

Точно так же, как на персонажах Диккенса, к которым старичок наверняка принадлежал, на нем была лиловая рубашка с длинными рукавами, фиолетовый галстук-бант и клетчатый жилет, из кармана которого свисала цепочка от часов. Из-под очков в узкой оправе поблескивали темные глаза. Кожа аптекаря по виду больше всего напоминала старый пергамент.

— Мы из полиции, — сразу же сказал Карелла, хотя по виду старичка непохоже было, что он особо боится грабителей.

— Здравствуйте, — сказал аптекарь. — Меня зовут Грэхем Квестед.

«Ну как есть Диккенс», — подумал Карелла.

— Мы пытаемся проследить один рецепт, — сказал Клинг.

— Ага, — проронил мистер Квестед.

Он сообщил, что за многие годы полиция не раз обращалась к нему с подобными вопросами, особенно в тех случаях, когда при вскрытии обнаруживалась передозировка того или иного лекарства. Еще он сообщил, что за то время, пока он держит эту аптеку — а в августе это будет уже пятьдесят один год, — его грабили шестьдесят два раза.

— И все шестьдесят два ограбления произошли за последние двадцать лет, — вздохнул старичок. — Вам не кажется, что это довольно красноречиво свидетельствует о переменах, происходящих в этом городе?

Карелла был с ним вполне согласен.

— Мы ищем рецепт, — сказал он, — выписанный на имя Андреа Пакер.

— Это имя не кажется мне знакомым, — сказал мистер Квестед. — Конечно, это еще ни о чем не говорит. Она могла не принадлежать к числу моих постоянных клиентов, а просто случайно оказаться рядом и зайти сюда. Вы не знаете, когда это могло быть?

— К сожалению, нет.

— А на что был рецепт?

— На далман.

— Очень популярное снотворное. Иначе его называют флуразепамом. Это лекарство из группы бензодиазепинов. Каждый год выписывается пятнадцать-шестнадцать миллионов рецептов на него. Вы не знаете фамилию врача, который выписал рецепт?

— Нет.

— Андреа Пакер — вы сказали?

— Да, Пакер.

— У вас есть ее адрес?

— Южная Хедли-авеню, 714.

— Прямо тут за углом. Это что, самоубийство?

— Нет, сэр, — сказал Карелла.

— Потому что безодиазепин редко используют для самоубийства, — сказал мистер Квестед. — Нужно принять двадцать нормальных доз, чтобы покончить с собой подобным способом. У далмана самый долгий период полураспада из всех бензо...

— Период полураспада?

— Так называют время, за которое организм человека усваивает половину принятого лекарства. Например, если вы приняли десятимиллиграммовую капсулу какого-нибудь лекарства, а его срок полураспада — два часа, то через час у вас в крови будет содержаться пять миллиграммов этого лекарства.

— А какой период полураспада у далмана?

— Сорок семь за сто часов, — ответил мистер Квестед.

Клинг присвистнул.

— Вот видите. Человек может принять далман на ночь, а на следующий день большая часть лекарства все еще будет оставаться у него в крови. Ну что ж, давайте посмотрим файлы.

И аптекарь пригласил их в подсобку, забитую ступками и пестиками. В подсобке обнаружился предмет обстановки, совершенно нехарактерный для персонажа «Больших надежд» или «Оливера Твиста», а именно компьютер. Старичок попытался запустить поиск сперва по имени Андреа Пакер, потом по ее адресу, потом по названию «далман», потом по названию «флуразепам» и под конец по всей группе бензодиазепинов, но так ничего и не обнаружил.

— Увы, джентльмены, — с искренним сожалением произнес он. — Очень жаль.

В квартире 4-Д дверь им открыл чернокожий юноша, одетый в синие джинсы и серую футболку с темно-бордовой эмблемой университета Рамсея. Он подозрительно посмотрел на них сквозь очки в роговой оправе. Прежде чем отпереть дверь, он потребовал, чтобы детективы показали в «глазок» свои значки. Теперь он внимательно и неспешно изучал их жетоны и удостоверения. В конце концов, удовлетворившись увиденным, парень поинтересовался:

— Проблемы?

— Никаких проблем, — сказал Браун.

— Как тебя зовут, сынок? — спросил Паркер.

За время работы он также обнаружил, что обращение «сынок» тоже здорово пугает твоего собеседника, особенно если ему лет девятнадцать и у него черная кожа — как у этого паренька.

— Дэрил Хинкс, — ответил парень.

— Ты знаешь даму, которая живет напротив, в квартире 4-С?

— Только в лицо.

— Ее зовут Андреа Пакер? — спросил Браун.

— Я не знаю, как там ее зовут. Красивая блондинка лет двадцати. А что она сделала?

— Ничего. Ты когда-нибудь видел, чтобы она входила в квартиру или выходила оттуда?

— А то.

— Квартира 4-С, правильно?

— Да. Напротив.

— А чтобы туда заходил мужчина?

— Что она, проститутка?

— Почему ты так думаешь?

— Ну вы же спрашиваете, не приходили ли к ней мужчины...

— Нет-нет, мы имеем в виду конкретного мужчину.

— А он что сделал?

— Он-то? Выбросился из окна, — сказал Паркер.

— Ого.

— Вот именно.

— Ясно.

— Ну так как, не видел ли ты парня примерно шести футов ростом, рослого, белого, двадцати шести лет, с каштановыми волосами, карими.