Я заметил, что Дейл уже во второй раз в своем рассказе упомянула о рождестве; и я вдруг подумал о том, что Викки и Эдди Маршалл каждый год посылали друг другу открытки с рождественскими поздравлениями. Я также припомнил – и это тоже очень взволновало меня еще на похоронах, когда мне довелось услышать, как Блум расспрашивал Маршалла – что Викки даже не упомянула в своем рождественском послании о скорой премьере в «Зимнем саду», которая ожидалась менее чем через две недели после рождества. Мне это все же казалось очень странным – а Дейл все рассказывала:
– …в течение следующих пяти минут, что на самом деле перед ним стоят две цели. Первая – это убедить меня в непорочной нравственности его клиента, а также и еще одна – хоть она и была довольно утонченной, но не настолько, чтобы не заметить ее вовсе. Представляешь, он ничего не упустил, перечисляя такие достоинства своего клиента, как честность, добродетельность, целомудрие, набожность, способность к состраданию, честность – или я уже упоминала о его честности? – а также то, что его клиент ко всему прочему еще является очень способным игроком бейсбольной команды Первой Пресвитерианской церкви. И выдавал он это все, как будто его перед этим запрограммировали – мой клиент так честен, что он однажды; мой клиент такой добродетельный, что он даже; мой клиент такой целомудренный, что он иногда; мой клиент такой набожный и так далее и тому подобное до бесконечности. И как будто бы всего того было недостаточно, он снова повторил все заново, мой клиент такой, мой клиент сякой. Короче, словно вооруженный грабитель, которого видели входящим в восемь часов вечера в винный магазин с обрезом под мышкой, но зато он точно запомнил, во сколько начинается сеанс в кинотеатре – например, в семь-тридцать, если уж на то пошло – и даже может точно рассказать тебе, кто и кого целовал ровно в восемь часов на экране в темном зале старого доброго «Биджо» на Мейн-Стрит, но который, мой дорогой, уже давно снесен, чтобы на том месте появился бы еще один супермаркет. Мэттью, ты понимаешь, о чем я говорю? Он старался создать алиби своему клиенту, пытаясь обелить его, расписать передо мной как святого, и как будто бы это совсем и не жена его клиента впервые пришла ко мне в офис с фингалами, которые муженек поставил ей за то, что она имела наглость застукать его в постели с дешевой потаскушкой, что работает на разделке устриц в «Даунтаун Марин». В последствии бедная женщина показывала мне еще синяки на ногах и груди, нечего сказать, достойный образчик южной набожности и воспитанности. И вот это и есть ее муженек, замечательно играющий на второй базе за церковную команду. Это было его первой задачей. Алиби. Выдача рекомендаций.
Я же все еще думал о том своем разговоре с Эдди Маршаллом и о том, что как же все-таки странно, что Викки ничего не сообщила ему о своей премьере. И теперь, хотя конечно раньше до меня это не доходило, мне показалось, что слишком уж долго и чересчур навязчиво рассказывал Эдди о том, где он находился в ночь убийства. Теперь я думал о том, какое замечательное алиби могут предоставить яхта и океан. Двейн Миллер ничего не слышал о смерти внучки, потому что он был на рыбалке с двумя своими дружками, помешанными на рыбалке. Эдди Маршалл не слышал ничего об убийстве Викки, потому что он тоже был в море, а что, весьма удобно: «Я возвратился лишь вчера вечером. Я даже на знал, что Викки снова решила вернуться на сцену. Обо всем этому я узнал из газет. Если бы я только узнал о том чуть раньше, я бы тут же, сразу же, все бросил и примчался бы сюда…»
– … совсем другое дело. Все мы на определенном этапе попадали в подобные ситуации, когда из тебя стараются выудить, буквально выжать информацию… эй, ты вообще-то как, слушаешь меня?
– Да, продолжай.
– У тебя такой остекленевший взгляд. Может быть тебе лучше отпустить мою грудь?
– Нет-нет. Продолжай.
– Ну вот. До меня дошло, что мой ученый оппонент просто-напросто избрал очень удобный способ получения нужных ему сведений, и перечислял он все эти достоинства своего клиента только для того…
«Я взял на время яхту у своего друга, что живет в Исламораде. И в воскресенье, когда я приехал туда…»
– … и теперь он старался выяснить все в той же своей дьявольски хитрой манере, знала ли я о том, что за дела творились у них там все эти последние восемь недель, после того, как моя клиентка ушла от мужа, взяв с собой лишь маленького сынишку. Она ушла в том, в чем был, имея при себе лишь двенадцать долларов шестьдесят шесть центов наличными.
«По пути туда я остановился в „Диснейуорлд“ – вы были когда-нибудь в „Диснейуорлде“ в Орландо? – после этого я отправился дальше и потом уж продолжил свое путешествие по воде.»
– И знаешь, мы ведь у себя в «Блэкстоуне» и не собирались суетиться. Мы обратились в частное сыскное агентство и сразу же после рождественских праздников они у проследили за мужем Эбби… ее Эбби зовут. И теперь уже у меня в правом верхнем ящике стола лежит их отчет, который подтверждает, что Харлоу – так зовут этого ублюдка, который избивал свою жену – что он и до сего времени продолжает встречаться с той потаскушкой, в постели с которой его и застала жена, и что девица эта уже поселилась у него в доме и в настоящий момент он с ней открыто живет во грехе – как об этом наверное сказали бы лет двадцать назад. Ты же сам уже прошел через жернова развода, и несомненно тебе должно быть известно, что в соответствии со статьей 61.052 законодательства штата Флорида, положительное решение по делу о разводе может быть вынесено лишь в следующих случаях: 1) если брак безнадежен или 2) если один из супругов признан умственно неполноценным. Короче говоря, это так называемый «неразводящий» штат, и даже если старый Харлоу перед уходом жены и содержал бы хоть целый гарем, это все равно не имело бы ровным счетом никакого значения. Но – и это очень большое «но» – но в статье 61.08 оговаривается возможность того, что в случае уличения одного из супругов в супружеской неверности, суд может вынести решение о том, присуждать ли данному супругу алименты, а также устанавливать размер подобных выплат, в случае принятия положительного решения – конец цитаты. Должна сказать, что это самое дискриминационное по отношению к женщинам положение, которое мне когда-либо приходилось встречать, потому что решающим фактором здесь считается неверность жены, а муж при этом наверное может перетрахать хоть всех женщин штата, до которых только сможет добраться.
Но вот обратная сторона медали в том, милый мой, что я решила, что все же я смогу настаивать на том – уж если до того дело дойдет – что если на основании все той же 61.08 при подтвержденном факте неверности жены размер выплачиваемых алиментов может быть уменьшен или даже в самой выплате алиментов ей может быть отказано, то тогда по аналогии с вышеизложенным, при доказанном факте супружеской неверности со стороны мужа, сумма выплат должна быть увеличена. Мне доподлинно известно, что старик-Харлоу до сих пор ведет очень интенсивную внебрачную жизнь – кроме шуток, агент установил за ним круглосуточное наблюдение, и в отчете очень подробно изложены все его приходы-уходы, и теперь же его адвокат пытался выяснить, насколько я осведомлена об этом. Она задавал мне вопросы, точные ответы на которые были ему уже известны, вот ведь умник выискался…
– «Зеленый уголок», так, кажется, называется то местечко?
– «Зимний сад».
– Ну и как она там звучала?
– Не слишком-то хорошо…
– …все ходил вокруг да около, подозревая, наверное, что я предприняла частное расследование в отношении его клиента. Задавал мне самые разнообразные вопросы, типа, знаю ли я, где его клиент живет, и он знал, что я это знаю; и известно ли мне о том, что с тех пор, как от него ушла жена, он живет совсем один, а это уже просто наглая ложь, потому что он все это время жил со своей подружкой, той самой, что разделывает устрицы; и пробовала ли я когда-нибудь звонить туда, естественно подобный вопрос выходил за рамки этики, но он все же любой ценой пытался выяснить, звонила ли туда Эбби, а если да, то случалось ли такое, что та шлюха первой снимала трубку и отвечала на звонки, и рассказывала ли Эбби об этом мне, своему адвокату – но слишком уж очевидно он забрасывал свою удочку. Наконец до меня дошло, к чему он клонит, но случилось это почти уже под самый конец нашего разговора. И после этого я уже просто сидела и слушала его, и у меня было такое ощущение, что мне вдруг неожиданное довелось увидеть его без одежды, совершенно голым, и что он вот так стоит передо мной…
– Вы думаете, ее кто-нибудь запугал?
– Я не знаю.
– Ну, а она ничего не упоминала ни о каких угрозах?
– Нет.
– Или может было письмо с угрозами?
– Когда он закончил говорить, я еще несколько минут сидела неподвижно, а затем выдвинула верхний ящик стола – и должна заметить, довольно резко – вынула оттуда отчет частного агента и положила его перед ним, сказав при этом: «Я думаю, что вам все же лучше решить поскорее, какой размер алиментов и расходов на содержание вы собираетесь предложить, потому что, хотя ваш клиент может быть действительно здорово играет в бейсбол, но даже этот ваш факт не произведет должного впечатления на судью, когда мы выложим в суде вот это». Он тут же побледнел, стал белый как мел. Он понял, что мне удалось подловить его, и было уже просто очевидным, что это он оказался у меня на крючке, это он… Мэттью?
– Да, Дейл.
– Да что с тобой сегодня? Что случилось?
У меня неожиданно всплыло в памяти еще одно воспоминание, связанное с днем похорон. Я вспомнил, как Маршалл подвел меня к тому месту на автостоянке, где была припаркована моя «Карманн Гиа».
– Мне нужно позвонить Блуму, – сказал я и ссадил Дейл с коленей.
Блум все еще был в участке, но ответившая на мой звонок женщина сообщила мне, что он все еще беседует с Садовски. Я попросил передать ему, что у меня к нему есть очень срочное дело, и пусть он позвонит мне, как только освободится. Дейл все это время наблюдала за мной.
– Ты хоть слышал, что я тебе говорила? – спросила она.
– Все до единого слова.
– Ты что, думаешь, что я идиотка и не понимаю ничего из того, что происходит…
– Нет. Я думаю, что ты неотразима.
– Ну уж конечно.
Я поцеловал ее. Я притянул ее к себе. Я снова поцеловал ее. А затем мы пошли в спальню, и Дейл стянула покрывало с кровати, а сама, извинившись, ушла в ванную. Оставшись один в темноте, я разделся и лег на постель, прислушиваясь к шуму разбивающихся о берег волн. Я слышал, как из крана в ванной лилась вода. Наконец Дейл закрыла кран, и наступила тишина, нарушаемая только рокотом прибоя. Дверь в ванную приоткрылась. На какой-то момент на пол спальни легла полоска света из дверного проема. Дейл щелкнула выключателем и стала пробираться в темноте ко мне. Мы уже находились в объятиях друг друга, когда снова зазвонил телефон.
– Черт, – ругнулась Дейл, включила ночник и сняла трубку с аппарата. – Алло? – сказала она, а затем, немного послушав, ответила, – Да, подождите немного, – и протянула мне трубку. – Это Блум.
– Алло? – сказал я.
– Что у тебя, Мэттью?
– Я тут кое-что вспомнил.
– Что такое?
– Во время похорон в прошлую среду, когда ты ушел, мы с Маршаллом остались вдвоем и еще немного поговорили. Морри, я думаю, что он тогда старался прозондировать почву. Мне кажется, что он пытался разузнать, что именно мне известно о тех телефонных звонках. Тех…
– Да? И что?
– Он проводил меня до машины.
– Мэттью…
– Морри, он знал мою машину. Он остановился у нее раньше меня. На заднем номере была надпись «ХОУП-1», но ведь он никак не мог ее видеть, потому что мы подошли к ней спереди. Если он знал мою машину, которая была припаркована у дома Викки той ночью, когда ее…
– Я тебя понял, – сказал Блум. – Давай быстро приезжай сюда, я хочу, чтобы ты подробно пересказал мне, о том вашем с ним разговоре. А я тем временем попридержу Садовски. Он здесь абсолютно не причем, но я думаю, что все же кое в чем он сможет оказаться нам весьма полезен.
Глава 11
Большинство людей даже и не предполагают, что профессия полицейского – это круглосуточное занятие, и что жизнь в полицейских участках не останавливается ни на минуту в любое время суток. Удивительно еще, что здания всех полицейских участков не изнашиваются до основания уже где-нибудь на третий год после их ввода в эксплуатацию; но даже это относительно новое сооружение, возведенное у нас в Калусе, стало подавать признаки того, что здание это мало-помалу начинает приходить в упадок. В то время, когда часовая стрелка стенных часов подобралась к цифре «12», а затем к ней присоединилась и минутная стрелка, и обе они замерли в строго вертикальном положении на весьма непродолжительное время, здесь, в полицейском участке даже в полночь царило полуденное оживление. Наверное целый дивизион детективов и облаченных в форму полицейских сидела за стоявшими в комнате столами и названивали по телефонам, один из них сидел и выискивал нужные буквы на пишущей машинке, разглядывая ее клавиатуру с таким недоверием, как будто буквы на ней были написаны на санскрите. За соседним с ним столом шел допрос какого-то порядком подвыпившего мужика, которым занимался детектив в рубашке с закатанными рукавами и пистолетом.38 калибра в наплечной кобуре. В другом конце комнаты женщина в забрызганной кровью кофточке рассказывала что-то полицейскому в форме. Садовски сидел за одним из столов рядом с Блумом; я к тому времени уже пересказал Блуму тот разговор, который произошел между мной и Маршаллом в день похорон – и теперь Блум принимался за работу.
– Конечно, прошло уже очень много времени с тех пор, как вам довелось слышать его имя, – сказал Блум Садовски, – но ведь вы все же совсем недавно говорили мне, что это было нечто похожее на Марчиано, или Мариани, или Мастрояни, или Мариэлли, что-то типа этого, но точно вы так и могли припомнить.
– А я и сейчас не могу его вспомнить, – отозвался Садовски.
– Правильно, и вот что я собираюсь сейчас сделать. Я хочу попытаться помочь вашей памяти вспомнить, о'кей?
– Конечно, если вам так угодно, – со вздохом проговорил Садовски.
Я вдруг понял, чем были заняты полицейские на телефонах. Они обзванивали все, даже самые захолустные отели и мотели, расположенные в городе Калуса, и возможно также в граничащей с нами Манакаве, а также Хезтервилле.
– Полиция Калусы, – сказал один из полицейских, – не можете ли вы сказать мне, мэм, не останавливался ли у вас постоялец по имени Эдвард Маршалл?
– Да, Маршалл, – говорил в трубку другой полицейский, – М-А-Р-Ш-А-Л, два «л» на конце, да, сэр.
– У вас там значится Эдди Маршалл?
– Или вообще хоть какой-нибудь Маршалл? А у вас проживают постояльцы по имени Эдвард?
– Да, мэм, я подожду.
– Это довольно длительный процесс, вы должны это понять, – говорил Блум, – и мне очень жаль, что нам приходится утруждать вас подобным образом, но велика вероятность того, что он мог воспользоваться именем, которое было ему уже хорошо знакомо, то имя, с которым, по существу, он был рожден. Тогда ему не понадобилось бы выдумывать себе что-нибудь новое. Большинство из тех, кто регистрируется в отелях под вымышленными именами, тем не менее некоторым образом зачастую используют при этом свои собственные инициалы. Я надеюсь, вы знаете об этом. Здесь нет ничего загадочного, просто очень многие мужчины и женщины имеют при себе вещи с монограммами, ну там, рубашки, носовые платки, чемоданы, и поэтому было бы по крайней мере очень странно, если бы парень по имени Эдди Маршалл, одетый к тому же в рубашку с вышитыми на ней инициалами, вдруг взял да и записался в книге для гостей отеля как какой-нибудь Джон Смит, понимаете, о чем я?
– Да, – ответил Садовски и снова вздохнул.
– Хорошо, – сказал Блум, – очень хорошо, – и неожиданно он усмехнулся. В тот вечер его отличала необычайная веселость, которой никогда раньше я за ним не замечал. Казалось, что даже лишь один повод для подозрений – в дополнение к тому, что все сотрудники были уже просто-напросто захвачены этим – послужил для Блума тем самым толчком, в котором он так нуждался.
– Если вы не возражаете, мистер Садовски, то мне хотелось бы сейчас вместе с вами просмотреть телефонный справочник Калусы, весь его раздел на букву «М», строка за строкой, и это совсем не потому, что Маршалл здесь жил, конечно же нет, даже если это и было бы так, то он все равно значился бы в нем под своим теперешним именем, а вовсе не под тем, которое он сменил уже много лет назад, еще когда жил в Калифорнии – Пит, – неожиданно окликнул он, – ты уже дозвонился до Департамента полиции Лос-Анджелеса?
– Ага, – ответил Кенион, – они перезвонят утром, когда начнется рабочий день в судах.
– А что там слышно о Сан-Диего и Фриско?
– Над этим работают Рейнолдс и Ди Лука.
– Он уже вернулся из отпуска? – спросил я.
– Кто вернулся из отпуска? – повернулся ко мне Блум.
– Ди Лука.
– Во как. А я даже не заметил, что его не было, – проговорил Блум и рассмеялся.
– Он вернулся уже, – сказал Кенион. – Приехал вчера. А вы что, знакомы с ним?
– С Сакраменто ты тоже свяжись, – посоветовал Блум. – Пусть они утром как раз и начнут свой рабочий день с этого. Если парень меняет свое имя, то должна же запись об этом где-то сохраниться.
– Точно, – согласился Кенион и вышел из комнаты.
– Вот телефонная книга, – сказал Блум, обращаясь к Садовски, – и вот что мы сейчас сделаем: я буду опускать все фамилии, которые вовсе не похожи на итальянские, такие как, Мейсон, Мур или Мориарти, ну вообще, таких. Но вот например здесь дальше встречается фамилия с множеством гласных – на, например, вот, здесь, Макалерро, это похоже на то, как его звали?
– Нет. Я не знаю, не уверен.
– А вы подумайте немного. Макалерро. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Нет, ничего.
– А вот еще одно, сразу за ним. Макарро.
– Нет. Его звали длиннее.
– Ладно, еще ниже на той же странице Макиниста, похоже?
– Нет, – сказал Садовски.
– Маэгли?
– Нет.
– Маэстро?
– Нет.
– Маффето?
– Нет.
– Мфрисиано?
– Нет.
– Магалетто?
– Нет.
– Если тот парень изменял себе имя, – сказал один из детективов, которого все звали Грегорио, – то он мог просто-напросто перевести его.
– Как это? – заинтересовался Блум.
– С итальянского. Один мой друг тоже изменил имя, и теперь его зовут Фрэнк Лэмб.[9] А хочешь узнать, как его имя звучало по-итальянски?
– Как же?
– Франческо Аньелло. Тот же «ягненок», только по-итальянски.
Блум уставился на него. Мы все теперь смотрели на Григорио.
– А как будет по-итальянски «Маршал»? – спросил наконец Блум.
– А я откуда знаю? – ответил Григорио. – Возьми словарь, да и посмотри.
Где-то около полутора часов ушло на то, чтобы раздобыть наконец итало-английский/англо-итальянский словарь. Все книжные магазины в городе были закрыты, а в телефонном справочнике не было ни одного телефона, по которому можно было бы разыскать кого-нибудь из их владельцев. В конце концов Блум нашел в здании полицейского участка кого-то, кто смог наконец назвать имя человека, ведающего системой публичных библиотек Калусы. Блум быстро разыскал его координаты в телефонной книге, а затем, позвонив ему домой без четверти час ночи, попросил его прислать кого-нибудь с ключами в центр города к «Библиотеке Хенли», с тем чтобы ее срочно открыли, потому что ему, Блуму, прямо сейчас нужен итальянский словарь. Человек тот, кстати, звали его Роджер Малер, из-за того, что сама работа его была сопряжена с разными видами неудобств и оскорблений, которые ему приходилось зачастую претерпевать по роду службы, но вот подобное, видимо, встречалось в его практике впервые, терпеливо поинтересовался у Блума, а не мог ли тот потерпеть до утра. Блум же ответил на это, что утро практически уже наступило, и что он сам сейчас непосредственно занимается расследованием двойного убийства, и что все же он был бы весьма признателен лично ему, мистеру Роджеру Малеру, если бы сюда прямо сейчас приехал бы кто-нибудь со связкой ключей от библиотеки. В конце концов Малер согласился подъехать сам туда, где его ожидал детектив Кеион, вернувшийся затем около двух часов ночи обратно в участок. Он положил словарь Блуму на стол.
– А я уже успел заглянуть в него, – проговорил он.
Блум перелистывал страницы англо-итальянского раздела словаря. Наконец он нашел нужную страницу и принялся водить пальцем по строчкам.
– Маршал… хм, вот он, маршал, – произнес он и посмотрел на Садовски. – «Maresciallo» – прочитал он. – Грегорио, это как произносится?
– Так какое сочетание? C-H-I?
– Нет, просто C–I.
– Тогда это надо читать как «ш».
– Маршьялло, – сказал Блум. – Ну как, это похоже на его имя, как вам кажется, мистер Садовски?
– По-моему, это оно и есть, – ответил Садовски.
Полицейский, которому удалось разыскать тот мотель, сидел за столом рядом с Блумом.
– Маршьялло, – говорил он в телефон и затем повторил фамилию еще раз по буквам. Внезапно его глаза округлились, и он отчаянно зажестикулировал свободной рукой, стараясь обратить на себя внимание Блума. – Да, именно так, а имя у вас какое значится? Потрясающе! – произнес он вслух. – Так когда он у вас остановился? Когда-когда? – Все это время он записывал что-то на клочке бумаги, лежавшим перед ним на столе: левым локтем он прижимал бумагу к столу, в то время как ручка, зажатая в правой руке, быстро двигалась по листку. – Подождите немного, – сказал он и прикрыл трубку рукой. – Мотель «Марджо» на Саут Трейл. Остановился у них одиннадцатого числа, это пятница, за два дня до того, как ее убили.
– Он все еще у них? – спросил Блум.
– Он все еще у вас? – спросил полицейский по телефону, потом немного послушав, он снова прикрыл трубку ладонью. – Сегодня уехал.
– Ладно, тогда спроси у этого парня…
– Это женщина.
– Спроси у нее, во сколько он рассчитался с нею за номер.
– В котором часу он уехал от вас? – снова спросил полицейский на телефоне, затем он кивнул и проговорил вслух. – В половине одиннадцатого.
– А ты спроси-ка еще у нее… хотя, ладно, дай я сам поговорю, – сказал Блум и взял у него трубку. – Мэм, – заговорил он, – когда этот человек снимал у вас комнату, вы отметили, на какой машине он приехал, я имею в виду год и модель, как этого требует закон? Хорошо, тогда назовите мне их, – Блум начал записывать. – А номерной знак? Хорошо, очень хорошо. Джорджия, так, да, я записал уже, а сам номер? Благодарю вас, мэм. А в каком месте на Трейл находится ваше заведение, мэм? Ага… Когда он уезжал от вас, вы не заметили случайно, в какую сторону он повернул: на север или на юг? Так, спасибо, мэм, все равно большое спасибо вам. Спокойной ночи, – положив трубку, он обратился к нам. – Вот, синий «Олдсмобиль», зарегистрирован в Джорджии, вот под этим номером. Она не видела, в какую сторону он отправился, потому что смотрела в это время в офисе телевизор. Итак, у него четыре часа форы. Если он отправился в Джорджию, то где он может находиться сейчас? До Тампы, считай, часа два езды отсюда, и еще тогда у него остается в запасе два часа, посчитаем по пятьдесят пять в час – ведь следует все же принимать во внимание еще и то, что он скорее всего не станет превышать скорость, так? Итак, до куда в таком случае он уже мог добраться? Что это может быть – Тампа и плюс еще сто десять от нее?
– Где-нибудь между Окалой и Гайнесвиллем, – предположил Кенион.
– Это в округе Мерион, да?
– Или Алачуа. Но это в случае, если он только не подался на юг. Если бы, например, я убил бы сразу двоих, то я бы наверняка ни за что не поперся бы прямиком домой.
– Как ты думаешь, мы сможем получить ордер на арест? – спросил Блум.
– У нас нет обоснования для этого, – ответил Кенион. – То, что он наврал тебе о том, когда все-таки он в самом деле приехал сюда, еще вовсе не означает, что оба убийства – его рук дело.
– Но ведь он узнал машину Мэттью, – возразил Блум. – Я знаю, что этот сукин сын и убил их обеих, я это чувствую.
– Тогда пойди к судье и скажи ему, что тебе нужен ордер на арест, на основании того, что ты это чувствуешь, – рассудительно сказал Кенион. – И к тому же ты даже не знаешь еще, где он вообще сейчас есть. И даже если случится чудо и тебе удастся заполучить ордер на его арест, который тебе, естественно, никто не даст без обоснования…
– Или хотя бы при отсутствии хотя бы разумных подозрений, – вставил Грегорио.
– Да уж, – вздохнул Блум.
– И даже если предположить, что ордер этот уже у тебя, то скажи мне на милость, где ты собираешься искать этого парня? А что если он направился через весь штат, а затем на юг, к Рифам, там, где он по идее и должен был проводить прошлый уикэнд. И очень возможно, что он мог пересесть где-нибудь там на яхту, и может статься, что сейчас он уже вышел в море и направляется куда-нибудь на Багамы или еще куда.
– Все чего я хочу и чего буду добиваться, так это заполучить его сюда, – снова заговорил Блум, – и задать ему несколько вопросов. Никто не станет лгать о том, где он был и что делал, если только у него не будет на то веских причин.
– Ты лучше судье об этом расскажи, – заметил Кенион.
– Нам известно его имя, теперь нам известно на чем он едет, мы думаем, что возможно это именно он убил двоих, но мы не можем арестовать этого ублюдка, – сказал один из находящихся в комнате детективов.
Я не был знаком с ним. Он был больше Блума, широкоплечий, с огромными и сильными руками. В тот момент он стоял и попивал кофе из бумажного стаканчика.
– Может быть он все-таки проедет где-нибудь на красный свет, – выдвинул предположение Кенион. – Полиция задержит его за это, и уж тогда мы привезем его сюда и…
– Нарушение чертовых правил дорожного движения, – сказал большой детектив, пожав плечами.
– Хотя я бы все же остановился на чем-нибудь из области судебно-наказуемых проступков, – заметил Блум.
– А какое количество «травки» считается уже составом преступления? – спросил я.
Большой детектив, который знал, кто я такой, но никак не мог взять в толк, по какому праву и что вообще я здесь делаю, взглянул на меня так, как будто я только что задал самый глупый вопрос из тех, что ему когда-либо приходилось слышать за все то время, что ему пришлось работать в полиции. Блум тоже посмотрел на меня, провел устало рукой по лицу, а затем переспросил у Кениона:
– А, Пит? Сколько это сейчас? Двадцать грамм?
– Двадцать грамм, – утвердительно кивнул Кенион.
– Раньше было только шесть, – сказал большой детектив. – Идиотский закон в наше время всегда стоит на стороне плохих ребят.
– А сколько это в «косячках»? – снова спросил я. – В двадцати граммах-то?
Блум снова посмотрел на меня и вздохнул. На часах было начала четвертого утра, все мы здесь присутствующие за эти полночи так и не сомкнули глаз, и теперь Блум наверное подумал, что вот, я тут болтаю разную чепуху, в то время как он сам пытается найти способ, как побыстрее арестовать и упрятать Маршалла за решетку.
– Пить? – устало сказал он. – Сколько «косяков» можно наделать из двадцати граммов?
– А я откуда знаю? – вопросом на вопрос ответил Кенион. – Пятнадцать-шестнадцать? А что?
– Маршалл говорил мне, что в машине у него есть целая дюжина, – пояснял я.
Блум снова посмотрел на меня. На этот раз он не вздыхал.
– На похоронах он предложил мне покурить, и сказал, что у него в машине есть еще дюжина.
– Так вот оно что, – Блум повернулся к Кениону. – Пит, слушай. Разве это не может послужить обоснованием для выдачи ордера на арест?
– А когда это было? – спросил Кенион.
– В прошлую среду.
– Слишком давно, – он покачал головой.
– Но ведь попытаться все же можно, – настаивал Блум.
– Но судье все равно обязательно захочется узнать, отчего это вдруг мы гоняемся по всему штату за какими-то дурацкими двенадцатью набитыми марихуаной сигаретами, речь о которых, к тому же шла в среду на прошлой неделе. ТЫ об этом-то хоть подумал?! – возразил ему большой детектив.
– А я и скажу ему, – настаивал Блум на своем. – Я скажу ему, что арест за хранение наркотиков это всего лишь для отвода глаз, что на самом деле все намного серьезнее.
– А может быть он и дат добро, – сказал Кенион, пожав плечами.
– Ага, все может быть, – согласился большой детектив.
Синий «Олдсмобиль» был задержан по эту сторону заставы, где с водителей машин взымался подорожный сбор, совсем недалеко от объездной дороги, ведущей к рифам. Данные о машине были заложены в компьютер в половине десятого утра, сразу же после того, как Блум представил судье свои доводы и просил о выдаче ордера на арест на основании имеющегося нарушения статьи 893.13 законодательства Флориды, в которой речь шла о незаконном сбыте, изготовлении, транспортировке или хранении с целью последующего сбыта веществ, определенный в статье 893. Блум дал под присягой письменные показания, что он располагает достоверными сведениями о том, что примерно двадцать грамм конопли и сейчас находятся в отделении для перчаток синего «Олдсмобиля», в настоящее время принадлежащего и управляемого неким Эдвардом Ричардом Маршаллом, чье транспортное средство скорее всего еще находится на территории штата Флорида. Как и предполагалось, судье захотелось знать, почему это из-за нескольких грамм «травки» поднялся такой переполох. Блум посвятил его в свои истинные предположения. Судья обдумывал решение примерно пол-минуты и подписал ордер.