Глава 2

Коттон Хейз был детективом и как сотрудник 87-го полицейского участка перебывал во множестве привлекательных и непривлекательных комнат штата Нью-Йорк. Как-то он выдал себя за докера, снял меблированную комнату недалеко от порта, и его разбудило среди ночи нечто вроде вереницы серых тряпок, шествующих мимо кровати. Тряпки оказались великанами, или вернее, мини-великанами из семейства Rattus muridae[12], каковые на разговорном языке именуются крысами. Он зажег лампу и схватил метлу, но эти наглые негодяи-крысы встали на задние лапы, как боксеры, и ощерились. В уверенности, что вся стая немедленно кинется перегрызать ему глотку, он тут же ретировался из комнаты...

В комнатах сто четвертой и сто пятой пансионата «Роусон» крыс не оказалось. И многого другого не оказалось тоже. Эти номера несомненно проектировал верный последователь спартанской философии. Стены сияли обнаженной белизной, за исключением рекламных афиш, — по одной на каждую. В обеих комнатах стояло по одинарной кровати и деревянному туалетному столику, выкрашенному белым, в углу торчал плохонький шкафчик для одежды. В том номере, который собирался занять Хейз, — без ванной — можно было лопнуть от жары, вентиляторы волнами гоняли горячий воздух. В номере с ванной, то есть в комнате Бланш, наоборот, оказалось невыносимо холодно. Единственное окно затянуло инеем, пол — как лед, постель — как лед, батареи и вентиляторы явно не работали.

— А у меня замерзли ноги, — вздохнула Бланш.

— Я тебе уступлю натопленную комнату, — галантно пообещал Хейз, — но ванная здесь.

— Да ладно, как-нибудь обойдемся. Пошли вниз за чемоданами.

— Я сам принесу, — отозвался Хейз. — Прошу тебя, иди сейчас же в мою комнату. Нет смысла тут мерзнуть.

— Лучше там задыхаться, — бросила Бланш ядовито, после чего повернулась и прошла мимо него в соседнюю комнату.

Он спустился по длинной лестнице в прихожую, а потом добрался до припаркованной во дворе машины. Их комнаты располагались над лыжной мастерской, тихой и темной, уже закрытой. Он вынул из багажника два чемоданчика, затем сдернул с крыши две пары лыж. Хейз не отличался недоверчивостью, но в прошлом сезоне у него украли лыжи марки «Хэд», он как опытный полицейский знал уже, что молния иногда ударяет дважды в одно и то же место. В правую руку он взял чемодан, под мышку засунул другой. В левую руку и под мышку пристроил лыжи и ботинки. С трудом пробрался по глубокому снегу к дверям. Собираясь поставить чемоданы, чтобы открыть дверь, услыхал громкий топот лыжных ботинок по лестнице внутри. Кто-то спускался по этой лестнице, причем в страшной спешке.

Дверь распахнулась, и, едва не столкнувшись с Хейзом, оттуда выскочил высокий мужчина в черном лыжном костюме с капюшоном. Узкое лицо мужчины отличалось красотой и изяществом, орлиный нос напоминал острие топорика. Даже при слабом свете, просачивающемся из коридора, Хейз разобрал, что мужчина очень загорелый, и невольно предположил, что перед ним лыжный тренер. Эту догадку подтвердил значок на правом рукаве — ярко-красные переплетенные буквы П и Р. Показалось нелепым, что этот человек держал в левой руке пару белых коньков для фигурного катания.

— Ох, извините, — сказал он. Лицо его расцвело улыбкой. Он говорил с акцентом — не то немецким, не то шведским. Хейз не мог определить.

— Не за что, — отозвался Хейз.

— Помочь вам?

— Нет, я думаю, что сам справлюсь. Попридержите мне только дверь.

— С удовольствием, — воскликнул он и только что каблуками не щелкнул.

— Снег хороший? — спросил Хейз, протиснувшись в узкие двери.

— Сейчас так себе, — ответил тренер. — Завтра будет лучше.

— Ну спасибо.

— Очень приятно было познакомиться.

— Завтра в горах увидимся, — бодро пообещал Хейз и зашагал вверх по лестнице.

Во всем окружающем сквозило что-то забавное: соседние комнаты с одной-единственной ванной, да еще такие кельи, жара в одной, а в другой стужа, и то, что под ними мастерская, и то, что начался обильный снегопад, и даже торопливый лыжный тренер с его вежливыми тевтонскими манерами, горловым голосом и фигурными коньками — вся обстановка отдавала фарсом. Хейз расхохотался, поднимаясь по лестнице. Когда он вошел в комнату, Бланш уже растянулась на его кровати. Он поставил чемоданы.

— Что там было смешного? — спросила девушка.

— Ни дать, ни взять — бутафорская гостиница из оперетты, — пояснил Хейз. — Пари готов держать, что и гора здесь — только декорация. Вот завтра утром пойдем туда и убедимся, что она нарисованная!

— У тебя приятная и теплая комната, — сообщила Бланш.

— Верно. — Хейз принялся запихивать лыжи под кровать, а она следила за ним заинтересованным взглядом.

— Ты что, ожидаешь врагов?

— Все возможно в этом мире, — он снял пояс и вынул пистолет из кобуры.

— Ты что, и завтра на лыжах будешь его носить? — осведомилась Бланш.

— Нет. В этот карман с «молнией» пистолет никак не влезет.

— Я намерена спать в этой комнате, — вдруг сказала Бланш.

— Как хочешь, — согласился Хейз. — А я пойду в соседний холодильник.

— Гм, не то чтобы я именно это имела в виду...

— А?

— Разве детективы никогда не целуются?

— А?

— В городе мы два вечера провели вместе, да и потом три часа ехали вдвоем в автомобиле, а ты меня еще ни разу не поцеловал.

— Ну, я...

— Хочу, чтобы ты меня поцеловал, — задумчиво произнесла Бланш. — Если, конечно, устав не запрещает.

— Думаю, что позволит, — проговорил Хейз.

Скрестив руки под спиной и блаженно вытянув ноги, Бланш глубоко вздохнула.

— Кажется, мне здесь все-таки понравится.

Глава 3

Ночь наполняли звуки.

Теснясь на одинарной кровати, они прежде всего услышали шум газовой горелки. Через равные промежутки времени щелкал термостат, наступала трехсекундная пауза, потом из подвала старой деревянной пристройки словно вылетал реактивный самолет. Хейз никогда в жизни не слыхивал такой шумной газовой горелки. Алюминиевые радиаторы и вентиляторы исполняли каждый свою симфонию: тарахтели, позванивали, стонали, вздыхали и шипели. Время от времени из туалетной в коридоре доносился шум воды — в тихом горном воздухе он казался грохотом водопада.

Раздавался и другой звук. Резкий пронзительный скрежет металла. Хейз встал и подошел к окну. Внизу в мастерской горела лампа, отбрасывая на снег желтый прямоугольник. Со вздохом Хейз вернулся в постель и попытался заснуть.

По коридору беспрестанно топали лыжные ботинки, жильцы расходились по своим комнатам, хлопали двери, время от времени визгливо смеялась какая-нибудь опьяненная горным воздухом лыжница.

Голоса:

— ...та слаломная трасса потруднее.

— Да, но не так уж...

Пауза.

Новые голоса:

— ...не думаю, чтобы наверху все расчистили.

— Но ведь они должны, разве нет?

— Во всяком случае, не на Склоне Мертвеца. По такой погоде они туда вообще не доберутся. Уже больше сорока сантиметров, и все валит и валит...

Из подвала опять «вылетел» реактивный самолет. Вентиляторы завели оркестровую сюиту, а радиаторы обеспечили контрапункт. И снова голоса — громкие, возбужденные:

— ...потому что он себя воображает Господом Богом!

— А ты не воображаешь?

— Предупреждаю тебя! Не подходи к нему!

Девичий смех.

— Предупреждаю. Еще раз увижу...

Тишина.

В два часа ночи в гору двинулись снегоочистительные машины. Они подняли такой грохот, как моторизованные части Роммеля, угрожая сию же минуту развалить стену и ворваться с ревом в комнату. Бланш захихикала.

— Это самая шумная гостиница из всех, в которых я когда-нибудь спала.

— Как твои ноги?

— Им хорошо и тепло. Ты очень горячий.

— Ты тоже.

— Почему бы тебе не поцеловать меня еще раз?

— Сейчас. Минутку...

— Ну?

— Я сейчас слышал что-то странное...

— Что?

— Ты не слышала? Какой-то особенный гудящий звук.

— Я слышу так много звуков...

— Чш-ш-ш.

Они помолчали несколько минут. Войска Роммеля с боем брали склон. Из коридора донесся шум воды. Мимо двери простучали ботинки.

— Эй! — воскликнула Бланш.

— Что?

— Ты спишь?

— Нет, — ответил Хейз.

— Слышишь гудящий звук?

— Ну?

— Это моя кровь, — сказала она и поцеловала его в губы.

Глава 4

В субботу утром снег все еще шел. Обещанный снегопад превратился в сердитую вьюгу. Собираясь идти в горы, Бланш надела жилет, два пуловера и эластичные брюки. Многослойная одежда делала ее довольно пышной. Хейз на свои сто восемьдесят пять сантиметров роста натянул две пары носков, черные брюки, черный пуловер и склонил свою восьмидесятипятикилограммовую фигуру в форме перевернутой римской пятерки, чтобы выглянуть в окно.

— Как ты думаешь, я успею вернуться к репетиции в понедельник вечером? — спросила Бланш.

— Не знаю. Мне-то нужно вернуться на службу завтра до шести вечера. Интересно, дороги еще открыты?

За завтраком они узнали, что в Нью-Йорке и большинстве городов северной части штата объявлено бедственное положение. Бланш с веселым безразличием приняла известие, что они блокированы снегом.

— Раз столько снега, — сказала она, — репетицию все равно отменят.

— Но вряд ли отменят работу полицейского Управления, — заметил Хейз.

— Да иди ты к черту! — весело отозвалась Бланш. — Пока еще мы здесь, кругом великолепные снега, а что до лыж, так выходные пройдут чудесно...

— Хоть бы и вообще снега не было, — подхватил Хейз, — все равно мне здесь очень хорошо.

Вооружившись лыжами, они отправились в горы. Обе канатные дороги работали, но, как предсказывал один из ночных голосов, трассы наверху еще не удалось расчистить. Поднялся сильный ветер, надувающий снеговые гребни на белые головы склонов. Хейз для начала отвел Бланш к тросовому подъемнику, немного поупражнялся с ней в подъеме — научил подниматься на лыжах своим ходом, а потом показал, как пользоваться подъемником: левую руку обвить веревкой, а правой держать веревку за спиной. Трассы для начинающих были не очень крутые, Бланш сразу показала, на что она способна. Опытная танцовщица, она машинально воспринимала лыжи как часть сценического костюма, который затрудняет движения, но с которым нужно справляться. Она проявила исключительную координацию движений и сразу научилась делать «плуг». К середине дня она уже пользовалась Т-образным подъемником и принялась изучать основы лыжного хода. Хейз терпеливо оставался с ней на самых легких трассах. Он радовался, что дороги засыпаны снегом, — из-за этого лыжников на склонах оказалось гораздо меньше, чем обычно. Они с Бланш катались в субботу, как бы в будний день, и по свежему снегу, испытывая истинное удовольствие.

После обеда Бланш предложила Хейзу оставить ее поупражняться самостоятельно. Хейз горел от нетерпения подняться канатной дорогой к настоящим трассам, но все-таки заявил, что с удовольствием покрутится с ней на детском склоне. Но Бланш проявила упорство, в конце концов он оставил ее возле Т-образного подъемника и направился к самой длинной канатной дороге — дороге А.

Подойдя к ней, он невольно улыбнулся. Сидений дожидалось только с десяток лыжников, а обыкновенно в выходные дни тут выстраивались длинные очереди. Добравшись до платформы, он тут же отметил краем глаза что-то черное — это оказался его вчерашний знакомец, не то немец, не то швед, лыжный тренер из пансионата. Он выписывал фигуры на склоне, а потом сделал разворот и, взрывая лыжами снег, остановился у канатной дороги. Хейз ничуть не удивился тому, что тренер его не узнал. Выстроившиеся в очередь лыжники все подряд носили куртки с капюшонами, крепко завязанными под подбородком. Кроме того, лица закрывали очки — в большинстве желтые из-за мглистой погоды, но у некоторых и темные. В результате получились совершенно неразличимые фигуры. И мужчины, и женщины — все походили друг на друга. Они могли оказаться группой гномов, дожидающихся приема к какому-нибудь великану. Но они ничего не дожидались, кроме сидений канатной дороги. Да и тех долго ждать не приходилось.

Новые и новые сиденья появлялись из-за поворота, минуя скрипящую машинерию. Пришла очередь Хейза, который заметил, как перед ним ловко забралась на быстро проходящее сиденье какая-то девушка. Он обратил внимание на то, что кресла сильно наклоняются, минуя платформу, и напрягся в ожидании, глядя через плечо, когда выедет следующее кресло. Палки он держал в левой руке, а правую отвел назад, чтобы вовремя поймать ручку. Но кресло шло быстрее и наклонилось сильнее, чем он ожидал. Секунду ему казалось, что оно его опрокинет. Он схватился правой рукой в рукавице за край сиденья, почувствовал, что оно выскальзывает из-под него, и машинально потянулся левой рукой к вертикальному пруту, уронив при этом палки.

— Ваши палки! — крикнул за его спиной кто-то из техников.

— Передадим наверх! — добавил другой.

Хейз оглянулся. Он успел увидеть, как один из техников поднял его палки. Следом шли два пустых кресла, на третье вскочил какой-то лыжник, и дежурный подал ему потерянные Хейзом палки. Следом двое других лыжников поехали на одном сиденье вдвоем. Ветер и снег мешали ему смотреть. Хейз резко повернул голову, но с горы дул еще более сильный ветер. Кресла разделяло не больше десяти метров, но он едва различал неясную фигуру человека на переднем сиденье. Видел только смутный силуэт, затуманенный ослепляющим снегом и сильным ветром. Хейз чувствовал, как ветер набивает снег в его капюшон. Пришлось снять рукавицы и затянуть тесемки. Он поспешил надеть рукавицы снова, прежде чем от свирепого мороза окоченеют руки.

Канатная дорога была новая, и кресла летели в гору бесшумно. Справа Хейз видел спускающихся лыжников — какой-то круглый дурак пытался при помощи «плуга» остановиться посреди крутого склона, а другой, отличный лыжник, выписывал повороты с поразительной точностью. Ветер свистел в ушах под капюшоном — единственный слышимый звук. Езда показалась бы приятной, если бы не ветер и холод. Кое-где кресло шло в десяти метрах над поверхностью снега, но в других местах опускалось и до двух. Хейз понял, что скоро конец подъема. Он увидел платформу и надпись, предупреждающую, что лыжи следует держать вертикально, и приготовился. Перед ним лыжник едва успел соскочить. Снег падал так густо, что его не смогли расчистить, поэтому сгладился естественный уклон — кресло шло за лыжником, вместо того чтобы подняться над ним. Девушка перед Хейзом едва не упала. Он сосредоточился на соскоке. К удивлению, ему удалось легко сойти даже без палок, и он принялся ждать, пока пройдут два свободных кресла. Приближалось третье. Из него с трудом вывалился мужчина, подал Хейзу палки с вопросом: «Ваши, что ли?» — и пошел на лыжах прочь. А Хейз остановился перед самой будкой, опершись на палки. Он был уверен, что с нижней станции на четвертом за ним сиденье уехали два лыжника, а оно приближалось с одним пассажиром. Хейз озадаченно всматривался, прищурив глаза, сквозь падающий снег. С человеком на четвертом сиденье что-то явно было не в порядке, что-то под странным углом торчало в воздухе... Лыжа? Нога? Или...

Кресло быстро приближалось.

Лыжник даже не пытался соскочить.

Хейз широко раскрыл за желтыми очками глаза, когда сиденье проходило мимо платформы.

Сквозь снежную пелену он увидел лыжника, откинувшегося назад с безжизненно висящими руками в рукавицах. Из его груди точно над сердцем зловеще торчала палка, трепетавшая, как живая, под ударами ветра и снега, глубоко всаженная сквозь куртку в тело, как длинная алюминиевая шпага.

Глава 5

Кресло сильно наклонилось на повороте.

Лыжник на крутом развороте соскользнул с сиденья. Лыжи зарылись в снег, тело упало вперед, жуткий резкий звук заглушил вой ветра, и Хейз понял, что это сломалась нога, заклинившись при падении. Лыжник упал ничком, палка согнулась, нога повернулась под невероятным углом, но крепление прочно держало ботинок.

Через минуту началась сумятица.

Завывала метель, тело неподвижно скрючилось на снегу, а кресло проскрипело на повороте и двинулось обратно. Прошло одно пустое сиденье, второе, третье, потом показалось кресло с человеком, готовым спрыгнуть, и Хейз окликнул оператора в будке:

— Остановите подъемник.

— Что?

— Остановите этот чертов подъемник.

— Что-что?

Хейз подбежал к лежащему в снегу трупу в тот момент, когда очередной лыжник решил соскочить. Они столкнулись, лыжи и палки перепутались, кресло напирало, как бульдозер, кончилось тем, что оба пали поверх трупа в снег, пока оно не завернуло. Оператор из будки, наконец, понял, чего от него хотят, и кинулся к рычагу. Канатная дорога остановилась. Над горами воцарилась глубокая тишина.

— Как вы там? — крикнул оператор.

— Ничего, — отозвался Хейз. Он приподнялся, торопясь поскорее освободить свои лыжные крепления. Человек, который его сбил, рассыпался в извинениях, но Хейз его не слушал. Там, где упал пронзенный палкой лыжник, на снегу расплывалось ярко-красное пятно. Хейз перевернул тело, увидел бледное лицо, невидящие глаза, увидел и куртку, пропитанную кровью там, где палка вонзилась в мягкую округлую грудь до самого сердца.

Мертвый лыжник оказался девушкой не старше девятнадцати лет.

На правом рукаве ее черной куртки виднелась эмблема лыжного тренера пансионата «Роусон» — переплетенные буквы ПиР, ярко-красные, как кровь, которую жадно впитывал снег.

— Что там такое? — крикнул оператор из будки. — Вызывать патруль? Несчастный случай?

— Нет, не случай, — произнес Хейз, но так тихо, что никто его не расслышал.

Как и подобало этому нелепому заведению в здешнем бутафорском мирке, полиция явилась сюда в виде оравы взятых из кинокомедии «фараонов» под предводительством мрачного шерифа, во всем руководствующегося принципом, что если уж что-нибудь делать, так делать из рук вон плохо. Хейз беспомощно стоял в стороне и смотрел, как эти надутые полицейские нарушают все до единого правила расследования, как непростительно халатно обращаются они с вещественными доказательствами, как они расправляются со всякой возможностью обнаружить мелкие незаметные следы.

Шериф — длинный, как столб, простак по имени Теодор Вэйт — вместо того, чтобы тут же остановить канатную дорогу (покуда его подчиненные силились отыскать кресло жертвы), поднялся этой дорогой сам, притащив за собой по меньшей мере три дюжины лыжников, служителей из пансионата, репортеров и местных зевак, которые несомненно уничтожили всякие следы на каждом кресле, и сделали задачу восстановления картины преступления почти невозможной. Какая-то девушка, одетая в светло-лиловые эластичные брюки и белую куртку, соскочила с кресла возле будки и немедленно была осведомлена о том, что брюки ее сзади вымазаны кровью. Девушка изящно изогнулась для осмотра, потрогала кровавые пятна, решила, что это неприлично, ведь они липкие, и постаралась упасть в обморок. А кресло в это время, как ни в чем не бывало, спускалось обратно на нижнюю станцию в распоряжение следующего пассажира.

Оказалось, что убитую девушку звали Хельга Нильсон. Ей исполнилось девятнадцать лет, но ходить на лыжах она научилась раньше, чем ходить без лыж, как говорили еще в старину шведы. В Америку она приехала в пятнадцатилетнем возрасте, преподавала в лыжной школе в Вермонте, а потом перебралась сюда, на юг. Она поступила в роусонское заведение в начале этого сезона, и здесь ее, кажется, полюбили все — и тренеры, и, особенно, начинающие лыжники, которые после одного-единственного ее урока постоянно расспрашивали о «Хельге, маленькой шведке».

Теперь в сердце маленькой шведки торчала палка, вбитая с такой силой, что прошла почти насквозь. Эта палка, согнутая при падении Хельги с кресла, оказалась первым вещественным доказательством, которое испортили комедийные полицейские. Хейз увидел, как один из помощников шерифа встал на колени возле мертвой девушки, схватил палку обеими руками и попытался вытащить ее.

— Эй, что вы делаете? — воскликнул Хейз и оттолкнул его в сторону.

Полицейский бросил на него профессионально злобный взгляд.

— А вы еще кто такой, черт вас побери?

— Меня зовут Коттон Хейз. Я детектив. Из Айсолы.

Он расстегнул «молнию» на заднем кармане брюк, достал бумажник и показал свой служебный значок. Это, видимо, не произвело на помощника шерифа никакого впечатления.

— Это ведь не входит в ваши полномочия, верно? — сказал он.

— Кто вас учил так обращаться с уликами? — осведомился Хейз ядовито.

Шериф Вэйт медленно приблизился к месту стычки. Он спросил с дружелюбной улыбкой:

— Что здесь происходит, а-а-а?

Это «а-а-а» он пропел приятным и веселым голосом. Девятнадцатилетняя девушка лежала мертвой у его ног, а шериф Вэйт держался, как пожилой отпускник на зимнем карнавале.

— Этот парень — детектив из Айсолы, — ответил помощник.

— Очень хорошо, — сказал Вэйт, — рад приветствовать дорогого...

— Спасибо, — отозвался Хейз. — Ваш человек тут только что стер все отпечатки, какие могли быть на оружии.

— На каком оружии?

— На палке, — пояснил Хейз. — Как вы думаете, что еще я мог...

— А, все равно на ней нет никаких отпечатков, — махнул рукой Вэйт.

— Откуда вы знаете?

— Какой болван станет хватать металл голыми руками при температуре десять градусов ниже нуля?

— А может, все-таки схватил? — возразил Хейз. — И пока суд да дело, вам не кажется, что неплохо было бы остановить канатную дорогу? Надо ведь найти...

— Прежде, чем остановить подъемник, мне нужно доставить сюда своих людей, — заявил Вэйт.

— Тогда распорядитесь, чтобы никто, кроме ваших людей, сюда не...

— Уже распорядился, — отозвался Вэйт коротко. Он опять обернулся к помощнику: — Покажи-ка мне палку, Фред.

— Шериф, допустите только, чтобы он еще раз прикоснулся к палке...

— И что?

— И можете на расследовании поставить крест.

— Мистер, может быть, вы мне позволите работать по собственному разумению, а-а-а? Или я прикажу кому-нибудь стащить вас туда, вниз, погреться у огонька.

Хейз замолчал. С бессильным гневом он смотрел, как помощник по имени Фред ухватил палку обеими руками и вытащил ее из груди Хельги. Оттуда полилась струя крови, наполнила открытую рану, впиталась в ткань прорванного свитера. Фред подал согнутую палку шерифу. Вэйт повертел ее в толстых руках.

— Розетки нет, — заметил он.

Хейз и раньше заметил, что с алюминиевой палки действительно снята розетка. Это металлическое кольцо диаметром двенадцать сантиметров, на котором закреплены крест-накрест два кожаных ремешка. Заостренный край палки снабжен маленьким колечком, обычно оно закреплено болтом или каучуковой шайбой. На этом колечке и держится розетка, она не позволяет палке уходить в снег, когда лыжник отталкивается на поворотах или поддерживает равновесие. С этой палки специально сняли розетку, и больше того, кто-то заточил ее конец так, что палка превратилась в шпагу. Хейз это сразу заметил. А шерифу потребовалось несколько больше времени, чтобы понять, что он держит в руках острое, как бритва, оружие, а не обыкновенную лыжную палку.

— Кто-то заточил конец этой штуковины, — сообщил он, озаренный наконец-то гениальной догадкой.

Приехавший канатной дорогой врач опустился на колени возле мертвой девушки. Когда он объявил, что она мертва, никого это особенно не удивило. Один из скучающих сотрудников шерифа принялся отмечать положение трупа, обводя его очертания на снегу с помощью синего порошка, щедро высыпаемого из жестянки.

Хейз не видел никакой пользы в таком подражании следственным методам. Да, следует отмечать положение трупа — но ведь тут же не место преступления. Девушку убили на сиденье где-то между верхней и нижней станциями канатной дороги. Никто до сих пор не взял на себя труд осмотреть сиденье. Вместо этого они посыпали снег синькой и ощупывали своими огромными лапами орудие убийства.

— Можно сделать одно предположение? — спросил он.

— Разумеется, — позволил Вэйт.

— Эта девушка поднималась не одна, с ней кто-то сидел. Я это знаю потому, что уронил там, внизу, палки, и когда обернулся посмотреть, заметил на этом кресле двоих. Но когда я достиг вершины, девушка уже была одна.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Я предлагаю поговорить с техниками внизу. Эта девушка — лыжный тренер, и они ее наверняка узнали. Не исключено, что они узнали и ее спутника.

— Если у нее был спутник.

— Еще как был!

— Откуда вы знаете?

— Да ведь... — Хейз едва перевел дыхание. — Я же только что вам сказал. Я видел на этом сиденье двоих!

— На каком расстоянии?

— Через три сиденья.

— И вы могли что-нибудь видеть на таком расстоянии в такую метель, а-а-а?

— Да. Не совсем четко, но я видел.

— Я так и думал, — сказал Вэйт.

— Слушайте, — настаивал Хейз, — кто-то сидел там рядом с ней! И, безусловно, он соскочил с кресла после того, как убил ее! Нужно осмотреть все внизу, под линией, пока снег не засыпал и те следы, которые там еще остались!

— Хорошо, я это сделаю, — пообещал Вэйт, — когда придет черед.

— Лучше бы черед пришел как можно скорее, — настаивал Хейз, — метель ждать не будет, и если не поторопиться...

— Мистер, мы тут никогда не торопимся. А вы лучше бы не совали нос в наши дела.

— А в чем заключаются ваши дела? — спросил Хейз. — Может быть, ваше дело — покрыть преступление? Вы думаете, убийца сидит поблизости и дожидается, пока вы его схватите? Да он уже полштата, наверное, пересек!

— Никто отсюда не уйдет, мистер, — заявил Вэйт. — Особенно при теперешнем состоянии дорог. Так что не волнуйтесь. Не люблю смотреть, как люди волнуются.

— Скажите это убитой девушке, — бросил Хейз, глядя, как мертвую Хельгу уложили на мешковину и понесли в последний путь вниз по склону горы.