Глава 10

Финч был помещен в камеру предварительного задержания в самом здании полицейского участка и пробыл там все воскресенье, причем по случаю Пасхи на обед ему тоже была подана индейка. Утром в понедельник его повезли в полицейском фургоне в центр, на Хай-стрит, в Главное управление, где он как подозреваемый в преступлении участвовал в древнем полицейском ритуале, известном как опознание подозреваемого. Потом его фотографировали и снимали отпечатки пальцев в нижнем этаже здания, потом повели через улицу напротив, в здание уголовного суда, где ему было предъявлено обвинение в убийстве первой степени, и, несмотря на протест адвоката, он был оставлен в заключении без права освобождения под залог вплоть до суда. Затем в полицейском фургоне его повезли через весь город в подследственную тюрьму на Кэнопи-авеню, где он пробыл до вечера понедельника. После ужина на заключенных, совершивших тяжкие преступления или обвиняемых в них, снова надели наручники и посадили в фургон, который повез их из города на юг к реке Дикс, где паромом их переправляют в тюрьму на Уокер-Айленде.

Карелла сообщил, что Финч совершил побег в тот момент, когда его вели из фургона на паром. Согласно свидетельству портовой полиции, на Финче все еще были наручники и тюремная одежда. Побег произошел около десяти часов вечера. Вероятно, это видели несколько десятков сотрудников больницы, также ожидавших паром, который должен был отвезти их в «Дикс санитариум» — муниципальную больницу для наркоманов, расположенную на острове посреди реки, на расстоянии около полутора миль от тюрьмы. По-видимому, побег наблюдали еще и десятки водяных крыс, бегающих между штабелями у воды, которых местные ребятишки частенько ошибочно принимают за кошек из-за их громадного размера. Учитывая то, что Финч был одет в серую тюремную униформу и был в наручниках — поразительный образчик элегантности высокой тюремной моды, которую больше не увидишь ни на одном мужчине на улице, — удивительно, что его до сих пор не поймали. Разумеется, прежде всего, проверили его квартиру, не найдя там ничего, кроме четырех стен и мебели. Один из неженатых детективов участка, видимо надеясь на будущее приглашение, предложил проверить и квартиру Элинор Фей, девушки Финча. Ведь он может скрываться у нее в квартире! Карелла и Мейер согласились, что это вполне вероятно, пристегнули свои кобуры и, не пригласив коллегу, поступив жестокосердно, ушли по ее адресу.

Ночь была хорошая. Элинор Фей жила в красивом районе, где старые дома из песчаника чередовались с новыми сплошь стеклянными жилыми домами с подземными гаражами. Апрель танцующей походкой проносился по городу, оставляя теплое благоухание в воздухе. Детективы ехали в одной из служебных машин, опустив стекла в окнах. Они не разговаривали — апрельская атмосфера способствовала молчанию. Полицейское радио монотонно передавало бесконечные вызовы: нападения, насилия, увечья по всему городу.

— Приехали, — сказал Мейер, — еще чуть вперед.

— Попробуй-ка найти место, негде и встать, — пожаловался Карелла.

Они дважды объехали квартал, прежде чем нашли пустое место перед входом в аптеку на проспекте. Они вылезли из машины, не запирая ее, и бодро зашагали, чувствуя ночное тепло и покой. Дом из песчаника был в середине квартала. Они поднялись на двенадцать ступенек в вестибюль и стали искать нужную квартиру по почтовым ящикам с кнопками вызова. Элинор Фей жила в квартире 2Б. Долго не раздумывая, Карелла нажал кнопку звонка в квартиру 5А, Мейер взялся за ручку внутренней двери и стал ждать. Когда послышался ответный щелчок, он повернул ручку, они быстро проскользнули на лестницу и молча пошли на второй этаж.

Взлом двери — грубый прием. Ни Карелла, ни Мейер не могли пожаловаться на отсутствие у них хороших манер, но сейчас они искали человека, обвиняемого в убийстве, который к тому же совершил успешный побег из тюрьмы. Логично было предположить, что это отчаянный человек, поэтому они даже не обсуждали, взламывать дверь или нет. Они встали в коридоре перед дверью квартиры 2Б. Противоположная стена была слишком далеко и не могла сработать как трамплин. Мейер, как более тяжелый из них, попятился от двери и потом с разбегу ударил в нее плечом. Удар был сокрушителен и намечен точно в место рядом с замком. Он не пытался разбить самую дверь, это почти невозможно. Ему нужно было только выбить ригель замка. Весь вес тела сконцентрировался у него в плече, которое ударило дверь как раз над замком. Замок так и остался запертым, но шурупы, удерживающие его в косяке, не выдержали силы массивного ударного орудия Мейера. Дерево вокруг шурупов треснуло, шурупы вылетели, дверь распахнулась внутрь, и Мейер влетел вслед за ней. Карелла как полузащитник, ведущий мяч за мощной защитой, последовал за ним.

В своей рутинной работе полицейский редко сталкивается с махровым сексом. Обнаженные тела, которые они видят, обычно холодны и покрыты запекшейся кровью. Даже полиции нравов любовь является скорее в отталкивающем, чем в соблазнительном образе. Элинор Фей лежала на диване в гостиной с мужчиной. Телевизор перед диваном был включен, но никто не слушал новости или прогноз погоды.

Когда двое с пистолетами в руках ввалились в комнату вслед за распахнувшейся дверью, Элинор Фей резко села на диване, широко раскрыв глаза. Она была обнажена до талии. На ней были черные лосины и черные лакированные туфли с высокими каблуками. Волосы были в беспорядке, и помада размазалась по лицу. Она попыталась прикрыть руками обнаженную грудь, когда появились полицейские, поняла, что не получится, и схватила ближайшую часть одежды. Это оказалось мужским пиджаком. Она прижала его к груди, как классическая испуганная героиня в фильме про пиратов. Мужчина рядом также резко приподнялся и сел, повернулся к полицейским, потом повернулся к Элинор в недоумении, как бы ища у нее объяснения.

Мужчина не был Артуром Финчем.

Ему было под тридцать. Лицо было покрыто прыщами и следами губной помады. Белая рубашка раскрыта до пояса. Нижней рубашки не было.

— Здравствуйте, мисс Фей, — сказал Мейер.

— Не слышала, как вы постучали, — ответила Элинор.

Казалось, что она мгновенно оправилась от первоначального испуга и замешательства. С полным презрением к двум чужим мужчинам она отбросила пиджак, поднялась и походкой звезды стриптиза подошла к креслу с высокой спинкой, на которой висела ее одежда. Она взяла лифчик, надела его, помогая движением плеч, и застегнула так, как будто бы она была в комнате одна. Потом через голову натянула черный свитер с длинными рукавами, встряхнула волосами, закурила сигарету и сказала:

— Что же, теперь взлом чужой квартиры — преступление только для преступников?

— Извините, мисс, — сказал Карелла. — Мы ищем вашего парня.

— Меня? — спросил мужчина с дивана. — А что я такого сделал?

Мейер и Карелла обменялись недоумевающими взглядами. Выражение смутного, еще неуверенного понимания появилось на лице Кареллы.

— Вы кто? — спросил он.

— Тебе не нужно ничего им говорить, — предупредила парня Элинор. — Они не имеют права врываться в квартиру. У частных граждан тоже есть свои права.

— Это верно, мисс Фей, — сказал Мейер. — А почему вы лгали нам?

— Я никому не лгала.

— Вы дали нам ложные сведения о местонахождении Финча...

— Я не считала, что в тот момент давала показания под присягой.

— Безусловно. Но именно вы злонамеренно препятствовали расследованию.

— Да черт с вами и с вашими расследованиями. Вы, гады этакие, вламываетесь к людям...

— Просим извинения, что испортили вам вечер, — сказал Карелла. — Почему вы солгали насчет Финча?

— Я думала, что помогаю вам, — сказала Элинор. — А теперь вон отсюда!

— Мы еще немного побудем здесь, мисс Фей, — заявил Мейер, — так что будьте повежливей. Это как же вы нам помогали? Послали нас в дурацкую погоню по адресам — подтверждать алиби, заведомо зная, что они фальшивые?

— Ничего я не знала. Я вам рассказала то, что мне сам Артур сказал.

— Это ложь.

— Давайте валите-ка отсюда! — потребовала Элинор. — Или надеетесь, что я опять сниму свитер?

— А мы уж вас всю разглядели, леди, — сказал Карелла. Он повернулся к мужчине: — Ваши фамилия и имя?

— Не говори им, — сказала Элинор.

— Скажете здесь или поедете с нами, сами выбирайте, — сказал Карелла. — Артур Финч совершил побег, и мы пытаемся разыскать его. Если угодно быть соучастником...

— Совершил побег? — Элинор немного побледнела. Она посмотрела на мужчину на диване, и их взгляды встретились.

— Ко-когда это произошло? — спросил мужчина.

— Около десяти вечера сегодня.

Мужчина замолчал на несколько мгновений.

— Это ужасно, — вымолвил он наконец.

— Так как насчет того, чтобы назвать имя и фамилию? — предложил Карелла.

— Фредерик Шульц, — ответил мужчина.

— О, как по-семейному все получается! — воскликнул Мейер.

— Да пошли вы с вашими грязными мыслями! — крикнула Элинор. — Я не девушка Финча и никогда ею не была.

— Зачем тогда было говорить это?

— Не хотела, чтобы в это дело впутали и Фредди.

— А как могли его туда впутать?

Элинор пожала плечами.

— Что, Финч был вместе с Фредди вечером в субботу?

Элинор неохотно кивнула.

— С какого по какое время?

— С семи до десяти, — сказал Фредди.

— Значит, он не мог убить раввина?

— А откуда взяли, что он убил? — спросил Фредди.

— А почему вы нам не сказали об этом?

— Потому что... — начала Элинор и замолчала.

— Потому что они что-то скрывают, — сказал Карелла. — Он зачем приходил к вам, Фредди?

Фредди не отвечал.

— Стой, — сказал Мейер. — Это ведь второй ненавистник евреев, Стив. Это о нем сестра Финча мне говорила. Так ведь, Фредди?

Фредди не отвечал.

— Так зачем он приходил к вам, Фредди? Забрать те брошюрки, что мы нашли у него в шкафу?

— Так это вы печатаете это дерьмо, Фредди?

— В чем дело, Фредди? Вы еще не знали, насколько это преступно?

— Вы что ж, думали, что он скажет нам, откуда он эту дрянь достает, Фредди?

— Ну, хорош ты, товарищ Фредди! Готов друга скорее на электрический стул посадить, чем...

— А я ему ничего не должен! — заявил Фредди.

— Как раз, может быть, и очень должен. Перед ним стояло обвинение в убийстве, но он ни звука о вас не сказал. Так что все ваши старания, мисс Фей, были впустую.

— Да никаких стараний не было, — тоненьким голосом сказала Элинор.

— Ну уж нет, — возразил Мейер. — Вы к нам явились в отдел, выставив мужчинам все, что можно показать в платье, и с целым букетом ложных алиби, зная, что мы все проверим. Вы сразу смекнули, что если мы разоблачим эти алиби, то потом уже не поверим Финчу ни в чем. Даже если он нам и скажет правду о том, где он был, а мы все равно не поверим. Так ведь все обстояло, верно?

— Вы кончили? — спросила Элинор.

— Мы — нет, но вы — да, — ответил Мейер.

— Вы не имели права врываться сюда. Нет закона, запрещающего заниматься любовью.

— Сестренка, — сказал Карелла, — не о любви речь. О ненависти.

Глава 11

Артур Финч ничем не занимался, когда они его нашли. Его нашли в десять минут третьего ночи четвертого апреля. Он был в своей квартире, в которую как раз был послан патрульный, чтобы забрать книжки из его шкафа. Они нашли его лежащим перед кухонным столом. Наручники все еще были на нем. На столе лежали напильник и рашпиль. Металлические опилки усеяли эмаль стола и пятно на линолеуме пола. Опилки на полу плавали в красной, липкой жидкости.

Горло Финча было перерезано от уха до уха.

Патрульный, собиравшийся сделать обычную выемку материалов, обнаружил тело и имел достаточно присутствия духа, чтобы вызвать напарника из патрульной машины, а уж потом спаниковать. Его напарник спустился к машине и по рации доложил в отдел по расследованию убийств Главного управления, откуда сообщение передали в отдел по расследованию убийств южного Даймондбэка и в отдел по расследованию убийств 87-го участка.

Патрульным в эту ночь досталось. В три часа ночи позвонил мужчина и сообщил о протечке в водопроводе на Южной Пятой. Радиодиспетчер в Главном управлении выслал машину проверить, в чем дело. Патрульный установил, что водопровод в порядке, но где-то засорилась система ливневой канализации.

Патрульные полицейские не имеют никакого отношения к управлению благоустройства, тем не менее они открыли люк, спустились вниз в вонючий замусоренный колодец и увидели мужской черный костюм, застрявший в корзине из-под апельсинов. Он-то и заткнул трубу, отчего вода, не находя стока, стала выступать на поверхность. Костюм был перепачкан белой и синей красками. Патрульные уже было хотели выбросить его в ближайший мусорный бак, но один из них заметил, что на нем есть еще какие-то пятна, похожие на кровь. Будучи добросовестными охранителями правопорядка, они осмотрели весь мусор и доставили костюм в участок, который, по счастливой случайности, был 87-м.

Мейер и Карелла страшно обрадовались этой находке.

Костюм ничего не рассказал им о своем владельце, но тем не менее показал, что кто бы ни убил раввина, теперь он спешно заметает следы, а значит, очень встревожен. Этот кто-то слышал в теленовостях сообщение о побеге Финча. Кто-то очень боялся, что Финч докажет свою непричастность к убийству раввина.

Извращенная логика преступника подсказала, что наилучший способ запутать одно убийство — это совершить другое. И убийца тут же поспешно решил отделаться от одежды, которая была на нем во время убийства раввина.

Оба детектива не были профессиональными психологами, но в эти предрассветные часы они поняли, что преступником были совершены сразу две ошибки, из этого они заключили, что тот, кого они ищут, начинает терять голову.

— Это кто-то из компании Финча, — сказал Карелла. — Кто убил Соломона, тот и написал букву "J" на стене. Было бы у него время, небось обязательно намалевал бы и свастику.

— Но зачем было делать это? — спросил Мейер. — Ведь этим он автоматически говорит нам, что раввина убили антисемиты.

— И что? Ты думаешь, сколько у нас антисемитов в городе?

— Сколько?

— Не хотел бы считать, — сказал Карелла. — Кто бы ни убил Яакова Соломона, был настолько нагл, что...

— Джейкоба, — поправил Мейер.

— Яакова, Джейкоба, какая разница? Убийца нагло предполагает, что тысячи людей думают точно так же, как и он. Он написал это «джей» на стене, как бы предлагая нам отыскать, кто из тысяч ненавидящих евреев совершил это убийство. — Карелла замолчал. — Тебе это тяжело слышать, Мейер?

— Конечно, это меня беспокоит.

— Нет, именно, что я это говорю...

— Да не дури ты, Стив.

— Ну ладно. Я думаю, что нужно все-таки опять поговорить с той женщиной. Как ее звали-то? Ханна... не помню, как дальше. Может быть, она знает...

— Не думаю, что она чем-то поможет. Может быть, нам лучше поговорить с женой раввина. Из его дневника видно, что он знал убийцу и что тот ему и раньше грозил. Может быть, она знает, кто его преследовал.

— Да, но сейчас-то всего четыре утра, — сказал Карелла. — Мне кажется, сейчас рановато для разговора.

— После завтрака сходим.

— Да, невредно будет потолковать и с Ирмияху. Если раввину угрожали, то...

— Джеремия, — поправил Мейер.

— Что?

— Джеремия. Ирмияху — это на иврите «Джеремия».

— А-а. Ну, в общем, с ним. Ведь может быть так, что раввин поделился с ним, сказал...

— Джеремия, — снова произнес Мейер.

— Что?

— Нет! — Мейер потряс головой. — Невозможно. Он святой человек. И если есть то, что претит настоящему еврею, это...

— Да о чем ты? — спросил Карелла.

— Это убийство! Иудаизм учит: не убивай, если только уж не в самозащиту. — Он внезапно нахмурился. — Да, а помнишь, как я чуть не закурил сигарету? Он спросил меня — еврей ли я, помнишь? Он был потрясен, что я мог закурить во второй день Песаха.

— Мейер, я что-то засыпаю. О ком ты это говоришь, не пойму? — спросил Карелла.

— Об Ирмияху, о Джеремии... Стив, а ты не думаешь?..

— Я что-то не понимаю, о чем ты, Мейер.

— Ты не думаешь... не думаешь, что рабби сам написал это на стене?

— Зачем бы... Я не пойму тебя.

— Чтобы сказать, кто его заколол? Сказать, кто убийца?

— Как бы...

— Джеремия, — сказал Мейер.

Карелла смотрел на Мейера молча и долго. Потом кивнул и сказал:

— Буква «джей»...

Он закапывал что-то на заднем дворе за синагогой, когда они пришли туда. Вначале они пошли к нему домой и разбудили его жену. Это была старая еврейка; по ортодоксальной традиции ее голова была бритой. Она накинула на голову шаль и, сидя на кухне, пыталась вспомнить, что случилось во второй вечер Песаха. Да, ее муж уходил в синагогу на вечернюю службу. Да, он вернулся домой сразу после службы.

— А вы видели его, когда он вошел? — спросил Мейер.

— Я была на кухне, — ответила миссис Коэн. — Готовила седер. Я слышала, как он вошел и пошел к себе в спальню.

— Вы видели, в чем он был?

— Нет.

— А во что он был одет во время седера?

— Не помню.

— Он переодевался, миссис Коэн? Может быть, вы припомните?

— Ах да, пожалуй... Когда он пошел в храм, на нем был черный костюм. А потом на нем был, пожалуй, другой. — Старушка ничего не понимала. Она не знала, зачем у нее спрашивают о таких вещах. Но она отвечала на все их вопросы.

— А в доме был какой-нибудь необычный запах, миссис Коэн?

— Запах?

— Да. Вам не казалось, что пахнет краской?

— Краской? Нет. Ничего не казалось.

Они нашли его во дворе за синагогой.

Старик с печальными глазами, печально сутулящийся. В руках лопата, которой он прихлопывал землю. Он кивнул, как будто бы знал, зачем они пришли. Они глядели друг на друга, стоя по обе стороны холмика из свежеперекопанной земли у ног Ирмияху.

Во время разговора и последующего ареста Карелла не произнес ни единого слова. Он стоял рядом с Мейером и только чувствовал странную боль в душе.

— Что вы закопали, мистер Коэн? — спросил Мейер. Он говорил очень тихо. Было только пять часов утра, и ночь уходила с неба. Чувствовался прохладный утренний ветерок. Казалось, что он продувает служку до мозга костей. Казалось, он с трудом удерживается, чтобы не дрожать.

— Что вы закопали, мистер Коэн, скажите мне.

— Ритуальный предмет, — ответил служка.

— Что, мистер Коэн?

— Мне он больше не нужен. Это ритуальный предмет. Я уверен, что его надо закопать. Нужно узнать у рабби. Нужно спросить его, что об этом сказано в Талмуде. — Ирмияху замолчал. Он смотрел на холмик земли у своих ног. — Рабби умер, так? — прошептал он совсем тихо. — Рабби умер. — Он грустно глядел в глаза Мейера.

— Да, — сказал Мейер.

— Baruch dayyan haemet, — сказал Ирмияху. — Вы еврей?

— Да, — ответил Мейер.

— Благословен Господь, единственный судья, — перевел Ирмияху, как бы не слыша слов Мейера.

— Что вы закопали, мистер Коэн?

— Нож, — ответил Ирмияху. — Нож, которым я подрезывал фитиль светильника. Это священный предмет, правда? Его нужно закопать, правильно? — Он помолчал. — Видите... — Плечи его затряслись. Он внезапно заплакал. — Я убил, — сказал он. Рыдания зарождались в самой душе его, в самых корнях, где давно было посеяно знание, которое он так ужасно нарушил, — «Не убий. Не убий». — Я убил, — повторил он, но рыданий уже не было, только слезы.

— Вы убили Артура Финча? — спросил Мейер.

Служка кивнул.

— Вы убили рабби Соломона?

— Он... ведь он... он работал! Был второй день Песаха, а он работал. Я был в храме и услышал шум. Я пошел посмотреть и... он нес краску, в одной руке банки с краской и... лестница в другой. Он работал! Я... взял нож из ковчега, которым я фитили подрезаю. Я ему давно говорил. Я ему говорил, что он не настоящий еврей, что его... его новые замашки — это конец еврейского народа. И еще это, это! Работать во второй день Песаха!

— Что же было, мистер Коэн? — тихо спросил Мейер.

— Я... у меня нож был в руках. Я пошел к нему с ножом. Он... он хотел остановить меня. Он кидал в меня банками. Я... я... — Правая рука служки поднялась, как бы сжимая нож. Рука дрожала, как если бы он снова переживал события той ночи. — Я резал его... я резал его. Я убил его.

Ирмияху стоял в проулке, а солнце уже золотило верхушки зданий. Он стоял, опустив голову, неотрывно глядя на холмик земли, покрывающий нож. Изможденное, худое лицо — лицо мученика веков. Слезы все еще лились из его глаз и текли по щекам. Плечи у него затряслись от рыданий, идущих из самой глубины сердца. Карелла отвернулся, потому что ему в этот момент почудилось, что он видит, как разрывается душа человека, и он не хотел видеть это.

Мейер обнял служку за плечи.

— Пойдемте, цадик, — сказал он. — Пойдемте. Вы должны идти со мной.

Старик не отвечал. Руки его безвольно висели. Они медленно пошли из проулка. Проходя мимо буквы "J" на стене синагоги, служка сказал:

— Olov hashalom.

— Что он сказал? — спросил Карелла.

— Он сказал: «Мир душе его».

— Аминь, — сказал Карелла.

Они молча вышли из проулка.

Метель