Она подошла к стоящей у стены стереоустановке, открыла один из ее шкафчиков и вытащила с верхней полки пластинку. На конверте обнаженная Леди Эстор мчалась верхом на белой лошади. Длинные черные волосы были распущены и падали на грудь, закрывая ее. Глаза блестели тем же загадочным, озорным и манящим огнем, что и на фотографии в газете. Диск назывался «Любимый конек Эстор».
– Это сборник ковбойских песен, – объяснила Джей. – Только слова подработаны, теперь стало чуть позадорнее. Хотите немножко послушать?
– Да я...
– Всего одна минутка, – сказала Джей, подходя к проигрывателю и ставя пластинку на вертушку. – Считайте, что попали на закрытое прослушивание. Вы будете единственный детектив в городе, который сможет этим похвастать.
– Я только хотел...
– Садитесь, – приказала Джей, и пластинка заиграла.
Сначала зазвучали традиционные аккорды старомодной ковбойской гитары, затем из динамика поплыл вкрадчивый, волнующий голос Джей Эстор.
Душа моя рвется в трущобы, домой.
И «травку» тебе там предложит любой.
И музыка пуль барабанит в ушах...
С точки зрения Хейза, забавного в песне было мало. Он слишком хорошо знал воспеваемую действительность, поэтому пародия на нее не казалась ему смешной. «Домой, на просторы» сменила пародия на «Глубоко в сердце Техаса».
– Тут я немного переборщила, – призналась Джей. – Полно всяких туманных намеков. Публике это скорее всего не понравится, но мне наплевать. Мораль – штука занятная, вам не кажется?
– Еще давным-давно я пришла к выводу, что мораль – дело сугубо личное. Дохлый номер, если артист пытается примирить свои моральные принципы с моралью толпы. Потому что примирить их невозможно. Мораль есть мораль, у меня она своя, а у других – своя. Есть вещи, которые я воспринимаю совершенно спокойно, а у какой-нибудь канзасской домохозяйки от них волосы дыбом встают. И артист запросто может угодить в эту ловушку.
– Артисты – по крайней мере, те, что связаны с шоу-бизнесом, – живут в больших городах. Приходится жить: ведь работа-то твоя здесь. Так вот, городская мораль очень здорово отличается от морали захолустья. И то, что подойдет городскому прохвосту, никак не устроит фермера, который косит пшеницу или молотит, бог знает, что он там с ней делает. А будешь стараться всем угодить – сам чокнешься. Поэтому я стараюсь угодить себе. А если есть вкус, то и с моралью как-нибудь уладится.
– Когда как. Я же говорю: то, что кажется простым и естественным мне, фермер воспринимает совсем иначе.
– Например? – невинно спросил Хейз.
– Хотел бы, – без раздумья ответил Хейз.
– Тогда пошли. – Она поставила бокал на стол.
Хейз почувствовал, что ответ его будет донельзя смехотворным, но что еще он мог ответить?
– Сейчас у меня нет времени, – сказал он.
– Из-за этого писаки.
– Вы можете упустить редчайшую возможность.
– Обстоятельства выше нас, – пожал плечами Хейз.
– Мораль – это всего лишь вопрос средств и возможностей, – сказала Джей.
– Как и убийство, – ответил Хейз.
– Хотите строить из себя чистюлю – дело ваше. Просто я хочу сказать, что сейчас у меня есть желание поразвлечься с вами, а завтра от него может и след простыть. От него может не остаться следа даже через десять минут.
– Ну вот, теперь вы все испортили.
Джей вопросительно подняла бровь.
– Я уж было возомнил о себе. А это, оказывается, всего лишь минутная прихоть.
– Нет, – сказал Хейз, поднимаясь. – Давайте отложим рейс из-за нелетной погоды.
– Погода, между прочим, летная.
– Вдруг еще испортится.
– Да? Есть хорошая старая поговорка: «Молния в одно и то же место два раза не ударяет».
– Вы знаете, – сказал Хейз, – я сейчас, кажется, пойду и застрелюсь.
Джей улыбнулась.
Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга. В ее лице не было чувственности, не было и гнева оскорбленной женщины, только грустное одиночество маленькой девочки, живущей в огромной квартире на верхнем этаже с кондиционером в гостиной. Леди Эстор пожала плечами.
– Ну, черт с вами, можете когда-нибудь позвонить. Вдруг прихоть вернется.
– Ждите нашего полицейского, – ответил Хейз.
– Подожду. Он может перебежать вам дорогу.
Хейз с философским видом пожал плечами.
– Везет же некоторым, – сказал он и вышел из комнаты.
Глава 9
Кому везет, а кому и нет. В этот знойный день Стив Карелла и Мейер Мейер безусловно относились к последним.
Часы показывали без двадцати два, и дома накалились до такой степени, что, казалось, вот-вот станут вишневыми, тротуары горели, люди усыхали, автомобильные шины таяли, и всем, не только любителям научной фантастики, стало ясно, что Землю каким-то непостижимым образом занесло слишком близко к Солнцу. Еще немного – и она запылает огромным костром. Это был последний день, Ричард Матесон накликал-таки беду: земной цивилизации суждено было погибнуть в разжиженной лаве.
Словом, стояла чудовищная жара.
Мейера Мейера можно было выжимать. Он потел даже зимой, почему, этого никто объяснить не мог. Возможно, просто нервная реакция, считал он. Во всяком случае, пот выделял всегда. Сегодня же Мейер просто тонул в нем. Детективы таскались по замызганной Крайтон-авеню от одной лавки подержанных товаров к другой, от одной открытой двери к другой, и Мейер думал, что вот сейчас он умрет, причем самым недостойным бравого полицейского образом. Он умрет от теплового удара, и в газетах в отделе извещений о смерти напишут просто «Коп хлопнулся». А если заголовок об этом событии появится где-нибудь в «Верайети», тогда это может быть: «Потный коп сыграл в гроб».
– Как тебе нравится заголовок в «Верайети» насчет моей смерти от теплового удара? – спросил он Кареллу, когда они входили в очередную лавку. – «Потный коп сыграл в гроб».
– Звучит, – одобрил Карелла. – А насчет моей хочешь послушать?
– Где? В «Верайети»?
– Конечно.
– Ну, давай.
– Потный итальяшка-коп в полдень сыграл в гроб.
– Да ты, я смотрю, парень с предрассудками, – расхохотался Мейер.
Они приблизились к клетушке хозяина лавки, и тот поднял голову.
– Слушаю вас, джентльмены, – затараторил он. – Чем могу быть полезен?
– Мы из полиции, – заявил Карелла. Он бухнул бинокль на прилавок. – Узнаете?
Хозяин лавки осмотрел бинокль.
– Отличный бинокль, – сказал он. – «Питер-Вондигер». Он, что же, улика по какому-то делу?
– Именно.
– И им пользовался преступник?
– Пользовался.
– М-м, – промычал хозяин.
– Вы его узнаете?
– Вообще-то мы продаем много полевых биноклей. Когда они у нас есть.
– А этот продавали?
– Вряд ли. «Питера-Вондигера» у меня не было с января. У вас с восьмикратным увеличением, а у меня был с шестикратным. И стекла ваши лучше.
– Значит, вы этот бинокль не продавали?
– Нет, не продавал. Он краденый?
– Таких сведений у нас нет.
– Извините, ничем не могу помочь.
– Ничего, – кивнул Карелла. – Спасибо.
Они снова вышли на пылающий тротуар.
– Сколько еще наших брошено на поиски? – поинтересовался Мейер.
– Пит попросил выделить по два человека от каждого участка. Может, они на что-нибудь наткнутся.
– Я уже устал. Как думаешь, это чертово письмо – липа?
– Не знаю. Даже если и липа, этого мерзавца надо засадить под замок.
– Это точно, – воодушевился Мейер, проявив необычный для такой жары энтузиазм.
– Может, что-то дадут отпечатки пальцев, – предположил Карелла.
– Может, – согласился Мейер. – А может, пойдет дождь.
– Может.
Они вошли в следующую лавку. За прилавком стояли двое. Завидев Мейера и Кареллу, они расплылись в улыбке.
– Добрый день, – произнес один, улыбаясь.
– Чудесная погода, – произнес второй, улыбаясь.
– Джейсон Блум, – представился первый.
– Джейкоб Блум, – эхом отозвался второй.
– Здравствуйте, – ответил Карелла. – Мы детективы Мейер и Карелла из восемьдесят седьмого участка.
– Рады познакомиться, джентльмены, – поклонился Джейсон.
– Добро пожаловать к нам, – пригласил Джейкоб.
– Мы ищем владельца этого бинокля, – Карелла положил бинокль на прилавок. – Узнаете его?
– "Питер-Вондигер", – объявил Джейсон.
– Прекрасный бинокль, – похвалил Джейкоб.
– Исключительный.
– Великолепный.
Карелла безжалостно прервал эту хвалебную песнь.
– Вы его узнаете?
– "Питер-Вондигер", – протянул Джейсон. – Уж не тот ли...
– Именно, – подтвердил Джейкоб.
– Тот человек с...
И братья одновременно захохотали. Карелла и Мейер выжидающе смотрели на них, но не было никаких признаков, что смех идет на убыль. Наоборот, он стремился к апогею, к истерии, достигал высот ураганного веселья и безудержной радости. Детективы ждали. Наконец смех утих.
– Ох, боже мой, – еле вымолвил Джейсон.
– Они еще спрашивают, помним ли мы этот бинокль, – отозвался Джейкоб.
– Помним ли мы?
– Ох, боже мой, – квакнул Джейкоб.
– Так помните вы или нет? – спросил Карелла. Ему было нестерпимо жарко.
Джейсон мгновенно посерьезнел.
– Это тот самый бинокль, Джейкоб? – спросил он.
– Разумеется, – ответил Джейкоб.
– А ты уверен?
– Помнишь царапину сбоку? Так вот она, эта царапина. Помнишь, он еще на нее обратил внимание? Мы из-за этой царапины скинули ему доллар с четвертью. А он-то всю дорогу... – и Джейкоб снова захохотал.
Мейер взглянул на Кареллу. Карелла взглянул на Мейера. Надо полагать, температура воздуха в лавке оказалась для братьев чересчур высокой.
Карелла покашлял. Смех снова затих.
– Вы этот бинокль кому-то продали? – спросил Карелла.
– Да, – сказал Джейсон.
– Безусловно, – подтвердил Джейкоб.
– Кому?
– Человеку с леденцом! – выкрикнул Джейсон и тут же задохнулся в новом приступе истерического смеха.
– Человеку с леденцом! – в унисон повторил Джейкоб, не в состоянии сдержать рвущийся из горла смех.
– У этого человека был леденец? – спросил Карелла, сохраняя на лице каменное выражение.
– Да, да! Ох, боже мой!
– Он сосал его все время, пока мы препирались насчет... насчет...
– Бинокля, – докончил за него Джейсон. – Ох, боже мой! Ох, господи, боже мой! Сколько мы еще смеялись, когда он вышел от нас! Ты помнишь, Джейкоб?
– Еще бы, разве можно такое забыть? Красный леденец! А с каким наслаждением он его сосал! Да ни один ребенок в мире так не наслаждался леденцом! Это было прекрасно! Прекрасно!
– Великолепно! – просиял Джейсон.
– Фантастически...
– Как его звали? – спросил Карелла.
– Кого? – спросил Джейсон, пытаясь успокоиться.
– Человека с леденцом.
– А-а, его, как его звали, Джейкоб?
– Не знаю, Джейсон.
Карелла взглянул на Мейера. Мейер взглянул на Кареллу.
– А счет разве у нас не остался, Джейкоб?
– Разумеется, Джейсон.
– Когда он был у нас?
– Думаю, недели две назад.
– В пятницу?
– Нет, в субботу. Или... нет, все-таки в пятницу.
– Когда это было? Какого числа?
– Не помню. Где у нас календарь?
Братья бросились к висевшему на стене календарю.
– Вот, – указал Джейкоб.
– Правильно, – согласился Джейсон.
– Пятница.
– Двенадцатое июля.
– Проверьте, пожалуйста, свои счета, – попросил Карелла.
– Разумеется.
– Конечно, конечно.
И братья удалились в комнату за прилавком.
– Очень мило, – сказал Мейер.
– Что?
– Братская любовь.
В ответ Карелла хмыкнул.
Братья вернулись, держа в руках желтую бумажку – копию счета.
– Он самый, – объявил Джейсон.
– Двенадцатое июля, как мы и думали.
– Так как его зовут? – спросил Карелла.
– Эм Самалсон, – прочитал Джейсон.
– А имя полностью?
– Только первая буква, – огорченно произнес Джейсон.
– Мы всегда записываем только первую букву, – вступился за брата Джейкоб.
– А адрес есть? – спросил Мейер.
– Ты можешь это прочитать? – спросил у брата Джейсон, указывая на каракули в строке «адрес».
– Это же твой почерк.
– Нет, нет, это писал ты, – упорствовал Джейсон.
– Нет, ты, – не уступал Джейкоб. – Посмотри, как перечеркнуто t. Это явно твой почерк.
– Ну, может быть, может быть. Что же там написано?
– Вот это t, уж точно, – ткнул пальцем Джейкоб.
– Да, да. А-а, так это Камз Пойнт! Ну, конечно! Камз Пойнт!
– А адрес какой?
– 31 – 63, Джефферсон-стрит, Камз Пойнт, – прочитал Джейсон, испытывая при этом счастье завершившего работу дешифровальщика.
Мейер переписал адрес.
– Леденец! – воскликнул вдруг Джейсон.
– Ох, боже мой! – подхватил Джейкоб.
– Большое вам спасибо за... – начал было Карелла, но братья уже грохотали громче любого оркестра, поэтому оба детектива вышли из лавки не попрощавшись.
– Камз Пойнт, – произнес Карелла. – Это же у черта на рогах, другой конец города.
– Да, где-то там, – подтвердил Мейер.
– Давай вернемся в отдел. Может, Пит передаст это дело ребятам из того участка.
– Давай, – согласился Мейер. Они подошли к машине. – Хочешь за руль?
– Все равно. Ты устал?
– Нет. Просто подумал, может, ты хочешь повести машину.
– Ладно, – сказал Карелла. Они сели в машину.
– Как думаешь, по отпечаткам они уже что-нибудь прислали?
– Надеюсь. Тогда, может, и в Камз Пойнт звонить не придется.
Мейер хмыкнул.
Машина тронулась с места. Они помолчали, потом Мейер сказал:
– Стив, сегодня печет, как на сковородке.
* * *
Когда Карелла и Мейер вернулись в отдел, сведения из Бюро учета правонарушителей и из ФБР уже были получены. Обе службы сообщили, что отпечатки пальцев, обнаруженные на бинокле, в их объемистых картотеках не значатся.
Карелла и Мейер знакомились с полученными сведениями, когда в комнату вошел Хейз.
– Что-нибудь удалось откопать? – спросил он.
– Ни черта, – ответил Карелла. – Зато мы узнали имя парня, который купил бинокль. Хоть какой-то проблеск.
– Пит хочет его взять?
– Он еще об этом не знает.
– Как его зовут?
– Эм Самалсон.
– Давайте по-быстрому доложите Питу, – посоветовал Хейз. – Парня, что меня долбанул, я запомнил хорошо. Если он и есть Самалсон, я сразу его узнаю.
– А если тебя подведет память, можно сравнить отпечатки, – сказал Карелла. Помолчав, он спросил: – А как успехи с Леди Эстор?
Хейз подмигнул, но ничего не ответил.
Вздохнув, Карелла поднялся и пошел к двери Бернса.
* * *
Из полицейских участков в Камз Пойнте ближе всех к дому М. Самалсона находился сто второй. Бернс позвонил тамошним детективам и попросил как можно быстрее задержать Самалсона и доставить его в восемьдесят седьмой участок.
В два часа в отдел привели новую партию мальчишек в джинсах и полосатых футболках. Из комнаты дежурного вызвали Дэйва Мерчисона. Оглядев мальчишек, он остановился перед одним из них и сказал:
– Это он.
Бернс подошел к мальчику.
– Это ты принес письмо сегодня утром? – спросил он.
– Нет, – ответил мальчик.
– Это он, – повторил Мерчисон.
– Как тебя зовут, сынок? – спросил Бернс.
– Фрэнк Аннучи.
– Это ты принес письмо сегодня утром?
– Нет, – ответил мальчишка.
– Ты входил сегодня утром в это здание и спрашивал дежурного сержанта?
– Нет, – ответил мальчишка.
– Ты передавал письмо этому человеку? – Бернс указал на Мерчисона.
– Нет, – ответил мальчишка.
– Врет, – уверенно заявил Мерчисон. – Это он.
– Ну же, Фрэнки, – мягко произнес Бернс. – Ведь ты принес сюда письмо, разве нет?
– Нет.
Большие голубые глаза мальчика были полны страха, страха перед законом, прочно укоренившегося в сознании каждого живущего в этом квартале.
– Тебе нечего бояться, сынок, – попытался успокоить его Бернс. – Мы хотим найти человека, который дал тебе это письмо. Это ведь ты принес его сюда, правда?
– Нет, – ответил мальчишка.
Терпение Бернса явно подходило к концу, и он повернулся к другим детективам. Ему на помощь пришел Хейз.
– Тебе ничто не угрожает, Фрэнки. Мы просто ищем человека, который дал тебе это письмо, понимаешь? Скажи, где ты первый раз с ним встретился?
– Я ни с кем не встречался, – ответил мальчишка.
– Мейер, остальные дети нам не нужны, отпустите их, – приказал Бернс.
Мейер начал выпихивать всю ораву за дверь. Когда Фрэнки понял, что остается один, глаза его стали еще больше.
– Ну, так что же, Фрэнки? – спросил Карелла. Он машинально шагнул вперед и вступил в круг, смыкавшийся вокруг мальчишки. Мейер вернулся и тоже встал вместе с Бернсом, Хейзом и Кареллой. Сцена выглядела довольно забавно. Комизм ситуации дошел до всех детективов одновременно. Они совершенно машинально избрали такое построение для интенсивного перекрестного допроса, готовые выпустить в окруженную жертву очереди вопросов, только на сей раз их жертвой был всего лишь десятилетний мальчишка, и они чувствовали себя какими-то уличными хулиганами. И все же этот мальчуган мог дать им ниточку к человеку, которого они искали, ниточку, возможно, куда более полезную, чем мифическое пока что имя М. Самалсон. Они не хотели открывать огонь сами и словно ждали, когда командир даст сигнал к атаке.
Бернс выстрелил первым.
– Итак, Фрэнки, мы зададим тебе несколько вопросов, – начал он мягко, – и хотим, чтобы ты на них ответил. Хорошо?
– Хорошо.
– Кто дал тебе это письмо?
– Никто.
– Это был мужчина?
– Не знаю.
– Женщина? – спросил Хейз.
– Не знаю.
– Ты знаешь, что написано в письме? – спросил Карелла.
– Нет.
– Ты открывал его? – спросил Мейер.
– Нет.
– Но письмо все-таки было?
– Нет.
– Ты ведь приносил письмо?
– Нет.
– Ты нас обманываешь, да?
– Нет.
– Где ты встретился с этим человеком?
– Я ни с кем не встречался.
– Возле парка?
– Нет.
– Возле кондитерской?
– Нет.
– В переулке?
– Нет.
– Он был в машине?
– Нет.
– Но человек все-таки был?
– Не знаю.
– Мужчина или женщина?
– Не знаю.
– В письме написано, что сегодня вечером он хочет кого-то убить. Ты знаешь об этом?
– Нет.
– Ты хочешь, чтобы этот человек, мужчина это или женщина, кого-то убил?
– Нет.
– А вот он хочет кого-то убить. Так написано в письме. Он хочет убить какую-то леди.
– Этой леди может быть твоя мама. Фрэнки.
– Ты хочешь, чтобы этот человек убил твою маму?
– Нет.
– Тогда скажи нам, кто он. Мы хотим ему помешать.
– Не знаю я, кто он! – вдруг взорвался Фрэнки.
– Ты что, раньше его не видел?
Фрэнки начал плакать.
– Нет, – просопел он. – Никогда.
– Расскажи, Фрэнки, как все получилось, – произнес Карелла, протягивая мальчику платок.
Фрэнки потер платком глаза, потом высморкался.
– Он просто подошел ко мне, и все, – сказал он. – Я не знал, что он хочет кого-то убить, клянусь богом!
– Мы знаем, Фрэнки, что ты не знал. Он был на машине?
– На машине.
– Какой марки?
– Не знаю.
– А цвет?
– Голубой.
– С откидным верхом?
– Нет.
– Значит, седан?
– Что такое седан?
– С твердой крышей.
– Да.
– А номер не заметил?
– Нет.
– И как все получилось, Фрэнки?
– Он из машины позвал меня. Мне мама говорила, чтобы я никогда не садился в машины к незнакомым людям, но он-то меня в машину и не звал. Он просто спросил, не хочу ли я заработать пять зелененьких.
– И что ты ответил?
– Я спросил как.
– Продолжай, Фрэнки, – подбодрил Бернс.
– Он сказал, что я должен отнести письмо в полицейский участок за углом.
– На какой это было улице, Фрэнки?
– На Седьмой. Как раз за углом.
– Хорошо. Продолжай.
– Он сказал, что я должен войти, спросить дежурного сержанта, передать ему письмо и уйти.
– Пять долларов он тебе дал сразу или потом?
– Сразу, – сказал Фрэнки. – Вместе с письмом.
– Они еще при тебе? – спросил Бернс.
– Кое-что я уже истратил.
– Банкнота нам бы все равно ничего не дала, – заметил Мейер.
– Конечно, – кивнул Бернс. – Ты хорошо его запомнил, Фрэнки?
– Очень хорошо.
– Описать его можешь?
– Ну, у него были короткие волосы.
– Очень короткие?
– Да.
– А глаза какого цвета?
– Вроде бы голубого. Светлые – это уж точно.
– Никаких шрамов не заметил?
– Нет.
– Усы?
– Нет.
– Во что он был одет?
– В желтую спортивную рубашку, – сказал Фрэнки.
– Он самый, – вмешался Хейз. – Тот, с которым я сцепился в парке.
– Мне нужен полицейский художник, – заявил Бернс. – Мейер, займитесь этим. Если вариант с Самалсоном лопнет, разошлем рисунок по всем участкам. – Он круто повернулся. В его кабинете звонил телефон.
– Одну секунду, Фрэнки, – бросил он, прошел к себе в кабинет и поднял трубку. Вернувшись, он сказал: – Звонили из сто второго. Они были у Самалсона дома. Там его нет. Его домовладелица сказала, что он работает в Айсоле.
– Где именно? – спросил Карелла.
– В нескольких кварталах отсюда. Магазин самообслуживания «Бивер Бразерс». Знаете, где это?
– Считайте, что я уже там, – крикнул Карелла, выходя из комнаты.
Мейер Мейер говорил в это время по телефону:
– Звонят из восемьдесят седьмого участка. Лейтенант Бернс просит срочно прислать сюда художника.
Едва Коттон Хейз взглянул на человека, которого привел в отдел Карелла, он сразу понял: в парке на него напал кто-то другой.
Мартин Самалсон был худой высокий человек в белом фартуке, какие носят продавцы из магазинов самообслуживания. Фартук, казалось, еще больше подчеркивал его худобу. Волосы были светлые, волнистые и длинные. Глаза – карие.
– Ну что, Коттон? – спросил Бернс.
– Не он, – ответил Хейз.
– Этот человек дал тебе письмо, Фрэнки?
– Нет.
– Какое письмо? – удивился Самалсон, вытирая руки о фартук.
Бернс взял лежавший на столе Кареллы бинокль.
– Это ваш? – спросил он.
Самалсон был поражен.
– Ух ты! Ну и дела! Где же вы его нашли?
– А где вы его потеряли? – спросил Бернс.
Внезапно до Самалсона дошел смысл происходящего.
– Эге, минуточку, минуточку! Я потерял этот бинокль в прошлое воскресенье. Не знаю, зачем вы меня сюда притащили, но, если это связано с биноклем, можете обо мне забыть: Я тут ни при чем – и баста! – Он рубанул ладонью воздух, начисто отмежевываясь от этого дела.
– Когда вы его купили? – спросил Бернс.
– Пару недель назад, в лавке на Крайтоне. Можете проверить.
– Уже проверили, – успокоил его Бернс. – Знаем про ваш леденец.
– А-а?
– Когда вы туда пришли, вы сосали леденец.
– Ах, это. – Самалсон чуть смешался. – У меня болело горло. А когда болит горло, нужно, чтобы рот был всегда влажный. Вот я и сосал леденец. Законом это не запрещается.
– И этот бинокль был у вас до прошлого воскресенья, так? А в воскресенье, как вы утверждаете, вы его потеряли?
– Именно так.
– Уверены, что вы не одолжили его кому-нибудь?
– Абсолютно. В то воскресенье я ездил кататься на пароходе. Тогда, должно быть, и потерял. А что этот чертов бинокль успел натворить с тех пор, я не знаю и знать не хочу. После того воскресенья я за него не отвечаю, это уж точно!
– Уймитесь, Самалсон, – предупредил Хейз.
– Пусть ваша задница уймется! Притащили в полицейский участок...
– Уймитесь, я вам сказал! – повторил Хейз.
Взглянув на него, Самалсон тотчас же притих.
– На каком пароходе вы катались в то воскресенье? – спросил Хейз. В голосе его и на лице все еще сохранялась угроза.
– На «Александре», – обиженно произнес Самалсон.
– Куда он направлялся?
– Вверх по Ривер-Харб. В сторону Пейсли-Маунтин.
– И когда вы потеряли бинокль?
– Наверное, на обратном пути. Во время пикника он был еще при мне.
– Вы считаете, что потеряли его на пароходе?
– Возможно. Точно не знаю.
– А потом вы где-нибудь были?
– То есть?
– Когда пароход причалил.
– А-а, да. Я же был с девушкой. Причал как раз недалеко отсюда, вы же знаете. На Двадцать пятой Северной. У меня там стояла машина, и мы поехали в бар около нашего магазина. Я туда частенько заглядываю по пути с работы. Сейчас я там свой человек. Вот я и поехал туда, не хотелось крутиться по городу в поисках уютного местечка.
– Как называется этот бар?
– "Паб".
– И где он находится?
– Это на Тринадцатой Северной, Пит, – подсказал Карелла.
– Я знаю это место. Для нашего района там вполне прилично.
– Да, вполне приличный бар, – согласился Самалсон. – Мы там немножко посидели и поехали кататься.
– Вы машину где-нибудь ставили?
– Ставил.
– Где?
– Около ее дома в Риверхеде.
– Может быть, вы тогда потеряли бинокль?
– Возможно, конечно. Но я все-таки думаю, что на пароходе.
– А может быть, вы потеряли его в баре?
– Может, и в баре. Но скорее всего на пароходе.
– Идите сюда, Стив, – позвал Бернс, и они вдвоем отошли к двери в кабинет Бернса. Бернс зашептал: – Что вы об этом думаете? Подержим его?
– За что?
– Черт меня знает, за что! Может быть, он соучастник. Эта история с биноклем шита белыми нитками.
– Не думаю. Пит, чтобы они работали на пару. Скорее всего, наш убийца – одиночка.
– Все равно, убийца может его знать. Возьмет да и дунет после убийства к этому парню домой. Нужно послать за ним хвоста. Вон О'Брайен мается за своим столом без дела. Пошлите его.
Бернс снова подошел к Самалсону. Карелла прошел в другой конец комнаты, где О'Брайен печатал какой-то отчет, и стал ему что-то шептать. О'Брайен кивнул головой.
– Вы свободны, Самалсон, – сказал Бернс. – Только не уезжайте из города. Вы нам можете еще понадобиться.
– Если вы не возражаете, я хотел бы узнать, какого черта меня сюда притащили? – поинтересовался Самалсон.
– Увы, возражаем, – сказал Бернс.
– С ума сойти! – вскипел Самалсон. – Ну и полиция в нашем милом городке! Бинокль хоть я могу забрать?
– Нам он больше не нужен, – сказал Бернс.
– И на том спасибо, – буркнул Самалсон, хватая бинокль.
Хейз вывел его за перегородку и подождал, пока тот, продолжая в душе кипеть, спустился вниз. Спустя минуту из отдела вышел О'Брайен.
– Я тоже могу идти? – спросил Фрэнки.
– Нет, сынок, – сказал Бернс. – Ты нам очень скоро понадобишься.
– А зачем? – спросил Фрэнки.
– Мы хотим нарисовать портрет, – объяснил Бернс. – Мисколо! – крикнул он.
Из канцелярского отдела по ту сторону перегородки появилась голова Мисколо.
– Ay? – подал он голос.
– У тебя там молоко есть?
– А как же!
– Налей-ка мальчику стакан. И печенья захвати. Ты ведь любишь печенье, Фрэнки?
Фрэнки кивнул. Бернс взъерошил ему волосы и ушел к себе в угловой кабинет.