Глава 6

11.32.

Солнце неумолимо ползло вверх по небосклону и уже почти достигло зенита, его лучи прожигали асфальт и бетон, над тротуарами струился жар.

В парке не было ни ветерка.

Человек с биноклем сидел на самом верху огромного камня, но там было ничуть не прохладней, чем на петлявших по парку дорожках. На человеке были синие габардиновые брюки и спортивная сетчатая рубашка. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, уперев локти в колени, и разглядывал в бинокль здание полицейского участка на другой стороне улицы.

На лице человека играла довольная улыбка. Он увидел, как из участка высыпали дети, и улыбка стала шире. Его письмо приносило плоды, оно привело в движение местную полицейскую машину. И теперь, наблюдая за результатами своей работы и гадая, поймают его или нет, он чувствовал, как его разбирает азарт.

Им не поймать меня, думал он.

А может, и поймают.

Им владели противоречивые чувства. Он не хотел попасть к ним на крючок и в то же время предвкушал погоню, отчаянную перестрелку и кульминацию – тщательно подготовленное убийство. Сегодня вечером он убьет. Это решено. Да. Отступать поздно. Придется убить, он знал это, другого выхода нет, никуда не денешься, да. Сегодня вечером. Им не удастся остановить его, а может, и удастся. Все-таки не удастся.

Из участка, спустившись по каменным ступенькам, вышел человек.

Он навел бинокль на лицо человека. Это, несомненно, детектив. По его делу? Он ухмыльнулся.

У детектива были рыжие волосы. Волосы блестели на солнце. Над виском выделялась белая прядь. Он проследил за детективом. Тот сел в автомобиль, конечно же, полицейскую машину без опознавательных знаков. Машина резко рванула с места.

Они спешат, подумал он, опустив бинокль. И взглянул на часы.

11.35.

У них не так уж много времени, подумал он. У них не так уж много времени, чтобы остановить меня.

На территории восемьдесят седьмого участка почти не было книжных магазинов. Редкий книготорговец счел бы эту округу подходящей для своего ремесла. В таких районах все чтиво продается, как правило, в аптеках, где с полок глядят в основном книги ужасов вроде шедевра «Я, палач», исторические романы наподобие «Взгляни на грудь мою», кровавые драмы Дикого Запада в духе «Ковбоя из Невады».

Книжный магазин приютился в полуподвале между двумя жилыми домами одного из переулков. Вы проходите через старые железные ворота, спускаетесь на пять ступенек вниз и оказываетесь перед зеркальной витриной магазина, где выставлены книги. Вывеска в витрине гласит:

«В продаже имеются книги на испанском языке», и тут же вторая вывеска: «Aqui habia Espanol»[7].

В правом углу витрины на стекле блестит позолотой надпись: «Владелица – Кристин Максуэлл».

Хейз спустился по ступенькам и отодвинул металлическую ширму перед дверью. Звякнул звонок. И сразу же магазин всколыхнул что-то, запрятанное в дальних уголках его памяти. Ему показалось, что он уже бывал здесь, видел эти запыленные полки и стеллажи, вдыхал этот запах подернутых плесенью книжных корешков, милый сердцу запах хранилища знаний. Не в таком ли магазинчике, не в таком ли переулочке квартала, где прошло его детство, листал он книги в дождливые дни. Хейз вспомнил читанное в школьные годы и пожалел, что нет времени порыться в пыльных томах, что так много зависит сейчас именно от времени. В магазине было приветливо и уютно, и Хейзу захотелось окунуться в его тепло, пропитаться им до мозга костей и забыть, что он пришел сюда по срочному делу, по делу, связанному с насильственной смертью.

– Да? – спросил голос.

Мысли тотчас оборвались. Голос был очень мягкий и нежный, как раз такой и должен звучать в этом магазине. Хейз обернулся.

Девушка стояла перед рядами книг, словно окутанная сияющей дымкой, изящная, нежная, хрупкая – на фоне потрескавшихся и подернутых пылью коричневых корешков. Легкие светлые локоны обрамляли овал лица. Большие голубые глаза цвета теплого весеннего неба. Чувственные губы улыбались. А поскольку она все же была созданием земным, а не воспоминанием, не сном, не девой из сказаний о короле Артуре, Хейз сразу влюбился в нее.

– Привет, – сказал он. Сказал с некоторым изумлением в голосе, не как бывалый ухажер, его «привет» походил скорее на трепетный шепот. Девушка посмотрела на него и снова спросила:

– Да?

– Надеюсь, вы сможете мне помочь, – ответил Хейз, размышляя, что слишком уж он влюбчивый и если теория насчет любви с первого взгляда верна, значит, каждый раз он влюбляется навеки. Эти мысли, однако, не мешали ему рассматривать девушку и думать: «Катись ты, Хейз, к черту со своими рассуждениями, я ее люблю, и баста».

– Вы ищете какую-нибудь книгу, сэр? – спросила она.

– Вы мисс Максуэлл? – спросил он.

– Миссис Максуэлл, – поправила она.

– Ах, вот оно что, – протянул он.

– Вам нужна книга?

Он посмотрел на ее левую руку. Обручального кольца она не носила.

– Я из полиции, – представился он. – Детектив Хейз, восемьдесят седьмой участок.

– Что-нибудь случилось?

– Нет. Я пытаюсь установить происхождение листка писчей бумаги. В «Истерн шиппинг» мне сказали, что ваш магазин единственный в участке, где продается такая бумага.

– Какая именно?

– Картрайт 142-Y.

– Да, конечно.

– Она у вас есть?

– Да, и что же? – ответила она вопросом на вопрос.

– Вы ведете это хозяйство вдвоем с мужем? – спросил Хейз.

– Моего мужа нет в живых. Он служил в морской авиации. Его сбили во время сражения в Коралловом море.

– Простите, – произнес Хейз с неподдельным сочувствием.

– Не стоит извиняться. Это было давно. Человек ведь не может всегда жить прошлым. – Она мягко улыбнулась.

– Вы молодо выглядите для своих лет. Я имею в виду, для женщины, которая уже была замужем во время войны.

– Я вышла замуж в семнадцать лет.

– Значит, сейчас вам?..

– Тридцать три.

– На вид вы гораздо моложе.

– Спасибо.

– Я едва дал бы вам двадцать один.

– Спасибо, но это не так. Правда.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Странно, – сказал Хейз. – Такой магазин и в таком районе.

– Да, я знаю. Именно поэтому я здесь.

– То есть?

– Люди в этом районе и без того лишены многого. Так пусть хоть книги у них будут.

– У вас много покупателей?

– Сейчас больше, чем вначале. Честно говоря, магазин держится на канцелярских товарах. Но теперь дела идут лучше. Вы не поверите, как много людей хотят читать хорошие книги.

– Вы не боитесь здешних жителей?

– С какой стати? – удивилась она.

– Ну... для такой интересной женщины это, пожалуй, не совсем подходящее место.

На ее лице отразилось удивление.

– Район, конечно, бедный, но бедный еще не значит опасный.

– Да, вы правы, – согласился он.

– Люди есть люди. И люди, живущие здесь, ничуть не хуже и не лучше тех, кто живет в шикарном Стюарт-сити.

– Где вы живете, мисс... миссис Максуэлл?

– В Айсоле.

– Где именно?

– Почему вы спрашиваете?

– Я хотел бы увидеться с вами.

Кристин помолчала. Она внимательно посмотрела на Хейза, точно хотела прочитать его мысли. Потом она сказала:

– Хорошо. Когда?

– Скажем, сегодня вечером?

– Хорошо.

– Подождите, – он задумался. – Ну да, в любом случае в восемь все будет кончено, – сказал он, словно про себя. – Да, сегодня было бы неплохо.

– Что будет кончено в восемь?

– Дело, над которым мы работаем.

– А откуда вы знаете, что все кончится в восемь? У вас есть волшебное зеркало?

Хейз улыбнулся.

– Об этом я расскажу вечером. Так я заеду за вами? В девять не поздно?

– Завтра рабочий день, – напомнила она.

– Я знаю. Думаю, мы немного выпьем и поболтаем.

– Хорошо.

– Куда мне заехать?

– Сороковой бульвар, семьсот одиннадцать. Вы знаете, где это?

– Найду. Счастливое число. Семь – одиннадцать.

Кристин улыбнулась.

– Как мне одеться?

– Если вы не против, я предлагаю посидеть в каком-нибудь тихом коктейль-баре.

– С удовольствием. Только, пожалуйста, с кондиционером.

Они помолчали.

– Скажите, вы очень не любите, когда вам напоминают о белой пряди на виске? – спросила она.

– Совсем нет.

– Если да, я не буду спрашивать.

– Можете спрашивать. Меня ударили ножом. На этом месте выросли белые волосы – загадка, которую медицине еще предстоит разрешить.

– Ножом? Вы хотите сказать, какой-то человек ударил вас ножом?

– Совершенно верно.

– О-о...

Хейз посмотрел на нее.

– Такое... знаете... Иногда и такое случается.

– Да, конечно. Наверное, детективы... – Она замолчала. – Что вы хотели узнать насчет бумаги?

– Много у вас ее?

– Вся бумага поступает ко мне от Картрайта. Эта приходит в стопах и в пачках поменьше – по сто листов.

– Расходится много?

– Маленьких пачек много, а стоп поменьше.

– Сколько маленьких пачек вы продали за последний месяц?

– Это трудно сказать. Много.

– А стоп?

– Со стопами легче. Я получила в конце июня шесть стоп. Можно посчитать, сколько осталось.

– Будьте добры, – попросил Хейз.

– Конечно.

Она прошла в глубь магазина. Хейз взял с полки книгу и стал листать ее. Когда Кристин вернулась, она сказала:

– Это одна из моих самых любимых книг. Вы ее читали?

– Да. Очень давно.

– Я прочла ее еще девочкой. – Она улыбнулась, потом перешла к делу: – Остались две стопы. Хорошо, что вы заглянули. Надо сделать новый заказ.

– Значит, вы продали четыре, правильно?

– Да.

– Кому – не помните?

– Я знаю, кому продала две стопы, насчет двух других не помню.

– И кому же?

– У меня есть постоянный клиент – молодой человек, который покупает не меньше стопы каждый месяц. Главным образом для него я и заказываю бумагу.

– Вы знаете его имя?

– Да. Филип Баннистер.

– Он живет в этом районе?

– Думаю, да. Он всегда одет так, словно на минутку вышел из дому. Однажды он пришел в шортах.

– В шортах? – с удивлением переспросил Хейз. – В этом районе?

– Люди есть люди, – напомнила она.

– Но вы не знаете, где он живет?

– Нет. Должно быть, где-то поблизости.

– Почему вы так думаете?

– Он часто приходит с полной сумкой продуктов. Я уверена, что он живет рядом.

– Проверим, – сказал Хейз. – Итак, увидимся в девять.

– В девять, – подтвердила Кристин. Она помолчала. – Мне... хочется, чтобы скорее наступил вечер.

– Мне тоже, – ответил он.

– До свидания.

– До свидания.

Когда он выходил, над дверью звякнул звонок.

Согласно телефонной книге, Филип Баннистер проживал на Десятой Южной улице, 1592. Хейз позвонил в участок, чтобы Карелла знал, куда он поехал, и отправился к Баннистеру.

Десятая Южная была типичной для этой части города улицей, где толпятся в тесноте многоквартирные дома без балконов. Поэтому в тот день площадки пожарных лестниц несли двойную нагрузку: здешние женщины забросили домашние дела, надели самое невесомое и расселись на площадках в надежде, что хоть слабенький ветерок проберется в это бетонное ущелье. Рядом с ними стояли приемники, в глубь квартир тянулись провода, и по улице лилась музыка. Женщины, кто подобрав платье выше колен, кто в купальнике, а кто и просто в комбинации, сидели, пили и обмахивались, пытаясь хоть как-то спастись от жары. Тут же стояли запотевшие кувшины с лимонадом, пивные банки, молочные бутылки с ледяной водой.

Хейз остановил машину у тротуара, выключил двигатель, отер лоб, вылез из своей маленькой духовки на колесах и попал в большую печь улицы. На нем были легкие брюки и открытая спортивная рубашка, тем не менее, он весь взмок. Он вдруг вспомнил Толстяка Доннера в турецких банях, и ему сразу стало прохладней.

Дом 1592 оказался уродливым серым зданием – между двумя такими же уродливыми и серыми собратьями. Поднимаясь по ступенькам к подъезду, Хейз прошел мимо двух молоденьких девушек, болтавших об Эдди Фишере. Одна из них не понимала, что он нашел в Дебби Рейнольдс; у нее-то фигура получше, чем у Дебби Рейнольдс, и в тот раз, когда она подкараулила Эдди у служебного входа, чтобы заполучить его автограф, он наверняка обратил на нее внимание. Хейз вошел в подъезд, искренне сожалея, что не стал певцом.

На маленькой белой табличке было аккуратно написано, что Филип Баннистер живет в квартире 21. Хейз смахнул пот с верхней губы и поднялся на второй этаж. Все двери на этаже были открыты в жалкой попытке вызвать сквозняк. Увы, на площадке стоял полный штиль. Дверь квартиры двадцать первой тоже была открыта. Откуда-то из глубины до Хейза донеслась трескотня машинки. Он постучал по дверному косяку.

– Есть кто-нибудь?

Машинка продолжала тарахтеть без умолку.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Перестук клавишей резко оборвался.

– Кто там? – крикнул голос.

– Полиция, – сказал Хейз.

– Кто? – удивился голос.

– Полиция.

– Одну минуту.

Снова заработала машинка и, простучав в бешеном темпе еще минуты три, замолкла. Отодвинули стул, едва слышно прошлепали по полу босые ноги. Через кухню к входной двери вышел худощавый мужчина в майке и полосатых трусах. Он склонил голову набок, в его карих глазах плясали огоньки.

– Вы сказали – полиция? – спросил он.

– Да.

– Вряд ли вы по поводу деда – ведь он уже умер. Я знаю, что папаша прикладывался к спиртному, но неужто из-за этого у него были неприятности с полицией?

Хейз улыбнулся.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Если, конечно, вы и есть Филип Баннистер.

– Он самый. А вы?

– Детектив Хейз из восемьдесят седьмого участка.

– Коп собственной персоной, – восхитился Баннистер. – Настоящий живой детектив. Так-так. Входите. В чем дело? Я слишком громко печатаю? Вам пожаловалась эта стерва?

– Какая стерва?

– Домовладелица. Проходите сюда. Она пригрозила позвать полицию, если я еще буду печатать по ночам. Вы по этому поводу?

– Нет, – ответил Хейз.

– Садитесь, – пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. – Хотите холодного пива?

– Не откажусь.

– Я тоже. Как вы думаете, дождь когда-нибудь будет?

– Затрудняюсь сказать.

– И я тоже. И метеослужба тоже. Мне кажется, они берут свои прогнозы из вчерашних газет. – Баннистер открыл холодильник и вынул две банки пива. – В этой жаре лед тает на глазах. Вы не против – прямо из банки?

– Отнюдь.

Он открыл обе банки и протянул одну Хейзу.

– За благородных и непорочных, – провозгласил он и сделал глоток. Хейз последовал его примеру.

– Эх, хорошо, – крякнул Баннистер. – Наши маленькие радости. Что может быть лучше? Совершенно незачем гоняться за деньгами.

– Вы здесь один живете, Баннистер?

– Совершенно один. За исключением тех случаев, когда у меня гости, что бывает редко. Я люблю женщин, но не располагаю достаточными средствами.

– Вы где-нибудь работаете?

– Везде и нигде. Я писатель.

– Журналы?

– В данный момент я работаю над книгой.

– Кто ваш издатель?

– У меня нет издателя. Будь у меня издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я бы прикуривал сигареты от двадцатидолларовых бумажек и крутил романы с лучшими манекенщицами в городе.

– Так поступают все преуспевающие писатели?

– Так будет поступать данный писатель, когда преуспеет.

– Вы купили недавно стопу бумаги Картрайт 142-Y? – спросил Хейз.

– А-а?

– Картрайт...

– Да-а, – удивился Баннистер. – Откуда вы знаете?

– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?

– А?

– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? – повторил Хейз.

– Нет. Что? Как вы сказали?

– Я сказал...

– Вы что, шутите?

– Я говорю серьезно.

– Проститут... Черт, нет! – Баннистер вдруг возмутился. – Откуда мне знать прости?.. Вы шутите?

– Знаете вы какую-нибудь женщину, которую зовут Леди?

– Леди? Что это значит?

– Леди. Подумайте.

– Нечего мне думать. Не знаю я никаких Леди. Что это значит?

– Можно взглянуть на ваш письменный стол?

– У меня нет письменного стола. Послушайте, шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, мне это безразлично. Но вы сидите здесь, пьете пиво, купленное на деньги, которые не так-то легко достаются моему отцу, и задаете глупые вопросы о какой-то проститутке... В чем дело, наконец? Что это значит?

– Разрешите, пожалуйста, взглянуть на ваш письменный стол.

– Нет у меня никакого дурацкого письменного стола! Я работаю за обыкновенным столом!

– Можно его посмотреть?

– Ну ладно, валяйте! – заорал Баннистер. – Поиграем в загадочность! Тоже мне, таинственный король детективов. Валяйте. Будьте как дома. Стол в другой комнате. Но если вы, черт побери, что-нибудь там перепутаете, я пожалуюсь комиссару.

Хейз прошел в другую комнату. На столе стояла машинка, рядом лежала стопка отпечатанных листов, пачка копирки и начатая пачка бумаги.

– У вас есть клей? – спросил Хейз.

– Конечно, нет. Зачем мне клей?

– Какие у вас планы на вечер, Баннистер?

– А вам зачем знать? – спросил Баннистер, расправив плечи и приняв высокомерную позу, – вылитый Наполеон в исподнем.

– Надо.

– А если я не скажу?

Хейз пожал плечами. Жест говорил сам за себя. Баннистер подумал и сказал:

– Хорошо. Я иду с матерью на балет.

– Куда?

– В Городской театр.

– Во сколько?

– Начало в полдевятого.

– Ваша мать живет в городе?

– Нет. Она живет на Песчаной Косе. Восточный Берег.

– Она хорошо обеспечена?

– Да, пожалуй.

– Ее можно назвать обеспеченной леди?

– Пожалуй.

– Леди?

– Да.

Хейз помедлил.