Глава 10

Она позвонила ему в субботу вечером незадолго до восьми. Пока она сидела, слушая звонки на том конце линии, ее рука крепко сжимала трубку телефона. После третьего звонка на той стороне подняли трубку.

— Алло? — произнес он, но она вдруг словно потеряла дар речи. — Алло? — снова, теперь уже несколько нетерпеливым тоном произнес он.

— Да, алло, это я, — наконец выдавила она.

— Кто это я? — спросил он.

До нее дошло, что он впервые слышал ее голос по телефону.

— Эмма, Эмма Боулз.

— О, алло, — сказал он. — Как вы поживаете?

Она ясно представила, как он улыбается, лежа в постели, где-то там, в снятой чужой квартире недалеко от моста. Возможно, из своего окна он видит огни на мосту, сверкающий вдали Калмс-Пойнт. Лежа на кровати. Улыбаясь.

— Я звоню вам потому... — произнесла она нерешительным тоном. — Видите ли, когда Мартин вернулся вчера из офиса домой, он сказал мне, что должен на уик-энд уехать из города...

— О?

— Да. В Бостон, — пояснила она.

— Там, должно быть, сейчас холодно, — произнес он.

— Да.

Она снова была в нерешительности.

— Дело в том, — сказала она, — что я хотела вечером сходить в кино.

— Что вы имеете в виду? — мгновенно отреагировал он. — Надеюсь, что вы не хотите в одиночестве пойти в кино, а?

— Ну да. Именно поэтому я и звоню. Я понимаю, как вы серьезно относитесь к своей работе, несмотря на то что Тилли мертв...

— Да, серьезно, — подтвердил он.

— Да, именно поэтому я звоню вам, чтобы предупредить вас и чтобы вы не беспокоились. Это в случае, если вы позвоните, а вам никто не ответит, хотя я сказала вам, что сегодня весь день буду дома...

— Да, вы предупредили.

— ...но это было до того, как Мартин так внезапно решил уехать из города.

На некоторое время воцарилось молчание.

— Мне действительно это не нравится, — наконец заметил он.

— О, со мной все будет хорошо, ни о чем не беспокойтесь.

— Я не очень уверен в этом. Когда начинается сеанс?

— Что-то около девяти. Я должна проверить. Но я уверена, что у вас другие планы.

— Нет, у меня нет никаких...

— И это легко можно было бы понять. Я действительно сказала вам, что буду...

— Да, но у меня действительно на сегодня нет никаких конкретных планов. Я был бы рад пойти туда и...

— Ну, это...

— ...убедиться в том, что вы пришли домой в целости и сохранности.

— Это очень приятно слышать от вас. Хотя, как я говорила, после смерти Тилли больше нет никаких причин для беспокойства.

— Итак, я уже давно не был в кинотеатре, — сказал он.

— Если вы действительно...

— Я возьму такси и примерно через полчаса буду там.

— Ну хорошо, — сказала она, — но я действительно буду чувствовать себя в безопасности и без...

— Не беспокойтесь, — уверил он, — я скоро вас встречу.

Она услышала, как на той стороне линии повесили трубку.

Эмма тоже повесила трубку и стояла у телефона. Одна ее рука лежала на трубке, а другая рука прижимала к губам маленькую букву "Э", выполненную из золота. Она на мгновение сжала зубами эту подвеску, а затем позволила ей скользнуть по цепочке вниз, в ложбинку между грудями.

Кармен Санчес, высокая и раскованная, стояла в центре голубого светового пятна, в котором ее длинное серебристое платье сияло ярким, но холодным блеском. Заколка с фальшивым бриллиантом туго стягивала копну черных вьющихся волос, гармонировавших с ее черными, как ночь, глазами. В правой руке она держала микрофон. Длинный шнур от микрофона спускался на пол, а затем сзади нее свивался в кольцо, как тонкая черная змея. Она только что прошлась трелью по всей октаве, отправив ее вверх, к самому потолку, подобно диатонической ракете. Затем наступила глубокая как океан тишина.

Дым от сигарет медленно поднимался вверх, окрашиваясь в голубой цвет, когда попадал в пучок света. Кармен Санчес выступила за пределы светового пятна, посмотрела в зал, в толпу, постепенно привыкая к освещению в зале. Она поднесла микрофон прямо к губам и с чувством произнесла одно слово, которое служило названием следующей песни. Оно было произнесено шепотом, и таким тихим, интимным оно улетело в зал, в темноту.

— Поцелуй...

Мейер и Карелла слушали и наблюдали, сидя в баре.

Это всегда начинается с

Поцелуя...

Но поцелуи вянут

И умирают,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поцелуй...

Эти губы, горящие в

Поцелуе...

Они только учат

Лгать,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поэтому держи меня крепче и шепчи

Слова

Любви

Прямо мне в глаза.

И целуй меня нежно, и обещай

Мне, что твои

Поцелуи не будут лгать.

Поцелуй...

Показывай мне, рассказывай мне о

Счастье...

Потому что я знаю,

Что умру,

Если

Первая

Нежность

Будет

Неискренна.

Последнее слово песни повисло в воздухе, исчезло. Наступило молчание, такое же глубокое и устойчивое, каким до этого был шум. Кто-то выкрикнул:

— Вот это да!

А затем толпа зрителей вскочила на ноги и разразилась громовыми аплодисментами. Кармен вставила микрофон в гнездо стойки, а затем, нежно улыбаясь, молитвенно соединила обе руки и в знак благодарности поклонилась. Зажим с фальшивым бриллиантом при этом движении бросил в зал сноп лучей. Все еще улыбаясь, она запахнула длинное серебристое платье вокруг ног и изящной походкой пошла со сцены. Одна ее рука была поднята в прощальном приветствии. Сноп голубого света сопровождал ее. Часы над баром, обрамленные зеленым неоновым кругом, показывали без двадцати одиннадцать. Карелла и Мейер кивнули друг другу, поднялись со стульев у стойки бара и направились к задрапированному маленькому дверному проему, расположенному справа от сцены.

Она знала, что детективы были здесь, и ждала их.

Они рассказали ей о том прекрасном впечатлении, которое осталось у них после ее...

— Спасибо, я благодарна вам за эту оценку.

Затем перешли к делу.

— По поводу телефонных звонков в то утро...

— Мы снова возвращаемся к телефону, — произнесла она и внезапно стала выглядеть усталой. Она сняла полотенце с крючка на туалетном столике и набросила его на плечи, так что концы достали до чуть опущенных сосков груди, освободившихся от лифчика.

Сидя перед зеркалом в коротком серебристом халате, при свете маленьких светильников она начала снимать грим.

— Вы уверены, что были только два телефонных звонка? Один, который адресован вам, а второй он...

— Да, я уверена.

— Только два звонка, верно?

— Да, я только что вам сказала.

Она наблюдала за ними. Удалены тени под глазами, губная помада. Проступило молодое, свежее, прекрасное лицо.

— Если мы назовем вам несколько имен, может быть, вы вспомните, не упоминал ли Тилли их в разговоре с вами?

— Откуда мне знать? Попытайтесь.

— Рей Андротти, — произнес Карелла, — или Рамон Эндрос.

— Ни одного из них он не называл.

— А как насчет Гофредо Кабрера?

— Нет.

Она сняла с плеч полотенце и вытерла лицо, снимая остатки грима. Внезапно поднявшись, она стремительно прошла по комнате, открыла дверь в ванную и, запирая ее, сказала:

— Я через минуту выйду.

Детективы терпеливо ждали.

Они слышали, как за дверью бежит и плещется вода.

Они продолжали ждать.

Наконец шум воды затих.

Она напевала ту же самую песню, которой закончила свое представление. «Поцелуй». Пять минут спустя дверь открылась. Перед ними была совсем другая женщина. Короткая юбка, белая блузка, туфли на низких каблуках, никакого грима. Она подошла к туалетному столику и стала причесываться.

— Сегодня субботний вечер, — сказала она, — и у меня еще одно ночное представление. Обычно между двумя представлениями я успеваю сходить поесть. Здесь кормят отвратительно.

— Мы вас надолго не задержим, — сказал Мейер.

— Надеюсь, потому что я очень проголодалась.

— Мы только хотим узнать все, что вы можете вспомнить об этом втором разговоре.

— Я рассказала все, что знала.

— Вы уверены, что слышали, как Тилли произнес имя Боулза?

— Это то, что я слышала.

— Потому что если он собирался встретиться внизу на лестнице именно с этим мужчиной...

— И если эта встреча была связана с деньгами... — добавил Мейер. — Вы, помнится, говорили нам, что этот разговор был связан с деньгами, верно?

— Да, я помню.

— Тилли хотел получить остаток денег от Боулза.

— Да, я думаю, что разговор шел об этом. Я говорила, что принимала в это время душ...

— Нет, вы сказали, что в это время одевались, вы не забыли? Это было после...

— В любом случае, я не очень обращала внимание на то, о чем Роджер говорил по телефону.

— Давайте еще раз вспомним эту беседу, хорошо? — предложил Мейер.

— Видите ли, — сказала Кармен, — каждый раз, когда вы, приятели, навещаете меня, я куда-то тороплюсь. И каждый раз вы говорите, что не отнимете у меня много времени. И всегда это кончалось большой потерей времени. Однако на этот раз у меня закончилось представление, и я очень проголодалась. Я хочу пойти куда-нибудь поесть, понятно? Я голодна, я умираю от голода, я умираю...

— Тогда давайте пойдем вместе и поедим, — предложил Карелла и улыбнулся.

Фильм закончился в пять минут двенадцатого. Была холодная лунная ночь, и Эмма предложила пройтись пешком до дома. Она не надела в кинотеатр норковую шубу. На ней было длинное серое пальто, похожее на шинель кавалерийского офицера, и серый шерстяной берет с красной полосой. На Эндрю было то самое пальто, в котором он прибыл из Чикаго. Пальто из верблюжьей шерсти от Барберри. Под пальто у него был коричневый шотландский свитер с шалевым воротником, коричневый шерстяной шарф и коричневые брюки из твида. Ему нравилось быть небрежно, но элегантно одетым, даже если он просто шел в кинотеатр. Он надеялся, что она это оценит, даже если это будет попусту потраченным временем. Он сказал, что не любит кинофильмы, так как считает их оторванными от жизни.

— Вся эта чепуха о проститутке, — произнес он.

— Я думаю, что вы много знаете о проститутках, — сказала Эмма. — Это ведь связано с характером вашей деятельности.

— Ну, скажем так, сталкивался с некоторыми из них.

— Что вы нашли нереального в этом фильме? — спросила она.

Пока они быстро шли по улицам, продувавшимся холодным ветром, он отмечал все несуразности, которые заметил в картине. Она удивилась, как он, оказывается, внимательно следил за действием. Когда наконец они подошли к ее дому, она сказала:

— Спасибо за то, что вы проводили меня. Я очень благодарна вам за это.

— Это не составило мне никакого труда.

Их увидел привратник. Он подошел к стеклянным входным дверям ивзялся за латунную ручку.

— Вы не хотите подняться? — спросила она.

— Добрый вечер, миссис Боулз, — сказал привратник.

— Чашку кофе или что-нибудь еще?

Иногда после полуночи улицы меняют свой облик. В течение одного мгновения то, что казалось цивилизованным, может оказаться враждебным. Сейчас было только двадцать минут двенадцатого, и грабители еще не выползли из своих нор. Закусочные на Кленси, работающие круглые сутки, были заполнены посетителями, большинство которых состояло из людей, возвращавшихся из театров, и туристов. Были среди посетителей местные жители. Все они наслаждались едой перед тем, как отправиться домой на боковую. Полночь была законным часом нечистой силы. Никто не смотрел на часы, висевшие на стене против входных дверей, но каждый житель этого города обладал внутренним чувством времени, которое безошибочно подсказывало, когда пора возвращаться домой. Лучше всего не сталкиваться со всяким сбродом. Они беззаботно болтали, с удовольствием ели и пили, но их внутренние часы работали без сбоя. Все эти люди, если они в своем уме, покинут заведение в двенадцать тридцать, самое позднее — в час ночи. На часы посматривала только Кармен Санчес. У нее ночью второе представление, и к тому времени она должна быть в костюме и гриме.

Она ела с такой жадностью, как будто в течение десяти дней у нее во рту не было ни крошки. Большой горячий сандвич из булочки с тмином, с большим розовым куском мяса, сдобренным горчицей. Огромная деревянная тарелка, на которой лежала порция французского жаркого, политого кетчупом. Рядом лежали дольки маринованных пикулей, пахнувших чесноком и рассолом. В бутылке — тоник на сельдерее и соломка. Полицейские пили кофе. Они наблюдали, с какой жадностью Кармен поглощала пищу. Мейер раздумывал над тем, почему она столько усилий затратила на удаление грима, когда час спустя ей снова придется его наносить. Может быть, она это делала из скромности, чтобы ее не узнавали на улице. Однако ела она так, что ее нельзя было заподозрить в скромности. Она ела как русский солдат, хотя выбор блюд был скорее еврейским.

— Я уверена, что упоминалось имя Боулза, — сказала она, снова вгрызаясь в сандвич. Затем отправила в рот дольку пикуля, запила все это глотком тоника и вдобавок съела пару кусков жаркого. Ну прямо настоящая машина по переработке пищи. Мейер смотрел на нее с удивлением и страхом.

— Итак, были только эти два звонка, верно? — спросил он.

— Да, этим утром, — подчеркнула она.

— Хорошо... были ли другие звонки? — спросил Карелла.

— Да, конечно. Телефон звонит все время, — ответила Кармен. — Что вы имеете в виду, когда говорите о других звонках?

— Я имею в виду звонки Тилли, — сказал он. — Не обязательно в то утро.

— Конечно. Когда он там бывал, то ему звонили.

— Как часто он там бывал?

— Эпизодически.

— Мой напарник спрашивает... — начал Мейер.

— Я знаю, о чем он спрашивает. Ответ будет отрицательным. Мы не жили вместе, но приходил он часто.

— Провести ночь.

— Провести ночь, провести несколько дней. Как когда.

— Вам известно, что он провел некоторое время в тюрьме?

— Да. Но это произошло по глупости. Он кого-то избил.

— Насколько мы понимаем, он изувечил этого человека, — произнес Мейер.

— Сломал ему нос...

— Сломал ему обе руки...

— Его положили в госпиталь...

— Все равно это случайность, — сказала Кармен. — Вы же знаете, что есть порядочные люди, как вы или я, которые попадают в тюрьму по недоразумению.

Никто из детективов не собирался оспаривать эту мысль. Карелла посмотрел на часы. Вслед за ним это сделал и Мейер. На этот раз не было никакой возможности задержать ее. Ей предстояло участвовать в представлении, и она должна была уйти отсюда не позже, чем через двадцать минут. Так она сказала им, и на этот раз они должны были соблюдать условие. Было двадцать пять минут двенадцатого. Кармен тоже взглянула на часы. В заведении осталось три человека, явно следивших за временем. Не считая тех, у кого часы тикали внутри.

— Вы не могли бы вспомнить содержание других разговоров? — спросил Карелла. — Тех, которые были связаны с Тилли?

— Давайте, ребята, сделаем для меня перерыв, а? — сказала Кармен и снова вцепилась в сандвич. Между кусками хлеба выступила капля горчицы. — О-о-п-с. — Она подхватила каплю бумажной салфеткой, чтобы та не упала на стол.

— Например, вечером, за сутки до убийства, — сказал Мейер.

— Или в любое другое время приблизительно за двадцать четыре часа до убийства, — предложил Карелла.

— Любые звонки в течение этого времени.

— Может быть, вы вспомните какие-нибудь имена, которые он упоминал в разговорах.

Они пытались воссоздать картину двадцати четырех часов до убийства и двадцати четырех часов после убийства. Двадцать четыре часа, предшествовавшие убийству, были важными потому, что если знать, чем занимался человек, добавить к тому, что видели другие, определить, какие места он посещал, то можно было где-то обнаружить убийцу. А двадцать четыре часа после убийства были важными потому, что след остывал постепенно и так же постепенно расширялись границы поиска. К сегодняшнему дню уже прошло пять дней с того момента, как они обнаружили Тилли подвешенным к трубе под потолком в подвале.

Кармен думала.

— Вы уже знаете, я пришла домой поздно...

— Да.

— В два часа или около того. Может быть, Роджер говорил по телефону, когда я вошла. Я не очень уверена. Он все еще смотрел телевизор. Может быть, это на телеэкране кто-то разговаривал по телефону. Вы понимаете?