Моей жене, Мери Венн, которая вложила столько труда в эту работу...

Города, описанного на страницах этой книги, не существует.

Люди и учреждения — вымышлены. Но принципы работы полиции отражают наработанные в этой организации приемы сыска.

Глава 1

Она стояла на железнодорожной платформе, ожидая пригородного поезда в сторону центра города, когда к ней подошел какой-то мужчина и с силой ударил кулаком.

Она ощутила резкую боль и страшно возмутилась. Как он посмел? Что за дикость? И это в родном-то городе... Следовало искать способ самозащиты. Она отступила на шаг и стала бить его сумочкой по голове. Но он, не реагируя, продолжал толкать ее, при этом стараясь отвернуть лицо в сторону.

«Псих, — пронеслось в голове, — лунатик».

— Прекратите! — громко закричала она. — Вы что, ненормальный?!

Вместо ответа, он схватил ее за руку и толкнул к самому краю платформы, чтобы сбросить на рельсы. Она еще громче закричала, попыталась вырваться и почувствовала, как лопнуло на спине пальто. Он был всего на один-два дюйма выше ее, но значительно сильнее, и когда ему удалось вложить всю свою энергию в последний отчаянный толчок, она потеряла равновесие и спиной упала на рельсы. В самый последний момент, почти бессознательно, она запомнила, во что он одет: коричневый пиджак, голубые джинсы, красная шапочка на голове.

Поезд подходил к платформе.

Она уже слышала шум тяжелого состава, передававшийся по рельсам, а когда ей удалось встать на колени и посмотреть назад, она увидела огни приближающегося поезда. Она с трудом поднялась и сделала отчаянную попытку взобраться на платформу, которая была ей до пояса. Она оперлась руками и попыталась подтянуться так, как если бы была в бассейне и хотела выбраться из него на бортик.

Но здесь не было воды и той свободы движений, которые необходимы для такой операции. Только высокая платформа и грохочущий звук приближающегося поезда. «Помогите мне, — мысленно взмолилась она. — Боже мой, помоги мне». Поезд неумолимо приближался. Последним отчаянным усилием она вцепилась обеими руками в край платформы, оперлась на локти, закинула одну ногу на платформу, подтолкнула тело вперед и подтянула вторую ногу. Едва она распласталась на платформе, еще не веря своему спасению, как поезд со страшным грохотом вырвался из темноты и промчался мимо в тридцати футах от нее. Она лежала не двигаясь, чулки спустились с ее ног, пальто на спине разорвалось. Под пальто у нее было только легкое шерстяное платье. Она дрожала то ли от холода, то ли от страха, а вернее — от того и другого вместе. Глаза неотрывно смотрели туда, где секунду назад ее ждала страшная смерть. Обе руки саднили от удара о рельсы, содранные колени болели и кровоточили. Она продолжала инстинктивно прижиматься к платформе и судорожно всхлипывала.

Она не знала, сколько прошло времени до тех пор, когда к ней подошел полицейский из дежурного отделения вокзала.

Глава 2

Биргитта Рундквист, миловидная, голубоглазая, пышущая здоровьем блондинка, 28 декабря, в пятницу, накануне Нового года вошла в здание вокзала. Было три часа дня. На улице около восьми градусов по Фаренгейту, а девушка щеголяла в одной легкой красной парке, надетой поверх красного свитера. Одеяние завершали черная мини-юбка, красные чулки и маленькие черные с отворотами туфли. Дежурный сержант подумал, что девушка очень походит на маленькую красную птичку. Биргитта сказала ему, что она хотела бы поговорить с детективом, так как была свидетельницей попытки убийства.

В этом городе крайне редко случалось, чтобы кто-нибудь добровольно приходил в полицию и заявлял, что готов выступить свидетелем по поводу совершенного преступления. Однако сержант был человеком опытным и на своем веку повидал всякое. Он тут же позвонил в оперативный отдел.

Этажом выше детектив Мейер Мейер сидел за столом и печатал отчет. В противоположном конце комнаты Энди Паркер и Толстый Олли Уикс обсуждали назначение нового комиссара полиции. Паркер и Уикс прекрасно ладили друг с другом, потому что оба любили свое дело. Возможно, Уикс был даже где-то фанатом. И поэтому ему прощалось полное пренебрежение к своему внешнему облику. Полный и чуть пахнущий потом, с животом, свисавшим над поясом, Уикс выглядел немного беременным, хотя известно, что немного беременным быть нельзя. Жирное, круглое лицо с маленькими поросячьими глазками дополняло его портрет. Уикс был гостем своих старых добрых друзей из 87-го участка, его собственный 83-й участок размещался ближе к центру города на Даймондбек. Паркеру всегда было приятно видеть своего приятеля. В присутствии Уикса и в сравнении с ним, несмотря на щетину и помятый костюм, Паркер выглядел опрятно одетым. Он объяснял это потребностями службы. Но если кто-нибудь неодобрительно высказывался по поводу внешнего вида Уикса, он посылал такого человека ко всем чертям. Паркер очень любил своего друга.

— Новый комиссар — ученый человек, — сказал Уикс.

— Профессор, — подтвердил Паркер, кивнув в знак согласия. — Долго учился криминалистике в том маленьком, забытом Богом городке, откуда наш мэр его вытащил.

— Ты заметил, что он всегда высказывает свое мнение, используя местоимение «мы»? Мы это, мы то. «Мы уверены, что количество полицейских на улицах никак не связано со снижением количества преступлений... Мы годами учили, что доминантой в данном случае являются взаимоотношения людей в обществе...»

— Мы то, мы это.

— Он выступает так, будто говорит от имени двух людей, — сказал Уикс и внезапно повернулся и посмотрел на Мейера. — Ты слышал, о чем мы говорили? — спросил он.

— Нет, — ответил Мейер.

— Тебе бы это не помешало, — заметил Уикс. — Тебе следовало бы иметь некоторые сведения о новом комиссаре.

— Я достаточно осведомлен о новом комиссаре, — сказал Мейер.

— Без твоих людей здесь не обошлось, — произнес Уикс.

Новый комиссар полиции был черным.

Новый мэр тоже был черным.

Уикс утверждал, что если бы не помощь евреев, то мэром в этом городе никогда не был бы избран черный, а значит, не было бы и черного комиссара полиции. Сам Мейер не голосовал за нового мэра, но он принадлежал к национальным меньшинствам, и этого было достаточно, чтобы стать козлом отпущения.

Мейер был поглощен работой, печатая отчет указательными пальцами обеих рук. Его голубые глаза внимательно следили за содержанием напечатанного, лысая голова сверкала в лучах послеобеденного солнца, пробивавшегося сквозь зарешеченное окно. Обсуждать достоинства нового мэра ему совершенно не хотелось. Он предпочитал придерживаться нейтралитета.

— Может быть, новый комиссар может показать твоим людям, где находится Беттаун, — сказал Уикс и подтолкнул Паркера локтем.

Беттаун был самым маленьким районом города, располагавшимся за рекой Харб, и туда можно было попасть либо паромом, либо через мост. Уикс шутил. Нового комиссара цитировали во вчерашних газетах: как он спрашивал у своего водителя, где находится Калмс-Пойнт, самый большой район города. Мейер согласился, что комиссар был беспомощным провинциалом из маленького городка, но почему Уикс считает, что он защищает комиссара? Мейер уже собрался послать Уикса с новым комиссаром ко всем чертям, когда зазвонил телефон.

— Восемьдесят седьмой участок, — ответил он, — детектив Мейер. — Несколько минут он слушал сообщение, а потом произнес: — Направьте ее сюда, — и положил трубку.

Биргитта пришла в участок спустя несколько минут. Уикс осмотрел ее сверху до низу. То же сделал и Паркер. Мейер предложил ей сесть на стул рядом со своим столом.

Она представилась, рассказала, что работает няней у миссис Дэвид Фейнштгйн на Барбер-стрит в Смоук-Райз...

— Я из Стокгольма, — сказала она.

«Может быть, поэтому ее одежда больше подходит к тропикам», — подумал Мейер.

Она рассказала, что катила коляску с ребенком к дому, когда увидела автомобиль, с ревом выскочивший из-за угла.

В противоположной стороне комнаты по поводу чего-то, произнесенного Уиксом, громко расхохотался Паркер. Уикс заметил, что он очень любит есть все датское. Услышав, что девушка говорила с явным иностранным акцентом, он по ошибке принял ее за датчанку, а Паркер нашел это смешным.

— ...Машина была направлена прямо на эту женщину, — поясняла Биргитта.

— Какую женщину? — спросил Мейер.

— На женщину, шедшую по тротуару.

— Машина была направлена на нее?

— Да, сэр. Машина выскочила на тротуар и пыталась ее задавить.

— Когда это произошло?

— Как раз перед обедом. Я не смогла прийти сразу, потому что должна была дождаться миссис Фейнштейн.

— Какой марки машина?

— "Форд-таурус".

— Какого цвета?

— Серого. Серого с металлическим отливом.

— Вы заметили номер машины?

— Да, конечно.

Она произнесла это с гордостью. «Видимо, много смотрит телевизор», — подумал Мейер. Он предположил, что в Швеции тоже есть телевидение. А почему бы и нет? Ну а в Смоук-Райз уж наверняка смотрят телевизор.

— Не могли бы вы сообщить мне номер машины? — попросил он.

— ДВ 37 612, — без запинки ответила Биргитта.

Он записал номер машины с ее слов, затем показал сделанную им запись и спросил:

— Я правильно записал?

— Да, — ответила она, — точно.

— Это не был какой-нибудь фальшивый номер?

— Нет, нет.

Он подумал, есть ли в Швеции штаты? Он знал только, что в Швеции есть «вольво».

— Вы видели, кто сидел за рулем?

— Да, видела.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Вы могли бы описать, как он выглядел?

— Практически нет. Это произошло столь внезапно. Он выскочил из-за угла, направил машину прямо на женщину и хотел ее сбить. Она перепрыгнула низкое ограждение перед фасадом соседнего с нашим дома, а он пронесся мимо.

— Это был белый человек или черный? Вы заметили?

— Белый.

— Можете ли вы еще что-нибудь сообщить о нем?

— На нем была красная шерстяная кепка.

«День красного цвета», — подумал Мейер.

— Можете что-нибудь рассказать о женщине? — спросил он. — Она знакома вам?

— Нет.

— Может быть, вы ее видели раньше по соседству? Я имею в виду, до этого случая.

— К сожалению, нет.

— Вам удалось поговорить с ней?

— Нет. Пока я вносила ребенка в дом, она уже исчезла.

— Можете ли вы описать, как она выглядела?

— Блондинка. Волосы похожи на мои, но длиннее. Чуть ниже меня ростом.

— На ваш взгляд, сколько ей лет?

— Около тридцати.

— Вы не заметили цвет ее глаз?

— Сожалею.

— Как она была одета?

— Норковая шубка. Без шляпы. Темная обувь. У нас там на улице все еще держится снег.

Смоук-Райз. Там как в деревне. Трудно поверить, что этот район находился в ведении 87-го участка, но это так. Большие дорогие дома, поросшие лесом холмы и даже ручей, протекающий по некоторым участкам. Смоук-Райз... Именно там мужчина, находившийся за рулем серого автомобиля «форд-таурус», пытался сбить женщину со светлыми волосами в норковой шубке.

— Можете ли вы сообщить что-нибудь еще? — спросил Мейер.

— Это все, — сказала Биргитта. — Он пытался убить ее. Вы предпримете какие-нибудь меры?

— Конечно.

Первым делом Мейер позвонил в отдел транспортных средств и попросил произвести компьютерный поиск хозяина машины с номером, который ему сообщила Биргитта. Вскоре из отдела транспортных средств сообщили, что машина с данным номером зарегистрирована за доктором Питером Гандлером, который жил на окраине города в Квортере. Мейер записал адрес доктора и позвонил в отдел краж автомобилей. Детектив, к которому он обратился, записал номер машины, имя и адрес владельца, спросил год и название фирмы-изготовителя, удовлетворился только названием и сказал Мейеру, что позвонит ему минут через десять. Он уложился в семь минут и сообщил, что машина доктора была украдена на Рождество.

— Прекрасный подарок к Рождеству. Не так ли? — сказал Мейер, поблагодарил и повесил трубку.

«Легко пришло, легко ушло», — подумал он.

Бывали моменты, когда детектив Стив Карелла очень походил на китайца. Когда он щурился от солнца, пробивавшегося через зарешеченные окна комнаты, глаза его делались совсем узкими, будто его младенцем оставил на крыльце его родителей какой-нибудь торговец шелка с Востока. Он так внимательно изучал отчет баллистической экспертизы, как буддийский монах изучает священный свиток. Карелла оторвался от отчета и посмотрел на часы. Без пяти одиннадцать. Специалисты по баллистике еще не должны были уйти на обед. Он уже поднял трубку телефона, собираясь набрать номер, когда она прошла по коридору и остановилась у зарешеченной и укрепленной металлическим каркасом двери.

Первым впечатлением было, что это одна из задержанных жен-шин. Высокая, худощавая блондинка, одетая в длинную серую кавалерийскую шинель. Вытащив из кармана какой-то смятый клочок материи, она громко высморкалась, снова положила этот клочок в карман и остановилась в сомнении перед дверью.

— Миссис Боулз? — спросил он.

— Да.

— Входите, пожалуйста, — пригласил он и возвратил телефонную трубку на рычаг.

Твердой походкой она подошла к его столу. Он спросил, не нужно ли ей помочь снять пальто.

— Да, пожалуйста.

Под пальто на ней был черный свитер, плиссированная юбка из шотландской шерсти и черные чулки. Она была похожа на студентку из частного женского колледжа.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он, предложив ей стул рядом со своим столом.

Она была очень мрачной. Прямые светлые волосы спускались к плечам как сверкающий шлем. Глаза серьезны, лицо покраснело от ветра.

— Кто-то пытается меня убить, — произнесла она.

— Да, — кивнул он.

Она позвонила не более получаса тому назад. Когда женщина сообщает вам по телефону, что кто-то совершил две попытки ее убить, то вы должны попросить ее немедленно прийти. Теперь она была здесь и рассказывала о том, как пришла после легкого дождя на Сильвермайн-Овал и стояла на пригородной платформе у Калвер и Найнт, чтобы доехать до Барбер-стрит. Знаете эту станцию? В районе Смоук-Райз? Она ожидала своего поезда, когда мужчина столкнул ее на рельсы. Это произошло две недели назад, точнее, немногим более двух недель. Затем вчера он снова пытался ее убить. Сбить автомобилем. Тот же самый мужчина. На этот раз ближе к дому.

Вся эта информация была новой для Кареллы.

Полицейский из железнодорожной полиции, которому Эмма Боулз, содрогаясь от рыданий, сообщила о покушении в ночь на двенадцатое декабря, не включил ее в свой отчет 87-му участку, а Мейер не сообщил Карелле о вчерашнем посещении шведской няни.

Он молча слушал, как Эмма рассказывала о своей вчерашней небольшой прогулке перед обедом по Барбер-стрит в районе Смоук-Райз и о том, как внезапно серый автомобиль стремительно вылетел из-за угла и прямо по тротуару устремился на нее. Если бы она не успела перепрыгнуть через невысокую каменную ограду, автомобиль наверняка сбил бы ее.

— За рулем был тот же мужчина, — заявила она. — Тот самый, который столкнул меня с платформы.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — ответила она, — и я знаю его.

Карелла посмотрел на нее.

— Я вчера его узнала, когда он пытался сбить меня, — сказала Эмма. — Я внезапно его вспомнила.

— Кто же он? — спросил Карелла.

— Он часто возил моего мужа.

— Возил его?

— Мартин работает брокером на бирже. Это на окраине города. Машина заезжает за ним рано утром и привозит домой поздно вечером.

— Вы говорите, этот человек часто возил его...

— Да. Но больше не возит.

— Когда он перестал его возить?

— Прошлой весной. Я не знаю, что тогда случилось, но у Мартина появился другой шофер.

— Вы уверены, что это тот самый человек?

— Да, однажды он подвозил нас к театру. Я уверена, что это тот самый человек.

— Но вы ведь не узнали его, когда он столкнул вас с пригородной платформы.

— Нет, тогда нет. Но вчера я узнала его. И связала эти два события вместе.

— Хорошо, — произнес Карелла. — Как его зовут?

Мартину Боулзу было около сорока лет. Он был высок, худощав, с густыми темными волосами и глубоко сидящими карими глазами. Выглядел солидно, как и подобает упорно и ежедневно работающему человеку. На каждый Новый год он обязательно облачался в вечерний костюм. Вне зависимости от того, куда они направлялись: на большую или малую вечеринку, к кому-нибудь в гости, в ресторан, или даже если они оставались дома вдвоем и наслаждались торжественным обедом при свечах. Боулз надевал вечерний костюм в любом случае. Для него Новый год был ритуалом. Для Эммы это был день, ничем не отличавшийся от любого другого дня года. Именно поэтому она находила что-то комическое в том, как ее муж ежегодно обставлял процесс переодевания. Ее забавляло, что он каждый раз перед зеркалом торжественно надевал крахмальную рубашку и повязывал черный галстук. В его положении любой другой мужчина мог показаться глупым, но Мартин был по-настоящему очень красив и в вечернем костюме выглядел эсобенно неотразимым и элегантным.

— Я нанял частного детектива, — сказал он.

Эмма сидела у туалетного столика в спальне, вдевая в уши жемчужные серьги. Она чуть не уронила их.

— Частного детектива? Для чего?

— Докопаться до корней этих событий, — ответил он.

Эмма посмотрела на него. Мартин, наверное, шутил. У корней этих событий стоял Роджер Тернер Тилли, человек, который долго возил его на работу и с работы. И если полиция нашла его...

— Кажется, полиция ничего не собирается по этому поводу предпринимать, — заметил он. — Мужчина сталкивает тебя с платформы, и тот же мужчина...

— Конечно, так, — согласилась она, — но я знаю, кто он такой, я говорила тебе, кто он...

— Хорошо, но ты твердо в этом не убеждена, — возразил он.

— Но я точно знаю, — сказала Эмма. — Это был Тилли.

— Дело в том, что полиция рассматривает эти оба инцидента...

— "Инцидента"? — удивилась она. — Он пытался меня убить.

— Я это знаю. А как ты думаешь, почему я так этим озабочен? Дело в том, что они рассматривают попытку убийства как любое ординарное происшествие. Когда произошел первый случай? Когда это произошло?

— Двенадцатого.

— Точно. А второе происшествие было на той неделе. Что они сделали за это время, Эмма? Ничего. Мужчина пытается столкнуть тебя под поезд, — сказал он и покачал укоризненно головой. — Потом пытается сбить автомашиной. Я не желаю спокойно дожидаться третьей попытки. Я нанял частного детектива.

— Я действительно не думаю, что нам необходимо...

— Его зовут Эндрю Дерроу, и он, по-видимому, прекрасный специалист.

— Частный детектив, — промолвила она и покачала головой. — Действительно, Мартин, давай предоставим это дело полиции. Хорошо? Сотрудник, с которым я говорила там, показался...

— Полиции недоплачивают, она перегружена, — сказал Боулз таким тоном, будто цитировал газетный заголовок. — Я не хочу вверять им твою жизнь.

— Это очень мило с твоей стороны, дорогой, — проговорила Эмма, поднялась и повернулась к нему, — но...

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.

На ней было блестящее белое платье с глубоким вырезом спереди. Ее длинные светлые волосы были стянуты на затылке, серьги с жемчужинами сверкали в ушах.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Но, Мартин, что этот человек будет делать? Я хотела сказать...

— Сопровождать тебя. Защищать тебя. Стараться прояснить суть событий.

— Давай вместо этого поедем в отпуск, — предложила Эмма. — Истратим те деньги, которые ты собираешься ему заплатить...

— Мы можем себе позволить и то, и другое, — заявил он. — Как только покончим с этой проблемой, так и отправимся в большое путешествие по Карибскому морю. Как ты находишь это предложение?

— Мне оно нравится, — ответила она.

Мартин улыбнулся, обнял ее и повел в прихожую. Там он достал из шкафа норковую шубку, помог жене одеться, сам надел пальто и повязал белый шелковый шарф вокруг шеи.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — произнес он.

— Со мной ничего не случится, — ответила она.

— Я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Он начнет работать на следующей неделе, — сказал Боулз. — Вопрос исчерпан.

Снизу донесся сигнал внутреннего телефона. Он подошел к настенному аппарату и нажал кнопку «говорите».

— Да?

— Ваша автомашина готова, мистер Боулз.

— Спасибо, — ответил он. — Мы прямо сейчас выходим.

— Подошла автомашина, — сказал он и заключил ее в объятия. — Поцелуй? — произнес он.

Когда Карелла был еще мальчиком, его мать каждый Новый год после полуночи подавала чечевицу. Это было связано с какой-то итальянской традицией, которую привезли с собой из Старого Света ее дедушка с бабушкой. Никто в семье не знал, с чем связана эта традиция. Отец и мать Кареллы, его дедушки и бабушки с обеих сторон родились здесь. Все связи с поколениями, прибывшими сюда на рубеже столетия, были уже чисто символическими. И тем не менее, когда Новому году исполнялось всего несколько минут, и каждый изо всех сил старался с помощью кастрюль и сковородок произвести как можно больше шума, вырывавшегося из настежь распахнутых окон, его мать всякий раз подавала холодную чечевицу. Почему холодную, она не знала. Холодная чечевица с оливковым маслом. «На счастье», — объясняла Луиза Карелла.

В первый день Нового года они отправлялись к бабушке на большой праздничный обед — в его приготовлении участвовали все женщины семьи. На обеде присутствовали сами дедушка с бабушкой, сестра его матери Джози с мужем Майком, брат матери Сальваторе, которого все звали Сальви, его жена Дороти, которую Карелла любил до самой ее смерти. И дети, братья Кареллы. Иногда к ним присоединялся дядя Фредди, который жил в Лас-Вегасе и работал там в казино. Однажды он приехал во время отпуска к ним на восток и подарил Карелле серебряное кольцо с бирюзой, которое, по его рассказам, он выиграл в покер у дикого индейца из племени апачей. В доме дедушки все было знакомо с детства. Родители Кареллы давно уже переехали в Риверхед, но дедушка и бабушка с насиженного места отказались уезжать, хотя в городе все чаще и чаще можно было увидеть вывески «Бодега»[1] или «Лечерия»[2], вместо вывесок «Салюмерия»[3] или «Пастицерия»[4].

Отец Кареллы регулярно приносил домой кондитерские изделия из собственного магазина. Но начиналось угощение с овощей — в кухне на газовых горелках жарился сладкий красный перец вместе со спелыми черными маслинами, анчоусами, баклажанами и сельдереем на импортном оливковом масле, в котором можно было поджарить также ломтики хлеба, нарезанные дедушкой от круглого большого каравая. И конечно, в доме была паста, с деликатесным томатным соусом, а также спагетти, ригатони или пенне, которые они любили есть, сдобрив натертым пармезаном. Этот сыр пускался по кругу в специальной чаше.

Затем подавались жареные цыплята и ростбифы с картофелем зеленой фасолью и молодым горошком, который женщины обычно сами шелушили на кухне. Итальянская кухня постепенно превращалась в американскую кухню. Это происходило так же незаметно, как и остальные перемены в жизни иммигрантов. Далее подавались фрукты, сыр, кофе и, конечно, кондитерские изделия, которые его отец пек в собственном магазине и привозил на окраину города в маленьких тонких картонных коробках, перевязанных белой лентой.

Дядя Сальви был великолепным рассказчиком. Он долго работал таксистом, ездил по всему городу и в запасе имел тысячи историй про пассажиров, которых возил. Бабушка часто говорила, что он мог бы стать писателем. Сальви в ответ пожимал плечами, хотя, как подозревал Карелла, эти истории были предметом его тайной гордости. Анджела, сестра Кареллы, вела записи всех событий. Когда они учились в школе, казалось, что ей задавали домашних заданий больше, чем кому-либо. Все время каникул и отпусков, которые они проводили вместе в доме бабушки, Анджела не расставалась с книгами. Братья и сестры бегали по комнатам, гоняясь друг за другом, а Анджела, свернувшись калачиком в кресле в гостиной, читала книгу или что-то писала в дневнике. Дядя Майк называл ее «дитя домашних заданий». А она в ответ застенчиво улыбалась. Из всей родни она была самой любимой...

У тети Дороти было несколько грубоватое чувство юмора. Она часто рассказывала непристойные анекдоты, смысл которых Карелла сперва только подозревал. Каждый раз, когда тетя начинала что-нибудь рассказывать, бабушка предупреждала: «Дети, дети» — и без улыбки, сердито смотрела на нее, кивком показывая в сторону детей. Тетя Дороти не обращала никакого внимания на предупреждения бабушки и без тени смущения продолжала рассказывать свои анекдоты. В возрасте двенадцати — тринадцати лет, когда Карелла стал обращать внимание на девушек, до него начало доходить содержание анекдотов, и он начат со смыслом посмеиваться над «солеными» местечками.

Он так никогда и не понял, как тетя Дороти узнала о Марджи Кэннон, ирландской девочке, с которой у него сложились, по тогдашним его представлениям, эротичные отношения. Тетя безжалостно дразнила его по поводу этой девочки и называла ее Бог знает почему Сладкая Рози О'Греди. Бог знает почему.

Семья обычно сидела за столом, раздавались шутки и смех, все пили кофе и ели различные сладости, изготовленные отцом: канноли, сфоглиателли, зеноли, струфоли, слоеные пирожные.

Тетя Джози как всегда спрашивала:

— Почему бы нам не сыграть в покер?

— Хорошая идея, — обычно откликался дядя Фредди.

Дядя Фредди, несмотря на низкие ставки, всегда выигрывал. Тетя Джози постоянно проигрывала, нервничала, бросала карты на стол и ругала банкомета вне зависимости от того, кто в этот момент держал банк.

«Vergogna, vergogna»[5], — бранилась бабушка. Это было одно из итальянских выражений, которые она позаимствовала у своей давно умершей матери. Теперь бабушка умерла. Дедушка тоже умер. Тетя Джози и дядя Майк уехали во Флориду и больше никогда не приезжали на север. Дядя Сальви умер от рака. Тетя Дороти после его смерти вышла замуж снова, и семья потеряла с ней всякие контакты. Карелла забыл ее и ее пошлые шутки.

На похоронах отца в июле прошлого года не было ни одного дяди или тети, которые помнили бы Кареллу в детстве. Была куча двоюродных братьев и сестер, которых он очень смутно помнил. Все они выражали ему соболезнования по поводу разразившейся страшной трагедии, а один из них, настоящий осел, спросил у Кареллы, может ли он помочь ему получить разрешение на превышение скорости. За их печальными выражениями лиц ясно читалась мысль о том, как это такое несчастье могло случиться с отцом полицейского...

В этот Новый год не было никаких кондитерских изделий, приготовленных Тони Кареллой. В ночь на семнадцатое июля прошлого года он был застрелен в собственном магазине. Мать Кареллы все еще была в трауре. Черное платье, черные чулки, черная обувь — атрибуты печальной традиции той земли, откуда прибыли сюда их предки. Только в самых глухих уголках Италии вдовы носили подолгу траур, но Луиза придерживалась традиций. Она была женщиной, которая все еще подавала холодную чечевицу сразу после наступления нового года.

Это был невеселый вторник. Погода стояла холодная, небо хмурилось. Все подчеркивало чувство утраты, наполнившее старый дом, в котором выросли Карелла и его сестра. Резкий ледяной ветер стучался в окна. Конечно, из кухни, как всегда по праздникам доносились запахи готовившейся пищи. Насколько помнил Карелла, так было всегда, но на сей раз не раздавалось смеха. Даже дети казались необычно тихими. Только самые близкие члены семьи да и то не все, присутствовали здесь сегодня. Праздник получился невеселым, жалким. Какой уж тут праздник, когда еще так свежи воспоминания о трагических похоронах.

Его мать была рассудительной, здравомыслящей женщиной.

— Мне нужно быть на суде, — произнесла она.

Около четырех Карелла собрался уходить. Полицейское управление работало не считаясь с праздниками. Семья сидела в столовой за столом, под которым они с Анджелой, когда были детьми, любили прятаться. Праздничная скатерть свисала почти до пола, и дети хихикали в укрытии, потому что были уверены — взрослые не догадываются, что их подслушивают. Когда тарелки с едой были убраны, стали пить кофе. Руки матери лежали на столе. Тонкое обручальное кольцо плотно сидело на безымянном пальце левой руки. Карелла с сестрой, опустив головы, сидели рядом друг с другом, оба темноволосые, черноглазые. Они думали об отце. Тедди Карелла сидела рядом со свекровью и вязала свитеры для близнецов, Синтии и Мелинды, недавно появившихся в семье. Это были дети Анджелы, родившиеся двадцать восьмого июля прошлого года, спустя одиннадцать дней после гибели своего деда. Бог берет, Бог возвращает. Карелла не очень различал близнецов и называл как кукол — Синди и Минди, хотя сестра девочек не путала. Вызывало подозрение отсутствие за сегодняшним столом свояка Томми. Видимо, в семье были свои проблемы.

Луиза ждала ответа. Она заметила, как глаза сына молчаливо встретились с глазами сестры. Эти секретные переглядывания ей были знакомы еще с их детства. Тедди наблюдала за губами Кареллы.

— Я не уверен, что это хорошая идея, — сказал он.

— А почему?

— Мама, там будут даваться свидетельские показания...

— Я хочу, чтобы они знали, что у него была жена. Я хочу, чтобы присяжные знали об этом.

— Они в любом случае узнают об этом, мама.

Силясь угадать разговор, Тедди внимательно следила то за одними губами, то за другими. Ее миром было безмолвие. Она родилась глухой и никогда в своей жизни не слышала ни одного слова. Тедди умела писать, но редко пользовалась этим. И свекровь, и Анджела предпочитали говорить с ней, прибегая к преувеличенной артикуляции. Обычно Тедди их хорошо понимала.

— Мама, — заметила Анджела, — Стив безусловно...

— Нет, не забивай меня словом «мама»...

— Но он прав. Там будут произносить такие речи, которые тебе совсем не надо слышать.