- И все-таки я буду чувствовать себя не в своей тарелке. - Она смотрела на него в нерешительности, готовая вот-вот уйти.
      - Послушай, - попросил он. - Не уходи.
      - Почему?
      - Сам не знаю.
      - У тебя масса дел. Скоро откроется "Ла Галлина".
      - Понимаешь... теперь это не столь важно для меня.
      - Неужели?
      - Да, - твердо произнес он. - Может быть, ты останешься со мной?
      Девушка посмотрела на часы:
      - Мне нужно идти. Я хочу попасть на одиннадцатичасовую мессу.
      - Может быть, встретимся после службы?
      - Зачем?
      - Мне бы очень хотелось. А ты, разве, не хочешь?
      Девушка молчала, не зная, что ответить. Затем сказала:
      - Хочу.
      - Тогда что же тебя останавливает?
      - Ты на корабле?
      - Да, послушай...
      - На каком?
      - На эсминце.
      - Он большой?
      - Довольно большой. Так мы увидимся?
      - Почему ты хочешь встретиться со мной? Разве у тебя нет дома девушки?
      - Была, но сейчас нет. А у тебя... у тебя есть парень?
      - Нет.
      - Это хорошо, - он улыбнулся.
      - Да, - произнесла она и улыбнулась в ответ.
      - Так мы встретимся?
      - Если... может, мы куда-нибудь пойдем?
      - Как ты хочешь.
      - Куда мы пойдем?
      - Я не очень хорошо знаю город.
      - Но мы уйдем подальше отсюда?
      - Да. Видишь ли, если бы мы были в Колорадо, я взял бы тебя в горы. Мы бы упаковали корзину с едой и поднялись вверх. Я бы отвез тебя на машине. У меня есть "форд".
      - Какого цвета?
      - Желтого. Я сам красил машину.
      - Я так и подумала, что желтая, - сказала она.
      - Неужели? А как ты догадалась?
      - Желтая или красная. Я подумала на эти два цвета.
      - А ты представляешь, я собирался покрасить ее в красный цвет, но в магазине скобяных изделий Дженкинса такой краски не оказалось - так что пришлось купить желтую.
      - Твой город очень маленький?
      - Флетчер? Не так уж и мал.
      - У тебя собственная квартира?
      - Нет.
      - Почему ты уехал оттуда?
      - Я хотел повидать мир, - ответил он непринужденно, но тут же понял, что с этой девушкой лучше разговаривать конкретно. С ней или играть в честную игру, или не играть вообще. - Я решил завербоваться и подумал, что лучше идти на флот. Вот так я и поступил на службу. - Он пожал плечами.
      - А как же мир? Ты повидал его?
      - Немного.
      - Ты когда-нибудь бывал в Пуэрто-Рико?
      - Нет, а ты?
      - Я тоже. Говорят, там восхитительно. Я родилась здесь и дальше этого города нигде не была. - Помолчав, добавила: - Он, нет, я как-то раз ездила на свадьбу в Пенсильванию.
      - Тебе бы мой город понравился. Это точно, - произнес он.
      - Думаю, что да.
      Воцарилось молчание. Она пристально посмотрела на него, и он сразу почувствовал себя каким-то неуверенным и очень молодым, моложе, чем был на самом деле.
      - Пожалуйста, давай встретимся после службы, - как-то очень робко попросил он.
      - Если мы с тобой увидимся, то пойдем в парк, - сказала она. - Здесь нет гор, но мы могли бы устроить небольшой пикник. Там много зелени.
      - Куда скажешь. Только... знаешь... у меня с собой всего восемнадцать долларов. Пойдем куда угодно, лишь бы уложиться в эту сумму. - Он смущенно улыбнулся: - О'кей?
      Девушка кивнула в знак согласия:
      - О'кей.
      - Ну, так мы встретимся?
      - Да.
      - Послушай, я буду ждать тебя здесь. Прямо на этом месте. Я не сдвинусь отсюда, пока ты не придешь.
      - Нет, только не здесь. Когда откроется "Ла Галлина", вот тут, на тротуаре, соберутся девушки. Давай в другом месте.
      - Тогда у кафе. Это на углу.
      - У Луиса? Прекрасно. Месса закончится где-то без четверти двенадцать. Я приготовлю завтрак и...
      - Тебе не надо...
      - Я хочу.
      - О'кей.
      - Я из-за этого задержусь немного дома. Значит, в двенадцать часов. Договорились?
      - Отлично. Ты уж извини, что я принял тебя за...
      - Ничего страшного. Так в двенадцать?
      - В двенадцать, - ответил он.
      Внимательно посмотрев на него, сказала:
      - Жди меня.
      - Обязательно.
      Повернувшись, она пошла по улице быстро, не оглядываясь, как будто знала, что он смотрит ей вслед, как будто ждала, что он окликнет ее. И когда он крикнул, она сразу же обернулась.
      - Эй!
      - Да?
      - Пожалуйста, поторопись, хорошо?
      - Хорошо, - пообещала она, едва заметно махнув ему рукой.
      - Эй! - снова окликнул он ее.
      - Да?
      - Скажи свое имя, - закричал он. - Как тебя зовут?
      Девушка весело рассмеялась.
      - Так как же?
      - Чайна! - крикнула она и побежала вверх по улице.
      Глава 7
      Какая же, однако, это странная вещь - жара.
      Так же, как и любовь, она может доводить людей до крайности. Так же, как и любовь, она может постоянно изводить вас, быть безжалостной, не желающей даже пошевелиться, пока однажды не разразится дикой страстью. "Я ударила его топором, потому что было очень жарко". Вот вам объяснение, причина и отговорка. Просто было жарко. Вся суть заключена в этих трех словах. "Была нестерпимая жара, и я не отвечала за свои поступки. Я только знала, что было жарко и что я задыхалась целый день и едва могла дышать. Мне не хватало воздуха. Ведь было невыносимо жарко, а он сказал: "Этот кофе слишком крепкий", - вот я и ударила его топором. Поймите меня правильно было невыносимо жарко".
      Пожатие плечами.
      Вы правильно поняли. От такой жары можно сойти с ума.
      Так же, как и любовь, жара может породить различные чувства - в гладких журнальных изданиях вряд ли отыщется такое слово - чувства, которые можно охарактеризовать как сплоченность, понимание того, что все живые существа в этот день разделяют ваши страдания. Жара скрепляет всех, словно железобетон. Ах, вам не нравится мой цвет кожи? Очень интересно, но, боже, ведь нестерпимо жарко и все потеют одинаково. Вы волочитесь за моей женой? Это непростительно, но все же, давайте сначала вместе выпьем пива, чтобы лучше перенести эту проклятую жару, а затем все обсудим.
      Так же, как и любовь, жара не имеет смысла до тех пор, пока вы не говорите с ней. Нарушающий супружескую верность ищет наперсницу, развратник хвастается своими победами в бассейне, шестнадцатилетний капитан болельщиков часами висит на телефоне, описывая потасовку на футбольном поле, - вы обязаны говорить на предмет любви.
      Лейтенант Питер Бернс вышел из своего кабинета, испытывая желание поговорить на предмет жары. Это был плотный мужчина с седеющими волосами и глазами синевато-стального цвета. Он часто думал, что потеет сильнее, чем те, которые имеют менее плотное телосложение. Он верил, что жара была ниспослана ему адом для того, чтобы замучить его. Единственное, что он не понимал, так это то, почему именно на него напала такая пытка, но он точно знал, что подобные страдания вряд ли может вынести кто-либо другой.
      В дежурной комнате стояла тишина. Стив Карелла в рубашке с закатанными рукавами сидел за столиком и читал отчет о подозрении в краже. Горячие солнечные лучи превращались на столе в патоку. Бернс подошел к раскаленному окну и выглянул на улицу. Машины, люди - казалось, все было окутано прозрачным пластиком, замерзшим во времени и пространстве. Бернс вздохнул.
      - Ну и жара, - произнес он.
      - Мм-м... - подтвердил Карелла.
      - Где народ?
      - Паркер на охоте, Эрнандес отвечает на жалобу, а Клинг... - Карелла пожал плечами: - Он, кажется, в засаде.
      - Эта история с аптекой?
      - Да.
      - Припоминаю, - произнес Бернс. - Тот парень с фальшивыми рецептами на кокаин. - Покачав головой, добавил: - Он не объявится в такую жару.
      - Может быть, - уклончиво ответил Карелла.
      - Я всегда выбираю не то время для отпуска, - сказал Бернс. - Мы с Харриет стараемся вычислить все еще задолго. Я здесь старший офицер и имею право выбора. И что же получается? Мне никогда не достается хорошая погода. Сначала стоит ужасная жара и начинается - то дождь, а то вдруг налетит буран из Канады. И так всегда. Каждый год. - Немного помолчав, добавил: - Хотя однажды было исключение. Мы ездили в Вайнярд, и там стояла хорошая погода. Он кивнул головой, припоминая этот случай.
      - Что ни говори, отпуск - не очень приятная вещь, - сказал Карелла.
      - Это как?
      - Сам не знаю. Вот, например. Две недели у меня уходит на то, чтобы раскачаться, и вот приходит долгожданная минута, когда я начинаю расслабляться, но нет - оказывается пришло время идти на работу.
      - Куда-нибудь отправляешься в этом году?
      - Наверное, нет. Дети еще слишком малы.
      - Между прочим, сколько им? - спросил Бернс.
      - В июне был год.
      - Боже, как незаметно летит время, - произнес Бернс и замолчал. Он думал о скоротечности времени, о своем сыне, о Карелле, который был близок ему как сын, о том, что его подчиненные стали ему настолько родными, что он мог представить их занятыми общим семейным бизнесом, будь то бакалея или кондитерская, и как все-таки здорово, что за прилавком стоит именно Карелла.
      - От разговоров об этой проклятой жаре прохладней не станет, - вздохнул Бернс.
      - В один прекрасный день кто-нибудь изобретет... - начал Карелла, но его прервал телефонный звонок. Он поднял трубку: - 87-й участок. Детектив Карелла слушает.
      На другом конце провода голос произнес: "Я знаю, где находится Пепе Мирандо".
      * * *
      Они увидели, как Сиксто выходит из аптеки. Его лицо пылало и, казалось, он вот-вот заплачет. Чтобы как-то сдержать слезы, Сиксто усиленно моргал глазами.
      - Что случилось? - произнес Зип. Он смотрел на Сиксто, как бы не замечая его, как будто его мало что беспокоит, и он вовсе не хотел увидеть, что же произошло. Но вопрос его был замаскирован и звучал так: "Интересно, как все это ты преподнесешь мне?"
      - Ничего не случилось, - ответил Сиксто.
      - У тебя такой вид, как будто тебя огрели дубиной.
      - Нет.
      - Что ты делал в аптеке?
      - Покупал кокаин. Мне было плохо.
      - Кажется, я приказал тебе следить за Альфи.
      - Мне было все видно с того места, где я сидел, - сказал Сиксто.
      - Между прочим, оружие при нас, - усмехнулся Папа.
      - Идем, - приказал им обоим Зип. - Кух кое с кем разбирается, нужно встретить его у кафе.
      Зип, по бокам от него Сиксто и Папа пошли вниз по проспекту. Он чувствовал себя очень уверенным в их окружении. Распрямив плечи и подняв высоко голову, Зип шагал с ними нога в ногу и знал, что они поддержат его. Он был дружески настроен по отношению к ним, чувствуя, что связан с этими парнями какими-то узами, но какими - сказать он не мог. В этом родстве не было никакой логики, так как он признавался себе, что не любит ни того, ни другого. Один был маменькин сынок, а другой - недоумок. И все же он не мог отрицать того эмоционального удовлетворения, которое наступает у него, когда он идет с ними по улице, чеканя шаги, словно полководец со своим надежным адъютантом. Он знал, что после того, как они разделаются с Альфредом Гомесом, эта связь станет еще крепче. Слово пронеслось у него в голове, но тут же он был вынужден подобрать другое, более весомое и сильное. Убить. И он ни за что не отступит. Убить. Он повторил слово еще и еще раз. Убить. Мы убьем Альфреда Гомеса. Убьем.
      К тому времени, когда они подошли к кафе, эти слова перестали иметь для него какое-либо значение. Кух был уже на месте и ждал их. С ним были два мальчугана. Паркер, эта полицейская ищейка, куда-то исчез, а вот моряк все еще сидел за столом. Он, очевидно, ждал открытия "Ла Галлины", ждал, когда же наконец можно заняться любовью с испанской девушкой. Поначалу Зипу это понравилось. Он даже почувствовал гордость, что моряк, проделав немалый путь, пришел именно сюда, пришел для того, чтобы насладиться страстью пылкой испанки. Но затем гордость сменилась злобой, и он мрачно подумал о том, что моряк не имеет никакого права находиться здесь. Своим присутствием он только осквернял бы их, точно так же, как канализационная труба загрязняет чистую речку. Нахмурившись, он бросил сердитый взгляд на моряка, сидевшего к нему спиной, затем подошел к Куху и ребятам.
      На одном из мальчиков были надеты брюки из тонкой холщовой ткани и белый спортивный свитер, изрядно запачканный. Из носа у него текло ручьем, и он постоянно вытирал его рукавом. Ему было лет восемь.
      Другому парню было девять. Он был в шортах цвета хаки и голубой спортивной рубашке с короткими рукавами. К левому рукаву его спортивной рубашки были пришиты сержантские армейские полоски. Он постоянно водил ногой по асфальту, как бы стирая нарисованное мелом.
      - Эти? - спросил Зип Куха.
      - Они самые, - подтвердил Кух.
      Зип обратился к сопливому:
      - Как тебя зовут?
      - Чико.
      - А тебя? - спросил он другого.
      - Эстабан, - ответил тот, продолжая стирать невидимый мел.
      - Кух вам все объяснил?
      - Si, - ответил Чико.
      - Ты и Эстабан встанете по обе стороны лестницы в церкви. До тех пор, пока мы не появимся, оружие будете прятать под рубашками. Затем передадите его нам и будете ходить неподалеку, пока мы не свистнем. Когда все будет кончено, вы опять заберете оружие и смотаетесь. Все понятно?
      - Si, yo comprendo*, - ответил Чико.
      ______________
      * Да, я понял (исп.).
      - Si, si, - повторил Эстабан, продолжая нервно водить ногой. Он, казалось, еще не решил, закружиться ли ему в танце или сердито топнуть. Паренек явно нервничал.
      Зип глянул на часы:
      - О'кей. Вот-вот должны зазвонить колокола. Сейчас послышатся первые удары и вы сразу сматывайтесь. Мы появимся где-то в половине двенадцатого, а вы будете уже готовы. Все понятно?
      - Зип, когда мы вырастем, я и Эстабан, ты возьмешь нас в свой отряд? спросил Чико.
      Усмехнувшись, Зип взъерошил мальчишке волосы.
      - Обязательно, но только, когда вы подрастете. А сейчас держите для нас оружие наготове.
      - Зип, а я умею стрелять, - похвастался Чико. - Я хорошо стреляю.
      Зип громко рассмеялся:
      - Только не сейчас, Чико. У тебя есть еще время...
      Колокола зазвонили неожиданно, обрывисто, а затем все стихло. Может быть, у стоящего на колокольне нечаянно выпала веревка, может, у него свело руки, но так или иначе, старт не удался. Откликнувшись эхом, звуки мрачного, тяжелого колокольного звона постепенно угасли. Ребята стояли молча, вслушиваясь в затихающие звуки. Но скоро колокола зазвонили снова, прорезая тихий июльский воздух и созывая прихожан в церковь. Колокольный звон, влетая в открытые окна, призывал паству, призывал Альфреда Гомеса туда, где на ступеньках церкви ждала его судьба.
      - Ну, что ж, за дело, - решительно произнес Зип. Он засунул руки под рубашку и начал доставать оружие, заткнутое за пояс. Джефф, который коротал время в кафе, заслышав колокольный звон, улыбнулся, вспомнив о Чайне. Обернувшись, он увидел, как Зип передал револьвер сначала сопливому мальчишке, а затем и все оружие перекочевало в руки этих юнцов, которые спрятали его за пояс, прикрыв сверху рубашками.
      - Все о'кей, а теперь сматывайтесь.
      Мальчишки кивнули и, улыбаясь, побежали по улице. Нахмурившись, Джефф отодвинул стул и пошел за чашкой кофе. Но вот колокола смолкли. Из какого-то здания вынырнул пожилой человек, постоял немного на крыльце, надел пиджак и проворно побежал по улице.
      - Какое чудное тихое воскресенье, - произнес, улыбаясь, Луис.
      Джефф кивнул головой в знак согласия, но ничего не ответил. Четверо парней в фиолетовых шелковых рубашках направились к музыкальному аппарату. Улица опять погрузилась в тишину. Казалось, что на этой улице все мелькало, как в кинокадре: настроение, темперамент людей менялись ежесекундно. Здесь было все, как в водевиле, где главный исполнитель напяливает парик и превращается в клоуна, затем сбрасывает его наряд, приклеивает черные усики и становится Адольфом Гитлером. Сейчас залитая солнцем улица была похожи на золотой коридор, ведущий к прекрасно спланированной высокой арке, находящейся отсюда за два квартала. Улица безмолвствовала, улица ждала. Время от времени парни бросали взгляд на церковь, щурясь от яркого солнечного света.
      Из-за угла, со стороны авеню, показалась девушка, напоминающая своим пестрым нарядом цирковой вагончик. На ней был надет ярко-красный жакет, ярко-желтая шелковая юбка, фиолетовые туфли на шпильке. В руке она держала ярко-голубую сумочку. Ее голову украшала пышная шевелюра, состоящая из густых черных волос, которые торчали во все стороны и наводили на мысль о бушменах, обитающих в Африке. Покачивая полными ягодицами, которые обтягивала желтая юбка, она шла развязно-вызывающей походкой. Сквозь красную кофту с глубоким V-образным вырезом выступала огромная грудь. Казалось, на ней не было нижнего белья, но это ее ничуть не смущало. Ее ягодицы так и просили, чтобы кто-нибудь их ущипнул, ее грудь под белой шелковой блузкой и красным жакетом указывала на острые соски, так же, как и стрелки компаса указывают на север. Она старалась, чтобы ее красота не осталась незамеченной. Это было ее единственное богатство и, если она находила нужным выставить все напоказ, - это было ее личным делом.
      Но, несмотря на развязную походку, колышущуюся грудь и виляющие ягодицы, несмотря на кажущееся безразличие, девушка выглядела какой-то испуганной и неуверенной в себе. Смущенно и немного растерянно она озиралась вокруг, влюбленными глазами смотрела на окружающие ее здания, на город, который потрясал ее своими размерами.
      Свисты, издаваемые Зипом и Кухом, смутили ее. Она вдруг схватилась за красную кофточку, пытаясь натянуть ее повыше, чтобы прикрыть грудь. Парни свистнули опять, и Джефф повернулся, чтобы взглянуть на девушку. Он зачарованно смотрел на обтягивающую желтую юбку, виляющий зад. Девушка ускорила шаг, еще более смутившись, и, пока она не скрылась за углом, парни все свистели ей вслед.
      Зип засмеялся.
      Но его смех оборвался, когда он увидел, что моряк смеется тоже.
      - Кто это такая? - спросил Джефф.
      - "Морской тигр", - ответил Луис.
      - Кто?
      - "Морской тигр". Прямо с острова, здесь, вероятно, всего первый день. "Морской тигр". Так назывался первый корабль, доставивший пуэрториканских эмигрантов на материк.
      - Я все еще под впечатлением, - произнес Джефф.
      - Ты обратил внимание на ее волосы? - в качестве наглядного примера Луис помахал руками вокруг головы.
      - А сейчас она сядет в метро и каждый будет думать, что все пуэрториканцы похожи на нее. - Покачав головой, рассеянно добавил: - Пойду принесу суп.
      - Наверное, не прочь завалить ее, а, моряк? - спросил Зип.
      - Она не в моем вкусе, - Джефф отвернулся к стойке. Ему совсем не хотелось разговаривать с этим парнем и тем более поддерживать дружеские отношения, в которых он, после встречи с Чайной, вряд ли нуждался.
      - Не в твоем вкусе, говоришь? Что же случилось? Или тебе уже разонравились испанки?
      - Я этого не говорил.
      Зип прикурил сигарету и затянулся. Он тщательно взвешивал его слова. Не зная почему, моряк начинал его раздражать. С одной стороны, ему хотелось, чтобы моряк ушел с испанкой, а с другой - нет. Такое раздвоение злило его. Нахмурившись, он сказал:
      - У меня еще осталось несколько минут до убийства. Если ты все же интересуешься девочками, могу уступить одну, очень хорошенькую.
      - Не интересуюсь, - ответил Джефф.
      - Нет? - Складка на его лбу стала еще глубже. - Почему же нет? Ты имеешь что-то против пуэрториканок?
      - Нет. Просто у меня пропал всякий интерес.
      - Зачем же ты сюда явился? За девочкой, не так ли?
      - Да, так, - ответил Джефф.
      Его ответ рассердил Зипа.
      - Тогда почему же ты не хочешь, чтобы я познакомил тебя?
      - Я уже сказал. У меня пропал интерес.
      - Тогда почему ты здесь околачиваешься?
      - Это мое личное дело, - резко произнес Джефф.
      - Если тебя ничего здесь не интересует, почему бы тебе не слинять отсюда?
      - Ты задаешь слишком много вопросов, - ответил Джефф.
      - Допустим. Так что же из этого?
      - Может, ответишь на один? - спросил Джефф.
      - Я не обязан...
      - Для какой цели ты передал оружие?
      - Что? - Зип широко раскрыл глаза.
      - Ты передал все оружие двум маленьким ребятам. Кого вы собираетесь застрелить?
      Глаза Зипа сузились, когда до него дошло значение слов, произнесенных Джеффом. Моряк, положив руку на стойку, сжал ее в кулак. Остальные парни, за исключением Сиксто, отошли от музыкального автомата, придвинувшись к своему вожаку.
      - У тебя слишком большие глаза, бабуля, - ответил Зип и неожиданно, со всего размаха, ударил Джеффа кулаком в лицо. Удивленный таким неожиданным поворотом, Джефф попытался удержаться на стуле, интуитивно понимая, что сейчас ни в коем случае нельзя упасть, иначе эту ошибку уже не исправить. Ухватившись за край стойки, он все же потерял равновесие, и его рука соскочила с пластмассовой поверхности. Он судорожно пытался зацепиться за стойку, но из этого ничего не вышло. Его нога застряла между перекладинами стула, и он рухнул на кафельный пол, успев защитить голову. Вся сила удара пришлась на лопатки. Напрягая силу, попытался освободить ногу, но тут получил удар по голове.
      Инстинктивно подняв руки, он все пытался высвободить ногу, чтобы выбраться из этого дурацкого положения. Но тут последовал третий удар, на этот раз в грудь, и он почувствовал, что у него перехватило дыхание и заклокотало в горле. Затем еще и еще. Удары сыпались с систематической последовательностью, а его нога все еще была зажата между этими проклятыми перекладинами. От удара ботинком в правый глаз он почувствовал острую пронизывающую боль. Кровь сочилась теплой струёй по лицу и, теряя сознание, он подумал: "Сейчас меня изобьют до смерти в этом проклятом заведении". И уже сквозь туман до него донесся крик Луиса:
      - Что вы делаете, звери? Что делаете? - И над всем этим послышался пронзительный вой полицейской сирены.
      Глава 8
      Эрнандес уже представил себе эту квартиру, даже еще не побывав в ней. Конечно, не эту именно, но бесчисленное множество точно таких же квартир в домах своего округа. Примерно в такой же квартире он жил, когда был еще мальчиком.
      Входная дверь открывалась на кухню. На двери - обычно запор. Одна пластина привинчена к двери, другая - к косяку, между ними - стальной засов; он надежно охранял дом. В дальнем конце кухни было окно, которое открывалось вовнутрь. Пол был покрыт линолеумом. Он был весь в пятнах, которые невозможно было отмыть, хотя их всегда терли очень тщательно. В некоторых местах - у двери, у плиты и около холодильника - линолеум изрядно выцвел. У стены, напротив плиты, стоял стол, чад которым висела икона. Стены были выкрашены в бледно-зеленый цвет, но копоть от приготовления пищи въелась в них настолько, что они стали казаться намного темнее. К тому же, в некоторых местах - на стенах и на потолке - краска начала обдираться. На столе в пластмассовом футляре стоял тостер. Убранство комнаты не отличалось богатством, но в ней было чисто. Это была комната, которую он хорошо помнил.
      Совсем маленьким, в зимние дни, он сидел у плиты на чистом выцветшем линолеуме и играл в солдатики. Его матери еще чудом удавалось что-то готовить и тогда, когда он путался у нее под ногами. Кухню наполняли запахи arroz con pollo*, а у плиты было так уютно сидеть и фантазировать, что каждый металлический солдатик превращался для него в живого человечка. От дома Эрнандеса всегда исходило тепло: оно исходило от запаха готовящейся пищи на кухне и от мягкого голоса матери, хлопотавшей по дому; теплым было и отношение Франка к своим металлическим человечкам.
      ______________
      * Рис с курицей (исп.).
      В этот июльский день на кухне миссис Гомес не чувствовалось никакого тепла. Здесь стояла только жара, такая жара, от которой задыхалось все живое. На улице послышался вой сирены. Миссис Гомес подошла к окну и закрыла его. Звуки исчезли.
      - Опять стреляют, - сказала она. - Опять сирена. Ни дня без стрельбы. Она покачала головой. - А зимой еще хуже.
      - Где мальчик? - спросил Эрнандес.
      - В спальне. Фрэнк, пожалуйста, будьте с ним помягче. Он попал в большую беду. Но... он не представляет себе до конца всей опасности.
      - Постараюсь, - пообещал Эрнандес.
      Она провела его в так называемую гостиную, где находились телевизор, торшер и прикрепленный к потолку светильник с тремя вставленными цветными лампами. Когда он учился в школе, то делал уроки в общей комнате, вытянувшись прямо на полу. Телевизоров тогда еще не было. Зато увертюра к "Вильгельму Теллю"* возвещала об Одиноком Рейнджере, был таинственный Омар и сказки ведьмы, и вечно убегающий от волка Рэн, и, конечно, по воскресеньям Призрак. Ламон Крэнстон был само обаяние, и он вырос с мыслью, что лучше актера нет во всем мире. Теперь, когда кто-то упоминал это имя, он улыбался, но, несмотря ни на что, где-то в глубине души в нем осталось чувство зависти и какого-то благоговейного трепета перед ним. Ламон Крэнстон - Призрак. Воспоминания детства - вой волка и затем слова: "Бер-р-регись, сейчас я спущу тебя с этой гор-р-ры". Дик Трейси каждый день, во сколько это было? В 5 или 5.15? Да, где-то так. А еще был стакан молока на столе и крекеры, покрытые шоколадной глазурью. Воспоминания далекого детства. И вот сейчас та же жилая комната, что и в Пуэрто-Рико, только называется она "гостиная", те же разноцветные лампочки под потолком, та же облезающая краска, та же бесконечная однообразная дорога в никуда; и человек, оказавшийся в спальне, которая могла быть точно такой же в его далеком детстве, человек, внимательно всматривающийся в глаза шестнадцатилетнему юноше и читающий на его лице боль и печаль. Они отражались в его глазах, пролегли складкой у его рта; и Эрнандес-паренек, давно превратившийся в Эрнандеса-мужчину, мучительно желающий узнать, что он растерял на этом длинном переезде.
      ______________
      * "Вильгельм Телль" - опера Дж. Россини (1792 - 1868), написана в 1829г.
      - Это Фрэнк Эрнандес, - сказала миссис Гомес.
      Альфредо отнесся к его приходу довольно спокойно. В его глазах читалось решительное нежелание открыться, рассказать правду. Такое Эрнандесу уже было знакомо. Этот взгляд он видел и у матерых преступников, и у робких домохозяек. Все было одинаково и ничего никогда не менялось. Взгляд этот просто говорил: "Вы - представитель закона и все, что я расскажу, обернется против меня".
      - Здравствуй, Альфредо, - произнес Эрнандес.
      - Здравствуйте, - осторожно ответил тот.
      - Твоя мать боится за тебя.
      - Ей нечего волноваться.
      - Она считает, что есть причины для беспокойства, и поэтому пришла за помощью в полицию. Так что же случилось, Альфредо?
      Паренек глубоко вздохнул:
      - Я собираюсь в церковь, мистер Эрнандес, и мне нечего вам рассказать.
      - А твоя мать думает как раз наоборот.
      - Она ничего не знает. Она не знает этот район.
      - Я знаю этот район, Альфредо, - решительно произнес Эрнандес, и их взгляды встретились. Парень старался мысленно оценить, насколько Эрнандес знал эти улицы, был ли он похож на остальных полицейских и до какой степени он, Альфредо, был здесь своим.
      - Так что же все-таки произошло? - спросил Эрнандес.
      Решение пришло не сразу. Это решение ничего не могло уже изменить. Эрнандес не мог ничем помочь ему. Эрнандес был представителем власти, а Альфредо нечего было рассказать ему.
      - Я ничего не скажу, - произнес он.
      - Твоя мать сказала, что тебя хотят убить. Это правда?
      Альфредо молчал.
      - Отвечай, - схватив парня за плечо, Эрнандес притянул его к себе так, что их глаза встретились.
      Альфредо продолжал молчать, испытывающе смотря на Эрнандеса, затем кивнул.
      - Кто?
      - Ребята, - ответил Альфредо. После объятий Эрнандеса у него заныло в плечах.
      - Почему?
      - Без всякой причины.
      - Здесь замешана девушка?
      - Si.
      Эрнандес устало разжал пальцы. Это была старая история, и он слышал ее не раз.
      - Что ты сделал с девушкой? - спросил он.
      - Ничего.
      - Продолжай.
      - Правда, ничего.
      В комнате опять стало тихо. Измерив внимательным взглядом парня, Эрнандес терпеливо спросил:
      - Тогда почему же они хотят убить тебя?
      - Показать, какие они сильные. Они думают, что если будут убивать, то запугают всех. - Теперь он разговаривал с Эрнандесом более свободно, хотя еще не знал, насколько ему можно доверять. Помолчав, тихо произнес: - Она даже не его девушка. Чайна ничья.
      - И все-таки ты что-то ей сделал? - сердито спросил Эрнандес.
      - Ничего! Клянусь матерью, ничего! Я только сказал ей: "Привет". Она такая хорошая девушка, всегда всем улыбается. Я и сказал ей: "Привет". Разве в этом есть что-то плохое? Если на острове ты поздороваешься с девушкой, тебя никто за это не преследует. Приехав сюда, я тоже всех приветствовал.
      - Давно ли ты живешь в этом городе? - спросил Эрнандес.
      Паренек неуверенно пожал плечами и вопросительно посмотрел на мать:
      - Мама?
      - Уже год, - ответила она. - Сначала мы привезли сюда девочку. Это его сестра. А Альфредо оставался с бабушкой в Сан-Хуане. Год назад мы смогли привезти его тоже.
      - А где сейчас девочка? Ваша дочь?
      - Она состоит в детской организации скаутов. Сегодня они уехали на пикник. Ханисайд-бич, знаете это местечко?
      - Да, - ответил Эрнандес. - Альфредо, тебе нравится этот город?
      - Конечно. Я приехал из Ла Перла, там живет моя бабушка. Ла Перла - это fanguito* в Сан-Хуане. Одни трущобы. Развалины.
      ______________
      * Грязь (исп.).
      - Я знаю Ла Перла.
      - Название места переводится как "жемчуг", но это звучит шуткой. Никакая это не жемчужина. Здесь лучше. Не так бедно, правда? А там кругом одна грязь и нищета. Здесь лучше. - Он помолчал. - Чем здесь можно заниматься?
      - Чем угодно, Альфредо.
      - Неужели? Ты выходишь на улицу, а они начинают обзываться. Разве я виноват, что плохо говорю по-английски? Как могу я его выучить, если в школе, где я учусь, только один учитель знает испанский язык?