- Вы ссорились с ним, да?
      - Нет. Он как раз запирал дверь, а я пошла на кухню, взяла из кухонной раковины нож, а потом ударила его этим ножом.
      - Куда вы нанесли удар, миссис Мартин?
      - В голову, в шею, наверное, и в плечо.
      - Вы ударили его три раза этим ножом?
      - Я била его много раз, а сколько, я не могу сказать.
      - Вы сознавали то, что наносите ему удары ножом?
      - Да, я сознавала это.
      - И сознавали то, что удары наносятся тяжелым и острым ножом для разделки мяса?
      - Да, это я знала.
      - И вы намерены были убить его этим ножом?
      - Да, я хотела убить его этим ножом.
      - А потом, потом вы поняли, что убили его?
      - Да, потом я увидела, что этот сукин сын мертв.
      - Что вы сделали после этого?
      - Тут появился мой старший. Питер. Мой сын. Он заорал на меня, стал кричать: "Что ты наделала?" Принялся ругаться. И я ударила его, чтобы заставить замолчать. Я ударила его только один раз - по горлу.
      - А сознавали вы тогда, что именно вы делаете?
      - Я знала, что делаю. Он такой же точно, этот Питер. Такой же подлец, только помоложе.
      - А что было потом, миссис Мартин?
      - Я пошла в спальню, где спали девочки, и сначала ударила разделочным ножом Энни, а потом Эбигейл.
      - Куда вы наносили им удары, миссис Мартин?
      - По лицу. По их лицам.
      - И много вы нанесли ударов?
      - Мне кажется, что Энни я ударила один раз, а Эбигейл - два раза.
      - А почему вы сделали это, миссис Мартин?
      - А кому же о них заботиться, если меня заберут в тюрьму? - спросила миссис Мартин, не обращаясь ни к кому в частности.
      - Не хотите ли вы еще что-нибудь добавить к своим показаниям? спросил Клинг.
      - Нечего мне добавлять. Я поступила совершенно правильно.
      Детективы отошли от стола. Оба они были бледны.
      - Господи, - прошептал О'Брайен.
      - Да-а, - протянул Клинг. - Следует немедленно сообщить в районную прокуратуру и пусть прокурор сразу же снимет с нее показания.
      - Убила всех четверых, не моргнув глазом, - сказал О'Брайен, задумчиво покачивая головой. Потом он подошел к стенографисту, который перепечатывал на машинке протокол допроса миссис Мартин.
      Зазвонил телефон. Клинг подошел к ближайшему столу и снял трубку.
      - Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг у телефона.
      - Говорит Доннер.
      - Слушаю тебя, Жирный.
      - Мне, кажется, удалось раскопать одну из твоих колымаг.
      - Выкладывай.
      - Это та, которую сперли на Четырнадцатой улице. Если верить тому, что мне сказали, ее угнали вчера утром. Сходится?
      - Мне придется еще раз свериться со списком. Ну, а что тебе еще удалось выяснить?
      - Ее уже бросили, - сказал Доннер. - Если вам не терпится ее найти, то пошуруйте в районе электростанции на Ривер-Роуд.
      - Спасибо, мы обязательно посмотрим. А кто ее угнал?
      - Это строго между нами, - сказал Доннер. - Я не хочу, чтобы меня могли как-нибудь припутать к этому делу. Малый, который упер эту машину, гнуснейший из подонков, он за грош собственную мать зарежет. Он ненавидит негров и года четыре назад уже угробил двух из них во время уличной заварушки. Но тогда ему удалось как-то отбояриться и уйти от ответственности. Я думаю, что он просто откупился, как считаешь, Клинг?
      - Откупиться от обвинения в убийстве в этом городе нельзя, и ты, Жирный, это прекрасно знаешь.
      - Да что ты? Не смеши меня. Откупиться можно от чего угодно, если только денег хватает.
      - Так кто же это?
      - Денни Райдер. Живет около парка. Гроувер-авеню, 3541. Но сейчас ты его там не застанешь.
      - А где я его застану сейчас?
      - Десять минут назад он был в ночном баре на Мэйзон, бар называется "Филиция". Ты что, прямо сейчас хочешь отправиться за ним?
      - Да.
      - Тогда не забудь прихватить с собой револьвер, - сказал Доннер.
      Было без четверти пять, когда Клинг вошел в "Фелицию". К этому времени в баре оставалось семь человек. До этого он осмотрел зал сквозь витринное окно, расстегнул пуговицу на пальто, сунул туда руку, нащупал револьвер, расстегнул кобуру, попробовал, легко ли он достается, и только потом толкнул дверь.
      В лицо ему ударил тяжелый запах застарелого сигаретного дыма, пива, потных тел и дешевых духов. Девушка-пуэрториканка о чем-то перешептывалась с моряком в одной из выгороженных кабин. Еще один моряк стоял наклонившись над автоматическим проигрывателем, сосредоточенно выбирая пластинку. Лицо его при этом освещалось попеременно то желтым, то зеленым, то красным цветом от мигающих цветных лампочек на панели проигрывателя. Усталая толстая блондинка лет пятидесяти, сидевшая у стойки бара, следила за моряком с таким пристальным вниманием, как будто от того, на какую кнопку нажмет подвыпивший морячок, зависит ее жизнь. Бармен был занят протиркой стаканов. Едва глянув на вошедшего Клинга, он сразу же понял, что это полицейский.
      Двое мужчин сидели у противоположного конца стойки.
      Один из них был в синем свитере, высоко закрывающем шею, серых брюках и тяжелых армейских ботинках. Его темно-русые волосы были коротко подстрижены на военный манер. На втором была ярко-оранжевая куртка с какой-то сложной надписью готическим шрифтом. Тот, что носил короткую стрижку, что-то тихо проговорил. Его собеседник засмеялся в ответ. За стойкой мягко звякнули стаканы в руках бармена. Автоматический проигрыватель наконец разразился песней Джимми Хендрикса.
      Клинг подошел к мужчинам, обосновавшимся за стойкой бара.
      - Который тут из вас Денни Райдер? - спросил он - А кто спрашивает? ответил вопросом на вопрос коротко подстриженный.
      - Полиция, - ответил Клинг и тут же тот, что был в оранжевой куртке, резко развернулся в его сторону, держа в руке револьвер. Клинг только и успел, что широко раскрыть глаза от изумления, когда тот выпалил.
      Времени на раздумья не оставалось. Выстрел прогремел так близко, что в нос ударил кислый и сладкий запах пороха. Огромная радость от того, что он пока еще жив, что пуля каким-то загадочным образом миновала его, - все это промелькнуло где-то в подсознании. Действия же его были чисто рефлекторными. Револьвер выскользнул из кобуры, палец сам собой оказался на спусковом крючке и нажал на спуск, едва только ствол револьвера появился из-за отворота пальто. Выстрелив в оранжевую куртку, он почти одновременно с такой яростной силой ударил плечом стриженого, что тот навзничь свалился с высокого стула. Человек в оранжевой куртке с искаженным от боли лицом снова направлял на него револьвер. Без тени раздумья Клинг выстрелил еще раз и сразу же развернулся в сторону того, с короткой стрижкой, что упал со стула и сейчас пытался подняться, опираясь о стенку бара.
      - Встать! - крикнул Клинг.
      - Не стреляйте.
      - Вставай, гадина!
      Рывком руки он поставил упавшего на ноги, грохнул его о стенку бара и сунул ствол своего револьвера за высокий воротник его свитера. Потом он быстро обшарил свободной рукой подмышки и внутреннюю поверхность ног коротко остриженного, а тот все это время только и повторял: "Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте..."
      Не спуская с него взгляда, Клинг шевельнул ногой того, что был в оранжевой куртке.
      - Это Райдер? - спросил он стриженого.
      - Да.
      - А ты кто?
      - Я Фрэнк... Фрэнк Паскуале. Послушайте, я...
      - Заткнись, Фрэнк, - скомандовал Клинг. - Ну-ка, руки за спину! Живо!
      Он уже успел снять наручники со своего пояса и теперь защелкнул их на запястьях Паскуале. И только после этого до него дошло, что Джимми Хендрикс продолжает орать свою песню, что у моряков, наблюдавших за происходящим, побледнели их румяные лица, что девушка-пуэрториканка пронзительно кричит, блондинка сидит на прежнем месте с открытым ртом, а бармен застыл на месте со стаканом в руке.
      - Хорошо, - сказал Клинг. - Хорошо, все в порядке, - повторил он, обращаясь неизвестно к кому. И тут только он перевел дух и отер пот со лба.
      Тимоти Аллен Мортон оказался здоровяком лет сорока с солидным брюшком, густыми черными усами, гривой таких же черных волос и карими глазами, на редкость ясными и бодрыми для пяти минут шестого утра. Он так быстро открыл дверь, словно всю ночь так и не сомкнул глаз. Сначала он спросил у детективов их удостоверения, затем попросил минутку подождать, прикрыл входную дверь и вскоре снова появился на пороге в халате, накинутом на полосатую пижаму.
      - Вас зовут Тимоти Аллен Мортон? - спросил Карелла.
      - Да, именно так меня и зовут, - сказал Мортон. - А не кажется ли вам, что сейчас довольно позднее время для визитов?
      - Это смотря как, при желании его можно назвать и ранним.
      - Вот уж чего мне недоставало в жизни, так это остряков-полицейских в пять часов утра, - заметил Мортон. - Да и вообще, как вы сюда попали? Вас натравил этот зануда, что вечно дрыхнет за столом внизу?
      - На кого вы намекаете? - спросил Карелла.
      - На Лонни Сэнфорда или как его там...
      - Ронни Сэнфорд.
      - Вот-вот. Этот мелкий зануда вечно пытается чем-нибудь донять меня.
      - И к чему же сводятся его придирки?
      - Да вечные истории из-за баб, - сказал Мортон. - Он ведет себя так, будто они тут завели детский приют, его просто корчит, если он видит человека с приличной девчонкой. Но, как я вижу, он совсем не против того, чтобы сюда приводили полицию, и готов пустить вашего брата в любой номер в любое время дня и ночи.
      - Оставим Сэнфорда и потолкуем о вас.
      - Оставим. А чего вы хотите от меня?
      - Где вы находились этой ночью между двадцатью минутами двенадцатого и двенадцатью?
      - Здесь и находился.
      - А можете это доказать?
      - Конечно. Я вернулся домой в одиннадцать и с тех пор никуда не выходил. Можете спросить внизу у этого вашего Сэнфорда... Впрочем, нет, его тогда еще не было. Он не появляется тут до двенадцати часов.
      - А у кого еще мы могли бы спросить, Мортон?
      - Послушайте, вы что, в самом деле собираетесь цепляться ко мне?
      - Только в том случае, если у нас появятся солидные основания для зацепок.
      - У меня здесь сейчас девчонка. Она уже совершеннолетняя, так что тут беспокоиться нечего. Но, видите ли, она немного балуется наркотиками, понимаете? Правда, с собой у нее ничего нет, но уж я-то вас знаю, если вам захочется прицепиться к человеку...
      - Где она?
      - В туалете.
      - Позовите ее.
      - Послушайте, сделайте одолжение, пойдите мне навстречу, ладно? Не трогайте девчонку. Она пытается бросить это занятие, я это точно знаю. Я даже пытаюсь помочь ей отвыкнуть от этой муры.
      - Каким это образом?
      - А я занимаю ее другими делами, - сказал Мортон и подмигнул.
      - Позовите ее. - Беата, поди-ка сюда! - крикнул Мортон.
      После минутного замешательства дверь ванной комнаты открылась и на пороге появилась высокая брюнетка в коротеньком халатике. Она недоверчиво и пугливо вошла в комнату, как бы ожидая, что ее в любой момент могут ударить. Она явно уже встречалась с полицией, знала, что значит быть задержанной за наркотики, а кроме того, она прекрасно слышала из-за двери весь разговор и поэтому ничего хорошего не ожидала.
      - Назовите себя, мисс, - сказал Хейвс.
      - Беатрис Норден.
      - В котором часу вы пришли сюда, Беатрис?
      - Около одиннадцати.
      - Этот человек был вместе с вами?
      - Да.
      - Он выходил потом куда-нибудь после вашего прихода?
      - Нет.
      - Вы уверены в этом?
      - Уверена. Он заехал за мной примерно в девять...
      - Где вы проживаете, Беатрис?
      - Вот в том-то и вся загвоздка, - сказала девушка. - Видите ли, меня выставили из моей комнаты.
      - Так куда же он заехал за вами?
      - К моей приятельнице. Можете спросить у нее. Когда он пришел, она была дома. Ее зовут Розали Дьюв. Во всяком случае, Тимми заехал за мной в девять, мы с ним перекусили в китайском ресторанчике и потом пришли сюда примерно в одиннадцать.
      - Надеюсь, что вы говорите правду, мисс Норден, - сказал Карелла.
      - Клянусь господом богом, мы пробыли тут всю ночь, - ответила Беатрис.
      - Ладно, Мортон, - сказал Хейвс, - а теперь мы хотим взять у вас пробу вашего почерка.
      - Чего?!
      - Вашего почерка.
      - Зачем?
      - А мы - собиратели автографов, - сказал Карелла.
      - Нет, ты полюбуйся, эти ребята просто решили уморить меня здесь, сказал Мортон, обращаясь к девушке.
      - Надо же, посылают посреди ночи пару юмористов.
      Карелла подал ему вырванный из записной книжки листок и шариковую ручку.
      - Сделайте одолжение, напишите, хорошо? - попросил его Карелла. - Но сначала пишите печатными буквами.
      - А разве я сказал вам что-то непечатное? - недоверчиво спросил Мортон.
      - Он говорит, чтобы вы написали это такими буквами, как в книжках, сказал Хейвс.
      - Так почему он так прямо и не сказал этого?
      - Оденьте вашу одежду, мисс, - сказал Карелла.
      - Зачем? - испуганно спросила Беатрис. - Я здесь лежала в постели, когда вы пришли...
      - Это я диктую ему то, что он должен написать, - объяснил Карелла.
      - О-о!
      - Наденьте вашу одежду, мисс, - повторил Мортон, старательно вырисовывая буквы. - А что еще? - спросил он, любуясь результатами своих трудов.
      - А теперь обычным своим почерком поставьте следующую подпись: "Ангел Мщения".
      - Что это за дурацкая чертовщина? - спросил Мортон.
      - Напишите, пожалуйста, что я вам сказал, ладно?
      Мортон написал продиктованное и подал листок Карелле. Хейвс тем временем достал сложенный вдвое листок и они вместе с Кареллой сравнили тексты.
      - Ну, и как? - поинтересовался Мортон.
      - А так, что вы чисты на этот раз, - сказал Хейвс.
      - Слава богу, а то я собирался лезть в душ, - ответил Мортон.
      Ронни Сэнфорд был по-прежнему погружен в учебник по бухгалтерскому учету. Он снова встал, когда детективы вышли из лифта.
      - Удалось что-нибудь? - спросил он, поправляя очки.
      - Боюсь, что нет, - ответил Карелла. - Нам придется на некоторое время взять ваш регистрационный журнал, если позволите.
      - Видите ли...
      - Напиши ему расписку, Коттон, - сказал Карелла.
      Было уже достаточно поздно и ему вовсе не хотелось вступать в спор в холле этого обветшалого отеля. Хейвс быстро выписал под копирку расписку в двух экземплярах. Расписался на том и другом и оба экземпляра подал Сэнфорду.
      - А как нам быть с этой порванной обложкой? - спросил он с явным опозданием.
      - Да-а-а, - протянул Карелла. На корешке журнала была небольшая задиринка, он потрогал ее пальцами и тут же сказал:
      - Сделай об этом отметку в расписке, Коттон.
      Хейвс взял расписку обратно и на каждой из копий сделал приписку "Небольшой разрыв на корешке", после чего снова протянул расписку Сэнфорду.
      - Вы тоже распишитесь под этим, мистер Сэнфорд, - сказал он.
      - Зачем это? - спросил Сэнфорд.
      - Чтобы подтвердить, что мы получили журнал именно в таком состоянии.
      - Ах, да, - сказал Сэнфорд. Он выбрал у себя на столе одну из шариковых ручек и спросил:
      - А что я должен здесь написать?
      - Ваше имя и звание, вот и все.
      - Звание?
      - Ночной дежурный отеля "Эддисон".
      - Ах, да, - сказал Сэнфорд и расписался на листах. - Так будет правильно? - осведомился он.
      Оба детектива внимательно поглядели на то, что он написал.
      - Любишь девочек? - внезапно спросил Карелла.
      - Что? - спросил Сэнфорд.
      - Девочек, - сказал Хейвс.
      - Конечно. Конечно же я люблю девочек.
      - Одетых или голых?
      - Что?
      - В одежде или без нее?
      - Я.., я не понимаю, о чем это вы, сэр.
      - Где вы были сегодня вечером между одиннадцатью двадцатью и двенадцатью часами? - спросил Карелла.
      - Я был.., я готовился к выходу на.., на работу, - проговорил Сэнфорд.
      - А вы уверены, что вы в это время не были в аллее театра на Тринадцатой улице, и не зарезали там девушку по имени Мэрси Хоуэлл?
      - Что? Нет конечно.., нет, конечно.., конечно нет. Я.., я был дома.., я одевался.., как раз.., чтобы пойти на работу, - Сэнфорд вдруг набрал в легкие воздуха и решил проявить твердость:
      - Послушайте, что это вы болтаете? - выпалил он. - Может вы, наконец, объясните мне, в чем дело?
      - Дело вот в чем, - сказал Карелла и ткнул пальцем в текст расписки в получении журнала и подписи под ней.
      - Собирайся и пошли, - сказал Хейвс. - Бухгалтерия подождет. У тебя теперь каникулы.
      Было двадцать минут шестого, когда Адель Горман подала чай Мейеру. Он как раз сидел на корточках перед кондиционером подвешенным на стене чуть слева от оконной портьеры. Услышав шаги, Мейер глянул на нее через плечо и тут же поднялся.
      - Я не спросила, какой именно чай вы любите, - сказала она, - и поэтому на всякий случай принесла все.
      - Огромное спасибо, - сказал он. - Чуточку молока и сахар, если позволите.
      - Ну, вы уже сделали обмер комнаты? - спросила она и поставила поднос на стол перед диваном.
      - Да, теперь у меня, как я полагаю есть все, что нужно, - сказал Мейер. Он положил в чай ложечку сахара, помешал чай, потом подлил немножко молока и снова помешал, и только после этого сделал первый глоток. Горячий, - проговорил он с одобрением.
      Адель Горман молча наблюдала за ним. Так, в полной тишине он продолжал свое чаепитие. Красивые каминные часы тикали, казалось, в ускоренном темпе.
      - У вас всегда так темно в комнате? - прервал наконец молчание Мейер.
      - Видите ли, муж у меня слепой, как вы знаете, - сказала Адель. Поэтому мы, собственно, и не нуждаемся в более ярком освещении.
      - Угу. Но отец ваш читает в этой комнате, так ведь?
      - Простите?
      - Помните, в ту ночь, когда вы вернулись из гостей. Он сидел тогда в этом кресле подле торшера и читал. Помните, вы говорили?
      - О, да. Да, правильно - он тогда читал.
      - Слабое здесь освещение для чтения.
      - Пожалуй, вы правы.
      - Может быть тут какой-то брак у этих лампочек, - сказал Мейер.
      - Вы так полагаете?
      - Угу. Я, знаете ли, осмотрел ваш торшер и оказалось, что там целых три лампочки по сто ватт каждая и притом все они включены. При использовании трех столь мощных лампочках яркость света наверняка должен быть значительно больше.
      - Ну, знаете, я вообще не очень-то разбираюсь в этих...
      - Если этот торшер не подключен к реостату, естественно.
      - Боюсь, что я вообще не знаю, что это за реостат.
      - Это приспособление для регулирования сопротивления. С его помощью можно заставить лампочки гореть тускло или ярко. Вот я и подумал, что торшер этот может оказаться подключенным к реостату, но здесь в комнате я что-то не нашел ручки регулятора. - Мейер сделал паузу.
      - А вы не могли бы припомнить, есть ли в доме где-нибудь реостат и его регулятор?
      - Я совершенно уверена, что ничего такого у нас в доме нет, - сказала Адель.
      - Значит, наверное, здесь лампы все-таки не в порядке, - сказал Мейер и улыбнулся. - А кроме того, я думаю, что у вас и кондиционер поломался.
      - Нет, я совершенно уверена, что он в полном порядке.
      - Я тут просто осмотрел его и заметил, что все рычаги включены, но он так и не работает. Поэтому-то я и решил, что он у вас поломался. Просто безобразие, потому что прибор этот у вас очень хорош - шестнадцать тысяч британских тепловых единиц. Он мог бы здорово выстудить такую комнату. У нас, знаете, одна из таких весьма обширных квартир с фиксированной квартплатой на Конкорд, так там воздух охлаждается просто великолепно, хотя мощность нашего кондиционера всего пятьсот БТЕ. Какая жалость, что такая великолепная машина испорчена.
      - Да, действительно, если это так. Видите ли, детектив Мейер, мне не хотелось бы показаться недостаточно гостеприимной, но сейчас уже такое позднее время...
      - Само собой разумеется, - сказал Мейер. - Правда, если только этот кондиционер также не имеет дистанционного управления. Ну, такого, чтобы можно было из другого помещения нажать кнопку и он заработал бы. - Он выжидающе посмотрел на Адель. - У вас такого устройства нет, миссис Горман?
      - Понятия не имею.
      - Вот допью свой чай и бегу, - сказал Мейер. Он снова поднес чашку к губам, глянул на нее поверх чашки, затем отставил ее. - Но мне придется сюда снова вернуться, - добавил он.
      - Не думаю, что в этом может возникнуть необходимость, - сказала Адель.
      - Но, видите ли, в доме были похищены драгоценности... - Эти привидения...
      - Оставьте, миссис Горман. В комнате воцарилась тишина.
      - А где поставлены динамики, миссис Горман? - спросил Мейер. - Внутри этих ложных потолочных балок? Они полые изнутри, я уже проверил.
      - Я полагаю, что вам следует уйти, - медленно проговорила Адель.
      - Да, вы правы, - сказал Мейер. Он отставил чашку, тяжело вздохнул и поднялся.
      - Я провожу вас, - сказала Адель.
      Они прошли через парадную дверь и двинулись по дорожке. Ночь стояла тихая и спокойная. Пронизывающий ветер утих, и легкий иней покрыл траву. Гравий дорожки мягко похрустывал под ногами, пока они шли к автомобилю Мейера.
      - Мой муж потерял зрение четыре года назад, - внезапно заговорила Адель. - Он инженер-химик. На заводе, где он работал, произошел взрыв, его могло тогда убить. Но он только потерял зрение. Только и всего. - На мгновение она умолкла, как бы не находя нужных слов. - Только и всего, повторила она вдруг, но на этот раз в этих словах прозвучало такое отчаяние, что Мейеру захотелось по-отечески обнять ее за плечи, как бы прикрывая от обрушившихся бед, захотелось сказать ей какие-то утешительные слова, например, что ночь уже кончается, что солнце вот-вот взойдет...
      Он облокотился на крыло своего автомобиля, а она стояла рядом с ним, уставившись взглядом в дорожный гравий и стараясь не смотреть ему в глаза. Они стояли, как заговорщики, обменивающиеся секретами под покровом ночной темноты, такой же странной и таинственной, как и поселившиеся в доме призраки.
      - Ему была выплачена крупная компенсация за причиненное увечье, говорила Адель. - И вообще к нам неплохо отнеслись. А кроме того, теперь и я работаю. Я преподаю в школе, детектив Мейер. Собственно, не в школе, а в детском саду. Я очень люблю детей. - Она умолкла, но глаз так и не подняла. - Но иногда.., иногда бывает очень трудно. Понимаете ли, мой отец...
      Мейер ждал. Ему внезапно мучительно захотелось, чтобы наконец наступил рассвет, но он продолжал терпеливо ждать. Тут он услышал как она шумно вздохнула, как бы набирая воздуха перед броском в холодную воду. Похоже, она торопилась сделать свое признание под милосердным покровом ночной темноты, не дожидаясь солнечного света.
      - Мой отец ушел в отставку пятнадцать лет назад, - она снова сделала глубокий вздох. - Он - игрок, детектив Мейер. Он играет на бегах Он проигрывает крупные суммы денег.
      - И поэтому он украл ваши драгоценности? - спросил Мейер.
      - А вы узнали и это, да? - просто спросила Адель и наконец подняла на него свои глаза. - Да и как вы могли не узнать. Их же видно насквозь, все эти уловки, все его маленькие хитрости, весь этот глупый спектакль. Такие спектакли никого не могут обмануть. - Она вытерла щеку. Он так и не решился бы сказать, был ли утренний холод причиной этой слезы или что-то другое. Разве что несчастного слепого. Мне.., мне абсолютно наплевать на эту пропажу, драгоценности принадлежали моей матери и хотя она оставила их мне, но ей-то они были куплены отцом, так что.., так что что-то вроде возвращения взятого в долг, и совсем не это меня беспокоит. Да я.., я бы без единого слова отдала ему все эти вещи, если бы он просто сказал, что они кому нужны, но гордость ему не позволяет, он слишком гордый человек. Гордый человек, который.., который крадет у меня и пытается при этом внушить всем, будто это сделали привидения. А в это время мой муж, погруженный в свой темный мир, вслушивается в эти записанные отцом на пленку звуки и пытается представить себе вещи, в существование которых не верит... Поэтому он и потребовал, чтобы я обратилась в полицию, - ему требовался бесстрастный наблюдатель, который опроверг бы его подозрения, подозрения вполне обоснованные, должна вам сказать, что кто-то таскает гроши из шапки слепого... Вот поэтому-то я и пришла к вам, детектив Мейер. Чтобы вы сегодня же ночью приехали к нам в дом. Я надеялась, что вы, может быть, не разберетесь вот так сходу, может быть, обманетесь, как я сама была обманута сначала. Что, возможно, вы скажете моему мужу: "Да, мистер Горман, в вашем доме завелись привидения". Она порывисто положила вдруг руку ему на рукав. Слезы быстро катились по ее лицу, и дыхание стало прерывистым.
      - Согласитесь, детектив Мейер, ведь в этом доме и в самом деле есть привидения или духи, если хотите, тени... Прежде всего это тень гордого человека, который когда-то был блестящим юристом и справедливым судьей, а теперь стал игроком и вором; кроме того, дух человека, который когда-то был зрячим, а теперь осужден жить во мраке, блуждая и падая.., в темноте.
      На реке прогудел очередной буксир. Адель Горман умолкла. Мейер отворил дверцу своего автомобиля и сел за руль.
      - Завтра я позвоню вашему мужу, - мрачно и отрывисто сказал он. Позвоню и скажу, что совершенно уверен в том, что в доме вашем творится нечто сверхъестественное.
      - А потом приедете к нам еще раз, детектив Мейер?
      - Нет, - сказал он. - Я к вам больше не приеду, миссис Горман.
      В дежурном помещении участка подбивали итоги ночи. Рабочий день для них начался в 19 часов 45 минут, а официально их должны были сменить сегодня в 5 часов 45 минут утра, но они еще не ушли с работы, потому что надлежало еще кое-кому задать необходимые вопросы, отпечатать на машинках донесения о проделанной работе и связать кое-где концы с концами прежде чем разойтись по домам. А поскольку пришедшие им на смену детективы тоже начинали готовиться к предстоящему рабочему дню, то в шесть часов в дежурной комнате стояло такое оживление, какого не бывает ни в какое иное время суток.
      В комнате для допросов Карелла и Хейвс допрашивали юного Рональда Сэнфорда, в присутствии заместителя прокурора дистрикта, который прибыл сюда значительно раньше, чтобы снять показания миссис Мартин и теперь неожиданно для себя вынужден был присутствовать еще на одном допросе, тогда как больше всего на свете ему хотелось дотащиться до дома и выспаться. Сэнфорд был настолько поражен тем, что сумели установить идентичность почерка, сравнив две отличные по тексту записки, что в ходе своего допроса так и не смог оправиться от этого шока. Он так был горд собой за то, что специально написал текст с ошибками, считая, что если даже сумеют проследить, откуда пришло письмо, то все равно будут твердо уверены, что автор его - какой-то малограмотный тип, но никак не человек, постигающий тонкости бухгалтерского учета. Он так и не смог объяснить, почему решил убить Мэрси Хоуэлл. Он пытался объяснить это, но тут же сбивался и под конец запутался окончательно. Каким-то образом это он увязывал с моральным климатом Америки и с людьми, которые раздеваются на публике, с людьми, которым следовало бы запретить отравлять других, пачкать их своей грязью, вмешиваться в интимную жизнь других, которые только и хотят, что отвоевать себе место в этом мире, которые упорно трудятся над собой, стараясь развить свои способности, которые изучают бухгалтерский учет, а по ночам работают в отеле. А тут появляются эти и хотят все разрушить!
      Песня, которую пел в это время Паскуале, допрашиваемый в канцелярии Клингом и О'Брайеном, звучала не столь истерически, но мало чем отличалась от Сэнфордовской. Идея родилась у них с Денни Райдером одновременно. Они сошлись на том, что черномазые в Америке становятся чересчур нахальными, они пробивают себе путь туда, где их и быть не должно, они отбирают рабочие места у порядочных и работящих парней, которые только одного и требуют, чтобы их оставили в покое. Так почему же эти черномазые навязывают себя всем и каждому? Вот они и решили бросить бомбу в их церковь и показать этим обезьянам, что такие вещи не проходят в Америке. Его не особенно волновал тот факт, что его напарник лежит замороженный в морге, как, впрочем, и то, что их маленькая экспедиция на Калвер-авеню стоила жизни трем ни в чем не повинным людям и искалечила еще нескольких. Теперь его интересовало только одно - будет ли его портрет напечатан в газетах.
      Мейер Мейер уселся за свой стол и принялся печатать рапорт о привидениях в доме Горманов. Помучавшись немного над листком бумаги, он решил: ну его к черту, этот рапорт. Если лейтенант спросит его, где он пробыл полночи, он скажет, что патрулировал улицы с целью профилактики правонарушений. Бог свидетель, этого добра у них на улице хватает. Он выдернул бланки рапорта из машинки и с облегчением кивнул нетерпеливо прохаживающемуся в ожидании своей очереди Холу Уиллису, что тот может занять его место.
      - О'кей, Уиллисс, - сказал он, - можешь приступать.
      - Финальменте! - воскликнул Уиллис, хотя никаким итальянцем он не был. Зазвонил телефон.
      Солнце уже давно взошло, когда они покинули здание и, миновав зеленые фонари с цифрами 87, вышли по широким ступенькам на улицу. Парк, лежавший по другую сторону улицы, горел последними красками осени, а небо над их головами сияло нетронутой голубизной. День обещал быть ясным и погожим. Все вместе они шли в направлении закусочной, расположенной в полутора кварталах от участка. Мейер и О'Брайен несколько опередили остальных, Карелла, Хейвс и Клинг замыкали шествие. По пути они вяло переговаривались главным образом о событиях сегодняшней ночи. Добравшись до закусочной и повесив на вешалку пальто, они заказали кофе, бутерброды с сыром, сдобные булочки. Мейер сказал, что он, кажется, простудился этой ночью. Карелла порекомендовал ему какие-то таблетки от кашля, которые его жена брала для детей. О'Брайен задумчиво жевал булочку, но тут на другой стороне закусочной он заметил в одной из кабинок девушку, показавшуюся ему знакомой. На ней были синие джинсы и мексиканское пончо яркой расцветки. Девушка была не одна, она разговаривала с молодым человеком в куртке флотского покроя.