- Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.
      - Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.
      - Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
      - У нее не было разрешения.
      - Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...
      - Один из ее друзей продал его ей.
      - А фамилия этого ее друга?
      - Гарри Донателло.
      - Импортер, - сухо заметил Карелла.
      - Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.
      - Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.
      - Когда это было?
      - Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?
      - Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.
      Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.
      - Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.
      Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:
      ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
      Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
      Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.
      Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.
      Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.
      - Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.
      Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.
      - Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.
      На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.
      - Немного поздновато для прогулок, не так ли, миссис Блэр? - спросил О'Брайен. По натуре это был добрый человек, но сейчас он говорил резким и недоброжелательным тоном.
      Встречаясь с миссис Блэр, наверное, в семнадцатый раз за этот месяц, он успел уже порастерять неистребимое желание относиться с сочувствием к ее беде. Дело еще, честно говоря, состояло в том, что он был абсолютно бессилен оказать ей помощь, и эта беспомощность приводила его в раздражение.
      - Вы видели ее? - спросила миссис Блэр.
      - Нет, - ответил О'Брайен. - Весьма сожалею, миссис Блэр, но мне это не удалось.
      - Я принесла вам еще одну ее фотографию, может, это поможет.
      - Да, возможно, это поможет, - согласился он. Зазвонил телефон, О'Брайен снял трубку.
      - Восемьдесят седьмой участок. О'Брайен у телефона.
      - Боб, это говорит Берт Клинг. Я сейчас нахожусь на Калвер, где бросили бомбу в церковь.
      - Я тебя слушаю, Берт.
      - Насколько мне помнится, во вчерашнем списке угнанных машин фигурировал "фольксваген" красного цвета. Не мог бы ты свериться со списком и сказать мне, откуда он был угнан?
      - Хорошо, одну секундочку, - сказал О'Брайен и принялся просматривать лежащий на столе список.
      - Вот ее новая фотография, - сказала миссис Блэр. - Я знаю, как хорошо у вас получается с этими беглецами, мистер О'Брайен, ребятишки так любят вас, они всегда делятся с вами. Я верю, что вам обязательно расскажут о ней. И если вы увидите Пенелопу, то единственное, чего я хочу, так это чтобы вы сказали ей, что я очень сожалею об этом недоразумении.
      - Да, я обязательно скажу ей именно это, - заверил ее О'Брайен и тут же взял лежавшую на столе трубку. - Берт? Здесь сообщается о двух красных "фольксвагенах" - модели 64-го и 66-го годов. Дать тебе данные и того и другого?
      - Давай, - сказал Клинг.
      - Шестьдесят четвертая модель принадлежит некоему Арту Хаузеру. Ее угнали, когда она стояла у 861-го номера по Вест-Меридиан.
      - А модель шестьдесят шестого года?
      - Ее владелица Алиса Клири. Машину украли со стоянки на Четырнадцатой улице.
      - Хорошо. Большое спасибо, Боб, - сказал Клинг и повесил трубку.
      - И скажите ей, чтобы она вернулась домой к своей мамочке, продолжила свое миссис Блэр.
      - Обязательно, - сказал О'Брайен. - Если, конечно, увижу ее. Я ей обязательно передам ваши слова.
      - А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда? - спросила миссис Блэр. - Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.
      О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.
      - Но вы должны понять... - начал было он.
      - Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.
      - Миссис Блэр...
      - Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения. - Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.
      О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.
      Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.
      - Привет, - сказал Доннер. - Как дела?
      - Отлично, - сказал Клинг. - А как ты?
      - Да так себе.
      - Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.
      - И что же это за колымаги? - спросил Доннер.
      - "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.
      - Какого цвета?
      - Красные.
      - Обе?
      - Да.
      - И откуда их сперли?
      - Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.
      - И когда?
      - На прошлой неделе. Точного дня я не помню.
      - И что вам хотелось бы знать?
      - Кто угнал их.
      - Считаешь, что это сделал один и тот же тип?
      - Сомневаюсь.
      - А зачем вам понадобились именно эти железки?
      - Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.
      - Это ту, что бросили в церкви на Калвер?
      - Вот именно.
      - На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.
      - А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение? - спросил Клинг.
      - Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.
      - Я нуждаюсь в твоей помощи, Доннер.
      - Понимаю, но на сей раз прошу уволить, - сказал Доннер, упрямо мотнув головой.
      - В таком случае мне придется обратиться на Хай-стрит.
      - Зачем это? У тебя там еще один источник информации?
      - Нет, просто там находится контора районного прокурора.
      И оба мужчины пристально посмотрели в глаза друг другу. Доннер в обернутом вокруг толстенного живота полотенце, истекающий потом с такой интенсивностью, будто он и сейчас продолжал сидеть в парилке, и Клинг, скорее напоминающий слегка усталого рекламного агента, чем полицейского, да еще угрожающего человеку разоблачением его прошлых темных делишек. При этом они оба прекрасно понимали друг друга и ценили тот странный симбиоз, который иногда возникает между людьми, чья профессия - охрана закона, и теми, кто этот закон нарушает, симбиоз, жизненно необходимый как тем, так и другим.
      - Не люблю, когда меня силком принуждают к чему-то, - Доннер наконец нарушил молчание.
      - А я не люблю нарываться на отказ, - парировал Клинг.
      - Когда нужны эти сведения?
      - Я хочу, чтобы колеса завертелись до наступления утра.
      - Тебе хочется чуда, не так ли?
      - А кто не жаждет чуда?
      - Чудеса стоят немало.
      - А почем они?
      - Двадцать пять за одну машину и полсотни, если удастся узнать об обеих.
      - Ты сначала разыщи машины, а о цене поговорим позднее.
      - А если до этого "позднее" кто-нибудь проломит мне череп?
      - Об этом тебе следовало позаботиться еще при выборе своей профессии, - возразил Клинг. - Ладно, Доннер, кончай трепаться. Просто два каких-то подонка решили бросить самодельную бомбу. Никто за ними не стоит и бояться тебе нечего.
      - Ты так считаешь? - осведомился Доннер. И тут же менторским тоном изрек банальную истину:
      - Расовые отношения в этом городе достигли к настоящему моменту наивысшего напряжения.
      - Ты знаешь мой номер в участке?
      - Еще бы мне не знать его, - мрачно подтвердил Доннер.
      - Я сейчас иду прямо туда и буду ждать твоего звонка.
      - Может, ты позволишь мне для начала хотя бы одеться?
      Ночной клерк отеля "Эддисон" сидел в полном одиночестве, когда Карелла с Хейвсом вошли в холл. Погруженный в раскрытую перед ним книгу, он даже не глянул в сторону детективов, когда те подходили к его столику. Холл отеля был выдержан в готическом стиле: на полу лежал изрядно вытертый восточный ковер, подле массивных красного дерева резных столов стояли огромные мягкие кресла с продавленными сидениями и засаленными подлокотниками. Возле каждой из двух облицованных красным деревом колонн стояло по плевательнице. Над столом регистратора висел великолепный абажур, в котором, однако, недоставало одного стекла, а второе было треснувшим. В старые добрые времена "Эддисон", несомненно, был роскошным отелем. А сейчас он походил на дешевую шлюху в изъеденном молью и облезлом норковом манто, которое она приобрела в лавке старьевщика.
      Клерк, как бы в противовес всему этому старью, оказался совсем молодым человеком, лет двадцати с чем-то. Он был в отлично выглаженном твидовом костюме и темной рубашке с галстуком в золотую с коричневым полоску. На носу у него красовались очки в изящной черепаховой оправе. С некоторым опозданием он оторвался от своей книги, близоруко прищурился и, наконец, встал.
      - Слушаю вас, джентльмены, - сказал он. - Чем могу быть вам полезен?
      - Полиция, - сказал Карелла. Он вынул бумажник и раскрыл его, показывая пришпиленный изнутри полицейский жетон.
      - Слушаю вас, сэр.
      - Я детектив Карелла, а это мой коллега, детектив Хейвс.
      - Здравствуйте. А я ночной клерк и зовут меня Ронни Сэнфорд.
      - Мы разыскиваем человека, который мог быть зарегистрирован в вашем отеле примерно две недели назад, - сказал Хейвс.
      - Ну что же, если он был здесь зарегистрирован две недели назад, то вполне возможно, - сказал Сэнфорд, - что он все еще живет у нас. Большинство таких постояльцев проживает у нас постоянно.
      - Вы держите здесь в холле фирменную почтовую бумагу?
      - Простите, сэр?
      - Почтовую бумагу с названием отеля на ней. Может ли кто-либо войти так, запросто, с улицы и взять листок такой бумаги?
      - Нет, сэр. Здесь в углу есть письменный стол, видите, рядом с лестницей, но мы не кладем на него почтовую бумагу с рекламой отеля.
      - А в номерах такая бумага есть?
      - Да, сэр.
      - А у вас в столе?
      - Естественно, сэр.
      - И у вас здесь постоянно находится дежурный?
      - Все двадцать четыре часа, сэр. Мы работаем в три смены. С восьми утра до четырех дня, с четырех дня и до двенадцати и с двенадцати до восьми утра.
      - И вы заступаете в двенадцать ночи?
      - Да, сэр.
      - Возвращался ли кто-нибудь из ваших постояльцев после того, как вы заступили на дежурство?
      - Да, сэр, но немногие.
      - Не заметили ли вы у кого-либо из них пятна крови на одежде?
      - Крови? О, нет, сэр.
      - А если бы были такие пятна, вы заметили бы их?
      - Простите, не понял, сэр?
      - Вы всегда следите за тем, что происходит вокруг вас?
      - Я стараюсь, сэр. По крайней мере, большую часть ночи. Иногда позволяю себе вздремнуть, если нет необходимости срочно готовиться к занятиям, но обычно...
      - А что вы изучаете?
      - Бухгалтерский учет. - Где?
      - В Рамзеевском университете.
      - Вы не возражаете, если мы посмотрим вашу регистрационную книгу?
      - Пожалуйста, смотрите, сэр. - Он тут же встал и направился к полке с отделениями для писем и ключей от номеров, взял там журнал регистрации и вернулся к столу. - Все наши постояльцы живут у нас постоянно, за исключением мистера Ламберта из 204-го номера и миссис Грант из 701-го.
      - Когда они поселились у вас?
      - Мистер Ламберт был зарегистрирован в журнале.., я полагаю, вчера. А миссис Грант проживает у нас четвертые сутки. Во вторник она собирается съехать.
      - У вас здесь записи, сделанные постояльцами собственноручно?
      - Да, сэр. Мы настаиваем на том, чтобы постояльцы собственноручно расписывались в журнале, как того требует закон штата.
      - Поглядите-ка на эту запись, Коттон, - сказал Карелла и, повернувшись к Сэндорфу, спросил:
      - Вы не возражаете, если мы отойдем с этим журналом вон к тому дивану?
      - Видите ли, нам запрещается...
      - Я могу вам дать расписку, если желаете.
      - Нет, я думаю, что ничего страшного.
      Они взяли журнал и направились к дивану с выцветшей обивкой из красного бархата. Разместив журнал на коленях у Кареллы, они развернули записку, полученную Мэрси Хоуэлл накануне ее трагической смерти, и принялись сравнивать подписи постояльцев с подписью на записке - "Ангел Мести".
      В отеле проживали пятьдесят два постояльца. Карелла с Хейвсом бегло сверили все подписи и начали сверять их по второму разу, тщательно сравнивая почерки.
      - Погоди-ка, - сказал вдруг Хейвс.
      - Что там?
      - Вот, посмотри-ка сюда.
      Он взял записку и приложил ее к листу рядом с подписью "Тимоти Аллен Мортон".
      - Ну, что ты думаешь по этому поводу?
      - Почерк совсем не похож, - сказал Карелла.
      - Но тут те же инициалы - А и М, - сказал Хейвс.
      Детектив Мейер Мейер все еще никак не мог прийти в себя. Он не любил привидений. Ему не нравился этот дом. Он хотел оказаться у себя дома. Он хотел лежать сейчас в теплой постели со своей женой Саррой. Он хотел, чтобы она сейчас погладила его по руке и сказала, что таких вещей вообще не бывает на свете, что здесь нечего бояться - ведь он же - взрослый человек! Как можно вдруг поверить в полтергейст, в духов, в привидения каких-то древних голландцев? Глупости какие-то...
      Но ведь слышал он их, ощущал на себе их леденящее душу присутствие и, был момент, ему даже казалось, что он видит их. В ужасе он обернулся на новый звук - на звук шагов на лестнице. Кто-то спускался в гостиную. Расширившимися от страха глазами он смотрел на лестницу, даже не представляя себе, что там могло сейчас объявиться. Он уже готов был достать свой револьвер, но побоялся выставить себя в смешном виде перед четой Горман. Он пришел в этот дом ни во что не верящим скептиком, а сейчас ему страстно захотелось стать верующим или хотя бы суеверным, чтобы можно было во все это поверить, как-то это все осознать. И теперь он со страхом дожидался, кто же все-таки спускается сюда такими мерными шагами - может быть, мертвец, закутанный в саван и звенящий цепями на полуистлевших костях? Или это будет бесформенное сияние, а в нем белый череп или рука, с костлявых пальцев которой падают капли крови невинно убиенных младенцев?
      Но в комнату спустился Биллем Ван-Хоутен в красных бархатных шлепанцах, в красном же смокинге, со знакомыми космами грязных седых волос, торчащих из-за ушей. Он окинул присутствующих сердитым взглядом своих голубых глаз и направился прямо к дочери с зятем.
      - Ну, - осведомился он. - Они опять приходили?
      - Да, папа, - сказала Адель.
      - И что им нужно было на этот раз?
      - Не знаю. Они опять говорили по-голландски.
      - Скоты, - резюмировал Ван-Хоутен и обернулся к Мейеру. - Вы тоже видели их? - спросил он.
      - Нет, сэр, я их не видел, - сказал Мейер.
      - Но они были здесь, - горячо возразил Горман и повернул свое ничего не выражающее лицо в сторону жены. - Я их слышал.
      - Да, милый, - заверила его Адель. - Мы все слышали их. Но на этот раз все было, как тогда, помнишь? Когда мы могли ясно их слышать, но сами они так и не смогли материализоваться.
      - Да, да, совершенно верно, - сказал Горман, кивая. - Такое уже однажды имело место, детектив Мейер. - Теперь лицо его было обращено в сторону Мейера. Он продолжал упрямо кивать головой, поблескивая своими черными очками. Тоном своего голоса, он напоминал ребенка, который жаждет подтверждения. - Но вы ведь и сами слышали их, не правда ли, детектив Мейер?
      - Да, - сказал Мейер. - Я, несомненно, слышал их, мистер Горман.
      - А ветер?
      - И ветер - тоже.
      - И вы чувствовали их? Потому что.., становится так холодно, когда они появляются. Вы тоже чувствовали их присутствие, правда.
      - Да, что-то чувствовал, - сказал Мейер менее уверенно.
      - Вы удовлетворены? - неожиданно вклинился в разговор Ван-Хоутен.
      - Чем? - не понял его Мейер.
      - Вы убедились, что в этом доме есть духи? Ведь именно ради этого вы явились сюда, не так ли? Для того, чтобы удостовериться...
      - Детектив Мейер оказался здесь потому, что я попросил Адель связаться с полицией, - сказал Горман.
      - А почему вы это сделали?
      - Из-за украденных ценностей, - сказал Горман. - И еще потому... - он не сразу нашел нужные слова, - потому что я... Видите ли, я потерял зрение и это - факт, но мне хотелось убедиться в том.., что я одновременно с этим не потерял и разум.
      - Вы абсолютно нормальны, Ральф, - сказал Ван-Хоутен.
      - Я вот хотел.., кстати об этих драгоценностях, - нерешительно проговорил Мейер.
      - Их украли они, - сказал Ван-Хоутен.
      - Кто?
      - Иоганн и Элизабет. Наши милые привидения, эти скоты.
      - Это невозможно, мистер Ван-Хоутен.
      - Как это - невозможно?
      - Потому что привидения... - начал было Мейер, но замолчал.
      - Да?
      - Ну, как вам сказать, привидения не воруют драгоценностей. Я имею в виду, что им они вроде бы ни к чему, зачем они им? - и он растерянно умолк, поглядывая на чету в ожидании поддержки. Но те явно не собирались идти кому бы то ни было на выручку. Они сидели на диване у камина с грустным и обреченным видом.
      - Они хотят выжить нас из этого дома, - сказал Ван-Хоутен. - Это ясно как божий день.
      - А откуда это вам известно?
      - Потому сто они сами это говорили.
      - Когда?
      - Прямо перед тем, как они украли брошь и серьги.
      - Они об этом сказали именно вам?
      - И мне, и детям. Мы тогда сидели здесь втроем.
      - Но, насколько я понимаю, привидения эти говорят только по-голландски.
      - Правильно. Но Ральфу и Адели я перевел.
      - И что же тогда случилось?
      - О чем вы спрашиваете?
      - Когда вы обнаружили пропажу драгоценностей?
      - Сразу же, как только они ушли.
      - Вы хотите сказать, что вы сразу бросились к сейфу...
      - Да, и сразу же открыл его, но драгоценности уже успели исчезнуть.
      - Мы положили их в сейф всего за десять минут до того, - сказала Адель. - Мы пришли из гостей - Ральф и я - мы вернулись тогда домой очень поздно. Папа все еще не спал и читал, сидя как раз в том кресле, в котором сейчас сидите вы. Я попросила его отпереть сейф, он его открыл и положил в него драгоценности. Он тут же запер сейф и.., и потом пришли они.., и стали угрожать.
      - И какое это было время?
      - Их обычное время. Время, когда они имеют обыкновение появляться без четверти три ночи.
      - А когда, утверждаете вы, были положены в сейф драгоценности?
      - Примерно в половине третьего.
      - А когда сейф был открыт снова?
      - Как только они удалились, - ответил Ральф, - они пробыли всего несколько мгновений. На этот раз они просто объявили моему тестю, что забирают брошь и серьги. Он бросился к сейфу, как только свет снова зажегся...
      - А свет всегда гаснет?
      - Всегда, - сказала Адель. - Все повторяется неизменно. Свет гаснет, в комнате становится холодно и сразу начинают возникать эти.., странные спорящие голоса. - Она приостановилась и тут же продолжила. - И тогда появляются Иоганн с Элизабет.
      - Но сегодня они так и не появились, - заметил Мейер.
      - Такое случилось раз и раньше, - быстро вставила Адель.
      - Они хотят выжить нас из этого дома, - сказал Ван-Хоутен, - вот чего они добиваются. И очень может быть, что нам придется выехать отсюда. Не дожидаясь, пока они отнимут у нас все остальное.
      - Все остальное? А что вы под этим подразумеваете?
      - Остатки драгоценностей дочери. Различные акции. В общем, все то, что хранится в сейфе.
      - А где этот сейф?
      - Здесь. Вот за этой картиной, - Ван-Хоутен подошел к противоположной камину стене. Там висела старинная картина в тяжелой позолоченной раме, изображавшая пасторальный пейзаж. Оказалось, что рама эта с одной стороны прикреплена к стене петлями. Ван-Хоутен потянул раму на себя, взявшись за ее край, и картина отошла от стены, подобно открывающейся двери. За ней в стене был небольшой круглой формы черный сейф. - Вот он.
      - Скольким людям известна цифровая комбинация шифра замка?
      - Шифр известен только мне, - сказал Ван-Хоутен.
      - И эта комбинация цифр записана у вас где-нибудь?
      - Да.
      - И где?
      - Она спрятана в надежном месте.
      - Где именно?
      - А вот это уж, по-моему, не должно вас интересовать, детектив Мейер.
      - Я просто пытаюсь выяснить, мог ли еще кто-нибудь каким-нибудь образом узнать эту комбинацию.
      - Я полагаю, что это теоретически возможно, - сказал Ван-Хоутен, - но на практике абсолютно исключено.
      - Ну что ж, - сказал Мейер, пожимая плечами. - Я просто не знаю, что и подумать. Мне, по-видимому, остается только обмерить комнату, нанести на план расположение окон, дверей и прочего, если вы не возражаете. Мне ведь придется составить отчет, - и он снова пожал плечами.
      - А не кажется ли вам, что время уже достаточно позднее? - заметил Ван-Хоутен.
      - Но я ведь и сюда добрался довольно поздно, - сказал Мейер и улыбнулся.
      - Идем, папа, я приготовлю нам всем чай на кухне, - сказала Адель. Вы еще долго здесь пробудете, детектив Мейер?
      - Трудно сказать. Придется, по-видимому, повозиться.
      - Тогда я и вам принесу сюда чай, хорошо?
      - Благодарю вас, это было бы очень любезно с вашей стороны.
      Она поднялась с дивана и взяла мужа за руку. Медленно и осторожно она провела его мимо своего отца и вывела в открытую дверь. Ван-Хоутен еще раз глянул на Мейера, кивнул ему и тоже вышел. Мейер притворил за ними дверь и сразу же направился к торшеру.
      Женщине на вид было лет шестьдесят и от всех остальных бабушек она отличалась только тем, что только что она убила своего мужа и троих детей. Ей разъяснили ее права, и она сразу же объявила, что скрывать ей нечего и она готова отвечать на любые вопросы, которые им угодно будет ей задать. В черном пальто, накинутом на забрызганные кровью пижаму и халат, держа скованные наручниками руки с черной записной книжкой в них на коленях, она спокойно сидела на казенном стуле с прямой спинкой. О'Брайен и Клинг глянули на полицейского, который стенографировал допрос, а тот в свою очередь посмотрел на часы и занес в протокол время начала допроса - три часа пятьдесят минут утра, - затем он подал им знак, что готов продолжать.
      - Ваше имя и фамилия? - спросил О'Брайен.
      - Изабель Мартин.
      - Сколько вам лет, миссис Мартин?
      - Шестьдесят.
      - Где вы проживаете?
      - На Эйнсли-авеню.
      - Где на Эйнсли?
      - В 657-ом номере.
      - С кем вы там проживаете?
      - С моим мужем Роджером, сыном Питером и дочерьми - Энни и Эбигейл.
      - Не скажете ли вы нам, что произошло этой ночью, миссис Мартин? спросил Клинг.
      - Я поубивала их всех, - ответила она. У нее были седые волосы, тонкий нос с горбинкой, карие глаза за очками без оправы. Отвечая на вопросы, она смотрела прямо перед собой, не поворачивая голову ни вправо, ни влево, полностью игнорируя допрашивающих. Казалось, что она сидит в полном одиночестве, погруженная в воспоминания о том, что произошло всего каких-нибудь полчаса назад.
      - Можете ли вы сообщить нам какие-либо детали, миссис Мартин?
      - Сначала я убила его, этого мерзавца.
      - Кого вы имеете в виду, миссис Мартин?
      - Моего мужа.
      - Когда это произошло?
      - Недавно.
      - Сейчас почти четыре часа утра, - сказал Клинг. - Как вы считаете, могло это произойти, скажем, в половине четвертого или что-нибудь около этого?
      - Я не смотрела на часы, - сказала она. - Я услышала, как он отпирает входную дверь, сразу же пошла на кухню и взяла его.
      - На кухню?
      - Да. Я пошла туда за ножом для разделки мяса, который лежал в раковине. Я ударила его этим ножом.
      - Почему вы сделали это?
      - Потому что хотела это сделать.