Эд МАКБЕЙН
      ОБЫЧНАЯ РАБОТА
      I. ТЕНЬ НОЧИ
      Новый день приходит здесь на смену старому совершенно незаметно. Подобравшись к полуночи, всего лишь на минуту замирает на циферблате висящих на стене часов минутная стрелка, потом еще минуту она указывает людям, что наступила полночь, а потом стрелка сразу же перескакивает на новый день. Начинаются предутренние часы, но никто на это не обращает внимание. Старый кофе в размокших бумажных стаканчиках и сейчас на вкус точно такой же, каким был тридцать секунд назад, неровный ритм пишущих машинок не сбивается ни на секунду, а пьяный, сидящий у противоположной стены, продолжает орать, что мир этот погряз в грубости и хамстве. Даже сигаретный дым, который столбом поднимается к циферблату часов, не успел бы развеяться за те мгновения, что отделяют старый день, отлетевший в никуда, от нового, пришедшего из ниоткуда. Звонит телефон.
      Люди, собравшиеся в этой комнате, привычно включены в старую и испытанную временем рутину. Однако рутина на то и рутина, чтобы ее не замечали, а если бы кому-нибудь удалось глянуть на нее свежим взглядом, то сразу же стало бы заметно, что выглядит она столь же мрачно, как и сама эта комната с прожженными сигаретами столами, со стенами, разукрашенными застаревшими пятнами, сквозь которые проглядывает местами облезлая зеленая краска, возможно, бывшая когда-то яркой и веселой. Комната эта вполне могла быть конторой пришедшей в упадок страховой компании, если бы не вид упрятанных в кобуру пистолетов, пристегнутых к поясным ремням, висящим на спинках деревянных стульев, тоже выкрашенных зеленой краской, но чуть потемнее той, что на стенах. Мебель здесь допотопная, машинки допотопные, да и сам дом выглядит допотопно, - и все это, по-видимому, справедливо, поскольку собравшиеся здесь люди посвятили себя одной из самых допотопных профессий, которая, правда, некогда считалась весьма почетной. Все они стражи закона. Или, выражаясь словами пьяницы, который все еще продолжал изощряться в эпитетах из-за зарешеченной выгородки на дальнем конце комнаты, гнусные и продажные гады, то есть полицейские. А телефон все не умолкает.
      Щупленькая девушка, которая лежала в аллее за зданием театра, была одета в белый плащ с поясом, и плащ этот весь намок от крови. Кровь была и на асфальте дорожки, и на металлической двери пожарного выхода, и на лице девушки, и на ее спутанных светлых волосах, и на мини-юбке, и на сиреневых колготках, обтягивающих ее тонкие стройные ноги. Неоновая вывеска на противоположной стороне улицы окрашивала эту абсолютно необходимую для поддержания жизни жидкость то в зеленый, то в оранжевый цвета, и поэтому кровь, бьющая фонтанчиком из глубокой ножевой раны на груди, казалась каким-то странным и мрачным ночным цветком, темным и сочным, который вспыхивал то красным, то зеленым, то оранжевым цветом, подчиняясь ритму неоновой мигалки. Фантастический этот цветок скоро сник, но кровь, однако, струилась весьма обильно. Девушка приоткрыла рот, попыталась что-то сказать, но в этот момент раздался вой сирены приближающейся машины "скорой помощи", поэтому показалось, что вой этот вырвался из ее уст. Кровь тем временем остановилась, но вместе с ней вытекла и последняя капелька жизненных сил, глаза девушки закатились. Детектив Стив Карелла отвернулся от нее и увидел бегущих от машины санитаров с носилками. Он сказал им, что девушка уже умерла.
      - Мы добрались сюда за семь минут, - сказал один из санитаров.
      - Никто вас ни в чем не винит, - ответил ему Карелла.
      - Сегодня ведь суббота, - пожаловался санитар. - Все улицы забиты машинами. Не помогает даже эта чертова сирена.
      Карелла подошел к припаркованной у обочины машине без особых опознавательных знаков. Детектив Коттон Хейвс, сидящий за рулем, опустил запотевшее стекло и спросил:
      - Ну, как она там?
      - У нас на руках дело об убийстве, - ответил ему Карелла.
      Мальчишке было восемнадцать лет и взяли его десять минут назад за то, что он выламывал автомобильные антенны. Он успел уже сорвать двенадцать штук, причем на одной только улице. Он просто выбрасывал их на мостовую, подобно Джону-Сеятелю, засевающему улицу радиоприемниками; патрульная машина замела его в тот момент, когда он пытался сорвать антенну с "кадиллака" модели 1966 года. Парень был в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения, а возможно, и то и другое. Сержант Мэрчисон из канцелярии тем не менее попытался прочесть ему вслух выдержку из решения Верховного Суда по делу Миранда-Эскобедо. Текст этот на английском и испанском языках был вывешен для всеобщего обозрения на стене, однако сам задержанный был явно не в состоянии ни прочесть, ни понять его. Патрульный, задержавший мальчишку, провел его на второй этаж в дежурную комнату, где детектив Берт Клинг как раз разговаривал с Хейвсом по телефону. Он сделал знак патрульному, чтобы тот подождал на скамье по другую сторону перегородки, а сам нажал кнопку внутреннего телефона, соединявшего его с Мэрчисоном внизу.
      - Дейв, - сказал он, - у нас возбуждается дело об убийстве на Одиннадцатой улице, что сразу же за театром. Не займешься ли ты его оформлением?
      - Хорошо, - сказал Мэрчисон и повесил трубку.
      Убийства были обычными событиями повседневной жизни этого города, и каждое из них подвергалось общей для всех процедуре, в которой ужас перед насильственной смертью низводился до привычной рутины. Делалось это усилиями самой полиции, которая, в противном случае, уже давно оказалась бы погребенной под завалами статистических выкладок и отчетов. Поэтому, когда в дежурном помещении на втором этаже Клинг знаком указал патрульному, что он может ввести задержанного, сержант Мэрчисон на первом этаже в канцелярии уже соединился с капитаном Фриком, ответственным за весь 87-й участок, и доложил ему об убийстве. Затем он сообщил о нем лейтенанту Бернсу, который возглавлял отдел детективов 87-го участка. Затем он связался с отделом убийств в управлении полиции, а те в свою очередь поставили в известность о происшествии полицейскую лабораторию, телеграфное, телефонное и телетайпное бюро в главном управлении, отдел медицинской экспертизы, районного прокурора, начальника управления детективной службы управления, начальника оперативной службы и, наконец, самого комиссара полиции. Кто-то приложил немало усилий для того, чтобы лишить одну юную женщину жизни, и в результате этого множество мужчин протирали заспанные глаза, поднимаясь с уютных и теплых постелей в эту холодную октябрьскую ночь.
      Стенные часы в дежурке на втором этаже показывали половину первого ночи. Парнишка, выломавший двенадцать автомобильных антенн, сидел сейчас на стуле перед столом Берта Клинга. Клинг, едва взглянув на него, сразу же крикнул Мисколо в канцелярию, чтобы тот принес кофейник крепкого кофе. Пьяный, сидевший в зарешеченной выгородке по другую сторону комнаты, настойчиво требовал, чтобы ему объяснили, наконец, где он, черт возьми, находится. Как только он немного протрезвеет, его выпустят, порекомендовав на прощание постараться не добавлять к уже выпитому и продержаться хотя бы до утра.
      Однако ночь только начиналась.
      Они прибывали поодиночке или парами, зябко ежась и втянув голову в плечи от холода, шумно дышали в ладони, и пар от дыхания шел белыми столбами от их ртов. Положение тела девушки на асфальте дорожки уже было очерчено мелом, были сделаны фотографии ее трупа, вычерчена схема места совершения преступления. Поиски орудия, которым было совершено убийство, оказались бесплодными. И теперь они собрались кружком, обсуждая возможные детали этой внезапной смерти. Полицейские чувствовали себя в центре внимания, подобно знаменитым артистам, любимцам публики, к которым старается пробиться толпа, которая уже успела собраться на театральной аллее, и сейчас глядела из-за временных ограждений, поставленных вокруг места убийства. Люди пытались разглядеть бляхи полицейских, поблескивающие на их куртках и пальто. Без этих знаков в обычной обстановке трудно бывает отличить переодетого в штатское работника полиции от любого другого гражданина.
      От отдела убийств полицейского управления прибыли Моногэн и Монро. Они бесстрастно наблюдали сейчас за тем, как младший медицинский эксперт суетится вокруг убитой девушки. Оба они были в черных пальто, черных шарфах и черных шляпах. По телосложению оба были значительно мощнее Кареллы, стоявшего сейчас между ними с видом перетренированного спортсмена. На лице Кареллы застыло болезненное выражение.
      - Славненько он ее обработал, - сказал Монро.
      - Сукин сын, - добавил Моногэн.
      - Личность установлена?
      - Нет. Я дожидаюсь, пока медицинский эксперт закончит свое дело, ответил Карелла.
      - Неплохо бы узнать, что она делала в этой аллее. Куда ведет эта дверь? - спросил Монро.
      - Это вход на сцену.
      - Думаете, она была занята в спектакле?
      - Не знаю, - сказал Карелла.
      - Так какого черта мы здесь дожидаемся, - проговорил Моногэн. - Они ведь уже кончили осматривать ее записную книжку, так? Почему бы и вам не просмотреть ее? Эй, вы там, записная книжка у вас освободилась? - крикнул он кому-то из работников лаборатории.
      - Да, можете взять ее, когда угодно, - крикнул в ответ один из технарей.
      - Давайте, Карелла, посмотрите, что там.
      Технарь стер кровь с сумочки убитой и подал ее Карелле. Моногэн и Монро также подошли поближе. Карелла открыл замок сумки.
      - Придвиньтесь поближе к свету, - посоветовал Монро.
      Над ведущей на сцену дверью висел фонарь под металлическим абажуром. Удары, нанесенные девушке, были настолько яростными, что мелкие капли крови попали даже на белую эмалированную поверхность абажура. В сумочке оказалось водительское удостоверение на имя Мэрси Хоуэлл, проживающей по Резерфорд-авеню 1113, возраст двадцать четыре года, рост 5 футов 3 дюйма, глаза голубые. Была обнаружена карточка члена актерского общества на то же имя и две кредитные карточки для использования в двух крупных универмагах. Еще там был нераспечатанный пакетик с колготками и спичечный коробок с рекламой актерских курсов на ней, а также расческа с недостающими зубьями. Наличными было обнаружено семнадцать долларов и сорок три цента. Помимо этого, в сумочке лежали записная книжка, шариковая ручка с прилипшими к ее поверхности табачными крошками, два жетона метро и вырезка из местной газеты с рекламой полупрозрачной блузки.
      И уже после того как медицинский эксперт объявил ее мертвой и констатировал, что смерть наступила в результате множественных колотых ран в области шеи и грудной клетки, в кармане ее плаща был обнаружен не бывший в употреблении автоматический пистолет системы "браунинг" двадцать пятого калибра. Пистолет и сумочка были внесены в опись, к ним прицепили картонные ярлыки с номерками, а потом тело девушки унесли с аллеи к стоявшему рядом автомобилю скорой помощи, который должен был доставить его в морг. И ничего больше не осталось от Мэрси Хоуэлл, кроме меловой линии, грубо очертившей на асфальте аллеи контуры ее тела, и лужи крови на этом же месте.
      - Ну как, протрезвел немного? Понимаешь хоть, что тебе говорят? спросил Клинг у мальчишки.
      - Начнем с того, что я вообще не был пьян, - услышал он в ответ.
      - Ладно, в таком случае приступим к делу, - сказал Клинг. - В соответствии с решением Верховного Суда Соединенных Штатов, принятым по делу "Миранда против штата Аризона", нам не разрешается задавать вам какие-либо вопросы, предварительно не предупредив вас о том, что вы имеете право обратиться к адвокату, а также вправе отказаться давать такие ответы, которые могут быть истолкованы как самообвинение.
      - А что это значит? - спросил мальчишка. - Что это - самообвинение?
      - Именно это я и намерен сейчас объяснить вам, - сказал Клинг.
      - Этот ваш кофе воняет чем-то.
      - Во-первых, вы имеете право вообще ничего не говорить, если сочтете это полезным для себя, - сказал Клинг.
      - Это вы понимаете?
      - Это я понимаю.
      - Во-вторых, вы имеете право вообще не отвечать на вопросы полиции. Показания даются только добровольно. Это вы понимаете?
      - Да что это вы прицепились ко мне: "Понимаете? Понимаете?" Я что, похож на идиота?
      - Закон требует, чтобы я обязательно задал вопросы относительно того, понятен ли вам смысл делаемых мною предупреждений. Так поняли вы все-таки то, что я предупредил вас о том, что вы имеете право не отвечать на вопросы, или нет?
      - Да, понял, понял.
      - Хорошо. В-третьих, если вы все-таки решите отвечать на задаваемые вам вопросы, то ответы эти могут потом фигурировать в качестве свидетельских показаний при доказательстве вашей вины. Понятно ли вам?
      - Да что я, преступник какой-то, что ли? Подумаешь, поломал пару антенн! Господи!
      - Так поняли вы или нет?
      - Понял.
      - Вы также имеете право советоваться с адвокатом до или во время проводимого в полиции допроса. Если у вас нет средств на то, чтобы нанять платного адвоката, власти штата назначат своего адвоката, чтобы он мог консультировать вас.
      Делая последнее предупреждение, Клинг сидел с каменным выражением лица, хотя прекрасно знал, что согласно внутренним инструкциям, действующим в настоящее время в городе, а именно этому городу он и служит, адвокат, нанятый за счет налогоплательщиков, может быть назначен только уже в процессе предварительного следствия, проводимого судебными властями. Не было также и каких-либо официальных распоряжений, в соответствии с которыми можно было бы назначать адвокатов на время предварительных допросов в полиции или даже в судах низшей инстанции, не говоря уже о том, что у полиции и на свои нужды средств никогда не хватало. Где уж там нанимать адвокатов для таких щенков! Теоретически считалось, что звонок в Общество правовой защиты граждан должен незамедлительно привести квалифицированного адвоката в ветшающее здание 87-го участка, и адвокат этот, вооруженный знаниями и преисполненный энтузиазмом, примется защищать правовые интересы неимущего гражданина. Однако на практике выходило так, что если сейчас вот этот сопливый мальчишка объявит, что у него нет средств на то, чтобы нанять адвоката, и потребует, чтобы ему предоставили бесплатного, то Клингу не останется ничего иного, как просто прекратить допрос. Дурацкое положение.
      - Я понимаю, - ответил мальчишка.
      - Вы удостоверили то, что вам понятны все сделанные вам предупреждения, - продолжал Клинг, - а теперь я задаю вам вопрос: желаете ли вы отвечать на мои вопросы в отсутствие адвоката, который мог бы консультировать вас?
      - Я не желаю отвечать ни на какие вопросы, - объявил мальчишка. - И вали ты, знаешь куда?..
      Вот такие пироги.
      Ему предъявили обвинение в преступно вызывающем поведении, в судебно наказуемом поступке, который определяется как преднамеренное или возникшее в результате небрежности приведение в негодность имущества посторонних лиц, после чего препроводили в подвальную камеру, где ему предстоит просидеть, пока не прибудет транспорт, которым его доставят в здание криминального суда.
      А телефон тем временем звонил почти беспрерывно, кроме того, на скамье перед дверью дежурки сидела какая-то женщина, явно поджидая своей очереди.
      Каморка сторожа располагалась сразу же за дверью, ведущей на сцену. Электрические часы, висящие на стене за спиной у сторожа, показывали 1.10. Сторожу было хорошо за семьдесят и он ничуть не возражал против того, чтобы полиция задала ему несколько вопросов. Он приходит на работу ежедневно в половине восьмого вечера, сообщил он полицейским. Остальные собираются тут к восьми и он уже встречает их у двери, когда они идут переодеваться и накладывать грим. Спектакли обычно заканчиваются в двадцать минут двенадцатого, и молодежь обычно расходится без четверти двенадцать, но не позже двенадцати. Он остается и дежурит здесь до девяти часов утра следующего дня, потому что именно в это время открывается театральная касса.
      - По ночам здесь нет почти никакой работы, разве что обойдешь иногда помещение и убедишься, что сцену никто не унес, - сказал он и засмеялся.
      - А не заметили ли вы, в котором часу вышла из театра Мэрси Хоуэлл? спросил Карелла.
      - Эта та, которую убили? - спросил старик.
      - Да, - сказал Хейвс. - Мэрси Хоуэлл. Девушка примерно вот такого роста, - и он показал рукой, - светлые волосы, глаза голубого цвета.
      - Господи, да они все здесь примерно такого роста, со светлыми волосами и голубыми глазами, - старик снова рассмеялся. - Я их тут почти никого не знаю по имени. Труппы здесь выступают разные, понимаете. Если всех этих ребят запоминать по именам, то можно совсем рехнуться. Как тут упомнишь, кто когда прошел в дверь.
      - А вы сидите здесь у двери всю ночь? - спросил Карелла.
      - Нет, что вы, не всю ночь... Я обычно делаю так: дверь запираю после того, как все разойдутся, потом проверяю свет. К распределительному щиту я не прикасаюсь, это у нас запрещено, но я, например, могу выключить свет в коридоре, если кто его там оставил, или внизу в туалетах, там они его часто оставляют невыключенным. Потом я возвращаюсь сюда в кабинку, читаю или слушаю радио. Часа в два я обхожу все здание театра еще раз, ну, чтобы не было пожара или еще чего, а потом опять возвращаюсь сюда к себе. Такие обходы я делаю каждые два часа - в четыре часа, в шесть часов и последний в восемь. Так и ночь проходит.
      - Вы сказали, что запираете эту дверь...
      - Совершенно верно.
      - А не запомнили ли вы, в котором часу вы ее сегодня заперли?
      - Минут без десяти двенадцать. Как только узнал, что все ушли.
      - А как вы узнаете, все или не все ушли?
      - Выхожу на лестницу и кричу им. Видите эту лестницу наверх? Они там наверху гримируются. Артистические уборные у нас все расположены на втором этаже. Вот я и выхожу к этой лестнице, а потом кричу им оттуда наверх: "Театр закрывается! Есть там кто-нибудь?" Если кто-то отзывается на мой крик, я понимаю, что кто-то остался. Тогда я опять кричу: "Хватит прихорашиваться, красотка", если, конечно, ответили мне женским голосом, а если мужским, то "поторапливайся, сынок", или еще что. - Старик снова усмехнулся. - С этой их новомодной постановкой иногда по внешнему виду не сразу и поймешь, кто тут девчонка, а кто мальчишка. Но как-то справляюсь, и он засмеялся еще раз.
      - Значит, дверь вы заперли без десяти двенадцать?
      - Верно.
      - И к этому времени все уже вышли из театра?
      - За исключением меня, естественно.
      - Вы не выглянули за дверь, в сторону аллеи, когда запирали дверь?
      - Нет. А зачем?
      - Слышали ли вы какой-нибудь шум снаружи, когда запирали дверь?
      - Нет. - А перед тем как запереть ее?
      - Видите ли, снаружи всегда стоит шум, когда они расходятся. Иногда их ждут друзья, либо они сговариваются пойти вместе, так что тут у двери всегда стоит шум от их трепа.
      - Но когда вы запирали дверь была тишина, так?
      - Стояла мертвая тишина.
      Женщине, которая уселась на стул перед столом детектива Мейера Мейера, на вид было года тридцать два. У нее были прямые черные волосы, ниспадающие на спину и широко расставленные карие глаза, в которых застыло выражение ужаса. На дворе стоял октябрь и ее отлично сшитое пальто, казалось, призвано было дополнить великолепие красок осени.
      - Я понимаю, что выгляжу ужасно глупо, - сказала она, - но муж настаивает на том, чтобы я обязательно обратилась в полицию.
      - Я его понимаю, - сказал Мейер.
      - У нас появились привидения, - объявила женщина.
      В другом конце комнаты Клинг отпер дверь "клетки" и сказал: "Ладно, дружок, выходи. Постарайся побыть трезвым до утра, договорились?".
      - Да сейчас еще нет и половины второго, - сказал освобождаемый. Он лихо поправил шляпу, подмигнул Клингу и со словами: "Ночь только начинается", покинул дежурку.
      Мейер изучающе поглядел на сидевшую перед ним женщину. Если говорить по правде, то поначалу она показалась ему совершенно нормальной. Он уже проработал детективом куда больше лет, чем ему хотелось бы признаваться в этом, и за это время он успел насмотреться на психов любых калибров. Но еще ни разу они не являлись перед ним в образе красивой и светской женщины, подобно этой, назвавшей себя Аделью Горман. В изысканном пальто с богатым меховым воротником, с прекрасно поставленным голосом, с лицом, чуть тронутым косметикой, она казалась очень молодой и при этом весьма интеллигентной дамой. Но то, что перед ним очередной псих, не вызывало ни малейшего сомнения.
      - В доме у нас, - говорила она. - Привидения.
      - Где вы проживаете, миссис Горман? - спросил он. Он уже успел записать на листок блокнота ее имя и теперь с карандашом в руке ожидал следующего ее ответа. Ему тут же припомнилась женщина, которая с месяц назад пришла сюда в участок и заявила, будто к ней в спальню с пожарной лестницы заглядывает горилла. Они тогда на всякий случай выслали для проверки сообщения патрульную машину и даже обзвонили все соседние зоопарки и цирки (и то, и другое как раз находилось в городе, поэтому вероятность, пусть и ничтожная, того, что жалоба эта имеет некоторые основания, была), однако нигде никакой пропажи четвероруких не обнаружили, как не обнаружила гориллы на пожарной лестнице и патрульная машина.
      На следующий день заявительница снова пришла в участок и объявила, что горилла ее изменила внешность и теперь является к ней в цилиндре и с тростью черного дерева в руке. Мейер тут же заверил ее, что немедленно выделит целый взвод полицейских, которые будут самым тщательным образом следить за ее домом. Это казалось, несколько успокоило даму, по крайней мере, на время. Он, помнится, сам выпроводил ее из дежурного помещения, помог ей спуститься по лестнице, проводил на крыльцо и даже прошел с ней несколько шагов по улице. Сержант Мэрчисон, сидевший за своим столом в канцелярии, пробормотал после ее ухода: "На свободе их намного больше, чем в дурдомах".
      И глядя теперь на Адель Горман, застывшую перед ним с тревогой в глазах, Мейер вспомнил слова Мэрчисона и подумал: "Гориллы в сентябре, привидения в октябре - все нормально".
      - Так по какому адресу вы проживаете?
      - 374 по Мак-Артур Лейн. Вы сворачиваете на дорогу, ведущую на Смоук-Роуд и это будет примерно в полутора милях к западу от Сильвермайн-Овал. На почтовом ящике написана фамилия Ван-Хоутен. Эта фамилия моего отца. Мой отец Уиллем Ван-Хоутен, - сказала она и посмотрела на Мейера так, будто ожидала какой-то определенной реакции на свои слова.
      - Хорошо, - сказал Мейер и провел ладонью по своему совершенно голому черепу. - Итак, вы утверждаете, миссис Горман, что...
      - Что у нас появились привидения.
      - Ага. И какие же это привидения?
      - Привидения. Полтергейст. Духи... Право, я не знаю, - сказала она, пожимая плечами. - А какие вообще бывают привидения?
      - Ну, знаете ли, это ваши привидения, так вы и расскажите мне о них, сказал Мейер.
      На столе Клинга зазвонил телефон, он снял трубку и сказал в нее:
      - Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг слушает.
      - Их два. - сказала Адель.
      - Мужчины или женщины?
      - И мужчина, и женщина.
      - Да, - проговорил Клинг в трубку. - Продолжайте.
      - А какого они примерно возраста, как вы думаете?
      - Им уже по несколько сот лет, я так полагаю.
      - Нет, я хотел сказать...
      - А, вы имеете в виду, на сколько лет они выглядят? Ну, мужчина...
      - Вы что - видели их?
      - О, конечно, и не раз.
      - Ага, - сказал Мейер.
      - Я сейчас же приеду, - сказал Клинг в телефонную трубку.. - А вы оставайтесь на месте. - Он положил трубку, выдвинул ящик стола, достал из него револьвер в кобуре и поспешно пристегнул оружие к своему ремню. Кто-то бросил бомбу в церковь. Это 1733 по Калвер-авеню. Я отправляюсь туда.
      - Хорошо, - сказал Мейер. - Желаю удачи.
      - Нам там понадобится несколько санитарных машин. Проповедник и двое прихожан убиты и похоже на то, что много раненых.
      - Ты успел сообщить Дэйву?
      - Сделаю это, выходя, - сказал Клинг и пулей вылетел из дежурки.
      - Миссис Горман, - сказал Мейер, - как вы сами только что убедились, мы сейчас очень заняты. Я полагаю, что вашим привидениям придется подождать до утра.
      - Нет, им не придется, - возразила Адель.
      - Почему это?
      - Потому что они появляются ровно без четверти три утра и я хочу, чтобы кто-нибудь посмотрел за них.
      - А почему бы вам с мужем самим еще раз не посмотреть на них? спросил Мейер.
      - Вы считаете меня ненормальной, так ведь? - спросила Адель.
      - Нет, миссис Горман, что вы!
      - Конечно же считаете, - сказала Адель. - Я тоже не верила в привидения, пока не увидела эту пару.
      - Ну в общем так, все это очень интересно, уверяю вас, миссис Горман, но у нас сейчас столько дел, что я просто не представляю себе, как быть с этими вашими привидениями, даже если мы приедем поглядеть на них.
      - Они все время обворовывают нас, - сказала Адель и на этот раз Мейер подумал: "Нет, она не просто чокнутая, она настоящая сумасшедшая".
      - И что же они крадут?
      - Бриллиантовую брошь, принадлежавшую еще моей матери. Они украли ее из отцовского сейфа.
      - А что еще?
      - Изумрудные серьги. Они тоже были спрятаны в сейф.
      - И когда были совершены эти кражи?
      - В прошлом месяце.
      - А не может быть так, что эти драгоценности просто куда-нибудь затерялись?
      - Очень трудно затерять куда-нибудь бриллиантовую брошь и изумрудные серьги, да еще запертые в несгораемом шкафу.
      - Вы заявляли об этих кражах?
      - Нет.
      - А почему?
      - Потому что я знала, что меня сочтут сумасшедшей. Точно так же, как в данный момент считаете и вы.
      - Нет, миссис Горман, но я надеюсь, что вы понимаете, что нам весьма трудно.., гм.., произвести арест привидений, - сказал Мейер и улыбнулся.
      Адель Горман не улыбнулась в ответ.
      - Забудем о привидениях, - сказала она. Глупо было с моей стороны вообще упоминать о них. - Она глубоко вздохнула и пристально поглядела на Мейера. - Я пришла сюда, чтобы заявить о краже бриллиантовой броши стоимостью в шесть тысяч долларов и изумрудных серег стоимостью в три с половиной тысячи. Намерены ли вы послать этой же ночью своего сотрудника для расследования преступления или мне придется обратиться к отцу, чтобы он связался с кем-нибудь из вашего начальства?
      - К вашему отцу? А какое он имеет отношение...
      - Мой отец - главный судья по делам о наследстве и опеке. Судья в отставке, - сказала Адель.
      - Понимаю, - сказал Мейер.
      - И, надеюсь, правильно понимаете.
      - Так в котором часу, вы говорите, появляются эти привидения? спросил Мейер и тяжело вздохнул.
      Между полночью и двумя часами город не очень заметно меняется. Театры уже позакрывались, и верные себе субботние бражники - достойные обитатели Бестауна и Калмс-Пойнта, Риверхеда или Маджесты - заполняют улицы Айсолы в надежде перехватить рюмочку и потрепаться перед тем, как отправиться по домам к своим постелям. После закрытия театров город превращается в муравейник увеселительных заведений и просто кабачков, где можно перекусить. Все полно жизни, начиная от шикарных французских кафе и кончая пиццериями и дешевыми закусочными, а блюда, подаваемые там, варьируются от скромных сосисок до изысканных деликатесов. Все эти заведения обычно набиты битком, потому что субботняя ночь, как никакое другое время, пугает одиночеством и именно в эту ночь бывает необходимо поплакаться кому-то в жилетку. И они выплакиваются на полную катушку, все эти добропорядочные бюргеры, честно оттрубившие целых пять дней упорного недельного труда. Сейчас им так хочется отдохнуть, расслабиться и просто повеселиться в преддверии воскресного дня с неизменной его скукой, домашними обязанностями и бессмысленным свободным временем, что является истинным проклятием для всего мужского населения Америки. Толпы фланируют и спешат по Стему, заглядывая в залы для игры в боулинг, в тиры, в ночные клубы со стриптизом, на джазовые концерты, в сувенирные лавки, рассматривают витрины или зачарованно следят за тем, как ростбиф медленно поворачивается на вертеле. Субботняя ночь предназначена для удовольствий и даже одиночки могут испытывать наслаждение, слушая как уличные девки льстят их достоинству, делая весьма смелые и рискованные предложения. Можно также поглядеть на гомосексуалистов, собирающихся в барах на печально известной Норд-Сайд или еще дальше, в Куотер, полистать замусоленные эротические книжонки в задних комнатах книжных магазинов или в темных и душных залах просмотреть фильмы, снятые на шестнадцатимиллиметровой пленке, фильмы, в которых женщины прямо на экране снимают с себя абсолютно все... Словом, город сейчас находится во власти людей, в большинстве своем вполне порядочных, но не стремящихся в данный момент ни к чему иному, как просто поразвлечься и немного отдохнуть в короткий промежуток времени между пятью часами вечера в пятницу и девятью часами утра в понедельник.
      Однако после двух часов ночи город претерпевает изменения.
      Добропорядочные граждане уже заждались своих автомобилей в очередях у платных стоянок (черт бы побрал эти стоянки - их, пожалуй, больше, чем парикмахерских) или, пошатываясь, добрели до станций метро. Им еще предстоит, борясь с одолевающим сном, проделать долгий путь к своему дому в пригороде, прижимая потной и влажной рукой мохнатую игрушечную собачонку или медведя, выигранного на одном из аттракционов. Смех становится все более вымученным, а гимн колледжа, распеваемый подгулявшей компанией в дребезжащем вагоне метро, кажется, совсем уже не вдохновляет охрипших певцов. Итак субботняя ночь заканчивается и наступает субботнее утро. В этот час на улицах города устанавливается власть обитателей совсем другого сорта.
      Проститутки теперь отчаянно бросаются на всякого одинокого мужчину и, отбросив всякие условности, откровенно предлагают свой товар без каких-либо недомолвок. А если сделка состоялась, то покупателя всегда подстерегает риск быть избитым и ограбленным, а то и убитым в пропахшем лизолем номере дешевого отеля. Наркоманы выходят на улицы крупными силами, высматривая оставленные незапертыми машины на улицах, а наиболее опытные из них, не очень рассчитывают на такой подарок судьбы, ловко открывают и запертые. Торговцы наркотиками продают желающим свое зелье - от "травки" до героина; скупщики краденного лихорадочно принимают новый товар - от транзисторного приемника до объемных холодильников, - чтобы перепродать его потом с выгодой для себя и для покупателя, именно здесь и предлагаются самые выгодные скидки с номинальной цены; квартирные воры именно в это время вырезают стекла или при помощи целлулоидной полоски открывают английские замки, чтобы пробраться в квартиры в час, когда жильцы спят самым крепким сном. Однако страшнее всех этих типов (ведь в конце концов все они - всего лишь граждане, только занятые коммерцией особого рода) оказываются хищные грабители, которые выходят на улицы в поисках приключений. Расхаживая по улицам тройками или четверками, чаще всего пьяные или возбужденные наркотиками, они выискивают свои жертвы - таксиста, выходящего из кафетерия, старуху, роющуюся на помойке в поисках выброшенных сокровищ, парочку подростков, обжимающихся в припаркованном автомобиле - им безразлично кого. В этом городе вас могут убить в любое время суток, однако ваши шансы покинуть сей бренный мир значительно возрастают после двух часов ночи, потому что люди ночи действуют именно в эти предутренние часы. Есть такие места в городе, которые своим лунным ландшафтом приводят в трепет даже полицейских, и такие заведения, куда ни один опытный полицейский ни за что не войдет, не убедившись предварительно в наличии второго выхода. Первый - для того чтобы попасть сюда, а второй - чтобы выбраться отсюда как можно скорей, если кому-то придет в голову блокировать за его спиной входную дверь.
      "Крашеный зонтик" был именно таким заведением.
      В записной книжке Мэрси Хоуэлл имелась запись: "Гарри, 2 ч, ночи, "Крашеный зонтик", а поскольку полиции было известно, что этот кабачок был настоящим притоном, и трудно было сразу решить, что могло связывать убитую девушку с типами, которые с утра до вечера и с вечера до утра ошивались в нем, решено было наведаться туда и что-нибудь постараться выяснить. За входной дверью заведения сразу начиналась довольно длинная лестница, которая вела вниз, в главный зал этого то ли клуба, то ли ресторана. Он, пожалуй, обладал признаками и того и другого. Хозяин его не взял лицензии на продажу спиртного, и здесь подавали только кофе с бутербродами, однако довольно часто какой-нибудь поклонник рока включал усилитель своей электрической гитары и к вящему удовольствию патронов заведения принимался исполнять песни по заказам посетителей. Задняя дверь этого - притона? выходила на боковую аллею. Хейвс, удостоверившись в наличии второго выхода, сообщил эту немаловажную деталь Карелле и они оба мысленно представили себе план помещения, что очень даже могло пригодиться им при дальнейшем развитии событий.
      Карелла первым начал спускаться по лестнице, за ним пошел Хейвс. Спустившись вниз, они оказались перед портьерой. Раздвинув портьеру, они увидели довольно обширный зал, под потолком которого был растянут старый парашют времен войны, расписанный какими-то дикими узорами. Стойка с кофейным автоматом и блюдом с бутербродами располагалась прямо напротив двери. Слева и справа от стойки было расставлено примерно две дюжины столов и все они были заняты. Официантка в весьма смелом наряде под шкуру леопарда и в лакированных туфлях на высоком каблуке игриво расхаживала между столиками, принимая заказы. В зале стоял глухой гул непрерывной беседы собравшихся за столиками людей. Голоса заметно приглушались свисающим с потолка парашютом. За стойкой царил человек в белом фартуке. Он нацеживал из огромного никелированного автомата очередную чашку кофе.
      Карелла с Хейвсом направились к нему. Карелла был почти шести футов роста и весил сто восемьдесят фунтов, широкие плечи его и узкая талия удачно сочетались с мускулистыми руками уличного борца. Хейвс был еще на два дюйма выше и весил сто девяносто фунтов. Его ярко-рыжие волосы украшала седая прядь на левом виске - память об ударе ножом, полученным им во время расследования квартирного ограбления. Оба они походили именно на тех, кем они были в действительности, то есть на полицейских.
      - Что случилось? - сразу же встретил их вопросом человек за стойкой.
      - Ничего не случилось, - ответил Карелла и спросил:
      - Вы тут хозяин?
      - Да. Меня зовут Джорджи Брайт, и вы зря утруждаете себя, потому что у меня уже были ваши посланцы. Наведывались дважды.
      - Даже так? И кто же у вас был?
      - Первым был полицейский по фамилии О'Брайен, вторым был Паркер. И мы уже утрясли всю эту историю. Я сразу же навел там порядок.
      - И где же это вы наводили порядок?
      - В мужском туалете. Какие-то сопляки приторговывали там марихуаной, устроили там что-то вроде филиала местного супермаркета. Ну я и сделал так, как мне посоветовал О'Брайен - поставил человека у дверей в туалет и велел ему пускать в туалет только поодиночке. Паркер приходил сюда, чтобы удостовериться, что я честно выполняю свое обещание. Я совсем не желаю иметь здесь у себя неприятности из-за наркотиков. Можете сами спуститься в туалет и посмотреть. Вы увидите, что там и сейчас сидит этот "смотритель туалета".
      - А кто присматривает за этим смотрителем? - осведомился Карелла.
      - Ладно, мне не до шуток, - сказал Джорджи Брайт и лицо его приняло обиженное выражение.
      Вы знаете тут кого-нибудь по имени Гарри?
      - спросил Хейвс.
      - Гарри? А фамилия? Я знаком с целой кучей всяких Гарри.
      - А хоть один из них сегодня здесь?
      - Возможно.
      - Где он сидит?
      - Один возле места для оркестра. Вон тот здоровый парень со светлыми волосами.
      - Как его фамилия?
      - Донателло.
      - Тебе это имя что-нибудь говорит? - спросил Хейвса Карелла.
      - Нет.
      - Мне тоже.
      - Давай потолкуем с ним.
      - Не желаете кофе или еще чего-нибудь? - осведомился Джорджи Брайен.
      - Это можно. Пусть нам принесут за столик, хорошо? - сказал Хейвс и двинулся вслед за Кареллой через зал к столику, за которым сидели Гарри Донателло и еще какой-то мужчина.
      Наряд Донателло состоял из двубортного блейзера с открытой белой рубашкой, серых брюк, черных туфель и черных же носков. Он был почти столь же крупным мужчиной, как и Хейвс, его длинные белокурые волосы были старательно зачесаны назад, обнажая уже довольно заметные залысины. Он сидел, опустив локти скрещенных рук на стол, и увлеченно беседовал с сидящим напротив него посетителем. Когда детективы подошли к столику, он даже не глянул в их сторону.
      - Гарри Донателло? - спросил Карелла.
      - А кто спрашивает?
      - Полиция, - ответил Карелла и предъявил свой жетон.
      - Да, я Гарри Донателло. А в чем дело?
      - Не возражаете, если мы присядем? - спросил Хейвс и, не дожидаясь ответа, оба они уселись так, что за спинами их оказалась площадка для оркестра и выходная дверь.
      - Вы знакомы с девушкой по имени Мэрси Хоуэлл? - спросил Карелла.
      - А что с ней?
      - Вы знакомы с ней?
      - Знаком. А в чем дело? Она уже совершеннолетняя. - Когда вы виделись с ней в последний раз?
      Человек, который сидел с Донателло, до этого момента не проронил ни слова, но тут, видимо, он решил, что пришло время вмешаться.
      - Ты не обязан отвечать ни на один из их вопросов в отсутствии адвоката, Гарри. Скажи им, что ты требуешь адвоката.
      Оба детектива внимательно оглядели его. Это был маленький и худенький человечек. Черные волосы его были зачесаны так, чтобы скрыть довольно обширную лысину. Небритый. Одет он был в синие брюки и полосатую рубашку.
      - Мы ведем оперативное расследование, - сухо заметил Хейвс. - А это значит, что мы можем задавать любые вопросы.
      - В городе развелось столько законников, что человеку уже и ступить некуда, - заметил Карелла. - А ваша фамилия, советник, как будет?
      - Меня зовут Джерри Риггз. Вы что, и меня собираетесь втянуть во что-нибудь?
      - Это просто дружеская беседа среди ночи, - сказал Хейвс. - Имеете что-нибудь против?
      - Господи, до чего мы дошли! Двое нормальных людей уже не могут спокойно поговорить друг с другом, чтобы кто-то не пристал с допросами, возмущенно проговорил Риггз.
      - Да, трудная у вас жизнь, ничего не скажешь, - отозвался на это Хейвс, и тут к ним подошла официантка в леопардовом наряде, поставила на столик чашки с дымящимся кофе и заторопилась принять новый заказ. Донателло проводил взглядом ее вихляющий зад.
      - Так когда же вы в последний раз виделись с этой Хоуэлл? - повторил свой вопрос Карелла.
      - В ночь на среду, - сказал Донателло.
      - А сегодня вы ее видели?
      - Нет.
      - Но вы должны были встретиться с ней сегодня?
      - Откуда у вас возникла такая блестящая идея?
      - У нас навалом блестящих идей, - заявил Хейвс.
      - Правильно, я должен был встретиться с ней здесь десять минут назад. Дуреха опаздывает, как и всегда.
      - Чем вы зарабатываете на жизнь, Донателло?
      - Я импортер. Показать вам свою визитную карточку?
      - И что вы импортируете? - Сувенирные пепельницы.
      - А как вы познакомились с Мэрси Хоуэлл?
      - Это было в одной компашке в Куотере. Она там вдруг выступила со своим коронным номером.
      - С каким номером?
      - Ну, с тем, с которым она выступает в этой их пьесе.
      - И что же это такое?
      - Она исполняет танец, в котором снимает с себя абсолютно все.
      - И как долго вы с ней встречались?
      - Познакомились мы с ней пару недель назад. А потом виделись примерно раз в неделю или что-то вроде этого. В нашем городе девчонок хватает, сами знаете, поэтому и стараешься не заводить серьезных отношений с какой-нибудь определенной девчонкой.
      - А каковы были ваши отношения именно с этой, вполне определенной девчонкой?
      - Ну, побаловались разок-другой, но ничего серьезного. Эта малышка Мэрси - девчонка не промах, - сказал Донателло и усмехнулся в сторону Риггза.
      - Не скажете ли вы нам, где вы находились сегодня в период между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи?
      - Это что - по-прежнему всего лишь оперативное расследование? - ехидно осведомился Риггз.
      - Никого пока что не забрали в предвариловку, - возразил ему Хейвс, так что давайте прекратим этот юридический треп, ладно? Так где вы были, Донателло?
      - Здесь. На этом самом месте, - сказал Донателло. - С десяти часов вечера и до настоящего времени.
      - Надеюсь, кто-нибудь видел вас здесь в это время?
      - Меня видели здесь не менее сотни людей.
      Толпа возмущенных темнокожих мужчин и женщин стояла на улице возле разнесенного вдребезги окна небольшой церкви. У обочины были припаркованы две пожарные машины и одна санитарная. Клинг поставил машину за второй пожарной, примерно в десяти футах от пожарного люка. Была примерно половина третьего ночи, и это была холодная октябрьская ночь. Однако, несмотря на холод, толпа вела себя как на уличном митинге в теплый августовский день. Взволнованные, раздраженные, бесстрашные и одновременно запуганные, они не обращали внимания на пронизывающий холод, горячо обсуждая случившееся и сходясь на том несомненном факте, что какой-то неизвестный или неизвестные швырнули бомбу сквозь оконное стекло в их церковь. Патрульный полицейский, явный новичок, наверняка чувствовавший себя в этом районе весьма неуютно и среди бела дня, кинулся навстречу Клингу, как к единственному спасителю. Бледность его лица сразу бросалась в глаза, несмотря на ночной мрак, а в дубинку свою он вцепился с таким отчаянием, с каким утопающий цепляется за спасательный круг. Толпа расступилась, освобождая проход Клингу. То обстоятельство, что Клинг был самым молодым детективом во всем отделе, что внешность у него была пышущего здоровьем деревенского простачка, что юное лицо его было без единой морщинки, как, впрочем, и то, что прибыл он сюда с непокрытой головой, красуясь своей белокурой шевелюрой, а к церкви направился бодрой походкой общепризнанного чемпиона, который сразу же поставит все по своим местам, в данном случае ничуть не помогало делу. Они сразу же определили его как неоперившегося цыпленка, Белого человека, и сразу же про себя решили, что случись такое в другом районе, если бы эту бомбу бросили в церковь, скажем, на Холл-авеню или еще на какой-нибудь фешенебельной улице, то туда безотлагательно примчался бы сам комиссар полиции в сопровождении шумного и пестрого полицейского эскорта. Однако церковь их находится на Калвер-авеню, заселенной взрывной смесью пуэрториканцев и негров, поэтому сюда, в это гетто, неспеша доплелся старенький шевроле, принадлежавший к тому же самому Клингу. На этой машине не было шикарного герба города, синего с золотом, а вышел из нее явно неопытный и слишком юный полицейский, который, несмотря на показную решимость и прицепленный на груди всем на обозрение жетон детектива, явно не годился для разбирательства такого серьезного дела.
      Взрыв бомбы вызвал еще и небольшой пожар, с которым уже почти справились пожарные. Сейчас они направляли тугие струи из шлангов на ряды складных стульев, и те под мощным ударом воды разлетались по всему маленькому залу. Санитары с трудом пробирались среди переплетения шлангов, нагромождения стульев, стараясь поскорее вынести из помещения раненых, мертвые могли и подождать.
      - Вы сообщили в отдел взрывных устройств? - спросил Клинг у полицейского.
      - Нет, - ответил тот, сразу испугавшись, что чем-то нарушил твердо установленный порядок.
      - Тогда, может, сейчас созвонитесь с ними? - предложил Клинг.
      - Слушаюсь, сэр, - обрадовался патрульный и бегом кинулся к выходу.
      Санитары пронесли мимо Клинга на носилках стонущую женщину. Очки каким-то чудом продолжали удерживаться у нее на носу, хотя одно стекло у них вылетело, а по щеке стекала тоненькая струйка крови. В воздухе витал стойкий запах порохового дыма и гари от потушенного пожара. Самые сильные разрушения произошли у дальней стены маленького зала. У того, кто бросал бомбу, явно была сильная и твердая рука, так как бомба, пробив витринное стекло, пролетела еще метров пять и попала прямо в импровизированный алтарь. Священник лежал на самом алтаре, одна рука у него была начисто оторвана взрывом. Две женщины, сидевшие во время службы на своих складных стульях у самого алтаря, лежали сейчас бесформенной кучей на полу, брошенные смертью в объятия друг другу. Одежда на них все еще продолжала дымиться. Стоны раненых переполняли зал, но тут их перекрыл вой сирены подъехавшей наконец-то машины "скорой помощи". Наскоро осмотрев церковь, Клинг вышел на улицу, к поджидавшей его там толпе.
      - Кто-нибудь был свидетелем случившегося? - спросил он.
      Молодой человек, темнокожий, с небольшой бородкой и курчавой шевелюрой, отделился от группы молодежи и направился прямо к Клингу.
      - Священник убит? - спросил он.
      - Да, он мертв, - ответил Клинг.
      - А кто еще?
      - Еще две женщины.
      - Кто именно?
      - Я пока еще не знаю. Мы установим их личности, как только санитары и пожарные закончат свои дела. - Он снова повернулся к толпе. - Так видел кто-нибудь, что здесь произошло? - спросил он.
      - Я все видел, - сказал молодой человек.
      - Как твои имя и фамилия?
      - Эндрю Джордан.
      - Хорошо, а теперь рассказывай все по порядку.
      - А кому все это нужно? - спросил Джордан. - Зачем зря бумагу тратить?
      - Вы сказали, что были очевидцем случившегося...
      - Да, я видел, это верно. Я проходил мимо, когда шел играть в карты. Это немного дальше по улице. В церкви женщины пели свои псалмы, а тут подъезжает машина, из нее выходит этот тип, бросает в окно бомбу, а потом опять прыгает в машину.
      - Какой марки была машина?
      - Красный "фольксваген".
      - Какого года модель?
      - А кто их знает, эти "фольксвагены"...
      - Сколько человек было в машине?
      - Два. Водитель и тот, кто бросил бомбу.
      - Заметили номер машины?
      - Нет, они слишком быстро отъехали.
      - Вы можете описать внешность человека, бросившего бомбу?
      - Могу. Он был белый.
      - Так... А что еще вам удалось заметить?
      - Больше ничего, - сказал Джордан. - Но он был белый.
      Смоук-Райз состоял не более чем из двух дюжин особняков, в которых около сотни людей вели роскошную и почти абсолютно замкнутую жизнь, занимая многие акры драгоценнейшей земли, пересеченной четырьмя частными дорогами, обеспечивающими удобный подъезд к каждому из особняков. Мейер Мейер проехал между двумя приземистыми каменными колоннами, которые отмечали западный въезд в Смоук-Райз. Это был город внутри города. С севера его прикрывала река, а с юга от Ривер-Хайвей он был защищен несколькими рядами тополей и стенами живой изгороди. Это и была резиденция избранных, знаменитый Смоук-Райз, более известный среди жителей города как "Клуб".
      Дом № 374 по Мак-Артур Лейн находился в самом конце той дороги, которая дугой огибала мост Гамильтон. Дом этот оказался огромным серым каменным зданием под шиферной крышей, испещренной немыслимым количеством слуховых окон и каминных труб, фантастически вырисовывающихся на сером фоне неба. Выйдя из машины, Мейер ясно различил доносящиеся с реки звуки пыхтение буксиров, пароходные гудки и чей-то крик через мегафон, донесшийся со стоявшего здесь военного корабля. Он бросил взгляд на поблескивавшую внизу воду. В ней отражалось множество разноцветных огоньков и это придавало пейзажу особое очарование. Было холодно, легкий пронизывающий ветерок тянул с реки. Мейер зябко поежился, поднял воротник пальто и по скрипящему под ногами гравию дорожки, вьющейся среди живой изгороди направился к старому серому зданию.
      Камни старого особняка, казалось, сочились влагой. Обильные заросли дикого винограда покрывали стены, подымаясь до самых фронтонов и взбираясь даже на угловые башенки На ярко начищенной медной табличке на массивной дубовой двери он отыскал кнопку звонка и нажал ее. Звонок прозвучал где-то в самых глубинах старого дома. Мейер стал ждать.
      Дверь распахнулась совершенно неожиданно.
      Человеку, который уставился на него пронзительным взглядом голубых глаз, на вид было лет семьдесят. Он был совершенно лысым, если не считать торчащих из-за ушей клочков седых волос. На нем был смокинг красного цвета, черные брюки и черный же повязанный на шее шарф. На ногах его были красные бархатные шлепанцы.
      - Что вам нужно? - неприветливо осведомился он, едва приоткрыв дверь.
      - Детектив Мейер из восемьдесят седьмого участка...
      - Кто вас прислал сюда?
      - Женщина, назвавшаяся Аделью Горман, пришла к нам в участок и...
      - Моя дочь дура, - сказал старик. - Мы не нуждаемся здесь в услугах полиции, - и он захлопнул дверь перед самым носом Мейера.
      Мейер так и застыл на пороге, чувствуя себя полным идиотом. С реки донесся гудок буксира. В одном из верхних окон загорелся свет и высветил циферблат его часов. Часы показывали без двадцати пяти три. Ветер становился все более пронизывающим. Мейер достал платок, высморкался и стал раздумывать над тем, что же ему делать. Он без особой симпатии относился к привидениям, к сумасшедшим и злобным неопрятным старикам, которые даже остатки своих волос толком расчесать не могут, а захлопывают тем не менее двери перед носом у посетителя. Он уже собрался вернуться к своей машине, когда дверь снова отворилась.
      - Детектив Мейер? - услышал он голос Адели Горман. - Прошу вас, заходите, пожалуйста.
      - Спасибо, - поблагодарил Мейер и вошел в переднюю. - Вы прибыли точно в срок.
      - Собственно, я пришел немного раньше срока, - мягко возразил Мейер. Он все еще чувствовал себя весьма глупо. И какая нелегкая занесла его сюда в Смоук-Райз в погоне за привидениями да еще среди ночи!
      - Прошу вас, сюда, - проговорила Адель, и он прошел вслед за нею через обшитую темным деревом переднюю в огромную, слабо освещенную гостиную. Мощные дубовые балки перекрещивались на потолке, окна были занавешены тяжелыми бархатными портьерами, а сама комната была заставлена старинной массивной мебелью. Да, в таком доме вполне уместно появляться привидениям, в данный момент он почти готов был поверить в их существование. Довольно молодой человек в темных очках беззвучно, подобно призраку, поднялся с дивана, стоявшего у камина. Лицо его, освещаемое светом единственного в комнате торшера, казалось бледным и мрачным. Безмолвная фигура в черном свитере и темных брюках двинулась к Мейеру с протянутой для приветствия рукой, но лицо при этом не улыбалось. Однако он не взял руку, протянутую ему в ответ Мейером.
      И тут только Мейер осознал, что человек этот - слепой.
      - Я Карл Горман, - сказал тот, все еще держа протянутую руку. - Я муж Адели.
      - Здравствуйте, мистер Горман, - сказал Мейер и наконец пожал протянутую руку. Ладонь ее оказалась влажной и холодной.
      - Очень мило с вашей стороны, что вы согласились прийти, - говорил тем временем Горман. - Эти призраки могут вконец свести нас с ума.
      - Который сейчас час? - внезапно проговорила Адель и посмотрела на свои часы. - У нас еще в запасе пять минут, - сообщила она. В голосе ее слышалась дрожь. Весь вид ее говорил, что она напугана.
      - А ваш отец разве не присоединится к нам? - спросил Мейер.
      - Нет, он снова улегся спать, - сказала Адель. - Боюсь, что ему вообще наскучила вся эта история, а кроме того, он ужасно разозлился, узнав, что мы заявили в полицию.
      Мейер промолчал. Если бы он знал заранее, что Уиллем Ван-Хоутен, бывший судья, был против того, чтобы заявляли в полицию, то он не приехал бы сюда ни за что на свете. Мейер уже подумывал о том, а не уехать ли ему прямо сейчас, но Адель Горман снова заговорила, и было бы невежливо уйти, так и не дав договорить хозяйке.
      - ..ей наверное тридцать с небольшим. На мой взгляд, по крайней мере. Другое привидение - мужчина примерно вашего возраста - так лет сорок, сорок пять или что-то вроде этого.
      - Мне тридцать семь, - сказал Мейер.
      - О!..
      - Лысина вводит в заблуждение многих.
      - Да...
      - Я облысел, будучи еще совсем молодым.
      - Во всяком случае, - продолжала Адель, - их зовут Элизабет и Иоганн, и очень может быть, что они...
      - Значит у них есть и имена, я вас правильно понял?
      - Да. Они, видите ли, являются нашими предками. Мой отец по национальности голландец и несколько сот лет назад в нашей семье и в самом деле были некие Элизабет и Иоганн Ван-Хоутены, но это было еще в те далекие времена, когда Смоук-Райз была просто маленькой голландской деревушкой.
      - Значит, они голландцы. Так-так, понятно, - проговорил Мейер.
      - Да. И они всегда появляются в старинных голландских платьях. И говорят они тоже по-голландски.
      - А вы слышали их, мистер Горман?
      - Да, - подтвердил Горман. - Я слеп, вы понимаете... - и он приостановился, как бы ожидая какого-то замечания со стороны Мейера. Но поскольку такового не последовало, он продолжил. - Но я слышал их.
      - Вы знаете голландский язык?
      - Нет, но мой тесть свободно владеет им. Он-то и сказал нам, на каком языке они разговаривают и пересказал содержание их разговора.
      - И что же они говорили?
      - Ну, прежде всего они говорили о своем намерении присвоить себе драгоценности Адели и, черт возьми, они незамедлительно это и сделали.
      - Драгоценности вашей жены? А я считал...
      - Они были завещаны ей ее матерью. Мой тесть хранит их в своем сейфе.
      - Хранил, вы хотели сказать.
      - Нет. Продолжает хранить. Помимо тех, что были украдены, там лежат еще несколько вещей. Два кольца и ожерелье. - И какова их примерная стоимость?
      - Всех? Я полагаю, что стоят они тысяч сорок, в долларах.
      - У этих ваших привидений губа не дура. Лампочка торшера внезапно замигала. Мейер глянул на нее и почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
      - Свет начинает гаснуть, Ральф, - прошептала Адель.
      - Сейчас без четверти три?
      - Да.
      - Они явились, - прошептал Горман.
      Девушка, снимавшая квартиру на паях с Мэри Хоуэлл, досматривала уже четвертый сон, когда они постучались в ее дверь. Но она была весьма предприимчивой леди, прекрасно приспособившейся к неожиданностям большого города, поэтому прежде всего она приступила к своему собственному расследованию, едва только приоткрылась дверь. Глядя в узенькую щелку, она незамедлительно потребовала от пришедших четко и ясно произнести по буквам их фамилии. Потом она потребовала сообщить номера их жетонов. Затем она потребовала поднести к дверному глазку и жетоны, и удостоверения так, чтобы она могла хорошенько все разглядеть. Но и этого ей показалось мало.
      - А теперь погодите минутку, - проговорила она через закрытую дверь.
      Прождали они около пяти минут, пока не услышали вновь ее торопливые шаги. Тяжелый засов с грохотом отодвинулся, дверная цепочка была снята, щелкнул замок, потом - еще один и, наконец, девушка отворила дверь.
      - Входите, - сказала она, - простите, что мне пришлось заставить вас ждать. Я только позвонила в ваш участок и мне там сказали, что вам можно открыть.
      - А вы очень осторожная девушка, - заметил Хейвс.
      - Такой поздней ночью? Да что я, с ума сошла, чтобы открывать дверь незнакомым? - отозвалась она.
      Ей было не более двадцати пяти лет, рыжие волосы ее были намотаны на бигуди, а лицо густо намазано кольдкремом, удаляющим косметику. На ней был розовый халатик, накинутый поверх фланелевой пижамы. И хотя в девять часов утра она наверняка будет выглядеть вполне привлекательной девушкой, сейчас она была страшна, как смертный грех.
      - Назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию, мисс, - попросил ее Карелла.
      - Лу Каплан. А что все-таки случилось? Неужто опять ограбили какую-то квартиру в доме?
      - Нет, мисс Каплан. Мы хотим задать вам несколько вопросов относительно Мэрси Хоуэлл. Она проживала здесь вместе с вами?
      - Да, - сказала Лу. Но тут она недоверчиво уставилась на них. - А почему вы говорите "проживала"? Она и сейчас тут живет.
      Они все еще стояли в маленькой передней их скромной квартирки, и в этой передней вдруг наступила такая тишина, что сразу стали слышны все далекие и близкие ночные шумы. Было такое впечатление, будто их неожиданно впустили сюда специально для того, чтобы рассеять эту тишину. Шум спущенной в унитазе воды, бормотание радиаторов центрального отопления, плач ребенка, лай собаки - все эти звуки налетели откуда-то и неожиданно заполнили тесную переднюю, в которой двое мужчин и одна женщина молча и настороженно всматривались друг другу в глаза. Наконец Карелла глубоко вздохнул и сказал:
      - Ваша соседка по квартире умерла. Ее сегодня убили ножом сразу после того, как она вышла из театра.
      - Нет! - выкрикнула Лу, а потом произнесла каким-то тихим, но упрямым голосом. - Нет, она жива.
      - Мисс Каплан, она умерла.
      - О, господи Иисусе, - проговорила Лу и вдруг залилась слезами, - о, господи, о черт побери!
      Мужчины стояли и чувствуя себя очень глупо, понимая, что, несмотря на свою силу, они совершенно беспомощны, а поэтому выглядят в этой крохотной передней особенно неуклюже.
      Лу Каплан закрыла ладонями лицо и повторяла без умолку: "Простите, о, господи, очень прошу вас, о, господи, извините, господи, бедная Мэри, боже мой..."
      Они старались не смотреть на ее вздрагивающие плечи и вообще на всю ее жалкую фигурку. Наконец плач постепенно затих, она глянула на них некрасивыми печальными глазами, неожиданно проговорила почти неслышным голосом: "Входите, пожалуйста", и ввела их в комнату. В продолжение почти всего последующего разговора она упрямо не подымала глаз. Казалось, что она просто не может себя заставить посмотреть в лицо людям, принесшим ей такую ужасную новость, и сидела, уставившись в пол.
      - Вам известно, кто это сделал? - спросила она.
      - Нет, пока нет. - И мы не стали бы будить вас вот так среди ночи...
      - Это ерунда.
      - Видите ли, очень часто бывает так, что, если мы начинаем действовать достаточно быстро, пока след еще не остыл...
      - Да, я понимаю.
      - То нам часто удается...
      - Да, да. Пока не остыл след, - сказала Лу.
      - Вот именно.
      И в комнате опять воцарилась тишина.
      - Не можете ли вы сказать нам, были ли у мисс Хоуэлл враги? - спросил наконец Карелла.
      - Она была самой милой девушкой на свете, - сказала Лу.
      - Ссорилась ли она с кем-нибудь в последнее время или...
      - Нет.
      - ..звонил ли ей кто-нибудь по телефону с угрозами, а может, ей присылали такие письма?
      Лу Каплан более внимательно посмотрела на них.
      - Да, - сказала она. - Было одно такое письмо.
      - Письмо с угрозами?
      - Мы так и не смогли решить. Но все же оно здорово напугало Мэри. Из-за него она купила себе пистолет.
      - Какой пистолет?
      - Не знаю. Маленький какой-то.
      - А не был ли это браунинг двадцать пятого калибра?
      - Я не разбираюсь в пистолетах.
      - И это письмо пришло к ней по почте или было вручено лично?
      - Оно пришло по почте. На адрес театра.
      - Когда?
      - Неделю назад.
      - Она заявляла о нем в полицию?
      - Нет.
      - А почему?
      - А вы что, не видели "Гремучую змею"?
      - То есть как это? Что вы хотите сказать? - не понял Карелла.
      - "Гремучая змея" - это мюзикл. Пьеса, в которой играла Мэрси.
      - Нет. Не видел.
      - Но вы, конечно, слышали о ней.
      - Нет.
      - Господи, да в каком же мире вы живете? Вы что, с луны свалились?
      - Весьма сожалею, но я не...
      - Простите, - тут же прервала его Лу. - Обычно я... Я просто очень хочу... Простите меня ради бога.
      - Ничего, ничего, - успокоил ее Карелла.
      - Во всяком случае.., спектакль наделал много шума.., вначале были неприятности, понимаете... Нет, вы и в самом деле ничего не слыхали? Об этом писали все газеты.
      - Ну, что же, по всей вероятности, я пропустил эти статьи, - сказал Карелла. - Так в чем же состояли эти неприятности?
      - Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!
      - Увы! Не знаю.
      - Вы не слышали о танце Мэрси?
      - Нет.
      - Ну, хорошо. В одной из сцен Мэрси танцует в заглавной роли совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том, чтобы выразить.., да ну ее к черту эту идею. Главное в том, что в танце этом не было ничего неприличного, даже ничего сексуального! Но полиция в этом не разобралась и запретила пьесу после первых же двух спектаклей. Постановщикам пришлось обратиться в суд с требованием разрешить спектакль.
      - Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.
      - Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.
      - Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
      - У нее не было разрешения.
      - Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...
      - Один из ее друзей продал его ей.
      - А фамилия этого ее друга?
      - Гарри Донателло.
      - Импортер, - сухо заметил Карелла.
      - Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.
      - Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.
      - Когда это было?
      - Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?
      - Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.
      Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.
      - Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.
      Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:
      ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
      Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
      Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.
      Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.
      Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.
      - Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.
      Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.
      - Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.
      На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.
      - Немного поздновато для прогулок, не так ли, миссис Блэр? - спросил О'Брайен. По натуре это был добрый человек, но сейчас он говорил резким и недоброжелательным тоном.
      Встречаясь с миссис Блэр, наверное, в семнадцатый раз за этот месяц, он успел уже порастерять неистребимое желание относиться с сочувствием к ее беде. Дело еще, честно говоря, состояло в том, что он был абсолютно бессилен оказать ей помощь, и эта беспомощность приводила его в раздражение.
      - Вы видели ее? - спросила миссис Блэр.
      - Нет, - ответил О'Брайен. - Весьма сожалею, миссис Блэр, но мне это не удалось.
      - Я принесла вам еще одну ее фотографию, может, это поможет.
      - Да, возможно, это поможет, - согласился он. Зазвонил телефон, О'Брайен снял трубку.
      - Восемьдесят седьмой участок. О'Брайен у телефона.
      - Боб, это говорит Берт Клинг. Я сейчас нахожусь на Калвер, где бросили бомбу в церковь.
      - Я тебя слушаю, Берт.
      - Насколько мне помнится, во вчерашнем списке угнанных машин фигурировал "фольксваген" красного цвета. Не мог бы ты свериться со списком и сказать мне, откуда он был угнан?
      - Хорошо, одну секундочку, - сказал О'Брайен и принялся просматривать лежащий на столе список.
      - Вот ее новая фотография, - сказала миссис Блэр. - Я знаю, как хорошо у вас получается с этими беглецами, мистер О'Брайен, ребятишки так любят вас, они всегда делятся с вами. Я верю, что вам обязательно расскажут о ней. И если вы увидите Пенелопу, то единственное, чего я хочу, так это чтобы вы сказали ей, что я очень сожалею об этом недоразумении.
      - Да, я обязательно скажу ей именно это, - заверил ее О'Брайен и тут же взял лежавшую на столе трубку. - Берт? Здесь сообщается о двух красных "фольксвагенах" - модели 64-го и 66-го годов. Дать тебе данные и того и другого?
      - Давай, - сказал Клинг.
      - Шестьдесят четвертая модель принадлежит некоему Арту Хаузеру. Ее угнали, когда она стояла у 861-го номера по Вест-Меридиан.
      - А модель шестьдесят шестого года?
      - Ее владелица Алиса Клири. Машину украли со стоянки на Четырнадцатой улице.
      - Хорошо. Большое спасибо, Боб, - сказал Клинг и повесил трубку.
      - И скажите ей, чтобы она вернулась домой к своей мамочке, продолжила свое миссис Блэр.
      - Обязательно, - сказал О'Брайен. - Если, конечно, увижу ее. Я ей обязательно передам ваши слова.
      - А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда? - спросила миссис Блэр. - Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.
      О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.
      - Но вы должны понять... - начал было он.
      - Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.
      - Миссис Блэр...
      - Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения. - Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.
      О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.
      Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.
      - Привет, - сказал Доннер. - Как дела?
      - Отлично, - сказал Клинг. - А как ты?
      - Да так себе.
      - Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.
      - И что же это за колымаги? - спросил Доннер.
      - "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.
      - Какого цвета?
      - Красные.
      - Обе?
      - Да.
      - И откуда их сперли?
      - Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.
      - И когда?
      - На прошлой неделе. Точного дня я не помню.
      - И что вам хотелось бы знать?
      - Кто угнал их.
      - Считаешь, что это сделал один и тот же тип?
      - Сомневаюсь.
      - А зачем вам понадобились именно эти железки?
      - Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.
      - Это ту, что бросили в церкви на Калвер?
      - Вот именно.
      - На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.
      - А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение? - спросил Клинг.
      - Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.
      - Я нуждаюсь в твоей помощи, Доннер.
      - Понимаю, но на сей раз прошу уволить, - сказал Доннер, упрямо мотнув головой.
      - В таком случае мне придется обратиться на Хай-стрит.
      - Зачем это? У тебя там еще один источник информации?
      - Нет, просто там находится контора районного прокурора.
      И оба мужчины пристально посмотрели в глаза друг другу. Доннер в обернутом вокруг толстенного живота полотенце, истекающий потом с такой интенсивностью, будто он и сейчас продолжал сидеть в парилке, и Клинг, скорее напоминающий слегка усталого рекламного агента, чем полицейского, да еще угрожающего человеку разоблачением его прошлых темных делишек. При этом они оба прекрасно понимали друг друга и ценили тот странный симбиоз, который иногда возникает между людьми, чья профессия - охрана закона, и теми, кто этот закон нарушает, симбиоз, жизненно необходимый как тем, так и другим.
      - Не люблю, когда меня силком принуждают к чему-то, - Доннер наконец нарушил молчание.
      - А я не люблю нарываться на отказ, - парировал Клинг.
      - Когда нужны эти сведения?
      - Я хочу, чтобы колеса завертелись до наступления утра.
      - Тебе хочется чуда, не так ли?
      - А кто не жаждет чуда?
      - Чудеса стоят немало.
      - А почем они?
      - Двадцать пять за одну машину и полсотни, если удастся узнать об обеих.
      - Ты сначала разыщи машины, а о цене поговорим позднее.
      - А если до этого "позднее" кто-нибудь проломит мне череп?
      - Об этом тебе следовало позаботиться еще при выборе своей профессии, - возразил Клинг. - Ладно, Доннер, кончай трепаться. Просто два каких-то подонка решили бросить самодельную бомбу. Никто за ними не стоит и бояться тебе нечего.
      - Ты так считаешь? - осведомился Доннер. И тут же менторским тоном изрек банальную истину:
      - Расовые отношения в этом городе достигли к настоящему моменту наивысшего напряжения.
      - Ты знаешь мой номер в участке?
      - Еще бы мне не знать его, - мрачно подтвердил Доннер.
      - Я сейчас иду прямо туда и буду ждать твоего звонка.
      - Может, ты позволишь мне для начала хотя бы одеться?
      Ночной клерк отеля "Эддисон" сидел в полном одиночестве, когда Карелла с Хейвсом вошли в холл. Погруженный в раскрытую перед ним книгу, он даже не глянул в сторону детективов, когда те подходили к его столику. Холл отеля был выдержан в готическом стиле: на полу лежал изрядно вытертый восточный ковер, подле массивных красного дерева резных столов стояли огромные мягкие кресла с продавленными сидениями и засаленными подлокотниками. Возле каждой из двух облицованных красным деревом колонн стояло по плевательнице. Над столом регистратора висел великолепный абажур, в котором, однако, недоставало одного стекла, а второе было треснувшим. В старые добрые времена "Эддисон", несомненно, был роскошным отелем. А сейчас он походил на дешевую шлюху в изъеденном молью и облезлом норковом манто, которое она приобрела в лавке старьевщика.
      Клерк, как бы в противовес всему этому старью, оказался совсем молодым человеком, лет двадцати с чем-то. Он был в отлично выглаженном твидовом костюме и темной рубашке с галстуком в золотую с коричневым полоску. На носу у него красовались очки в изящной черепаховой оправе. С некоторым опозданием он оторвался от своей книги, близоруко прищурился и, наконец, встал.
      - Слушаю вас, джентльмены, - сказал он. - Чем могу быть вам полезен?
      - Полиция, - сказал Карелла. Он вынул бумажник и раскрыл его, показывая пришпиленный изнутри полицейский жетон.
      - Слушаю вас, сэр.
      - Я детектив Карелла, а это мой коллега, детектив Хейвс.
      - Здравствуйте. А я ночной клерк и зовут меня Ронни Сэнфорд.
      - Мы разыскиваем человека, который мог быть зарегистрирован в вашем отеле примерно две недели назад, - сказал Хейвс.
      - Ну что же, если он был здесь зарегистрирован две недели назад, то вполне возможно, - сказал Сэнфорд, - что он все еще живет у нас. Большинство таких постояльцев проживает у нас постоянно.
      - Вы держите здесь в холле фирменную почтовую бумагу?
      - Простите, сэр?
      - Почтовую бумагу с названием отеля на ней. Может ли кто-либо войти так, запросто, с улицы и взять листок такой бумаги?
      - Нет, сэр. Здесь в углу есть письменный стол, видите, рядом с лестницей, но мы не кладем на него почтовую бумагу с рекламой отеля.
      - А в номерах такая бумага есть?
      - Да, сэр.
      - А у вас в столе?
      - Естественно, сэр.
      - И у вас здесь постоянно находится дежурный?
      - Все двадцать четыре часа, сэр. Мы работаем в три смены. С восьми утра до четырех дня, с четырех дня и до двенадцати и с двенадцати до восьми утра.
      - И вы заступаете в двенадцать ночи?
      - Да, сэр.
      - Возвращался ли кто-нибудь из ваших постояльцев после того, как вы заступили на дежурство?
      - Да, сэр, но немногие.
      - Не заметили ли вы у кого-либо из них пятна крови на одежде?
      - Крови? О, нет, сэр.
      - А если бы были такие пятна, вы заметили бы их?
      - Простите, не понял, сэр?
      - Вы всегда следите за тем, что происходит вокруг вас?
      - Я стараюсь, сэр. По крайней мере, большую часть ночи. Иногда позволяю себе вздремнуть, если нет необходимости срочно готовиться к занятиям, но обычно...
      - А что вы изучаете?
      - Бухгалтерский учет. - Где?
      - В Рамзеевском университете.
      - Вы не возражаете, если мы посмотрим вашу регистрационную книгу?
      - Пожалуйста, смотрите, сэр. - Он тут же встал и направился к полке с отделениями для писем и ключей от номеров, взял там журнал регистрации и вернулся к столу. - Все наши постояльцы живут у нас постоянно, за исключением мистера Ламберта из 204-го номера и миссис Грант из 701-го.
      - Когда они поселились у вас?
      - Мистер Ламберт был зарегистрирован в журнале.., я полагаю, вчера. А миссис Грант проживает у нас четвертые сутки. Во вторник она собирается съехать.
      - У вас здесь записи, сделанные постояльцами собственноручно?
      - Да, сэр. Мы настаиваем на том, чтобы постояльцы собственноручно расписывались в журнале, как того требует закон штата.
      - Поглядите-ка на эту запись, Коттон, - сказал Карелла и, повернувшись к Сэндорфу, спросил:
      - Вы не возражаете, если мы отойдем с этим журналом вон к тому дивану?
      - Видите ли, нам запрещается...
      - Я могу вам дать расписку, если желаете.
      - Нет, я думаю, что ничего страшного.
      Они взяли журнал и направились к дивану с выцветшей обивкой из красного бархата. Разместив журнал на коленях у Кареллы, они развернули записку, полученную Мэрси Хоуэлл накануне ее трагической смерти, и принялись сравнивать подписи постояльцев с подписью на записке - "Ангел Мести".
      В отеле проживали пятьдесят два постояльца. Карелла с Хейвсом бегло сверили все подписи и начали сверять их по второму разу, тщательно сравнивая почерки.
      - Погоди-ка, - сказал вдруг Хейвс.
      - Что там?
      - Вот, посмотри-ка сюда.
      Он взял записку и приложил ее к листу рядом с подписью "Тимоти Аллен Мортон".
      - Ну, что ты думаешь по этому поводу?
      - Почерк совсем не похож, - сказал Карелла.
      - Но тут те же инициалы - А и М, - сказал Хейвс.
      Детектив Мейер Мейер все еще никак не мог прийти в себя. Он не любил привидений. Ему не нравился этот дом. Он хотел оказаться у себя дома. Он хотел лежать сейчас в теплой постели со своей женой Саррой. Он хотел, чтобы она сейчас погладила его по руке и сказала, что таких вещей вообще не бывает на свете, что здесь нечего бояться - ведь он же - взрослый человек! Как можно вдруг поверить в полтергейст, в духов, в привидения каких-то древних голландцев? Глупости какие-то...
      Но ведь слышал он их, ощущал на себе их леденящее душу присутствие и, был момент, ему даже казалось, что он видит их. В ужасе он обернулся на новый звук - на звук шагов на лестнице. Кто-то спускался в гостиную. Расширившимися от страха глазами он смотрел на лестницу, даже не представляя себе, что там могло сейчас объявиться. Он уже готов был достать свой револьвер, но побоялся выставить себя в смешном виде перед четой Горман. Он пришел в этот дом ни во что не верящим скептиком, а сейчас ему страстно захотелось стать верующим или хотя бы суеверным, чтобы можно было во все это поверить, как-то это все осознать. И теперь он со страхом дожидался, кто же все-таки спускается сюда такими мерными шагами - может быть, мертвец, закутанный в саван и звенящий цепями на полуистлевших костях? Или это будет бесформенное сияние, а в нем белый череп или рука, с костлявых пальцев которой падают капли крови невинно убиенных младенцев?
      Но в комнату спустился Биллем Ван-Хоутен в красных бархатных шлепанцах, в красном же смокинге, со знакомыми космами грязных седых волос, торчащих из-за ушей. Он окинул присутствующих сердитым взглядом своих голубых глаз и направился прямо к дочери с зятем.
      - Ну, - осведомился он. - Они опять приходили?
      - Да, папа, - сказала Адель.
      - И что им нужно было на этот раз?
      - Не знаю. Они опять говорили по-голландски.
      - Скоты, - резюмировал Ван-Хоутен и обернулся к Мейеру. - Вы тоже видели их? - спросил он.
      - Нет, сэр, я их не видел, - сказал Мейер.
      - Но они были здесь, - горячо возразил Горман и повернул свое ничего не выражающее лицо в сторону жены. - Я их слышал.
      - Да, милый, - заверила его Адель. - Мы все слышали их. Но на этот раз все было, как тогда, помнишь? Когда мы могли ясно их слышать, но сами они так и не смогли материализоваться.
      - Да, да, совершенно верно, - сказал Горман, кивая. - Такое уже однажды имело место, детектив Мейер. - Теперь лицо его было обращено в сторону Мейера. Он продолжал упрямо кивать головой, поблескивая своими черными очками. Тоном своего голоса, он напоминал ребенка, который жаждет подтверждения. - Но вы ведь и сами слышали их, не правда ли, детектив Мейер?
      - Да, - сказал Мейер. - Я, несомненно, слышал их, мистер Горман.
      - А ветер?
      - И ветер - тоже.
      - И вы чувствовали их? Потому что.., становится так холодно, когда они появляются. Вы тоже чувствовали их присутствие, правда.
      - Да, что-то чувствовал, - сказал Мейер менее уверенно.
      - Вы удовлетворены? - неожиданно вклинился в разговор Ван-Хоутен.
      - Чем? - не понял его Мейер.
      - Вы убедились, что в этом доме есть духи? Ведь именно ради этого вы явились сюда, не так ли? Для того, чтобы удостовериться...
      - Детектив Мейер оказался здесь потому, что я попросил Адель связаться с полицией, - сказал Горман.
      - А почему вы это сделали?
      - Из-за украденных ценностей, - сказал Горман. - И еще потому... - он не сразу нашел нужные слова, - потому что я... Видите ли, я потерял зрение и это - факт, но мне хотелось убедиться в том.., что я одновременно с этим не потерял и разум.
      - Вы абсолютно нормальны, Ральф, - сказал Ван-Хоутен.
      - Я вот хотел.., кстати об этих драгоценностях, - нерешительно проговорил Мейер.
      - Их украли они, - сказал Ван-Хоутен.
      - Кто?
      - Иоганн и Элизабет. Наши милые привидения, эти скоты.
      - Это невозможно, мистер Ван-Хоутен.
      - Как это - невозможно?
      - Потому что привидения... - начал было Мейер, но замолчал.
      - Да?
      - Ну, как вам сказать, привидения не воруют драгоценностей. Я имею в виду, что им они вроде бы ни к чему, зачем они им? - и он растерянно умолк, поглядывая на чету в ожидании поддержки. Но те явно не собирались идти кому бы то ни было на выручку. Они сидели на диване у камина с грустным и обреченным видом.
      - Они хотят выжить нас из этого дома, - сказал Ван-Хоутен. - Это ясно как божий день.
      - А откуда это вам известно?
      - Потому сто они сами это говорили.
      - Когда?
      - Прямо перед тем, как они украли брошь и серьги.
      - Они об этом сказали именно вам?
      - И мне, и детям. Мы тогда сидели здесь втроем.
      - Но, насколько я понимаю, привидения эти говорят только по-голландски.
      - Правильно. Но Ральфу и Адели я перевел.
      - И что же тогда случилось?
      - О чем вы спрашиваете?
      - Когда вы обнаружили пропажу драгоценностей?
      - Сразу же, как только они ушли.
      - Вы хотите сказать, что вы сразу бросились к сейфу...
      - Да, и сразу же открыл его, но драгоценности уже успели исчезнуть.
      - Мы положили их в сейф всего за десять минут до того, - сказала Адель. - Мы пришли из гостей - Ральф и я - мы вернулись тогда домой очень поздно. Папа все еще не спал и читал, сидя как раз в том кресле, в котором сейчас сидите вы. Я попросила его отпереть сейф, он его открыл и положил в него драгоценности. Он тут же запер сейф и.., и потом пришли они.., и стали угрожать.
      - И какое это было время?
      - Их обычное время. Время, когда они имеют обыкновение появляться без четверти три ночи.
      - А когда, утверждаете вы, были положены в сейф драгоценности?
      - Примерно в половине третьего.
      - А когда сейф был открыт снова?
      - Как только они удалились, - ответил Ральф, - они пробыли всего несколько мгновений. На этот раз они просто объявили моему тестю, что забирают брошь и серьги. Он бросился к сейфу, как только свет снова зажегся...
      - А свет всегда гаснет?
      - Всегда, - сказала Адель. - Все повторяется неизменно. Свет гаснет, в комнате становится холодно и сразу начинают возникать эти.., странные спорящие голоса. - Она приостановилась и тут же продолжила. - И тогда появляются Иоганн с Элизабет.
      - Но сегодня они так и не появились, - заметил Мейер.
      - Такое случилось раз и раньше, - быстро вставила Адель.
      - Они хотят выжить нас из этого дома, - сказал Ван-Хоутен, - вот чего они добиваются. И очень может быть, что нам придется выехать отсюда. Не дожидаясь, пока они отнимут у нас все остальное.
      - Все остальное? А что вы под этим подразумеваете?
      - Остатки драгоценностей дочери. Различные акции. В общем, все то, что хранится в сейфе.
      - А где этот сейф?
      - Здесь. Вот за этой картиной, - Ван-Хоутен подошел к противоположной камину стене. Там висела старинная картина в тяжелой позолоченной раме, изображавшая пасторальный пейзаж. Оказалось, что рама эта с одной стороны прикреплена к стене петлями. Ван-Хоутен потянул раму на себя, взявшись за ее край, и картина отошла от стены, подобно открывающейся двери. За ней в стене был небольшой круглой формы черный сейф. - Вот он.
      - Скольким людям известна цифровая комбинация шифра замка?
      - Шифр известен только мне, - сказал Ван-Хоутен.
      - И эта комбинация цифр записана у вас где-нибудь?
      - Да.
      - И где?
      - Она спрятана в надежном месте.
      - Где именно?
      - А вот это уж, по-моему, не должно вас интересовать, детектив Мейер.
      - Я просто пытаюсь выяснить, мог ли еще кто-нибудь каким-нибудь образом узнать эту комбинацию.
      - Я полагаю, что это теоретически возможно, - сказал Ван-Хоутен, - но на практике абсолютно исключено.
      - Ну что ж, - сказал Мейер, пожимая плечами. - Я просто не знаю, что и подумать. Мне, по-видимому, остается только обмерить комнату, нанести на план расположение окон, дверей и прочего, если вы не возражаете. Мне ведь придется составить отчет, - и он снова пожал плечами.
      - А не кажется ли вам, что время уже достаточно позднее? - заметил Ван-Хоутен.
      - Но я ведь и сюда добрался довольно поздно, - сказал Мейер и улыбнулся.
      - Идем, папа, я приготовлю нам всем чай на кухне, - сказала Адель. Вы еще долго здесь пробудете, детектив Мейер?
      - Трудно сказать. Придется, по-видимому, повозиться.
      - Тогда я и вам принесу сюда чай, хорошо?
      - Благодарю вас, это было бы очень любезно с вашей стороны.
      Она поднялась с дивана и взяла мужа за руку. Медленно и осторожно она провела его мимо своего отца и вывела в открытую дверь. Ван-Хоутен еще раз глянул на Мейера, кивнул ему и тоже вышел. Мейер притворил за ними дверь и сразу же направился к торшеру.
      Женщине на вид было лет шестьдесят и от всех остальных бабушек она отличалась только тем, что только что она убила своего мужа и троих детей. Ей разъяснили ее права, и она сразу же объявила, что скрывать ей нечего и она готова отвечать на любые вопросы, которые им угодно будет ей задать. В черном пальто, накинутом на забрызганные кровью пижаму и халат, держа скованные наручниками руки с черной записной книжкой в них на коленях, она спокойно сидела на казенном стуле с прямой спинкой. О'Брайен и Клинг глянули на полицейского, который стенографировал допрос, а тот в свою очередь посмотрел на часы и занес в протокол время начала допроса - три часа пятьдесят минут утра, - затем он подал им знак, что готов продолжать.
      - Ваше имя и фамилия? - спросил О'Брайен.
      - Изабель Мартин.
      - Сколько вам лет, миссис Мартин?
      - Шестьдесят.
      - Где вы проживаете?
      - На Эйнсли-авеню.
      - Где на Эйнсли?
      - В 657-ом номере.
      - С кем вы там проживаете?
      - С моим мужем Роджером, сыном Питером и дочерьми - Энни и Эбигейл.
      - Не скажете ли вы нам, что произошло этой ночью, миссис Мартин? спросил Клинг.
      - Я поубивала их всех, - ответила она. У нее были седые волосы, тонкий нос с горбинкой, карие глаза за очками без оправы. Отвечая на вопросы, она смотрела прямо перед собой, не поворачивая голову ни вправо, ни влево, полностью игнорируя допрашивающих. Казалось, что она сидит в полном одиночестве, погруженная в воспоминания о том, что произошло всего каких-нибудь полчаса назад.
      - Можете ли вы сообщить нам какие-либо детали, миссис Мартин?
      - Сначала я убила его, этого мерзавца.
      - Кого вы имеете в виду, миссис Мартин?
      - Моего мужа.
      - Когда это произошло?
      - Недавно.
      - Сейчас почти четыре часа утра, - сказал Клинг. - Как вы считаете, могло это произойти, скажем, в половине четвертого или что-нибудь около этого?
      - Я не смотрела на часы, - сказала она. - Я услышала, как он отпирает входную дверь, сразу же пошла на кухню и взяла его.
      - На кухню?
      - Да. Я пошла туда за ножом для разделки мяса, который лежал в раковине. Я ударила его этим ножом.
      - Почему вы сделали это?
      - Потому что хотела это сделать.
      - Вы ссорились с ним, да?
      - Нет. Он как раз запирал дверь, а я пошла на кухню, взяла из кухонной раковины нож, а потом ударила его этим ножом.
      - Куда вы нанесли удар, миссис Мартин?
      - В голову, в шею, наверное, и в плечо.
      - Вы ударили его три раза этим ножом?
      - Я била его много раз, а сколько, я не могу сказать.
      - Вы сознавали то, что наносите ему удары ножом?
      - Да, я сознавала это.
      - И сознавали то, что удары наносятся тяжелым и острым ножом для разделки мяса?
      - Да, это я знала.
      - И вы намерены были убить его этим ножом?
      - Да, я хотела убить его этим ножом.
      - А потом, потом вы поняли, что убили его?
      - Да, потом я увидела, что этот сукин сын мертв.
      - Что вы сделали после этого?
      - Тут появился мой старший. Питер. Мой сын. Он заорал на меня, стал кричать: "Что ты наделала?" Принялся ругаться. И я ударила его, чтобы заставить замолчать. Я ударила его только один раз - по горлу.
      - А сознавали вы тогда, что именно вы делаете?
      - Я знала, что делаю. Он такой же точно, этот Питер. Такой же подлец, только помоложе.
      - А что было потом, миссис Мартин?
      - Я пошла в спальню, где спали девочки, и сначала ударила разделочным ножом Энни, а потом Эбигейл.
      - Куда вы наносили им удары, миссис Мартин?
      - По лицу. По их лицам.
      - И много вы нанесли ударов?
      - Мне кажется, что Энни я ударила один раз, а Эбигейл - два раза.
      - А почему вы сделали это, миссис Мартин?
      - А кому же о них заботиться, если меня заберут в тюрьму? - спросила миссис Мартин, не обращаясь ни к кому в частности.
      - Не хотите ли вы еще что-нибудь добавить к своим показаниям? спросил Клинг.
      - Нечего мне добавлять. Я поступила совершенно правильно.
      Детективы отошли от стола. Оба они были бледны.
      - Господи, - прошептал О'Брайен.
      - Да-а, - протянул Клинг. - Следует немедленно сообщить в районную прокуратуру и пусть прокурор сразу же снимет с нее показания.
      - Убила всех четверых, не моргнув глазом, - сказал О'Брайен, задумчиво покачивая головой. Потом он подошел к стенографисту, который перепечатывал на машинке протокол допроса миссис Мартин.
      Зазвонил телефон. Клинг подошел к ближайшему столу и снял трубку.
      - Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг у телефона.
      - Говорит Доннер.
      - Слушаю тебя, Жирный.
      - Мне, кажется, удалось раскопать одну из твоих колымаг.
      - Выкладывай.
      - Это та, которую сперли на Четырнадцатой улице. Если верить тому, что мне сказали, ее угнали вчера утром. Сходится?
      - Мне придется еще раз свериться со списком. Ну, а что тебе еще удалось выяснить?
      - Ее уже бросили, - сказал Доннер. - Если вам не терпится ее найти, то пошуруйте в районе электростанции на Ривер-Роуд.
      - Спасибо, мы обязательно посмотрим. А кто ее угнал?
      - Это строго между нами, - сказал Доннер. - Я не хочу, чтобы меня могли как-нибудь припутать к этому делу. Малый, который упер эту машину, гнуснейший из подонков, он за грош собственную мать зарежет. Он ненавидит негров и года четыре назад уже угробил двух из них во время уличной заварушки. Но тогда ему удалось как-то отбояриться и уйти от ответственности. Я думаю, что он просто откупился, как считаешь, Клинг?
      - Откупиться от обвинения в убийстве в этом городе нельзя, и ты, Жирный, это прекрасно знаешь.
      - Да что ты? Не смеши меня. Откупиться можно от чего угодно, если только денег хватает.
      - Так кто же это?
      - Денни Райдер. Живет около парка. Гроувер-авеню, 3541. Но сейчас ты его там не застанешь.
      - А где я его застану сейчас?
      - Десять минут назад он был в ночном баре на Мэйзон, бар называется "Филиция". Ты что, прямо сейчас хочешь отправиться за ним?
      - Да.
      - Тогда не забудь прихватить с собой револьвер, - сказал Доннер.
      Было без четверти пять, когда Клинг вошел в "Фелицию". К этому времени в баре оставалось семь человек. До этого он осмотрел зал сквозь витринное окно, расстегнул пуговицу на пальто, сунул туда руку, нащупал револьвер, расстегнул кобуру, попробовал, легко ли он достается, и только потом толкнул дверь.
      В лицо ему ударил тяжелый запах застарелого сигаретного дыма, пива, потных тел и дешевых духов. Девушка-пуэрториканка о чем-то перешептывалась с моряком в одной из выгороженных кабин. Еще один моряк стоял наклонившись над автоматическим проигрывателем, сосредоточенно выбирая пластинку. Лицо его при этом освещалось попеременно то желтым, то зеленым, то красным цветом от мигающих цветных лампочек на панели проигрывателя. Усталая толстая блондинка лет пятидесяти, сидевшая у стойки бара, следила за моряком с таким пристальным вниманием, как будто от того, на какую кнопку нажмет подвыпивший морячок, зависит ее жизнь. Бармен был занят протиркой стаканов. Едва глянув на вошедшего Клинга, он сразу же понял, что это полицейский.
      Двое мужчин сидели у противоположного конца стойки.
      Один из них был в синем свитере, высоко закрывающем шею, серых брюках и тяжелых армейских ботинках. Его темно-русые волосы были коротко подстрижены на военный манер. На втором была ярко-оранжевая куртка с какой-то сложной надписью готическим шрифтом. Тот, что носил короткую стрижку, что-то тихо проговорил. Его собеседник засмеялся в ответ. За стойкой мягко звякнули стаканы в руках бармена. Автоматический проигрыватель наконец разразился песней Джимми Хендрикса.
      Клинг подошел к мужчинам, обосновавшимся за стойкой бара.
      - Который тут из вас Денни Райдер? - спросил он - А кто спрашивает? ответил вопросом на вопрос коротко подстриженный.
      - Полиция, - ответил Клинг и тут же тот, что был в оранжевой куртке, резко развернулся в его сторону, держа в руке револьвер. Клинг только и успел, что широко раскрыть глаза от изумления, когда тот выпалил.
      Времени на раздумья не оставалось. Выстрел прогремел так близко, что в нос ударил кислый и сладкий запах пороха. Огромная радость от того, что он пока еще жив, что пуля каким-то загадочным образом миновала его, - все это промелькнуло где-то в подсознании. Действия же его были чисто рефлекторными. Револьвер выскользнул из кобуры, палец сам собой оказался на спусковом крючке и нажал на спуск, едва только ствол револьвера появился из-за отворота пальто. Выстрелив в оранжевую куртку, он почти одновременно с такой яростной силой ударил плечом стриженого, что тот навзничь свалился с высокого стула. Человек в оранжевой куртке с искаженным от боли лицом снова направлял на него револьвер. Без тени раздумья Клинг выстрелил еще раз и сразу же развернулся в сторону того, с короткой стрижкой, что упал со стула и сейчас пытался подняться, опираясь о стенку бара.
      - Встать! - крикнул Клинг.
      - Не стреляйте.
      - Вставай, гадина!
      Рывком руки он поставил упавшего на ноги, грохнул его о стенку бара и сунул ствол своего револьвера за высокий воротник его свитера. Потом он быстро обшарил свободной рукой подмышки и внутреннюю поверхность ног коротко остриженного, а тот все это время только и повторял: "Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте..."
      Не спуская с него взгляда, Клинг шевельнул ногой того, что был в оранжевой куртке.
      - Это Райдер? - спросил он стриженого.
      - Да.
      - А ты кто?
      - Я Фрэнк... Фрэнк Паскуале. Послушайте, я...
      - Заткнись, Фрэнк, - скомандовал Клинг. - Ну-ка, руки за спину! Живо!
      Он уже успел снять наручники со своего пояса и теперь защелкнул их на запястьях Паскуале. И только после этого до него дошло, что Джимми Хендрикс продолжает орать свою песню, что у моряков, наблюдавших за происходящим, побледнели их румяные лица, что девушка-пуэрториканка пронзительно кричит, блондинка сидит на прежнем месте с открытым ртом, а бармен застыл на месте со стаканом в руке.
      - Хорошо, - сказал Клинг. - Хорошо, все в порядке, - повторил он, обращаясь неизвестно к кому. И тут только он перевел дух и отер пот со лба.
      Тимоти Аллен Мортон оказался здоровяком лет сорока с солидным брюшком, густыми черными усами, гривой таких же черных волос и карими глазами, на редкость ясными и бодрыми для пяти минут шестого утра. Он так быстро открыл дверь, словно всю ночь так и не сомкнул глаз. Сначала он спросил у детективов их удостоверения, затем попросил минутку подождать, прикрыл входную дверь и вскоре снова появился на пороге в халате, накинутом на полосатую пижаму.
      - Вас зовут Тимоти Аллен Мортон? - спросил Карелла.
      - Да, именно так меня и зовут, - сказал Мортон. - А не кажется ли вам, что сейчас довольно позднее время для визитов?
      - Это смотря как, при желании его можно назвать и ранним.
      - Вот уж чего мне недоставало в жизни, так это остряков-полицейских в пять часов утра, - заметил Мортон. - Да и вообще, как вы сюда попали? Вас натравил этот зануда, что вечно дрыхнет за столом внизу?
      - На кого вы намекаете? - спросил Карелла.
      - На Лонни Сэнфорда или как его там...
      - Ронни Сэнфорд.
      - Вот-вот. Этот мелкий зануда вечно пытается чем-нибудь донять меня.
      - И к чему же сводятся его придирки?
      - Да вечные истории из-за баб, - сказал Мортон. - Он ведет себя так, будто они тут завели детский приют, его просто корчит, если он видит человека с приличной девчонкой. Но, как я вижу, он совсем не против того, чтобы сюда приводили полицию, и готов пустить вашего брата в любой номер в любое время дня и ночи.
      - Оставим Сэнфорда и потолкуем о вас.
      - Оставим. А чего вы хотите от меня?
      - Где вы находились этой ночью между двадцатью минутами двенадцатого и двенадцатью?
      - Здесь и находился.
      - А можете это доказать?
      - Конечно. Я вернулся домой в одиннадцать и с тех пор никуда не выходил. Можете спросить внизу у этого вашего Сэнфорда... Впрочем, нет, его тогда еще не было. Он не появляется тут до двенадцати часов.
      - А у кого еще мы могли бы спросить, Мортон?
      - Послушайте, вы что, в самом деле собираетесь цепляться ко мне?
      - Только в том случае, если у нас появятся солидные основания для зацепок.
      - У меня здесь сейчас девчонка. Она уже совершеннолетняя, так что тут беспокоиться нечего. Но, видите ли, она немного балуется наркотиками, понимаете? Правда, с собой у нее ничего нет, но уж я-то вас знаю, если вам захочется прицепиться к человеку...
      - Где она?
      - В туалете.
      - Позовите ее.
      - Послушайте, сделайте одолжение, пойдите мне навстречу, ладно? Не трогайте девчонку. Она пытается бросить это занятие, я это точно знаю. Я даже пытаюсь помочь ей отвыкнуть от этой муры.
      - Каким это образом?
      - А я занимаю ее другими делами, - сказал Мортон и подмигнул.
      - Позовите ее. - Беата, поди-ка сюда! - крикнул Мортон.
      После минутного замешательства дверь ванной комнаты открылась и на пороге появилась высокая брюнетка в коротеньком халатике. Она недоверчиво и пугливо вошла в комнату, как бы ожидая, что ее в любой момент могут ударить. Она явно уже встречалась с полицией, знала, что значит быть задержанной за наркотики, а кроме того, она прекрасно слышала из-за двери весь разговор и поэтому ничего хорошего не ожидала.
      - Назовите себя, мисс, - сказал Хейвс.
      - Беатрис Норден.
      - В котором часу вы пришли сюда, Беатрис?
      - Около одиннадцати.
      - Этот человек был вместе с вами?
      - Да.
      - Он выходил потом куда-нибудь после вашего прихода?
      - Нет.
      - Вы уверены в этом?
      - Уверена. Он заехал за мной примерно в девять...
      - Где вы проживаете, Беатрис?
      - Вот в том-то и вся загвоздка, - сказала девушка. - Видите ли, меня выставили из моей комнаты.
      - Так куда же он заехал за вами?
      - К моей приятельнице. Можете спросить у нее. Когда он пришел, она была дома. Ее зовут Розали Дьюв. Во всяком случае, Тимми заехал за мной в девять, мы с ним перекусили в китайском ресторанчике и потом пришли сюда примерно в одиннадцать.
      - Надеюсь, что вы говорите правду, мисс Норден, - сказал Карелла.
      - Клянусь господом богом, мы пробыли тут всю ночь, - ответила Беатрис.
      - Ладно, Мортон, - сказал Хейвс, - а теперь мы хотим взять у вас пробу вашего почерка.
      - Чего?!
      - Вашего почерка.
      - Зачем?
      - А мы - собиратели автографов, - сказал Карелла.
      - Нет, ты полюбуйся, эти ребята просто решили уморить меня здесь, сказал Мортон, обращаясь к девушке.
      - Надо же, посылают посреди ночи пару юмористов.
      Карелла подал ему вырванный из записной книжки листок и шариковую ручку.
      - Сделайте одолжение, напишите, хорошо? - попросил его Карелла. - Но сначала пишите печатными буквами.
      - А разве я сказал вам что-то непечатное? - недоверчиво спросил Мортон.
      - Он говорит, чтобы вы написали это такими буквами, как в книжках, сказал Хейвс.
      - Так почему он так прямо и не сказал этого?
      - Оденьте вашу одежду, мисс, - сказал Карелла.
      - Зачем? - испуганно спросила Беатрис. - Я здесь лежала в постели, когда вы пришли...
      - Это я диктую ему то, что он должен написать, - объяснил Карелла.
      - О-о!
      - Наденьте вашу одежду, мисс, - повторил Мортон, старательно вырисовывая буквы. - А что еще? - спросил он, любуясь результатами своих трудов.
      - А теперь обычным своим почерком поставьте следующую подпись: "Ангел Мщения".
      - Что это за дурацкая чертовщина? - спросил Мортон.
      - Напишите, пожалуйста, что я вам сказал, ладно?
      Мортон написал продиктованное и подал листок Карелле. Хейвс тем временем достал сложенный вдвое листок и они вместе с Кареллой сравнили тексты.
      - Ну, и как? - поинтересовался Мортон.
      - А так, что вы чисты на этот раз, - сказал Хейвс.
      - Слава богу, а то я собирался лезть в душ, - ответил Мортон.
      Ронни Сэнфорд был по-прежнему погружен в учебник по бухгалтерскому учету. Он снова встал, когда детективы вышли из лифта.
      - Удалось что-нибудь? - спросил он, поправляя очки.
      - Боюсь, что нет, - ответил Карелла. - Нам придется на некоторое время взять ваш регистрационный журнал, если позволите.
      - Видите ли...
      - Напиши ему расписку, Коттон, - сказал Карелла.
      Было уже достаточно поздно и ему вовсе не хотелось вступать в спор в холле этого обветшалого отеля. Хейвс быстро выписал под копирку расписку в двух экземплярах. Расписался на том и другом и оба экземпляра подал Сэнфорду.
      - А как нам быть с этой порванной обложкой? - спросил он с явным опозданием.
      - Да-а-а, - протянул Карелла. На корешке журнала была небольшая задиринка, он потрогал ее пальцами и тут же сказал:
      - Сделай об этом отметку в расписке, Коттон.
      Хейвс взял расписку обратно и на каждой из копий сделал приписку "Небольшой разрыв на корешке", после чего снова протянул расписку Сэнфорду.
      - Вы тоже распишитесь под этим, мистер Сэнфорд, - сказал он.
      - Зачем это? - спросил Сэнфорд.
      - Чтобы подтвердить, что мы получили журнал именно в таком состоянии.
      - Ах, да, - сказал Сэнфорд. Он выбрал у себя на столе одну из шариковых ручек и спросил:
      - А что я должен здесь написать?
      - Ваше имя и звание, вот и все.
      - Звание?
      - Ночной дежурный отеля "Эддисон".
      - Ах, да, - сказал Сэнфорд и расписался на листах. - Так будет правильно? - осведомился он.
      Оба детектива внимательно поглядели на то, что он написал.
      - Любишь девочек? - внезапно спросил Карелла.
      - Что? - спросил Сэнфорд.
      - Девочек, - сказал Хейвс.
      - Конечно. Конечно же я люблю девочек.
      - Одетых или голых?
      - Что?
      - В одежде или без нее?
      - Я.., я не понимаю, о чем это вы, сэр.
      - Где вы были сегодня вечером между одиннадцатью двадцатью и двенадцатью часами? - спросил Карелла.
      - Я был.., я готовился к выходу на.., на работу, - проговорил Сэнфорд.
      - А вы уверены, что вы в это время не были в аллее театра на Тринадцатой улице, и не зарезали там девушку по имени Мэрси Хоуэлл?
      - Что? Нет конечно.., нет, конечно.., конечно нет. Я.., я был дома.., я одевался.., как раз.., чтобы пойти на работу, - Сэнфорд вдруг набрал в легкие воздуха и решил проявить твердость:
      - Послушайте, что это вы болтаете? - выпалил он. - Может вы, наконец, объясните мне, в чем дело?
      - Дело вот в чем, - сказал Карелла и ткнул пальцем в текст расписки в получении журнала и подписи под ней.
      - Собирайся и пошли, - сказал Хейвс. - Бухгалтерия подождет. У тебя теперь каникулы.
      Было двадцать минут шестого, когда Адель Горман подала чай Мейеру. Он как раз сидел на корточках перед кондиционером подвешенным на стене чуть слева от оконной портьеры. Услышав шаги, Мейер глянул на нее через плечо и тут же поднялся.
      - Я не спросила, какой именно чай вы любите, - сказала она, - и поэтому на всякий случай принесла все.
      - Огромное спасибо, - сказал он. - Чуточку молока и сахар, если позволите.
      - Ну, вы уже сделали обмер комнаты? - спросила она и поставила поднос на стол перед диваном.
      - Да, теперь у меня, как я полагаю есть все, что нужно, - сказал Мейер. Он положил в чай ложечку сахара, помешал чай, потом подлил немножко молока и снова помешал, и только после этого сделал первый глоток. Горячий, - проговорил он с одобрением.
      Адель Горман молча наблюдала за ним. Так, в полной тишине он продолжал свое чаепитие. Красивые каминные часы тикали, казалось, в ускоренном темпе.
      - У вас всегда так темно в комнате? - прервал наконец молчание Мейер.
      - Видите ли, муж у меня слепой, как вы знаете, - сказала Адель. Поэтому мы, собственно, и не нуждаемся в более ярком освещении.
      - Угу. Но отец ваш читает в этой комнате, так ведь?
      - Простите?
      - Помните, в ту ночь, когда вы вернулись из гостей. Он сидел тогда в этом кресле подле торшера и читал. Помните, вы говорили?
      - О, да. Да, правильно - он тогда читал.
      - Слабое здесь освещение для чтения.
      - Пожалуй, вы правы.
      - Может быть тут какой-то брак у этих лампочек, - сказал Мейер.
      - Вы так полагаете?
      - Угу. Я, знаете ли, осмотрел ваш торшер и оказалось, что там целых три лампочки по сто ватт каждая и притом все они включены. При использовании трех столь мощных лампочках яркость света наверняка должен быть значительно больше.
      - Ну, знаете, я вообще не очень-то разбираюсь в этих...
      - Если этот торшер не подключен к реостату, естественно.
      - Боюсь, что я вообще не знаю, что это за реостат.
      - Это приспособление для регулирования сопротивления. С его помощью можно заставить лампочки гореть тускло или ярко. Вот я и подумал, что торшер этот может оказаться подключенным к реостату, но здесь в комнате я что-то не нашел ручки регулятора. - Мейер сделал паузу.
      - А вы не могли бы припомнить, есть ли в доме где-нибудь реостат и его регулятор?
      - Я совершенно уверена, что ничего такого у нас в доме нет, - сказала Адель.
      - Значит, наверное, здесь лампы все-таки не в порядке, - сказал Мейер и улыбнулся. - А кроме того, я думаю, что у вас и кондиционер поломался.
      - Нет, я совершенно уверена, что он в полном порядке.
      - Я тут просто осмотрел его и заметил, что все рычаги включены, но он так и не работает. Поэтому-то я и решил, что он у вас поломался. Просто безобразие, потому что прибор этот у вас очень хорош - шестнадцать тысяч британских тепловых единиц. Он мог бы здорово выстудить такую комнату. У нас, знаете, одна из таких весьма обширных квартир с фиксированной квартплатой на Конкорд, так там воздух охлаждается просто великолепно, хотя мощность нашего кондиционера всего пятьсот БТЕ. Какая жалость, что такая великолепная машина испорчена.
      - Да, действительно, если это так. Видите ли, детектив Мейер, мне не хотелось бы показаться недостаточно гостеприимной, но сейчас уже такое позднее время...
      - Само собой разумеется, - сказал Мейер. - Правда, если только этот кондиционер также не имеет дистанционного управления. Ну, такого, чтобы можно было из другого помещения нажать кнопку и он заработал бы. - Он выжидающе посмотрел на Адель. - У вас такого устройства нет, миссис Горман?
      - Понятия не имею.
      - Вот допью свой чай и бегу, - сказал Мейер. Он снова поднес чашку к губам, глянул на нее поверх чашки, затем отставил ее. - Но мне придется сюда снова вернуться, - добавил он.
      - Не думаю, что в этом может возникнуть необходимость, - сказала Адель.
      - Но, видите ли, в доме были похищены драгоценности... - Эти привидения...
      - Оставьте, миссис Горман. В комнате воцарилась тишина.
      - А где поставлены динамики, миссис Горман? - спросил Мейер. - Внутри этих ложных потолочных балок? Они полые изнутри, я уже проверил.
      - Я полагаю, что вам следует уйти, - медленно проговорила Адель.
      - Да, вы правы, - сказал Мейер. Он отставил чашку, тяжело вздохнул и поднялся.
      - Я провожу вас, - сказала Адель.
      Они прошли через парадную дверь и двинулись по дорожке. Ночь стояла тихая и спокойная. Пронизывающий ветер утих, и легкий иней покрыл траву. Гравий дорожки мягко похрустывал под ногами, пока они шли к автомобилю Мейера.
      - Мой муж потерял зрение четыре года назад, - внезапно заговорила Адель. - Он инженер-химик. На заводе, где он работал, произошел взрыв, его могло тогда убить. Но он только потерял зрение. Только и всего. - На мгновение она умолкла, как бы не находя нужных слов. - Только и всего, повторила она вдруг, но на этот раз в этих словах прозвучало такое отчаяние, что Мейеру захотелось по-отечески обнять ее за плечи, как бы прикрывая от обрушившихся бед, захотелось сказать ей какие-то утешительные слова, например, что ночь уже кончается, что солнце вот-вот взойдет...
      Он облокотился на крыло своего автомобиля, а она стояла рядом с ним, уставившись взглядом в дорожный гравий и стараясь не смотреть ему в глаза. Они стояли, как заговорщики, обменивающиеся секретами под покровом ночной темноты, такой же странной и таинственной, как и поселившиеся в доме призраки.
      - Ему была выплачена крупная компенсация за причиненное увечье, говорила Адель. - И вообще к нам неплохо отнеслись. А кроме того, теперь и я работаю. Я преподаю в школе, детектив Мейер. Собственно, не в школе, а в детском саду. Я очень люблю детей. - Она умолкла, но глаз так и не подняла. - Но иногда.., иногда бывает очень трудно. Понимаете ли, мой отец...
      Мейер ждал. Ему внезапно мучительно захотелось, чтобы наконец наступил рассвет, но он продолжал терпеливо ждать. Тут он услышал как она шумно вздохнула, как бы набирая воздуха перед броском в холодную воду. Похоже, она торопилась сделать свое признание под милосердным покровом ночной темноты, не дожидаясь солнечного света.
      - Мой отец ушел в отставку пятнадцать лет назад, - она снова сделала глубокий вздох. - Он - игрок, детектив Мейер. Он играет на бегах Он проигрывает крупные суммы денег.
      - И поэтому он украл ваши драгоценности? - спросил Мейер.
      - А вы узнали и это, да? - просто спросила Адель и наконец подняла на него свои глаза. - Да и как вы могли не узнать. Их же видно насквозь, все эти уловки, все его маленькие хитрости, весь этот глупый спектакль. Такие спектакли никого не могут обмануть. - Она вытерла щеку. Он так и не решился бы сказать, был ли утренний холод причиной этой слезы или что-то другое. Разве что несчастного слепого. Мне.., мне абсолютно наплевать на эту пропажу, драгоценности принадлежали моей матери и хотя она оставила их мне, но ей-то они были куплены отцом, так что.., так что что-то вроде возвращения взятого в долг, и совсем не это меня беспокоит. Да я.., я бы без единого слова отдала ему все эти вещи, если бы он просто сказал, что они кому нужны, но гордость ему не позволяет, он слишком гордый человек. Гордый человек, который.., который крадет у меня и пытается при этом внушить всем, будто это сделали привидения. А в это время мой муж, погруженный в свой темный мир, вслушивается в эти записанные отцом на пленку звуки и пытается представить себе вещи, в существование которых не верит... Поэтому он и потребовал, чтобы я обратилась в полицию, - ему требовался бесстрастный наблюдатель, который опроверг бы его подозрения, подозрения вполне обоснованные, должна вам сказать, что кто-то таскает гроши из шапки слепого... Вот поэтому-то я и пришла к вам, детектив Мейер. Чтобы вы сегодня же ночью приехали к нам в дом. Я надеялась, что вы, может быть, не разберетесь вот так сходу, может быть, обманетесь, как я сама была обманута сначала. Что, возможно, вы скажете моему мужу: "Да, мистер Горман, в вашем доме завелись привидения". Она порывисто положила вдруг руку ему на рукав. Слезы быстро катились по ее лицу, и дыхание стало прерывистым.
      - Согласитесь, детектив Мейер, ведь в этом доме и в самом деле есть привидения или духи, если хотите, тени... Прежде всего это тень гордого человека, который когда-то был блестящим юристом и справедливым судьей, а теперь стал игроком и вором; кроме того, дух человека, который когда-то был зрячим, а теперь осужден жить во мраке, блуждая и падая.., в темноте.
      На реке прогудел очередной буксир. Адель Горман умолкла. Мейер отворил дверцу своего автомобиля и сел за руль.
      - Завтра я позвоню вашему мужу, - мрачно и отрывисто сказал он. Позвоню и скажу, что совершенно уверен в том, что в доме вашем творится нечто сверхъестественное.
      - А потом приедете к нам еще раз, детектив Мейер?
      - Нет, - сказал он. - Я к вам больше не приеду, миссис Горман.
      В дежурном помещении участка подбивали итоги ночи. Рабочий день для них начался в 19 часов 45 минут, а официально их должны были сменить сегодня в 5 часов 45 минут утра, но они еще не ушли с работы, потому что надлежало еще кое-кому задать необходимые вопросы, отпечатать на машинках донесения о проделанной работе и связать кое-где концы с концами прежде чем разойтись по домам. А поскольку пришедшие им на смену детективы тоже начинали готовиться к предстоящему рабочему дню, то в шесть часов в дежурной комнате стояло такое оживление, какого не бывает ни в какое иное время суток.
      В комнате для допросов Карелла и Хейвс допрашивали юного Рональда Сэнфорда, в присутствии заместителя прокурора дистрикта, который прибыл сюда значительно раньше, чтобы снять показания миссис Мартин и теперь неожиданно для себя вынужден был присутствовать еще на одном допросе, тогда как больше всего на свете ему хотелось дотащиться до дома и выспаться. Сэнфорд был настолько поражен тем, что сумели установить идентичность почерка, сравнив две отличные по тексту записки, что в ходе своего допроса так и не смог оправиться от этого шока. Он так был горд собой за то, что специально написал текст с ошибками, считая, что если даже сумеют проследить, откуда пришло письмо, то все равно будут твердо уверены, что автор его - какой-то малограмотный тип, но никак не человек, постигающий тонкости бухгалтерского учета. Он так и не смог объяснить, почему решил убить Мэрси Хоуэлл. Он пытался объяснить это, но тут же сбивался и под конец запутался окончательно. Каким-то образом это он увязывал с моральным климатом Америки и с людьми, которые раздеваются на публике, с людьми, которым следовало бы запретить отравлять других, пачкать их своей грязью, вмешиваться в интимную жизнь других, которые только и хотят, что отвоевать себе место в этом мире, которые упорно трудятся над собой, стараясь развить свои способности, которые изучают бухгалтерский учет, а по ночам работают в отеле. А тут появляются эти и хотят все разрушить!
      Песня, которую пел в это время Паскуале, допрашиваемый в канцелярии Клингом и О'Брайеном, звучала не столь истерически, но мало чем отличалась от Сэнфордовской. Идея родилась у них с Денни Райдером одновременно. Они сошлись на том, что черномазые в Америке становятся чересчур нахальными, они пробивают себе путь туда, где их и быть не должно, они отбирают рабочие места у порядочных и работящих парней, которые только одного и требуют, чтобы их оставили в покое. Так почему же эти черномазые навязывают себя всем и каждому? Вот они и решили бросить бомбу в их церковь и показать этим обезьянам, что такие вещи не проходят в Америке. Его не особенно волновал тот факт, что его напарник лежит замороженный в морге, как, впрочем, и то, что их маленькая экспедиция на Калвер-авеню стоила жизни трем ни в чем не повинным людям и искалечила еще нескольких. Теперь его интересовало только одно - будет ли его портрет напечатан в газетах.
      Мейер Мейер уселся за свой стол и принялся печатать рапорт о привидениях в доме Горманов. Помучавшись немного над листком бумаги, он решил: ну его к черту, этот рапорт. Если лейтенант спросит его, где он пробыл полночи, он скажет, что патрулировал улицы с целью профилактики правонарушений. Бог свидетель, этого добра у них на улице хватает. Он выдернул бланки рапорта из машинки и с облегчением кивнул нетерпеливо прохаживающемуся в ожидании своей очереди Холу Уиллису, что тот может занять его место.
      - О'кей, Уиллисс, - сказал он, - можешь приступать.
      - Финальменте! - воскликнул Уиллис, хотя никаким итальянцем он не был. Зазвонил телефон.
      Солнце уже давно взошло, когда они покинули здание и, миновав зеленые фонари с цифрами 87, вышли по широким ступенькам на улицу. Парк, лежавший по другую сторону улицы, горел последними красками осени, а небо над их головами сияло нетронутой голубизной. День обещал быть ясным и погожим. Все вместе они шли в направлении закусочной, расположенной в полутора кварталах от участка. Мейер и О'Брайен несколько опередили остальных, Карелла, Хейвс и Клинг замыкали шествие. По пути они вяло переговаривались главным образом о событиях сегодняшней ночи. Добравшись до закусочной и повесив на вешалку пальто, они заказали кофе, бутерброды с сыром, сдобные булочки. Мейер сказал, что он, кажется, простудился этой ночью. Карелла порекомендовал ему какие-то таблетки от кашля, которые его жена брала для детей. О'Брайен задумчиво жевал булочку, но тут на другой стороне закусочной он заметил в одной из кабинок девушку, показавшуюся ему знакомой. На ней были синие джинсы и мексиканское пончо яркой расцветки. Девушка была не одна, она разговаривала с молодым человеком в куртке флотского покроя.
      - Кажется, я увидел один искомый объект, - сказал О'Брайен. Он встал из-за стола и прошел мимо Клинга с Хейвсом, которые как раз обсуждали новую директиву, устанавливающую какие-то новые дурацкие правила, которые требовалось соблюдать при задержании и обыске.
      Девушка вопросительно посмотрела на него, когда он приблизился к их кабинке.
      - Мисс Блэр? - спросил он. - Пенелопа Блэр?
      - Да, - ответила девушка. - А вы кто такой?
      - Детектив О'Брайен, - сказал он. - Восемьдесят седьмой полицейский участок. Ваша мать вчера опять приходила к нам, Пенни. Она просила меня передать вам...
      - Да отстаньте вы, наконец, от меня! - сказала Пенелопа Блэр. Неужели полиции больше нечем заняться? Взяли бы тогда и разогнали какую-нибудь демонстрацию, что ли!
      Несколько мгновений О'Брайен молча смотрел на нее. А потом кивнул, повернулся и направился к своему столику.
      - Ну как? - спросил Клинг.
      - Бывает, что и не везет, - отозвался О'Брайен.
      II. ДНЕВНАЯ СМЕНА
      Парнишке, который голым лежал на бетоне заднего двора большого жилого дома, на вид было лет восемнадцать. У него были довольно длинные волосы, а последние дни он, по-видимому, начал отпускать бороду. И волосы, и борода у него были черного цвета. Тело, распростертое на сером бетоне, казалось чересчур белым, а кровь, обильно залившая тротуар, - чрезмерно яркой.
      Смотритель дома обнаружил его без двух минут шесть, когда выносил мусор в контейнеры, установленные на заднем дворе. Парень лежал лицом в луже собственной крови и смотритель не мог узнать его. Не каждый день, вынося мусор, обнаруживаешь мертвое тело на заднем дворе. Однако, несмотря на полученный шок и несмотря на преклонный возраст (ему было уже около восьмидесяти), он весьма оперативно и довольно связно оповестил полицию об этом событии, что, если говорить об оперативности и срочности, удается далеко не каждому жителю города.
      Хол Уиллис прибыл на место происшествия в пятнадцать минут седьмого в сопровождении Ричарда Дженеро, который являлся самым свежим пополнением в отделе, будучи произведенным в детективы третьего разряда из патрульных. Форбс и Фелпс из отдела убийств оказались уже на месте. Уиллис был уверен, что между парами сотрудников отдела убийств нет абсолютно никакой разницы. Он, например, никогда не видел, чтобы в одном месте одновременно оказались Форбс с Фелпсом и Моногэн с Монро. Разве это не служило лишним подтверждением того, что это были одни и те же люди? Более того, Уиллису казалось, что полицейские из отдела убийств к тому же еще и регулярно обмениваются своим платьем и что, не исключено, что Форбса и Фелпса зачастую можно увидеть в одежде, принадлежащей Моногэну и Монро. Одним словом, выглядели они там, в отделе убийств, буквально как целый выводок близнецов. - Доброе утро, - сказал Уиллис.
      - Утро, - отозвался Фелпс. Форбс ограничился мычанием.
      - Нечего сказать, хорошее начало для воскресного дня, - заметил Фелпс.
      - А вы ребята, быстро сюда добрались, - сказал Дженеро.
      Форбс недоумевающе уставился на него.
      - А вы кто такой? - спросил он.
      - Дик Дженеро.
      - Не слыхал о таком, - сказал Форбс.
      - И я о вас никогда не слышал, - ответил Дженеро и глянул на Уиллиса в поисках поддержки.
      - Так может, хотя бы об этом парне кто-нибудь слышал? Труп опознали? сухо осведомился Уиллис.
      - Ну уж удостоверения личности он с собой точно не прихватил, заметил Фелпс и заржал.
      - Разве что засунул его себе в задницу, - сказал Форбс и захохотал, вторя своему напарнику.
      - Кто обнаружил тело? - спросил Уиллис.
      - Смотритель дома.
      - Может, сходите за ним, Дик?
      - Конечно, - отозвался Дженеро.
      - Терпеть не могу, когда вот так начинается день, - сказал Фелпс.
      - Жуть, - сказал Форбс - За все утро я только и успел, что перехватить чашку кофе, - сказал Фелпс. - А тут на тебе! Просто мутит.
      - Блевать хочется, - сказал Форбс.
      - Должен же порядочный человек надеть на себя хоть что-нибудь, если уж он собирается прыгать с крыши, - сказал Фелпс.
      - А почем вы знаете, что он прыгал с крыши? - спросил Уиллис.
      - Ничего я не знаю. Я просто так говорю.
      - А что же, по-вашему, он делал? - спросил Форбс. - Разгуливал себе как ни в чем не бывало по заднему двору в голом виде?
      - Не знаю, - сказал Уиллис и пожал плечами.
      - Нет, это явный попрыгунчик, - изрек Фелпс. Он окинул оценивающим взглядом заднюю стену здания. - Послушайте, а ведь вон то окно, пожалуй, выбито, не кажется ли вам?
      - Какое? - А вон, на четвертом этаже разве оно не выбито?
      - Похоже на то, - сказал Форбс.
      - Еще бы не похоже, явно выбито, - сказал Фелпс.
      - Хол, а вот и смотритель, - сказал Дженеро, приближаясь к ним в сопровождении старика. - Его зовут мистером Деннисоном и он работает здесь почти тридцать лет.
      - Здравствуйте, мистер Деннисон. Я детектив Уиллис. Деннисон молча кивнул.
      - Насколько я понимаю, тело было обнаружено вами?
      - Правильно.
      - И когда это было?
      - Прямо перед тем, как я позвонил в полицию.
      - А который был тогда час, мистер Деннисон?
      - Чуть позже шести, я думаю.
      - Знаете, кто это такой?
      - Так ведь лица не видно, - сказал Деннисон.
      - А мы перевернем его вам, как только медицинский эксперт сюда прибудет, - сказал Дженеро.
      - Не надо мне ваших одолжений, - отозвался Деннисон.
      В отличие от полицейских патрульной службы детективы сами составляют график своих дежурств. График этот утверждается затем их шефом и передается в управление. Поэтому расписание нередко подвергается изменениям в зависимости от настроения и фантазии самих детективов. Последние три месяца на основании не слишком убедительных доводов, что ночные смены труднее дневных, детективы 87-го участка работали, разбившись на две неравные по продолжительности смены: первая - с шести утра и до восьми вечера, а вторая - с восьми вечера и до шести утра. Таким образом, на дневную смену приходилось четырнадцать часов дежурств, а на ночную - десять. Однако в дневной смене работало больше народу, и это некоторым образом уравнивало нагрузку на одного человека. То обстоятельство, что кое-кому из работавших ночью иногда приходилось давать днем показания в судах или выполнять иные задания, никого особенно не беспокоило, и считалось, что такое расписание довольно справедливо. По крайней мере, на какой-то отрезок времени. Однако пройдет месяц или чуть больше, и кто-нибудь обязательно выступит с предложением пересмотреть расписание, и тогда они соберутся в комнате для допросов и решат попробовать нечто новое. И любое из принятых ими изменений будет считаться действительным, если, конечно, его утвердит шеф.
      Однако, если хорошенько постараться, то можно обернуть в свою сторону любое расписание. Приходить на смену за пятнадцать минут до срока всегда считалось твердо установленной традицией, но имелся ряд способов избавиться от необходимости являться в участок без четверти шесть. Одним из таких способов, например, было выхлопотать себе задание сидеть в засаде на задах овощной лавки, которая, как известно, открывается не раньше половины седьмого.
      Именно такую овощную лавку и обеспечил себе детектив Энди Паркер на это ясное октябрьское утро. Тот факт, что именно данную лавку грабили трижды средь бела дня за последний месяц, не играл для него сейчас особой роли. Было совершенно очевидно, что кто-то из детективов в любом случае должен устроить там засаду, и счастье Энди Паркера состояло в том, что этим детективом оказался именно он. Первое, что сделал Энди для налаживания отношений с хозяином лавки, заключалось в том, что он выбрал себе яблоко порумяней со стойки, выставленной снаружи. Хозяин, некий Сильвио Коррадини, обладавший весьма зорким для своих семидесяти двух лет зрением, заметил это мелкое правонарушение в тот самый момент, когда оно было совершено. Он уже собирался выбежать на тротуар и покарать грабителя, как вдруг обнаружил, что человек этот преспокойно направляется прямо к нему в лавку, да еще грызя по дороге похищенное яблоко. Тут-то Сильвио и сообразил, что человек этот не кто иной, как полицейский.
      - Доброе утро, - сказал Паркер.
      - Доброе утро, - ответил Сильвио. - Понравилось яблочко?
      - Да-а, яблочко отличное, - сказал Паркер. - Огромное спасибо. - И он дружески улыбнулся. - Я детектив Паркер, - сказал он. - Мне поручено заняться этими вашими ограблениями.
      - А куда делся прежний детектив?
      - Ди Мазо? Он сейчас в отпуске.
      - В октябре?
      - Мы ведь не можем все вместе разъехаться летом по отпускам, как вы считаете? - сказал Паркер и снова улыбнулся. Он был огромным человеком в коричневых вельветовых брюках и выцветшей куртке. Он побрился сегодня перед тем, как позавтракать, но тем не менее умудрился выглядеть небритым. Он смачно надкусил яблоко, так, что даже сок потек по подбородку. Глядя на него, Сильвио подумал, что уж больно он смахивает на наемного убийцу из мафии.
      - Леи э италиано? - спросил он.
      - Что?
      - Вы итальянец?
      - Нет. А вы? - спросил Паркер и улыбнулся.
      - Да, - ответил Сильвио. Он гордо расправил плечи. - Да, я итальянец.
      - Ну вот и отлично, - сказал Паркер. - Вы всегда открываете лавку по воскресеньям?
      - Что?
      - Я говорю...
      - Я держу ее открытой только до двенадцати часов и все, - сказал Сильвио и пожал плечами. - Сюда заходят люди, возвращаясь из церкви.
      - Но закон этого не разрешает, вы знаете это?
      - Никто никогда не имел ко мне претензий.
      - Ну, если кто-то предпочитает не замечать время от времени некоторых вещей, это не означает, что они законны, - сказал Паркер. И он пристально поглядел в глаза Сильвио. - Но об этом мы потолкуем позже, ладно? А пока что, расскажите мне подробней об этих ваших ограблениях, о'кей?
      Сильвио задумался. Он прекрасно знал, что это "потолкуем позже" станет ему в копеечку. И он уже начал жалеть, что вообще заявил в полицию об ограблениях. Сильвио тяжело вздохнул.
      - Это повторялось трижды за последний месяц, - сказал он.
      - И каждый раз один и тот же человек?
      - Их двое. Я не могу сказать, были ли это одни и те же парни, потому что приходили они в этих.., как это?..
      - В масках?
      - Да, в масках.
      - И каждый раз одни и те же маски?
      - Нет. Один раз они были в натянутых на лица чулках, во второй раз в черных масках, а в третий - они были повязаны носовыми платками.
      Паркер снова куснул яблоко.
      - Они вооружены? - спросил он.
      - Если бы у них не было оружия, я бы поразбивал их паршивые головы и выбросил бы на мостовую.
      - У них были пистолеты?
      - Да. - Вооружены были оба или только один?
      - Оба.
      - В какое время они обычно приходят?
      - В разное. В первый раз они пришли ранним утром, едва я успел открыть лавку. Во второй раз - уже к вечеру, примерно в шесть или половине седьмого. А в последний раз - во время ленча, в магазине тогда было полное затишье.
      - Брали они что-нибудь помимо наличных?
      - Нет, только деньги.
      - Ну, ладно, - сказал Паркер, пожимая плечами. - Может, они снова заглянут, кто знает. Если не возражаете, я здесь где-нибудь у вас пристроюсь, ладно? Есть здесь у вас подсобка или задняя комната?
      - Вон там, за занавеской, - сказал Сильвио. - Но если они снова придут, то я и сам подготовился к их приходу.
      - Каким это образом?
      - Теперь и у меня есть пистолет.
      Он зашел за стойку, открыл ящик для денег под кассовым аппаратом и достал из него "смит и вессон" тридцать второго калибра.
      - Вы должны получить на него разрешение, на этот револьвер, - сказал Паркер.
      - Уже получил. Если уж кого ограбили три раза подряд, то хотя бы разрешение дают без спора.
      - У вас разрешение на ношение или на хранение?
      - На хранение.
      - Это не пистолет, а револьвер. Вы хотя бы знаете, как с ним обращаться? - спросил Паркер.
      - Ничего, справлюсь.
      - Послушайтесь моего совета, - сказал Паркер. - Если эти подонки снова сюда заявятся, не вынимайте свою пушку из ящика. Предоставьте уж мне и стрельбу и прочее, если у нас дойдет до этого.
      В лавку вошла покупательница. Не ответив Паркеру, Сильвио повернулся к ней.
      - Бон джорно, синьора, - сказал он с улыбкой. Паркер вздохнул, раздвинул занавеску и прошел в заднюю комнату.
      - Ну, и что вы скажете? - спросил Уиллис у младшего медицинского эксперта.
      - Свалился сам или был сброшен откуда-то оттуда, - сказал медицинский эксперт. - Череп раскололся от удара о землю. По-видимому, он от этого и погиб.
      - Можете еще что-нибудь добавить?
      - А чего тут добавлять? Нужно еще радоваться, что он совсем в омлет не превратился, - эксперт защелкнул свою сумку, выпрямился, вставая, и добавил:
      - У меня все. Теперь вы можете делать с ним все, что вам угодно.
      - Спасибо, Эл, - сказал Уиллис.
      - Ну, всего вам, - сказал эксперт и пошел к своей машине.
      Теперь тело лежало на спине. Дженеро глянул на расколотый череп и отвернулся. Деннисон, смотритель дома, подошел, держа руки в карманах пальто. Он посмотрел на лицо парнишки и кивнул головой.
      - Это мальчишка из квартиры 4-С, - сказал он.
      - Как его зовут?
      - Скотт.
      - Это имя или фамилия?
      - Фамилия. В доме у меня записано и его имя. Я всегда составляю полный список своих жильцов. Хотите, я посмотрю?
      - Да, будьте любезны.
      - Хорошо, - сказал Деннисон.
      - А где эта квартира 4-С - спросил Уиллис. - Не та ли, где выбито стекло?
      - Да, это та, вы правы, - сказал Деннисон.
      Телефон зазвонил на столе Артура Брауна. Артур снял трубку, прижал ее плечом к уху и сказал: "Восемьдесят седьмой участок. Детектив Браун слушает". Затем он глянул в сторону перегородки, в дверцу которой патрульный полицейский как раз проводил скованного наручниками задержанного.
      - Вы детектив? - переспросил женский голос.
      - Да, мэм, детектив Браун.
      - Я хочу сделать заявление о пропаже человека, - сказала женщина.
      - Да, мэм, но погодите только одну секундочку.
      Браун выдвинул ящик стола, достал деревянную бирку с ключом от выгороженной решеткой клетки для временно задержанных и бросил ее патрульному, который ключа не поймал. Задержанный засмеялся. Патрульный поднял с пола ключ, подвел задержанного к решетчатой двери, отпер ее и втолкнул туда задержанного.
      - Но-но, полегче, - огрызнулся задержанный.
      Патрульный молча запер за ним дверь. Затем он подошел к столу Брауна, присел на угол, сдвинув на затылок фуражку, достал сигарету и закурил.
      - Назовите, мэм, свои данные, - говорил тем временем Браун в трубку.
      - Мэри Эллинхэм. Миссис Дональд Эллинхэм.
      - Продиктуйте по буквам фамилию.
      - Э-Л-Л...
      - Так...
      - И-Н-Х-Э-М...
      - А теперь ваш адрес, миссис Эллинхэм?
      - Норс-Тринити, номер 742.
      - Хорошо. Так кто же пропал, миссис Эллинхэм?
      - Мой муж.
      - Дональд Эллинхэм? Таково его полное имя?
      - Да. Нет, погодите. Полное будет Дональд Э. Эллинхэм. "Э" означает Эдвард.
      - Понятно, мэм. И как давно он пропал?
      - С минувшей пятницы пошла вторая неделя.
      - А в прошлом случалось уже с ним такое, миссис Эллинхэм?
      - Нет. Никогда.
      - Он никогда не исчезал ранее? Никогда у него не было необъяснимых исчезновений?
      - Нет. Никогда.
      - Вы говорите, что он отсутствует с позапрошлой пятницы, это значит, с девятого числа, правильно?
      - Да.
      - А на работу он являлся в понедельник? Это было двенадцатое число.
      - Нет.
      - А вы справлялись у него на работе?
      - Да, справлялась.
      - И его там не было?
      - Его всю неделю не было на работе.
      - А почему вы тянули с заявлением о пропаже до сегодняшнего дня, миссис Эллинхэм?
      - Я хотела дать ему шанс спокойно вернуться. А потому все время переносила срок. Видите ли, я решила дать ему срок в несколько дней, а потом набралась неделя. Ну, думаю, дам ему еще день, но суббота прошла и.., поэтому я решила позвонить сегодня.
      - Ваш муж пьет, миссис Эллинхэм?
      - Нет. То есть он выпивает, но в рамках. Он не алкоголик, если вы это имеете в виду.
      - А возникали у него или вообще в семье проблемы.., скажем так, с другими женщинами?
      - Нет.
      - Я хотел этим сказать, миссис Эллинхэм...
      - Я поняла. Нет, я не думаю, что он просто мог сбежать к другой женщине, это исключено.
      - А как вы сами, миссис Эллинхэм, считаете, что могло с ним произойти?
      - Боюсь, что он стал жертвой несчастного случая.
      - Вы справлялись о нем в больницах города?
      - Да, но его нет ни в одной из больниц.
      - И все-таки вы продолжаете думать, что он стал жертвой несчастного случая.
      - Может быть, он валяется сейчас мертвый где-нибудь, - сказала миссис Эллинхэм и в трубке послышались всхлипывания.
      Браун выдержал долгую продолжительную паузу, поглядывая на патрульного.
      - Миссис Эллинхэм, вы слушаете? - начал он снова.
      - Да.
      - Если получится, я постараюсь зайти к вам сегодня, чтобы взять все необходимые сведения для заявки в бюро пропавших без вести. Вы будете дома?
      - Да.
      - Предварительно позвонить вам?
      - Нет, не нужно. Я буду сидеть дома весь день.
      - Вот и отлично. Значит, увидимся позже. Но если за это время вам удастся что-нибудь узнать...
      - Да, да, я сразу же позвоню вам.
      - До свидания, миссис Эллинхэм, - сказал Браун и повесил трубку. - У леди пропал муженек, - сказал он патрульному.
      - Спустился на минуточку в булочную за хлебом и уже год не возвращается, так? - сказал патрульный.
      - Да, и с тех пор не подает о себе вестей, - подхватил Браун. Затем он указал на клетку для задержанных и спросил:
      - А это что за гость?
      - Взял его на месте преступления. Когда он пытался влезть в квартиру с пожарной лестницы в окно третьего этажа. Окно он уже успел выломать и как раз влезал в него.
      - Какие-нибудь орудия преступления были при нем?
      - Да. Я оставил их в коридоре на скамейке. - Принеси-ка их сюда.
      Патрульный вышел в коридор. Браун подошел к зарешеченной двери. Задержанный уставился на него.
      - Ваши имя и фамилия? - спросил Браун.
      - А ваши?
      - Детектив Артур Браун.
      - Фамилия подходит, - сказал задержанный.
      - Согласен, - спокойно отозвался Браун. - Может, назовете теперь свою?
      - Фредерик Шпет.
      Патрульный вернулся в дежурную комнату, неся с собой кожаный портфель, в котором оказалась ручная дрель со сверлами разного диаметра, небольшой ломик вроде гвоздодера, полный набор отмычек, плоскогубцы, ножовка, пара коричневых матерчатых перчаток и еще один ломик, сконструированный так, что его можно было разобрать на три составные части. Браун молча осмотрел все эти инструменты.
      - Я столяр, - пояснил Шпет.
      Браун обернулся к патрульному полицейскому.
      - В квартире был кто-нибудь, Симмс? - спросил он.
      - Никого, - ответил Симмс.
      - Шпет, - сказал Браун, - вы обвиняетесь во взломе третьей степени, что является уголовно наказуемым преступлением. Вы также обвиняетесь во владении орудиями взлома, что также является судебно наказуемым проступком первого класса. Отведите его вниз, Симмс.
      - Я требую адвоката, - заявил Шпет.
      - Вы его получите, когда будет нужно, - сказал Браун.
      - Я требую его сейчас. Прежде чем вы посадите меня в предвариловку.
      Поскольку и полицейские, и профаны нередко путаются в предписываемых актом Миранда-Эскобеда правовых требованиях, Браун мог бы пойти по пути, который избрал его коллега Клинг, который этой ночью зачитывал вслух статьи этого акта, знакомя задержанного с его правами, хотя патрульная машина поймала мальчишку на месте преступления, когда тот выламывал очередную антенну из автомобиля. Но Браун действовал иначе.
      - А зачем, Шпет? - спросил он. - Ты задержан в тот самый момент, когда пытался нелегально проникнуть в чужую квартиру. Никто не задает тебе никаких вопросов. Ты взят на месте преступления и никаких вопросов к тебе нет. После того как тебя посадят и оформят, тебе будет разрешено сделать три телефонных звонка. И тогда ты сможешь поговорить со своим адвокатом, с поручителем, со своим лучшим другом и вообще, с кем тебе будет угодно. Увидите его, Симмс.
      Симмс отпер дверь клетки и дубинкой подтолкнул Шпета к выходу.
      - Это беззаконие! - выкрикнул Шпет.
      - Ничуть не большее, чем кража со взломом, - ответил ему Браун.
      Женщина, проживающая в квартире, расположенной напротив номера 4-С, была выше ростом и Уиллиса и Дженеро, в чем, собственно, не было ничего удивительного: Хол Уиллис был самым низкорослым из детективов, достигая всего пяти футов и восьми дюймов. Он был столь изящен, что походил на балетного танцора и казался довольно миниатюрным даже рядом с Дженеро, который был всего-то на дюйм выше его. Хол Уиллис знал, что он невысок. Ричард Дженеро, наоборот, считал себя весьма крупным человеком. От отца он унаследовал черные вьющиеся волосы, прямой и короткий неаполитанский нос, чувственные губы и задумчивые глаза. От матери ему досталась гибкая и стройная фигура. Он знал, что хорошо сложен, и не испытывал по поводу своего роста никаких комплексов. Но эта леди, что открыла им сейчас дверь в квартире номер 4-В, обладала в самом деле могучим телосложением. Уиллис и Дженеро только глянули на нее снизу вверх и молча переглянулись между собой с затаенной завистью. На леди была комбинашка алого цвета и ничего больше. Босая, большегрудая, рыжеволосая и зеленоглазая, она уперла руки в обтянутые прозрачным нейлоном бока.
      - Ну? - сказала она.
      - Полиция, - сказал Уиллис и предъявил ей свой жетон.
      Женщина внимательно осмотрела жетон.
      - Ну? - повторила она.
      - Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, - сказал Дженеро.
      - Каких вопросов?
      - Относительно молодого человека из квартиры напротив. Относительно Люиса Скотта.
      - А что с ним?
      - Вы его знаете? - Мы едва знакомы.
      - Едва знакомы? - сказал Дженеро. - Вы живете с человеком на одной лестничной площадке и едва...
      - Ну и что? Это ведь город.
      - Но даже и в этом...
      - Мне сорок шесть лет, а ему сколько? Восемнадцать? Девятнадцать? Как я могу его знать? Интимно?
      - Нет, мэм, но...
      - Вот я и говорю вам, что едва его знаю. Почти не знакомы. Но все-таки, что там с ним?
      - Видели ли вы его вчера во второй половине дня или вечером? - спросил Уиллис.
      - Нет. А в чем дело? С ним что-нибудь случилось?
      - Слышали ли вы какой-нибудь необычный шум в его квартире?
      - Необычный? Что значит, необычный?
      - Ну, например, звон разбитого стекла.
      - Меня не было дома вчера вечером. Я ушла в гости к знакомым.
      - В котором часу?
      - В восемь.
      - А в котором часу вы вернулись?
      - Я не вернулась. Я осталась в гостях.
      - У ваших знакомых?
      - Да.
      - И вы можете назвать фамилию этих знакомых? - спросил Дженеро.
      - Этих знакомых зовут Моррис Страус и работает он молочником.
      - О, - сказал Дженеро и растерянно посмотрел на Уиллиса.
      - И когда вы все-таки вернулись домой, мэм? - спросил Уиллис.
      - Около пяти утра. Как и все молочники, Моррис встает очень рано. Мы с ним позавтракали, и я пошла домой. А в чем дело? Что случилось? Этот Люис, он что, натворил что-нибудь?
      - А вообще вчера вы видели его в течение дня?
      - Да, видела. Это когда я выходила в магазин. Он как раз тогда входил в дом.
      - А не помните ли, в котором часу это было?
      - Примерно в половине пятого дня. У меня кончился кофе. Это у меня вечная история. Кофе я пью, можно сказать, ведрами. Вот он у меня и кончается в самый неподходящий момент. Пришлось бежать в магазин. Вот тогда-то я и встретила его.
      - Он шел один?
      - Нет.
      - А кто был с ним?
      - Какой-то мальчишка.
      - Вы не знакомы с ним?
      - Я, знаете ли, как-то не вожусь с подростками, поэтому откуда мне...
      - Просто вы могли встречать его тут поблизости, обратить внимание на что-нибудь...
      - Нет.
      - А какого он примерно возраста? - спросил Уиллис.
      - Примерно одного с Люисом. Лет восемнадцать, девятнадцать, не знаю точно. Такой, знаете, крупный парнишка.
      - Не могли бы вы описать его внешность немного подробнее?
      - Длинные светлые волосы, висячие усы. И на нем была еще какая-то дурацкая куртка.
      - Как это, дурацкая?
      - Это было что-то вроде звериной шкуры мехом внутрь. Такая, знаете, вроде дубленки. Понимаете?
      - Да-да. Продолжайте.
      - Сверху у нее не кожа, а такая, знаете, вывернутая наизнанку, вроде замши. А мех обращен внутрь, к телу. Мех белого цвета. А на спине намалевано оранжевое солнце.
      - Что-нибудь еще?
      - А вам этого мало?
      - Может быть, и достаточно, - сказал Уиллис. - Большое спасибо вам, мэм.
      - Пожалуйста, - ответила она. - Не хотите ли кофе? У меня кофейник уже на плите.
      - Нет, большое спасибо, нам хотелось бы осмотреть квартиру напротив, сказал Дженеро. - Но тем не менее, огромное вам спасибо. Вы очень любезны.
      И тут женщина улыбнулась так внезапно и такой сияющей улыбкой, что Дженеро от изумления попятился.
      - Ну, что вы, - проговорила она каким-то добрым и мягким тоном, а потом прикрыла дверь.
      Дженеро задумчиво поднял брови. Он попытался припомнить дословно все, что перед этим сказал и каким тоном это было сказано. Он только начинал постигать искусство ведения допросов и взял себе за правило запоминать все приемы, которые могли пригодиться ему впоследствии. Но сейчас, как назло, он не мог припомнить свои собственные слова. Ни единого. Память просто отшибло.
      - Что я сказал ей? - спросил он Уиллиса.
      - Не помню, - ответил тот.
      - Нет, Хол, попробуй припомнить. Что я мог такое сказать? Почему она вдруг так разулыбалась и сразу стала какой-то любезной, что ли?
      - Мне кажется, что ты спросил у нее, а не согласится ли она переспать с тобой, - сказал Уиллис.
      - Нет, - серьезно возразил Дженеро. - Нет, мне кажется, что ничего такого я ей не говорил.
      С помощью взятого у смотрителя запасного ключа Уиллис отпер дверь квартиры 4-С и первым вошел в квартиру. За его спиной Дженеро все еще размышлял о хитросплетениях и тонкостях искусства опроса граждан полицией.
      Стена, противоположная входной двери, имела два окна. Нижнее стекло левого окна было выбито почти целиком - от него остались только мелкие осколки, торчащие из рамы. В окна врывался яркий солнечный свет. В комнате было очень мало мебели: у одной из стен был расстелен матрац, на противоположной - подвешена книжная полка, возле которой стоял стереопроигрыватель с лежащим на нем альбомом с долгоиграющими пластинками; в кухонном алькове стоял маленький ломберный столик и два стула, окно алькова выходило на пожарную лестницу. Черный старомодный сундучок, обитый медными бляшками, служил, по-видимому, кофейным столиком и стоял почти в центре комнаты рядом с проигрывателем. Два черно-белых плаката с антивоенными лозунгами украшали стены. Занавесок на окнах не было. В кухонном алькове на полке стояла пара пачек овсянки для завтрака и сахарница. В холодильнике - бутылка молока и три картонных пакета с кефиром. В отделении для овощей Уиллис нашел пластиковый мешочек с чем-то, похожим на марихуану. Он показал его Дженеро.
      - Травка? - спросил его Дженеро. Уиллис пожал плечами, взял из мешочка щепоть серо-коричневых засохших листьев и понюхал их.
      - Похоже на это, - заметил он.
      Он достал из своей сумки ярлык с веревочкой для вещественных доказательств, заполнил его и прикрепил к пластиковому мешочку.
      Они тщательно осмотрели всю комнату. На сундучке стояли три кофейные чашки. Каждая из них пахла вином, а на одной сохранились на ободке следы губной помады. Потом они открыли и сам сундучок и нашли в нем джинсы, фланелевые рубашки, губную гармошку, свернутое армейское одеяло и маленькую металлическую коробочку для хранения денег. Коробочка эта была не заперта. В ней было три доллара мелочью и студенческий билет в прозрачном целлофане. В помойном ведре на кухне они обнаружили две пустые бутылки из-под вина. Под кухонной раковиной - захлопнувшуюся мышеловку без мыши и приманки. На крышке унитаза в санузле они нашли джинсы с черным ремнем, оранжевую майку и пару белых хлопчатобумажных носков. Там же были домашние тапочки и черная женская шелковая блузка.
      На блузке сохранилась товарная этикетка.
      Они появились в овощной лавке в двадцать минут восьмого. Они были в масках, какие используются на маскарадах в день Всех Святых, хотя до этого праздника оставалось ровно две недели. Оба они держали в руках пистолеты и оба были одеты в черные плащи и такие же брюки. Быстрым шагом с уверенностью людей, уже не раз побывавших здесь, они преодолели расстояние между входной дверью и прилавком. Один из них был в маске Серого Волка, а второй в маске Белоснежки. Маски эти полностью закрывали их лица и поэтому вся сцена имела привкус какого-то жуткого кошмара.
      Когда они появились в дверях лавки, Сильвио стоял к ним спиной. Он услышал звон дверного колокольчика и быстро обернулся, но они уже успели вплотную приблизиться к стойке. У него хватило времени только на то, чтобы выкрикнуть единственное слово: "Анкора!", нажать на кнопку кассы и сунуть руку в выдвигающийся ящик за револьвером. Человек в маске Белоснежки первым сообразил, что он полез в кассу за оружием. Он ни слова не сказал своему напарнику. Вместо этого он просто выстрелил прямо в лицо Сильвио. Пуля, ударившая в упор, чуть было не оторвала Сильвио голову, отшвырнув его тело на полки, с которых тут же с грохотом посыпались консервные банки. Занавеска над дверью в заднюю комнату внезапно раздвинулась и в проеме показалась фигура Паркера с револьвером в руке. Рука человека в маске Серого Волка находилась в этот момент в денежном ящике кассы, полная денежных купюр.
      - Стоять! - выкрикнул Паркер, и человек в маске Белоснежки выстрелил еще раз. Пуля ударила Паркера в правое плечо. Это помешало ему сделать прицельный выстрел, а тут открыл огонь и тот, что был в маске Серого Волка. Он выстрелил, целясь Паркеру в живот, но пуля попала тому в ногу. Пытаясь удержаться, Паркер ухватился за занавеску, но она оборвалась и он со стоном упал на пол.
      Два человека в веселых маскарадных масках выбежали из магазина на залитую утренним солнцем воскресную улицу.
      Патрульная служба 87-го участка осуществлялась силами ста восьмидесяти шести патрульных полицейских, и в любой день недели служба их проходила по графику, разобраться в котором было под силу разве что доктору наук, специализирующемуся на арабской литературе.
      Однако в это конкретное воскресное утро все перепуталось еще больше из-за того, что был подстрелен один из сотрудников полиции, а, как известно, ничто не приводит полицейских в такое лихорадочное возбуждение, как именно такое событие.
      Лейтенант Питер Бернс, в подчинении у которого были все шестнадцать детективов 87-го участка, счел допустимым вызвать на работу троих детективов, отсутствующих по болезни, исходя из того простого соображения, что трое не вполне здоровых полицейских послужат вполне достойной заменой одному, отправленному в больницу. Не удовлетворившись этим, он вдобавок позвонил Стиву Карелле домой на Риверхед как бы для того, чтобы поставить его в известность о произошедшей перестрелке.
      Бернс прекрасно знал, что Карелла, только что отработавший свою ночную смену, отнюдь не горит желанием поговорить по телефону со своим шефом. Но он все-таки набрал номер, а потом долго вслушивался в мерные гудки в трубке. Наконец Карелла подошел к телефону.
      - Стив? Я не разбудил тебя?
      - Нет, я как раз надевал пижаму.
      - Прости, что беспокою...
      - Ничего страшного, а в чем дело, Пит?
      - Паркера только что подстрелили в этой зеленной лавке на Эйнсли.
      - Ты шутишь...
      - Какие тут шутки...
      - Господи, - сказал Карелла.
      - Двое подонков застрелили хозяина и ранили Паркера в плечо и в ногу. Его отвезли в больницу "Буэнависта". Похоже, что дело весьма серьезное.
      - Господи, - снова повторил Карелла.
      - Я уже вызвал Ди Маэо, Левина и Меривезера. Они освобождены от работы, кто в отпуске, а кто болен, но мне пришлось пойти на это, Стив, потому что я не люблю, когда стреляют полицейских.
      - Я тоже не люблю этого.
      - Поэтому я и решил ознакомить тебя с обстановкой.
      - Правильно. Спасибо, Пит. Телефонная трубка молчала.
      - Пит?
      - Да, Стив?
      - Так как? Ты хочешь, чтобы я тоже приехал?
      - Но ты же оттрубил ночную... - и трубка снова замолчала.
      - Ну.., ну, так как ты считаешь, Пит?
      - Ты уж сам решай, - сказал Бернс. - Я советую тебе немного отоспаться, а потом, может, ты и заглянешь сюда к нам. О'кей? - Бернс снова помолчал. - Работенка для тебя нашлась бы. Но ты, Стив, решай сам.
      - А который сейчас час? - спросил Карелла. Бернс поглядел на настенные часы.
      - Начало восьмого. Так что ты отдохни все-таки, о'кей?
      - О'кей, - сказал Карелла.
      - А я позвоню тебе позднее, - сказал Бернс и повесил трубку.
      Он поднялся из-за стола, сунул большие пальцы рук за пояс над задними карманами и подошел к окну, выходящему в парк. Ладно скроенный человек с ежиком седых волос и пронзительно голубыми глазами, он постоял некоторое время молча, глядя на залитую солнцем осеннюю листву по ту сторону улицы. Потом с тем же ничего не выражающим лицом он резко повернулся и вышел в дежурное помещение участка.
      За ближайшем от кабинета лейтенанта столом сидел детектив Карл Капек. Перед ним на стуле сидел капрал в морской форме с шишкой величиной с куриное яйцо над левым глазом. Форма у капрала была испачкана грязью, сам он выглядел крайне встревоженным и растерянным и сидел, сложив руки на коленях, как провинившийся школьник. Говорил он очень тихо, почти шепотом, объясняя что-то Капеку. Лейтенант прошел мимо них к столу, за которым Браун разговаривал с кем-то по телефону.
      - Хорошо, я обязательно передам, - проговорил в этот момент Браун и повесил трубку.
      - Это насчет Паркера? - спросил Бернс.
      - Нет, это звонил Дельгадо с Шестой Южной. Там один малый шел себе в церковь, но едва он отошел от своего дома, его поймали четверо неизвестных и избили почти до полусмерти. Дельгадо сейчас разбирается с этим.
      - Хорошо. А из больницы еще не звонили насчет Паркера?
      - Пока нет.
      - А кто это у нас в подвале в предвариловке?
      - Взломщик, которого взял Симмс на углу Пятой и Фридландер.
      - Тебе бы лучше сходить сейчас в эту овощную лавку, Арти.
      - Тогда Капек здесь останется совсем один.
      - Я уже вызвал людей на помощь. Скоро они прибудут.
      - Хорошо.
      - Я хочу как можно скорее нарастить побольше мяса на этом дельце, Арти. Терпеть не могу, когда стреляют моих людей.
      Браун молча кивнул. Он выдвинул ящик стола, достал из него свой служебный револьвер в кобуре, пристегнул кобуру к поясу, накинул куртку и подошел к вешалке за плащом и шляпой. Выходя из дежурки, он приостановился у стола Капека.
      - Если кто будет спрашивать меня, я в овощной лавке.
      - О'кей, - сказал Капек и снова обернулся к своему морячку. - Я все-таки так и не могу понять, как это получилось, что вас избили, - сказал он. - Может, вы еще разок расскажете мне все с самого начала?
      - Ну, понимаете, на меня напали врасплох, вот и все, - сказал военный моряк.
      - Как именно?
      - Ну, я себе шел, а на меня напали врасплох, и все.
      - Где это произошло, капрал Майлз?
      - На Стеме.
      - И который был час?
      - Примерно три часа ночи.
      - А что вы в это время там делали?
      - Шел себе.
      - Шли в какое-нибудь определенное место?
      - Я как раз только вышел из бара, ну, я говорил. Я выпивал там, в этом баре. Думаю, это было на Семнадцатой улице.
      - А было что-нибудь в баре?
      - Как было?
      - Ну, какая-нибудь ссора или скандал. Поругались с кем-нибудь?
      - Нет, это был очень хороший бар.
      - Значит, вы вышли из этого бара примерно в три часа ночи и пошли себе по Стему?
      - Правильно.
      - А куда вы шли?
      - Да так, просто решил немножко пройтись и больше ничего. Перед тем как вернуться на корабль. Я с того эсминца, что приписан к Морской гавани. Мы сейчас на профилактическом ремонте в сухом доке.
      - Мгм, - сказал Капек. - Значит, вы шли себе, прогуливаясь, а этот мужчина внезапно напал на вас.
      - Ага.
      - Он был один?
      - Да. Один.
      - А чем это он ударил вас?
      - Не знаю.
      - И только недавно вы пришли в сознание, правильно?
      - Да. И тут обнаружил, что эти скоты забрали мой бумажник и часы.
      Капек несколько секунд молча смотрел на потолок.
      - А я считал, что он там был один, - наконец заметил он.
      - Правильно. Он был один.
      - А вы только что сказали "скоты".
      - Ну и что?
      - Множественное число.
      - Ну?
      - Так сколько же их было на самом деле, капрал?
      - Который ударил меня? Я уже сказал, один.
      - Неважно, кто ударил, а кто нет. Сколько их там было?
      - Ну.., двое.
      - Отлично. Картина немного проясняется. Значит, двое мужчин застали вас врасплох...
      - Нет, не совсем так.
      - Послушайте, капрал, - сказал Капек, - скажите откровенно, собираетесь вы рассказать мне все как было или вы хотите поскорее наплевать на все и забыть? У нас здесь, как видите, дел и без вас хватает. Если вы хотите попытаться вернуть украденное у вас имущество, то нужно хоть немного помочь нам, понятно? А в противном случае, - рад был познакомиться, но все же распростимся подобру-поздорову. Надеюсь, что теперь вам удастся спокойно дойти до своего эсминца.
      Майлз несколько мгновений сидел молча, потом глубоко вздохнул.
      - В таком дерьме я еще никогда не был, - сказал он наконец. - Чувствую себя как самый последний идиот.
      - Почему? Что же все-таки произошло?
      - Понимаете, там в баре была девушка...
      - Так я и думал, - сказал Капек и поощрительно кивнул.
      - Она была в красном платье. Весь вечер она вертела задницей перед самым моим носом, сами знаете... Наконец я заговорил с ней и она вела себя очень по-дружески, и все такое прочее. Казалось, ей ничего от меня не надо. Вот я и решил угостить ее стаканчиком - другим. За всю ночь я заказал ей не более двух виски.
      - Так. Продолжайте.
      - И вот, незадолго до трех она говорит мне, что ужасно устала и хочет домой в постельку. Потом она прощается со всеми, идет к двери, а уже в дверях оборачивается ко мне, подмигивает и делает знак рукой, а сама кивает на дверь. Ну понимаете? Этим она вроде бы говорит мне: "Иди за мной". Я тут же расплатился и поспешил на улицу. Вижу, что она стоит на углу. Как только она увидела, что я вышел, сразу пошла дальше, но все время оглядывалась через плечо, в общем, продолжала ломать комедию. Так я шел за ней, пока она не свернула в одну из боковых улиц. Тогда я тоже свернул за ней за угол, а тут уже стоял этот ее парень, который как грохнет меня по лбу. А когда я очнулся, оказалось, что они унесли и бумажник, и часы, а я остался вот с этой шишкой. Вот сука!
      - Она белая или чернокожая?
      - Черная.
      - А мужчина?
      - Белый.
      - Вы могли бы узнать ее, если бы встретились снова?
      - Я запомнил ее на всю жизнь.
      - А мужчину?
      - Я только мельком видел его. Он ударил меня, едва я показался из-за угла. У меня только искры из глаз посыпались. Они, видимо, перетащили меня в другое место. Потому что очнулся я в этой вонючей парадной. Я хочу сказать, что я лежал на тротуаре, когда... - Майлз вдруг оборвал себя и растерянно поглядел на свои руки.
      - Да, капрал?
      - Что меня доводит больше всего, так это то, что она еще и пнула меня, эта сучка. Когда я уже свалился на тротуар, она еще пнула меня этой своей узконосой туфлей. Скорее всего, я именно из-за этого отключился по-настоящему. Не от того, что этот тип меня ударил, а от этого ее пинка. Капрал Майлз обиженно поглядел на Капека. - Зачем она так сделала? Я же хотел с ней по-хорошему. На самом деле. Я ничего плохого ей не сделал.
      Скорая помощь прибыла и убыла, увозя человека, на которого напали у самого крыльца его дома, когда он направлялся в церковь. Сейчас было девять часов утра, и кровь еще не засохла на крыльце дома. Детектив третьего разряда Алехиандре Дельгадо стоял на ступеньках с женой пострадавшего и их двумя дочерьми, пытаясь уверить себя в том, что они не замечают этой крови. Миссис Уэрта была миловидной брюнеткой с карими глазами, полными слез. Обе ее дочери, выряженные ради похода в церковь в одинаковые шерстяные пальто зеленого цвета, черные лакированные туфельки и белые гольфики, были точной копией своей матери, только глаза у них были сухими. В их карих глазах светилось что угодно - любопытство, страх, непонимание, но слез не было. Толпа прохожих и соседей толкалась у крыльца, несмотря на усилия патрульного полицейского, который пытался уговорить их разойтись.
      - Не можете ли вы, миссис Уэрта, рассказать мне, что же здесь все-таки произошло? - спрашивал Дельгадо.
      Как и эта женщина, которой он задавал сейчас вопросы, Дельгадо был пуэрториканцем. И подобно ей, он вырос в гетто. Не в этом, но очень на него похожим (как утверждают некоторые наблюдатели, достаточно поглядеть на одно гетто, чтобы понять, что представляют собой все остальные), расположенном в тени Калмс-Пойнт-Бридж. Он прекрасно мог бы объясняться с ней на испанском языке, но он все еще не слишком был уверен в правильности своего английского произношения и поэтому взял себе за правило говорить как можно больше именно на этом языке. Со своей стороны, миссис Уэрта не очень-то стремилась к тому, чтобы разговор велся по-английски. Ее маленькие дочери прекрасно понимали и говорила по-английски, но уже путались в испанском. С другой стороны, многие из соседей миссис Уэрты (которые сейчас в основном и составляли сбившуюся у крыльца толпу) говорили только по-испански. Это и стало решающим аргументом в пользу английского, так как она решила, что, разговаривая с этим детективом по-английски, она хоть что-нибудь сможет утаить от них. Поколебавшись еще немного, она решила отвечать на вопросы детектива по-английски.
      - Мы хотели идти в церковь, - сказала она, - к восьмичасовой проповеди. Церковь наша тут же, на этой улице, и ходу до нее пять минут. Мы вышли из дома - Хосе, я и обе девочки - и тут эти люди набросились на него.
      - Сколько их было?
      - Четверо.
      - Вы узнали кого-нибудь из них?
      - Нет, - ответила миссис Уэрта.
      - И что же произошло?
      - Они били его.
      - Чем?
      - Ручками от метел. Знаете, берут метлу и отпиливают кусок ручки.
      - Они говорили что-нибудь вашему мужу?
      - Нет.
      - А ваш муж говорил им что-нибудь?
      - Нет.
      - И вы не узнали ни одного из них? Они были не из вашего "баррио", не из вашего района?
      - Я никогда не видала ни одного из них раньше.
      - Полное имя вашего мужа Хосе Уэрта?
      - Хосе Висенто Уэрта.
      - Сколько ему лет, сеньора?
      - Сорок семь.
      - А чем он зарабатывает себе на жизнь?
      - Он - агент по торговле недвижимостью.
      - И где находится его контора?
      - В Риверхед, Харрисон-авеню, номер 1345. Фирма называется "Риалти Х-Р".
      - Он является владельцем фирмы?
      - Да.
      - Без партнеров?
      - У него есть партнер.
      - И как зовут этого партнера?
      - Рамон Кастаньеда. Вот поэтому в названии у них две буквы - X и Р Хосе и Рамон.
      - А где проживает мистер Кастаньеда?
      - В двух кварталах отсюда. На Четвертой улице.
      - А дом?
      - Сто двенадцатый.
      - Ну, хорошо, - сказал Дельгадо. - Если будут какие-нибудь новости, я извещу вас.
      - Пор фавор, - сказала миссис Уэрта, взяла за руки девочек и повела их в дом.
      Черная блузка, которую нашли в квартире Люиса Скотта, была продана в магазине готового платья под названием "Тоска Обезьяны", расположенном на Калвер-авеню. Поскольку сегодня был воскресный день, то и магазин был закрыт. Патрульный полицейский, увидев, как Уиллис и Дженеро настойчиво заглядывают в окно магазина, неспеша направился к ним.
      - Чем могу помочь, ребята? - осведомился он. Дженеро и Уиллис посмотрели на него, но ни один из них так и не узнал его.
      - Ты новенький здесь, малыш? - спросил Дженеро.
      Полицейский был по меньшей мере года на три-четыре старше Дженеро, но поскольку чином он был ниже, то Дженеро счел вполне уместным именно так к нему обратиться. Патрульный же никак не мог определить, с кем это он имеет дело - с бродягами или же со своими коллегами по поддержанию правопорядка. Разницу между этими двумя категориями не всегда заметишь с первого взгляда. Он прикидывал, то ли ему ответить резкостью, то ли, напротив, проявить почтительную покладистость.
      - Я детектив Уиллис, а это мой коллега, детектив Дженеро, - разрешил его сомнения Уиллис.
      - О-о, - только и сказал патрульный, но сказано это было весьма красноречиво.
      - Давно несешь здесь службу, малыш? - спросил Дженеро.
      - Всего неделю, меня направили сюда из Маджесты.
      - Специальное задание?
      - Ага. Здесь было очень много ограблений и краж со взломом, вот нас и поставили, чтобы нагнать страха. Как я думаю, число патрульных здесь удвоили.
      - А где сейчас постоянный патрульный с этого участка?
      - Он зашел выпить чашечку кофе в столовую тут неподалеку. Может, я могу чем-то помочь?
      - А как его фамилия?
      - Хаскинс. Вы его знаете?
      - Ага, - сказал Уиллис. - Столовка эта та, что на углу?
      - Так точно.
      - Пока, малыш, - сказал Дженеро, и оба детектива направились к столовой. Оставшись один, патрульный пожал плечами, выражая тем самым свое глубочайшее убеждение в том, что все детективы порядочные скоты, только и умеющие, что задирать свой нос.
      В столовой в это время, а было сейчас без четверти десять утра, не было никого, кроме полицейского Хаскинса и человека за стойкой. Хаскинс сидел над чашкой кофе с таким видом, что сразу становилось понятно, что прошлой ночью ему не удалось нормально выспаться. Дженеро и Уиллис подошли к стойке и взгромоздились на высокие стулья по обе стороны от него.
      - Хелло, Билл, - сказал Уиллис.
      - Привет, - отозвался Хаскинс, отрывая взгляд от чашки с кофе.
      - Два кофе, - сказал Дженеро человеку за стойкой.
      - Искали меня, - спросил Хаскинс, - или просто случайно заглянули сюда?
      - Нет. Мы к тебе.
      - А в чем дело?
      - Вам какой кофе? - спросил человек за стойкой.
      - Обычный, - сказал Уиллис.
      - Один обычный, один черный, - сказал Дженеро.
      - Два обычных, один черный, - сказал человек за стойкой кому-то.
      - Один обычный и один черный, - сказал Дженеро.
      - Он требует обычный, а вы - обычный и черный, - не сдавался человек за стойкой.
      - Вы что, решили разыгрывать из себя клоуна? - сказал Дженеро.
      - В любом случае, это идет за счет заведения, так чего спорить? миролюбиво сказал человек за стойкой.
      - Кто это вам сказал?
      - В тот день, когда полицейский расплатится со мной за кофе, я буду считать, что в мою честь устроили что-то вроде парада с военным оркестром на Холл-авеню.
      На этот раз все трое полицейских промолчали. Они, если быть честными, никогда не расплачивались за кофе. Но и не любили, когда им напоминали об этом.
      - Билл, мы разыскиваем парнишку лет восемнадцати-девятнадцати, сказал Уиллис. - У него длинные светлые волосы, висячие усы. Ты не видел здесь в округе такого?
      - Ты что, смеешься? - сказал Хаскинс. - Да я таких вижу сотнями каждый день.
      - Парень этот носит куртку из вывернутой мехом внутрь шкуры.
      Хаскинс только пожал плечами.
      - На спине у куртки нарисовано солнце, - сказал Уиллис.
      - Вот это уже кое-что. Такую куртку я где-то видел.
      - А помнишь парнишку, что был в ней?
      - Где же я мог видеть эту чертову куртку? - вслух припоминал Хаскинс.
      - Он мог быть вместе с другим парнишкой его же возраста, но черноволосым и с бородой.
      - Нет, не то, - сказал Хаскинс, качая головой. - Солнце это было оранжевого цвета, правильно? Такое, знаете, оранжевое солнце и такие лучи от него, правильно?
      - Правильно, оранжевое солнце и лучи.
      - Да, я наверняка видел именно эту куртку, - сказал Хаскинс. Буквально на днях. Но где же, черт побери, я ее видел?
      - Два кофе - один обычный, один черный, - сказал официант.
      - Джерри, вы никогда не видели мальчишку в меховой куртке, на спине у которой намалевано солнце? - спросил Хаскинс.
      - Нет, - ответил человек за стойкой и ушел на кухню.
      - А мех у нее белый, да? - обратился Хаскинс к Уиллису. - Куртка мехом внутрь, а мех белый, правильно? Я говорю, мех у нее был белый?
      - Точно.
      - Точно. Видел я где-то эту чертову куртку. Дайте-ка мне подумать минутку, ладно?
      - Конечно, думай, сколько угодно, - сказал Уиллис.
      - А я вижу у тебя эту желтенькую жестянку. Кто тебе ее дал? - спросил он, оборачиваясь к Дженеро с самым дружеским видом.
      - Меня уже давно произвели в детективы, - сказал Дженеро обиженным тоном. - Где, черт побери, ты был тогда, если не помнишь?
      - По-видимому, я не всегда поспеваю следить за перемещениями в высших эшелонах власти, - сказал Хаскинс и добродушно улыбнулся.
      - Но вам же зачитывали приказ о моем производстве.
      - Наверное, но у меня это событие просто как-то выскользнуло из памяти, - сказал Хаскинс. - Ну как, привыкаете понемногу к роскошной жизни, а, Дженеро?
      - Немного получше, чем мостить дорогу в ад, - ответил Дженеро.
      - А что не лучше? - философски заметил Хаскинс.
      - Да, так как насчет куртки-то... - вмешался Уиллис.
      - Помню, помню, погодите еще минутку и я вспомню, - сказал Хаскинс и снова взялся за чашку обеими руками.
      - А как вам этот новенький, который стоит сейчас там со мной?
      - Отлично справляется, можешь за него не беспокоиться.
      - "Тоска обезьяны"! - выкрикнул вдруг Хаскинс, прищелкнув пальцами. Вот, где я видел эту проклятую штуку. В витрине "Тоски обезьяны". Тут совсем рядом по улице.
      - Прекрасно, - сказал Уиллис и кивнул. - А не знаете ли, кому принадлежит эта лавка?
      - Знаю. Двум молодым еврейкам, которые живут на Восьмой. Сразу же за углом от магазина.
      - И как их зовут?
      - Флора Шнайдер и Фрида еще как-то. Фамилии ее я не знаю. И вообще, все называют их просто Фрида и Флора.
      - А какой номер на Восьмой?
      - Восьмая улица, северная сторона, номер 327.
      - Спасибо, - сказал Уиллис.
      - Спасибо за кофе, - крикнул Дженеро в сторону кухни.
      Ответа оттуда не последовало.
      Детектив Артур Браун был темнокожим, причем кожа его была очень темного оттенка, а волосы вились мелким бесом. У него были широкие ноздри и толстые губы. Он был очень хорош собой, но, увы, отнюдь не той красотой, которая нравится большинству белой части населения, не исключая и либералов. Короче говоря, он совсем не походил на Гарри Белафонте, Сиднея Пуатье или Эдема Клайтона Пауэлла. Походил он на самого себя, что само по себе было не так уж мало, поскольку рост его составлял шесть футов и четыре дюйма, а вес - двести двадцать фунтов. Артур Браун принадлежал к той категории темнокожих мужчин, которая заставляет белых мужчин спешно переходить на другую сторону улицы, исходя из тех соображений, что этот явно преступный тип (явно преступный только потому, что он крупный и темнокожий) наверняка пришибет или прирежет их, а может, сотворит что-нибудь и похуже, бог его знает, что у него на уме. Даже после того как Браун представлялся в качестве полицейского детектива, многие белые все равно не могли избавиться от впечатления, что перед ними отчаянный преступник, который просто выдает себя за офицера полиции.
      В свете этих обстоятельств сам факт, что свидетеля перестрелки в зеленной лавке не испугали ни его рост, ни цвет кожи, явился для Брауна приятным сюрпризом. Свидетелем этим оказалась маленькая старушка, вооруженная ярко-голубым зонтиком, хотя на дворе стояла та ясная солнечная погода, которая бывает только в октябре. Цвет зонтика полностью соответствовал цвету глаз почтенной леди и глаза эти были ясными и проницательными. На голове у нее была шляпка, украшенная искусственными цветами, а темное ее пальто, будь она помоложе, несомненно, заслуживало бы определения "макси". Старушка бодро вскочила на ноги, едва Браун переступил порог зеленной лавки.
      - Наконец-то! - воскликнула она.
      - Мэм? - сказал Браун.
      - Вы ведь детектив, правильно?
      - Правильно, - признал Браун.
      - Я миссис Ферреди. Здравствуйте.
      - Детектив Браун, - представился он с легким поклоном и наверняка ограничился бы этим, если бы миссис Ферреди первой не протянула ему руку. Он мягко пожал ее и приветливо улыбнулся. Миссис Ферреди ответила такой же улыбкой.
      - Меня попросили подождать здесь и сказали, что детектив придет буквально через минуту. Вот я и просидела здесь почти все утро. Ведь уже половина одиннадцатого.
      - Прошу прощения, миссис Ферреди, но мне пришлось опросить множество народа пока я добрался сюда. Я занимаюсь этим с начала девятого. Причем почти с каждым пришлось изрядно повозиться.
      - О, это я отлично понимаю, - сказала она.
      - Патрульный, который стоит на улице, говорит, что именно у вас есть для меня какая-то информация. Это и в самом деле так?
      - Совершенно верно. Я видела тех двух мужчин, которые ограбили лавку.
      - Где вы из видели?
      - Я видела, как они выбежали из-за угла. Я возвращалась домой из церкви. Я обычно хожу на утреннюю шестичасовую проповедь и из церкви выхожу около семи. По пути я останавливаюсь у булочной, где обычно беру сдобные булочки с изюмом. Мой муж очень любит завтракать ими по воскресеньям.
      - Да?
      - Но сам он никогда не ходит в церковь, - сказала она, - просто настоящий еретик.
      - Ага...
      - Я как раз выходила из булочной - было тогда примерно около половины восьмого - и тут я увидела, как эти двое выбегают из-за угла. Сначала я подумала...
      - Во что они были одеты, миссис Ферреди?
      - В черных пальто и в масках. У одного из них было женское лицо, то есть, я хочу сказать, что на нем была женская маска, а у второго - маска какого-то чудовища. В руках у них были револьверы. У обоих. Но не это главное, детектив Браун.
      - А что главное?
      - Они сняли свои маски. Как только они свернули за угол, они тут же посбрасывали свои маски, и я смогла очень хорошо рассмотреть их обоих.
      - Вы не могли бы описать сейчас их внешность?
      - Конечно.
      - Прекрасно, - сказал Браун и достал записную книжку. Потом он достал из кармана авторучку - он был одним из немногих полицейских, которые до сих пор пользовались не шариковой, а перьевой авторучкой, - и приступил к опросу.
      - Они были черные или белые, миссис Ферреди?
      - Белые.
      - И какого возраста, как по-вашему?
      - Молодые.
      - Насколько молодые? Двадцатилетние? Тридцатилетние?
      - О нет. Сорока с небольшим. Они, конечно, молоды, но не какие-нибудь мальчишки, детектив Браун.
      - А какого роста?
      Один примерно вашего роста, очень крупный мужчина. У вас какой рост?
      - Шесть футов, четыре дюйма, - сказал Браун.
      - Ну и вымахали же вы, - сказала миссис Ферреди.
      - А второй?
      - Второй намного ниже. Пять футов и восемь или девять дюймов, я бы так сказала.
      - Цвет волос вы запомнили?
      - Тот, что поменьше, блондин. А у высокого темные волосы.
      - Цвета глаз вы, наверное, не заметили.
      - Пробежали они достаточно близко, но на глаза я внимания не обратила. Слишком все произошло молниеносно.
      - Шрамы? Татуировки? Родимые пятна?
      - Нет, ничего подобного я не рассмотрела.
      - Оба гладко выбриты?
      - Вы хотите сказать, что у них не было ни бород, ни усов?
      - Да, мэм.
      - Да, оба они были выбриты.
      - Вы сказали, что маски они сбросили, как только завернули за угол, правильно?
      - Да. Они сразу сорвали их. Наверное, трудно видеть через эти прорези, как вы считаете?
      - Ожидала их какая-нибудь машина?
      - Нет, я не думаю, что у них тут был автомобиль, детектив Браун. Уж слишком быстро они бежали. Я думаю, что они решили смываться на своих двоих. А вы как думаете?
      - Пока я ничего определенного не могу сказать, миссис Ферреди. А не могли бы вы показать мне эту булочную, у которой вы их увидели?
      - Конечно, покажу. Она прямо здесь, за углом. Они вышли из зеленной лавки и сразу же наткнулись на стоящего снаружи постового полицейского.
      - Вы не знаете, когда собираются меня сменить? - спросил он у Брауна.
      - А в чем дело? - спросил Браун.
      - Я думаю, что здесь вообще произошла какая-то путаница. Понимаете, это даже не мой пост.
      - А где ваш пост?
      - На Гроувер-авеню, возле парка.
      - Так почему вы оказались здесь?
      - Вот в том-то и дело. Я, понимаете ли, только что задержал этого типа, который пытался взломать дверь мерседеса на Второй. Ну, отвел его в участок, это было примерно без четверти семь... Ну, пока оформили и все такое. В общем, когда я вышел из участка, было уже минут пятнадцать восьмого. Тут я увидел, что в патрульной машине проезжают Нили и О'Хара, я помахал им и попросил подбросить к моему посту. Только мы тронулись, как тут по радиотелефону сообщают о стрельбе в овощной лавке, и мы прямым ходом помчались сюда. А тут, сами знаете, какой стоял переполох: Паркера ранили, хозяина убили... Нили и О'Хара поехали по новому вызову, а мне сержант велел постоять здесь у двери. Вот так я и стою здесь все утро. Меня должны были сменить на моем посту в восемь часов, но откуда знать моему сменщику, что я торчу здесь, и сюда он, конечно, не придет. Вы сейчас идете в участок?
      - Нет, не сразу.
      - Послушайте, мне не хочется бросать пост, потому что сержант может распсиховаться. Ведь он велел мне стоять здесь, так?
      - Хорошо, я позвоню им с ближайшего телефона, - сказал Браун.
      - Позвоните? Я буду вам очень благодарен.
      - Обязательно позвоню, - сказал Браун.
      И они с миссис Ферреди пошли на угол к булочной.
      - Я стояла вот здесь, когда они пробегали, - сказала миссис Ферреди. Они как раз выбежали из-за угла и начали сдергивать маски, а мимо меня они пробегали уже без них. Затем они помчались по улице и... О, господи, я совсем забыла! - вдруг воскликнула она и замолчала.
      - Что вы забыли, миссис Ферреди?
      - Только сейчас я вдруг припомнила, что они сделали с этими масками, детектив Браун. Они бросили их вон в ту канализационную решетку. Они остановились возле вон той решетки для стока дождевой воды и забросили их туда. Только после этого они побежали дальше.
      - Спасибо, миссис Ферреди, - сказал Браун, - вы оказали нам огромную помощь.
      - Была бы очень рада, - ответила она и улыбнулась.
      Флора и Фрида вернулись к себе домой только в семь минут двенадцатого. Обе они были миловидными женщинами чуть моложе тридцати, обе были в брюках и в коротких пальто свободного покроя. Флора была блондинкой, а Фрида рыжеволосой. В ушах Флоры покачивались крупные золотые серьги, а Фриду украшала всего лишь маленькая мушка на подбородке. Подруги объяснили детективам, что по воскресеньям, независимо от погоды, они обязательно совершают утреннюю прогулку в парке. Флора предложила неожиданным гостям чаю и, когда приглашение было принято, Фрида пошла наверх поставить чайник.
      Жили они в довольно старом доме, который прошел все стадии от шикарного дома, каким он был лет пятьдесят тому назад, до перестроенного здания в целой группе себе подобных, как бы объединенных отчаянной попыткой высоко держать голову среди моря окружающих трущоб. Дом был в полной собственности Флоры и Фриды, и как раз сейчас одна из хозяек рассказывала, что спальни у них расположены на самом верху, кухня, столовая и еще одна комната для гостей занимают второй этаж, а гостиная - первый. Именно здесь и сидели сейчас детективы, в комнате, пронизанной потоками солнечного света, прорывающимися сквозь кружевные занавески. У живописного камина мирно дремала кошка. Гостиная занимала весь первый этаж и была хорошо и уютно обставлена. Она производила обманчивое впечатление мирной гостиной английского загородного дома где-нибудь в Дорсете или в каком-нибудь уэльском имении, за окнами которого расстилаются покрытые травой или вереском холмы. Но одно дело так перестроить дом в районе трущоб, чтобы он стал похож на некое подобие загородной резиденции, а совсем иное игнорировать окружающую действительность. Флора и Фрида были слишком умны, чтобы избрать второй путь, и на окнах у них были прочные металлические решетки, а двери запирались целой системой замков.
      - Надеюсь, вы пришли не с тем, чтобы сообщить нам об очередном ограблении нашего магазина? - спросила Флора. Голос у нее был немного с хрипотцой, как у певиц, которые слишком близко держат микрофон ко рту.
      - Нет, нет, - заверил ее Уиллис. - Мы просто пришли спросить у вас насчет некоторых вещей, которые могли быть куплены в нем.
      - Слава тебе, господи, - сказала Флора. Фрида успела уже спуститься к ним и сейчас стояла за спинкой ее кресла.
      - С тех пор как мы открыли магазин, в него уже четыре раза проникали воры, - сказала Фрида.
      - И каждый раз они забирали товара долларов на сто, а то и меньше. Как-то глупо получается. Нам значительно дороже обходилось каждый раз заново вставлять стекла. Если бы они просто зашли в лавку и потребовали то, что они обычно крадут, мы бы с удовольствием отдали им это барахло.
      - К тому же нам пришлось уже четыре раза менять замки, а это тоже стоит денег, - сказала Фрида.
      - Мы ведь торгуем с очень маленькой наценкой, - сказала Флора.
      - Это наверняка дело рук наркоманов, - сказала Фрида. - А ты как думаешь? - обратилась она к Флоре.
      - Несомненно, - подтвердила Флора. - А ваш опыт что говорит? спросила она детективов.
      - Бывает и так, - сказал Уиллис. - Но взломщики не обязательно наркоманы.
      - А наркоманы зато почти всегда оказываются ворами, да? - спросила Фрида.
      - Некоторые воруют.
      - Большинство?
      - Многие. Им приходится тратить массу денег на покупку наркотиков. Город просто обязан принять какие-то меры.
      Кошка у камина встала, потянулась, сладко зевнула и, глянув на детективов, гордо прошествовала мимо, направляясь к выходу.
      - Проголодалась, - кивнула в ее сторону Флора.
      - Скоро покормим, - сказала Фрида.
      - Так о каких это вещах вы хотели спросить? - поинтересовалась Флора.
      - Ну главным образом о куртке, которая была выставлена у вас на витрине на прошлой неделе. Меховая куртка с...
      - Да-да, лама, я знаю. Так в чем же дело?
      - На ней еще было нарисовано оранжевое солнце на спине, да? - спросил Дженеро.
      - Да, это она.
      - Не помните, кто из вас ее продал? - спросил Уиллис.
      - Я не продавала ее, - сказала Флора и вопросительно глянула на Фриду.
      - Правильно. Я ее продала, - сказала Фрида.
      - А кто купил ее, вы помните?
      - Молодой человек. У него были длинные светлые волосы и висячие усы. Молоденький. Я объяснила ему, что куртка, собственно, женская, но он сказал, что ему это не важно. Она показалась ему шикарной и он решил взять ее. Понимаете, на ней нет пуговиц и поэтому не так заметно, что она женская. Женская одежда имеет застежки с другой стороны и...
      - Да, мы знаем.
      - Но именно эта куртка застежек вообще не имела. Ее можно носить совсем распахнутой или с поясом. И я помню, что он примерял ее и с поясом и без него.
      - Простите, пожалуйста, - сказал Дженеро, - но это все-таки куртка или полупальто?
      - Ну, как вам сказать, для пальто она коротковата. До половины бедра. Она, собственно, предназначалась для женщин, которые носят мини-юбки. Она вот такой примерно длины.
      - Понятно.
      - Хотя и мужчина тоже, наверное, мог ее носить, - сказала Фрида, но в голосе ее звучало сомнение.
      - А вы знаете, кто был этот молодой человек?
      - К сожалению, нет. До этого я никогда не видела его.
      - Сколько стоила эта куртка?
      - Сто десять долларов.
      - Он расплатился наличными?
      - Нет, он... Господи, ну конечно же!..
      - Да? - сказал Уиллис.
      - Он выписал мне чек. Значит, на чеке должно быть его имя, так ведь? она обернулась к Флоре. - Где эти чеки, которые мы должны сдать к оплате завтра? - спросила она.
      - Наверху, - сказала Флора. - В запирающемся ящике. - Она улыбнулась детективам и пояснила:
      - Один из ящиков нашего туалетного столика запирается. Правда, это вряд ли поможет, если кому-то взбредет на ум залезть туда.
      - Принести его вам? - спросила Фрида.
      - Это было бы очень любезно с вашей стороны, - сказал Уиллис.
      - Отлично, да и чайник наверняка успел вскипеть. - И она вышла из гостиной. Шаги ее четко прозвучали по ступенькам лестницы.
      - Есть еще одна вещица, - проговорил Уиллис. - Дик, где у тебя эта блузка?
      Дженеро вручил ему конверт из плотной бумаги. Уиллис открыл его и достал оттуда черную шелковую блузку, которая была найдена в ванной у Скотта. К одной из ее пуговиц была прикреплена полицейская инвентаризационная бирка с указанием, что это вещественное доказательство. Флора оглядела блузку, вывернув ее наизнанку. - Да, это наша, - сказала она.
      - А не могли бы вы сказать, кому вы ее продали?
      - Этого я никак не могу сказать, - ответила она, с сожалением покачав головой. - Такие блузки мы продаем дюжинами каждую неделю, - она еще раз сверилась с ярлыком. - Да, и размер один из самых ходовых - тридцать четвертый. Нет, здесь ничем не могу вам помочь, - и она снова покачала головой.
      - Ну что ж, ладно, - сказал Уиллис. Он снова засунул блузку в конверт. Флора как раз входила в комнату с подносом, на котором стояли чайник, четыре чашки, молочник, сахарница и блюдечко с полукругами лимонных долек на нем. Чек лежал под сахарницей. Фрида поставила поднос, подняла сахарницу и вручила Уиллису чек.
      Имя и адрес владельца чековой книжки были напечатаны вверху чека:
      РОБЕРТ ХАМЛИНГ, 3541-АВЕНЮ. АЙСОЛА.
      Чек был выписан на получателя - магазин "Тоска обезьяны" на сумму сто тридцать пять долларов и шестьдесят восемь центов; подписан он был Хамлингом размашистой подписью. Уиллис внимательно осмотрел его.
      - Я полагал, что куртка стоила сто десять долларов, а этот чек...
      - Правильно, ведь он купил еще и блузку. Блузка стоила восемнадцать долларов, а остальное - налог.
      - Черную шелковую блузку?
      - Да, - сказала Фрида.
      - Эту? - спросил Дженеро и снова вынул блузку из конверта жестом фокусника, достающего кролика из шляпы.
      - Да, это та самая блузка, - сказала Фрида. Дженеро удовлетворенно кивнул. Уиллис оглядел чек с обратной стороны.
      Там карандашом было написано: "Вод. Уд. 215468916506607-52".
      - Это вы написали? - спросил Уиллис.
      - Да, - ответила Фрида.
      - Значит, он, насколько я понимаю, предъявил вам свое водительское удостоверение?
      - Конечно. Мы никогда не принимаем чеков, не проверив личности.
      - А можно мне посмотреть? - спросил Дженеро. Уиллис протянул ему чек. - Карриер-авеню, - сказал Дженеро. - Где это?
      - Почти за городом, - ответил Уиллис. - В Куортере.
      - Как вы предпочитаете чай, джентльмены? - спросила Флора.
      Они посидели еще немного, болтая ни о чем и попивая чай в этой залитой солнцем гостиной. Воспользовавшись паузой, Дженеро неожиданно спросил:
      - А почему вы назвали свой магазин "Тоска обезьяны"?
      - А что, разве плохое название? - ответила ему Фрида.
      Визит явно подходил к концу.
      Самое забавное, что вылавливание маскарадной маски из прикрытого решеткой люка канализации заразило Брауна таким азартом, которого он не испытывал с далеких дней своего детства. Припомнились сотни подобных случаев, когда ему или его друзьям приходилось снимать всю решетку и спускаться в люк, чтобы достать провалившийся туда мяч или еще что-нибудь очень нужное, а бывало, что и двадцатицентовик, который выскользнул из потного кулака, а потом закатился на обочину тротуара и провалился сквозь эту злосчастную решетку. Теперь он был большой и не смог бы протиснуться в узкий люк даже если бы очень захотел, но он сумел все-таки разглядеть, по крайней мере, одну из масок, которая лежала футах в пяти от решетки, зацепившись за выступ трубы. Он растянулся плашмя на тротуаре и, повернув голову в сторону, попытался дотянуться сквозь щель решетки до маски. Но рука, сколько он ни вертелся на решетке, стараясь поглубже просунуть ее, так и не дотянулась до маски. С неожиданным для себя огорчением он поднялся, отряхнул на коленях брюки и запачканное пальто, а потом оглядел улицу, но так и не увидел ни одного мальчишки. Впрочем, мальчишек никогда не бывает в тех редких случаях, когда они нужны. Тогда он совершенно по-мальчишечьи стал рыться в своих карманах. Ему удалось найти проволочную скрепку, которая держала в его записной книжке чью-то визитную карточку. Разогнув скрепку, он сделал из нее крючок. Потом он добыл из внутреннего кармана пиджака пачку бирок для вещественных доказательств. На каждой бирке был небольшой кусок шпагата, продетый в дырку. Освободив от бирок несколько таких шпагатов, он связал их друг с другом и получил, наконец, веревку необходимой длины. К одному из ее концов он прикрепил сделанный из скрепки крючок. В качестве грузила пришлось использовать ключи от гаража. И вот, наконец, он занялся вылавливанием маски, улыбаясь при этом счастливой мальчишеской улыбкой. Примерно с двадцатой попытки ему удалось зацепить крючком за маску. Медленно, осторожно и с огромным терпением он принялся подтягивать на импровизированной леске свою добычу.
      С радостью разглядывал он с таким трудом добытую изрядно испачканную Белоснежку. Что поделаешь, сейчас, во второй половине двадцатого столетия никто уже не верит, что из канализационной трубы можно вытащить чистоту или невинность.
      Все еще улыбаясь, Браун разобрал свои снасти, снова отряхнул одежду и направился в участок.
      Состояние Хосе Висенте Уэрты было достаточно тяжелым. Встреча с четырьмя неизвестными у порога своего дома стоила ему переломов обеих ног. Кроме того, лицо его было почти скрыто под маской бинтов и только щелочки-глаза среди стерильной белизны бинтов горели злобным блеском. Он напоминал утратившего невидимость человека-невидимку. Рот его ярко-красной прорезью выделялся на фоне белых бинтов и казался одной из ран. Он был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что больного только что накачали седативными и поэтому он может в любой момент впасть в дремотное состояние. Однако Дельгадо решил все же попробовать.
      Он присел на стуле рядом с кроватью Уэрты. Уэрта лежал на постели, вытянув поверх одеяла руки ладонями вверх. Обе его ноги были в гипсе. Горящие лихорадочным блеском глаза следили за Дельгадо. Когда детектив назвал себя, потерпевший молча кивнул, подтверждая, что сможет ответить на интересующие его вопросы.
      - Прежде всего, - сказал Дельгадо, - знаете ли вы, кто эти люди?
      - Нет, - ответил Уэрта.
      - И вы никого из них не узнали?
      - Нет.
      - Это были молодые люди?
      - Не знаю.
      - Но вы же видели их, когда они напали на вас, правда?
      - Да.
      - Так какого же примерно возраста они были?
      - Не знаю.
      - Может, это были люди, живущие где-то по соседству?
      - Не знаю.
      - Мистер Уэрта, любая информация, которую вы сможете сообщить мне...
      - Я не знаю, кто они, - сказал Уэрта.
      - Они нанесли вам тяжкие телесные повреждения, и, конечно...
      Забинтованная голова Уэрты отвернулась от Дельгадо и зарылась в подушку.
      - Мистер Уэрта? Молчание.
      - Мистер Уэрта?
      И снова никакого ответа. По-видимому, он впал в то дремотное состояние, о котором доктор предупреждал Дельгадо. Дельгадо тяжело вздохнул и встал со стула. Раз уж он находился в больнице "Буэнависта", и чтобы визит сюда не пропал даром, он решил заодно навестить и лежавшего здесь Энди Паркера. Дела Энди Паркера шли примерно так же, как и Уэрты. Он тоже спал. Дежуривший по этажу врач сказал, однако, что жизнь Паркера сейчас уже вне опасности.
      Самое неприятное в работе детектива, закрепленного за каким-либо определенным районом, является то обстоятельство, что почти все в этом районе отлично знают, что ты работаешь именно детективом. А поскольку розыск или, по крайней мере, определенная часть работы требует секретности, то очень трудно бывает разнюхать что-либо, когда девяносто процентов встречных отлично знают, что ты занят именно разнюхиванием. Бармен в баре "17" (а именно такое название носил бар, расположенный на Семнадцатой улице, бар, в котором военный моряк встретился с девушкой, заманившей его в ловушку и оставившей избитым на тротуаре), отлично знал, что Карл Капек полицейский, а Капек отлично знал, что бармен это знает. И поскольку оба они были прекрасно информированы, то никто из них не стал играть в прятки. Бармен молча поставил пару кружек пива перед Капеком, не имевшим права пить при исполнении служебных обязанностей, а Капек принял их и не думая расплачиваться, причем все это было проделано по давно заведенному порядку. Капек и не пытался расспрашивать бармена о лягающейся девушке или о ее друзьях. Бармен, в свою очередь, не стал спрашивать Капека, что привело его к нему в бар. Раз уж он пришел сюда, значит у него были на то причины, и бармен прекрасно знал это. Капек тоже знал, что бармену известно и это. Поэтому оба они соблюдали некоторую дистанцию, вступая в контакт только в момент, когда бармен ставил перед Капеком новую кружку пива. Это был давно сложившийся и молчаливо воспринимаемый симбиоз. Бармен, правда, втайне надеялся, что Капек явился сюда не ради расследования какого-то очередного нарушения с его стороны, которое неизбежно станет ему в копеечку. Он уже платил дань двум парням из управления пожарной охраны, не говоря о полицейском сержанте, ведавшем здешними постовыми полицейскими; еще один такой нахлебник с протянутой рукой, - и выгоднее станет вести дело без нарушений. Капек со своей стороны втайне надеялся, что бармен не оповестит всех и каждого из посещающих заведение, что этот здоровый светловолосый парень на самом деле - полицейский детектив. Да, в наши дни нелегко дается честный кусок хлеба - у каждого хватает своих забот.
      Метод, при помощи которого Капек решил вести свою честную игру именно в это светлое октябрьское воскресенье, такое яркое и светлое снаружи и столь мрачное и затхлое здесь, в баре, сводился к тому, чтобы заставить разговориться кого-либо из местных пьяниц. Капек просидел за стойкой бара уже около часа, изучая посетителей и пытаясь определить, кто из них завсегдатай, кто может знать его самого, а значит и род его занятий, и кого это знание может настроить к нему явно недоброжелательно. Раздумывая обо всем этом, он старался вести себя весьма непринужденно: раз позвонил по телефону, имитируя оживленный разговор, раз сходил в туалет, три или четыре раза опускал монетку в автоматический проигрыватель, а потом, наконец, занял место на высоком стуле у стойки так, чтобы можно было слышать разговор бармена с посетителем в темно-синем костюме.
      Капек развернул прихваченный предусмотрительно воскресный выпуск какой-то газеты, делая вид, что весь погружен в спортивную страничку новостей. Он добыл из кармана карандаш и принялся что-то помечать на полях, всем своим видом показывая, что увлечен подсчетами результатов вчерашних скачек, тогда как все его внимание было сосредоточено на том, что говорит человек в синем костюме. Наконец, когда бармен отошел к другому концу стойки, обслуживая нового клиента, Капек решил сделать первый ход.
      - Эта чертова лошадь никогда не приходит в нужное время, - сказал он.
      - Простите? - сказал человек в синем костюме, поворачиваясь к нему. Он уже был здорово пьян, приняв, по-видимому, изрядную дозу еще дома до того, как открылись бары. Он смотрел сейчас на Капека с доброжелательным выражением лица, которое бывает у человека, твердо решившего вести себя по-дружески с любым встречным, даже если этот встречный вдруг окажется полицейским. Правда, он, похоже, не знал, что Капек полицейский, и Капек отнюдь не собирался посвящать его в этот маленький секрет.
      - В девяти случаях из десяти эта кляча считается железным фаворитом, сказал Капек, - но никогда не приходит первой, если я на нее поставил. Уверен, что жокеи договариваются между собой.
      Бармен вернулся на свое место. Капек бросил в его сторону предостерегающий взгляд: "Не вмешивайся, дружок. Ты занимаешься своим делом, а я буду заниматься своим". Бармен только на какое-то мгновение застыл в нерешительности, а потом повернулся и занялся другим посетителем.
      - Разрешите представиться - Карл Капек, - сказал Капек и свернул газету, как бы открывая этим путь для дальнейшего разговора. - Двенадцать лет играю на скачках и за все это время всего один-единственный раз сорвал приличный куш.
      - Сколько? - спросил человек в синем костюме.
      - Четыреста долларов в динаре. Я тогда поставил два доллара. Но это было просто великолепно, - сказал Капек и улыбнулся, качая головой, как бы припоминая этот торжественный момент, которого никогда не было в действительности. Самым крупным выигрышем в его жизни был набор химикалий для школьных опытов, выигранный им на благотворительной лотерее, устроенной при церкви.
      - И когда это было? - спросил человек в синем костюме.
      - Шесть лет назад, - ответил Капек и добродушно расхохотался.
      - Да, недурной перерыв между двумя выпивками, - сказал человек и тоже рассмеялся.
      - Простите, я не расслышал вашего имени, - сказал Капек, подавая руку.
      - Леонард Сазерленд, - сказал мужчина. - Но мои друзья зовут меня просто Ленни.
      - Очень приятно, Ленни, - сказал Капек, и они обменялись рукопожатием.
      - А как вас кличут по-дружески? - осведомился Ленни.
      - Карлом.
      - Рад с вами познакомиться, Карл, - сказал Ленни.
      - Взаимно, - ответил Капек.
      - А я предпочитаю покер, - сказал Ленни. - Играть на скачках - это, простите меня, занятие для сосунков. А покер - игра ума.
      - Это точно, - подтвердил Капек.
      - А вы что, в самом деле отдаете предпочтение пиву? - внезапно спросил Ленни.
      - Что?
      - Я вот вижу, что вы все время пьете одно только пиво. Если вы разрешите, Карл, то я сочту большой честью поставить вам кое-что покрепче.
      - Да вроде бы рановато для меня в эту пору, - сказал Капек, виновато улыбаясь.
      - Никогда не рано для первой рюмашки, - сказал Ленни и улыбнулся.
      - Я вчера вечером увлекся и, пожалуй, перебрал, - сказал Капек, пожимая плечами.
      - Я увлекаюсь каждый вечер и каждый вечер перебираю, - сказал Ленни, но, уверяю вас, что пропустить первую рюмашку никогда не рано. - В доказательство этого он поднял стакан и вылил в рот половину его содержимого. - М-м-м, хорошо, - крякнул он и закашлялся.
      - Вы обычно здесь выпиваете? - спросил Капек.
      - М-м-м? - спросил Ленни. Глаза у него увлажнились. Он аккуратно достал платок и протер их. Потом снова закашлялся.
      - О, я порхаю, перепархиваю с места на место, - сказал Ленни и пальцами свободной от стакана руки попытался изобразить, как именно он порхает.
      - Я спрашиваю потому, - сказал Капек, - что вчера я сидел здесь, но как-то вас не заметил.
      - Нет, вчера я был здесь, - сказал Ленни, что было уже отлично известно Капеку, понявшему это из обрывка разговора Ленни с барменом, когда они упомянули о том, что вчера пришлось выставить из бара какого-то двадцатилетнего сопляка, который начал здесь выступать с требованием снизить возрастной ценз на выборах.
      - А вы были здесь, когда вышвырнули отсюда этого щенка? - спросил Капек.
      - О, конечно, - сказал Ленни. - А я вас не видел, - сказал Капек.
      - О, конечно, здесь, - сказал Ленни.
      - Тут еще был моряк... - предпринял первую попытку Капек.
      - М-м? - спросил Ленни с очаровательной улыбкой, а потом поднял стакан и опрокинул в рот остатки виски. - М-м-м, хорошо! - протянул он, протер увлажнившиеся глаза и только после этого сказал:
      - Да, был, но он пришел позже.
      - Уже после того как мальчишку выбросили?
      - Да, намного позднее. А где вы были, когда пришел моряк? Здесь?
      - Конечно, - сказал Капек.
      - И как это мы вчера не видели друг друга.., просто смешно, недоуменно пожал плечами Ленни и знаком подозвал бармена.
      Бармен направился к ним и в свою очередь бросил Капеку предупреждающий взгляд, который должен был означать: "Этот парень - безобидный человек и мой постоянный клиент. Если я вдруг потеряю его только потому, что ты тут выкачиваешь из него информацию, то не жди от меня ничего хорошего".
      - Да. Ленни? - сказал бармен.
      - Еще двойное, - сказал Ленни. - И запиши на мой счет то, что закажет себе мой друг, ладно?
      Бармен и на этот раз бросил на Капека предупреждающий взгляд, однако Капек невозмутимо сказал:
      - А я, пожалуй, пока ограничусь еще одной кружкой пива.
      Бармен кивнул и пошел выполнять заказ.
      - Примерно в то же время вчера здесь была одна девушка, - сказал Капек, наклоняясь к Ленни. - Заметная такая. Не помните?
      - Какая девушка?
      - Цветная. В красном платье, - сказал Капек. Ленни сосредоточенно наблюдал за тем, как бармен отмеривает ему очередную порцию виски.
      - М-м? - спросил он.
      - Цветная девушка в красном платье, - повторил Капек.
      - О, да, Белинда, - ответил Ленни.
      - А фамилия?
      - Не знаю, - сказал Ленни.
      Глаза его потеплели, когда бармен подал ему виски, а Капеку пиво. Ленни сразу же приветственно поднял свой стакан и выпил.
      - М-м-м, хорошо - сказал он и снова закашлялся. Бармен не отходил. Капек глянул ему в глаза и решил, раз уж тот хочет принять участие в разговоре, то пусть себе принимает.
      - А вы случайно не знаете? - спросил он у бармена.
      - Чего не знаю?
      - Тут была вчера девушка, которую зовут Белиндой. Она была в красном платье. Не знаете, как ее фамилия?
      - Я? - спросил бармен. - Я глух, нем и слеп. - Он помолчал, а потом вдруг добавил:
      - Ленни, а ты знаешь, что этот парень полицейский?
      - О, да, разумеется, - сказал Ленни и тут же упал со стула, окончательно отключившись.
      Капек, не медля, схватил Ленни под мышки и поволок в одну из ближайших пустых кабинок. Там он распустил ему галстук и оглянулся в сторону подходившего бармена.
      - И часто вы вот так вливаете виски в человека, который и без того еле ворочает языком? - спросил он.
      - А вы всегда задаете людям вопросы, когда они находятся именно в таком состоянии? - парировал бармен.
      - В таком случае я задам пару вопросов тебе, хорошо? - сказал Капек. Кто эта Белинда?
      - Понятия не имею. Никогда о такой не слышал.
      - О'кей. В таком случае постарайся, чтобы и она не услышала обо мне.
      - Не понял.
      - Ты уж больно поторопился сообщить этому вот парню, что я полицейский. Так вот, буду с тобой откровенен. Я разыскиваю эту Белинду, кем бы она там не была. И если она вдруг откуда-то узнает об этом, я буду считать, что именно ты ее предупредил. И тогда ты можешь свободно оказаться в числе ее пособников, дружок.
      - А что ты меня пугаешь? - сказал бармен. - У меня здесь порядочное заведение. Я не знаю никакой Белинды, не знаю и знать не хочу, я понятия не имею, что она там сделала или чего не сделала - я в ваших историях не участвую, так что нечего трепаться насчет "пособничества". О'кей?
      - В таком случае постарайтесь забыть о том, что я ее разыскиваю, сказал Капек. - Иначе ты очень скоро поймешь, что означает треп насчет пособничества и треп ли это. О'кей? - Ой, умру со страха, - сказал бармен.
      - Ты знаешь, где живет этот Ленни? - спросил Капек.
      - Ага.
      - Он женат?
      - Ага.
      - Позвони его жене. Скажи ей, чтобы она пришла сюда и забрала его.
      - Да она убьет его, - сказал бармен. Он поглядел на лежащего без сознания Ленни и сочувственно помотал головой. - Я помогу ему немного протрезветь, а потом доставлю домой. Не волнуйтесь.
      Когда Капек выходил из бара, бармен, склонившись над своим клиентом, что-то ласково и заботливо втолковывал ему, хотя тот по-прежнему лежал без признаков жизни.
      Когда Рамон Кастаньеда открыл на звонок в дверь, он был еще в нижней рубашке.
      - Кто вы? - спросил он у Дельгадо по-испански.
      - Детектив Дельгадо из Восемьдесят седьмого участка, - сказал Дельгадо и раскрыл бумажник, показывая привинченный к нему изнутри жетон. Кастаньеда внимательно осмотрел его.
      - А в чем дело? - спросил он.
      - Вы разрешите войти? - сказал Дельгадо.
      - Кто это, Рей? - послышался женский голос из глубины квартиры.
      - Полицейский, - бросил через плечо Кастаньеда. - Входите, - сказал он Дельгадо.
      Дельгадо вошел. Дверь справа вела на кухню, прямо перед ним - в гостиную, дальше по коридору были еще две двери, ведущие в спальни. Женщина, которая вышла из дверей ближайшей спальни, была в цветастом нейлоновом халате. В правой руке она держала щетку для волос. Она была очень красива - пышная брюнетка с серо-зелеными глазами и очень белой кожей. Босая, она беззвучно прошла по гостиной и остановилась, прочно расставив ноги и держа щетку у бедра, словно это был обнаженный кинжал.
      - Простите, что приношу вам столько беспокойства, - сказал Дельгадо.
      - А что такое? - спросила женщина.
      - Это моя жена, - представил ее Кастаньеда. - Рита, позволь тебе представить детектива.., как ваша фамилия, вы сказали?
      - Дельгадо. - Испанец?
      - Да.
      - Хорошо, - сказал Кастаньеда.
      - Что такое? - снова спросила Рита.
      - Ваш партнер Хосе Уэрта...
      - Что с ним? - сразу забеспокоился Кастаньеда. - С ним что-нибудь случилось?
      - Да. Сегодня утром на него напали четверо неизвестных...
      - Боже мой! - воскликнула Рита и поднесла вооруженную щеткой руку ко рту, как бы сдерживая готовый вырваться крик.
      - Кто? - спросил Кастаньеда. - Кто это сделал?
      - Мы еще не знаем. Пострадавший находится в больнице "Буэнависта", Дельгадо помолчал и потом добавил:
      - У него переломаны обе ноги.
      - Боже мой! - снова воскликнула Рита.
      - Мы сейчас же поедем к нему, - объявил Кастаньеда и двинулся к выходу, как будто собирался прямо в ночной сорочке помчаться в госпиталь.
      - Но я хотел бы... - начал Дельгадо, и Кастаньеде пришлось вспомнить о присутствии детектива. Он нетерпеливо бросил Рите: "Живо одевайся!" и обратил свое встревоженное лицо к Дельгадо.
      - Хорошо, так что там у вас? Давайте побыстрее, потому что нам нужно как можно скорее отправиться к Хосе.
      - Но прежде чем вы уедете, я должен задать вам несколько вопросов, сказал Дельгадо.
      - Да, пожалуйста.
      - Как давно вы начали с Уэртой совместное дело?
      Женщина все еще не ушла к себе в комнату, чтобы переодеться. Она стояла сейчас немного в стороне от них, по-прежнему сжимая щетку, но уже обеими руками, и прислушиваясь к их разговору, широко открыв глаза.
      - Я же сказал тебе, иди одевайся, - сказал ей Кастаньеда.
      Она хотела было что-то возразить. Но потом покорно кивнула, повернулась и пошла в спальню, однако дверь за собой только чуть притворила.
      - Мы стали с ним партнерами два года назад, - сказал Кастаньеда.
      - И вы хорошо ладите друг с другом?
      - Конечно! А что? - Кастаньеда упер руки в бока.
      Он был небольшого роста, не более пяти футов и семи дюймов, и не очень-то приятной наружности: покрытое оспинами лицо, слишком длинный нос и усики, торчащие из-под носа, только еще сильней подчеркивающие его длину. Он воинственно выпятил грудь, как бы требуя объяснений по поводу последнего вопроса, а глаза его при этом загорелись тем же злобным огнем, который горел в глазах его партнера, распростертого на больничной койке.
      - Человек подвергся нападению и был жестоко избит, мистер Кастаньеда. У нас принято в первую очередь опрашивать его родственников и деловых партнеров, так что, интересуясь вашими взаимоотношениями, я подразумевал...
      - Судя по тону, вы подразумевали многое, - сказал Кастаньеда, продолжая сверлить глазами детектива.
      Всем своим видом он напоминал бойцового петуха, которого Дельгадо видел однажды на петушином бою в Вега на Коста-Рике, куда ездил на похороны своей бабушки.
      - Не надо заводиться, - сказал Дельгадо.
      В голосе его при этом прозвучали угрожающие нотки. И нотки эти недвусмысленно дали понять Кастаньеде, что хотя оба они и пуэрториканцы, тем не менее, один из них - полицейский, который имеет право задавать вопросы второму относительно третьего пуэрториканца, которого недавно жестоко избили. Нотки эти предупредили Кастаньеду и о том, что, несмотря на всю мягкость поведения Дельгадо, он пришел сюда не шутки шутить, и что Кастаньеде лучше всего понять это с самого начала. И Кастаньеда как бы незаметно опустил руки и отвел глаза.
      Дельгадо еще некоторое время молча смотрел на него.
      - Не можете ли вы сказать, как, по-вашему, были у вашего партнера враги или нет? - спросил он ровным голосом.
      Через приоткрытую дверь спальни он видел, как Рита Кастаньеда подошла к туалетному столику, а потом опять скрылась из его поля зрения.
      - Не было у него врагов, насколько я знаю, - сказал Кастаньеда.
      - А не известно ли вам, получал ли он когда-либо письма с угрозами или телефонные звонки подобного содержания?
      - Никогда.
      Цветастый халат снова мелькнул в дверях, и глаза Дельгадо машинально проследили за этим перемещением. Кастаньеда поморщился - Были ли у вас в последнее время какие-либо деловые сделки, которые могли разозлить кого-либо?
      - Не было, - сказал Кастаньеда.
      Он направился к полуоткрытой двери спальни и, резко дернув за ручку, плотно прикрыл ее. - Мы - агентство по продаже недвижимой собственности и занимаемся жилыми домами. Мы сдаем внаем квартиры. Все очень просто.
      - Никаких затруднений или ссор с нанимателями?
      - Мы ведь с ними почти не сталкиваемся. Иногда бывают затруднения при получении квартирной платы. Но в подобном бизнесе это вещь совершенно нормальная и никто не таит обиды друг на друга.
      - Могли бы вы сказать о своем партнере, что он легко ладит с людьми?
      Кастаньеда пожал плечами.
      - Что это должно означать, мистер Кастаньеда?
      - Ладит - не ладит. Что тут можно сказать? Он как и все нормальные люди. С кем-то ладит, а с кем-то нет.
      - А кому он особенно не нравился?
      - Не могу даже представить, кто это постарался, чтобы его так избили, - сказал Кастаньеда.
      - Понятно. Ну, что ж, - сказал Дельгадо, любезно улыбаясь, - благодарю вас за предоставленную информацию. Не буду вас больше задерживать.
      - Вот и прекрасно, - сказал Кастаньеда, распахивая дверь квартиры. Пожалуйста, дайте мне знать, если узнаете, кто это сделал, - сказал он.
      - Обязательно, - заверил его Дельгадо и оказался в коридоре. Дверь за ним закрылась. До ушей детектива донесся голос Кастаньеды, который что-то крикнул Рите.
      Дельгадо тотчас приник ухом к закрытой двери.
      Он услышал, как Кастаньеда с женой о чем-то переговариваются, но различить отдельные слова не смог, потому что говорили они довольно тихо. Только один раз Рита повысила голос и Дельгадо удалось разобрать одно-единственное слово.
      Слово это было "эрмано", что по-испански значит "брат".
      Было около двух часов дня, и в дежурной комнате участка воцарилось относительное спокойствие.
      Капек сидел, просматривая список известных полиции грабителей и пытался отыскать хоть какие-нибудь ниточки, которые вывели бы его на чернокожую девушку. Пока ему было известно лишь то, что зовут ее Белиндой.
      Карелла приехал в участок достаточно рано, чтобы позавтракать вместе с Брауном, и сейчас оба они сидели за длинным столом напротив окон, заставленным с одного конца приспособлениями для снятия отпечатков пальцев. Детективы, подкреплялись бутербродами с рыбой, запивая их кофе из картонных стаканчиков. За едой Браун сообщил Карелле все, что удалось пока сделать. Маршал Дейвис из лаборатории, как и обещал, сразу же принялся работать с маской Белоснежки, едва она была доставлена к нему. Через полчаса он уже доложил о результатах своих трудов. Ему удалось найти один полноценный отпечаток большого пальца на внутренней стороне маски, который он тут же отправил в секцию идентификации, где смена воскресных дежурных, сверившись с банком данных, с полной достоверностью установила, что оставленный на маске отпечаток принадлежит некоему Бернарду Голденталю.
      Желтый лист этого человека (послужные списки преступников печатаются и в самом деле на бумаге желтого цвета, поэтому столь оригинальное название заставляет предположить, что владельцы баров не единственная категория обитателей этого города, обладающая буйной фантазией) был не до такой степени занимательным, как, скажем, увлекательный роман, но при всей своей лаконичности производил впечатление достаточно сильное.
      Впервые мальчишка арестован в возрасте шестнадцати лет за ограбление и хулиганское поведение. Тогда он и был направлен в Европейский дом для мальчиков - исправительное заведение. Менее чем через год, когда он, по всей вероятности, снова оказался предоставленным самому себе, он снова был задержан за ограбление, которое было весьма мягко квалифицировано как беззаконное проникновение. На этот раз (в желтом листе сведения не полны) суд, скорее всего, учел его юный возраст (тогда ему было семнадцать) и ограничился предупреждением, отпустив его на свободу. Прогрессируя в своей криминальной карьере, он в последующие годы был задержан за грабеж, но и на этот раз суд проявил снисхождение, отпустив его. Но это, похоже, только подстегнуло юношу, убедив его в полной безнаказанности. В следующий раз он попался на краже в особо крупных размерах да еще со взломом. Только после этого наконец его посадили по-настоящему. Из семи лет ему пришлось отсидеть значительную часть срока, но все-таки он был отпущен досрочно. Находясь на свободе, он на этот раз решил ограбить грузовик, перевозящий товары между штатами, что привело к тому, что им занялись федеральные органы. Так что пришлось ему все-таки отсидеть по прошлой судимости. Однако суды вновь и вновь проявляли странную доброжелательность.
      Если судить по имевшимся в его "послужном списке" данным, то мягкость судов, возможно, и возымела свои результаты, потому что после того, как он вторично вышел на свободу, его уже задерживали за куда менее серьезные конфликты с законом. Он переквалифицировался на организацию подпольных лотерей, содержание игорного притона и прочее, что законопослушные граждане зачастую и вовсе не считают преступлением. Вот он и отделывался в дальнейшем штрафами или условными приговорами.
      Итак, преступную карьеру Голденталь начал лет в шестнадцать, теперь ему было около сорока, из которых более десяти лет он провел в тюрьмах. Если же теперь окажется, что он участвовал в нападении на зеленную лавку, что должно быть доказано в суде, то ему грозит в данном случае пожизненное заключение.
      В личном деле Голденталя содержались и иные отрывочные сведения, но для Кареллы и Брауна наибольшее значение имел указанный там последний известный адрес его местожительства. По данным досье, он проживал в пригороде Айсолы вместе со своей матерью, некоей миссис Минни Голденталь, вплоть до ее кончины, последовавшей три месяца назад. После этого он переехал на другую квартиру, где, по-видимому, проживает и в настоящее время.
      По последнему адресу Браун и Карелла решили отправиться вместе.
      И это было вполне обоснованное решение - Голденталь уже однажды арестовывался за вооруженный грабеж, и есть подозрение, что сейчас именно он либо его сообщник всадили три пули в двух человек И произошло это не более семи часов назад.
      Спектакль начался через десять минут после того, как Карелла и Браун покинули дежурное помещение. Его смело можно было назвать "Парадом шлюх", и занято в нем было четыре действующих лица. Ведущие роли в нем исполнялись двумя уличными девками, отрекомендовавшимися как Ребекка и Салли Гуд.
      - Это ведь не настоящие ваши имена, - настаивал Капек.
      - Это наши имена. Наши и ничьи другие, - возражала ему Салли.
      - а если они вам не нравятся, можете застрелиться.
      Остальных двух действующих лиц представляли полицейский, который прибыл на место происшествия и произвел задержание, и представительный джентльмен в деловом костюме в полоску. Последний выглядел смертельно оскорбленным, но отнюдь не смущенным произошедшим, подобно человеку, который обмочил пижаму, будучи на больничной койке, - вещь, конечно, неприятная, но, тем не менее, не такая, которой следует стыдиться, ибо само пребывание в больнице - свидетельство того, что все случившееся с ним есть только результат его заболевания.
      - Ладно, так что там произошло, Фил? - спросил Капек у полицейского.
      - Ну, там произошло...
      - Разрешите мне сказать, - сказал представительный джентльмен, поскольку именно я являюсь пострадавшим лицом.
      - А кто заставляет его страдать, скажите на милость? - вмешалась Ребекка.
      - Ладно, ладно, давайте без шума, - сказал Капек. Он только что завершил знакомство со списком выявленных грабителей и теперь хотел перейти к списку, в котором описывалась методика совершения преступлений. Появление четверки новых действующих лиц отвлекало его от настоящего дела и он хотел побыстрее их сплавить.
      Девушки - одна темнокожая, вторая белая - были одеты в полном соответствии с канонами своей профессии. Ребекка, темнокожая, носила прическу стиля "афро", представительница же белой расы - Салли - была обладательницей длинных белокурых локонов. Обеим было по двадцать с небольшим, обе имели привлекательную внешность, стройные фигуры и длинные ноги, что, впрочем, не мешало им выглядеть довольно-таки дешево. Чем-то они напоминали дешевое вино с яркой этикеткой на бутылке. Представительный джентльмен старался держаться подальше от них, как бы опасаясь, что на более близком расстоянии они обязательно заразят его чем-нибудь неприличным. На лице его высокомерное презрение странным образом смешивалось со смертельной обидой.
      - Я требую ареста этих молодых особ, - сказал он. - Мною подана официальная жалоба, я являюсь пострадавшим лицом, я намерен настаивать на своих обвинениях и требую немедленного их ареста.
      - Прекрасно, мистер... - Капек сверился с записью, - мистер Сеарли. Но не расскажете ли вы мне сначала, что же все-таки произошло?
      - Я приехал из города Индепенденс, - штат Миссури, - начал Сеарли. Это родина президента Гарри Трумена.
      - Да, сэр, - сказал Капек.
      - Подумаешь, - сказала Ребекка.
      - Приехал я сюда по серьезному делу, - сказал Сеарли. - Обычно я останавливаюсь в центре, но завтра утром мне предстоит нанести несколько деловых визитов именно в этом районе, поэтому я и решил снять номер где-нибудь поблизости. - Он откашлялся и после некоторой паузы продолжил:
      - Тут есть довольно приличный отель рядом с парком - "Гроувер".
      - Да, сэр, - сказал Капек.
      - По крайней мере до настоящего случая я считал его приличным.
      - Настоящий клоповник, - сказала Ребекка.
      - Может, вы помолчите? - сказал Капек.
      - А чего я должна молчать? Этот псих ни с того ни с сего зовет полицию, а мы должны молчать...
      - Может, вы дадите мне выслушать, что он говорит? - прикрикнул на нее Капек.
      - О'кей - сказала Ребекка.
      - Он тут будет городить всякую хреновину, а мы должны слушать, вставила Салли.
      - Помолчи, сестренка, - предупредил ее Капек.
      - Ну ладно, ладно, - проговорила Салли и отбросила с лица белокурую прядь волос. Ребекка закурила. Она выпустила тонкую струю дыма в сторону Сеарли, который брезгливым движением руки попытался развеять дым.
      - Я вас слушаю, мистер Сеарли, - подбодрил его Капек.
      - Я сидел у себя в номере и читал "Тайме", - проговорил Сеарли, - и тут раздался стук в дверь.
      - Когда это было, мистер Сеарли?
      - Примерно час назад. Я не могу сказать точно.
      - Когда ты принял вызов, Фил? - спросил Капек.
      - В час двадцать.
      - Значит, почти ровно час назад, - резюмировал Капек.
      - Нет, это должно быть, произошло значительно раньше, - сказал Сеарли. - Они пришли примерно в десять минут второго. - Кто пришел, мистер Сеарли?
      - Эти две молодые особы, - ответил он, не глядя в их сторону.
      - Это они постучали в вашу дверь?
      - Да, они.
      - И что было потом?
      - Я открыл дверь. Они стояли в коридоре. Обе они там стояли. И они сказали... - Сеарли покачал головой. - Нет, это просто непостижимо!
      - Так что же они сказали вам?
      - Они сказали, будто лифтер сообщил им, что я якобы желаю поразвлечься и что они готовы предоставить мне развлечение. Сначала я просто не мог понять, о чем это они. И я прямо спросил, как это понимать. И они мне объяснили, что кроется за их предложением.
      - И что они сказали вам, мистер Сеарли?
      - Нужны ли здесь эти подробности?
      - Если вы намерены выдвинуть против них обвинение, то, конечно, придется. Я не могу знать, что эти девушки сказали вам или что они сделали...
      - Они сказали, что хотят спать со мной, - сказал Сеарли и отвел глаза.
      - Да кто захочет спать с ним? - пробормотала Салли.
      - Совсем сошел с ума, - проговорила Ребекка и пустила новую струю дыма в его сторону.
      - Они сказали, что обе будут спать со мной, - сказал Сеарли. - Вместе.
      - Ага, - сказал Капек и глянул на Ребекку. - Это правда? - спросил он у нее.
      - Нет, - ответила Ребекка.
      - Ладно, о'кей, а что было дальше? - спросил Капек.
      - Я сказал им, чтобы они пришли через пять минут.
      - А зачем вы им это сказали?
      - Потому что я решил заявить в полицию.
      - И заявили?
      - Да.
      - И девушки вторично пришли к вам?
      - Через семь минут. Я специально засек время.
      - А что было потом?
      - Они вернулись в номер и сказали, что это будет стоить по пятьдесят долларов каждой. Я сказал им, что они для меня слишком дороги. Тогда обе они сняли свои свитера, чтобы показать мне, что я получу за свои деньги. Обе они были без бюстгальтеров. - Это правда? - спросил Капек.
      - Сейчас никто не носит лифчики, - сказала Салли.
      - Ни одна живая душа, - подтвердила Ребекка.
      - Это не делает нас проститутками.
      - А вы спросите у этого полицейского, который доставил их сюда, в каком виде он застал их, когда вошел в номер.
      - Фил?
      - Обнаженными сверху до пояса, - сказал полицейский.
      - Требую их немедленного ареста, - сказал Сеарли. - И требую суда над ними как над проститутками.
      - Кончай трепаться, пончик, - сказала Ребекка.
      - А как насчет интима, а, пончик? - сказала Салли.
      - Неужели я должен выслушивать все это? - сказал Сеарли. - Вы должны...
      - Ладно, кончайте, - сказал девушкам Капек. - Они пытаются этим сказать вам, мистер Сеарли, что в этом городе невозможно осудить кого-либо за проституцию, если женщина не обнажила своих интимных частей тела. Вы понимаете, о чем идет речь? Речь идет о половых органах, - добавил Капек. И уж вы поверьте моему опыту, именно так оно и есть, - он с сожалением пожал плечами. Ребекка и Салли улыбались.
      - Но они обнажались в моем присутствии, - настаивал Сеарли.
      - Вы совершенно правы, но интимных частей они не обнажали. А тут все дело в обнажении интимных частей. А без этого ничего не получится - ни ареста, ни судебного приговора. Полиция уже не раз сталкивалась с подобными ситуациями. Мы, естественно, можем задержать их, скажем, за вызывающее поведение...
      - Вот и задержите, - сказал Сеарли.
      - Статья 722, раздел девятый, - сказал Капек, - но и в этом случае вам придется выступать в суде и давать свидетельские показания. Вам нужно будет доказать, что они приставали к вам или что они вели себя непристойно в публичном месте с целью совершения поступков, противоречащих природе или общепризнанным нормам морали. Именно так это изложено в статье кодекса. Таким образом, вы должны будете подробно объяснить в суде, что именно происходило между вами. Повторять все то, что они говорили вам, и все такое прочее. Теперь вам ясно, что я хотел вам сказать, мистер Сеарли? - Полагаю, что ясно.
      - Мы можем также привлечь их по статье 887, раздел четвертый уголовно-процессуального кодекса. В ней говорится, понимаете, о склонении, соблазнении или содействии путем сводничества другого лица к развратным действиям, половому акту...
      - Да, да, я понимаю, - попытался прервать его объяснения Сеарли и помахал рукой, примерно так, как он делал, разгоняя направленную Ребеккой в его стороны дыма.
      - ..к противоестественным сексуальным отношениям и тому подобное, невозмутимо закончил Капек. - Но и это вам тоже придется доказывать в суде свидетельскими показаниями.
      - Неужели нельзя ограничиться подтверждением полицейского, который здесь присутствует? Он же собственными глазами видел, в каком виде они были.
      - Как вам сказать, в нашем городе в данный момент идет не менее полудюжины различных спектаклей и других шоу, в которых девушки выступают обнаженными до пояса и даже ниже пояса, но это отнюдь не означает, что они занимаются проституцией или пытаются соблазнить кого-либо из зрителей, а то и принудить их к развратным действиям. - Капек обернулся в сторону полицейского. - Фил, вы слышали, чтобы они склоняли его к прелюбодеянию?
      - Нет, - ответил полицейский и ухмыльнулся. Он явно наслаждался происходящим.
      - Но я слышал, - сказал Сеарли.
      - Естественно. И как я уже говорил вам, если вы желаете лично выступить в суде и дать соответствующие свидетельские показания...
      - Но они же явные проститутки...
      - Более того, возможно, что у них уже были и приводы, - сказал Капек. - Но...
      - Меня никогда не задерживали, - сказала Салли.
      - А как с тобой, Ребекка? - спросил Капек.
      - Если вы собираетесь задавать мне вопросы, то я требую задавать их только в присутствии адвоката. Вот как со мной, понятно?
      - Ну, так как вы решаете, мистер Сеарли? Вы настаиваете на том, чтобы мы дали делу законный ход, или отказываетесь от первоначального намерения? - спросил Капек.
      - А когда мне нужно будет выступать в суде?
      - Дела о проституции, как правило, слушаются немедленно. Их у нас каждый день разбирается по несколько десятков. Думаю, что завтра.
      - Но у меня назавтра дела. Собственно, ради этих дел я сюда и приехал.
      - Ну, как хотите, - сказал Капек, пожимая плечами.
      - Я очень не хотел бы, чтобы это сошло им с рук, - сказал Сеарли.
      - С чего бы это? - спросила Салли. - Вас кто-нибудь обидел?
      - Вы нанесли мне тяжкое оскорбление.
      - Каким это образом? - спросила Ребекка.
      - Будьте любезны, скажите им, пусть уходят, - сказал Сеарли.
      - Так вы, значит, решили отказаться от обвинения?
      - Да, таково мое решение.
      - Проваливайте, - сказал Капек девушкам. - И держите ваши прелести подальше от этого отеля. В следующий раз вам может и не повезти.
      Ни одна из девушек не произнесла ни слова. Салли выждала, пока Ребекка погасит свою сигарету в пепельнице. Потом они игриво выплыли из дежурной комнаты. Сеарли сидел совершенно растерянный, уставившись взглядом прямо перед собой.
      - Когда им такое приходит в голову, когда они думают, что мужчине нужны две женщины, - проговорил он наконец, удрученно кивая, - это значит, что они думают на самом деле, что ему ни за что не справиться и с одной. Он еще раз сокрушенно покачал головой и вышел из дежурки. Патрульный сделал приветственный жест своей дубинкой Капеку и пошел вслед за Сеарли.
      Капек вздохнул и принялся наконец за перечень раскрытых преступлений с описанием методик совершения их.
      Последним известным местом проживания Бернарда Голденталя был Норс-Сайд, совсем на другой стороне города в районе, полном товарных складов, растянувшихся вдоль реки Харб. Дом, в котором, если верить имеющимся данным обитал Голденталь, размещался между двумя огромными зданиями, готовыми, казалось, в любой момент раздавить его окончательно. Улица была почти совершенно безлюдной, а по случаю воскресенья не было и движения транспорта. Даже буксиры на реке, что виднелась отсюда в двух шагах, похоже, замерли совершенно неподвижно. Карелла и Браун вошли в дом, проверили фамилии на почтовых ящиках - на них сохранилась всего одна фамилия, но фамилия эта была не Голденталь, - а затем поднялись на третий этаж, где должен был проживать Голденталь в квартире номер 3-А. Прислушались, не происходит ли чего за дверью, но не услышали ничего. Карелла кивнул Брауну и Браун постучал.
      - Кто там? - спросил мужской голос из-за двери.
      - Мистер Голденталь? - спросил Браун.
      - Нет, - ответил голос. - А вы кто такой? Браун вопрошающе поглядел на Кареллу.
      Карелла кивнул.
      - Офицеры полиции, - сказал Браун. - Откройте, пожалуйста.
      Человек за дверью наверняка раздумывал, что ему предпринять. Карелла расстегнул пальто и положил руку на рукоять револьвера. Дверь отворилась. Мужчине, открывшему дверь, было лет сорок, он был примерно одного роста с Кареллой, но более грузный. Черные волосы, густыми прядями спадавшие на лоб, напоминали обвивающий стены плющ. Карие глаза смотрели на полицейских внимательно и настороженно из-под кустистых черных бровей. Кем бы он не был, но внешность его совсем не совпадала с описанием внешности Голденталя, полученным из полицейского архива вместе с карточкой с отпечатками его пальцев.
      - Да? - сказал он. - В чем дело?
      - Мы разыскиваем Бернарда Голденталя, - сказал Браун. - Он здесь проживает?
      - Весьма сожалею, но нет, он здесь не живет. - Голос человека звучал очень мягко. Таким тоном обычно разговаривают очень крупные люди с детьми или стариками, стремясь как бы компенсировать свои размеры понижением голоса.
      - По имеющимся у нас сведениям, он живет именно здесь, - сказал Карелла.
      - Ничем не могу помочь, - сказал он, - но здесь он не проживает. Может, он и жил здесь когда-нибудь раньше, но сейчас - нет.
      - А ваши имя и фамилия? - спросил Карелла. Пальто его все еще было не застегнуто, а рука продолжала находиться на бедре в удобной близости от револьверной кобуры.
      - Герберт Гросс.
      - А вы разрешите нам войти, мистер Гросс?
      - А зачем вам сюда заходить? - Чтобы убедиться, что Голденталя здесь нет.
      - Я только что сказал вам, что его здесь нет.
      - А почему бы вам не разрешить нам проверить это? - сказал Браун.
      - Я просто не вижу причин, почему я вас должен впускать, - сказал Гросс.
      - Голденталь - известный преступник, - сказал Карелла, - и мы сейчас разыскиваем его в связи с его последним преступлением. По нашим данным, его адрес 911-й номер по Форрестер, квартира 3-А. Это 911-й номер по Форрестер и квартира тоже номер 3-А, а значит, вполне естественно, что нам хочется проверить, верна наша информация или нет.
      - Ваша информация неверна, - продолжал настаивать Гросс. - Это наверняка сильно устаревшая информация.
      - Нет, информация наша вполне свежая.
      - И насколько она свежа?
      - Ей менее трех месяцев.
      - Так вот, я живу здесь уже два месяца, а это означает, что выехать он должен был до этого.
      - Так впустите вы нас внутрь, мистер Гросс?
      - Нет. Не понимаю, зачем это мне, - сказал Гросс.
      - Но почему не впустите?
      - А просто потому, что мне не нравится идея впускать к себе полицейских по воскресным дням. Вот, собственно, и все.
      - Помимо вас есть еще кто-нибудь в квартире?
      - А это уж совсем не ваше дело, - сказал Гросс.
      - Послушайте, мистер Гросс, мы без труда можем вернуться сюда с ордером на обыск, - сказал Браун. - Зачем эта лишняя возня? Почему бы вам не облегчить нам поиск?
      - А почему я должен что-то вам облегчать?
      - А почему бы и нет? - сказал Карелла. - Вы что, там прячете что-нибудь или скрываете?
      - Абсолютно ничего.
      - Так в чем же дело?
      - Простите, - сказал Гросс, захлопнув дверь и повернул ключ в замке.
      Оба детектива стояли на лестничной площадке, молча продумывая свой следующий ход. Перед ними открывались две возможности, и обе они были связаны со значительным риском.
      Первая возможность основывалась на предположении, что Голденталь и в самом деле находился в этой квартире и был вооружен. В этом случае он уже предупрежден и, если только они попытаются выбить дверь, он откроет огонь незамедлительно.
      Вторая возможность строилась на том, что учетная карточка преступника, по которой они разыскали этот адрес, и в самом деле устарела, и Голденталь действительно выехал отсюда два месяца назад. Тогда Гросс получит великолепный предлог для предъявления иска властям города в случае, если они сейчас вышибут его дверь и произведут незаконный обыск.
      Браун сделал головой знак и оба они направились к лестнице, подальше от двери.
      - Ну, что ты думаешь? - шепотом спросил Браун.
      - В зеленной лавке действовали два человека, - сказал Карелла, - и Гросс вполне может оказаться тем вторым.
      - Внешность его вполне совпадает с той, которую описывала мне старушка, - сказал Браун. - Ну как, будем вышибать дверь?
      - По-моему, лучше дождаться его внизу. Он, скорее всего, считает, что мы обязательно вернемся к нему. Если же он был в этом деле вместе с Голденталем, то он должен постараться смыться и как можно скорее.
      - Хорошо, - сказал Браун. - Давай сматываться.
      Машина Брауна была припаркована рядом с домом. Зная, что окна квартиры Гросса выходят на улицу, и надеясь, что он сейчас следит из окна за ними, они сели в машину и двинулись в направлении реки. Потом Браун свернул направо, на улицу, ведущую в центр города. У следующего поворота он снова свернул направо, а затем поехал в сторону Скавил-авеню и Форрестер-стрит, где и оставил машину. Там они оба вышли из машины.
      - Думаешь, он все еще наблюдает в окно? - спросил Браун.
      - Сомневаюсь, но рисковать не стоит, - сказал Карелла. - Улица пустая. Если мы притаимся в какой-нибудь из парадных в этой части квартала, мы будем видеть всех, кто входит или выходит из его дома.
      Первый попавшийся подъезд, в который они вошли, наверняка служил пристанищем каким-то бродягам. Пустые бутылки из-под пива и из-под виски, обрывки оберточной бумаги валялись повсюду среди пустых сигаретных пачек, каких-то пакетов и винных бутылок. Едкий запах мочи ударил в нос.
      - Ну и работенка, - сказал Браун. - За такое любой зарплаты мало.
      - Лучше бы они пристрелили здешнего хозяина дома, - сказал Карелла.
      Ждать им пришлось недолго.
      Ровно через пять минут Гросс показался на крыльце своего дома и направился прямо к тому дому, в котором они укрылись в засаде. Они отпрянули от двери и прижались к стене, но он прошел мимо, даже не глянув в сторону их убежища. Они дали ему отойти на порядочное расстояние, а затем тронулись следом, причем шли по разным сторонам улицы, образуя нечто вроде журавлиного клина, во главе которого был Гросс, а Браун и Карелла представляли собой крылья.
      Они потеряли его на Пейн-авеню, где он неожиданно вскочил в отъезжающий в сторону центра автобус, который у них из-под носа умчался прочь, оставив за собой облачко выхлопных газов. Тогда они решили вернуться в квартиру и взломать, наконец, дверь, что им, по-видимому, следовало сделать с самого начала.
      Есть старая испанская пословица, которая в переводе звучит примерно так: "Если никто ничего не знает, это означает, что все знают все".
      Казалось, что никто ничего не может сказать о нападении на Хосе Висенте Уэрту. На него напали средь бела дня, нападающих было четверо и вооружены они были всего лишь палками. Однако избили они его настолько жестоко, что у него оказались переломанными обе ноги, не говоря уже о множестве ран и кровоподтеков на теле и на лице. И тем не менее получалось так, что никто даже не глянул на эту четверку, хотя избиение это продолжалось не менее пяти минут.
      По натуре своей Дельгадо не был циником, относящимся с недоверием ко всему на свете, однако он весьма сомневался в реальности происшедшего. Он обошел весь дом, в котором жил Уэрта, и переговорил буквально с каждым из его жильцов. Потом он направился в кондитерскую напротив, из окон которой отлично просматривалось крыльцо дома, где это происходило, поговорил с владельцем ее, но и тут никто ничего не видел. Поэтому он решил начать с другого конца.
      Неподалеку отсюда жила проститутка, успевшая, несмотря на свои девятнадцать лет, уже стать закоренелой наркоманкой. Кроме того, у нее не было одной руки, однако этот ее недостаток не только не отталкивал возможных клиентов, а, наоборот, казалось, привлекал их к ней. К однорукой Бандитке, а такова была ее кличка, стекались любители острых ощущений даже из других районов города. Местному населению она была более известна под своим настоящим именем - Бланка Диас, но и под этим именем она тоже пользовалась большим спросом. Дело в том, что будучи наркоманкой, она часто нуждалась в деньгах, а это заставляло ее снижать ставку до предела. Вот местная клиентура и соблазнялась дешевизной, не особенно смущаясь неполной комплектностью объекта. Как бы там ни было, Бланка довольно близко знала многих мужчин своего района и именно поэтому Дельгадо решил обратиться к ней.
      Бланке совсем не улыбалась лишняя встреча с полицейским, даже если этот полицейский и был пуэрториканцем. Но она помнила и о том, что местные детективы, возможно, из сочувствия к ее физическому недостатку, частенько смотрели сквозь пальцы на ее занятие. Кроме того, она уже успела принять свою дневную порцию наркотика и пребывала в благодушном настроении, когда Дельгадо нашел ее. В этот момент, если честно говорить, она просто наслаждалась октябрьским солнцем, сидя на скамье зеленого бульвара, тянущегося вдоль Стема. Еще издалека она разглядела Дельгадо и наметанным взглядом узнала в нем полицейского. Первым ее желанием было смыться отсюда подальше, но она передумала и решила остаться на месте - черт с ним, с полицейским.
      - Хелло, Бланка, - сказал Дельгадо.
      - Хелло, - ответила она.
      - Ну, как ты?
      - Отлично. Наркотиков при себе не имею, если ты ради этого стараешься.
      - Нет, я не ради этого.
      - Я хочу сказать, если ты хочешь без особого труда заработать поощрение за задержку наркомана...
      - Я никого не собираюсь задерживать.
      - О'кей, - сказала Бланка и миролюбиво кивнула.
      Это была особа довольно привлекательной внешности - смуглая, черноволосая, кареглазая. Губы у нее были, пожалуй, чуть толстоваты, и лицо немного портил шрам на подбородке, след от удара ножом, награда от сутенера, которую она получила, когда ей было всего шестнадцать лет. Она ежедневно трижды кололась героином, несмотря на свой юный возраст.
      - Ты хочешь мне помочь? - спросил Дельгадо.
      - Чем это?
      - Мне нужно кое-что узнать.
      - Я не осведомительница, - сказала Бланка.
      - Если я спрошу у тебя что-нибудь такое, на что ты не захочешь отвечать, можешь не отвечать.
      - Подумаешь, одолжение!
      - Послушай, керида, - сказал Дельгадо, - мы не раз шли тебе на уступки, сделай же и ты что-нибудь для нас. Ну как?
      Бланка посмотрела ему прямо в лицо и тяжело вздохнула.
      - Что ты хочешь узнать? - спросила она наконец.
      - Все, что ты знаешь о Хосе Уэрте.
      - Ничего я о нем не знаю.
      - Он когда-нибудь навещал тебя?
      - Никогда.
      - А его партнер?
      - А кто его партнер?
      - Рей Кастаньеда.
      - Не знаю такого, - сказала Бланка. - А он не родственник ли Пепе Кастаньеды?
      - Вполне возможно. В таком случае расскажи мне о Пепе.
      - А чего о нем рассказывать, - пожала плечами Бланка. - Обыкновенный подонок.
      - Сколько ему лет?
      - Лет тридцать или около того.
      - А чем он занимается?
      - Кто его знает? Может быть, подпольной лотереей, но я не знаю. Несколько лет назад он сам был наркоманом, но он один из тех немногих известных мне счастливчиков, что сумели бросить это. Когда-то он верховодил здесь бандой уличных малолеток, они еще называли себя "Испанскими дворянами" или что-то вроде этого. Я тогда была еще совсем маленькой. Мне тогда было пять или шесть и, знаете, он мне тогда казался большим человеком, а может, и в самом деле был им, потому что носился по всей округе. Они воевали с итальянской бандой с другой стороны парка, я уж и не помню, как те назывались, но тоже была очень крупная банда. А потом, знаете, все как-то увлеклись наркотиками, и ребята потеряли интерес ко всем этим бандам и дракам друг с другом. Пепе тоже стал тогда наркоманом, да еще каким. Но он как-то сумел избавиться от этого. Его, кажется, держали в Лексинтонской тюрьме, но не знаю точно. А может, он сам набрался сил и прошел сквозь ломку, не могу сказать. Но сейчас он этим не балуется, это уж я точно знаю, - она пожала плечами. - И все-таки, как был он подонком, так им и остался.
      - Ты видела его в последнее время?
      - Да, он всегда вертится где-то здесь поблизости. Его всегда можно увидеть на улице в окружении целой кучи сопляков, которые готовы часами слушать его треп. Большой человек... Подумаешь! Вроде шлюхи, которая решила раскаяться, - сказала Бланка и пренебрежительно фыркнула.
      - А сегодня ты его видела?
      - Нет. Да я сама только что вышла на улицу. У меня сегодня всю ночь был клиент.
      - А где я смогу найти его, как ты думаешь?
      - Кого - клиента или Пепе? - спросила Бланка и улыбнулась.
      - Пепе, - сказал Дельгадо, не ответив на улыбку.
      - В игорном зале на Эйнсли, - сказала Бланка. - Он вечно там пропадает.
      - Хорошо. А теперь вернемся к Уэрте, ладно?
      - Зачем? - спросила Бланка, провожая взглядом автобус, который проезжал мимо них.
      - Затем, что мы как-то слишком быстро отодвинули его в сторону, сказал Дельгадо.
      - Я его почти не знаю, - сказала Бланка. Она все еще смотрела вслед ушедшему автобусу.
      - А ну-ка, посмотри на меня, - сказал Дельгадо. Она резко обернулась к нему.
      - Я же предупредила тебя, что я не осведомительница, - сказала она. Я не стану отвечать тебе на вопросы об Уэрте.
      - Почему? А чем он таким занимается?
      - Не стану отвечать.
      - Наркотики?
      - Не стану отвечать.
      - Да или нет, Бланка? Мы отлично знаем, где ты живешь, мы можем натравить на тебя полицию нравов, которая тебе не даст и десяти минут спокойно дышать. Так что рассказывай мне об Уэрте. - О'кей. Он снабжает наркоманов, ну и что?
      - Я считал, что он занимается сделками по торговле недвижимостью.
      - Вот-вот. У него небось есть один-единственный акр земли где-нибудь в Мексике. Но и на нем он выращивает марихуану.
      - А более серьезными вещами он торгует?
      - Нет. Только травкой.
      - А партнер его знает об этом?
      - Я не знаю, что знает, а чего не знает его партнер. Я не хожу у него в партнерах. Сходил бы и сам узнал у партнера.
      - Может быть, я так и сделаю, - сказал Дельгадо. - Но сначала я поговорю с братом его партнера.
      - Ты хочешь сейчас встретиться с Пепе?
      - Да.
      - Скажи ему, что он все же должен мне пять долларов.
      - За что?
      - А ты сам не можешь догадаться? - спросила Бланка.
      Дженеро стоял на тротуаре, поджидая Уиллиса, который как раз выходил из телефонной будки.
      - Известно что-нибудь? - спросил он.
      - Пока ничего. У них там сегодня скопилось слишком много материалов на анализ.
      - А как же мы узнаем, что там у него в этом мешочке? - возмутился Дженеро.
      - Придется подождать. Они просили позвонить им через полчаса или чуть позже.
      - Эти парни из лаборатории просто доводят меня до кипения, - сказал Дженеро.
      - Ну что тут поделаешь? - сказал Уиллиса. - Каждому из нас приходится нести свой крест.
      По правде говоря, его уже давно довел до точки сам Дженеро. Они организовали доставку в лабораторию пластикового мешочка с какой-то травкой и попросили сделать анализ и установить, что это такое. Однако лаборатория, как правило, буквально завалена анализами такого рода, потому что полицейские не могут предъявить обвинение в хранении или распространении наркотиков без заключения лаборатории. Уиллис прекрасно понимал ситуацию и был намерен спокойно дожидаться своей очереди, однако Дженеро настоял на том, чтобы он срочно позвонил в лабораторию и выяснил, что там делается. И вот теперь, в пятнадцать часов сорок минут они узнали наконец, что там делается, а именно, что с их заказом пока ничего не делается. Дженеро продолжал ворчать, а Уиллису все больше хотелось поскорее попасть домой или хотя бы поплакаться кому-нибудь в жилетку по поводу трудностей, что на каждом шагу подстерегают детектива в этом городе.
      Сейчас они находились в районе Куортер, но не в той шикарной его части, что расположена на левом берегу. Однако и здесь, в этом районе, квартирная плата была весьма высокой, возможно, по причине близости хороших магазинов, театров и кафе.
      Дом номер 3541 по Керриер-авеню несколько поблек под воздействием времени, хотя некогда считался солидным домом. Он стоял в окружении таких же добротных, но уже утративших прежний блеск домов. Детективам удалось отыскать на одном из почтовых ящиков фамилию Хамлинга и Уиллис позвонил в квартиру номер 22. Ответный звонок дистанционно управляемого запора прозвучал почти немедленно и дверь отворилась. Они вошли в скудно освещенный холл парадной. Прямо перед ними была ведущая наверх лестница. И холл, и весь дом насквозь пропахли лизолем. Они поднялись на второй этаж, нашли дверь с номером 22, прислушались, но за дверью стояла тишина. Детективы постучались.
      - Бобби? - донесся из-за двери женский голос.
      - Полиция, - сказал Уиллис.
      - А что вам нужно? - спросил тот же голос.
      - Откройте дверь, - сказал Дженеро.
      За дверью установилась тишина. Они продолжали прислушиваться. Им уже было известно, что Роберта Хамлинга в квартире нет, потому что девушка сразу же спросила: "Бобби?" Но никто лучше полицейских не знает, какую смертельную опасность могут представлять женщины, поэтому они с напряжением ожидали дальнейшего развития событий, стоя перед дверью в пальто нараспашку, готовые в любой момент выхватить револьверы. Когда дверь наконец открылась, их взорам предстала девушка-подросток в джинсах и выцветшей майке. У нее было круглое лицо, синие глаза и свисающие космами волосы.
      - Да. Что вам угодно? - спросила она. Выглядела она очень перепуганной и нервной. Одну руку она держала все еще на дверной ручке, а второй поглаживала горло.
      - Мы ищем Роберта Хамлинга, - сказал Уиллис. - Он здесь проживает? Да, - сказала она.
      - Он сейчас дома?
      - Нет.
      - А когда вы ожидаете его прихода?
      - Я не знаю.
      - Ваше имя, мисс? - спросил Дженеро.
      - Соня.
      - Соня, а дальше?
      - Соня Соболев.
      - Сколько вам лет?
      - Семнадцать.
      - Вы проживаете здесь?
      - Нет.
      - А где вы проживаете?
      - На Риверхед.
      - А что вы делаете здесь?
      - Жду Бобби. Он мой друг.
      - А когда он ушел из дома?
      - Не знаю.
      - А как же вы сюда попали?
      - У меня есть ключ.
      - Вы не возражаете, если мы войдем и будем ждать его вместе?
      - Мне все равно, - сказала она и пожала плечами. - Если хотите войти, так входите, пожалуйста. - И она отступила в сторону, давая им дорогу. Она все еще была сильно напугана.
      Когда они проходили в дверь, она бросила быстрый тревожный взгляд в коридор, как бы моля, чтобы там появился Хамлинг и чтобы сделал он это как можно скорее. Уиллис заметил этот взгляд, Дженеро - нет. Она закрыла за ними дверь и все втроем они вошли в комнату, меблировка которой состояла из нескольких кресел, мягкого дивана и низенького, покрытого пятнами столика для кофе.
      - Садитесь, пожалуйста, - сказала Соня. Детективы уселись на диван. Соня заняла кресло напротив них.
      - Насколько хорошо вы знаете Роберта Хамлинга? - спросил Уиллис.
      - Достаточно хорошо.
      - Когда вы в последний раз его видели?
      - О-о, - отозвалась она, пожимая плечами. Чувствовалось, что она обдумывает, как бы ей ответить.
      - Да? - Ну а какая разница?
      - Может быть и существенная.
      - Ну, что-нибудь на прошлой неделе.
      - Когда именно?
      - А почему бы вам не спросить об этом Бобби, когда он вернется?
      - Обязательно спросим и его, - сказал Дженеро. - Но пока что мы спрашиваем вас. Когда вы его видели на прошлой неделе?
      - Не помню, - сказала Соня.
      - Знаете ли вы человека по имени Люис Скотт? - спросил Уиллис.
      - Нет.
      - А слышали ли вы когда-нибудь о магазине под названием "Тоска обезьяны"?
      - Да, пожалуй, слышала.
      - Вы когда-нибудь покупали в нем одежду?
      - Не помню.
      - Вы покупали в нем шелковую блузку черного цвета?
      - спросил Дженеро.
      - Не помню.
      - Покажите-ка ей эту блузку, Дик, - сказал Уиллис. Дженеро снова добыл конверт из плотной бумаги. Он вынул из него блузку и подал ее девушке.
      - Ваша? - спросил он.
      - Не знаю.
      - Да или нет? - спросил Дженеро.
      - Может быть и моя, но я не могу уверенно сказать. У меня много разных вещей.
      - У вас что, так много шелковых блузок черного цвета, купленных в магазине "Тоска обезьяны"?
      - Нет, конечно, но можно ведь перепутать и свою одежду. Я хочу сказать, что когда видишь черную шелковую блузку, то это не обязательно твоя блузка. Это же может быть любая другая. Почем я могу знать?
      - Какого размера блузки вы носите?
      - Тридцать четвертого.
      - Это тридцать четвертый размер, - сказал Уиллис.
      - Но это еще не делает ее моей блузкой, не так ли? - спросила Соня.
      - Последнюю ночь вы провели здесь в городе Айсола?
      - спросил Уиллис.
      - Да, конечно.
      - Где именно? - Да так себе, болталась по городу.
      - Где?
      - Ходила себе и там и сям...
      - Где - там и где сям?
      - Соня, ты не обязана отвечать ему, - послышался голос от входной двери, и оба детектива одновременно обернулись на него.
      Молодому человеку, стоявшему в дверях, на вид было лет восемнадцать, и у него были светлые волосы и висячие усы. На нем были синие джинсы и такого же цвета рубашка, поверх которой красовалась распахнутая на груди куртка на белом меху.
      - Мистер Хамлинг, я полагаю, - сказал Уиллис.
      - Он самый, - сказал Хамлинг. Он повернулся, чтобы закрыть входную дверь. Ярко-оранжевое солнце было намалевано на спине куртки.
      - А мы разыскиваем вас, - сказал Уиллис.
      - Вот я и нашелся, - сказал Хамлинг. - Это вы, наверное, насчет Люиса, да?
      - А это уж вы сами нам скажете.
      - Конечно же насчет Люиса, - сказал Хамлинг. - Я знал, что рано или поздно вы на меня набредете.
      - А что с ним?
      - Он выпрыгнул из окна этой ночью.
      - А где вы находились, когда он выпрыгнул?
      - Мы вдвоем там были тогда, - сказал Хамлинг, глянув на девушку. Та молча кивнула.
      - Так, может, вы расскажите нам, как это произошло?
      - Он накачался наркотиками, - сказал Хамлинг. - Он вообразил, будто может летать. Я пытался его как-то удержать, но он подбежал к окну и выпрыгнул. Вот и все.
      - А почему вы не сообщили в полицию?
      - А чего я там не видел. У меня ведь длинные волосы, а длинноволосых в полиции не любят.
      - Ну ладно, - сказал Уиллис, вздохнув, - но теперь вы видите, что мы сами пришли к вам и готовы вас выслушать. Так что можете теперь подробно рассказать нам, что произошло, чтобы мы могли наконец составить отчет и закрыть к черту это дело.
      Дженеро глянул на него, но Уиллис, не обращая на него внимания, доставал свой блокнот.
      - Не скажите ли, в котором часу вы туда отправились?
      - В половине пятого или что-нибудь около этого, - сказал Хамлинг. Послушайте, а у меня из-за этой истории не возникнут неприятности?
      - А с чего бы им возникать? Если Скотт выпрыгнул из окна, то это чистейшей воды самоубийство. Все просто и ясно.
      - Ну, он именно это и сделал.
      - О'кей, вот и помогите нам поскорее закрыть это дело, хорошо? сказал Уиллис, и Дженеро снова бросил на него взгляд. - Так что там происходило, когда вы пришли к нему?
      - И зачем только я пошел туда, хотелось бы мне, чтобы хоть кто-нибудь мне это объяснил! - сказал Хамлинг.
      - Но вы ведь все-таки были там, так ведь?
      - Да, но...
      - Так чего же вы от нас хотите? Чтобы мы сделали вид, что вас там не было? Не тяните резину. Никто не собирается впутывать вас в какие-то неприятности. Вы хоть когда-нибудь задумывались о том, сколько этих накачавшихся всякой дряни психов скачут в окна каждый божий день?
      - Просто мне очень не хотелось бы попасть в газеты. Не люблю я этого шума, - сказал Хамлинг. - Это, собственно, и было главной причиной, почему я вам не позвонил.
      - Мы это прекрасно понимаем, - сказал Уиллис. - И мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы не причинить вам никаких неприятностей. Просто дайте нам необходимые данные, чтобы мы могли поскорее напечатать свой отчет. Больше нам от вас ничего не нужно.
      - Ну, что же, давайте, - неуверенно согласился Хамлинг.
      - Так как же это случилось? Вы все втроем поднялись к нему или как?
      - Нет, я столкнулся с ним на улице, - сказал Хамлинг. - Я был тогда один. Соне я позвонил позднее и она туда приехала.
      Уиллис быстро записывал что-то в блокнот. Дженеро продолжал неотрывно следить за ним. У Дженеро было какое-то странное ощущение - будто что-то происходит рядом с ним, но что именно, он никак не может понять. И было у него все время предчувствие, что сейчас он чему-то научится. Он был одновременно и растерян, и полон какого-то радостного предвкушения. Поэтому он помалкивал, внимательно следя за всем и слушая.
      - Значит так, - сказал Уиллис. - Значит вы столкнулись с этим вашим другом и...
      - Да никакой он мне не друг, - сказал Хамлинг.
      - Разве вы не знали его?
      - Нет, я просто встретился с ним в кафе и мы разговорились, знаете, как это бывает? Вот он и предложил мне зайти к нему и послушать пластинки, ну, знаете... Послушайте, а не будет у меня неприятностей, если я по честному все расскажу вам?
      - Я буду очень рад, если вы правдиво расскажете нам все как было, сказал Уиллис.
      - Так вот, он сказал, что у него есть хорошая травка и мы сможем отлично побалдеть. Вот я и решил пойти с ним и покурить травки. В то время я не думал ни о чем-нибудь более солидном. Я хочу сказать, что я тогда не догадывался, что у него может быть героин дома...
      - Значит тогда вы еще этого не знали?
      - В том-то и дело, черт бы его побрал. Я обычно стараюсь держаться подальше от всех этих псевдо-хиппи, потому что с ними потом только и жди неприятностей.
      - Каких именно неприятностей? Что вы под этим понимаете?
      - Ну, знаете, они вечно воображают о себе бог знает что, все хотят выглядеть не тем, что они есть на самом деле. Субботние хиппи - сплошные лицемеры. Никто из них не в состоянии быть настоящим хиппи, они только делают вид, пыжатся.
      - А вы какой?
      - Я считаю себя настоящим, - сказал Хамлинг с достоинством.
      - А как Соня?
      - Ну, она тоже в известной степени субботняя, - сказал Хамлинг, - но она очень славная девчонка, поэтому против нее я ничего не имею. - Он широко улыбнулся. Соня не смогла улыбнуться в ответ.
      Она все еще была очень напугана. Она сидела, крепко сцепив руки на коленях и, постоянно переводя глаза с Уиллиса на Хамлинга, как бы понимая, что сейчас перед нею разыгрывается какая-то очень опасная игра. Ей хотелось любой ценой оказаться где-нибудь подальше отсюда.
      Дженеро тоже чувствовал это и чувствовал - пусть весьма смутно, поскольку был новичком в этом деле, что главной жертвой в этой игре была девушка, и что напарник его в любую секунду готов вцепиться в горло своей жертве. Девушка тоже знала это. Казалось, что Хамлинг - единственный в этой комнате, кто так и не понял происходящего. Уверенный в себе, он невозмутимо продолжал свой рассказ.
      - Во всяком случае, мы поднялись сюда и выкурили пару закруток, а потом выпили немного вина и вот тогда-то я и предложил, что позвоню Соне и приглашу ее сюда, чтобы отпраздновать вместе.
      - А что вы праздновали? - спросил Уиллис. Хамлинг растерянно замолчал. Какое-то время он обдумывал поставленный вопрос и наконец улыбнулся.
      - Жизнь. Сам ее процесс. Радость жизни.
      Дженеро продолжал внимательно следить за их разговором и понемногу начинал кое-что понимать. Так, например, сейчас он понял, что только что Хамлинг солгал. Что бы там они не праздновали, но это было отнюдь не жизнью и не радостями жизни. Он не мог бы точно сказать, когда и почему он понял, что Хамлинг солгал, но знал он это сейчас вполне определенно. При этом он также знал, что Уиллис снова вернутся к вопросу о поводе для вечеринки и тогда попытается изобличить Хамлинг во лжи. Чувствовал себя Дженеро сейчас просто великолепно. У него было ощущение, будто он смотрит кино о сыщиках и ворах и ему никак не хотелось, чтобы фильм этот закончился. Ни разу за все время, пока он следил за Уиллисом, ему и в голову не приходила мысль, что он и сам сейчас является детективом. Единственное, что он знал, так это то, что происходящее ему ужасно нравилось. Он даже чуть было не спросил у девушки, нравится ли ей здесь. Он даже пожалел о том, что у него нет с собой пакетика с земляными орехами.
      - И тогда я спустился на улицу, - сказал Хамлинг. - У него ведь нет телефона в квартире. Вот я и пошел к автомату и позвонил Соне. Она...
      - А где была в то время Соня?
      - Здесь. Я должен был с ней встретиться в семь часов, а к тому времени было уже, наверное, восемь. У нее есть ключ от этой квартиры, поэтому я знал, что она сюда придет.
      - И она была здесь?
      - Да, конечно. И я предложил ей встретиться в центре. Она сказала тогда, что не очень хорошо знает этот район, поэтому мне пришлось объяснить ей, на какой поезд метро сесть, и встретил ее у станции.
      - В котором часу это было? - Она подъехала сюда примерно в половине девятого. Как ты считаешь, Соня, тогда уже была половина девятого? Девушка молча кивнула.
      - И потом вы вернулись к нему на квартиру?
      - Да, - сказал Хамлинг, - и это было первой нашей ошибкой.
      - Почему?
      - Когда мы открыли дверь, он уже был раздет догола. Сначала я подумал.., черт побери, я вообще просто не знал, что и думать. А потом я понял, что он накололся чем-то. Я понял, что он употребляет очень сильные наркотики. Тут я попытался выяснить, что он себе вколол, потому что, сами понимаете, наркотики бывают разные - есть хорошие, а есть и очень опасные. Если кто ему подсунул смесь наркотика со стрихнином или мышьяком, то тут нужна срочная помощь. Но он ничего не соображал, не знал, что он себе вкалывал, вообще не понимал, где он находится. Он просто носился по комнате с голой задницей и орал будто он умеет летать. Соню он перепугал до смерти, правда, дорогая?
      Девушка молча кивнула.
      - И когда же он выпрыгнул в окно? - спросил Уиллис.
      - Точно не могу сказать, но мы пробыли там уже минут двадцать. Я пытался как-то уговорить его, ну, знаете, успокоить как-то, а потом он вдруг вскакивает и бросается к окну. Я попытался схватить его, но было уже поздно. Окно-то ведь было закрыто, понимаете? А он бросился рыбкой, так что головой выставил все стекло. О, господи! Я еще посмотрел вниз и увидел, что он лежит там как... - и Хамлинг сокрушенно покачал головой.
      - И что же вы тогда сделали?
      - Я прихватил Соню в охапку и мы смылись. Мне не хотелось оказаться замешанным в эту историю. Если у тебя длинные волосы, то тебе готовы пришить что угодно.
      - Ну, что ж, как я понимаю, дело это и выеденного яйца не стоит, сказал Уиллис и захлопнул свой блокнот. - А ты как считаешь, Дик?
      - Да, и выеденного яйца не стоит, - подтвердил Дженеро, кивая.
      Ожидание необычайной развязки прошло, и он начал подумывать о том, что он ошибся в Уиллисе. Неужели столь опытный его коллега весь этот день только и занимался тем, что собирал подтверждение факту самоубийства? Он испытывал чувство явного разочарования.
      - Всего только один последний вопрос, - сказал Уиллис, - и, я думаю, мы сможем, наконец, избавить вас от своего присутствия. И разрешите прежде всего поблагодарить вас за оказанное нам содействие. Люди просто и не представляют себе, сколько мороки доставляют они другим, когда решают покончить с собой.
      - Да, представляю себе, - сказал Хамлинг.
      - Ведь мы вынуждены рассматривать самоубийства в точности так же, как и настоящие убийства, с канцелярской точки зрения, естественно. Можете себе представить - те же самые формы для заполнения, те же инстанции, те же люди. Это же огромная работа.
      - Это понятно, - сказал Хамлинг.
      - Так что еще раз огромное спасибо, - сказал Уиллис и направился к двери. - Пошли, Дик.
      - Ага, - сказал Дженеро и кивнул. - Большое спасибо, - сказал он в сторону Хамлинг.
      - Рад был вам помочь, - сказал Хамлинг. - Если бы ожидал встретить у вас таких порядочных людей, то я ни за что не смылся бы оттуда. Честное слово.
      - Да, кстати, еще этот самый последний вопрос, - сказал Уиллис, как бы припомнив что-то такое, что постоянно вылетало у него из памяти. - Мисс Соболев...
      Взгляд Хамлинг настороженно метнулся в сторону девушки.
      - Мисс Соболев, вы свою блузку сняли до или после того, как Скотт выпрыгнул из окна?
      - Я не помню, - сказала девушка.
      - Я так понимаю, что это было до прыжка, - сказал Уиллис. - Потому, что после того, как он выпрыгнул, вы сразу же ушли.
      - Да, наверное это было до того, - сказала Соня.
      - Мисс Соболев.., а зачем вы сняли свою блузку?
      - Ну, честно говоря, я.., я не знаю, зачем. Просто... Просто мне почему-то захотелось ее снять, я так думаю. - Я думаю, что она сняла ее потому...
      - Погодите, пусть она сама ответит, о'кей? Чтобы мы смогли все расставить по своим местам и уйти со спокойной совестью, о'кей? Так почему вы ее сняли, мисс Соболев?
      - Ну, наверное, потому.., наверное, потому, что там в квартире было жарко.
      - И поэтому вы сняли свою блузку?
      - Да.
      - До этого вы ни разу не встречали Скотта, но вы сняли свою блузку... - Так там же было так жарко.
      - Он был в состоянии сильного наркотического опьянения и бегал по комнате, выкрикивая всякую чушь, и тут вы решили снять блузку?
      - Да.
      - М-м-м, - промычал с сомнением Уиллис. - А знаете, что я обо всем этом думаю, мистер Хамлинг?
      - Что же? - спросил Хамлинг и глянул на девушку. Дженеро смотрел на них обоих, а потом перевел взгляд на Уиллиса. Он не мог понять, что происходит, но был взволнован до предела.
      - Я думаю, что вы покрываете девушку, - сказал Уиллис.
      - Да-а? - протянул в полном изумлении Хамлинг.
      - Вот именно. Я думаю так: они там трахались на полную катушку, а потом между ними что-то произошло, и тут девушка толкнула Скотта, и тот вылетел в окно. Вот как, мне кажется, развивались события. - Девушка сидела с широко открытым ртом. Уиллис обернулся к ней и покачал головой. Придется нам забрать вас с собой, мисс Соболев.
      - Как.., как это понять? - спросила она.
      - В участок, - сказал Уиллис. - Мистер Хамлинг, вы нам пока не нужны, но районный прокурор, по всей вероятности, захочет задать вам кое-какие вопросы после того, как мы начнем следствие в отношении мисс Соболев. Поэтому вы, уж пожалуйста, не покидайте города, не поставив нас в известность относительно...
      - Эй, погодите-ка минутку, - сказала девушка.
      - Вы что, хотите взять с собой пальто? Так я не возражаю, - сказал Уиллис.
      - Послушайте, я никого не выталкивала в это проклятое окно! выкрикнула девушка, неожиданно подскочив с места и упершись руками в бедра.
      - Скотт был совершенно голый, вы были без блузки, так о чем тут речь?..
      - Это вообще была его идея! - выкрикнула Соня, указывая на Хамлинг.
      - Спокойно, Соня, - предупредил ее Хамлинг.
      - Это была его идея - всем раздеться, а сам он тем временем хотел добраться до этого проклятого...
      - До чего? - резко спросил Уиллис.
      - До этого проклятого пояса с деньгами! Хамлинг бросился к двери. Дженеро следил за ним, совершенно оцепенев. Уиллис находился прямо на пути Хамлинга, оказавшись между ним и дверью. Хамлинг был на голову выше Уиллиса и сантиметров на тридцать шире в плечах, поэтому Дженеро был уверен, что этот парень просто сметет Уиллиса со своего пути. В какой-то мере, ему даже хотелось этого, потому что ему ужасно хотелось узнать, что будет дальше. Хамлинг рванул к двери с неудержимостью локомотива, и Дженеро казалось, что он не только сметет его коллегу со своего пути, но и вытолкнет его за дверь, протащит по коридору и лестнице, а потом еще будет тащить по улице хоть до самого Китая. Будь он на месте Уиллиса, он бы обязательно отскочил в сторону, потому что человек не может быть не искалечен мчащимся локомотивом. Однако, вместо того чтобы сойти с дороги, Уиллис бросился навстречу Хамлингу, а потом внезапно припал на правое колено. Прием, который применил Уиллис, был молниеносен и сработал великолепно. Поднырнув под Хамлинга, он ухватил его за левое колено и, рванув ногу противника вперед и вверх, разгибаясь, вдобавок резко толкнул правым плечом назад. Результат получился примерно такой, какой получается в американском футболе, когда двое защитников одновременно толкают нападающего в верхнюю часть туловища в одном направлении, а ноги подсекают в другом. Хамлинг вертанул сальто и грохнулся головой об пол.
      Дженеро только недоуменно хлопал глазами.
      Уиллис сразу оказался над распростертым на полу Хамлингом, держа револьвер в одной руке и наручники - в другой. Он защелкнул наручники на одном запястье Хамлинга, рванул их на себя, заставляя того подняться на ноги, повернул лицом к стене, завел вторую руку за спину и защелкнул на ней второй браслет.
      Только теперь Дженеро сообразил, что все это время он не дышал.
      Дэнн Джимп был тайным осведомителем, который говорил всем и каждому, что он вор-взломщик. И это можно было как-то оправдать, Владея профессией, которая требует доступа к сплетням подпольного мира, просто необходимо, чтобы люди этого круга считали тебя своим парнем.
      Честно говоря, никаким вором Дэнни никогда не был, хотя в свое время и был задержан и даже осужден именно за кражу со взломом в городе Лос-Анджелес, штат Калифорния. Произошло это в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Дела со здоровьем у него уже и тогда обстояли неважно и он отправился на Запад, чтобы избавиться наконец от вечных бронхитов. В баре на Ла-Бреа он встретился с веселым и компанейским собутыльником, а потом этот парень попросил Дэнни подбросить его до дома, где он возьмет денег, чтобы потом продолжить веселую ночь. Они вдвоем поехали к дому нового знакомого Дэнни, расположенному где-то на Ла-Синега. Оба вошли в дом через заднюю дверь. Парень попросил Дэнни подождать на кухне, а сам пошел в комнату и вскоре вернулся оттуда. Он взял с собой несколько сотен долларов наличными, не говоря уже об ожерелье из бриллиантов с рубинами, стоимостью в четыре тысячи семьсот долларов. Но, как выяснилось, не только Дэнни дожидался выхода веселого собутыльника из спальни. Оказывается, поджидали их также сотрудники полиции города Лос-Анджелес. Честно говоря, Дэнни узнал о стоимости ожерелья именно от работников полиции. Всю эту историю Дэнни потом честно изложил судье. При этом он ссылался на том, что в детстве он переболел полиомиелитом, в результате чего стал практически калекой, высказывая вполне обоснованное предположение, что тюрьма отнюдь не будет способствовать улучшению его здоровья. Судья очень любезно выслушал все его доводы и объяснения и, по всей вероятности, учел их, влепив Дэнни и его веселому собутыльнику по пять лет минимальной отсидки и еще пять - в зависимости от поведения. Больше Дэнни так и не пришлось поговорить со своим собутыльником, хотя они сидели в тюрьме в одном и том же корпусе. Парень этот вскоре был убит чернокожим преступником, гомосексуалистом, который нанес ему удар в горло обеденным ножом, специально заточенным для этой цели до остроты бритвы. Черного гомосексуалиста судили за убийство, приговорили к смерти и привели приговор в исполнение. Дэнни отсидел свой срок, предаваясь размышлениям относительно причуд юриспруденции, и вышел, наконец, из тюрьмы, получив единственную квалификацию, которая могла потом пригодиться в его дальнейшей карьере - он стал бывшим заключенным. А если не верить бывшему заключенному, то кому же тогда верить, скажите на милость? Таково, по крайней мере, бытующее в сферах подпольного мира убеждение, благодаря которому Дэнни Джимпу удавалось получать отрывки довольно достоверной информации, которые он с завидным постоянством передавал полиции за определенную мзду. Таким образом он обеспечивал себе прожиточный минимум и считал этот минимум вполне приемлемым.
      Этим же днем Карл Капек позвонил Дэнни. Они встретились в Гроувер-Парк без семи пять. День подходил к концу. Они сидели на садовой скамье и глядели на нянек, которые развозили своих питомцев в детских колясках по домам, на ребятишек, заканчивающих свои вечные игры, на маленькую девочку, которая шла по дорожке, волоча за собой скакалку и оглядываясь по сторонам именно так, как это могут делать маленькие девочки, во взгляде которых уже явно просматривается вся женственность мира.
      - Значит, Белинда, говоришь? - спросил Дэнни.
      - Да. Белинда.
      Дэнни шмыгнул носом. Капек отметил про себя, что Дэнни последнее время выглядит постоянно простуженным. А может, он просто стареет.
      - И ты не знаешь фамилии этой Белинды, я правильно понял? - спросил Дэнни.
      - Именно поэтому я и позвонил тебе, - сказал Капек.
      - Она пиковой масти, говоришь, чернокожая?
      - Ага.
      - Просто не представляю себе, - сказал Дэнни. - Опять зима надвигается, ты тоже чувствуешь?
      - Что ж, это неплохо, - сказал Капек.
      - Паршиво, - отозвался Дэнни. - А зачем она тебе понадобилась?
      - Она ограбила военного моряка.
      - Разыгрываешь, - усмехнулся недоверчиво Дэнни.
      - Она была не одна.
      - С нею был мужчина?
      - Ага. Она прикадрилась к морячку в баре на Семнадцатой и дала ему знак идти вслед за ней. А когда он пошел, она навела его на своего напарника и они вместе вырубили его.
      - А этот ее напарничек - тоже пиковой масти?
      - Нет, он белый.
      - Белинда, - задумчиво проговорил Дэнни, красивое имя. Я когда-то был знаком с девушкой по имени Белинда. Единственной девушкой, которая совсем не обращала внимания на мою ногу, единственная из всех, каких я встречал. Это было еще в Чикаго. Я когда-то жил в Чикаго и там у меня было много знакомых... Белинда Колчаковская Полька. Красивая как картина, белокурые волосы, голубые глаза, высокая грудь. - И Дэнни жестами рук пояснил детали ее внешности, но потом снова засунул руки в карманы. - Однажды я прямо так и спросил у нее, с чего это вдруг она ходит с таким парнем, как я. Я имел тогда в виду свою хромую ногу, понимаешь? А она и говорит мне: "А с каким это таким парнем, что ты имеешь в виду?" Я тогда посмотрел ей прямо в глаза и говорю: "Ты же знаешь, о чем я говорю, Белинда". А она мне говорит: "Нет, никак не пойму, о чем ты, Дэнни". Тогда я ей прямо и сказал: "Белинда, но я ведь хромой". И тогда она улыбнулась и говорит: "Разве?". Мне никогда не забыть этой ее улыбки. Клянусь богом, доживя хоть до ста десяти лет, я и тогда не забуду, как улыбнулась мне Белинда тогда в Чикаго. Ей-богу, в тот день я мог участвовать в забеге на милю, так я себя тогда чувствовал. Я чувствовал, что мог бы завоевать даже эту чертову олимпийскую медаль, - он удивленно покачал головой и снова шмыгнул носом. Рядом с ними разом взлетела целая стайка голубей, заполняя воздух шумом крыльев. Они промелькнули на фоне неба, развернулись и снова опустились на землю неподалеку от них у скамьи, на которой сидел старик в потертом пальто и бросал на дорожку хлебные крошки.
      - Во всяком случае, это совсем не та Белинда, которая нужна тебе, сказал Дэнни. Он еще какое-то время молча обдумывал что-то, может быть, перебирал в уме прошедшие события. Он посидел так немного, упрятав голову в воротник и глубоко засунув руки в карманы. - А можешь ты хотя бы описать ее внешность? - прервал он наконец молчание.
      - Единственное, что я о ней знаю, так это, что она чернокожая и с хорошей фигурой. В тот вечер она была в красном платье.
      - Да ведь таких в городе наберется по меньшей мере тысячи две, сказал Дэнни. - А ее напарник?
      - Абсолютно ничего не знаю.
      - Просто великолепно!
      - Ну, и что ты думаешь?
      - Я думаю, что твою загадку со множеством неизвестных можно будет поразгадывать на досуге, когда наступят длинные зимние вечера.
      - Но ты берешься помочь нам или нет?
      - Попытаюсь поразнюхать в округе, послушать, о чем толкуют. А так трудно сказать. Ты будешь у себя?
      - Я буду где-нибудь поблизости.
      - Ладно, в случае чего я постараюсь тебя найти.
      Бывают такие моменты в жизни города, когда ночь как бы отказывается от своих прав.
      Вечер как бы затягивается, освещение меняется почти незаметно и возникает момент какой-то общей неопределенности.
      Сегодня был именно такой день.
      Воздух был плотным, бодрым и насыщенным, каким он никогда не бывает весной. При этом вечерний воздух как бы светился сам собой, а небо было столь пронзительно голубым, что казалось - оно никогда не уступит свои права надвигающейся темноте. И когда в половине шестого зажглись уличные фонари, то сделали они это совершенно напрасно - им просто нечего было освещать, потому что на улице все еще стоял ясный день. Солнце неподвижно застыло на западе над крышами Мажесты и Калмс-Пойнта, как бы противореча вращению Земли своим нежеланием исчезнуть за коньками крыш и каминными трубами. Жители города запрудили улицы его. Казалось, они не желают расходиться по своим жилищам, стремясь воочию убедиться в произошедшем астрономическом беспорядке, возможно даже в исполнении пророчества Нострадамуса о наступлении вечного дня, о победе дня над ночью и о том, что народ на улицах будет праздновать эту победу весельем и плясками на улицах.
      Однако небо на западе все же начинало сдаваться.
      Потемнело наконец и в квартире Герберта Гросса. Карелла и Браун находились в ней уже добрых три часа, производя самый тщательный обыск. Они обшарили все комнаты от пола до потолка, исследовали пол от стены до стены, заглядывали даже в туалетный бачок, но так и не смогли найти хоть каких-нибудь намеков на то, куда так торопился Гросс, поспешно вскочив в направляющийся к центру автобус.
      А таких указаний было полно вокруг них, однако они как-то не попадали в поле зрения детективов.
      Квартира сама по себе была полна противоречий. Она была маленькой и тесной - обычная конура в пришедшем в упадок доме, окруженном со всех сторон складами. Но она была битком набита мебелью, которую подбирали явно где-то в начале тридцатых годов, когда солидность была одним из главных достоинств, а фанеровка красным деревом считалась чуть ли не законом. Одного только огромного дивана, разместившегося в гостиной, вполне хватило бы для создания тесноты. Но диван был еще дополнен двумя такими же гигантскими креслами и буфетом, явно забредшими сюда из какой-то просторной семейной столовой. Все это дополняли торшер с обширнейшим абажуром, старинный радиоприемник, который сам по себе был величиной в нормальный буфет, а по обеим сторонам дивана еще стояли маленькие столики, на каждом из которых стояло по большой лампе.
      В одной из спален стояла огромная двуспальная кровать со спинками из красного дерева и ничем не покрытым матрасом. Туалетный столик и два шкафа соответствовали по размерам кровати, но явно не соответствовали площади комнаты.
      Вторая спальня была обставлена более современно - две узкие кровати были застелены мексиканскими покрывалами. Напротив мексиканского же ковра на стене висела книжная полка. Помимо кухни и ванной в квартире была еще одна комната, которая с пола и до потолка была забита мебелью, фарфоровой и стеклянной посудой в картонных коробках с надписями и без таковых (кстати на одной из таких коробок сохранилась типографски выполненная надпись: "Всемирная ярмарка 1939"), пачками связанных шпагатом книг, кухонным инвентарем и даже отдельными предметами одежды, развешанными по спинкам стульев или просто валяющимися где попало. Словом, здесь было все, о чем только может мечтать ребенок, который не теряет надежды разыскать в старом доме какую-нибудь забытую кладовку, вещи из которой можно использовать для игр.
      - Никак не пойму, что это за квартира, - сказал Карелла.
      - Я тоже, - сказал Браун. Он включил торшер в гостиной, и они сидели сейчас один напротив другого, усталые и пропыленные. Карелла устроился на огромном диване, а Браун на таком же огромном кресле. Комната была залита светом от торшера. Карелла в какой-то момент даже почувствовал себя мальчишкой, который заигрался и забыл про уроки на завтра.
      - В этой комнате все мне кажется каким-то искусственным, - сказал Карелла. - Здесь все как-то не так, за исключением одной только комнаты.
      - Очень может быть, что и наоборот, - заметил Браун.
      - Я хочу сказать, какого черта, кто-то стал бы в наши дни обставлять квартиру такой мебелью?
      - У моей матери была именно такая мебель, - сказал Браун.
      Оба они погрузились в молчание.
      - А когда умерла мать Голденталя? - прервал наконец молчание Карелла.
      - Если судить по данным, представленным нам, то примерно три месяца назад. До того времени он жил вместе с ней.
      - А не может быть так, что все это барахло принадлежало ей?
      - Очень может быть. Может быть он перевез сюда все ее вещи, когда съезжал с той квартиры.
      - А ты не помнишь как ее звали?
      - Минни.
      - А как ты считаешь, сколько Голденталей может быть в телефонном справочнике?
      Они и смотреть не стали справочники по таким районам, как Маджеста, Бестаун или Калмс-Пойнт, учитывая что Гросс направился в сторону делового центра города. Не стали они смотреть и ту часть справочника, в которой содержались данные по Риверхед, потому что Гросс сел в автобус, а добираться автобусом до Риверхед нужно чуть ли не целый день. Поэтому они решили ограничиться справочными данными по одной только Айсоле (была, правда, еще одна причина, почему они решили ограничиться справочником только по этому району - дело в том, что в квартире Гросса никаких других справочников не было).
      В справочнике фигурировало восемь абонентов с фамилией Голденталь.
      Но только одна из них принадлежала Минни Голденталь - ныне покойной. Бедняжка, ее имя будет фигурировать здесь только до тех пор, пока не будет выпущен справочник следующего года.
      Сик транзит глориа мунди.
      Дом, в котором некогда проживала Минни Голденталь, представлял собой двенадцатиэтажное кирпичное здание, крыша которого была утыкана телевизионными антеннами. Перед его фасадом был разбит небольшой, покрытый бетоном дворик, въезд куда был ограничен двумя кирпичными колоннами, на верхушках которых стояли цементные урны, предназначенные для того, чтобы в них высаживались цветы. От цветов сейчас остались лишь какие-то полусгнившие стебли. Левую и правую стороны бетонного дворика образовывали крылья здания. Таким образом, весь дом представлял собой архитектурную фигуру в форме буквы "П", на верхнюю перекладину которого выходила парадная с плоским крыльцом перед нею. Почтовые ящики каждого из крыльев висели по разные стороны от входа. Браун проверил их по одной стороне, Карелла по другой. Фамилии Голденталь ни там, ни там не было - с именем "Минни" или без него.
      - Ну, что ты думаешь? - спросил Карелла.
      - Давай сверимся у смотрителя, - предложил Браун.
      Смотритель жил на первом этаже, занимая квартиру за лестничной площадкой. Он вышел к ним в нижней рубашке. В квартире за его спиной продолжал работать телевизор, однако передача, по всей видимости, была не слишком захватывающей, потому что в руке у старика находился воскресный выпуск газеты с комиксами. Детективы представились. Смотритель внимательно рассмотрел жетон Кареллы, а потом и удостоверение. И только после этого вымолвил первое слово.
      - Да? - сказал он.
      - Проживала ли в последнее время в этом доме некая Минни Голденталь? спросил Карелла.
      Смотритель так внимательно вслушивался в каждое сказанное ему слово, как будто ему задавали вопрос, правильный ответ на который может принести ему стотысячный выигрыш.
      - Да, - наконец сказал он.
      - В какой квартире?
      - В девятой "Д".
      - Кто-нибудь живет сейчас в этой квартире?
      - Сын все еще проживает там.
      - Берни Голденталь?
      - Совершенно верно. Но, должен вам сказать, я просто не понимаю, почему он все еще продолжает там жить. Он вывез всю мебель вскоре после того, как Минни умерла. Но он продолжает вносить квартплату, - смотритель пожал плечами. - Должен сказать вам, что владельцы хотели бы, чтобы он съехал. Плата вносится фиксированная. То есть он платит сумму, определенную договором о найме. А это очень хорошая старая квартира. Если бы он съехал, то владельцы дома получили бы право значительно повысить оплату.
      - А кто-нибудь есть сейчас у него? - спросил Карелла.
      - Не знаю, - сказал смотритель. - Я не веду учета приходов и уходов проживающих здесь людей. Они занимаются своим делом, а я занимаюсь своим.
      - По закону вы обязаны иметь ключи от всех квартир вашего дома, сказал Карелла. - У вас имеется ключ от квартиры девять "Д"?
      - Есть.
      - А можно воспользоваться им?
      - А зачем?
      - Чтобы войти в квартиру.
      - Но это противозаконно, разве не так?
      - Если вы об этом никому не скажете, то и мы будем об этом помалкивать.
      - Ну что ж, - пожал плечами смотритель. - О'кей, - добавил он и снова пожал плечами. - Я так полагаю.
      Карелла с Брауном поднялись на лифте на девятый этаж и оказались в коридоре. Ни один из них не произнес ни слова, но оба одновременно достали свои револьверы. Квартира за номером девять "Д" находилась в самом конце коридора. Они прислушались, стоя за дверью, но так ничего и не расслышали. Очень осторожно Карелла вставил ключ в прорезь замка. Он кивнул Брауну и тут же повернул ключ.
      Послышался легкий щелчок, когда замок открылся, однако щелчок этот прозвучал в квартире как предупредительный выстрел. Карелла и Браун ворвались в узкую прихожую квартиры. В дальнем конце ее они увидели Герберта Гросса и светловолосого человека, в котором они признали Бернарда Голденталя. И тот и другой были вооружены.
      - Руки вверх, бросай оружие! - крикнул Карелла, однако ни один из них не поднял рук и не бросил оружия. Вместо этого они открыли огонь, и Карелле с Брауном пришлось броситься плашмя на пол. Голденталь постарался скользнуть в дверь по правой стороне парадной. Браун что-то резко выкрикнул и выстрелил, не успев договорить. Пуля попала Голденталю в ногу, ударом его отбросило к стене, по которой он и сполз на пол. Гросс решил не сдаваться и палил вдоль узкой прихожей, пока не расстрелял все патроны. Он сунул руку в карман за запасной обоймой и тут раздался крик Кареллы.
      - Не двигаться, убью!
      Рука Гросса остановилась на полпути. Он, прищурившись, глянул в глубь затянутой дымом передней, чуть освещенной светом из распахнутой двери, за которой так и не удалось скрыться Голденталю.
      - Бросай пистолет, - сказал Карелла. Гросс не шелохнулся. - Бросай! выкрикнул Карелла. - Сейчас же!
      - И ты тоже, Годди! - крикнул Браун.
      Голденталь и Гросс - один, сидя у стены и сжимая кровоточащую простреленную ногу, а второй - с рукой, застывшей у пиджачного кармана, обменялись короткими взглядами. Так и не сказав ни слова друг другу, они бросили свои пистолеты на пол. Гросс ногой отшвырнул их в сторону, будто боясь заразиться. Вертясь от полученного удара, пистолеты заскользили по натертому линолеуму.
      Карелла поднялся с пола и направился к задержанным. Браун застыл, опершись на одно колено и держа под прицелом револьвера дальний конец передней. Карелла толкнул Гросса лицом к стене, быстро обыскал его и согнулся над Голденталем.
      - О'кей, - крикнул он Брауну, а затем глянул в открытую дверь комнаты, куда так стремился попасть Голденталь. Эта комната тоже была битком набита вещами, но в отличие от квартиры, которую они осматривали раньше, эти вещи отнюдь не походили на наследство покойницы, некогда жившей здесь. Это никак не напоминало остатки собранного за всю жизнь добра. То, что находилось здесь сейчас, было результатом бог знает скольких квартирных краж и ограблений, совершенных в последнее время. Здесь был самый настоящий склад телевизоров, радиоприемников, пишущих машинок, магнитофонов, миксеров, и прочего багажа, который только можно вообразить, все, вплоть до Энциклопедиа Британника включительно. Склад украденных разнообразных случайных вещей, которые только и ждут и дожидаются, что услуг проворного и хитрого скупщика краденного.
      - А миленькая квартирка здесь у вас, - сказал Карелла и приковал наручниками Гросса к Голденталю, а Голденталя - к радиатору центрального отопления. По телефону, что стоял на кухне покойной Минни Голденталь и под которым все еще лежал последний список необходимых на завтра покупок, он позвонил в участок и попросил прислать санитарную машину. Она прибыла ровно в шесть часов, примерно через семь минут после звонка Кареллы. К этому моменту из раны Голденталя натекла приличная лужа, растекшаяся по линолеуму квартиры его покойной мамаши.
      - Я здесь у вас мог истечь кровью, - пожаловался задержанный одному из санитаров, который как раз укладывал его на носилки.
      - Вот уж этим тебе следовало бы меньше всего огорчаться, - отозвался санитар.
      Дельгадо не сумел разыскать Пепе Кастаньеду в игральном зале, не нашел он его и в той дюжине окрестных баров, которые он добросовестно обошел. Сейчас уже четверть седьмого и пора было прекращать поиски. Однако, предположив на минуту, что игральным залом можно с определенными скидками назвать и зал для игры в боулинг, он решил заскочить и в Понс-Боулинг-Лейнс на Калвер-авеню, прежде чем направиться в дежурку своего участка.
      Зал этот находился на втором этаже старого кирпичного здания. Дельгадо поднялся туда по узенькой лестнице и оказался в залитом искусственным светом помещении со стойкой бара у стены напротив входа. Совершенно лысый человек сидел на стуле за стойкой бара и читал газету. Он оторвал взгляд от газеты, глянул на Дельгадо и снова погрузился в чтение. Только дочитав до конца заинтересовавшую его статью, он свернул наконец газету и положил обе руки на стойку.
      - Все дорожки заняты, - сообщил он. - Вам придется ждать не менее получаса.
      - Мне не нужны дорожки, - сказал Дельгадо.
      Человек за стойкой присмотрелся к нему более внимательно, определил для себя, что перед ним полицейский, и коротко понимающе кивнул, но не сказал ни слова.
      - Я разыскиваю человека по имени Пепе Кастаньеда. Он сейчас здесь?
      - А зачем он вам понадобился? - спросил мужчина за стойкой.
      - Я полицейский офицер, - сказал Дельгадо и предъявил свой жетон. Мне нужно задать ему несколько вопросов.
      - Мне не нужны здесь скандалы, - сказал человек за стойкой.
      - А с чего это вдруг должен быть скандал? Разве Кастаньеда скандалист?
      - Он-то не скандалист, - и человек многозначительно поглядел на Дельгадо.
      - И я не скандалист, - сказал Дельгадо. - Где он?
      - Дорожка номер пять.
      - Спасибо.
      Дельгадо вошел в дверь рядом со стойкой и оказался в помещении значительно более обширном, чем можно было судить по скромным размерам зала с баром. В зале было двенадцать дорожек и каждая из них была занята играющими. Здесь тоже был бар. Он находился в дальнем конце зала и вокруг него было несколько стульев. Автоматический проигрыватель играл какую-то мелодию в стиле рок-н-ролла. Пластинка закончилась как раз в тот момент, когда Дельгадо проходил мимо стоек с шарами для боулинга, лежавших на низких полках, которые одновременно служили и перегородкой между дорожками для игры и баром. Из проигрывателя раздались первые аккорды и зазвучала песня на испанском языке. Зал был заполнен глухим шумом катящихся шаров и падающих кеглей, в который врывались крики играющих, отраженные и усиленные высоким потолком.
      На пятой дорожке играло четверо мужчин. Трое из них сидели на обитом искусственной кожей диванчике у доски, на которой мелом отмечались полученные результаты, а четвертый как раз возвращался к ним после удачного броска.
      - Который из вас здесь Пепе Кастаньеда? - спросил Дельгадо.
      Тот, что возвращался к доске, внезапно остановился и посмотрел на Дельгадо. Это был высокого роста мужчина с прямыми черными волосами и рябым от перенесенной оспы лицом. Походка его была грациозной и легкой, как у профессионального танцора.
      - Я Кастаньеда, - сказал он. - А вы кто такой?
      - Детектив Дельгадо, Восемьдесят седьмой участок, - сказал Дельгадо. Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
      - О чем?
      - Рамон Кастаньеда ваш брат?
      - Брат.
      - Может быть, мы все-таки отойдем в сторонку?
      - Куда это - "в сторонку"?
      - Ну, хотя бы вон за тот столик.
      - Но у нас сейчас игра в полном разгаре.
      - Игра может и подождать.
      - Валяй, Пепе. А мы пока что закажем себе по пивку, - сказал один из сидевших на диване. Кастаньеда пожал плечами.
      - Сколько еще у нас осталось фигур?
      - Всего три, - ответил второй из сидящих.
      - У нас с вами надолго? - спросил Кастаньеда.
      - Не думаю, - ответил Дельгадо.
      - Тогда давайте поговорим. Мы тут как раз выигрываем и я не хотел бы перебить везение.
      Вдвоем они направились к бару в дальнем конце зала. У автоматического проигрывателя стояли две молодые девицы в обтягивающих брюках, выбирая пластинки. Кастаньеда игриво оглядел их и отодвинул стул у одного из столиков. Они заняли места друг против друга. Динамики проигрывателя взревели на полную мощность. Фоном для музыки служил монотонный стук падающих кеглей.
      - Так что же все-таки вас интересует? - спросил Кастаньеда.
      - У вашего брата есть деловой партнер по имени Хосе Уэрта, - сказал Дельгадо.
      - Совершенно верно.
      - Вы его знаете?
      - Конечно знаю.
      - А вам известно, что он был избит сегодня утром?
      - Да? Нет, этого я не знаю. Нет ли у вас сигаретки? Свои я оставил на столике.
      - Я некурящий, - сказал Дельгадо.
      - Когда-то и я не курил, - сказал Кастаньеда. - Но, знаете ли... - Он пожал плечами. - Избавляешься от одной дурной привычки и тут же приобретаешь другую, что тут поделать? - Он улыбнулся. Улыбка у него была открытой и заразительной. Он был всего на три - четыре года моложе Дельгадо, но сейчас выглядел совсем по-мальчишески. - Я ведь бывший наркоман, небось слышали. Вы это знали?
      - Да. Я слышал об этом.
      - А потом я взял да и бросил.
      - Об этом я тоже слышал.
      - И это не произвело на вас никакого впечатления?
      - Произвело, да еще какое, - сказал Дельгадо.
      - Честно говоря, я сам себе удивляюсь, - сказал Кастаньеда и снова улыбнулся. На этот раз Дельгадо улыбнулся в ответ. - Но я все-таки так и не пойму, чего вы от меня хотите, - сказал Кастаньеда.
      - Избили его очень здорово, - сказал Дельгадо. - У него переломаны обе ноги, да и лицо превращено в сплошной бифштекс.
      - Да, паршивы его дела, - сказал Кастаньеда. - И кто же это его так обработал?
      - Четыре человека.
      - Подумать только, - сказал Кастаньеда и сочувственно покачал головой.
      - Они напали на него прямо на крыльце его дома. Он как раз вышел, чтобы идти в церковь.
      - Да? А где он живет?
      - На Шестой Южной.
      - Да, правильно, - сказал Кастаньеда. - Это, если не ошибаюсь, прямо напротив кондитерской, так, да?
      - Да. А поговорить с вами я решил потому, - сказал Дельгадо, - что брат ваш, судя по всему, считает, что этих четверых человек, которые избили Уэрту, кто-то попросил избить его.
      - Простите, не понял, - сказал Кастаньеда.
      - Когда я спросил у вашего брата, кто относится к Уэрте с неприязнью, то он сказал примерно следующее: "Никто к нему так не относится, чтобы просить кого-то о такой услуге".
      - Ну и что? Что это должно означать?
      - Это означает...
      - Да ничего это не означает, - сказал Кастаньеда и пожал плечами.
      - Это означает, что ваш брат считает, что те, кто избил его, сделали это по поручению кого-то другого, а совсем не потому, что имели что-то против него.
      - Никак не пойму, откуда вы это взяли, - сказал Кастаньеда. - Он просто так это сказал. Может, он не совсем точно выразился. Но он наверняка и не подразумевал чего-нибудь такого.
      - А предположим на минутку, что он именно это подразумевал. Предположим, что кто-нибудь очень хотел, чтобы Уэрту избили. И предположим, что он попросил эту четверку о таком одолжении.
      - О'кей, предположим, что так.
      - Не могли бы вы в таком случае догадаться, кем были эти четыре человека?
      - Нет, - сказал Кастаньеда. - Послушайте, я все-таки выкурил бы сейчас сигаретку, как вы на это посмотрите? Что, если я все-таки сбегаю за ними к столику?
      - С сигаретками можно и подождать, Пепе. В больнице сейчас лежит человек с переломанными ногами и изуродованным лицом.
      - Да, паршиво, - сказал Кастаньеда, - но, может быть, этому человеку следовало вести себя поосторожней, а? И тогда, может быть, никому не захотелось бы избивать его и никто не стал бы просить об этом кого бы то ни было. - Кто мог хотеть этого, Пепе?
      - Вам хотелось бы, чтобы я высказал несколько догадок?
      - Да, я очень хотел бы этого.
      - Хосе приторговывает наркотиками, вам это известно?
      - Да, я знаю.
      - Травкой. Но это пока. Я еще ни разу не встречал парня, который, торгуя или приторговывая марихуаной, не пришел бы к выводу, что настоящие наркотики приносят значительно большую прибыль. Тут вопрос только во времени, и ничего больше.
      - Ну?
      - Ну и очень может быть, что кому-то не понравилась сама идея, что он будет травить таким образом всю округу, улавливаете? Это я просто так говорю, но здесь ведь есть о чем подумать, правда?
      - Да, подумать здесь есть о чем.
      - А очень может быть, что Хосе приударил за чьей-нибудь женой. Такое ведь тоже случается. Может, у кого-то есть очень хорошенькая жена, а Хосе подбивает к ней клинья, улавливаете? Такую возможность тоже нельзя исключить. И вот этот кто-то решил перебить ему ноги, чтобы он не носился по всему городу за чужими женами и не травил наркотиками ребятишек со всего района. А заодно и так разделать ему морду, чтобы он не выглядел соблазнительно для чужих жен. А с другой стороны, если он начнет цепляться к окрестным подросткам с желанием втянуть их в такую гадость, как наркотики, то, может, иной мальчишка или девчонка просто и не захотят иметь дело с человеком у которого морда, словно ее пропустили через мясорубку, Кастаньеда сделал паузу. - Видите, здесь есть целая куча вещей, о которых стоило бы подумать, правильно?
      - Да, здесь о многих вещах стоит подумать, - сказал Дельгадо.
      - В общем, я, честно говоря, не думаю, что вам удастся хоть когда-нибудь разыскать тех парней, что его избили, - сказал Кастаньеда. Да и какая вам разница?
      - То есть как это - какая?
      - Он получил именно то, что заслужил. Это же справедливо, не так ли? А чего вы, полицейские, добиваетесь? Установления справедливости, разве не так?
      - Да, хотим установления справедливости.
      - А это и есть справедливость, - сказал Кастаньеда. Дельгадо пристально посмотрел на него. - Разве не так? - спросил Кастаньеда.
      - Да, пожалуй, так оно и есть, - сказал Дельгадо. Он кивнул и поднялся из-за стола, отодвигая стул. - Приятно было познакомиться. Надеюсь еще увидимся где-нибудь.
      - Позвольте заказать вам что-нибудь, - предложил Кастаньеда.
      - Нет, спасибо. У меня еще целый час до смены, - ответил Дельгадо и направился к выходу.
      Кастаньеда приветливо помахал ему вслед рукой.
      Было уже семь часов вечера, когда Браун смог наконец добраться до Мэри Эллингхэм, той самой женщины, которая двенадцать часов назад позвонила в участок и сообщила о пропаже мужа. Хотя уже совсем стемнело, но ночь еще не вступила в свои права. Город сейчас переживал именно тот период, который определяется словом "вечер". Это поэтическое слово всегда вызывало некое движение души у Брауна, может быть, только потому, что в детстве он как-то вовсе не выделял это время суток и слово "вечер" для него не существовало и употреблять он его стал только после того, как встретился с Конни - своей будущей женой; тогда время перестало просто делиться на "ночь" и "день", на черное и белое; Конни привнесла в его жизнь полутона и за это он будет благодарен ей до конца дней.
      Норс-Тринити представляла собой коротенькую, всего в два квартала улочку, соединяющую Силвермайн-Овал и Силвермайн-Роуд у самой северной окраины территории участка. С того места, где Браун поставил свою машину, можно было видеть воды реки Харб, а если смотреть в сторону делового центра города, то можно было разглядеть и разрозненные огоньки вилл в Смоук-Райз и яркую иллюминацию моста Гамильтона. Окна на Норс-Тринити мягко светились домашним уютным светом. Браун отлично знал, что за этими окнами большинство владельцев квартир наслаждались отведенным для коктейлем часом. В этом городе всегда можно определить социально-экономический статус кого угодно, спросив у него, в котором часу он садится за обеденный стол. В трущобах типа Даймондбэк обеденный час уже давно кончился. На Норс-Тринити обитатели ее только начинали садиться за свои предобеденные коктейли. А ближе к деловому центру, например на Смоук-Райз, обеденное время наступит не ранее девяти - половины десятого вечера, хотя коктейли могут начать подавать уже с полудня. Браун почувствовал, что здорово проголодался.
      В окнах дома номер 742 по Норс-Тринити света не было. Браун поглядел на часы, пожал плечами и позвонил во входную дверь. Он подождал немного и позвонил вторично, а затем сошел с крыльца на тротуар и посмотрел на окна второго этажа, в которых внезапно загорелся свет. Он снова поднялся на ступеньки крыльца и остановился перед дверью. Он услышал чьи-то шаги, кто-то выглянул в глазок двери.
      - Да? - спросил женский голос.
      - Миссис Эллингхэм?
      - Да?
      - Детектив Браун, Восемьдесят седьмой участок полиции.
      - Ох, - сказала миссис Эллингхэм. - Ох, одну минуточку, прошу вас. - И он услышал звук отпираемого замка.
      Мэри Эллингхэм на вид было лет сорок. На ней был накинут мужской халат. Волосы ее были в беспорядке, а лицо горело.
      - Прошу прощения, что я не смог заехать к вам раньше, - сказал Браун. - У нас сегодня выдался очень тяжелый день.
      - Ох, - сказала миссис Эллингхэм. - Да?
      - Я отниму у вас совсем немного времени, - сказал Браун, доставая из кармана блокнот и ручку. - Вам нужно будет только дать мне более подробное описание внешности вашего мужа...
      - Ох, - сказала миссис Эллингхэм.
      - Его зовут Дональд Эллингхэм, правильно?
      - Да, но...
      - Его возраст?
      - Понимаете ли...
      Браун перевел взгляд с блокнота на женщину. Миссис Эллингхэм выглядела необычайно смущенной. Не успела она еще ничего сказать, как Брауну вдруг стало ясно, в какую ситуацию он попал, и тут он сам неожиданно смутился.
      - Видите ли, - сказала миссис Эллингхэм, - он вернулся. Мой муж, я говорю. Он вернулся совсем недавно.
      - Ох, - сказал Браун.
      - Да.
      - Ага.
      - Да. Простите меня, пожалуйста. Я, по всей вероятности, должна была вам позвонить...
      - Нет, нет, все в порядке, - сказал Браун, засовывая обратно в карман блокнот и ручку. Другой рукой он уже нашаривал дверную ручку у себя за спиной. - Очень рад, что у вас все утряслось.
      - Да, - сказала миссис Эллингхэм.
      - Спокойной ночи, - сказал Браун.
      - Спокойной ночи, - ответила она.
      Она мягко притворила за ним дверь и Браун медленно спустился по ступенькам вниз. Перед тем как сесть в свой автомобиль, он снова бросил взгляд на дом. Окна в верхнем этаже успели уже погаснуть.
      В дежурном помещении участка тем временем трое детективов, отозванных из отпусков для пополнения сил, ворчали по поводу того, что им тут, похоже, заняться нечем, учитывая, с какой быстротой Карелле и Брауну удалось распутать дело о зеленной лавке. Одно дело, когда тебя отзывают из отпуска в виду крайней необходимости, черт побери, но совсем иное, если срывают нормальный отдых только ради того, чтобы заставить высунув язык бегать по всей округе и собирать никому не нужные данные, а другие в это самое время идут себе по горячему следу и спокойно производят задержание преступников.
      - А знаете, чем я планировал спокойненько заниматься сегодня? вопрошал Ди Мазо.
      - Чем?
      - Я хотел смотреть по телевизору футбольный матч, а потом мы должны были закатить отличнейший семейный обед. Приехала моя сестра из Скантона. Она и приехала-то только потому, что знала, что я сейчас в отпуске. И вместо всего этого я должен был весь день протрепаться с людьми, которым наплевать на то, застрелили хозяина овощной лавки или нет. А уж на то, что при этом подстрелили и полицейского, им и тем более наплевать.
      - Ладно, ребята, - проговорил наиболее мирно настроенный из них Меривезер. - Все это - только составная часть нашей работы. Этого всегда следует ожидать.
      В двух изолированных комнатах в конце коридора Уиллис проводил допрос Сони Соболев, а Дженеро - Роберта Хамлинга. Ни один из этой парочки не воспользовался своим правом на присутствие адвоката. Хамлинг объявил, что скрывать ему нечего и, казалось, был даже рад, что рассказ его заносится в протокол. Он почти дословно повторял все, сказанное им при задержании: Люис Скотт находился под воздействием какого-то очень сильного наркотика и выбросился в окно, несмотря на все попытки Хамлинга удержать его и воспрепятствовать самоубийству. Полицейский-стенографист внимательно вслушивался в каждое его слово и шлепал на своей машинке.
      Соня Соболев не воспользовалась услугами адвоката потому, видимо, что не считала себя причастной к смерти Люиса Скотта. Однако ее версия весьма отличалась от версии Хамлинга. Если верить Соне, Хамлинг встретил этого бородатого Скотта вчера днем и они болтались по городу, отлично проводя время. Скотт и в самом деле что-то отмечал - он праздновал приход из дому денежного перевода на сумму в двести долларов, которые он уже получил десятидолларовыми купюрами и таскал за собой в укрытом под рубашкой специальном поясе для денег. Хамлинг пришел на квартиру Скотта и сначала попытался напоить того до бесчувствия. Когда же из этого ничего не вышло, он спросил у Скотта, как тот относится к тому, чтобы их мужскую компанию оживить женским присутствием. Скотт счел это отличной идеей, и тогда Хамлинг спустился вниз, чтобы позвонить Соне.
      - Что он сказал вам, когда вы с ним встретились? - спросил Уиллис.
      - Ну, когда я сошла с поезда метро, - сказала Соня, - Бобби уже дожидался меня на станции. Он сказал, что тут неподалеку у себя на квартире нас поджидает один работающий под хиппи пижон, у которого в поясе хранятся двести долларов, и что он Бобби, решил добыть их у него во что бы то ни стало. Он сказал, что единственным способом добраться до этого пояса будет попытка уговорить этого пижона раздеться. А для этого нужно, чтобы я разделась первой, - Соня пожала плечами. - Ну, мы поднялись к нему.
      - Так, а что было потом?
      - Ну, потом я зашла там в совмещенный туалет, причесалась и сняла блузку. Потом вошла в комнату уже без блузки. Хотела посмотреть, удастся ли мне, ну, как это сказать, завести его. Ну, чтобы он тоже разделся. Мы там выпили довольно много вина.
      - А вы курили?
      - Вы про марихуану? Нет, мы ее не курили.
      - Ну, и что же произошло?
      - Ну, наконец он тоже пошел в туалет и разделся там. На нем до этого были голубые джинсы и рубашка с коротким рукавом. У него и в самом деле был пояс с деньгами. Он носил его на себе.
      - И он его снял там - в санузле?
      - Да.
      - И что потом?
      - Из ванной он вышел и сразу же плюхнулся на матрас. Ну и мы стали с ним баловаться. Ну, в общем - обжиматься, понимаете? Я старалась не давать ему скучать, чтобы он не заметил, что там Бобби делает с его поясом. Но он все-таки углядел Бобби. Он тогда сразу же вскочил с матраса и бросился к Бобби, который как раз стоял с этим поясом в руках. Они стали драться и тогда.., тогда Бобби и вытолкнул его в окно. Мы сразу смылись оттуда. Я просто накинула свой жакет, а Бобби, нацепил свою куртку. А про блузку я вспомнил уже потом.
      - А где сейчас находится этот пояс? - спросил Уиллис.
      - В комнате у Бобби. Он лежит у него под матрасом.
      В другой комнате Хамлинг продолжал настаивать на том, что Люис Скотт под воздействием сильного наркотика выбросился из окна и разбился о бетонный тротуар. Ди Мазо постучал в дверь, просунул голову в комнату и спросил: "Дик, ты посылал в лабораторию какую-то траву на анализ?"
      - Ага, - сказал Дженеро.
      - Только что позвонили оттуда. Они говорят, что это - приправа для мяса.
      - Спасибо, - сказал Дженеро. И он снова обернулся к Хамлингу. Травка, которую держал у себя в холодильнике Люис Скотт, оказалась приправой для мяса, - сказал он.
      - Ну, и что? - сказал Хамлинг.
      - А то, что хватит здесь трепаться на тему о закоренелом наркомане. Придумай что-нибудь еще.
      В дежурке Карелла сидел сейчас за пишущей машинкой и печатал отчет о задержании Голденталя и Гросса. Голденталя отвезли в больницу Буэнависта, ту самую, в которой лежал и раненный им Энди Паркер. Гросс молчал как рыба и не отвечал ни на один из вопросов. Он был заключен под стражу по обвинению в вооруженном грабеже и убийстве первой степени и препровожден в одну из камер в подвале. Карелла выглядел измотанным до предела.
      Когда на его столе зазвонил телефон, он некоторое время с недоумением глядел на него, как бы не очень соображая, что к чему.
      - Восемьдесят седьмой участок полиции, - сказал он. - Карелла слушает.
      - Стив, это я - Арти Браун.
      - Привет, Арти, - сказал Карелла.
      - Я сейчас только что утряс это дело по поводу пропажи мужа с Норс-Тринити. Малый вернулся домой и они сейчас наслаждаются в постельке.
      - Счастливые люди, - сказал Карелла. - С каким удовольствием я сейчас сам валялся бы в постельке!
      - Как ты считаешь, я могу тебе понадобиться?
      - А который у нас час?
      - Полвосьмого.
      - Иди-ка ты домой, Арти.
      - Ты так считаешь? А как же с отчетом?
      - Я его как раз печатаю.
      - Ну, тогда - о'кей. До скорого, - сказал Браун.
      - Пока, - сказал Карелла и повесил трубку. Потом он со вздохом поглядел на часы.
      На столе Карла Капека зазвонил телефон.
      - Восемьдесят седьмой участок, - сказал он. - Капек у телефона.
      - Это Дэнни Джимп, - сказал голос на другом конце провода.
      - Привет Дэнни. У тебя есть что-нибудь для меня?
      - Ничего, - сказал Дэнни.
      Ди Мазо, Меривезер и Левин собирались по домам, надеясь беспрепятственно догулять свои отпуска. Левин был уверен, что Браун и Карелла непременно получат повышения за сегодняшнее дело; повышения всегда легко давались, если кто-то распутал что-то, связанное с нападением на полицейского. Ди Мазо выразил полное согласие с ним и заметил, что некоторым вечно везет. Втроем они спустились по металлическим ступенькам и прошли мимо канцелярии. На крыльце Меривезер приостановился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Алекс Дельгадо как раз возвращался в участок. Перебросились несколькими фразами, распрощались и Дельгадо вошел внутрь. Было уже почти без четверти восемь и в участок понемногу стекалась ночная смена.
      Пройдет еще несколько минут и дневная смена разойдется по домам.
      С восьми вечера Капек ходил из одного бара в другой по всему Стему. Сейчас было уже двадцать минут двенадцатого и сердце его дрогнуло, когда чернокожая девушка в красном платье промелькнула в дверях бара "Ромео" на Двенадцатой улице. Наметанным глазом она окинула мужчин, сидящих на высоких стульях у бара, и направилась к дальнему концу стойки рядом с телефонами, где и уселась, закинув ногу на ногу. Капек дал ей минут десять, чтобы она успела осмотреть каждого из посетителей, а затем направился мимо нее к телефону. Он набрал номер участка и наткнулся на Финча - дежурного ночной смены.
      - А ты что делаешь? - поинтересовался Финч.
      - Да так, решил кое-что посмотреть, - сказал Капек.
      - Я думал, что ты уже давно дома.
      - Нет отдыха усталым ветеранам, - сказал Капек. - Я тут собираюсь доставить вам кое-кого. Если, конечно, повезет.
      - Помощь нужна?
      - Нет, - сказал Капек.
      - Так какого же черта ты звонишь?
      - Просто захотелось немного потрепаться, - сказал Капек.
      - У меня тут поножовщина на Эйнсли, - ответил Финч. - Потрепись с кем-нибудь другим.
      И Капек решил последовать его совету. Он повесил трубку, пощупал пальцем, не вернул ли случайно автомат опущенную в него монету, разочарованно пожал плечами и отправился к столику рядом с девушкой в красном.
      - Готов держать пари на что угодно, что вас зовут Сюзи, - сказал он.
      - Вот и проиграли бы, - сказала девушка с улыбкой. - Меня зовут Белиндой.
      - А ты - лакомый кусочек, Белинда, - сказал Капек.
      - Вы так считаете, да?
      - Богом клянусь, что именно так я и считаю, - сказал Капек. Разрешите заказать вам что-нибудь?
      - Буду польщена, - сказала Белинда.
      Они поболтали еще минут двадцать. Белинда дала понять, что считает Капека весьма привлекательным, - ведь это трудно даже представить, что можно вот так выйти на минутку из дома и встретить человека с таким пониманием и такой интеллигентностью, как у Капека. Она прямо так ему и сказала. Не удержалась она при этом и от признания, что она с удовольствием провела бы чуть позже с ним некоторое время. Однако, учитывая то, что муж ее ужасно ревнив, ей нельзя будет выйти из бара вместе с Капеком, потому что ему обязательно донесут об этом, а тогда подымется такое, что хоть святых выноси. Капек с полным пониманием отнесся к ее ситуации.
      - И все-таки я с удовольствием провела бы с вами, дорогуша, часок-другой.
      Капек только одобрительно кивнул.
      - А что же нам делать, как вы считаете? - спросил он.
      - Но ведь вы можете встретить меня где-нибудь на улице, не так ли?
      - Конечно, - сказал он. - Но где?
      - Давайте выпьем за это. А потом я выйду, а вы сможете последовать за мной через несколько минут. Как вам нравится такой выход?
      Капек глянул на висящие на стене часы. На них было без десяти двенадцать.
      - Такой выход мне кажется просто великолепным, - сказал он.
      Белинда приветственно подняла стакан с чистым виски и осушила его. Она подмигнула ему и, элегантно соскользнув со стула, направилась к выходу из бара. В дверях она снова глянула в его сторону, подмигнула еще раз и вышла. Капек дал ей пять минут. Он допил свой виски с содовой, расплатился за себя и за нее и пошел вслед за ней. Белинда поджидала его у первого же угла. Она подала ему знак и быстро зашагала по Стему. Капек согласно кивнул и последовал за ней. Она прошагала так два квартала, потом снова оглянулась и резко свернула влево на Пятнадцатую улицу. Капек подошел к углу и вытащил пистолет. Он на секунду задержался перед поворотом, прокашлялся, чтобы они знали, что он уже совсем рядом, и после этого свернул за угол.
      Белый мужчина стоял, занеся кулак, прямо за углом. Капек сунул ему пистолет прямо в лицо со словами: "Не шевелиться!"
      Белинда повернулась, собираясь бежать. Он схватил ее за руку, рванул на себя, а затем толкнул к стене.
      - Ты, крошка, тоже, - сказал он, снимая пристегнутые к поясу наручники.
      Потом он глянул на часы.
      Было без одной минуты двенадцать.
      Вот-вот должен был начаться новый день.