В последнее время Карелла не слышал ни о каких полицейских облавах на салоны массажа: слишком сложна судебная процедура. Если не можешь взять хозяев, если не можешь взять девушек, то кто, собственно, остается? Парни вроде этого толстяка Артура, который дрожит от страха, как бы жена не застукала его в «Таитянских Садах» в субботу вечером?

Карелла принял душ, насухо вытерся и обернул вокруг пояса оранжевое полотенце. Чернокожий в красном пиджаке дал ему целлофановый пакет, в который Карелла положил пистолет в кобуре, кожаный футляр с жетоном, ключи, деньги и часы. Чернокожий заметил жетон, но промолчал: пять долларов нередко делают свое дело. Карелла обернул целлофановый пакет еще одним полотенцем и, толкнув дверь, вернулся в салон. Шана уже ждала его. Артура нигде не было видно. И девушек тоже. «Интересно, которую из них он выбрал?» – подумал Карелла.

– Хочешь взять чего-нибудь выпить? – спросила Шана.

– Да нет, обойдусь.

– А в полотенце что?

– Семейные драгоценности.

– Я про то полотенце, что у тебя в руке, – засмеялась Шана. – Ладно, пошли, – и она открыла дверь у стойки бара.

Карелла последовал за ней в узкий коридор, где стены были покрыты бамбуком, а пол устлан соломой. В конце коридора оказалась дверь, ведущая в комнату примерно шесть на восемь. В угловой нише стояла кровать, прикрытая пышным покрывалом с красными, желтыми, синими полосами. На стенах висели зеркала, на полу, у кровати лежала соломенная циновка. Тут же, у стены, стояли бутылки с лосьонами разных цветов, которые выглядели, как арабские масла. Шана заперла дверь и, улыбнувшись Карелле, уселась на постель. Сняла туфли.

– Итак, – сказала она, – ты у нас вроде в первый раз?

– Да.

– Тогда я расскажу тебе, как мы работаем. Начнем с массажа, за который ты заплатил в приемной двадцать долларов – ведь ты на получасовой сеанс, верно?

– Да, да.

– Прекрасно. А если хочешь что-нибудь помимо массажа, платить надо отдельно.

– А отдельно – это сколько?

– Ну, обычная такса – двадцать долларов стимуляция руками, сорок минет и шестьдесят половой акт. Но Лорин сказала, что у нас вроде общий приятель, так что можно договориться...

– Нет у нас никаких общих приятелей, – перебил ее Карелла.

– Как это? Ведь Лорин сказала...

– Это была ложь.

Шана посмотрела на него.

– Да, да, я соврал.

– Но зачем?

– Мне надо было поговорить с вами.

– И вы солгали только для того, чтобы поговорить со мной?

– Видите ли, я тут уже назвал вас вашим настоящим именем. Так что пришлось идти до конца.

– А откуда вы узнали мое имя?

– Нашел его в одной записной книжке.

– Что за книжка?

– Она принадлежала вашей тете. Ее зовут Эстер Мэттисен.

– На такую приманку я не клюю.

– Я полицейский.

– А жетон где?

– Там, в полотенце завернут. На сей раз я говорю правду, я полицейский.

– А оружие тоже там?

– Да.

– Так что же такое? Облава?

– Нет.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Ваша тетя...

– О Боже, только не это. Неужели с ней что-нибудь случилось?

– Она мертва. Убита.

– О Боже.

– Примите мои соболезнования.

– А как ее убили?

– Перерезали горло.

– О Боже!

В комнате повисло молчание. Откуда-то снизу донесся смех. Негромко хлопнула дверь. Карелла посмотрел на девушку. Она уткнулась взглядом в собственные туфли, застегнутые на лодыжках. На холмиках грудей, выступающих из-под бюстгальтера, виднелись веснушки. Она все сидела, сложив на коленях руки и не отрывая взгляда от туфель. Ногти у нее были длинные, кроваво-красные. Как же теперь называть ее, размышлял Карелла. Только что она была Шаной, девушкой, вполне спокойно говорящей с незнакомцем о расценках на интимные услуги. Но в записной книжке Эстер Мэттисен значилось другое имя – Стефани Уэллс, и само упоминание об убийстве, похоже, сразу переместило их из этой неярко освещенной комнаты – мира фантазии – в помещение, столь же тусклое, только вполне реальное.

– Мисс Уэллс, – начал он. Да, вот так правильно. Она кивнула, по-прежнему не отрывая глаз от собственных туфель. В бутылках с лосьоном отражался неяркий свет. – Когда вы виделись с тетей в последний раз?

– Перед тем как поступила сюда.

– А когда это было?

– Около шести месяцев назад. В мае. Это ведь шесть месяцев, верно?

– И с тех пор не встречались?

– Нет.

– Вы были близки?

– Она мне очень нравилась. Да что там, я просто любила ее.

– Но с мая не встречались?

– Нет.

– А разговаривали?

– Вы имеете в виду по телефону?

– Да.

– Я старалась звонить ей не реже раза в неделю. Она ведь слепая, вы же знаете. Как же можно было... И кому понадобилось?.. – Стефани покачала головой.

– И когда вы разговаривали с ней в последний раз?

– На прошлой неделе.

– А точнее?

– По-моему, в четверг вечером. По средам и четвергам у меня выходные.

– И о чем вы говорили?

– Да как обычно.

– И все же?

– Ну, видите ли, я ведь наврала ей насчет работы. Поэтому мы и перестали видеться. Потому что если врать в лицо... у нее, знаете, было чутье. У слепых хорошее чутье. И если врать ей, сидя прямо напротив, она поймет, а я... я просто не могла бы этого выдержать. Мать умерла, и, кроме тети Эстер, у меня никого не осталось, и мне не хотелось делать ей больно... ну... вы же понимаете... если бы она узнала, что я работаю в таком месте...

– А что вы ей сказали?

– Сказала, что работаю стюардессой. Сказала, что летаю из Чикаго и здесь в городе почти не проявляюсь. Говорила обычно, что звоню из аэропорта. Говорила, что стараюсь изменить свое расписание, так, чтобы можно было навещать ее. Говорила, что очень стараюсь. И часто посылала письма, и звонила при первой возможности.

– А как же вам это удавалось – писать, я имею в виду?

– То есть?

– Вы же сказали ей, что живете в Чикаго.

– А-а. У меня там приятельница, раньше она работала здесь, в клубе. Она пересылала мне тетины письма, я на них отвечала, отправляла в Чикаго, а уж оттуда они уходили к ней.

– А не проще бы было бросить эту работу и найти другую, которую тетя...

– Здесь хорошо платят. – Стефани пожала плечами.

– А как вы сюда попали?

– Ну, об этом я распространяться не буду. Мне нужна была работа, вот и все.

– Но в городе полно мест, где можно найти работу.

– Так не платят нигде. Тут мне и на себя более, чем хватает, и тете Эстер удается пересылать немного время от времени. И к тому же я хотела купить «бенц».

– Что, что?

– "Мерседес-Бенц". Я давно о нем мечтала. Ну вот и откликнулась на рекламу в одной бульварной газетенке и поступила сюда. Теперь у меня есть машина, в рассрочку купила, потихоньку выплачиваю. Я здесь кучу денег зарабатываю. И за дело. – Стефани передернула плечами. – Минет у меня классно получается.

– А как часто вы посылали деньги тете?

– Да так, время от времени.

– И сколько?

– Пятьдесят долларов, иногда сто. Как получится.

– И кто-нибудь знал, что у нее есть эти деньги?

– А что? Ее обокрали? Кто-нибудь ограбил ее?

– Да нет, не похоже. Но иногда люди начинают завидовать...

– Да не такие уж это и деньги. Посылала, сколько могла, но это далеко не состояние. К тому же тетя никогда и ни с кем не откровенничала. Я совершенно уверена, что об этих деньгах она ни с кем не говорила.

Снова снизу донесся взрыв смеха. Смеялась женщина, громко и от души. Стефани потянулась к пачке салфеток, лежащих на полу, и вытащила одну. Она высморкалась и сунула использованную салфетку за шарфик, прикрывающий трусы. Затем посмотрела на часы.

– Когда вы в последний раз разговаривали с тетей... – снова заговорил Карелла.

– Да, да, – прервала его Стефани. – Только побыстрее, пожалуйста. Вы оплатили полчаса, а нас заставляют следить за временем.

– Когда вы в последний раз с ней говорили, она не обмолвилась – может, напугана чем-то?

– Нет.

– И писем с угрозами не получала, и телефонных звонков в этом роде не было?

– Нет.

– И ничто ее не беспокоило, не тревожило?..

– Ничего, – сказала Стефани.

– Ничего, – эхом отозвался Карелла.

На пути домой в Риверхед, под кашель и фырчанье обогревателя, Карелла принялся подводить итоги. В общем, свидание со Стефани Уэллс практически ничего не дало. Он сжал руку в кулак и протер перчаткой замерзшее изнутри стекло. В результате образовалась амбразура величиной с арбуз. Скоро оно снова замерзнет, но пока хоть дорога видна. Еще не было и половины двенадцатого, обычно в субботние вечера люди разъезжаются из центра позднее, так что пока движение вполне сносное.

История началась в четверг убийством Джимми Харриса, развитие получила в пятницу утром, когда прикончили его жену, а потом все вообще пошло наперекосяк, с ухаба на ухаб, перескакивая из одной части города в другую, и даже выходя далеко за его пределы, пока вообще не зашло в тупик, обозначенный кирпичной стеной дома где убили Эстер Мэттисен. Четверг, пятница, суббота, три дня, и все еще никакого просвета.

Карелла устал, был раздражен, но все же старался утешить себя, ибо знал, что в работе полицейского тайн не бывает; бывают только преступления и люди, которые их совершили. Иногда это профессионалы, как, например, вооруженные грабители, воры, порой и убийцы, правда, таких немного. А иногда любители – каковыми является большинство убийц. Или сумасшедшие – как большая часть поджигателей, опять-таки убийц, а помимо того самых разных, ничего общего друг с другом не имеющих нарушителей закона, вроде любителей подавать сигналы ложной тревоги, или похитителей попугаев, или...

Ближе к фактам, пожалуйста.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Ничего не украдено. Квартира, в которой жили первые двое, перевернута вверх дном. Положим, убийца что-то искал. Что именно? Может, Джимми что-нибудь спрятал или закопал? Земля под ногтями – земля, почва. Стало быть, да, вполне вероятно, что он что-нибудь закопал. Тогда зачем же убийца растерзал всю мебель, раскидал по полу лампы, вилки, ножи, ложки и вообще всячески безобразничал в квартире? А потому что не знал, что Джимми закопал то, что он ищет. Ладно, а потом? Нашел он закопанное? Да, нашел. А откуда ты знаешь? А оттуда, что квартиру Эстер Мэттисен он не тронул. Если он нашел спрятанное Джимми Харрисом, в дальнейших поисках не было нужды. Хорошо. Более того, отлично. Только зачем ему тогда понадобилось убивать Эстер Мэттисен? Зачем, если своей цели он и так достиг?

Проблемы, проблемы. Когда расследуешь убийство, всегда сталкиваешься с проблемами. Едва вернувшись из Форт-Мерсера, Карелла позвонил Мейеру, в надежде, что тому удалось обнаружить в квартире у Харриса или во дворе следы недавних раскопок. Он целую речь подготовил – работал над ней во время всего утомительного возвращения домой. Начинаться она должна была так: «Ну как, нарыл что-нибудь?» Набирая номер, Карелла заранее хихикал, но никто не ответил, Мейер еще не вернулся со свадебных торжеств: и то сказать, не каждый день женятся такие люди, как Малыш Ирвин. Он вспомнил день, когда Ирвина должны были в первый раз отвести в синагогу. Если память не изменяет – а она не изменяет – как раз в этот день Коттона Хейза перевели в 87-й.

В первый раз они встретились в кабинете лейтенанта, которому Хейз объяснял, что его назвали в честь пуританского проповедника Коттона Мэзера; и тут же добавил, что могло быть хуже – могли назвать в честь его отца Инкриса. Карелла повел новичка в инспекторскую и представил Мейеру, который ужасно беспокоился, что дело об убийстве в винной лавке, которым он был тогда занят, помешает ему пойти в синагогу, где Ирвина впервые...

Факты, пожалуйста. Ближе к фактам.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Никто не припомнит, чтобы у кого-нибудь был зуб против Джимми, или Изабел, или Эстер. Милые люди. Более того, милые слепые люди, а уж милее и не сыщешь. Разве что мать Джимми говорила, что он вместе с дружком из армии разрабатывает какое-то изощренное вооруженное ограбление или что-то в этом роде: впрочем, по мнению Кареллы, вероятность этого была примерно равна вероятности обнаружения на Марсе алмазных копей. Правда, чего только на свете не бывает. Мудр тот ребенок, что понимает своего отца, но еще мудрее мать, умеющая угадать будущего преступника в младенце, которого она кормит грудью. Да и то сказать, разве Джимми не был участником уличной банды под названием «Ястребы»? Был. И из этого отнюдь не следует, что парнишка всегда вел праведный и правильный образ жизни. Нет, из этого следует, что парнишка в свое время свернул на сторону не одну челюсть, и сломал не одно ребро, и вообще, вполне вероятно, вел себя так же дурно, как и убийца, перевернувший всю квартиру в поисках неизвестного им пока предмета.

Если то, что искал убийца, было зарыто в квартире, речь может идти о каком-то небольшом предмете: полей и пастбищ в городских квартирах не наблюдается. Правда, есть двор, может, Джимми рыл там, если вообще где-нибудь рыл и что-нибудь зарывал. Ну да ладно, это выяснится сегодня вечером или завтра после звонка Мейеру. Завтра, завтра, завтра – дни здесь ползут прямо по Макбету, да только воскресенье никак не наступит. До воскресенья было еще двадцать минут, и только Бог знает – сколько недель или месяцев до понедельника. Карелле казалось, что понедельник не наступит никогда.

Итак, имеется славный слепой, Джимми Харрис, мать которого считает, что он задумал какое-то страшное ограбление с использованием огнестрельного оружия; имеется, далее, его славная и невинная слепая жена Изабел, которая была не прочь повеселиться, и уж во всяком случае наезжала то в один, то в другой мотель со своим шефом, до безумия в нее влюбленным. Итак, двое славных слепых, один из которых, возможно, замыслил какое-то преступление, а другой, вернее другая, его уже совершила. Точнее, совершала регулярно, ибо прелюбодеяние по уголовному кодексу, действующему в городе, на службе которого состоял Карелла, считалось правонарушением, влекущим за собой как минимум трехмесячное тюремное заключение и штраф до пятисот долларов.

Зря он не напомнил это старушке Джаннет в Форт-Мерсере. Ему бы следовало сказать: «Джанет, а тебе известно, что в уголовном кодексе есть статья под названием „Прелюбодеяние“, каковое квалифицируется следующим образом: „Вступление в половые отношения с человеком, у которого живы супруг или супруга“. Слышала о такой статье, Джанет?» Правда, она вовсе не призывала его нарушать закон – всего лишь приглашала в очаровательный ресторанчик. И к тому же, что это он вновь вспомнил ее?

Эстер Мэттисон – еще одна славная слепая, у которой, правда, племянница – проститутка. В чем нет, разумеется, ничего предосудительного, если только игнорировать тот факт, что деньги, которые посылала племянница тете, это грязные деньги. Но Эстер, разумеется, могла его игнорировать, потому, что не знала, во-первых, чем занимается племянница, и, во-вторых, что банкноты эти достаются работой, которая, по идее, человеческих жертв за собой не влечет, однако дает возможность всяким проходимцам совершать другие преступления, тоже не влекущие за собой человеческих жертв, например, продажу наркотиков несовершеннолетним. Артур, наверное, и не задумался, но шестьдесят долларов, которые он заплатил сегодня вечером большеглазой Джасмин за два часа блаженства с проституткой, пошли прямо дурным людям, что заправляют всем этим бизнесом. И хоть Стефани Уэллс, известная также под именем Шана, не слишком много рассказала Карелле, он-то точно знал, что от каждого никеля, заработанного ей на минете, большой мастерицей которого она была, немалая часть отстегивается тем же проходимцам. Во всяком случае, славными парнями их никак не назовешь, и хоть пока Карелла не видел никакой связи между смертью тети и профессией племянницы, чем-то тут подванивало, такую вонь рано или поздно распознаешь.

Итак, Джимми, Изабел и Эстер – три славных слепых. Положим, у каждого из них были, как говорится, свои скелеты в шкафу, да только непонятно пока, имеет это хоть какое-нибудь значение или нет. Есть детектив Карелла, который пока не знает, каков будет его следующий шаг, но знает, что это дело ему придется довести до конца, как доводил он до конца другие дела. Отыскивать факты, оценивать факты. Да, кое-что он уже отыскал и оценил, но толка пока, увы, практически никакого. Ну что ж, надо искать новые факты, которые потом можно будет оценить – в надежде, что и от этого толку не будет практически никакого, и тогда можно оставить службу в полиции и сделаться подметальщиком улиц или по крайней мере пойти домой и как следует отоспаться.

Карелла зевнул.

Он снова протер успевшее замерзнуть окно и решил, что завтра утром поедет в Даймондбек и попробует разузнать, почему кошмары продолжали мучить Джимми Харриса уже после того, как добрый майор Лемар обнаружил, исследовал и объяснил природу травмы, которая, по-видимому, послужила их причиной.