Глава шестая

Он не виделся с Тедди Фрэнклин с тех пор, как убили Майка.

Обычно, занимаясь делом, он успевал забежать к ней на несколько минут. И, конечно, проводил с ней все свободное время, потому что был в нее влюблен.

Он встретил ее примерно полгода назад, когда она работала в маленькой фирме на территории участка, печатая адреса на конвертах. Фирма заявила о грабеже, и Карелле поручили это дело. Яркая красота девушки сразу привлекла его, он назначил ей свидание, и это было начало. Ему также удалось найти грабителей, но теперь это было неважно. Самым важным теперь были его отношения с Тедди. Контора Тедди, как и многие другие мелкие фирмы, перестала существовать, и она осталась без работы, но у нее было отложено достаточно денег, чтобы продержаться какое-то время. Он от души надеялся, что это время будет коротким. На этой девушке он хотел жениться. Он хотел, чтобы она принадлежала ему.

Думая о ней, думая об огнях светофоров, которые не давали ему мчаться к ней без остановок, он проклинал про себя баллистические экспертизы, заключения коронеров и людей, которые стреляют полицейским в затылок. Его злило и само существование телефона, и то, что Тедди нельзя позвонить по телефону. Он посмотрел на часы. Было около двенадцати ночи, и она не знала, что он приедет, но надо рискнуть. Он хотел ее видеть.

Добравшись до многоквартирного комплекса в Риверхед, где жила Тедди, он поставил машину и запер ее. На улице было очень тихо. Здание было старое и солидное, увитое густым плющом. Несколько окон светилось в тяжелом от жары ночном воздухе, но большинство жильцов спали или старались уснуть. Он посмотрел вверх на ее окно и обрадовался, увидев, что свет еще горит. Он быстро поднялся по лестнице и остановился.

Он не постучал.

Стучать Тедди было бесполезно.

Он взялся за круглую дверную ручку и стал поворачивать вбок и обратно, вбок и обратно. Через несколько минут он услышал шаги Тедди, дверь приоткрылась и сразу широко распахнулась.

На ней была «тюремная» пижама из хлопчатобумажной ткани с черно-белыми полосами. У нее были черные как вороново крыло волосы, и свет в передней бросал на них яркие блики. Он закрыл за собой дверь, и она сразу бросилась к нему в объятия, а потом отодвинулась, и он изумился выразительности ее глаз и рта. В ее глазах была радость, чистая сияющая радость. Ее губы приоткрылись, обнажив маленькие белые зубы, она подняла к нему лицо, и он поцеловал ее и почувствовал тепло ее тела под пижамой.

– Хэлло, – сказал он, она поцеловала его в губы и отступила, держа его за руку, и повела за собой в гостиную, освещенную мягким светом.

Она провела вдоль своего лица правым указательным пальцем, привлекая его внимание.

– Да? – сказал он, но она передумала, решив прежде усадить его.

Она взбила для него подушку, и он сел в кресло, а она присела на ручку кресла и наклонила голову набок, делая пальцем то же движение.

– Говори, – сказал он, – я слушаю.

Тедди внимательно посмотрела на его губы и улыбнулась. Она опустила указательный палец. На полосатой пижаме возле холмика ее левой груди была нашита белая полоска. Она провела по полоске пальцем. Он внимательно посмотрел на нее.

– Я не рассматриваю твои женские детали, – сказал он, улыбаясь, и она покачала головой.

Она написала на белой полоске цифры чернилами, как номер на одежде заключенного. Он пристально посмотрел на цифры.

– Номер моего значка, – сказал он, и она радостно улыбнулась. – За это тебя надо поцеловать.

Она покачала головой.

– Не надо целовать?

Она снова покачала головой.

– Почему не надо?

Она раскрыла и сомкнула пальцы правой руки.

– Хочешь поговорить? – спросил он.

Она кивнула.

– О чем?

Тедди быстро встала с ручки кресла. Он смотрел, как она идет через комнату, слегка покачивая бедрами. Она подошла к столу, взяла газету и показала на фотографию Майка Риардона с расколотой головой на первой странице.

– Да, – тихо сказал он.

Теперь ее лицо выражало печаль, преувеличенную печаль, потому что Тедди не могла произносить слова, Тедди не могла слышать слова, и ее лицо было ее органом речи. Она утрировала, даже говоря с Кареллой, который понимал малейший оттенок выражения ее глаз и рта. Но, преувеличивая, она не лгала, потому что ее грусть была искренней. Она никогда не встречала Майка Риардона, но Карелла часто говорил о нем, и она чувствовала, что хорошо его знает.

Она подняла брови и одновременно раскинула руки, спрашивая Кареллу: "Кто? ", и Карелла сразу понял и ответил:

– Мы еще не знаем. Поэтому меня так долго не было. Мы этим занимались. – Он увидел в ее глазах растерянность. – Я говорю слишком быстро? – сказал он.

Она обняла его и горько расплакалась, а он повторил: «Ну, ну, перестань», но потом понял, что она не может читать по его губам, потому что лежит головой на его плече. Он поднял ее голову за подбородок.

– Ты промочила мне рубашку, – сказал он.

Она кивнула, стараясь справиться со слезами.

– В чем дело?

Она медленно подняла руку, мягко прикоснулась к его щеке, так мягко, что это похоже было на ветерок, а потом ее пальцы дотронулись до его губ и остановились, лаская.

– Ты беспокоишься за меня?

Она кивнула.

– Не о чем беспокоиться.

Она перекинула свои волосы на первую страницу газеты.

– Наверное, это был какой-нибудь идиот, – сказал Карелла.

Она подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза своими большими карими глазами, еще влажными от слез.

– Я буду осторожен, – сказал он. – Ты меня любишь?

Она кивнула, потом быстро опустила голову.

– Что ты?

Она пожала плечами и улыбнулась смущенной, застенчивой улыбкой.

– Ты по мне скучала?

Она снова кивнула.

– Я тоже скучал по тебе.

Она снова подняла голову, и теперь в ее глазах было иное, призыв правильно понять ее, потому что она действительно очень соскучилась, но он еще не до конца ее понял. Он присмотрелся к ее глазам, понял на этот раз, о чем она думает, и сказал только: «О-о».

Тогда она увидела, что он понял, дерзко подняла одну бровь и утрированно медленно кивнула, повторяя его «о-о», беззвучно округлив губы.

– Ты просто самочка, – шутливо сказал он.

Она кивнула.

– Ты любишь меня только потому, что у меня чистое, сильное, молодое тело.

Она кивнула.

– Ты выйдешь за меня?

Она кивнула.

– Пока что я тебе делал предложение только раз шесть.

Она пожала плечами и кивнула, от души наслаждаясь шуткой.

– Когда?

Она указала на него.

– Хорошо, я назначу день. У меня отпуск в августе. И тогда я женюсь на тебе, хорошо?

Она сидела совершенно неподвижно, неотрывно глядя на него.

– Я говорю серьезно.

Она готова была снова заплакать. Он обнял ее и сказал:

– Я действительно хочу этого, Тедди. Тедди, дорогая, я хочу этого. Не будь глупой, Тедди, потому что я искренне, честно хочу этого. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, и так давно этого хочу, что, если мне придется все время просить тебя, я с ума сойду. Я люблю тебя такой, как ты есть, дорогая, я ничего не хотел бы в тебе изменить, так что, пожалуйста, не будь глупышкой, не будь снова глупышкой. Это... это не имеет значения для меня, Тедди. Маленькая Тедди, маленькая Теодора, для меня это неважно, можешь ты понять? Ты лучше всех женщин, настолько лучше, ну, пожалуйста, выходи за меня.

Она подняла на него глаза. Она не верила своим глазам, не могла поверить, что кто-то такой красивый, храбрый, сильный и замечательный, как Стив Карелла, хочет жениться на такой девушке, как она, на девушке, которая никогда не сможет сказать: «Я люблю тебя, милый. Я обожаю тебя». Но он только что снова сделал ей предложение, и теперь, в его объятиях, она почувствовала, что для него «это» действительно не имело значения, что для него она была не хуже, чем остальные женщины, «лучше всех женщин», как он сказал.

– Да? – спросил он. – Ты выйдешь за меня?

Она кивнула. Кивнула на этот раз очень слабо.

– Теперь ты действительно согласна?

Она больше не кивала. Она подставила ему губы и ответила ему губами. Он обнял ее крепче, и она поняла, что он понял ее ответ. Она оторвалась от него. Он сказал: "Эй! ", но она отстранилась и пошла на кухню.

Когда она появилась с шампанским, он сказал: «Будь я проклят!»

Она вздохнула, соглашаясь, что он, несомненно, будет проклят, и он шутливо хлопнул ее пониже спины.

Она передала ему бутылку, сделала глубокий реверанс, что было очень смешно в ее полосатой пижаме, и села на пол, скрестив ноги, пока он сражался с пробкой.

Пробка оглушительно хлопнула, и, не слыша звука, Тедди увидела, как пробка взлетела к потолку и белая пена из бутылки потекла по рукам Кареллы.

Она захлопала в ладоши, встала и принесла бокалы, а он сначала налил немного в свой бокал, сказав:

– Ты знаешь, так надо делать. Говорят, что так уйдет все плохое.

Потом он наполнил ее бокал, затем долил свой до краев.

– За нас! – Он поднял бокал.

Она медленно раскинула руки, все шире, шире и шире.

– За долгую, долгую, счастливую любовь! – добавил он.

Она кивнула со счастливым выражением лица.

– За нашу свадьбу в августе. – Они чокнулись, отпили вина, она широко открыла глаза от удовольствия и, смакуя, наклонила голову набок. – Ты счастлива? – спросил он.

«Да, – сказали ее глаза, – да, да».

– Ты тогда говорила правду?

Она вопросительно подняла бровь.

– Что ты... соскучилась по мне?

«Да, да, да», – сказали ее глаза.

– Ты красивая.

Она снова сделала реверанс.

– В тебе все красиво. Я люблю тебя, Тедди. Господи, как я тебя люблю!

Тедди поставила свой бокал и взяла его за руку. Она поцеловала его руку, поцеловала ладонь, повела его в спальню, расстегнула его рубашку и вытащила ее из брюк. Ее руки двигались мягко. Он лег на кровать, а она погасила свет, сняла пижаму и пришла к нему естественно и непринужденно.

Когда они нежно любили друг друга в маленькой комнатке многоквартирного дома, человек по имени Дэвид Фостер шел домой, в квартиру, где жил вместе с матерью.

В то время как их любовь стала яростной и затем снова нежной, человек по имени Дэвид Фостер думал о своем товарище Майке Риардоне, и он так углубился в свои мысли, что не услышал шагов у себя за спиной, а когда наконец услышал, было уже слишком поздно.

Он хотел обернуться, но оранжевое пламя 45-калиберного автоматического пистолета вспыхнуло в темноте – раз, два, еще, еще раз. Дэвид Фостер схватился за грудь, красная кровь побежала по его коричневым пальцам, и он упал на асфальт – мертвый.

Глава седьмая

Как говорить с матерью погибшего человека? Трудно найти нужные слова.

Карелла сидел в украшенном салфеточками кресле и смотрел на миссис Фостер. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи на окнах маленькой, чистенькой гостиной, узкие сверкающие лучи прорезали прохладный полумрак. На улице по-прежнему было нестерпимо жарко. В прохладной гостиной легче дышалось, но Карелла должен был говорить о смерти, и уж лучше бы он стоял под палящим солнцем.

Миссис Фостер была маленькая, высохшая женщина. Ее коричневое, как у Дэвида, лицо было покрыто морщинами. Она сгорбилась в кресле, старая, с увядшим лицом и сморщенными руками. «Бедняжку ветром может сдуть», – думал Карелла и видел, что она пытается скрыть горе за каменным выражением лица.

– Дэвид был хороший мальчик, – сказала она. У нее был глухой, хриплый, безжизненный голос.

Карелла пришел, чтобы говорить о смерти, и теперь, увидев, как близка к ней эта женщина, услышав это в ее голосе, он подумал: как странно, что ее сильный, молодой сын, который несколько часов назад был жив, погиб – а она сама, возможно уже желавшая вечного покоя, живет.

– Он всегда был добрым, – говорила она. – Когда растишь их в таком районе, всегда страшно за них. Мой муж был хороший рабочий, но он рано умер. Иногда трудновато было сделать так, чтобы у Дэвида все было. Но он всегда был добрый мальчик. Он приходил домой и все мне рассказывал: как другие ребята воруют или еще что. Я знала, что он вырастет хорошим.

– Да, миссис Фостер, – сказал Карелла.

– Его все здесь любили, – продолжала миссис Фостер. Ее голова тряслась. – Ребята, с которыми он вырос, да и старики тоже. Тут не очень-то любят полицейских, мистер Карелла. Но к Дэвиду они хорошо относились, потому что он здесь вырос и был такой, как все, так что они вроде как гордились им, и я тоже гордилась.

– Мы все гордились им, миссис Фостер, – сказал Карелла.

– Он был хороший полицейский, правда?

– Да, очень.

– Тогда почему же кто-то захотел убить его? – спросила миссис Фостер. – Да, я знаю, у него была опасная работа, но тут другое, ведь это бессмысленно. Он даже не был на дежурстве. Он шел домой. Кто стрелял в моего мальчика, мистер Карелла, кто мог желать его смерти?

– Я хотел поговорить с вами об этом, миссис Фостер. Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

– Если это поможет вам найти человека, который убил Дэвида, я весь день буду отвечать на вопросы.

– Он когда-нибудь говорил о своей работе?

– Говорил. Он мне всегда рассказывал про разные случаи на своем участке. Он мне говорил, что его товарища убили и что он будет перебирать в уме фотографии, пока не вспомнит.

– Он больше ничего не говорил про эти фотографии? Не говорил, что кого-нибудь подозревает?

– Нет.

– Миссис Фостер, а с кем он дружил?

– Он со всеми дружил.

– Не было ли у него записной книжки с адресами или других записей, чтобы найти фамилии знакомых?

– Кажется, записной книжки не было, он всегда пользовался блокнотом, который лежит у телефона.

– Можно мне будет перед уходом взять его?

– Конечно.

– У него была девушка?

– Постоянной не было. Он ходил на свидания с разными девушками.

– Он не вел дневник?

– Нет.

– Он не собирал снимки?

– Да, он очень любил музыку. Он всегда ставил пластинки, когда бы он...

– Не пластинки. Снимки.

– А! Нет. Он только носил несколько фотографий в бумажнике.

– Он когда-нибудь говорил вам, где проводит свободное время?

– В разных местах. Театр очень любил. Спектакли смотреть. Он туда часто ходил.

– А с друзьями он часто проводил время?

– Как будто нет.

– Он не любил выпить?

– Нет, не очень.

– Не знаете, он посещал какие-нибудь бары по соседству? Просто посидеть с друзьями?

– Не знаю.

– Вы не слышали, чтобы он получал какие-нибудь угрожающие письма или записки?

– Он никогда не говорил об этом.

– Никогда не говорил по телефону странным голосом?

– Странным голосом? Что вы хотите сказать?

– Ну, как будто он пытался скрыть что-нибудь от вас. Или был обеспокоен... что-нибудь вроде этого. Я думаю об угрозах по телефону, миссис Фостер.

– Нет, я не помню, чтобы он говорил по телефону как-то странно.

– Понимаю. Так... – Карелла сверился со своими записями. – Думаю, это все. Теперь мне надо идти, миссис Фостер, а то у меня еще много работы. Не могли бы вы дать мне этот блокнот?..

– Да, конечно. – Она встала. Он следил глазами за ее хрупкой фигуркой, когда она вышла из гостиной в одну из спален. Вернувшись, она отдала ему блокнот и сказала: – Можете держать его у себя, сколько вам будет нужно.

– Спасибо. Миссис Фостер, я хочу, чтобы вы знали: мы все разделяем ваше горе, – неловко сказал он.

– Найдите убийцу моего мальчика, – ответила миссис Фостер. Она протянула сморщенную руку и крепко стиснула руку Кареллы. Его поразила сила ее пожатия и сила, светившаяся в ее глазах. Только выйдя в холл, когда дверь за ним закрылась, услышал он доносившиеся из квартиры тихие рыдания.

Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Подойдя к машине, он снял куртку, вытер лицо и, сев за руль, вытащил свой вопросник.

ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ: Не имеется.

МОТИВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ: Месть? Связано с Майком? См. баллистическую экспертизу.

ОРУЖИЕ: Автоматический пистолет 45-го калибра.

ПУТЬ СЛЕДОВАНИЯ УБИЙЦЫ: ?

ДНЕВНИКИ, ЗАПИСИ, ПИСЬМА, АДРЕСА, НОМЕРА ТЕЛЕФОНОВ, ФОТОГРАФИИ:

Спросить у матери Дэвида.

ЗНАКОМЫЕ, РОДСТВЕННИКИ, ДЕВУШКИ, ВРАГИ и т.д.: То же.

МЕСТА ВСТРЕЧ, СВИДАНИИ: То же.

ПРИВЫЧКИ: То же.

СЛЕДЫ, ОБНАРУЖЕННЫЕ НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ:

Отпечаток подошвы в собачьем помете, сейчас в лаборатории. Четыре гильзы. Две пули.

ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ: Не имеется.

Карелла почесал в затылке, вздохнул и поехал обратно в участок, чтобы узнать, получены ли результаты новой баллистической экспертизы.

Вдова Майка Риардона была полногрудая женщина лет 38. У нее были темные волосы, серые глаза и ирландский нос с классическими веснушками. Такие женщины хорошо смотрятся на пикниках и аттракционах, они восторженно хохочут, когда брызнешь им в лицо водой на берегу моря. Она могла опьянеть от одного запаха пробки от вермута, еще не выпив мартини, ходила по воскресеньям в церковь, девушкой была членом Ньюменовского клуба и оставалась девственницей еще два дня после того, как Майк взял ее в жены. У нее были красивые, очень белые ноги, хорошая фигура, и ее звали Мэй.

Жарким днем 25 июля она была одета в черное, ее руки были сложены на коленях, а веселое выражение лица исчезло.

– Я еще не говорила детям, – сказала она Бушу. – Дети не знают. Как мне сказать им? Что я могу сказать?

– Это тяжело, – тихо, как всегда, отозвался Буш. Его голова взмокла от пота. Ему пора было подстричься, и буйные рыжие волосы встали дыбом, протестуя против жары.

– Да, – сказала Мэй. – Может, выпьете пива или еще чего-нибудь? Очень жарко. Майк всегда пил пиво, когда возвращался домой. Он пил пиво в любое время. Он очень любил порядок. Я хочу сказать, он все делал аккуратно и вовремя. Наверно, он не мог бы уснуть, если бы не выпил пива.

– Он когда-нибудь заходил в бары по соседству?

– Нет. Он всегда пил дома. Виски он никогда не пил. Только один-два стаканчика пива.

«Майк Риардон, – думал Буш. – Он был друг и полицейский, а теперь его нет больше, он – жертва, и я о нем расспрашиваю».

– Мы собирались поставить кондиционер, – сказала Мэй. – То есть мы говорили об этом. Эта квартира ужасно нагревается. Это потому, что соседний дом так близко от нас.

– Да, – сказал Буш. – Миссис Риардон, не было ли у Майка врагов? Среди людей, с которыми он встречался вне службы?

– Думаю, что нет. У Майка был очень легкий характер. Вы ведь работали с ним. Вы знаете.

– Не могли бы вы рассказать мне про тот вечер, когда его убили? Что было до того, как он ушел?

– Когда он ушел, я спала. Когда у него был этот ночной обход с 12 до 8, мы каждый раз спорили, надо ли пробовать поспать до его ухода.

– Спорили?

– Ну, обсуждали это. Майк предпочитал не ложиться, но у меня двое детей, и в десять вечера я уже с ног валюсь. Так что он обычно уступал, и в тот раз мы оба рано легли – по-моему, часов в девять.

– И вы спали, когда он ушел?

– Да. Но перед тем как он вышел, я проснулась.

– Он вам ничего не сказал? Нельзя ли предположить, что он боялся засады? Никто не угрожал ему или что-нибудь в этом роде?

– Нет. – Мэй Риардон посмотрела на часы. – Мне скоро надо идти, детектив Буш. Я договорилась в похоронном бюро. Я хотела спросить вас насчет этого. Я знаю, вы работаете с... с телом... и вообще... но родственники... Родственники – люди немножко старомодные, и мы хотели... хотели сделать приготовления. Вы не знаете, когда... когда вы закончите?

– Скоро, миссис Риардон. Нам все нужно проверить. Результаты вскрытия могут помочь нам найти убийцу.

– Да, я знаю. Вы не подумайте... просто родственники... Они все время спрашивают... Они не могут понять... Они не понимают, что это такое, когда его больше нет... Когда утром просыпаешься, а его нет рядом. – Она закусила губу и отвернулась. – Извините. Майк... Майк был бы недоволен. Он не хотел бы, чтобы я...

Она замотала головой и тяжело сглотнула. Буш смотрел на нее, понимая чувства этой женщины, которая была женой, сочувствуя всем женщинам на свете, чьи мужья были оторваны от них силой. Он подумал об Элис, о том, что бы она чувствовала, если бы в него попала пуля, но прогнал эти мысли. Думать об этом было не к добру, особенно сейчас, после этих двух случаев. Господи, неужели это какой-нибудь псих на свободе? Кто-то, кто решил орудовать именно на этом чертовом участке?

Да, это было возможно.

Это было так возможно, что опасно было думать о таких вещах, как реакция Элис на его собственную смерть. Когда думаешь об этом, это парализует мозг, и при внезапной опасности не хватит быстроты реакции. То же самое, что плыть на лодке без весел.

О чем думал Майк Риардон, когда его пристрелили?

Что было на уме у Дэвида Фостера, когда четыре пули вошли в его тело?

Конечно, могло быть так, что эти два убийства не были связаны между собой. Возможно, но не очень вероятно. Модус операнди был очень похож. Когда будет готова баллистическая экспертиза, они узнают точно, искать одного человека или двух.

Буш может держать пари, что это один и тот же человек.

– Вы хотите спросить меня еще о чем-нибудь? – сказала Мэй. Она уже взяла себя в руки и теперь смотрела ему прямо в лицо, бледная, с расширенными глазами.

– Если бы вы собрали записные книжки, фотографии, номера телефонов, какие-нибудь газетные вырезки, если он их хранил, – все, что могло бы вывести нас на его друзей или даже родственников, я был бы вам очень обязан.

– Я могу это сделать, – согласилась Мэй.

– И вы не припоминаете ничего необычного, что могло бы нам помочь, верно?

– Ничего. Детектив Буш, как мне сказать детям? Я отправила их в кино. Я им сказала, что их отец на дежурстве. Но сколько времени я смогу от них скрывать? Как сказать двум маленьким детям, что их отец убит? О господи, что мне делать?

Буш молчал. Через некоторое время Мэй пошла собирать то, что он просил.

25 июля в 15.42 заключение баллистической экспертизы легло на стол Кареллы. Было произведено микроскопическое исследование с целью сравнения пуль и гильз, найденных на месте убийства Майка Риардона и возле мертвого тела Дэвида Фостера.

В заключении было сказано, что оба раза стреляли из одного и того же пистолета.

Глава восьмая

В ночь гибели Дэвида Фостера неопрятная дворняжка, подбиравшая объедки в мусорных баках, задержалась на минутку и испачкала тротуар. Собака была неаккуратна, а человек был небрежен, и в результате такого совпадения парни из лаборатории получили для работы отпечаток каблука. С некоторым отвращением они приступили к работе.

Отпечаток немедленно сфотографировали, не потому, что сотрудники любили возню с камерами, а по той простой причине, что им было известно, что при изготовлении слепка отпечаток можно повредить. Его поместили на черную картонную подставку, разделенную на дюймы. Висящая над отпечатком на подвижном треножнике камера с объективом, параллельным отпечатку во избежание искажений, весело щелкала. Увековечив отпечаток на пленке, лаборанты приступили к менее антисептической задаче изготовления слепка.

Один из сотрудников налил в резиновую чашку полпинты воды. Потом он всыпал в воду гипс, стараясь не разбалтывать его, чтобы он погрузился на дно. Он добавлял гипс до тех пор, пока вода не перестала его поглощать, высыпав в чашку примерно 10 унций. Потом он передал чашку другому лаборанту, который готовил отпечаток для снятия слепка.

Поскольку отпечаток каблука был на мягком материале, его покрыли шеллаком, а потом тонким слоем масла. Гипсовую смесь размешали и осторожно нанесли на приготовленный отпечаток. Ее накладывали ложкой, маленькими порциями. Когда отпечаток был покрыт слоем гипса толщиной около трети дюйма, лаборанты положили на гипс куски бечевки, чтобы укрепить его, но так, чтобы они не смяли детали отпечатка. Затем наложили сверху еще слой гипса и дали ему застыть. Время от времени они щупали гипс, определяя по его температуре степень застывания.