87-й полицейский участок (№14) - Леди, леди, это я!

– Ей сказал обо мне один общий знакомый. А почему вы обо всем этом спрашиваете у меня? Неужто она не рассказала сама?

Карелла решил проигнорировать этот вопрос.

– А на каком месяце беременности была Эйлин?

– Чуть больше двух месяцев.

– Значит, забеременела она где-то в начале сентября, так?

– Да, по всей вероятности, именно так.

– Ну хорошо. Доктор Мэдисон, вам придется одеться и поехать с нами.

Только теперь доктор Мэдисон растерялась.

– Но... но мои пациенты. У меня назначен прием, – сказала она.

– Боюсь, что с этого момента вам придется вообще забыть о своих пациентах, – сказал Мейер.

– Почему? Что плохого я сделала? Я попыталась спасти молоденькую девчонку от грозящей ей беды. Ну, что тут плохого?

– Аборты запрещены законом. И вам это прекрасно известно, доктор Мэдисон.

– Эти законы следует отменить!

– Может, вы и правы. Но законы писаны не нами и не нам их отменять, леди.

– Я ж пыталась ей помочь! – растерянно твердила доктор Мэдисон. – Я только...

– Вы убили ее, – сказал Мейер.

Однако в голосе его не было особой уверенности, и наручники ей он надевал уже без всяких комментариев.

Глава 13

Среда. Восемнадцатое октября.

Бабье лето сдает позиции в городе. В дежурном помещении холодно, хотя радиаторы центрального отопления включены и работают отлично.

Осень нагрянула как-то неожиданно и, казалось, без всякого предупреждения. Мужчины, сидящие в комнате, молча потягивают горячий кофе.

В дежурке холодно.

– Берт, нам нужно кое-что спросить у тебя.

– О чем это?

– Насчет Клер.

Тут зазвонил телефон.

– Восемьдесят седьмой участок полиции. Детектив Карелла слушает. О, конечно же, сэр. Нет, весьма сожалею, но мы пока не сумели ничего отыскать. Мы сейчас проводим проверку во всех ломбардах, мистер Мендель. Да, сэр, естественно, как только нам удастся что-нибудь обнаружить. Обязательно. До свидания, сэр, спасибо, что позвонили.

Было что-то нелепое в том, что сейчас происходило здесь. Берт Клинг в напряженной позе сидел на стуле за своим рабочим столом. Карелла, положив на рычажки замолкнувшую трубку, подошел к Берту и остановился рядом с ним, не зная, как разрядить обстановку. Мейер сидел на углу стола, сильно наклонившись вперед, опираясь локтем о колено и глядя в пол. Выражение лица у Клинга было мрачным и настороженным. Больше всего он сейчас походил на затравленного подозреваемого, которого пытается расколоть пара закаленных в таких делах детективов.

– Так что бы вы хотели знать? – спросил он.

– Скажи, в разговорах с тобой она никогда не упоминала об Эйлин Гленнон?

В ответ Клинг только молча отрицательно покачал головой.

– Берт, пожалуйста, попытайся все-таки припомнить. Это могло быть где-то в сентябре, когда миссис Гленнон лежала в больнице. Не говорила ли тогда Клер, что она познакомилась с дочерью миссис Гленнон?

– Нет. Я бы наверняка сразу вспомнил об этом, как только в деле возникла эта фамилия. Нет, Стив, она никогда не говорила об этой девочке.

– Ну хорошо, а говорила она тебе когда-нибудь о какой-нибудь девушке вообще? Понимаешь, я хочу сказать, не волновала ли ее какая-нибудь семейная проблема, возникшая у кого-то из ее подопечных?

– Нет. – Клинг снова покачал головой. – Нет, Стив, ничего такого мне не приходит на память.

– А о чем вы вообще разговаривали? – спросил Мейер.

– Как это – о чем?

– Ну, о чем вы говорили, когда оставались вдвоем? Клинг прекрасно понимал, чего именно добивается Мейер. Он сам в конце концов полицейский и сам сотни раз пользовался этим приемом. Мейер просто старается направить его мысли в определенное русло в надежде на то, что в общем потоке слов удастся уловить что-то для него важное. Но даже зная обо всем этом, он почувствовал какую-то тупую боль. Ему очень не хотелось говорить о Клер. Он ни за что не хотел повторять сейчас вслух ее слова, которыми они обменивались между собой шепотом наедине.

– Ну, не можешь ли ты припомнить хоть что-нибудь? – очень мягко продолжал настаивать на своем Мейер.

– Ну, мы... мы говорили о самых разных вещах.

– Ну, о чем, например?

– Ну, вот однажды... однажды у нее болел зуб и ей пришлось сходить к дантисту. Я отлично это помню... ей ужасно не хотелось идти. А потом однажды... однажды вечером она пришла, а челюсть у нее все еще была заморожена. Ну, ей там сделали укол новокаина. И вот тогда она все подначивала меня. Она... она, помню, говорит мне: “Валяй! Думаешь, ты такой сильный! А вот держу пари, что ты не сможешь сейчас сделать мне больно”. Она просто так шутила, понимаете? Потому что... мы вообще часто шутили на эту тему. Ну, сами понимаете... по поводу того, что я работаю в полиции.

– А говорила она когда-нибудь о своей учебе, Берт?

– Конечно, сколько угодно, – тут же подтвердил Клинг. – У нее не раз возникали разногласия с одним из преподавателей. О, не подумайте чего, – сразу же поспешил добавить Клинг, – там не было ничего серьезного. Просто у того преподавателя были некоторые идеи по поводу функционирования социальных служб, с которыми Клер никак не могла согласиться.

– И что же это были за идеи, Берт?

– Сейчас я уже не помню. Ну, знаете, как это бывает в учебе. Там ведь у каждого возникают свои идеи.

– Но Клер ведь не только училась, она еще и работала в этой области.

– Да, конечно. Но, честно говоря, работало большинство слушателей из их группы. Ей уже предстояла зашита диплома. Ну, вы это и сами знаете. Так вот, она уже писала дипломную работу.

– А об этом вы с ней говорили?

– Очень часто. Работа в социальном обеспечении была для нее очень важным делом, как вы знаете. – Он приостановился. – Собственно, как раз этого вы, может быть, и не знали. Но это действительно было так. Единственной причиной того, что мы... что мы так и не поженились, было то... ну, что она хотела до замужества закончить учебу.

– А где вы бывали, Берт, когда вам хотелось куда-то пойти? Были у вас какие-нибудь любимые места?

– Нет, просто гуляли. Заходили иногда в кино или на стадион. Танцевали. Она очень любила танцевать. И танцевала отлично.

В комнате вдруг воцарилась тревожная тишина.

– Она была... – продолжил было Клинг, но тут же оборвал себя.

Тишина становилась невыносимой.

– Берт, а не мог бы ты припомнить каких-нибудь ее идей относительно работы в социальной области? Может быть, она обсуждала с тобой какие-нибудь ее аспекты, не помнишь?

– Да, что тут сказать, почти никогда таких разговора у нас не возникало. Ну, если только это как-то не касалось работы полиции, понимаете?

– Нет, не понимаю.

– Ну, например, когда у нее возникали сомнения относительно законности тех или иных действий. Или когда она считала, что мы оказываем дурную услугу городу. Вот так, например, она рассматривала нашу борьбу с молодежными бандами, считая ее никуда не годной. Она говорила, что мы не умеем найти к ним подход.

– А в чем же, по ее мнению, мы не правы?

– Видите ли, она считала, что нас в этом деле больше всего интересует правонарушение, понимаете? Ну, например, парнишка в кого-то выстрелит и мы тут же на него напускаемся, не задумываясь о том, что у него алкоголик-отец или еще что-то в этом роде. Вот тут-то на сцену и выступает работа социальных служб. Так вот, она считала, что полиция должна работать в более тесном сотрудничестве с социальными службами города. На эту тему мы тоже часто шутили. Понимаете, я говорю не о полиции вообще или о социальных службах города, а о нас с ней. – Он немного помолчал, а потом продолжил. – Я рассказывал ей о разработке новых программ у нас и о том, что социальные службы города уже предпринимают кое-что в области работы с подростками, но она и сама знала об этом. Просто она считала, что мы должны вести свои дела в более тесном взаимодействии друг с другом.

– А сама она работала с молодежью?

– Только в тех случаях, когда это было связано с ее подопечными. Многие из них имеют семьи, и там редко бывает все благополучно. Ну и, само собой, она часто занималась их детьми.

– А не упоминала ли она когда-нибудь о меблированной комнате на Первой Южной?

– Нет, – Клинг на мгновение задумался, а потом спросил: – О меблированной комнате? А это еще что такое?

– Видишь ли, Берт, мы считаем, что она сняла там комнату. Собственно, мы не просто предполагаем это, а знаем точно.

– А зачем?

– Чтобы поселить там Эйлин Гленнон.

– А это еще зачем?

– Потому что Эйлин Гленнон должны были сделать аборт.

– А какое отношение могла иметь Клер к...

– Именно Клер и договорилась об этом.

– Не может быть, – отрезал Клинг. Для пущей убедительности он отрицательно покачал головой. – Вы ошибаетесь.

– Мы все проверили, Берт.

– Это совершенно исключено. Клер никогда бы... нет, это невозможно. Она прекрасно знала, что закон запрещает это. Нет, нет... Понимаете, она всегда задавала мне вопросы относительно того, что законно, а что – нет. Вы ошибаетесь. Она ни за что не стала бы участвовать в чем-то подобном.

– Постарайся вспомнить, когда она советовалась с тобой по правовым вопросам, не было ли случая, чтобы она расспрашивала тебя об абортах?

– Нет. С чего бы это ей спрашивать?.. – Клинг внезапно умолк, и на лице его появилось удивленное выражение. Он даже тряхнул головой, как бы желая избавиться от глупых мыслей.

– В чем дело, Берт?

Но Клинг продолжал молчать, растерянно глядя перед собой.

– Так, значит, спрашивала она насчет абортов?

Клинг только молча кивнул в ответ.

– И когда это было?

– Где-то в прошлом месяце. Сначала я подумал... ну, я подумал, что она...

– Продолжай, Берт.

– Я подумал, что она... ну, в общем, я решил было, что ей самой понадобилось, понимаете? Но оказалось, что... что ей хотелось знать, в каких случаях это допускается законом.

– Именно это она у тебя спрашивала, да? Значит, она спрашивала, в каких случаях аборт может считаться не противоречащим закону?

– Вот именно. Я сказал ей тогда, что только в том случае, если сохранение беременности создает серьезную угрозу жизни либо матери, либо ребенка. Ну, вы же знаете – статья восьмидесятая “...если только указанные действия не были вызваны необходимостью сохранения жизни женщины или...”

– Да, да. Ну, а дальше.

– А это все.

– Ты уверен в этом?

– Хотя нет. Знаете, она тогда задала мне еще какой-то вопрос... Погодите, дайте припомнить.

И они стали ждать, пока Клинг, потирая рукой лоб, мучительно старался восстановить в памяти разговор.

– Правильно, – наконец изрек он с самым мрачным видом.

– Ну что?

– Она тогда спросила еще относительно жертвы изнасилования... ну, если девушка забеременела в результате изнасилования... Так вот, она спросила, не может ли считаться не противоречащим закону сделанный ей аборт.

– Вот оно! – воскликнул Мейер. – Вот где собака зарыта! Все теперь объясняется. Вот откуда эта меблированная комната и почему Эйлин не могла вернуться домой. Если этот ее братец, с его характером, узнал бы, что ее изнасиловали...

– Погоди, погоди, – сказал Клинг. – О чем это ты?

– Сначала скажи, что ты тогда ответил Клер?

– Ну, я тогда сказал ей, что тут я и сам ничего толком сказать не могу. Я сказал, что с моральной точки зрения в таком случае аборт вроде бы должен допускаться, но полной уверенности у меня все-таки не было. Об этом я ей тоже сказал.

– А что она тебе ответила на это?

– Она попросила меня навести справки и сказать ей. Она говорила тогда, что ей это очень нужно выяснить.

– Ну, и ты навел справки?

– Да, на следующий же день я позвонил в прокуратуру. Там мне сказали совершенно определенно: сохранение жизни матери или ребенка. Все остальное – не в счет. Во всех остальных случаях произведенный аборт рассматривается как уголовное преступление.

– И ты рассказал об этом Клер?

– Рассказал...

– А как она отреагировала на это?

– Ну тут уж она спустила собак! Она заявила, что до этого момента она считала, что законы издаются для того, чтобы защищать права пострадавших, а не для того, чтобы причинять им новые страдания. Я пытался как-то успокоить ее, но куда там!.. Можно подумать, что это я пишу эти дурацкие законы! Она орала на меня так, будто я несу личную ответственность за все, что написано в уголовном кодексе. Я спросил ее тогда, чего это она так разволновалась, но в ответ она стала говорить что-то насчет пуританской морали, которая должна считаться самой аморальной вещью на всем белом свете – что-то в этом духе, я уж точно не помню всего. Помню только, что под конец разговора она сказала, что, в таком случае, жизнь девушки может быть окончательно загублена, с одной стороны – преступными действиями, а с другой – с помощью самого закона. Общими усилиями, так сказать.

– А еще когда-нибудь она заговаривала на эту тему?

– Нет.

– А спрашивала она у тебя когда-нибудь, не знаешь ли ты врачей, которые тайно делают аборты?

– Нет, – тут же ответил Клинг. – Значит, если я все правильно понял... – он немного помолчал. – Значит, Эйлин Гленнон была изнасилована, да?

– Мы пришли именно к такому выводу, – сказал Мейер. – А произошло это скорее всего тогда, когда мать ее находилась в больнице.

– И вы считаете, что узнав об этом... ну, о том, что девушка забеременела, она... она и устроила ей этот аборт, да?

– Да, Берт, мы уверены в этом, – сказал Карелла. – Она даже уплатила за него.

Клинг кивнул.

– Ну, я полагаю... я полагаю, что можно было бы проверить это по ее банковскому счету.

– Вчера мы это сделали. Первого октября она сняла со счета пятьсот долларов.

– Ну, тогда... тогда все, что вы говорите, очень похоже на правду.

– Поверь, Берт, нам самим это очень неприятно, – сказал Карелла.

– Но, знаете, если она пошла на это, – начал было горячо Клинг. – Если она и в самом деле на это пошла, то только потому, что девушка была изнасилована. Я хочу сказать... что в другом случае она ни за что не пошла бы на нарушение закона. Вы и сами это знаете, правда?

– Да на ее месте я и сам пошел бы на это, – проговорил Карелла, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее. Честно говоря, он вовсе не был в этом уверен, но сказать это нужно было ради Клинга.

– Единственное, чего она хотела, так это спасти эту несчастную девчонку, – сказал Клинг. – Ведь на все это можно посмотреть и с другой стороны... В конце концов она... она, можно сказать, спасла ей жизнь, а это как раз то, чего требует уголовный кодекс.

– А заодно, – проговорил вдруг Мейер, – она спасла жизнь и того типа, который изнасиловал Эйлин. Послушай, Стив, ради чего этот подонок должен в конце концов выйти сухим из воды? Почему этот мерзавец спокойно...

– Очень может быть, что он все же не был так уж и спокоен, – сказал Карелла. – Может быть, он сам решил принять кое-какие меры по обеспечению свой безопасности. И очень может быть, что он начал как раз с того, кто наверняка знал о его преступлении, но лично не был причастен к нему.

– О чем это ты?

– Я говорю о том, что ни Эйлин, ни ее мать не решились бы рассказать об этом кому-нибудь из опасений перед тем, что может тогда натворить молодой Гленнон. Но он никак не мог рассчитывать, что станет молчать и Клер Таунсенд. И не исключено, что он выследил ее в этом книжном магазине и...

– А мать ее знает, кто это сделал? – спросил Клинг.

– Мы оба считаем, что она наверняка знает имя насильника.

На этот раз Клинг только коротко кивнул, как бы отмечая что-то про себя. Когда он заговорил, голос его и выражение лица были лишены всяких эмоций.

– Мне она скажет, – сказал он.

Прозвучало это как обещание.

* * *

Человек этот жил этажом выше, прямо над квартирой Гленнонов.

Клинг вышел из квартиры миссис Гленнон и спокойно зашагал вверх по ступенькам. Хозяйка квартиры осталась стоять в дверях и неотрывно следила за ним испуганным взглядом, прижимая руку ко рту. Трудно было сказать, о чем она думает в этот момент. Может, она сейчас думала о том, почему это некоторым людям никогда и ни в чем не везет.

Клинг постучал в дверь квартиры 4-А и подождал. Откуда-то издалека до него донесся голос. – Минуточку! – А теперь дверь приоткрылась, лязгнув цепочкой. В щель выглянуло мужское лицо.

– Да? – сказал мужчина.

– Полиция, – коротко бросил Клинг. Он показал мужчине бумажник с пристегнутым к внутренней стороне жетоном детектива.

– А в чем дело?

– Вы Арнольд Холстед?

– Да.

– Откройте, мистер Холстед.

– А что? В чем дело? Почему?..

– Откройте дверь, если не хотите, чтобы я ее вышиб! – отвечал Клинг.

– Ладно, ладно, открываю, погодите минутку. – Холстед стал суетливо возиться с цепочкой. Как только ему удалось освободить ее, Клинг толкнул дверь и вошел в квартиру.

– Вы один дома, мистер Холстед?

– Да.

– Насколько мне известно, у вас есть жена и трое детей, мистер Холстед. Это так?

В голосе Клинга явно чувствовалась скрытая угроза. Холстед, маленький человечек в черных брюках и нижней сорочке, инстинктивно попятился.

– Д-да, – сказал он. – Совершенно верно.

– А где они?

– Дети? Они в школе.

– А жена?

– Она на работе.

– А как насчет вас, мистер Холстед? Вы что – не работаете?

– Я... я временно безработный.

– И как давно вы состоите во временных безработных? – Вопросы свои Клинг резко бросал в лицо этому невзрачному человечку, и тот каждый раз вздрагивал от них, как от ударов.

– С... с этого лета.

– С какого времени?

– С августа.

– А что вы делали в сентябре, мистер Холстед?

– Я...

– Конечно, помимо того, что изнасиловали Эйлин Гленнон?

– Чт... что? – у Холстеда как бы перехватило горло. Он сразу побледнел и сделал шаг назад, но Клинг тут же шагнул вперед и стал еще ближе к нему.

– Надевай рубашку. Ты пойдешь со мной.

– Я... я ничего не делал. Вы ошиблись.

– Ничего не делал, да? – Клинг перешел на крик. – Ах, ты, сукин сын, ты ничего не делал, да? Ты пошел вниз и изнасиловал там шестнадцатилетнюю девчонку! И ты считаешь, что это ничего? Это ничего, да?

– Тише... тише... соседи услышат... – взмолился Холстед.

– Ах, соседи? – выкрикивал Клинг. – Он соседей стесняется! И у тебя хватает наглости!..

Постоянно пятясь, Холстед дошел до кухни. Руки его дрожали, но Клинг продолжал напирать на него.

– Я... я... это она сама, – торопливо бормотал Холстед. – Она сама хотела... Я... я не хотел. Все это...

– Прекрати врать, мразь! – рявкнул Клинг и влепил Холстеду тяжелую пощечину.

Тот издал какой-то нечеловеческий, приглушенный и испуганный не то крик, не то стон и, пятясь, прикрыл лицо руками.

– Не бейте меня, – сорвалось с его трясущихся губ.

– Ты изнасиловал ее, да? – не унимался Клинг. Холстед только кивнул, не отрывая ладоней от лица.

– Как это произошло?

– Я... я не знаю. Мать ее... понимаете, мама ее была в больнице. Миссис Гленнон, я хотел сказать. Она... она очень хорошая подруга моей жены, миссис Гленнон, она дружит с моей женой. Они и в церковь ходят вместе... они в одной общине состоят... вместе... они...

Клинг терпеливо ждал. Пальцы его помимо воли сжались в кулаки, но он терпеливо дожидался момента, когда придет пора задать Холстеду главный вопрос. А уж после этого он превратит его прямо тут на кухонном полу в кровавое месиво.

– Когда... когда ей пришлось лечь в больницу, жена моя... она готовила ее детям чего-нибудь поесть. Это значит Терри и... Эйлин. И...

– Дальше!

– И я обычно относил им еду... когда моя жена была на работе.

Потихоньку и очень осторожно Холстед отвел от лица свои трясущиеся руки. Однако глянуть на Клинга он так и не решился. Глаза его были прикованы к вытертому линолеуму на кухонном полу. Его все еще била дрожь, и казалось, что этот жалкий щуплый человечек, насмерть перепуганный, весь трясущийся, словно от озноба, в своей нижней рубашке с продранными рукавами, видит сейчас там на полу то, что он натворил.

– Это было в субботу, – сказал он. – Я видел, что Терри ушел из дома. Я сидел у окна и видел. Я видел, как он ушел. Жена моя была на работе. Она – вышивальщица бисером, и на работе ее очень ценят. Это было в субботу. Я помню, что в квартире тогда было очень жарко. Помните, какая жара стояла тогда в сентябре?

Клинг не отозвался ни словом, но Холстед и не ждал от него ответа. Казалось, он уже не замечает присутствия Клинга. Казалось, что возникла какая-то странная связь между ним и этим вытертым линолеумом на полу. Он так ни разу и не отвел от него глаз.

– Да, я хорошо помню. Жарко тогда было, очень жарко. Жена приготовила сэндвичи, которые я должен был отнести вниз ребятам. Но я знал, что Терри дома нет, понимаете? Я все равно понес бы туда сэндвичи, это, конечно, так, но я уже знал тогда, что Терри ушел из дома. Этого я никак не могу отрицать, не могу и не буду. Я ведь знал это...

Некоторое время он просто молча смотрел в пол.

– Я постучал в дверь, когда спустился туда к ним. Никто не ответил, а когда я... когда я попробовал дверь, то она оказалась открытой. Вот я... вот я и вошел. Она... Эйлин... она лежала в постели. Было уже двенадцать часов, а она лежала в постели и спала. Одеяло... нет – простыня... сползла с нее... И я ее видел... всю видел. Она спала, а у нее все было видно. А потом я сам не знаю. Помню, я поставил тарелку с сэндвичами, а сам лег с ней рядом, а потом, когда она хотела кричать, я руками зажал ей рот и я... я сделал это.

Он снова закрыл лицо ладонями.

– Да, я это сделал, – тихо повторил он. – Я сделал, да, я сделал это.

– Приятный вы человек, ничего не скажешь, мистер Холстед, – произнес Клинг свистящим шепотом.

– Просто так... просто так получилось...

– И ребеночек тоже просто так получился, да?

– Что? Какой ребеночек?

– А ты что – не знал, что Эйлин забеременела?

– Забе... да что вы говорите? Кто вам?.. Что вы?.. Эйлин? Мне никто ничего не сказал... почему мне не сказали? Никто?..

– Ты что – не знал, что она беременна?

– Нет. Клянусь Богом! Я не знал этого!

– А отчего же, по-вашему, она умерла, мистер Холстед?

– Мать ее сказала... Миссис Гленнон сказала, что с ней случился несчастный случай! Она сама сказала это моей жене – она с ней очень дружит. С женой. Жене она не стала бы лгать!

– Значит, не стала бы, да?

– Ее сшибла машина! Это было в Маджесте. Она... она поехала навестить тетку. Это нам сказала сама миссис Гленнон.

– Может быть, она и в самом деле сказала это твоей жене. Да только рассказ этот вы придумали вместе с ней, чтобы спасти твою паршивую шкуру.

– Нет! Клянусь вам! – слезы покатились по лицу Холстеда. Он потянулся рукой, как бы ища сочувствия и поддержки у Клинга. – Ну, как вы можете так говорить? – сказал он, всхлипывая. – Что вы тут такое говорите? Господи, прошу вас, ради Бога, не нужно...

– Она умерла от того, что пыталась избавиться от твоего ребенка, – сказал Клинг.

– Я не знал этого. Не знал я, не знал... О, Господи, клянусь вам, я не...

– Врешь, гнида! – рявкнул Клинг.

– Спросите у самой миссис Гленнон! Богом клянусь вам, я ничего не знал и...

– Все ты знал и поэтому решил устранить еще одного человека, который наверняка тоже знал обо всем!

– Что?

– Ты выследил Клер Таунсенд по пути...

– Кого? Я не знаю никакой...

– ...по пути к книжному магазину, а потом и застрелил ее, мразь паршивая? Где ты спрятал пистолеты? Говори! Говори, пока я тебя здесь не...

– Клянусь вам, клянусь...

– Где ты был в пятницу с пяти часов вечера?

– Здесь, в этом доме! Клянусь! Мы вдвоем с Луизой, с моей женой поднялись к Лессерам! Это на шестом этаже в нашем доме! Мы там пообедали вместе, а потом сели играть в карты. Клянусь вам.

Клинг некоторое время молча смотрел на него – испытующим тяжелым взглядом.

– Ты и в самом деле не знал, что Эйлин забеременела? – спросил он наконец.

– Нет.

– И ты не знал, что она собирается делать аборт?

– Нет, не знал.

Клинг снова уставился на него тяжелым взглядом.

– Пойдешь со мной, – сказал он, подумав. – По пути мы сделаем две остановки, мистер Холстед. Сначала мы задержимся у миссис Гленнон, а потом подымемся на шестой этаж к Лессерам. Что ж, может быть, окажется, что ты очень везучий человек.

Арнольд Холстед и впрямь оказался очень везучим человеком.

Он был временно безработным с августа, но ему в свое время крупно повезло с женой, которая к тому же оказалась отличной вышивальщицей бисером и которая безропотно взвалила на себя бремя содержания семьи ради того, чтобы он мог сидеть преспокойно дома в нижней рубашке и смотреть в окно, на то, что происходит на улице. Он изнасиловал шестнадцатилетнюю девушку, несовершеннолетнюю, но ни Эйлин, ни ее мать не обратились в полицию, во-первых, потому, что Луиза Холстед была ближайшей подругой матери, а, во-вторых, – и это особенно важно – мать с дочерью твердо знали, что Терри наверняка убьет Арнольда, как только узнает о его подвиге.

Да, мистер Холстед оказался очень везучим человеком.

В этом районе вообще живут семьи, у которых всегда достаточно неприятностей. Миссис Гленнон родилась в этом районе, прожила в нем всю свою жизнь и знала, что и умереть ей придется тоже здесь, а кроме того, она уже успела сжиться с мыслью о том, что неприятности всегда будут преследовать ее, потому что они стали уже давно как бы составной частью ее жизни. И ей не представлялось возможным причинять еще и серьезные неприятности Луизе, ее ближайшей подруге, а если говорить честно – единственному человеку, который относился к ней по-дружески в этом враждебном мире. И теперь, после того как ее дочь умерла, после того, как сына ее посадили за нападение на полицейского, она, выслушав вопросы Клин-га, вместо того, чтобы обвинить Холстеда еще и в убийстве Клер, просто рассказала ему как все было.

Она утверждала с полной определенностью, что он не знал и знать ничего не мог ни о беременности Эйлин, ни об аборте, который та вынуждена была сделать.

Везет же таким, как этот Холстед.

Миссис Лессер с шестого этажа подтвердила, что Луиза с Арнольдом пришли к ним примерно без четверти пять в ту пятницу. Они остались на обед, а потом играли в карты. Значит, он никак не мог оказаться даже рядом с книжным магазином, в котором было совершено убийство.

Да, везет мистеру Холстеду.

Ведь ему теперь будет предъявлено обвинение всего лишь в изнасиловании малолетней, за что ему предстоит отсидеть в тюрьме каких-то там двадцать лет.

Глава 14

Дело умирало, как умерли до этого его жертвы.

Оно было мертво, как внезапно налетевший со своими студеными ветрами ноябрь, заморозивший и город, и его обитателей, стянувший ледяным покровом реку.

Однако те, кто изо дня в день приходил на работу в дежурку Восемьдесят седьмого участка, никак не могли избавиться ни от этого холода, ни от этого дела. Они как бы таскали его за собой весь день, а потом – уносили домой, куда они возвращались на ночь, не в силах стряхнуть с себя этот тяжелый мертвый груз. Дело умерло, и они прекрасно понимали это.

Но ведь умерло не только дело, умерла еще и Клер Таунсенд.

* * *

– И все-таки это имеет отношение к ней! – сказал Мейер жене. – Иначе и быть не может, правда?

– Прекрасно может, – сердито возразила Сара. – Оно может быть связано с сотней других вещей. Но вы все прямо с ума посходили. Убили девушку Берта, и вы просто зациклились все на этом.

В разговорах с Сарой Мейер редко когда выходил из себя, но дело это держало его в постоянном нервном напряжении, а кроме того, стручковая фасоль сегодня была так разварена, что превратилась в какую-то кашу.

– Тоже мне – нашелся знаток! – воскликнул он. – Ты кем себя воображаешь – Шерлоком Холмсом, да?

– Не кричи на маму, – сказал Аллан, старший из его сыновей.

– А ты заткнись и кушай свою фасоль! – заорал на него Мейер. Повернувшись к Саре, он сказал: – Тут столько всего намешано! Эта беременная девчонка, этот...

Сара бросила обеспокоенный взгляд на детей и сделала предупреждающий знак Мейеру.

– Ну, ладно, ладно, – сказал он. – В конце концов, если они до сих пор не знают, откуда берутся дети, то пора бы им это уже рассказать!

– А откуда берутся дети? – спросила Сюзи.

– А ты лучше помалкивай и ешь фасоль, – ответил Мейер.

– Вот-вот, так ты возьми и объясни им, откуда дети берутся, – сердито сказала Сара.

– Пап, пап, а откуда, скажи, пап?

– Это сам Господь вознаградил мужчин прекрасными, все понимающими, заботливыми и терпеливыми созданиями, которые зовутся женщинами, детка. И он наградил этих милых, умных, все понимающих созданий способностью производить на свет Божий еще и деток, на радость мужчинам, чтобы они могли, возвратившись с работы, радоваться жизни в окружении своих детей.

– Да, но откуда все-таки они берутся? – добивалась своего Сюзи.

– А об этом ты спроси у своей мамочки.

– А у меня может быть ребеночек? – поинтересовалась Сюзи.

– Нет, деточка, – сказала Сара. – Это когда вырастешь.

– А почему сейчас нельзя?

– Заткнись, Сюзи, – строго потребовал Джефф, который был на два года ее моложе. – Ты что, все не знаешь?

– Сам молчи, – сказала Сюзи. – И нужно говорить не “все не знаешь”, а “ничего не знаешь”. Понял?

– Молчи, дура, – лаконично порекомендовал ей Джефф, уминая фасоль.

– Не смей говорить сестричке такие слова, – сделал ему замечание Мейер. – Ты, Сюзи, не можешь иметь сейчас ребеночка, потому что ты еще маленькая. Вот подрастешь и станешь женщиной. Такой, как твоя мамочка, которая так хорошо понимает, что когда ее муж весь день как проклятый крутится на работе...

– А что я такого сказала? Я только сказала, что вы сейчас не можете составить себе ясного представления об этом деле. Все вы так хотите рассчитаться с убийцей Клер, что только и выискиваете любые способы хоть как-то связать с нею все подряд, а из-за этого не замечаете всех остальных возможностей и упускаете их.