Глава 1

Было чудесное весеннее утро. Мужчина, выходивший из административного здания на Калвер-авеню, думал о своем дне рождения. На следующей неделе ему стукнет сорок пять, а он себя чувствует всего лишь на тридцать пять. Ему казалось, что тронутые сединой виски придают его лицу поистине благородный вид. Внешность у него была все еще впечатляющая, и – слава Богу! – регулярные занятия теннисом помогли ему избавиться от наметившегося было животика. Он решил заняться любовью с женой – прямо в ресторане, где они должны встретиться, – и если потом им запретят и нос показывать к Шрафту, тем хуже для Шрафта.

Пока он обо всем этом размышлял, в чистом весеннем воздухе пролетела пуля. Она буквально ввинтилась в него – злобно, ни на миллиметр не отклонившись от тщательно рассчитанной траектории. Пуля вылетела с крыши дома на другой стороне улицы, пролетела над божьими коровками – автомобилями и муравьями – прохожими, наслаждавшимися весной, долетела до противоположного тротуара, быстрая, смертоносная, и ударила мужчину в лоб.

Он перестал думать, чувствовать – внезапно наступила пустота, – попятился и, пошатнувшись, столкнулся с молодой женщиной в желтом платье. Женщина машинально отстранилась, и он упал навзничь, сложившись, как порванные мехи аккордеона; его тренированные мускулы теннисиста расслабились, и он умер, прежде чем коснулся тротуара. Из отверстия над переносицей, в которое вошла пуля, текла тонкая струйка крови, а из огромного выходного отверстия кровь лилась на тротуар ослепительно ярким красным потоком, еще сохранявшим тепло жизни. Ручеек приближался к молодой женщине. Окаменев от ужаса, она смотрела, как он течет по тротуару, и отодвинулась, лишь когда он почти достиг ее высоких каблуков.

Детектив Стив Карелла смотрел на лежащее на тротуаре тело. Все-таки странно. Десять минут назад, когда он вышел из комиссариата, мух не было, к тому же в это время года не так жарко. Сейчас, когда он рассматривал мертвеца, весь тротуар был покрыт мухами, тучи мух носились в воздухе, и почти полдюжины их сидело на отверстии во лбу, которое проделала пуля.

– Вы что, не можете его накрыть? – сухо сказал он одному из санитаров.

Тот пожал плечами и вместо ответа пальцем показал на полицейского фотографа, который перезаряжал камеру в тени стоявшей у края тротуара “скорой”.

– Мне нужно сделать его портрет, – сказал фотограф, не поднимая головы.

Карелла отвернулся от трупа. Детектив был высоким, мощным мужчиной – литые мускулы, выступающие скулы, очень коротко постриженные темно-каштановые волосы. Углы карих глаз Кареллы были чуть опущены, что придавало ему несколько восточный, болезненно печальный вид, особенно теперь, когда, обернувшись, он прищурился на солнце.

Карелла подошел к женщине в желтом платье, разговаривавшей с репортерами.

– Попозже, ребята, – сказал он, и странно присмиревшие рядом со смертью журналисты послушно отошли к зевакам, стоявшим за полицейским кордоном.

– Все в порядке? – спросил Карелла.

– Да. О-ля-ля! – сказала она. – О-ля-ля!

– Вы сможете ответить на несколько вопросов?

– Да, конечно. О-ля-ля! Такого я в жизни не видала! Вот мужу-то расскажу!

– Ваша фамилия, миссис?..

– Миссис Ирвинг Грант.

– А имя?

– Лизанна.

– Ваш адрес, миссис Грант?

– Тысяча сто сорок два, Гровер. – Она замолчала, потом добавила: – Это в конце Первой улицы.

– Хорошо, – сказал Карелла, записывая адрес в блокнот.

– Я это говорю, чтоб вы не подумали, будто я живу в пуэрториканском квартале.

– Нет, – ответил Карелла, – я этого не думаю. Вы можете рассказать, что произошло?

– Ну что... я просто шла... Он буквально в меня врезался. – Она слегка пожала плечами. – Потом он упал, я посмотрела и увидела, что из него так и хлещет кровь. О! Клянусь вам, я никогда...

– Как это – “врезался”?

– Ну как... по правде говоря, он сильно стукнул меня, когда пятился...

– Вы хотите сказать, что он был ранен, не так ли? И что он упал на вас, так?

– Откуда я знаю... Ранен? Да, похоже.

– Он покачнулся и сразу упал? Или как?

– Не знаю. Мне ведь было ни к чему. Я только отодвинулась и тут увидала кровь – и поняла, что он ранен.

– Вы слышали выстрел, миссис Грант?

– Нет.

– Вы видели кого-нибудь с оружием?

– С оружием? Нет. С чем-чем? Ружьем? О, нет!

– Вы никого не заметили в окнах дома напротив или на крыше, ничего странного?

– Я не глядела, – ответила миссис Грант. – Я... я видела только его голову.

– Он ничего не успел сказать?

– Ни слова.

– Благодарю вас, миссис Грант, – сказал Карелла. Он улыбнулся ей – резко, но очень любезно – и закрыл блокнот.

– Это все?

– Да, спасибо.

– Но... – У миссис Грант был разочарованный вид. Она пожала плечами.

– Да, миссис Грант?

– Простите, а мне не нужно прийти в суд или...

– Нет, не думаю. Спасибо, миссис Грант, огромное спасибо.

– А! Хорошо... – сказала миссис Грант, разочарованно проводив глазами детектива, который подошел к мертвецу.

Фотограф исполнял вокруг трупа какую-то сложную пантомиму: он делал снимок, менял лампу вспышки, изворачивался, чтобы сделать снимок под другим углом. Санитары беззаботно курили около машины, обсуждая случай трахеотомии, с которым они имели дело накануне.

Карелла подошел к фотографу, собиравшему аппаратуру.

– Все? – спросил он.

– Местечко еще теплое.

– Мне нужно несколько фотографий.

– Сделаем. Кстати, какой это округ?

– Восемьдесят седьмой.

– Хорошо, – сказал фотограф. – На чье имя?

– Карелла. Стив Карелла.

– Завтра они будут у вас. – Фотограф посмотрел на остановившийся у тротуара закрытый автомобиль и улыбнулся: – Глядите-ка, что там такое?

– Ребята из лаборатории. Теперь остается только ждать, пока и они отработают свой номер! Все, что меня сейчас интересует, – имя этого чертова парня!

Глава 2

Имя “этого чертова парня” он узнал, пошарив в его бумажнике. Самое трудное было впереди.

Убит был Энтони Форрест. В водительских правах был указан его адрес – дом 301 по Моррисон-драйв, рост – метр семьдесят восемь, глаза – голубые. В бумажнике лежали шесть кредитных карточек: “Дайнерз Клаб”, “Америкен Экспресс”, “Карт Бланш”, “Галф Ойл Корпорейшн”, “Мобил Ойл” и карточка крупного магазина готового мужского платья. Была там и визитка, на которой стояло его имя, название компании – “Индиан экспорт” и адрес: 580, Калвер-авеню – перед этим домом его и застрелили. На визитной карточке была указана должность – вице-президент и номер телефона компании: Фредерик 7-4100. Кроме того, в бумажнике было множество других карточек и бумажек, пятидолларовая банкнота, сложенная вчетверо и засунутая в водительские права, несомненно на случай штрафа, и еще шестьдесят пять долларов – три банкноты по двадцать и пять долларовых.

В одном из отделений бумажника Карелла обнаружил фотографии. Женщине было около тридцати пяти лет, у нее были живые молодые глаза и белокурые волосы. Улыбка ее сияла сквозь целлофан. Он нашел фотографии троих детей: двоих мальчиков и девочки, таких же светлоглазых и белокурых, как женщина. Мальчишки были в скаутской форме, им было не больше десяти-одиннадцати лет. Девочке было лет пятнадцать-шестнадцать. Их сфотографировали на берегу озера – девочка улыбалась, держа в руке большой надувной мяч в разноцветных полосках. Форрест, стоявший за ее спиной, держал у нее над головой пальцы, сложенные рожками, и смеялся, как мальчишка.

Карелла вздохнул и закрыл бумажник.

У полиции есть странное правило: каждый труп должен быть опознан. Это дает ей возможность утверждать, что разыскивается убийца Джона Смита, а не Джона Доу. Обычно формальное опознание производит один из родственников.

Если верить фотографиям, у Энтони Форреста была жена и трое детей. Значит, кто-то должен пойти к ним домой, подождать, пока ему откроют дверь, посмотреть этой женщине и детям в глаза и сказать, что Энтони Форрест – муж, отец, возлюбленный – умер. И этот кто-то был Стив Карелла.

Девушка, открывшая дверь дома 301 по Моррисон-драйв, была той самой, которую Карелла видел на фотографии – улыбающуюся и с мячом в руках. Но фотография, видимо, была сделана несколько лет назад, теперь девушке было лет девятнадцать-двадцать. Волосы ее немного потемнели, но глаза смотрели так же живо. Она немного смущенно улыбнулась Карелле и вежливо спросила:

– Что вам угодно?

– Мисс Форрест? – спросил Карелла.

– Да.

– Детектив Карелла из восемьдесят седьмого комиссариата, – сказал он, показывая свой жетон и удостоверение. Он откашлялся. – Могу я видеть вашу мать?

– Ее нет дома, – ответила девушка.

– Не знаете ли, где я могу ее найти?

– Они с отцом хотели встретиться и пообедать в городе. Что случилось?

– Видите ли... – начал Карелла.

И внезапно девушка поняла. Глаза ее расширились, она сделала шаг назад и спросила:

– В чем дело?

– Я могу войти?

– Да, конечно, – сказала девушка. – Но в чем все-таки дело? С ним что-то случилось?

– Мисс... – сказал Карелла. Он заколебался. Он решал, достаточно ли она взрослая, чтобы правильно воспринять то, что он должен ей сказать. И тем не менее он понимал, что нужно разыскать ее мать и сообщить новость ей. – Вы знаете, где они хотели встретиться?

– Да, в ресторане Шрафта. Я не знаю, собирались ли они там обедать или только встретиться. Прошу вас, вы можете мне сказать, в чем все-таки дело?

Карелла долго смотрел на нее, потом тихо сказал:

– Мисс, ваш отец мертв.

Девушка отшатнулась. Потом как-то странно улыбнулась и покачала головой.

– Нет, – сказала она.

– Мне очень жаль, мисс.

– Это, должно быть, ошибка. Они с мамой хотели встретиться, чтобы...

– Я не думаю, что произошла ошибка, мисс Форрест.

– Но... в конце концов, вы-то что об этом знаете? Что произошло?

– Его застрелили.

– Застрелили? Моего отца? Вы шутите?

– Очень жаль, мисс, но я не шучу. Я хотел бы видеть вашу мать. Могу я позвонить?

– Подождите... Нет... то, что вы говорите... это невозможно, вы понимаете? Моего отца зовут Энтони Форрест. Я уверена, что...

Карелла легонько дотронулся до руки девушки.

– Мисс Форрест, – сказал он, – в бумажнике мы нашли документы, удостоверяющие личность. Мы почти на сто процентов уверены, что это ваш отец.

– Значит, у него украли эти бумаги. Так часто случается. Конечно, человек, которого убили, украл у отца бумажник, а вы сделали вывод, что...

– Кто это, Синди? – раздался мальчишеский голос.

– Ничего особенного, Джефф. Все в порядке.

– Я хотел бы позвонить вашей матери, – сказал Карелла.

– Зачем? Вам так нужно и ее встревожить понапрасну? Хорошо, давайте звоните. Но для вас же будет лучше, если вы не ошиблись. В ваших интересах, чтобы этот человек оказался моим отцом. Потому что... для вас же будет лучше не ошибиться. – Глаза ее наполнились слезами. – Телефон в этой комнате. – Проведя его в гостиную, она добавила: – Но я совершенно уверена, что это не мой отец. Не может же мой отец так глупо... позволить себя убить.

Карелла нашел телефон Шрафта в справочнике и снял трубку. Девушка дотронулась до его руки.

– Послушайте, – сказала она, и слезы неудержимо потекли по ее лицу, – послушайте, мама не очень сильный человек. Прошу вас... когда вы ей скажете... прошу вас, сделайте это поосторожнее. Ну, когда вы скажете, что отец умер. Прошу вас.

– Не беспокойтесь, – сказал Карелла и набрал номер.

Клара Форрест, хрупкая женщина лет под сорок, с мелкими морщинками, сеточкой окружающими ее глаза и губы, ни слова не говоря, поехала с Кареллой в морг. На лице ее появилось то странно замкнутое, почти сердитое выражение, которое бывает у людей, узнавших об ударе, нанесенном смертью. Она молча ждала, пока смотритель вывезет ящик на хорошо смазанных колесиках, потом долго всматривалась в лицо мужа и только один раз кивнула головой. Она поверила в случившееся сразу, как только Карелла сказал ей об этом по телефону. И сейчас, глядя в лицо человека, за которого она в девятнадцать лет вышла замуж, которого она любила с семнадцати лет, которому она родила троих детей, с которым она делила все самое хорошее и самое плохое, глядя в лицо своего мужа, который теперь был только трупом, лежащим в ящике морга, она всего лишь выполняла формальность.

Сердце ее разорвалось в тот момент, когда Карелла заговорил. Все остальное было формальностью.

– Это ваш муж, миссис Форрест? – спросил Карелла.

– Да.

– Его зовут Энтони Форрест?

– Да. – Клара опустила голову. – Теперь мы можем уйти?

Они вышли из огромной гулкой комнаты и остановились в госпитальном коридоре.

– Будет вскрытие? – спросила она.

– Да, миссис.

– Мне это очень не по душе.

– К сожалению, это необходимо.

– Как вы думаете, ему было больно?

– Он должен был скончаться сразу же.

– Слава Богу! – Последовало долгое молчание. – В доме полно стенных часов, у нас их почти дюжина, – сказала Клара.

– Да?

– Он сам их всегда заводил. У некоторых ведь очень тонкий механизм. И потом, эти иностранные часы... такие сложные. Он их заводил каждую неделю по субботам. Все часы. – Она замолчала, устало улыбнулась, снова заговорила: – Я всегда боялась, что это случится. Понимаете, он... Я никогда не умела их заводить.

– Я не совсем вас понимаю, – сказал Карелла.

– А теперь... теперь, когда Тони больше нет... – сказала она глухо. – Кто будет заводить часы? – И заплакала.

Из акта баллистической экспертизы Карелла узнал, что пуля, застрявшая в двери, перед которой стоял Энтони Форрест, и гильза, которую нашли на крыше противоположного дома, были от патрона типа “Ремингтон-308”. В акте говорилось также, что подобные патроны, полностью одеты в металл, а у пули наличествует медная оболочка с шестью насечками и закругленным концом. Весит она 12,4 грамма и нарезана справа налево. Высказывалось предположение, что убийца Форреста пользовался оптическим прицелом, поскольку между крышей и тротуаром, на котором находился Форрест, было около пятидесяти метров.

Карелла прочел акт и попытался действовать как новичок. Он хотел прогнать предчувствие, охватившее его, как только он увидел труп; он надеялся, что, забыв об этом, облегчит себе задачу. Поскольку на первый вызов ответил он, расследование числилось за ним официально. Сотрудники восемьдесят седьмого комиссариата редко работали в постоянных командах. Работа распределялась во многом случайно, хотя на результатах это не сказывалось. Дела доставались тем, у кого было время и необходимая энергия. Хотя шел только апрель, Мейер Мейер уже вернулся из отпуска на замену Берта Клинга. В бригаде было шестнадцать детективов. Карелле доводилось работать с каждым из них, но к Мейеру он испытывал особую симпатию и потому обрадовался, узнав, что тот будет его заместителем.

Странное дело: Мейер сразу же стал действовать так, как наметил Карелла. Он тоже очень постарался не замечать того, что просто бросалось в глаза. Казалось, он был весьма удовлетворен, узнав, что установлены личность убитого, место жительства его семьи, вид пули, убившей его. Им часто приходилось начинать расследование, не имея ни малейшего представления ни об имени, ни об адресе жертвы, ничего не зная о его семье и знакомых. Они согласились, что разыскивают одного, конкретного человека, убившего другого, тоже конкретного человека. Совершенно невозможно распутать все дела об убийствах, но при хорошей дозе терпения, пройдя немало километров пешком и задав нужные вопросы нужным людям, очень часто получаешь желаемые результаты. Они полагали, что человек, которого убили, – это человек, чья смерть кому-то очень нужна.

Им пришлось изменить это мнение. И не позже чем на следующий день.

Глава 3

И снова был ослепительный весенний день.

Рэндольф Норден проснулся в половине восьмого утра по сигналу радиобудильника, который он когда-то купил, подумав, что неплохо просыпаться каждое утро под звуки музыки. Именно поэтому теперь каждое утро Рэндольф Норден слушал дурные новости по радио, которое он купил, чтобы слушать музыку. По его мнению, это было еще одно доказательство того, что мир полон несправедливости.

Он встал, тяжело подошел к окну, приподнял пижамную куртку и поскреб грудь. Он был зол на все на свете: на приемник, на свою жену Мэй, которая была еще в постели и спала как убитая, на детей, которые тоже спали как убитые каждый в своей комнате в другом конце квартиры. Он злился на служанку: хозяином был он, но каждое утро она вставала позже его, и ему приходилось самому готовить себе завтрак. Он поднял штору и открыл окно.

Норден быстро и бесшумно оделся – надел белье, брюки, носки и ботинки, потом пошел в ванную и включил электробритву. Когда он побрился, надел рубашку, повязал галстук, надел пиджак, поставил на стол в кухне стакан фруктового сока и сварил кофе, ему вдруг страшно захотелось очутиться в своем кабинете на Хелл-авеню, чтобы проверить на деле гениальные идеи, пришедшие ему в голову во время бритья. Он залпом проглотил сок и кофе и быстро прошел в другой конец квартиры, где еще лежали в кроватях дети. Джоан уже проснулась; она читала, сидя на кровати.

– Привет, па! – сказала она и снова уткнулась в книгу..

Он поцеловал ее.

– До вечера, хорошо? – сказал он.

Не прерывая чтения, она кивнула. Он вошел в другую комнату, где еще спал Майк, не стал его будить и вернулся к себе, чтобы поцеловать Мэй, которая что-то пробормотала и повернулась на другой бок. Он улыбнулся, взял в прихожей портфель и вышел.

Лифтер встретил его словами:

– Здравствуйте, мистер Норден! Хорошая погода сегодня.

– Отличная, Джордж.

Они молча спустились на первый этаж. Норден вышел из лифта, кивнул лифтеру, пожелавшему ему доброго дня, заглянул в почтовый ящик – машинально, потому что почту не приносили так рано, – открыл входную дверь, вышел на тротуар, посмотрел на небо и снова улыбнулся. И когда он глубоко вдохнул весенний воздух, пуля ударила его в лоб и убила на месте.

Детектив шестьдесят пятого комиссариата, получивший это сообщение, был из тех, кто любит хорошо сделанную работу и старается быть в курсе всего, что происходит в его секторе. Убийства редко случались в этом богатом квартале, и детектив был удивлен, когда патрульный полицейский доложил ему о происшедшем по телефону. Он надел шляпу, сделал знак коллеге, сел в полицейскую машину с лысыми шинами и отправился туда, где на тротуаре лежал мертвый Рэндольф Норден. Детективу не понадобилось много времени, чтобы понять, что убийца стрелял с верхнего этажа одного из зданий, расположенных на другой стороне улицы, – из окна, а может быть, и с крыши. Пуля вошла Нордену в лоб между глаз и вышла в нижней части затылка. Это означало, что стреляли с большой высоты. Детектив был из тех полицейских, которые не любят спихивать свою работу другим. По правде говоря, ему не хотелось упускать расследование настоящего убийства – ведь в этом квартале приходилось заниматься только кражами да уличными драками. Но утром он читал газеты и знал, что накануне на Калвер-авеню был убит некий Энтони Форрест. Однако он решил немного обождать, прежде чем звонить в восемьдесят седьмой комиссариат. Ждать ему пришлось недолго.

Из акта баллистической экспертизы он узнал, что пуля, пробившая голову Нордена и расплющившаяся о тротуар, была от “Ремингтона-308”. Кроме того, в акте указывалось, что данный тип патронов полностью покрыт металлом, а у пули медная оболочка с шестью насечками и закругленным концом, нарезана справа налево и весит 12,4 грамма. К тому же один из экспертов, особенно смышленый, добавил от руки внизу: “Надо позвонить детективу второго класса Стивену Карелле, 87-й комиссариат, Фредерик 7-8024. Занимается похожим случаем, вчерашним убийством. Идентичный патрон, идентичный способ убийства. Дж. Л.”.

Детектив шестьдесят пятого комиссариата прочитал акт экспертизы, потом приписку и, ни к кому в особенности не обращаясь, сказал:

– Он что, считает, что я сам до этого не додумался бы?

Он взял телефон и набрал номер.

Карелла и Мейер старательно отгоняли мысль, что Энтони Форрест вполне мог быть убит каким-то ненормальным – “стрелком с крыш”, так называемым снайпером. Снайпер принадлежит к мало распространенному типу убийц, у которых со снайпером времен воины – стрелком экстракласса – лишь одно общее: метод. Это может быть подросток, обнимающий свой новенький карабин, стреляя по прохожим из окна своей комнаты. Это может быть какой-нибудь господин, решивший стрелять во всех, кто носит красное. Это может быть новый Джек Потрошитель, стреляющий в хорошо сложенную блондинку, идущую по улице. Этот тип может быть настроен против священников, вегетарианцев, евреев, пацифистов, восьмидесятилетних старцев – против кого угодно.

У снайпера, действующего в мирное время, достаточно досуга и для того, чтобы убить, и для того, чтобы исчезнуть. Он спокоен, потому его жертвы обычно безоружны и не подготовлены к акту насилия. За выстрелом почти всегда следует паника, позволяющая ему исчезнуть. Никто не рискует дать отпор. Он оставляет за собой труп и может преспокойно уйти по улице, как самый мирный гражданин.

Карелле и Мейеру совсем не хотелось иметь дело с таким снайпером, но в восемьдесят седьмом комиссариате первыми получили вызов – значит, дело числилось за ними. Это дело было похоже на толстого орущего младенца, подкинутого им под дверь. Если речь действительно шла о снайпере, и если этот снайпер решил уничтожить весь город, дело все равно останется за ними. В городе насчитывалось десять миллионов жителей, любой из них мог быть убийцей. Или следующей жертвой. Как играть в игру, у которой нет правил? Как применять логику к тому, в чем нет логики? Делаешь что можешь. Начинаешь сначала.

– А если это действительно снайпер? – говорил Мейер. – Заметь, все еще может быть по-другому. Пока только двое, Стив. Если хочешь знать мое мнение, этот парень из шестьдесят пятого... Как его зовут?

– Ди Нобиле.

– Вот именно. Мне кажется, он немного поторопился свалить на нас это дело.

– Тот же способ убийства, – сказал Карелла.

– Ну и что?

– Тот же патрон.

– Все люди – двуногие, – сказал Мейер, пробуя себя в софистике. – Значит, все двуногие – люди.

– Ну и что?

– А то, что если двух парней подстрелили с двух разных крыш и сделали это одинаковыми пулями...

– Мейер, я бы много дал за то, чтобы в действительности этих парней угрохала моя тетушка Матильда ради их страховки. Но пока что-то не очень похоже. Скорее можно говорить о заранее выработанном плане.

– Каком плане?

– Ну, сначала самое очевидное: как это сделано и каким оружием.

– Это может быть простым совпадением.

– Хорошо, допустим. Но ведь и все остальное, похоже, тоже совпадает.

– Не рановато ли об этом говорить? – ответил Мейер.

– Ты думаешь? Ну, тогда взгляни. – Карелла взял со своего стола отпечатанный на машинке листок, взглянул на Мейера и начал читать: – “Энтони Форрест, сорок четыре года, трое детей, должность: вице-президент; годовой оклад: сорок семь тысяч долларов; вероисповедание: протестант; голосовал за республиканцев”. Ты слушаешь?

– Продолжай.

– “Рэндольф Норден, сорок шесть лет, двое детей, должность: младший компаньон в адвокатской конторе; годовой оклад: пятьдесят восемь тысяч долларов; протестант; голосовал за республиканцев”.

– И что из этого следует?

– А то, что поменяй имена – и это почти один и тот же человек.

– Не хочешь же ты сказать, что снайпер убивает всех парней, которым за сорок, женатых, с детьми и с хорошей должностью?

– Почему бы и нет?

– Стив, по самому скромному подсчету, таких парней в этом городе сто тысяч.

– Ну и что? Кто тебе сказал, что наш снайпер торопится? У него вся жизнь впереди. Кто знает, может, он решил их всех без исключения перестрелять одного за другим.

– Тогда он чокнутый, – сказал Мейер.

Карелла посмотрел ему в глаза.

– Мейер, – сказал он, – именно поэтому я и надеялся, что это все-таки не снайпер.

– Это же не точно... только потому, что кто-то поторопился сделать вывод...

– Я так не думаю. Он, мне кажется, умный полицейский, который сделал именно тот вывод, который напрашивался. Я думаю, что мы имеем дело именно со снайпером, и надеюсь только, что он еще и не псих в придачу. Так что в наших интересах как можно скорее начать копаться в жизни Нордена и Форреста, чтобы узнать, есть ли у них еще что-то общее. Это мое мнение.

– Только снайпера нам и не хватало.

Глава 4

Президент компании Индиан экспорт”, в которой работал Энтони Форрест, был мужчина лет шестидесяти, начинающий лысеть, несколько полноватый, несколько напыщенный, несколько слишком немец, ростом около метра семидесяти пяти, с плоскими ступнями и выпирающим животом. Мейер Мейер, еврей по национальности, сразу же почувствовал себя неуютно рядом с ним.

Президента звали Людвиг Эттерман. Стоя за своим письменным столом, он олицетворял собою отчаяние.

– Тони был отличным человеком. Не понимаю, как могло произойти подобное, – сказал он. Говорил он с легким немецким акцентом.

– Как долго вы работали вместе, мистер Эттерман? – спросил Карелла.

– Пятнадцать лет. Это большой срок!

– Можете ли вы дать нам некоторые разъяснения?

– Что вы хотите знать?

– Как вы познакомились, чем занимается ваша компания, каковы были функции мистера Форреста.

– Когда мы познакомились, он был представителем одной фирмы, а у меня уже было это дело. Форрест продавал упаковочные материалы одной фабрики в центре города; теперь она уже закрылась. Мы импортировали товары из Индии и рассылали их по всей стране, а значит, нуждались в упаковке. В те времена я почти все мои коробки покупал у Тони. Мы встречались, пожалуй, раза два в месяц.

– Это было почти сразу после войны, не так ли?

– Да.

– Вы не знаете, мистер Форрест воевал?

– Да, – сказал Эттерман. – Он служил в артиллерии. Был ранен в Италии, в одном из боев с немцами. – Эттерман замолчал, потом повернулся к Мейеру и сказал: – Видите ли, я – американский гражданин. Я приехал сюда в девятьсот двенадцатом году. Родители привезли меня еще ребенком. Почти вся моя семья покинула Германию. Некоторые уехали в Индию. Так вот и начался мой бизнес.

– Каков был чин Форреста в армии?

– Кажется, он был капитаном.

– Спасибо. Продолжайте, прошу вас.

– Честное слово, он мне сразу понравился. Что-то в нем было привлекательное. В конце концов, ведь все коробки одинаковы, какая разница, кто их делает. Я покупал у Тони, потому, что он был симпатичным парнем. – Эттерман предложил полицейским сигары и закурил сам. – Единственный мой грех, – сказал он. – Врач утверждает, что они меня убьют, а я ему отвечаю, что хотел бы умереть или в объятиях хорошенькой блондинки, или с сигарой в зубах. – Он захихикал. – Но в моем возрасте приходится довольствоваться сигарой.

– Как мистер Форрест стал вашим сотрудником? – спросил, улыбаясь, Карелла.

– Однажды я спросил, доволен ли он своей работой, а то я бы мог предложить ему кое-что. Мы довольно подробно все обсудили, и он перешел работать ко мне. Тоже в качестве представителя фирмы. Это было пятнадцать лет назад. А умер он вице-президентом.

– Почему вы предложили ему занять эту должность, мистер Эттерман?

– Я же вам сказал: он мне сразу понравился. А еще... – Эттерман покачал головой. – Нет, это неважно.

– Что именно?

– Понимаете... – Эттерман снова покачал головой. – Вы понимаете, я потерял сына. Он был убит на войне.

– Сочувствую вам, – сказал Карелла.

– О, это было уже давно, жизнь продолжается, не так ли? – Он грустно улыбнулся. – Он служил в эскадрилье бомбардировщиков, мой сын. Его самолет сбили над Швейнфуртом тринадцатого апреля сорок четвертого года. Там есть завод подшипников, в этом городе. – Он мотнул головой. – Иногда я спрашиваю себя... – Он замолчал.

Карелла откашлялся.

– Мистер Эттерман, что за человек был Энтони Форрест? Он ладил с сослуживцами? Он...

– Я никогда не встречал человека лучше, – ответил Эттерман. – Все любили его. Я уверен, что только сумасшедший мог его убить.

– Он всегда уходил со службы в одно и то же время?

– Мы закрываемся в пять, – сказал Эттерман. – Обычно мы с Тони еще четверть часика болтали. Да, я думаю, что он всегда уходил между пятью пятнадцатью и половиной шестого.

– У них с женой были хорошие отношения?

– Клара и он были весьма дружной парой.

– А дети? Его дочери должно быть около девятнадцати лет, не так ли?

– Да, так.

– Никаких неприятностей с этой стороны?

– Что вы хотите сказать?

– У детей никогда не было каких-нибудь неприятных историй?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– С полицией, с другими ребятами, дурные знакомства и тому подобное.

– Это отличные малыши, – сказал Эттерман. – Синтия – лучшая в своем классе в лицее. Она получила стипендию университета Рэмси. Мальчики тоже хорошо учатся. Один играет в бейсбол, второй – член клуба “Спорщики”. Нет, дети никогда не доставляли Тони никаких неприятностей.

– Вы знаете что-нибудь о его службе в армии, мистер Эттерман? Тот, кто его убил, отличный стрелок, значит, он может быть бывшим военным. А так как мистер Форрест служил в армии...

– Этого я не знаю, но уверен, что Тони был отличным офицером.

– Он никогда не рассказывал о каких-нибудь ссорах со своими подчиненными, которые могли бы повлечь за собой...

– Он был в армии во время войны. А война давно кончилась. Кто бы мог столько лет хранить злобу?

– Никогда не знаешь, – сказал Карелла. – Мы отрабатываем любую возможность.

– Это, должно быть, ненормальный, – сказал Эттерман. – Только ненормальный...

– Надеюсь, что нет, – ответил Карелла.