– Трое. Остальные трое ранены. Им удалось спрятаться в одном из малых туннелей. – Мердок ударил кулаком по столу, и стоявшая на нем посуда разлетелась в разные стороны. – Черт, черт, черт!

Я уставилась на медленно растекающуюся по столу лужицу чая. Я понимала: Мердок прав, надо что-то делать. Что сказал Триллит? «Кчин всегда выбирает ту дорогу, которая ведет к наибольшей выгоде». И он не уйдет, не завершив то, зачем явился сюда. Мы понятия не имели, какова его цель, но, может быть, нам стоит создать для него дорогу, ведущую к наибольшей выгоде? И желание следовать по ней перевесит другие доводы?..

– Он продолжит охоту на людей, – промолвил Мердок.

– Что вы намерены предпринять?

– Я наберу команду. Мы поймаем его на живца, заманим в шлюзовую камеру…

– Это не животное. Он сразу же поймет, что вы делаете.

– Знаю. Мы можем рассчитывать лишь на то, что он плохо знает станцию.

– Каким образом вы собираетесь вскрыть шлюзовую камеру? Ведь при этом погибнет и тот, кто будет выполнять роль живца.

– Для живца нам нужен запасный выход, – сказал он медленно. Обмакнув палец в пролитый чай, Мердок стал чертить узоры на столе. – Для этого подошли бы трубы рециркуляции. Они повсюду.

– Попав туда, вы подвергнетесь переработке, – заметила я.

– Нет, мы остановим процесс рециркуляции и удостоверимся, что люки, ведущие в чаны переработки, надежно закрыты.

Я задумалась. Все трубы выходили в отдельное большое рециркуляционное помещение центра, расположенное под уровнем-6. Там отходы сортировались, весь неорганический материал отправлялся на более низкие уровни центра или на платформы для обработки, а органические отходы, пройдя первичную обработку, поступали оттуда в кольца. Центр фактически не использовался нами в эти дни, поэтому рециркуляционные трубы должны быть пустыми. В идее Мердока содержалось рациональное зерно, однако…

– А как быть с состоянием невесомости?

– Мы должны будем поддерживать процесс всасывания в трубах, но не в полную силу.

– Здесь только два варианта: или задержать дыхание, или взять с собой баллоны с воздухом…

Он покачал головой.

– Мы будем находиться в трубах очень непродолжительное время, и это не должно стать проблемой.

– И еще одно. – Мне хотелось верить в выполнимость его плана, однако я считала, что надо продумать все до мелочей, предусмотреть любую возможность, чтобы не подвергать напрасно опасности жизнь Мердока и его людей. – Вы сказали, что кчины некоторое время могут жить в вакууме. А что, если эта тварь проживет достаточно долго для того, чтобы успеть забраться, скажем, в одну из спиц?

– Не успеет, если мы проведем операцию на самой вершине центра, в уровне-1. Стыковочные секции хорошо защищены и спроектированы так, чтобы выдержать даже сильное столкновение.

Мердок встал, лицо его было мрачным.

– Но прежде нам надо выследить его.

Элеонор была настроена сегодня совсем не гостеприимно.

– Уходите, – сказала она.

Ее офис в кольце «Гамма» не изменился с тех пор, как я здесь была в последний раз. Стену кабинета украшало тканое полотно, на столе стояли голографические снимки, в горшках росли пышные растения.

Элеонор сидела в непринужденной позе – положив ноги на стол и держа в руке стакан. Рядом с монитором стояла бутылка настоящего виски.

– Уходите, – повторила она. – Я не желаю слушать нотации.

Я открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Я пришла сюда только для того, чтобы спросить, готова ли она принять участие в церемонии похорон, но, похоже, зря потратила время.

– Впрочем, может быть, хотите выпить со мной? – Она протянула мне стакан и пожала плечами, когда я отрицательно покачала головой. – В таком случае немедленно уходите.

Элеонор сделала большой глоток виски.

– Нет, не уйду.

Я плюхнулась в кресло, стоявшее у стола. Я видела, что Элеонор нужен кто-то, чтобы выговориться или по крайней мере поругаться.

– Делайте что хотите.

Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга. Две усталые женщины средних лет, оказавшиеся в трудной ситуации.

– Вы действительно не хотите опрокинуть стаканчик? Лео оставил мне целый ящик, и теперь я старательно опустошаю его.

– Нет, спасибо, – сказала я, хотя сегодня вечером мне, как никогда, хотелось выпить. Но я не разрешаю себе пить – слишком просто скатиться на тот путь, по которому теперь шла Элеонор.

– Мне показалось, – продолжила она, водя ногтем указательного пальца по этикетке бутылки, – вы считаете, что я виню вас в смерти Лео.

У меня сжалось сердце.

– Да?..

Она хмуро смотрела на меня.

– Люди не столь просты, как ваши машины. Иногда мы виним конкретного человека. А иногда в том, что случается с нами, мы обвиняем только себя.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что в действительности винить вообще некого. И с этой мыслью очень трудно жить. – Она посмотрела на меня, а затем налила себе еще стаканчик. – Так что не думайте, что я обвиняю вас в чем-то, хорошо? Действительно, какое-то время мне очень тяжело было видеть вас, но я просто стремилась побыть одна, и ничего более. С вашей стороны было бы самонадеянностью считать, что вас в чем-то обвиняют. – Она встала и подошла не совсем твердой походкой к полотнищу, висевшему на стене. Поводив пальцем по тканому узору, Элеонор вновь повернулась лицом ко мне и заговорила более ровным тоном: – Это вопрос контроля, понимаете?

– Контроля? – не поняла я.

– Да. Брать вину на себя, чувствовать ответственность – значит пытаться взять под контроль неконтролируемую ситуацию. Это – своего рода отказ быть жертвой, если хотите…

– Избавьте меня от этих психологических штучек, которыми обычно потчуют пилотов и диспетчеров, сидящих у пультов управления.

Элеонор вдруг на удивление быстро, твердым шагом, подошла к моему креслу, резко крутанула его и, наклонившись вперед и опершись на оба подлокотника, в упор взглянула на меня.

– Я не сижу у пульта управления, к вашему сведению. А вы нуждаетесь в «психологических штучках» не меньше меня. Я не желаю видеть, как мои пациенты или друзья разваливаются прямо на глазах.

– Я вовсе не разваливаюсь, – огрызнулась я.

Элеонора убрала руки с подлокотников моего кресла и выпрямилась.

– Чем дольше вы будете стоять на своем, тем труднее мне будет вылечить вас.

Некоторое время она стояла, глядя на меня сверху вниз, а затем повернулась к столу и, взяв стакан, залпом осушила его.

– Думаю, все дело в той штуковине, которую вам вживили в шею. Это она неблагоприятно влияет на весь организм.

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – возразила я, хотя знала, что именно благодаря имплантату я слышу порой странные голоса и вижу странные сны.

– Нет, она наверняка воздействует на вас, но мы пока не знаем, каким образом, – упрямо сказала Элеонор.

Я потерла усталые глаза.

– Элеонор, я зашла только для того, чтобы спросить, пойдете ли вы на похороны погибших членов экипажа «Калипсо».

– Нет, не пойду. – Она снова села за стол.

– Хорошо, в таком случае ступайте домой и прилягте.

Я взяла со стола бутылку и бросила ее в выдвижной ящик стенного шкафа. Раздался звон стекла, упавшего на стекло.

– Хэлли, я не хочу идти домой. – Элеонор плакала, по ее лицу ручьем текли слезы. – Там… слишком многое напоминает мне о Лео…

Я неловко обняла ее, прижавшись на мгновение щекой к ее плечу. Ткань белого халата Элеонор была прохладной и гладкой.

Похороны не были редкостью на Иокасте.

Впервые реквием прозвучал еще тогда, когда станция только строилась. Я помню, как хоронили тех, кто умер во время строительства: холодные звезды вокруг и звуки чужих музыкальных инструментов, похожих на дудки. Затем последовали несчастные случаи, убийства, нападения пиратов и гибель кораблей с беженцами на борту из-за нехватки топлива. Напряженная, авральная работа, которую выполняли в периоды между обострениями ситуации после появления сэрасов, выматывала наши силы. После пожара список жертв пополнился новыми именами. Я помню, как они звучали в моих ушах, когда я стояла на церемонии похорон, чувствуя во рту привкус слизи, запах которой преследовал меня повсюду.

Я присутствовала не на всех похоронах – в особенности когда прощались с представителями других рас, – но все разрешения на проведение подобных церемоний проходили через мои руки. Тела офицеров Земного Флота и Конфлота мы всегда сжигаем в атмосфере планеты, если в завещании нет других распоряжений. За последнее время я отослала в вечность слишком много маленьких контейнеров, сгоревших в краткой вспышке, и, что, возможно, еще хуже, слишком часто говорила прощальные слова, воздавая последние почести тем, от кого не осталось даже тел. Я имею в виду эскадрильи Земного Флота, уничтоженные сэрасами. Или погибших на платформе во время несчастного случая докеров, среди которых был и возлюбленный Элеонор.

А завтра должны состояться еще одни похороны. У меня не было времени, чтобы сделать надлежащие распоряжения и провести сегодня церемонию прощания с тремя ремонтниками из технического отдела, погибшими в центре. Сотрудники службы безопасности уже доставили их тела с места гибели. Слух об их смерти только начал распространяться по станции. У меня внутри все холодело при мысли о кчине и о том, что он еще может натворить. Я старалась подавить свой страх, вытеснить его. Сегодня вечером мой голос должен быть твердым и спокойным.

Мы находились в одной из немногих оставшихся в «Альфе» обсерваторий, которая представляла собой небольшую комнату, где одна стена и потолок были ограждены экраном от отраженного света и установлены под таким углом, чтобы те, кто был в помещении, могли видеть звездное поле, находящееся снаружи станции.

Гриффис, Рэйчел, Клоос и я стояли кружком, а позади нас располагались те, кто встречал членов экипажа «Калипсо» на станции. Не верилось, что они прибыли лишь вчера. Это были две медсестры из клиники, один ученый-историк, лейтенант Сасаки из службы безопасности и Дэн Флорида.

Я смерила фигуру Флориды взглядом, проверяя, нет ли при нем записывающей аппаратуры, и он обиженно посмотрел на меня. Интересно, обнаружил ли он какую-нибудь информацию о «Калипсо»? Я отметила про себя, что необходимо спросить его об этом сразу же по окончании церемонии.

Человек у двери, одетый в темное, взглянул на список, выведенный на экран его электронного блокнота, и, сверив его с присутствующими в зале, кивнул мне, давая знать, что мы можем начинать.

Я глубоко вздохнула и встала перед небольшой группой собравшихся, сцепив руки за спиной и ненавидя то, что мне сейчас предстоит сделать.

– Мы собрались здесь, чтобы отдать последние почести погибшим товарищам…

Мне спешно понадобилось внести некоторые коррективы в официальную церемонию похорон, и если я не сосредоточусь и не буду следить за своими словами, то могу автоматически произнести хорошо знакомый мне обычный текст.

– По просьбе профессора Гриффиса тела будут сожжены вместе, с теми же почестями, с которыми происходит прощание с офицерами Земного Флота. – Одна крошечная вспышка вместо десяти. – Вследствие непредвиденных обстоятельств мы не можем воспользоваться портами центра, поэтому гроб будет запущен с помощью дистанционного управления из порта аварийной эвакуации кольца «Дельта». Отсюда нам будет все хорошо видно. – Если голоэмиттеры все еще функционируют. Я очень надеялась на это, потому что Гриффис, Рэйчел и Клоос обязательно должны были достойным образом попрощаться со своими товарищами. Они заслужили это. – Профессор Гриффис согласился сказать несколько слов…

Я встретилась взглядом с Гриффисом, и он выступил вперед, а я заняла место в группе прощающихся, остановившись рядом с Рэйчел. Она грустно улыбнулась мне.

– Леди и джентльмены… – начал Гриффис и остановился, возможно, вспомнив о том, что некоторые из обитателей Иокасты не являются ни тем, ни другим. – Моя речь не будет слишком длинной. Для нас троих все произошедшее вызывает и чувство горя, и чувство радости. Горя – потому что многие из тех, кто вместе с нами покинул Землю, погибли. Радости – оттого, что мы, трое оставшихся, можем донести до потомков историю их жизни. Наш труд не пропал зря.

«Калипсо», немой свидетель того, о чем говорил Гриффис, сейчас располагался с другой стороны станции. Как жаль, что мы до сих пор не знаем, как этот корабль добрался сюда.

– Мы оставили Землю в трудный период ее истории, – продолжал профессор, – когда человечество только встало на ранее неизведанный путь. Мы были частью этого исторического периода. Хотя на первый взгляд кажется, что мы трудились во имя будущего.

Клоос начал переминаться с ноги на ногу, и Рэйчел наклонилась, чтобы прошептать ему что-то на ухо. Он отрицательно покачал головой.

– И это будущее, – медленно продолжал Гриффис, подчеркивая каждое слово, – теперь как будто явилось подарком нам, и отныне мы должны постараться стать его частью. Все мы верили в то, что делали, и знали, с каким риском связана наша экспедиция. – Он замолчал и сглотнул слюну. Я видела, как дернулся его кадык. – Мы оплакиваем наших товарищей так, как они оплакивали бы нас, если бы обстоятельства сложились по-другому. Наши друзья заснули с надеждой в сердцах, никто из них не собирался умирать… Никто не знал, что нам будет дан второй шанс. Мы никогда не забудем наших друзей…

Рэйчел плотно сжала дрожащие губы и опустила глаза. Я думала, что Гриффис закончил свою речь, но он вдруг взглянул на меня и заговорил снова:

– Я хотел бы поблагодарить штат этой станции за то, что они, рискуя жизнью, спасли наш корабль и нас.

Я со стыдом подумала о корыстных мотивах, двигавших мною. Рэйчел, Клоос и Флорида тоже обратили на меня свои взоры, и мне стало совсем не по себе.

– Надеюсь, что в будущем, – продолжал Гриффис, – мы сумеем отплатить вам за все то доброе, что вы для нас сделали. Мы хотим принести пользу здесь, на станции, принять участие в работах на Иокасте. – Он склонил голову и встал на свое место.

Свет в помещении медленно погас. Я включила голоэмиттеры.

Звездное поле приблизилось к нам. Расположение небесных светил, должно быть, показалось прибывшим на Иокасту членам экипажа «Калипсо» очень непривычным и странным.

Как только был запущен контейнер с прахом, заиграла музыка.

Был выбран старый Земной Гимн. Почти ежегодно кто-нибудь предлагал сменить мелодию, утверждая, что она устарела, но все альтернативные предложения проваливались во время голосования. Афрокарибский ритм, эпические симфонические фразы, тонкие азиатские напевы, исполняемые на народных инструментах, создавали экстатическую эмоциональную атмосферу. Для наших гостей, которые слышали эту музыку впервые, она была необычна и нова. Но мы знали, что мелодия эта существует уже почти целое столетие.

Контейнер превратился в сгусток яркой пыли и исчез из виду. Тогда перед нами появилась полуокружность в призрачной бледной дымке ореола. Это была наша небольшая планета, которую торы превратили в пустыню. Она была окружена тонким слоем атмосферы, непригодной для дыхания.

Голоэмиттеры работали нормально. С тех пор как появились сэрасы, мы лишись активного спутника-ретранслятора, вращавшегося вокруг планеты, однако датчики следили за скорбным контейнером и выводили его изображение на наши экраны.

Яркая точка медленно прошла над нашими головами и направилась туда, где ее ожидало вечное забвение. Хор грянул Земной Гимн, разрывая сердца и давая нам в полной мере ощутить тяжесть утраты.

Я мысленно вернулась далеко в прошлое, вспомнив этот ритм и запахи детства, когда слизь сэрасов еще не испортила моего обоняния. Это были похороны Деморы: толпы людей вокруг нашего дома, незнакомые мне кузены, играющие на веранде, и пролитое липкое, сладкое вино в жаркий солнечный день. У меня не сохранилось воспоминаний о похоронах отца. Эльвира сказала, что моя мать должна обязательно взять меня с собой на похороны, что я имею право проводить отца в последний путь. Но мама заявила, что не хочет расстраивать меня. Однако теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это был просто ее способ противостоять властной Эльвире. Вот так она и похоронила отца одна, и я даже не попрощалась с ним.

Туманная оболочка планеты поглотила контейнер с прахом. На секунду крошечное светящееся пятно стало большим и более ярким, а затем совсем исчезло. Сквозь пелену выступивших на глазах слез контуры планеты и звезд казались размытыми.