Ира уже года три не выписывала и не покупала серьезных газет, а политические и экономические новости знала только в самом общем виде, по отрывкам из телепрограмм. Даже когда сама работала журналисткой. Ей-то, слава Богу, приходилось писать не о политике и экономике, а о детях. Она считала, что это нормально – когда людей больше интересует собственная жизнь, чем какие-то далекие, не имеющие отношения к действительности игрища горстки честолюбивых идиотов. Но сегодня в первый раз за столько лет незнакомый человек в душном, битком набитом московском метро просто так, ни за что, сказал ей пару хороших слов. Не какая-нибудь опустившаяся озлобленная пенсионерка, а нормальная, прилично одетая, симпатичная женщина чуть старше Иры прочла аксеновское интервью и захотела поделиться своим впечатлением. Что такого Аксенов там сказал?
– «Новости дня», пожалуйста, – пробормотала Ира добродушной бабуське, стоявшей возле лотка с прессой.
И покраснела, словно бабуська могла догадаться, что газета нужна Ире совсем не для того, чтобы узнать новости дня, а для того, чтобы подержать в руках фотографию Аксенова. Глупости. Она имеет точно такое же право интересоваться его интервью, как все остальные пассажиры метро. Она такой же гражданин, избиратель и субъект экономического и политического процессов. Вот! Дурацкие пафосные слова, невесть откуда пришедшие в голову, развеселили, разогнали прихлынувшую к щекам кровь и помогли дождаться сдачи, которую бабулька высчитывала долго и тщательно.
Газету она открыла только дома. В метро было слишком тесно и не получилось занять место. Но и дома она сумела заставить себя не упасть сразу с чтением на диван.
Слишком много лет она боролась с этой вредной привычкой, чтобы пренебречь своим завоеванием ради какого-то Аксенова. Вначале – дела, потом – на диван. Иначе так и будешь валяться среди бардака, бабушка правильно говорила: «Дома не в гостях: посидев не уйдешь». Дела растянулись до вечера, зато к восьми часам уставшая, но довольная собой Ира устроилась после душа в свежей постели и взялась за газету. Даже телефон отключила.
Как говорят в американских фильмах, она теперь в полном порядке – и снаружи и внутри, теперь никакой Аксенов ей не страшен.
«Александр Николаевич, если в отрасли столько проблем, решение которых зависит только от государства, не думаете ли вы о том, чтобы заняться политикой?» Ира по привычке скользнула взглядом к последнему вопросу корреспондента. Ответ тоже прочла, но не поняла ни слова.
Еще раз прочла и опять ничегошеньки не поняла. Вместо умных фраз о налогах, доходах и ответственности она услышала: «Скажи: „Саш, Сашка, Санька, Шурик“ – как тебе больше нравится».
– Мне больше нравится «Александр Николаевич», – вслух сказала Ира, обращаясь к аксеновской фотографии, и упрямо продолжила читать интервью. Прочла и снова не поняла ни слова. Еще раз прочла и опять не поняла. Разревелась, рванула газетный лист точнехонько вдоль аксеновского портрета, саданула кулаком по подушке и не сдержалась, крикнула в сердцах:
– Дурак! Дурак ты, Сашка!
Слезы – отличное снотворное, и через полчаса она тихо и крепко спала.
Она проснулась бодрой и веселой в невероятную рань – пять часов утра. Проснулась, как и полагается утром, – мудрой. И поняла, что такое чудесное летнее утро нужно встречать у мамы в деревне. Бог с ним, с отчимом. Пусть себе косится, точно она хочет украсть его любимую ножовку или съесть всю малину в саду. Можно на целый день уйти на речку или в лес. Почему она вчера не догадалась уехать?
Пожалуй, она возьмет себе за правило: как только зашалили нервишки, не запираться в квартире, а куда-нибудь уезжать, менять обстановку. В конце концов, всяких там политиков-предпринимателей хоть пруд пруди, а она у себя одна. И сейчас поедет к маме.
Ира быстренько убрала постель, полюбовалась наведенным вчера порядком, смяла и выкинула в мусорку «Новости дня», сварила кофе, побросала в сумку белье на два дня, натянула джинсы и видавшие виды спортивные тапки, спустилась вниз. У подъезда приземлилась на лавочку, якобы для того, чтобы прикинуть, чем лучше поехать – электричкой или автобусом. На самом деле ленилась. Во дворе было тихо и свежо, ехать в такую даль совсем расхотелось. Просидела так аж до половины десятого. И еще бы, наверное, сидела. Если бы к подъезду не подъехал автомобиль и из него бы не вышел Аксенов.
Он сел рядом и по обычной своей несносной привычке молчал. А у Иры предательски застучало в висках и закрутились отгадки его внезапного появления. Жалеет, что тогда ее не вернул, и пришел сказать, что больше так не будет? Понял, как обидел ее своим заявлением насчет пресс-секретаря, и решил извиниться? Или, напротив, будет объяснять, что она дурью мается и отвлекает его, занятого неотложными делами комбината! А может быть, вернулась его жена и он считает себя обязанным отдать Ире последний, красивый визит вежливости, дескать, все было прекрасно, я счастлив, что встретил тебя на своем пути, и далее в том же духе…
– Надо же! – хмыкнул Аксенов, взглянув на часы. – Надо же, всю дорогу я представлял себе, что увижу, как ты мечешься между кофеваркой и ванной, сонная и растрепанная. Хотел кофе тебе сварить, как полагается. А ты точна как часы. Сказано – в половине десятого, и ровно в половине десятого ты сидишь на лавочке – умытая, с упакованной сумкой и в походном виде. В школе, наверное, была отличницей и председателем совета отряда?
– Хорошисткой и ответственной за культмассовый сектор, – по инерции поправила Ира.
Еще лучше! Он и не помнит о том, что было позавчера! Ведет себя так, словно они мило расстались, договорившись о какой-то встрече сегодня в половине десятого утра. А она уже и счет потеряла своим обидам. Не знает, в чем его упрекнуть. В том, что за столько времени не нашел минутки позвонить? В том, что не только не попытался прояснить их размолвку, но и совсем о ней забыл?
В том, что так и не удосужился поразмышлять, чем задел ее тогда в Большом? В том, что передал через кого-то пропавшее по пути сообщение о сегодняшней встрече? В том, что ни капли не сомневается – только ради него она могла встать в субботу пораньше и, как послушная девочка, ждать на лавочке у подъезда?
Но пока она решала, какой повод для упрека ухватить первым, из машины вылез водитель, не тот, с которым они тогда ехали в аэропорт, а тот, что был в доме Аксенова в то утро. Тот, который заправлял кофеварку и которого домработница называла Володечкой. Володечка широко улыбнулся Ире как давней знакомой, взял ее сумку и поставил в багажник. Ира опоздала. Теперь ей нужно было выяснять отношения не только с Аксеновым, но и с Володечкой, самовольно завладевшим ее сумкой, и с Петровичем, который вылез из машины следом за водителем, потянулся и заявил: «Утречко доброе, Ирина Сергеевна. Денек-то сегодня выдался просто на загляденье!»
Потом распахнул дверцу и широким жестом весело пригласил: «Прошу!» Ладно, решила Ира, по крайней мере до вокзала подвезут, и плюхнулась на сиденье.
– Остановите здесь, – поспешно воскликнула она, когда они подъезжали к огромному универмагу. Водитель на ее восклицание не отреагировал, Петрович напрягся спиной, а Аксенов спросил:
– Что случилось?
– Остановите, – повторила Ира и придумала самое правдоподобное и не терпящее возражений объяснение:
– Мне нужно в туалет!
Мужчины и бровью не повели на это ее смелое заявление. Только Аксенов кивнул Володечке: «Притормози». А ей и в самом деле нестерпимо захотелось в туалет.
Аксенов и Володечка дожидались ее в отделе бытовой техники. Охранник стоял чуть в стороне, Аксенов внимательно изучал полку с кухонными комбайнами. Самый удачный момент для окончательного разговора.
– Наконец-то! – увидев ее, возмутился Аксенов. – Давай сама выбирай, а то я в этом ничего не понимаю.
– Ты хочешь преподнести мне в подарок кухонный комбайн? – удивилась Ира. – Оригинально, ничего не скажешь.
– Почему тебе? – в свою очередь удивился Аксенов. – Нужно подарок купить на свадьбу. Мы ж на свадьбу едем. Только поскорей, а то там ждут, без нас не начнут.
– На свадьбу? – моментально забыла о своих решительных намерениях и загорелась выбором подарка Ира.
Свадьбы – ее «пунктик». У нее с Андреем свадьбы не было. Запросто расписались в загсе и все. Ни белого платья, ни колец, ни машин с ленточками. Она сама так хотела. А теперь питает необъяснимую слабость к свадебному антуражу. Однажды даже в салон свадебной моды зашла, разглядывала шикарные платья «а-ля принцесса» и завидовала современным невестам. В ее время о таких платьях нечего было и мечтать. Может, это самый верный признак возраста?
– На свадьбу – эти железяки? Да ты что! На свадьбу надо покупать настоящие вещи, памятные, чтоб по наследству переходили.
Она схватила Аксенова за руку и потащила в отдел фарфора. Володечка припустил следом.
– Девушка, покажите нам вот тот сервиз. – Ира с ходу ткнула пальцем в немецкий фарфор с нежным голубым ободком. Тарелка ласкала пальцы гладкой поверхностью и поражала легкостью. – Такой фарфор только кажется хрупким, а на самом деле гораздо дольше служит, чем фаянс или керамика, – поделилась Ира познаниями, почерпнутыми ею из статьи, которую когда-то редактировала для «Семейного круга». – Нравится?
– Красиво, – откликнулся Аксенов. – Пойдет.
– А знаешь, что я подумала? – заговорщицким шепотом спросила Ира, пока продавщица бережно упаковывала фарфор.
– Пока нет.
– Представляешь, как здорово было бы подарить на свадьбу все-все для сервировки праздничного стола и чтобы все со всем сочеталось – и сервиз, и фужеры, и столовые приборы, и скатерть с салфетками. Представляешь, у них уже будут взрослые дети, а может, и внуки, и они каждый праздник будут собираться за столом и вспоминать, что это – твой подарок!
– Сказочница ты, тетя Ира, – засмеялся Аксенов и обнял ее за плечи.
От того, что в этом расслабленном, счастливом настроении у него резко обозначились морщины возраста и усталости, Ирино сердце екнуло жалостью.
– Раз они будут вспоминать, что это наш с тобой подарок, так тебе и карты в руки, действуй, только поскорей, а то опоздаем и нам попадет, – привычно распорядился он, и Ирино сердце заняло свое привычное место.
– Мы прямо сейчас едем на свадьбу? – не поверила услышанному Ира.
– Конечно, сейчас. А когда же? Я, кажется, все объяснил твоей секретарше, потому что домашний у тебя не отвечал. Она обещала передать. Ты же ждала меня, как договаривались. Вовремя.
– Она не могла мне ничего передать, потому что я отключила телефон. И ждала я вовсе не тебя.
– А кого? – едва уловимо насторожился он.
– Никого! – огрызнулась Ира.
– Значит, меня, – заключил Аксенов, и спорить с ним было глупо, потому что, как всегда, он оказался совершенно прав. – Ладно, подбирай свое наследство и пойдем, нам еще долго ехать.
Ира с горящими от вожделения глазами перебирала сервизы, столовые наборы, скатерти и салфетки, закрывала глаза и представляла себе, как синяя скатерть будет выглядеть под белым фарфором. Или белая скатерть под синим фарфором? Или белая скатерть и белый фарфор?
Классический беспроигрышный вариант. Куда и к кому они поедут на свадьбу, она спрашивать не стала. Какая разница? Мало ли кто мог пригласить Аксенова на свадьбу. А то, что он не с женой, а с ней, так это его дело. Вон Петрович тоже едет. Зато она развеется и посмотрит на невесту. Все невесты красавицы. И все свадьбы – самые веселые развлечения.
– А невеста молодая? – не выдержала и все-таки спросила она.
– Даже слишком! – хмыкнул Аксенов.
– Слишком не бывает, – со знанием дела пригвоздила его Ира, но тут же осеклась, потому что продавщица назвала сумму покупки. Получилось, что выбрала она едва ли не самое дорогое, что было в отделе. Об этом Ира как-то не подумала. Вернее, она думала, что у них там, наверху, таких проблем не бывает. Тем более когда речь идет о подарке на свадьбу.
Но Аксенов как-то подозрительно зыркнул на совсем простенькие с виду белые чашки, качнул головой и недовольно хмыкнул.
– Дорого? – покраснев, прошептала Ира.
Ей было стыдно и перед продавщицей, и перед Аксеновым, что так резво бросилась распоряжаться чужими деньгами. Продавщица уже высокомерно поджала губку.
Продавщицы в таких магазинах терпеть не могут покупателей, которые замечают, сколько стоят вещицы за их прилавком. По мнению продавщиц, таким малоплатежеспособным личностям в их магазине просто нечего делать.
Можно подумать, сами они деньгам счета не знают.
– Можно что-нибудь другое подобрать, подешевле.
Тут весь фарфор фирменный, – намеренно громко, чтобы показать презрительной продавщице, что ее дело – торговать, а не оценивать платежеспособность покупателей, предложила Ира.
– Ну уж нет! – дернулся Аксенов и красноречиво вскинул руку с часами прямо Ире под нос. – И так почти час тут копаемся. А нам еще ехать и ехать. – И пошел платить. А Ира заставила продавщицу еще раз проверить каждую посудинку. Из зловредной принципиальности человека, которому такие покупки не по карману.
Довольная подарками, она чуть было не упустила главное. В сумке у нее только смена белья, а на ней старые джинсы и спортивные тапочки. Интересно, как она в таком виде появится на свадьбе?
– Я сейчас, – предупредила она Аксенова и юркнула в первый попавшийся на ходу бутик.
Зря юркнула. Вполне вероятно, что она подобрала бы здесь себе подходящий наряд, но… Первый же ценник отбросил ее обратно к двери, где она столкнулась с уже изрядно разъяренным задержкой Аксеновым.
– Мне нужно вернуться домой, – заявила Ира тоном, не допускающим возражений.
– Ну вот, приехали! Начинается… Что еще случилось?
Она же еще и виновата! Получается, что это Ира вытащила его на какую-то неизвестную свадьбу в джинсах и тапках.
– По-твоему, я должна в таком виде заявляться на свадьбу? – перешла в наступление Ира, для убедительности дернув свою синюю футболку.
– Господи, ну ты же в магазине! Бери что-нибудь и поехали.
Он достал из нагрудного кармана карточку, всем своим раздраженным видом демонстрируя, насколько ему надоела эта канитель. Ну конечно, он же терпеть не может опаздывать! Она, может быть, тоже много чего не любит!
Например, бывать в магазинах, где все, за что ни возьмись, ей недоступно. А еще больше она не любит, когда ей тычут этим в нос.
– Я сказала, что мне нужно домой. Такие вещи мне не по карману. – Она уже не стеснялась любопытствующей продавщицы и специально сделала ударение на «мне», чтоб и дураку стало ясно – она в подачках не нуждается. Пусть покупает тряпки своей жене, а она ему – никто. Умом она понимала, что ведет себя глупо, не по-женски. Ленка столько раз ей втолковывала, что тратить деньги на женщину – одно из самых больших мужских удовольствий. Особенно если есть что тратить. А она, Ира, все время бегает от любых вещественных проявлений внимания как черт от ладана. Лишает мужчин законного удовольствия. Умом-то она понимала. Но по-другому не умела. Не умела, и все тут. Когда семья – это понятно. А так – отвратительно.
Аксенов потянул за рукав ближайший костюмчик. Костюмчик тянул на тысячу триста долларов.
– Ничего себе! – не поверил он своим глазам – У меня на комбинате средняя зарплата в три раза меньше.
Надо же!.. – И с подозрением принялся разглядывать собственные туфли, точно прикидывая, неужели и они могут столько стоить.
– Вот именно, – с учительской укоризной подтвердила Ира. – Еще сделай вид, что ты не знаешь, сколько стоит твой собственный костюм. Очень удобно – стоит в телевизоре чиновник с трехсотдолларовой зарплатой, одетый с ног до головы в «версаче» или «гуччи», и не знает, сколько его костюмчик стоит. Ну правда не знает! По магазинам-то за границей жена ходит, а не он.
– А ты меня с чиновниками не равняй! Мне скрывать нечего, не воровством живу. Просто у меня Маргарита этой частью заведует, она все покупает и знает, куда что надевать. Туда – такой костюм, сюда – такой галстук. Мне еще не хватало тряпками голову забивать! Своих забот хватает. – Он выплеснул раздражение, усмехнулся и перешел на мягкий, снисходительный тон:
– Нашла чем попрекнуть. Тоже еще – борец за справедливость.
Слушай, я устал. Не выспался жутко. Бери что нужно и пойдем.
Да, она, конечно, женщина со странностями, если отказывается от стоящего платья, но он-то совсем уж не в себе, если как ни в чем не бывало рассказывает ей о том, как жена подбирает ему гардероб. Совсем нужно ничего не соображать!
– Не буду ничего брать, неужели тебе не понятно?
Мне нужно домой.
– Не будешь? – переспросил он.
– Не буду. Скорей прямо так поеду, – не отступила она.
– Ладно, поезжай так, мне-то что! – неожиданно легко согласился.
– Ну и поеду! – решительно заявила Ира и направилась к выходу. Пусть. Ему же хуже. У его, а не у своих знакомых на свадьбе она будет выглядеть чучелом огородным. Ну и пусть.
В машине Аксенов откинулся на спинку и тут же уснул, а они все ехали и ехали. Час, второй, третий. Все молчали.
Приемник выключен. К кому они едут в такую даль – не понятно. Да и вообще понятно лишь то, что ничего не понятно. Этот человек по фамилии Аксенов прочно втянул ее на свою орбиту. Как, впрочем, втянул и многих других людей, например Петровича, из-под дежурной улыбки которого нет-нет да и вылезет тревожный взгляд.
Глава 10
Притормозили на узкой одноэтажной, местами прикрытой покоробившимся асфальтом улице небольшого городка. Ира успела прочитать на указателе при въезде «Бабкино». Где-то она слышала про Бабкино. Где? Как только они освободились от надоевшей за долгую дорогу автомобильной тесноты, с крылечка выкрашенного голубой краской деревянного дома один за другим посыпались люди – дети, старики, молодежь. Все толкались, говорили наперебой и всхлипывали. Аксенова обступили со всех сторон, и возгласы, доносившиеся из этой кучи-малы, выбили почву у нее из-под ног. «Ну, братан, совсем ты нас забыл», «Здравствуй, сыночек», «Саня, Саня приехал».
Про Бабкино она слышала от Аксенова. Он привез ее к своим родственникам. Как говорится, предупреждать надо…
Рядом с ней вне кучи-малы, образовавшейся вокруг Аксенова, стояла девушка в белом гипюровом платье, с цветком в длинных распущенных волосах. Невеста. Действительно очень молоденькая. Тоже, наверное, родственница. Невеста, по-видимому, боялась помять платье или справедливо считала, что ей не место в общей куче, ей полагается отдельное внимание. Ира переминалась с ноги на ногу не столько оттого, что хотелось размяться после машины, сколько от неловкости и страха. Пора бы уже научиться избегать глупых положений, но ведь нет, приперлась к чужим людям на семейное торжество в качестве неизвестно кого при их сыне, который имеет вполне живую и законную жену. Приперлась и стоит теперь как идиотка с этим вычурным букетом в белых лентах, приготовившись поздравлять неизвестно от чьего имени неизвестно чью родню. А если, ну если допустить, что это не так, то почему в самый трудный момент, когда ей самое время выглядывать из-за его спины и смущенно опускать ресницы перед изучающими взглядами его родителей, он просто про нее забыл?
Ира надулась и расстроилась, чувствуя, что не сумела, как говорит Ленка, «удержать лицо». Но увидела, что невеста надута и расстроена не меньше ее, и такой детской, такой простодушной выглядела эта обида на круглом личике девчонки в свадебном платье, что Ира не выдержала и улыбнулась:
– А вы та самая виновница торжества, о которой всю дорогу только и было разговоров?
Разговоров никаких не было, Аксенов не удосужился и имени назвать этой самой виновницы торжества, но ведь и ежу понятно: девчонке нужно, чтобы в такой день все думали только о ней.
– Поздравляю! – Ира протянула букет невесте. – Вы самая красивая невеста, которую я когда-либо видела.
По всем правилам свадебного действа девчонка должна была бы зардеться, залюбоваться букетом невиданной красоты, смущенно пробормотать «спасибо». Но вместо этого она одной рукой небрежно схватила цветы словно банный веник, а другой, довольно больно, Ирин локоть и крикнула зычно, совсем не по-невестински:
– Мама, это Ира!
Наверное, это у них семейное – хватать за руку так, что кости трещат, только и успела подумать Ира, и толпа, окружавшая Аксенова, переметнулась к ней.
Каждый что-то говорил о себе, о Саньке (до Иры не сразу дошло, что это об Аксенове), друг о друге, о свадьбе. Каждый жал ей руку, а то и норовил облобызать, как приземистая тетка в цветастом платье, которая так стиснула Иру в своих потных объятиях, что она едва не задохнулась. Кроме того, красавица невеста по-прежнему мертвой хваткой держалась за ее локоть, а какие-то малолетки весьма непочтительно висли на ее майке, которая вот-вот грозила треснуть по шву. Сплошная карусель, в которой невозможно запомнить лиц и имен и понять, кто есть кто, закружила Иру, и ей оставалось лишь беспомощно озираться в поисках Аксенова. Должен же когда-нибудь вспомнить, что приехал не один, что она тут впервые, что ей нужно все объяснить, показать, подстраховать, наконец…
– Да отойдите вы, затискали человека совсем!
Полная круглолицая женщина в белой блузке, заколотой на груди брошкой, освободила Иру из плена, но сразу же сама завладела ее рукой и повела за собой. Теперь Ира не сомневалась в том, что хватать мертвой хваткой за руку – семейная аксеновская привычка. Так же как в том, что женщина в белой блузке – Аксенову мать. Эта женщина все делала точно так же неторопливо и основательно, как и он, – смотрела, говорила, поворачивала голову, шла. Вернее, он все делал точно как она, хотя внешне был совсем на нее не похож – худой, с четкими и резкими, точно вырубленными из твердой породы, чертами узкого лица.
– Вот. – Мать Аксенова распахнула перед Ирой дверь на, крошечную боковую веранду, где рядом с одиноким широким топчаном уже стояла ее сумка. – Вообще-то тут Василий у нас обитается, но Саня тоже сюда просится, когда приезжает. Так что располагайтесь, тут почти всегда тенек, хорошо.
На веранде действительно было хорошо. Прохладно, сумеречно, пахло земляной сыростью, нагретой травой и утюгом от голубого пикейного одеяла. Распахнутые малютки окошки затянуты сеткой от комаров и занавешены веселым ситчиком. На стене напротив топчана расположилась целая библиотека из старых собраний сочинений и энциклопедий. Все, что нужно, в душный ленивый летний день. И все это было бы здорово, если бы Аксенов сам привел ее на любимую веранду, а не бросил на произвол судьбы и этой неизвестной женщины, с которой они стоят друг напротив друга и не знают, о чем говорить. А может быть, матери Аксенова совсем не нравится присутствие Иры в ее доме, вон она как ревниво и тревожно осматривает свои владения. Чтобы справиться с неловкостью, Ира подошла к полке и присмотрелась к книгам. Карамзин, Толстой, Гумилев, Соловьев, Ленин, Ключевский, Сталин, Пикуль… Странная подборка. На средней полке лежал открытый блокнот в твердой обложке.
«…мы должны быть готовы к тому, что расчленители России попытаются провести свой враждебный и нелепый опыт даже и в постбольшевистском хаосе, обманно выдавая его за высшее торжество „свободы“, „демократии“ и „федерализма“ – российским народам и племенам на погибель, авантюристам, жаждущим политической карьеры, на „процветание“, врагам России – на торжество». И.А. Ильин, 1948 год", – ведомая привычкой читать все, что попадается на глаза, прочла Ира запись в блокноте. Твердый, каллиграфический почерк, очень похожий на почерк отца.
– Это все Вася. Читает день и ночь и все пишет, пишет, а потом Саньке отдает. Говорит, может. Сане что пригодится, ему, мол, некогда читать. Я ему – у Саньки и без тебя хлопот полно, народу-то сколько за ним, как подумаешь, аж в сердце вступает. Только Васька не слушает, все равно пишет и брату отсылает. Пьет он, бессемейный, нету у него другого утешения. Саня вроде не сердится. Может, оно и ничего? – увидев ее интерес к блокноту, пояснила женщина.
– Конечно, ничего, – не в силах оторваться от давно забытого и словно всплывшего из прошлого, почти один в один отцовского почерка, машинально заверила Ира. И точно так же, как этот Вася, отец сидел по ночам на кухне, отхлебывал водку из маскировочной чайной кружки и вчитывался то в Ленина, а то в Маркса, то и вовсе в Чехова или журнал «Политическое самообразование». Все хотел что-то понять. Ира не знает, что именно, слишком мала была. Знает только, что он окончательно спился и умер, наверное, так и не найдя ответа на свой самый главный вопрос.
– А этот, ну коренастый такой, что с вами приехал, с каким-то приборчиком тут ходил и в доме все оглядел, а теперь на двор подался. А второй от Саньки не отходит, – уже смелее сообщила мать Аксенова Ире. А потом сделала неожиданный вывод:
– Ты мне скажи, только честно, его что, убить могут или это так у вас там положено?
– Да нет, что вы, никто его не хочет убить, – наконец-то оторвалась от блокнота Ира и поспешила успокоить женщину. – Просто ему так положено. На всякий случай. От хулиганов.
И улыбнулась. Правда, улыбка получилась не слишком убедительной, потому что Ира и сама впервые задумалась о том, почему Петрович так настойчив и бдителен.
Но тревога и страх за дорогого человека – штука заразная, этой заразе только дай волю, живо превратится в хроническое заболевание.
– Просто Алексей Петрович настоящий профессионал. Привык делать свою работу честно, – еще раз улыбнулась Ира.
Ире показалось, что мать Аксенова ей не особенно поверила, но улыбку ее перехватила, и это означало, что они друг друга поняли.
– Это он из-за тебя на Ольгину свадьбу собрался приехать. Ясно, хочется ему женой похвастаться, – выдала свою обиду мать. – А так и раз в год не всегда приедет. Понятно, конечно, дела. Но в Москве-то часто бывает, мог бы иной раз заехать. Говорит, некогда, да к себе зовет.
– Мы не женаты, – покраснев, призналась Ира. – Мы и знакомы совсем недавно. Я думала…
– Понятно, не женаты, – рассудила женщина. – С Наташкой-то до сих пор не развелся. Уж сколько лет прошло, как он на комбинат уехал, а она в Москве осталась, а до сих пор не развелись. А теперь ищи ее свищи.
Уж года три по заграницам мотается – не то по пустыням каким-то лазает, не то по джунглям. Зверей изучает.
А детей нету…
Ира невольно улыбнулась. Вот, оказывается, почему Аксенов так осуждал женские командировки. Понятно, откуда ветер дует… Только почему Наташа? Она все время слышала о какой-то Маргарите.
– А у тебя детишки-то есть? Привозила б к нам на лето. У нас тут озеро рядом, лес, чего лето в Москве сидеть?
– Нет. – Ира сглотнула комок, подступивший к горлу. – Была дочка, но умерла совсем маленькой.
Каждый раз, когда ей приходилось признаваться в своей беде, она со страхом ждала проявлений жалости, круто замешенных на любопытстве. Надо же? А как?
Где? Почему? Какой ужас!
Но мать Аксенова не стала охать и ахать, взмахивать руками и выспрашивать подробности. Она подвела итог четко и ясно:
– Ну так будут. А то сама приезжай. Ягоды у нас полно. Молочко настоящее, не порошковое.
– Мы приедем, – пообещала Ира за себя и за того парня. – На следующее лето обязательно приедем.
– Вот и хорошо, – благодарно откликнулась женщина. – А то без тебя он и не приехал бы. Ольга-то рада. Все ныла и ныла: «Ма, приедет Саня ко мне на свадьбу, ма, приедет Саня ко мне на свадьбу?» Она Саньку-то и не знает почти, она когда родилась, он в армию только что ушел. А потом уж дома не жил. Хотя раньше почаще приезжал, возился с ней и с Сережкой. Они у меня по парам – Вася с Санькой выросли, потом Ольга с Сережкой, а Антон так, посередке, ни туда ни сюда.
– Пять детей? – невольно вырвалось у Иры.
– Пять, – призналась мать Аксенова и почему-то смутилась. – Ольга с Сережкой у нас поскребыши, двойняшки. Не похожи, а двойняшки. Все говорили: куда ты их плодишь?.. Так если б внуки были, а то Васька, оболтус этот, так и не женился. Все книжки читает да к бутылке прикладывается… А у тебя братья-сестры есть?
Мать с отцом?
– Отец умер. Уже давно. Мама замуж вышла, сейчас в Подмосковье живет. А братьев и сестер нет. Даже двоюродных.
– Ну вот! – обрадовалась женщина. – А теперь вон сколько будет. И родных, и двоюродных. У нас родни много.
– Много есть, лишних нет, – засмеялась Ира. – Это бабушка моя так говорила, когда у соседей по коммуналке ходила стулья для гостей занимать.
Мать Аксенова тоже засмеялась и сказала:
– Вот и я пойду так говорить, а то там тарелок не хватит. Нужно к Мартыновым идти. Засиделась я с тобой, девка. Скоро уже гости начнут собираться. Хозяйничай тут. Выход прямо в палисадник, там душ летний и туалет. Пегаса не бойся, он хоть и вредный, рычит как черт, но сегодня привязан коротко.
Она неторопливой аксеновской походкой вышла с веранды, прикрыла за собой дверь, но заглянула опять:
– А то не сиди тут одна. Приходи на подмогу. Саньку все одно не дождешься, они с Василием теперь надолго разговоры свои затеяли.
– Ага. Сейчас приду, – кивнула Ира и бросилась приводить себя в божеский вид с такой поспешностью, словно большая аксеновская семья и впрямь без нее не собрала бы на стол. Да, так и не дождалась она в своей жизни ни решительного признания, ни официального предложения, ни свадьбы с кольцами. Прямиком, без всяких невестиных привилегий, оказалась в женах. Иди, сноха, на стол помогай собирать. Если б знала, хоть платье бы купила, а то ходи теперь, как дурочка, на свадьбе сестры мужа в майке и джинсах…
***
К накрытым разнокалиберными скатертями длинным столам во дворе аксеновского дома подтягивались гости, сдержанно, важно здоровались, точно жили не в соседних домах и виделись несколько раз на дню, а были представителями заморского государства. И через каких-то пару часов после приезда Ира узнала об Аксеновых не только то, что их сын не удосужился ей рассказать, но и кое-что из того, чего он и сам не знал. Она узнала, что мать Аксенова зовут Зоей Васильевной, потому что женщина в цветастом платье окликала ее то Зойкой, то Васильной.