Глава 4

Ирина кожей чувствовала, как набирает силу эта весна. Еще в конце января возник запах – свежий и легкий, от него хотелось скакать на одной ножке. Потом прилетел ветер, которому хотелось подставлять лицо и волосы, потому что этот ветер был намного теплее всего вокруг.

Следом земля показала свои оттаявшие куски. А уж после… После высох асфальт, засветились ярко-салатовые побеги, стали ласковыми вечера и пришли дни настоящего торжества весны, которого раньше она не замечала.

Наверное, это возраст, решила Ира, весело вышагивая слишком короткую в такую погоду дорогу от метро. В детстве любая погода хороша, была бы подходящая компания, чтобы мерить лужи и копаться в грязи. В юности особенно любим дождь. Желательно затяжной и серый-пресерый, без единого проблеска света. Такой дождь придает значение и глубину мечтаниям. Под таким дождем хорошо вымокнуть до нитки, чтобы доказать масштаб своей личности предмету воздыханий и в его лице всему остальному миру. Потом – обычно этот период называют молодостью – времена года меняются словно декорации. При этом актеры поглощены собственно действием пьесы, а смену декораций не всегда замечают: «Ой, уже май! Неделя до зачетов!», «Ничего себе! Уже двадцать девятое августа, а документы в детский сад еще не оформлены!»

Эту весну Ира почуяла еще в середине зимы. Помнится, бабушка в конце каждого лета говорила: «Ну вот, дожить бы до весны, а там и помирать можно». Тогда Ира ее не понимала – как будто весной лучше помирать.

Теперь сама чувствует – весной все лучше: и помирать, и, конечно же, жить. Особенно когда есть для чего жить.

А Ире есть для чего жить, потому что на двери скромного офиса, занимающего двухкомнатную квартиру пятиэтажки с выходом на противоположную от двора сторону, висит табличка: "Издательство «Парашют». Почему «Парашют»? Да нипочему. Просто так.

– Платежка готова? – Она не удержалась и спросила о главном прямо с порога.

При ее появлении секретарь Настенька и Максим, бухгалтер, менеджер и остальные сотрудники в одном лице, поскольку других не было, поспешно отодвинулись друг от друга. Нет, не так, чтобы шарахнуться в разные стороны, когда кто-то застал за поцелуем или чем-нибудь еще более откровенным, а просто чуть-чуть отодвинулись. Максим стоял наклонившись над Настенькой, быстро перебиравшей пальчиками клавиатуру, и, видимо, стоял слишком близко, если поспешил отступить на полшага назад при виде начальницы.

Ну и зря. Она совсем не мегера и вовсе не против. Тем более что ребята хоть и молодые, но толковые.

По здравом размышлении, секретарем нужно было взять женщину спокойную и опытную, поработавшую в издательствах, имеющую семью и детей, чтоб не собралась вдруг в декретный отпуск. Но когда среди прочих кандидаток появилась Настенька – улыбчивая и до невозможного ответственная вечерница полиграфического, – Ирина изменила своим намерениям. И ни разу о том не пожалела. О Максиме и говорить нечего. Максим – это ее счастливый лотерейный билет. Без него как без рук, любую выгоду для дела вычисляет моментально. А вместе они очень живописная пара: Настенька – светлая, в кудряшках «вертикальной химии», очень мило пухленькая, а Максим – просто образчик твердых черт лица и мужественной прямой осанки, с такими данными хоть сегодня в Голливуд. Ирина совсем не против их романа. Более того, она даже не против декретного отпуска, в конце концов и сама когда-нибудь в него собирается. Но…

Но ангелоподобная Настенька таким снисходительным взглядом смерила Ирин ярко-синий костюм и прическу, что самой добросердечной женщине в мире такое не выдержать. И хотя Ира не далее как час назад, когда собиралась на работу, видела в зеркале похудевшую, подтянутую особу с блеском в голубых, отлично оттененных костюмом и макияжем глазах, Настин взгляд не пришелся ей по вкусу.

– Недельный обзор пришел? – ласково поинтересовалась Ирина у секретарши, игнорируя Максима.

– Я еще электронную почту не смотрела, Ирина Сергеевна, – густо покраснела Настенька. – Максиму срочно понадобилось набрать письмо.

– А разве вы Максиму… – Ирина невольно сделала паузу, потому что все время забывала отчество своего помощника. Настенька за это время успела еще больше покраснеть, а Максим сделал вид, что копается в своих ведомостях. – Разве вы Максиму Павловичу подчиняетесь?

– Я сейчас, – уже со слезами в голосе пролепетала Настенька, и Ирине стало ее жаль.

– Ладно, только в следующий раз в первую очередь выполняйте мои задания, – сказала она. – А вы, Максим, зайдите ко мне.

– Вот. – Максим положил на стол платежку.

Скромные полстранички. В самом низу листочка в графе «назначение платежа» было написано: «Возврат кредита». Наконец-то. Сегодня впервые за эти четыре месяца она будет спать совершенно спокойно, как младенец. Уж очень давил этот долг, каждую минуту в голове звучал фон: «Успею – не успею? Что делать, если не смогу отдать?» Легкость, с которой Эдик устроил ей этот кредит, да еще не коммерческий, а инвестиционный, под более-менее приемлемые проценты, с оговоренным в договоре правом продления, легкость эта Ирину совсем не успокаивала, а, напротив, настораживала. Известно ведь, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Впрочем, теперь она могла с полным правом утверждать, что ее кусок сыра достался ей вовсе не бесплатно. В качестве платы за него ушли не только положенные банку проценты, но и Ирины нервы, энергия и даже несколько килограммов веса. Хотя о чем, о чем, а об этих килограммах жалеть не приходится.

– Нам точно на следующий тираж хватит? Через неделю в типографию сдавать, – в который раз спросила она у Максима.

– – Должно хватить, – на секунду замялся он. – Еще на розницу поднажму, у них там порядочно остатков болтается.

– Ладно, неси. – Ира черкнула свою подпись на платежке и скомкала бланк соглашения по продлению договора с банком.

Все, хватит этой нервотрепки. Как-нибудь своими силами обойдется. Максим ушел в банк, Ира блаженно расслабилась, прикрыла глаза и строила-кроила планы. С таким трудом заработанный кусок сыра оказался не особенно увесистым, скорее кусочком, которым надлежало распорядиться со скрупулезностью советской хозяйки, добывшей в многочасовой очереди свои строго ограниченные полкило. Но если бы в этот момент кому-либо пришло в голову задать ей сакраментальный вопрос: «А что такое счастье, Ирина Сергеевна?», она, как первоклашка, протянула бы в нетерпении руку и отчеканила: «Счастье – это когда над тобой не висит невыплаченный кредит».

К вечеру по телефону проявилась Ленка:

– Привет, бизнесвумен, куда пропала? Эдик предлагает это дело отметить. Ты как относишься к морепродуктам?

– Никак. А что отметить? – Ира неприятно удивилась тому, до какой степени Эдик осведомлен о ее делах.

Хотя чему тут удивляться? Это ведь он устраивал кредит.

С улицы никому ничего не дадут.

– Да ладно, перестань. Это действительно повод. Я за тебя так рада. Так рада! Честно говоря, не ожидала, что у тебя такая деловая хватка обнаружится!

– Почему это не ожидала? У меня что, голова не так прикручена?

– Господи, да чего ты дергаешься? Никто не сомневается, что у тебя голова правильно прикручена. Просто я бы, например, никогда в жизни не решилась одна, без мужика, на собственный страх и риск делами ворочать.

Ты же знаешь, я без Эдика ни шагу.

Это Ленка-то не решилась бы! Вешала бы лапшу на уши кому-нибудь другому, а Ира отлично понимает ее уловки. Когда Ленка ее ругает, Ира спокойна, знает, что это от души и для ее же пользы. А вот когда хвалит, тут нужно быть начеку. Она же сама еще на первом курсе открыла Ире один из своих ведьмачьих секретов.

– При мужчинах всегда хвали подруг. Особенно тех, которые красивее тебя. Я так с пионерского лагеря делаю, – учила свою столичную подружку семнадцатилетняя девочка из-под Смоленска. – Чем больше говоришь при мальчишках, какая Таня или Валя красавица, тем больше они разочарованы тем, что видят.

Особенно хорошо действует предварительная подготовка.

Нужно отдать Ленке должное, в отношении Иры она сдерживалась. Но другие девчонки с их курса Ленку Смирнову терпеть не могли, а уж своих Ромео на пушечный выстрел к ней не подпускали. Вдруг этой стерве захочется поупражняться именно на нем? Так что насчет Ленкиных похвал нужно ухо держать востро. Хотя ясно, что Ленка ничего такого не держала за душой. Ну задела Иру намеком на ее одиночество. Так ведь не со зла. Просто так уж устроены женщины, что самый искренний комплимент самой любимой подруге имеет изнанку другого цвета.

К тому же Ленка могла просто не понимать, что Ира за столько лет после ухода Андрея так и не привыкла жить одна. Откуда ей такое понять, если у нее есть Валерка. Валерка, который не хочет полезного супа, а желает только вредных сосисок. Валерка, который приносит двойки по труду и целыми днями гоняет компьютерные игры. Валерка, который до сих пор просит посидеть с ним перед сном. Валерка, у которого уже садится голос, а волосы пряно пахнут рыжим, точно так же, как в тот день, когда Ира принесла его из роддома и развернула на общежитской кровати. У Ленки есть Валерка, а не идиотская привычка включать с порога телик, чтоб хоть чье-нибудь лицо время от времени мелькало перед глазами.

Ира вроде бы сладила с глупыми эмоциями, но, положив трубку, выглянула в соседнюю комнату и сказала Максиму:

– Если у вас на вечер нет конкретных планов, поедете со мной на встречу. К восьми часам.

И, не услышав моментального возражения, закрыла за собой дверь кабинета.

***

Эдик, как всегда, излучал отличное настроение. Правда, Ира считала, что такого рода оптимизм – явление неестественное, но, может быть, это только одно из ее дурацких предубеждений… Надо уметь общаться с разными людьми, а не только с теми, кто тебе симпатичен. Ленка в этом смысле молодец, обаяет даже того, на кого смотреть не хочется. А у Иры все на лбу написано. Пожалуй, на Эдике можно было бы потренироваться в смысле умения вести себя с неприятными людьми, но он и без того не обращает внимания на Ирину кислую мину, так что не стоит и стараться.

Вот и сейчас, едва Ира показалась в поле его зрения, Эдик расплылся в широкой улыбке. В мягком свободном свитере, стильная обвислость которого дорого стоит, в широких брюках из шерстяной фланели, с ласковым масленым взглядом и низкой челкой, он выглядел бы этаким беззаботным молодящимся плейбоем, если бы не выправка. Эдика невозможно было застать развалившимся в кресле, засунувшим руки в карманы или ковыряющим зубочисткой во рту. Его несгибаемую осанку и четко вымеренные скупые движения можно было объяснить только переросшей в характер привычкой к военной выправке, если бы таковая еще существовала. Но судя по расхлябанным походкам людей в военной форме, это явление давным-давно кануло в Лету. К тому же Эдик – человек сугубо штатский, даже в армии не служил.

Лениво-расслабленную манеру пускать кольца дыма, закидывать ногу на ногу и рассеянно оглядываться по сторонам в их тандеме с лихвой представляла Лена, одетая в строгий полосатый костюм. Они с Эдиком словно сговорились одеться в полном несоответствии с манерой поведения. Впрочем, это вполне в Ленкином стиле. Она может надеть черное облегающее платье, накрасить губы ярко-красным, но хлопать глазами и заглядывать в рот собеседнику как наивная простушка, а может появиться в официальном сером костюмчике и скромной белой блузке, но время от времени бросать такие взгляды, что самые прожженные мужики краснеют как мальчишки. Ленку не заподозришь в безвкусице, напротив, она знает, что делает. Ира не любит общаться с Ленкой на людях, ей хочется больно ухватить лучшую подругу за плечи, со всей силы тряхнуть и крикнуть на всю ивановскую: «Дура! Ты же актриса от Бога. Как ты смеешь такое разбрасывать по сторонам!» Но Ира сдерживается и злится молча. Как сейчас.

– Ну ты даешь, – успела шепнуть Ленка, внешне не показав и тени своего восторга. – Он же красив, как молодой бог!

– Боги старыми не бывают, – вслух заметила Ира.

Эдик пропустил эту непонятную фразу мимо ушей, он рассматривал меню. Ленка чуть заметно, одними губами усмехнулась, а Максим почему-то испуганно вздрогнул, но сразу взял себя в руки и с напускным равнодушием уставился на аквариум.

Все, кроме Иры, заказали себе здоровую пищу – парную рыбу, морских гадов и зелень. А она набрала копченостей и десертов и поедала их с видимым удовольствием под мерное журчание Эдиковых речей.

– Все-таки непонятна мне ваша логика, Ирочка. – Между предложениями Эдик тщательно пережевывал очередной кусок, глотал и только после этого продолжал говорить. – Так сумели поставить дело за каких-то четыре месяца и отказываетесь от инвестиций. Да еще на таких льготных условиях. Чтобы как следует развернуться, вам просто необходимы нормальный офис, штат, оборудование, товарные запасы, наконец. А серьезный промоушен?

В вашем деле без этого – никуда. В вашем деле имя – это все. Вы можете отсутствовать, но имя, имя должно работать на вас. Иначе съедят. Конечно, вы дали хороший тираж вашей книжки, она популярна, можно еще допечатать, но ведь не до бесконечности. А чтобы вести серьезный бизнес, нужны серьезные деньги. Вот, пожалуйста, Максим подтвердит.

Максим подтверждать не стал. Сделал вид, что жует.

Ире это понравилось. Там, у себя в издательстве, Максим ей все уши прожужжал о том, куда и сколько нужно вложить, чтобы встать на ноги.

– Вы забываете, что у меня еще есть Бабаева. Ее имя уже работает, – возразила Ирина.

Бабаева стала ее гордостью, почти такой же, как собственная книжка, выдержавшая по нынешним временам приличный тираж. Тем более что тут не случай помог, а Ирина сама вычислила и нашла «золотого автора». Бродила по книжным, присматривалась, что продается и что покупают, и прикидывала – какую книжку взяла бы для своего ребенка.

Чаще всего оказывалось, что никакую. И тогда Ира вспомнила про Бабаеву – советскую детскую писательницу, которую сама читала в детстве. Бабаева написала огромное количество сказочных повестей о хороших советских мальчиках и девочках. Все повести были весьма поучительны в том смысле, что учили различать хорошее и плохое в самых разных проявлениях. При этом написаны, естественно, грамотным и живым языком, а сюжеты закручены весьма лихо.

Ира пришла к твердому убеждению, что Бабаева – это то, что нужно сейчас позарез бедным родителям, с тоской стоящим у прилавков с яркими от собственной бесконечной тупости мульчтероями.

Она была уверена, что придется искать наследников, которых может оказаться слишком много. Ира хорошо представляла себе, как это бывает – дочка, две внучки, сын, женатый второй раз на какой-нибудь мегере, ревнующей к старшим детям. Еще вчера они и думать не думали о бабулькиных писаниях, даже авторские экземпляры выкинули на помойку, но стоит появиться на горизонте какому-никакому издателю, и пойдет-поедет. Каждый до конца будет стоять на том, что он и есть единственный настоящий наследник. И каждый почему-то будет уверен, что доходы от издания книг – бездонный кладезь.

Но с Бабаевой Ире действительно повезло. Старушка оказалась не только жива, в здравом уме и твердой памяти, но и встретила ее так, словно много лет просидела и прождала, пока к ней явится именно Ирина Камышева.

Наследников не было – единственный сын погиб на войне. Все постсоветские годы Бабаева сидела в своей огромной квартире, когда-то полученной через Союз писателей, приводила в порядок старые рукописи и писала новые.

Просто так. В стол.

– Надо работать, деточка, – сказала она Ирине, показывая аккуратный список своих книг. – Иначе нельзя.

Пока пишу, у меня есть надежда, что умру в своем уме.

Точно как покойная бабушка. Бабаева очень похожа на покойную бабушку своим отношением к жизни. Хотя это неудивительно. Они одного поколения – прожили почти весь этот страшный двадцатый век, игравший с ними в русскую рулетку. А все, кто сумел после этого выжить, гнутся, но не ломаются. В отличие от современных дерганых пенсионерок Бабаева никого не боялась – ни грабителей, ни квартирных аферистов. Она спокойно открыла Ире дверь, и не подумав спросить изнутри: «Кто там?»

На ее обыкновенной деревянной двери не было глазка.

Впрочем, глазок в двери ей был без надобности: как и покойную бабушку, ее невозможно было обмануть – она человека не видела, а чувствовала насквозь.

В «Парашюте» пока вышли только две книжки из бесчисленных работ Бабаевой. Эти книжки стали Ире родными, ведь каждую она предварительно вынянчила, избавив от советского антуража, но бережно сохраняя бабаевский мягкий слог и легкий ритм. Книжки расходились прекрасно. Лучше, чем ожидалось. Старушка не поддавалась посыпавшимся просьбам, уговорам и обещаниям других издателей, а хотела иметь дело только с Ирой.

Доходы от своих книг она воспринимала совершенно спокойно, как должное – что же тут удивительного, она всю жизнь зарабатывала этим на жизнь. И зарабатывала не так уж плохо. Куда лучше, чем сейчас.

А сейчас у Ирины в столе лежали дискетки с готовыми еще двумя книжками Бабаевой, которые нравились ей даже больше, чем предыдущие, она вообще следовала детской привычке самое вкусное оставлять напоследок. Плюс вторая своя книжка, закончить которую оставалось всего-ничего, только времени не хватало. Плюс перспективный автор – молодой поэт с веселыми, но тонкими детскими четверостишиями…

Эдик словно прочел ее мысли:

– Вот я и говорю – у вас есть Бабаева. Я думаю, еще кто-то припасен. И вообще такому чутью можно позавидовать. Надо раскручиваться, Иришенька. Нужны деньги.

– Дело не в чутье! – взвилась Ира. – Просто книги не совсем товар. В них всегда мистика какая-то заложена, особая энергия. Чем больше в книгу вложено души, тем больше она к себе тянет. Я сколько раз в магазинах наблюдала, как человек от книжки оторваться не может.

Ира еще долго могла бы говорить на любимую тему – у нее загорелись глаза и выбилась из-под заколки прядь волос, – но поймала снисходительный Ленкин взгляд, в котором ясно читалось: «Ну, Остапа понесло…», и оборвала сама себя:

– Но, конечно, чтобы получить что-то путное, надо хорошо вложить.

Эдик посерьезнел, бережно взял Ирину ладонь в свою, прохладную и мягкую, и, понизив голос, торжественно произнес:

– Вы настоящая творческая личность, Ирочка. Вам нужно поставить дело на широкую ногу – так, чтобы самой заниматься только любимым делом, а ежедневную рутину оставить другим. Вот Максиму, например. Разве я не прав?

– Конечно, – на этот раз моментально отозвался Максим. – Ирине Сергеевне нужно заниматься только самыми общими, стратегическими моментами. Остальное могу взять на себя я. Ей нужно свободное время для творческого процесса.

Ленка тихонько хмыкнула над нелепой фразой Максима, высказанной по-детски напыщенным тоном. Ира усмехнулась – глупые все-таки мужики, неразумные.

Видят перед собой женщину за тридцать, у которой нет детей, и рассуждают о том, что ей нужно свободное время, дабы заниматься творчеством. Не для этого ей сейчас нужно свободное время. Как, впрочем, и деньги. Творчество от нее никуда не уйдет. Творить можно и когда девяносто стукнет. Как Бабаева, например. Эта мысль Иру отрезвила и перевела на другие рельсы:

– Странный вы все-таки человек, Эдик. И банкиры ваши какие-то странные. Уговариваете меня взять взаймы много денег. Без всякого залога, без всякой гарантии, под меньший, чем обычно, процент. А может, я их в чемоданчик сложу и ручкой махну? Они что, у кого-то лишние?

Ни разу не слышала, чтобы у кого-нибудь водились лишние деньги.

Ленка напряглась, Максим насторожился, а Эдик красиво, переливчато расхохотался:

– Умница вы, Ирочка. Есть женщины в русских селеньях! Поразительная умница. Вы совершенно правы – деньги лишними не бывают. Они бывают непристроенными. Особенно если их много. Вы даже не представляете, как много бывает непристроенных денег. То, что вы возьмете, – сущие копейки.

– Но гарантии какие-то все равно нужны? – не поддалась его веселости Ира.

– Бог с вами, Иришенька, – ласково возразил он. – Какие в этой стране могут быть гарантии? Гарантии бывают только в цивилизованных странах, а здесь – сплошной риск.

Здесь разве что собственная жизнь – самому себе гарантия. И то иногда возникает вопрос – а жизнь ли это?