Но православные никак не соглашались подчиниться новому календарю и отказаться от прежнего, очень хорошо понимая, что тут вопрос касается их церковного обряда и веры и потому не может быть решен властию короля, а подлежит решению Вселенского патриарха. Между ними начались волнения, как и между армянами и другими иноверцами, равно не хотевшими принимать нового календаря. Князь К. К. Острожский поспешил написать к Цареградскому патриарху Иеремии и просил его наставлений. Иеремия вместе с Александрийским патриархом Сильвестром прислал князю еще в конце того же 1582 г. послание, в котором объяснял, что новый календарь нарушает постановление Первого Вселенского Собора о времени празднования Пасхи, огражденное анафемою, что этот календарь есть новая схизма папы и отступление от Вселенской Церкви, что самые астрономические вычисления, положенные в основу нового календаря, далеко не точны, и потому убеждал князя и всех православных не отступать от древнего календаря и не принимать нового. В самом начале следующего года (11 января) патриарх написал по тому же случаю грамоту к Киевскому митрополиту Онисифору и всем подчиненным ему епископам, извещая их, что посылает к ним двух своих экзархов, Никифора протосинкелла и Дионисия архимандрита, чтобы они подробнее разузнали дело на месте, а с ними в качестве переводчика и спудея Феодора, родом из Западнорусского края. С этим же Феодором послал патриарх по тому же случаю краткую грамоту православным жителям города Вильны и более подробную ко всем православным Киевской митрополии, извещая, что еще прежде писал об этом предмете князю Острожскому. Оба патриаршие экзарха, по случившимся татарским набегам на Южную Россию, не могли туда проникнуть, а послали только спудея Феодора для доставления патриарших грамот кому следовало, от себя же написали (28 апреля 1583 г.) к Пинскому епископу Кириллу Терлецкому, чтобы он, равно как митрополит и все епископы, порассказали о происходящих у них притеснениях православным от латинян спудею Феодору для передачи патриарху. Достойно замечания, что как патриарх в своих грамотах митрополиту и жителям Вильны, так и оба экзарха в письме к Пинскому епископу усильно просили оказать спудею Феодору денежное пособие для его учения и для покупки книг "внешних любомудрецов и ученых феологов", а патриарх давал обещание вскоре отпустить Феодора на родину, "да и тамо им процветут учения", и послать с ним еще другого "мужа упремудрена" с тою же целию. В ноябре (20-го числа) 1583 г. патриарх Иеремия издал еще грамоту о новом календаре по просьбе обратившихся к нему армян, которых также принуждали к принятию этого календаря. В этой окружной грамоте ко всему и православному и армянскому духовенству в Литве патриарх снова убеждал не следовать новому календарю, но праздновать Пасху и прочие праздники по пасхалии, установленной на Первом Вселенском Соборе.
      Несмотря, однако ж, на все эти грамоты патриарха, на которые, без сомнения, ссылались православные, их хотели силою принудить к принятию нового календаря. Это особенно обнаружилось во Львове. В 24 день декабря 1583 г., когда православные готовились праздновать Рождество Христово по старому календарю, известный поборник иезуитизма Львовский арцибискуп Ян Димитрий Суликовский велел своему брату Войцеху запечатать все православные церкви в городе. Войцех, взяв с собою каноников из капитулы и отряд вооруженных и сопровождаемый толпою латинской черни, обошел все русские церкви, выгнал из них богомольцев и священников, не дав иным окончить литургии, потом запер церкви и запечатал печатью арцибискупа, а ключи от церквей взял с собою. Православные сильно волновались и негодовали, а Львовский епископ Гедеон внес протест в городские книги. Когда весть об этом дошла до короля, он написал (9 января 1584 г.) бурмистру и радцам львовским: "Мы узнали, что армяне и люди греческого обряда упорно держатся старого календаря, невзирая на данные нами доселе по этому предмету запрещения (значит, король действительно издавал такие запрещения). Посему повелеваем, чтобы все люди того обряда, соблюдая свою веру и держась старого календаря (король, очевидно, делает уступку), не дерзали нарушать святость и католических праздников, случающихся по новому календарю. А если кто из них будет в эти праздники заниматься работами или производить торговлю, того, без всякого извинения, наказывать лишением сработанных вещей и полученных за торговлю денег". Но, верно, не в одном Львове, а и в других местах, и особенно в Вильне, православные подвергались таким же притеснениям от латинян, потому что через двенадцать дней король принужден был издать другую, более решительную, грамоту ко всем властям в государстве, и особенно в Вильне. "Принимая новоисправленный календарь, говорил король, - мы и в мыслях не имели запрещать обряды и праздники греческие, а учинили то для порядка дел гражданских... Всяк волен теперь и впредь содержать свою веру и богослужение и отправлять свои праздники, и никто не должен за то терпеть никакого затруднения, укоризны, убытка и грабежей; и люди греческого закона без соизволения своего старшего патриарха не должны быть насильно принуждаемы к новому календарю. Мы желаем и повелеваем, чтобы вы не возбраняли им совершать и праздновать свои праздники и не делали им за то укоризны, грабежей и никакого бесчестия, но более старались о сохранении мира и согласия между разноверцами. Мы обязаны, по силе законов и присяги нашей, одинаково охранять спокойствие всех наших подданных". Между тем епископ Львовский Гедеон, не ограничиваясь одним протестом, решился позвать арцибискупа Суликовского на собиравшемся тогда в Варшаве сейме к ответу за оскорбление святыни и нарушение общественной тишины. Вместе с Гедеоном прибыли на сейм многие галицко-русские дворяне; обещался приехать и митрополит Онисифор, чтобы вместе отстаивать право православной Церкви, но не приехал. Тогда огорченные дворяне написали к митрополиту послание, в котором говорили, что считают за великое несчастие находиться под его пастырством, что он нисколько не радит ни о святой вере, ни о защите своих словесных овец от волков, что при нем православные терпят такие беды, каких не бывало никогда, каковы поругание святыни, запирание и запечатание церквей и пр. А Гедеон, уступая посредничеству сильных лиц, канцлера Евстафия Воловича, воеводы киевского князя Острожского и других, согласился прекратить дело и заключить мировую с своим противником. В мировой записи (15 февраля 1585 г.) оба иерарха, забывая все прежние взаимные оскорбления и протесты, условились, чтобы обе стороны, католики и православные, не делали одна другой никаких препятствий в праздновании праздников и в отправлении обрядов богослужения впредь до будущего соглашения относительно календаря между Греческими патриархами и Римским папою. Король же вслед за тем издал новую грамоту (18 мая 1585 г.), в которой, повторяя, что принял в своих владениях новый календарь только для лучшего порядка дел, а вовсе не для того, чтобы делать людям греческой веры какое-либо насилие в богослужении и обрядах, правах и вольностях, и упоминая о состоявшемся на варшавском сейме соглашении между Львовскими арцибискупом и епископом, говорил: "Посему, чтобы на будущее время тверже и надежнее мог быть сохраняем мир между разноверцами, мы вознамерились дать, позволить и утвердить людям греческой веры, обитающим в великом княжестве Литовском, полную власть и свободу спокойно содержать все уставы и обряды греческого богослужения по порядку и расписанию старого календаря, также строить церкви своего благочестия, госпитали и школы, каменные и деревянные, снабжать их доходами и содержать по принятым у них добрым обычаям, которые дозволены и утверждены привилегиями от наших предков... И пока между Римским папою и Греческими патриархами не будет окончательно решен спор об употреблении календаря, ни мы, ни наши урядники не будем принуждать сохраняющих греческие обряды к принятию нового календаря". Но и после этого волнения из-за календаря не прекращались. К изумлению, сами православные в Полоцке, составлявшие большинство народонаселения, вздумали принуждать латинян, которых было там вместе с иезуитами весьма мало, к празднованию праздников по старому календарю и в латинские праздники по новому календарю занимались работами, ремеслами, торговлею. Потому король дал приказ (18 июля 1586 г.) полоцким властям, чтобы никто из местных обитателей не принуждал католиков совершать праздники по старому календарю и никто не работал в католические праздники по новому календарю. Но в Вильне и других местах по-прежнему латиняне принуждали православных праздновать праздники по новому календарю, так что сам митрополит Онисифор, а с ним бурмистры, радцы и некоторые из посольства города Вильны, греческого закона, приезжали к королю в Гродно с жалобою за все эти принуждения на латинян и просили себе свободы вероисповедания, как говорит король в своей грамоте (8 сентября 1586 г.), "на основании вольностей, дарованных им от предков наших, на основании конфедерации (Варшавской), данной диссидентам во владениях наших, которая принята и утверждена была нами при нашем короновании, и на основании наших грамот, данных по этому предмету". Перечислив затем все эти грамоты, нами только что рассмотренные, король продолжал: "Посему приказываем вам, уряду городскому виленскому и всем вообще обывателям, а особенно начальствующим в государстве нашем, великом княжестве Литовском, не делать людям греческой веры в Вильне и во всех других городах никаких затруднений и препятствий в праздновании по древнему закону и обычаю их праздников... и не позывать и не отдавать их в эти дни в ратушу к суду воитскому, радецкому, лавничему..." и пр. Эта грамота дана Стефаном Баторием незадолго до его кончины (12 декабря 1586 г.), и других королевских грамот по вопросу о новом календаре уже не было, но споры и столкновения из-за него между латинянами и православными не прекращались. Завязалась даже литературная полемика: иезуиты отстаивали новый календарь, православные писали против него и защищали старый календарь, и это продолжалось еще очень долго.
      Для характеристики тогдашних отношений между православными и латинянами можно указать еще на два случая. В 1579 г., декабря 15, король писал к двум владыкам, Луцкому и Владимирскому, что, по дошедшим до него сведениям, попы греческой веры вмешиваются в справы Луцкого бискупства и по обрядам своего закона крестят детей католиков, совершают им браки, дают разводы, напутствуют Святыми Тайнами умирающих латинян, а умерших погребают, отчего происходит великое смущение в народе. И потому приказывал, чтобы впредь в епархиях Луцкой и Владимирской православные священники не совершали ничего подобного для исповедников римской веры, а за нарушение этого приказа угрожал тому и другому владыке штрафом в десять тысяч коп грошей литовских. В 1584 г. ксендзы викарии главного костела луцкого заявили жалобу в городской ратуше, что четвертого генваря, когда они начали служить в своем костеле Божию мшу, явились пред дверьми костела бурмистры, радцы и лавники города Луцка (которые в жалобе поименованы), их помощники и весьма многие другие их соумышленники, с великим шумом и криком, начали поносить срамными словами духовных особ и всех слуг костельных, грозили всех их схватить и избить, а самый храм разрушить и что, не довольствуясь этим, похваляются еще и на будущее время делать такие же нападения на костел и на ксендзов. Важно здесь то, что подобные действия против латинян совершала не простая чернь, а позволяли себе некоторые даже из представителей городской власти, бурмистры, радцы и лавники, конечно, не римской веры.
      Вообще, во дни митрополита Онисифора борьба между латинянами и православными обнаружилась в таком виде, в каком не обнаруживалась доселе. Православные начали противодействовать латинянам не одним терпением, не одними протестами пред властями и жалобами королю, но и теми же оружиями, какие употреблялись самими латинянами: их школам противопоставляли свои школы, их братствам - свои братства, их сочинениям - свои сочинения, их посягательствам и притеснениям в спорах о календаре - свои посягательства и притеснения, где могли. К изумлению, во всей этой борьбе, касавшейся непосредственно веры и Церкви, не принимали почти никакого участия Западнорусские архипастыри. Пусть будет справедливо, что сами они по своей малообразованности, не способны были охранять и защищать свое духовное стадо мечом слова Божия, но они имели немало материальных средств, чтобы заводить школы для приготовления образованных пастырей Церкви, приглашать и содержать ученых мужей, издавать готовые сочинения, направленные против латинства. Правда, и архипастыри наши, начиная с митрополита, не всегда были недеятельными, и они имели свои заботы и нередко даже вели своего рода борьбу, но из-за чего? Из-за своих личных интересов, а не интересов Церкви, из-за своих прав имущественных и судебных.
      Митрополиту Онисифору еще в 1579 г. король пожаловал виленский Троицкий монастырь в пожизненное владение. Митрополит для непосредственного заведования монастырем назначил от себя игумена Сильвестра, которому при королевском дворянине и передали все монастырское имущество виленские бурмистры, радцы, лавники и мещане православной веры. Эти лица издавна пользовались правом, по укоренившемуся обычаю, ежегодно поверять и переписывать имущества всех виленских церквей и Троицкого монастыря. Но игумен Сильвестр не стал допускать их к такой поверке в своем монастыре. Бурмистры и радцы не раз жаловались митрополиту; митрополит не хотел уважить их жалобы и просьбы. Тогда они, замечая в монастыре "шкоды немалые" и опасаясь, чтобы не произошло еще больших шкод, обратились с своими жалобами к самому королю, и король приказал (7 июля 1582 г.) митрополиту допускать виленских бурмистров и радцев к ежегодной поверке имущества в Троицком монастыре. Через два года те же православные бурмистры и радцы доносили королю, что Троицкий монастырь, "для нечастаго быванья до Вильны и отлеглости митрополитовы", пришел в великое обнищание, здания в нем исказились и по другим делам нет никакого порядка, и потому просили, чтобы король, хотя по смерти митрополита, отдал им тот монастырь в заведование. И король своею грамотою (27 мая 1584 г.) предоставил виленским бурмистрам и радцам Троицкий монастырь, с тем чтобы они приняли его в свою власть и подаванье уже по смерти митрополита Онисифора и, собирая всякие доходы и пожитки с того монастыря, с его дворцов, людей и земельных владений, употребляли эти доходы, как сами выразили желание в своей просьбе, на церковные потребности монастыря, на поправку монастырских зданий, на содержание архимандрита, попов, чернецов и убогих черниц (о существовании женского монастыря в Вильне при мужеском Троицком не упоминалось уже более полстолетия), а также на построение школ и на содержание людей, в грамоте умелых, для обучения детей греческого закона (вот когда еще православные жители Вильны помышляли о заведении у себя школ, между тем как митрополиту и на мысль не приходило употребить на это доходы с своего Троицкого монастыря!). В следующем году митрополит принес жалобу королю, что некоторые власти, особенно урядники и наместники в городах и селах господарских, вступались в духовные справы, принадлежащие ему, митрополиту, и его духовенству, и разводили жен от мужей, получая себе от того прибыток, к ущербу епархиального архиерея. И король издал окружную грамоту (25 февраля 1585 г.), чтобы никто из обитателей великого княжества Литовского, ни светские, ни духовные лица как римского, так и греческого закона, по силе дарованных митрополиту привилегий, не вмешивались в принадлежащие ему и его духовенству церковные доходы и во все духовные справы и суды и не расторгали браков, к нарушению его прав.
      В то же самое время митрополит, а с ним и прочие русские владыки представили королю грамоту, данную им еще в 1511 г. королем Сигизмундом I на все вообще церковные права их по грамотам великого князя Витовта и королей Казимира и Александра, и просили Стефана Батория, чтобы он подтвердил представленную ему грамоту. И Баторий приказал вписать эту грамоту в книги своей королевской канцелярии, подтвердил на вечные времена своею грамотою от 25 февраля 1585 г. и в заключение последней сказал, что Русский митрополит и подчиненные ему епископы имеют беспрепятственно отправлять все свои духовные дела и суды а все князья, и паны, и люди всякого звания римской веры и греческой никогда не должны вступаться в их церковные дела, суды и доходы. В 1589 г. митрополит, а с ним и все епископы, архимандриты, игумены и все православное духовенство писали к королю Сигизмунду III, находившемуся на варшавском сейме, что пожалованные им в разные времена польскими королями и великими князьями литовскими, также шляхтою и другими благочестивыми людьми церковные имения более и более приходят в опустошение, обнищание и уменьшение, потому что когда умирает митрополит или кто-либо из владык, архимандритов и других духовных владельцев, тотчас его бывшие имения берут в свою власть местные воевода, или староста, или державца, и сами пользуются ими до тех пор, пока на место умершего не будет назначен королем другой законный владелец. В этот промежуток времени светские чины не только опустошают церковные имения и своими вымогательствами разгоняют церковных крестьян, но и утрачивают или истребляют королевские грамоты и другие документы, данные владыкам, монастырям и церквам на их имения. Почему и просили короля, чтобы впредь по смерти митрополита, владык и других духовных особ принадлежавшие им церковные имения поступали в ведение не светских властей, а епархиального крылоса и чтобы крылошане каждой соборной церкви, т. е. протопоп и старшие с ним пресвитеры, принимали в свои руки эти имения по описи, собирали с них доходы и потом все в целости передавали тем законным владельцам, которые будут назначены вновь. Просьбу православного митрополита и духовенства на сейме поддержали все паны рады и все прочие члены сейма. И Сигизмунд III пожаловал митрополиту Онисифору и подведомым ему владыкам грамоту (22 марта 1589 г.) в том самом смысле, как они просили, выражаясь в ней, что считает своим долгом сохранять неприкосновенными все права и русского духовенства, как духовенства римского, католического, а ко всем светским сановникам в государстве издал окружную грамоту, чтобы они по смерти тех или других духовных сановников не присваивали себе управы в принадлежавших им церковных местностях.
      В Полоцкой епархии продолжал владычествовать архиепископ Феофан Богдан Рыпинский. Он уже имел в своем владении, как мы видели, три монастыря: один в Могилеве - Спасский и два в Мстиславле - Нагорный и Пустынский. В 1581 г., когда скончался мстиславский хорунжий Богдан Селицкий, державший по грамоте еще Сигизмунда Августа монастырь Онуфриевский, самый богатый из мстиславских монастырей, владыка Феофан выпросил себе у короля Стефана Батория в пожизненное управление и этот монастырь, четвертый, со всеми людьми и землями, со всеми данями, доходами и пожитками. Как управлял Феофан своими монастырями, можно заключать из жалобы могилевских бурмистров, радцев и всех жителей королю, в которой они говорили, что Спасская церковь в монастыре, сооруженная их собственным накладом и всегда находившаяся в их власти и подаванье, теперь, когда по воле короля стал держать монастырь владыка Феофан, "вельми опала", потому что сам он в Могилеве никогда не бывает, а отдал монастырь арендатору, который заботится только о своих прибытках, но церкви не поправляет и о богослужении в ней не старается, так что чернецам и черницам в монастыре нечем содержаться. Вследствие чего Стефан Баторий и приказал (5 марта 1585 г.) архиепископу уступить ту церковь с монастырем жителям города, чтобы они ее оправили и имели в своей власти и подаванье и чтобы монастырские доходы употребляли на нужды церкви и на содержание монастырских попов, чернецов и черниц, как подтвердил (14 июня 1588 г.) и король Сигизмунд III. По кончине Феофана король Сигизмунд III назначил (22 сентября 1588 г.) на Полоцкую епархию архимандрита пинского Лещинского монастыря Афанасия Терлецкого, "человека учтиваго, побожнаго и в Письме Святом закону греческаго добре ученаго", как рекомендовали его некоторые паны рады, и пожаловал ему в держанье те же три монастыря, которые держал вначале Феофан: могилевский Спасский (значит, опять отнятый у горожан) и мстиславские - Нагорный Николаевский и Пустынский. Но об этом Полоцком владыке, который приходился родным дядею известному епископу Пинскому, потом Луцкому Кириллу Терлецкому, наша речь впереди.
      Владимирской епархии пришлось еще увидеть и испытать немало прискорбного во дни своего пресловутого епископа Феодосия Лозовского. Ссылаясь на свою глубокую старость и неспособность править делами епархии и охранять свои церковные имения от сторонних нападений, Феодосий просил у короля дозволения "спустить", т. е. уступить свою епархию киево-печерскому архимандриту Мелетию Хрептовичу Богуринскому. Король изъявил на то свое согласие и по ходатайству панов рад дал Мелетию грамоту (23 декабря 1579 г.), чтобы он принял от Феодосия Владимирскую епархию со всеми церковными скарбами, привилегиями, фундушами, со всеми имениями, пожитками, доходами, со всеми слугами и боярами церковными и чтобы вместе с владычеством Владимирским продолжал держать и киево-печерское архимандритство со всеми его правами до конца своей жизни. Вслед за тем Феодосий дал Мелетию запись (15 генваря 1580 г.), что спустил ему, по своей доброй воле, с дозволения короля, Владимирскую епархию со всеми ее имениями, а королевский дворянин Черниковский действительно ввел Мелетия как нареченного епископа Владимирского в управление епархиею (20 апреля) и передал ему все имения, которые прежде держал бывший епископ Феодосий. И что же? Спустя четыре дня Мелетий заявил во владимирской ратуше и просил записать его заявление в городские книги, что он, по весьма важным причинам, арендовал свою Владимирскую епископию со всеми ее имениями бывшему ее епископу Феодосию до его живота, что сам будет постоянно пребывать в Киеве, на настоятельском месте в Печерском монастыре и что управлять всеми делами Владимирской епархии доверил и поручил брату своему Семену Хрептовичу Богуринскому и зятю епископа Феодосия Михаилу Дубницкому, владимирскому войту. А на следующий день (25 апреля) представил в ту же ратушу для внесения в городские книги свою расписку, в которой говорил, что арендовал все свои епископские имения бывшему Владимирскому епископу Феодосию за тысячу польских злотых ежегодно и что Феодосий уже заплатил ему, Мелетию, по его просьбе, разом сполна всю арендную сумму за все годы до своего живота, как будто время кончины Феодосия наперед было известно. Сделка очевидная и самая недостойная! Феодосию хотелось сложить с себя бремя епархиального управления, но не хотелось расстаться с архиерейскими имениями, и он достиг своей цели. Мелетий желал приобресть себе право на богатую Владимирскую епархию без всякой за нее платы и издержек, и он приобрел: вместо платы Феодосию собственных денег он только оставил за ним его прежние доходы с архиерейских имений до его кончины. А кроме того, доходы с епархии по делам управления и суда предоставил своему брату и зятю Феодосия. Правда, нашелся у Мелетия совместник, пан Станислав Жолковский, судя по имени латинянин, суррогатор белзский, которому еще прежде король пожаловал грамоту на владычество Владимирское, но Мелетий "досыть учинил", т. е. удовлетворил Жолковскому, и он навсегда отказался от своего права на эту епархию за себя и за своих детей. Мелетий, вероятно, рассчитывал, что глубокий старец Феодосий скончается скоро, а между тем он жил еще почти десять лет. И во все это время несчастная епархия находилась под игом войта Михаила Дубницкого, который забирал себе церковную казну, разорял епископские имения, истреблял жалованные на них грамоты, выскабливал даже в напрестольном Евангелии фундушевые записи. Соборный крылос, или капитула, как начал он тогда называться во Владимире по примеру латинской капитулы, решился было заявить на Дубницкого жалобу в городском уряде, или ратуше, но Феодосий строго возбранил это священникам-крылошанам и некоторых из них избил своим посохом. Заслуживает внимания и то, что бывший владыка Феодосии, хотя арендовал только епископские имения, вмешивался, однако ж, и в дела епархиальные, обещавшие ему выгоду. В 1583 г. он разбирал судное дело брацлавского каштеляна Василия Загоровского, вступившего во второй брак с княгинею Чарторыйскою при жизни первой жены, не получившей развода, и признал Чарторыйскую законною женою Загоровского вопреки всякому праву, конечно, из корыстных побуждений. В продолжение своего многолетнего управления епархиею Феодосий, заботясь только о своих личных выгодах, не обращал внимания ни на свой кафедральный собор, ни на свой епископский замок: тот и другой пришли в крайнюю ветхость и требовали существенных исправлений; в соборе недоставало сосудов и украшений, не было достаточно духовенства и певчих. Князь Константин Константинович "напомнил" владыке Феодосию, что надобно все это исправить и восполнить. И вот Феодосий вместе с крылошанами соборной церкви составил письменный акт (25 июля 1588 г.), в котором назначал: семь своих епископских сел с их доходами на исправление соборной церкви и епископского замка и на другие их потребности; два села на то, чтобы иметь еще при соборе двух дьяконов, двух или трех дьяков и нескольких певчих, больших и малых; два села - чтобы содержать при соборе двух "казнодеев", или проповедников, для поучения народа в церкви; всех епископских людей, живших в городе Владимире, - на заведение школы при епископском замке и на содержание двух бакалавров, которые бы обучали детей по-гречески и по-славянски, и одно село - на устройство и содержание при соборной церкви гошпиталя. Для того чтобы собирать доходы с этих сел и употреблять по назначению, составлена была комиссия из двух духовных лиц протоиерея и священника и двух владимирских мещан, а для наблюдения за ними определены были владимирский подстароста Андрей Романовский и войт Михаил Дубницкий. Комиссия должна была собирать и употреблять доходы с означенных сел только в продолжение трех лет, а потом передать все те имения опять Владимирскому епископу в его полное владение. Дело, без сомнения, весьма доброе, но сомнительно, чтобы Феодосий мог действительно принесть от себя такую большую жертву, а не ограничился только составлением письменного акта. Еще сомнительнее, чтобы дело это доведено было до конца, если бы оно и началось, потому что Феодосий скоро скончался (прежде 30 апреля 1589 г.), и ниоткуда не видно, чтобы преемник его Мелетий Хрептович, все еще называвшийся лишь нареченным епископом, согласился исполнить волю своего предместника.
      Имя Феодосия Лозовского невольно напоминает имя другого, подобного ему, епископа, бывшего некогда ему совместником по Владимирской епархии, Ионы Борзобогатого-Красенского, правившего теперь Луцкою епархиею. Иона также жил исключительно для своих личных интересов, и, не довольствуясь доходами с своих церковных имений и обыкновенными пошлинами, какие шли ему со всего епархиального духовенства, он налагал на священников еще новые подати по своему произволу, делал вымогательства и, если священники не уступали, запечатывал их церкви, как запечатал в 1583 г. все семь приходских церквей в самом Луцке, предоставляя священникам служить только в соборе. А сын Борзобогатого, Василий, и его дети, Константин и Василий, грабили архиерейские имения и церкви. Из замка Жабче взяли пять пушек и множество другого оружия и частию раздарили, а более - перевезли в свое имение. В селе Рожищах совершенно опустошили церковь, забравши из нее и книги, и образа, и колокол, и все прочие вещи. В монастыре Дубищеком разогнали монахов, взяли из церкви несколько книг и два больших колокола, разобрали деревянные кельи, перевезли дерево в свое имение и там пожгли на уголья, а из монастырского железного клепала велели наковать топоров. Всего же более Иона показал себя в своих действиях и сопротивлениях самому королю Стефану Баторию как архимандрит Жидичинского монастыря. Получив этот монастырь еще от Сигизмунда Августа в пожизненное управление, Иона расточал его казну, разорял имения и отчуждал их то меною, то другими способами и довел монастырь до великого обнищания. Стефан Баторий приказал князю К. Острожскому отобрать Жидичинский монастырь от Ионы Борзобогатого и отдать в управление греку Феофану, епископу Меглинскому (28 мая 1580 г.). И так как Иона не хотел повиноваться, ссылаясь на грамоту Сигизмунда Августа, то князь Острожский с толпою слуг и татар насильно овладел монастырем и его имениями и выгнал из монастыря Иону (30 июня). Последний принес на князя жалобу в луцкий городский суд за насилие, но суд, имея в виду, что князь исполнял только волю короля, признал дело подлежащим суду самого короля (августа 1). Тогда Иона и сын его Василий Красенский начали делать всякие неправды и притеснения епископу Меглинскому Феофану, стараясь вытеснить его из монастыря. Феофан пожаловался королю, и король поручил Жидичинский монастырь в опеку и оборону князю К. К. Острожскому, чтобы он всячески оберегал монастырь от притязаний и нападений епископа Ионы (5 декабря). Иона, однако ж, не унимался и продолжал свои происки. Король счел нужным выдать Феофану Меглинскому новую подтвердительную свою грамоту на Жидичинский монастырь (23 ноября 1582 г.), а Ионе приказал дать отчет в управлении этим монастырем каштеляну земли Волынской Михаилу Мышке и старосте луцкому Александру Пронскому, назначенному теперь опекуном Жидичинского монастыря (18 февраля 1583 г.). Несмотря на все это, Иона напал на монастырь с отрядом вооруженных людей, произвел в нем кровопролитие, выгнал из монастыря Феофана и сам поселился там с своими близкими родными. Князь Пронский послал на монастырь своих вооруженных людей, чтобы выгнать из него Иону, но на первый раз не имел успеха (26 августа 1583 г.). Иона проживал в монастыре и владел им еще почти год. Князь Пронский вновь послал (10 мая 1584 г.) на монастырь до трехсот человек, пеших и конных, с пушками и другим огнестрельным орудием, овладел монастырем, выгнал оттуда Иону с его семейством, велел выкопать кости его невестки и сына и выбросить за монастырские стены, а чтобы Красенские вновь не завладели монастырем, окопал его рвом, укрепил и оставил в нем сотню воинов. Между тем Иона вместе с сыном своим Василием и внуком Михаилом Гулевичем, по жалобе Феофана Меглинского, за насильственное изгнание последнего из Жидичинского монастыря, за окровавление монастыря и за раны, нанесенные слугам и приятелям Феофана, присужден был к банниции, т. е. к лишению всех гражданских прав и изгнанию из отечества, и король, по просьбе обвиненных, только на шесть месяцев отсрочил (15 февраля 1585 г.) исполнение этого приговора, чтобы дать им время перенесть дело на рассмотрение высшего суда. Но еще до истечения шести месяцев Иона скончался.