Символ веры, и предлагает самое краткое правило, или чин службы, который должны изучить эти скитники и совершать повсюду, где бы они ни находились. 7) Каждый брат должен иметь в келье своей иконостас и пред ним петь уставленный канон в келье своей и во время пения кадить этот иконостас. Во второй части изложения настоящего устава содержатся не самый устав, а только наставления и вразумления соблюдать его. Здесь писатель обращается к скитникам ленивым и нерадивым, которые или вовсе не исполняют устава, или исполняют его небрежно, подробно объясняет им, как гибельно такое поведение для них самих и для других, какой тяжкой ответственности подлежат они, и убеждает их с усердием хранить предание скитское, не исходить безвременно из своей кельи, соблюдать положенное правило всякий день в пении, молитвах, коленопреклонениях, в чтении священных писаний, в рукоделии и во всем прочем, а относительно того, чего не изложено в этом уставе, искать себе руководства в Божественных правилах и особенно в главизнах святых отцов о трезвении. В заключении автор говорит, что он изложил скитский устав не по своему желанию, не славы ради, не по человекоугодию, а по настоятельным просьбам многих не только иноков, но и мирян, ищущих спасения, и еще более благоверных жен, боящихся Бога, и изложил не для монастырей, которые имеют свои правила и уставы, а для скитников, предоставляя притом их собственному произволению следовать или не следовать этому уставу, и, наконец, делает особое замечание относительно инокинь, что и они, если только какая из них пожелает, могут руководствоваться этим же уставом в келье и церкви по мере своих сил и крепости и что "вся, елика суть о иноках речена, тожде предание и сим да есть".
      Много было у нас монастырей мужеских, несравненно менее женских, но были и монастыри мужеско-женские, а равно и такие женские, которые, по крайней мере, управлялись не игуменьями, а игуменами. Мы уже видели (т. 6. С. 122 - 123), что Московский Собор 1503 г. по этому поводу постановил: "Впредь чернецам и черницам в одних монастырях не жить; если в каком монастыре начнут жить чернецы, там служить игумену, а черницам в том монастыре не жить; если же в каком монастыре начнут жить черницы, там служить попам-бельцам, а чернецам в том монастыре не жить". В Новгороде это правило старался осуществить архиепископ Макарий: в 1528 г. он отдал исключительно черницам семь монастырей, в которых прежде жили черницы и игумены, управлявшие ими, и назначил туда игумений, а игуменов перевел в мужеские монастыри. Но в других епархиях, верно, не везде поступили таким образом. На Стоглавом Соборе царь Иоанн Васильевич указывал отцам (гл. 5, вопрос 37), что в иных монастырях чернецы и черницы живут вместе, и Собор вновь подтвердил приведенное нами правило Собора 1503 г. (гл. 82). Несмотря на это, и в 1582 г. мы встречаем еще два мужеско-женских монастыря в Новгородской епархии, в Обонежской пятине.
      Давний обычай наших князей иметь у себя свои, княжеские, монастыри сохранился и теперь. Таковы были монастыри: в Москве - Покровский в Садех и Покровский Лыщиков, в Боровске - Покровский Высокий и Рождество-Богородицкий, в Дмитрове - Троицкий на Березниках, в Рязани Аграфенинский Покровский и другие. Монастыри эти князья считали как бы своею собственностию, которую они иногда передавали другим еще при своей жизни, а пред смертию отказывали в завещаниях своим наследникам. У митрополита также издавна были свои известные монастыри, и число их в настоящий период еще увеличилось. Прежде за митрополитом числилось пять монастырей: Чудов и Новинский в Москве, Константиноеленский и Борисоглебский во Владимире и Благовещенский в Нижнем Новгороде. Теперь, как мы видели, к ним присоединилось еще шесть: Савин в Москве, считавшийся домовым митрополичим; Сновидский, Николаевский Волосов и Преображенский на Святом озере - владимирские, Ильинский на реке Воре в Дмитровском уезде и Воронина Успенская пустынь в Белозерском крае. Кроме того, в настоящий период мы встречаем примеры, каких не встречали прежде, что великий князь брал от князей удельных их монастыри под свое непосредственное ведение и покровительство. Это происходило по вине самих же удельных князей и по просьбе иноков. "Случалось, - говорит преподобный Иосиф Волоколамский, князю Василию Ярославичу боровскому (внуку знаменитого Владимира Храброго) бывать у Святой Троицы в Сергиевом монастыре, который находился тогда под его державою. Князь, имея под своею рукою монастырь, не оказывал надлежащего почтения игумену и старцам. Они возвестили о том великому князю Василию Васильевичу, и последний, негодуя, взял монастырь в свое государство, а Василию Ярославичу запретил владеть Сергиевым монастырем. Князь Александр Феодорович ярославский, приходя в свой монастырь на Каменное, приказывал приводить за собою и псов, даже в трапезу, и когда ел сам, то приказывал кормить и их тою же пищею. Игумен каменский и старцы много о том печалились и, отправившись в Москву, молили великого князя Василия Васильевича, чтобы он взял их монастырь в свою державу, и князь по их просьбе взял монастырь под свою руку. У князей Засекиных находился в отчине монастырь Пречистой Толгский; они нечестно держали тот монастырь, и великий князь Василий Васильевич взял его в свое государство, а князьям Засекиным не велел вступаться ни во что в том монастыре". Такой же случай повторился и над монастырем самого преподобного Иосифа. Волоколамский князь Федор Борисович очень нечестно держал монастыри, находившиеся в его княжении: он брал с них поборы и в монастырях Возмицком, Селижаровом и Левкиевом "не оставил ничего в казне". Дошла очередь и до монастыря Иосифова. "Князь Федор Борисович, - рассказывал сам Иосиф, - вступается во все: что пошлет нам Бог, в том не дает нам воли; иное просит себе даром, другое берет за полцены, а где не послушаем его, он хочет чернецов бить кнутом, а на меня бранится. Из страха мы отдавали ему, что ни поступало в монастырь: коней, доспехи, платье, и он все брал, как хотел. Да захотел еще брать деньги и другие вещи, начал присылать к нам за деньгами, и мы послали ему шестьдесят рублей; прислал вновь - мы дали еще сорок рублей, и, когда через десять лет послали просить у него возврата тех денег, он хотел посланного инока бить кнутом, а денег не дал. Что ни пришлют на милостыню и по усопших, все требует себе. Купили мы на полтораста рублей жемчугу для риз и епитрахили - князь Федор прислал просить жемчугу для своего шлема и венца..." и пр. Все это вынудило наконец Иосифа просить своему монастырю покровительства у великого князя Василия Иоанновича, который, по совещании с митрополитом и епископами, действительно и взял Иосифов монастырь из-под власти Феодора Борисовича в свое непосредственное ведение.
      В 1539 г. преподобный Даниил, основатель и настоятель Троицкого монастыря в Переяславле Залесском, чувствуя слабость своих сил, просил великого князя Иоанна Васильевича дать монастырю нового архимандрита Илариона. Великий князь исполнил эту просьбу и "повелел Илариону в службах церковных ходить за горицким архимандритом, а протопопу и игуменам переяславских монастырей ходить за троицким архимандритом Иларионом по своему чину, как прежде ходили в церковных службах". Это показывает, что между нашими монастырями существовали степени, что существовал чин, которым определялось свое место каждому из настоятелей, когда они собирались вместе для церковных служб, а равно и для других церковных целей. К сожалению, не прежде как уже во 2-й половине XVI в. мы встречаем некоторые данные, по которым можем судить об этих степенях наших монастырей и их настоятелей В 1561 г., когда игумен Троицкого Сергиева монастыря соборным определением возведен в сан архимандрита, ему предоставлено первенство пред всеми архимандритами. В земском приговоре 1566 г. о войне против Польши участвовали четырнадцать настоятелей, и они помещены там вслед за владыками в таком порядке: архимандриты - новоспасский, чудовский, симоновский, богородицкий из Свияжска, андрониковский, игумены - хутынский и кирилло-белозерский, архимандрит лужецкий из Можайска, игумены богоявленский московский, иосифо-волоколамский, антониевский из Новгорода, псково-печерский, архимандрит борисоглебский из Смоленска и игумен колоцкий из Можайска. В соборном определении 1572 г. о четвертом браке царя Иоанна Васильевича участвовали архимандриты - троице-сергиевский, новоспасский, чудовский, симоновский, андрониковский, лужецкий, игумены - богоявленский, пафнутиевский, архимандрит солотчинский, игумены - колязинский, колоцкий, архимандрит даниловский и игумен угрешский. На Соборе 1580 г., рассуждавшем о предмете, весьма близком для монастырей, именно о церковных имуществах, присутствовало гораздо более настоятелей со всех концов России (до тридцати восьми), а потому в акте этого Собора степени наших главных обителей представляются гораздо полнее. Тут находились: архимандриты троице-сергиевский, владимиро-рождественский, новоспасский, юрьевский из Новгорода, чудовский, симоновский, свияжский, андрониковский, спасский из Казани, печерский нижегородский, игумены - хутынский, кирилло-белозерский, архимандриты - горицкий, лужецкий, игумен богоявленский московский, архимандриты - богоявленский из Ростова, спасо-ярославский, игумены пафнутиевский, иосифо-волоколамский, антониевский из Новгорода, соловецкий, псково-печерский, архимандриты - спасский из Суздаля, отрочевский, возмицкий, данииловский из Переяславля, каменский из Вологды, игумены ферапонтовский, борисоглебский с Устья, архимандрит солотчинский из Рязани, игумены - прилуцкий вологодский, троицкий Павлова монастыря, глушицкий, колязинский, корнилиевский, никитский из Переяславля, колоцкий и вяжицкий из Новгорода. Через три года был еще Собор в Москве, рассуждавший о тех же церковных имуществах, в грамоте которого присутствовавшие на нем настоятели монастырей записаны в следующем порядке: архимандриты - троице-сергиевский, рождественский из Владимира, новоспасский, симоновский, андрониковский, игумен кирилло-белозерский, архимандриты - горицкий, лужицкий, игумен богоявленский московский, архимандриты - богоявленский из Ростова, спасский из Ярославля, игумены - пафнутиевский, иосифо-волоколамский, соловецкий, архимандриты - спасский из Рязани, отрочевский из Твери, даниловский из Переяславля, игумены - борисоглебский с Устья, колязинский, никитский из Переяславля, архимандрит солотчинский, игумен колоцкий из Можайска. Что же показывают представленные нами списки настоятелей? Прежде всего то, какие монастыри считались тогда у нас важнейшими, ибо на Соборы обыкновенно приглашаемы были настоятели самых главных и именитых обителей; во-вторых, то, какие из этих главных наших монастырей управляемы были архимандритами и какие игуменами; в-третьих, - то, что хотя вообще сан архимандрита предпочитался у нас сану игумена, но игумены некоторых монастырей занимали высшие степени пред архимандритами некоторых других обителей; наконец, что степени наших монастырей изменялись и одни монастыри с высшей степени переходили иногда на низшую, а другие с низшей восходили на высшую. Если обратим внимание на происхождение этих главнейших наших монастырей, то увидим, что большая часть из них основаны еще в монгольский период или даже прежде, и только каких-нибудь восемь-девять относятся к настоящему периоду, именно: Пафнутиев, Иосифов волоколамский, Данилов переяславский, Соловецкий, Колязин, Псково-Печерский, Корнилиев Комельский, Богородицкий свияжский и Спасский казанский.
      IV
      Нравственная сторона наших тогдашних обителей и иноков представляет немало недостатков. И недостатки эти тем менее могут подлежать сомнению, что главные из них засвидетельствованы самим царем пред лицом Стоглавого Собора и признаны Собором, который счел нужным сделать против них надлежащие постановления. Первый, более всего бросавшийся в глаза недостаток состоял в скитальничестве, или бродяжничестве, иноков. Оно зависело от разных причин. У нас никому не запрещалось удалиться в пустыню, построить себе келийку и часовню, открыть монастырек. И таких монастырьков и пустынек являлось множество, а средств для содержания их часто не было никаких. И вот мнимые пустынники отправлялись в мир собирать пожертвования и нередко служили соблазном для мирян. "Старец поставит в лесу келью, говорил царь Иоанн Васильевич на Стоглавом Соборе, - или срубит церковь да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, а у меня земли и руги просит, а что соберет - пропьет да и в пустыне совершает не по Боге" (гл. 5, вопрос 19). И не только чернецы, но и черницы скитались по миру с иконами, собирая на сооружение церквей и обителей, и просили милостыни на торжищах и улицах, по селам и дворам, чему дивились иноземцы (вопрос 13). Другие иноки хотя были пострижены и в общежительных монастырях, имевших средства для жизни, но, не желая подчиняться строгим правилам общежития, оставляли свои обители и бродили по городам и селам, по пустыням и монастырям, и некоторые поселялись наконец в каком-либо монастыре, а некоторых, особенно бедных, чернецов и черниц не принимали ни в какой монастырь, и они не имели себе покою нигде (вопрос 37 и гл. 85). Оттого встречались и такие чернецы и черницы, скитавшиеся по миру, которые как бы не знали, что такое монастырь: черницы жили при церквах приходских просвирицами, а чернецы служили при тех же церквах попами (гл. 5, вопрос 9). Для искоренения всех такого рода несообразностей Стоглавый Собор постановил:
      1. мелкие, существовавшие дотоле пустыни сносить в одну, в которой иноки могли бы жить вместе и по чину, а впредь пустыни устроять не иначе как с благословения местных епископов, которые отнюдь не должны позволять этого инокам скитающимся и неискусным (гл. 85).
      2. Чернецов и черниц, скитающихся по миру, собрать, переписать и разослать по общежительным монастырям. здесь здоровых раздать старцам или старицам под начало для научения и, если исправятся, посылать на монастырские службы и послушания; а старых и больных помещать в монастырских больницах, кормить и покоить и также руководить к покаянию и молитве; для содержания же этих немощных чернецов и черниц благочестивому царю и владыкам "достоит" давать в монастыри, мужеские и женские, вклады из своей казны (гл. 71).
      3. Вперед инокам отнюдь не отлучаться из своих монастырей, разве только для нужных монастырских дел или для своих, но не иначе как по благословению архимандрита или игумена (гл. 49); кроме того, на будущее время надобно "учинить царскую заповедь", чтобы чернецы и черницы не скитались бесчинно по городам, селам и деревням с иконами для собирания подаяний; если же крайне нуждаются в милостыне, то пусть просят ее у боголюбцев без икон, одним именем Божиим; а которые и после царевой заповеди начнут бесчинно скитаться со святыми иконами, у тех иконы отнимать и ставить по церквам, а самих прогонять из городов (гл. 74).
      4. Принимать в обители и бедных иноков, приходящих из других монастырей, "Бога ради, ничтоже от них истязующе", причислять их к братству и смотреть за их поведением; если иноческое житие их будет без зазору и беспорочно, в таком случае назначать их и на монастырские службы по их достоинству (гл. 50).
      Внутри монастырей существовали беспорядки своего рода. "В нашем царстве, - говорил царь, - на Москве и во всех городах есть монастыри особные: живет игумен да два или три чернеца или и более, где как случится; да тут же в монастыре живут миряне с женами и детьми; равно и в женских монастырях живут иногда миряне с женами и холостые; в ином же монастыре живут вместе чернецы и черницы, а в ином попы и диаконы, дьячки и пономари с женами живут вместе с черницами" (гл. 5, вопрос 37). В общежительных монастырях, где все подчинено было правилам устава, дело не могло простираться до таких крайностей, однако ж и там иногда, по небрежности, в кельи приходили лица женского пола, а молодые ребята даже невозбранно жили по кельям (вопрос 8). Еще более жаловался царь на другой порок, господствовавший в обителях, - на нетрезвость и на "безмерное упивание" (вопрос 17). В некоторых монастырях не соблюдались правила относительно трапезы: для настоятелей и даже соборных старцев готовилась особая, лучшая пища, и они вкушали ее в своих кельях, а не в трапезе. Иные настоятели принимали и угощали гостей также в кельях, а не в трапезе (гл. 49). От желавших поступить в монастырь требовались вклады, отчего действительно поступали только люди достаточные и богатые. Последние, иногда сделав значительное пожертвование на обитель, пользовались в ней льготами, не подчинялись монастырскому уставу, жили в довольстве и покое. Имея это в виду, "некоторые, - как свидетельствовал царь на Соборе, - постригались только покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать и ездить по селам для прохлады" (гл. 5, вопрос 8).
      Против всего этого отцы Стоглавого Собора определили:
      1. лицам женского пола не входить в монастырь, разве только для моления в церкви, и то или с мужем, или с братом, или с сыном, и после службы тотчас выходить из монастыря; в келье же женщин вовсе не принимать; а у которых попов (монастырских), или диаконов, или священноиноков увидят в келье женщину, тем быть изверженным от священства, а простым инокам быть отлученным от всякой святыни.
      2. Ни настоятели, ни старцы и никто из братий не должны держать у себя в келье "молодых ребят голоусых", а кому из старцев невозможно будет обходиться без служителя по немощи и старости, тем настоятели могут посылать на службу одного или двух братов или и мирского человека в совершенном возрасте, "имущаго браду".
      3. Горячего вина по монастырям не курить и не пить и хмельного пива и меда не держать, а пить только квас житный и медовый; фряжские же вина не возбраняются, если испивать их во славу Божию, а не в пьянство, ибо нигде не написано, чтобы не пить вина, но только написано, чтобы не пить вина в пьянство (гл. 49 и 52).
      4. Архимандриты, игумены, строители и соборные старцы ели бы в трапезе вместе с братиею, а не по кельям, и пища для всех их была бы в трапезе общая с братиею и равная, а особых брашен для них не готовилось бы; исключения могут быть только ради старости и немощи. Также гостей настоятели по своим кельям не кормили бы, а кормили бы в трапезе или в келарской; закон этот не простирается на один Троицко-Сергиев монастырь, где гости бывают беспрестанно день и ночь (гл. 49 и 52).
      5. В монастыри принимать всех православных, хотящих сподобиться ангельского образа, и не требовать от них за это ничего, разве что дадут сами по своей силе; определить срок для их испытания, и если желание их окажется искренним и неизменным, то постригать их и отдавать под начало духовным старцам, которые и должны поучать их всему иноческому житию. Равно принимать не только верных, но и неверных, желающих сподобиться крещения и ангельского образа, и за то не требовать от них ничего. А если какой игумен или игуменья будут требовать за пострижение злата и серебра, то игумен да извержется, а игуменья должна быть сослана в другой монастырь под начало (гл. 50).
      Сделав такие постановления о пище и питии в монастырях и о приеме в монастыри новых иноков, Собор, однако ж, присовокупил следующее: "Так как в великих честных монастырях постригаются князья, и бояре, и великие приказные люди в немощи или при старости и дают великие вклады и вотчины, то на них, за немощь и слабость, закона не простирать относительно хождения в трапезу и употребления пищи в кельях, а покоить их пищею и питием по рассуждению и держать для них квасы сладкие, и черствые, и кислые, кто какого потребует, также и яствы или, если у них случится свой покой или присылка от родителей, о том их не спрашивать" (гл. 52). Это послабление для знатных и богатых, сделанное самим Собором, скоро принесло горькие плоды. Князья и бояре, которые в последующие годы царствования Иоаннова стали чаще, нежели прежде, поступать в монастыри, чтобы укрыться там от подозрений и преследований Грозного царя, а нередко постригаемы были и насильно, по его воле, не подчинялись в монастырях никаким правилам, вели совершенно мирскую жизнь и соблазняли своим примером прочих иноков. Спустя какую-нибудь четверть столетия после Стоглавого Собора сам Иоанн в известном послании своем в Кирилло-Белозерский монастырь к игумену Косьме горько жаловался, что от бояр пало благочестие в монастырях, резко укорял кирилловских монахов за то, что они поблажали и вместе подражали Шереметеву, Собакину и другим, постригшимся в их обители, и указывал на другие монастыри, также пострадавшие от подобных постриженников. "Есть у вас, - писал царь между прочим, - Анна и Каиафа - Шереметев и Хабаров, есть и Пилат - Варлаам Собакин и есть Христос распинаемый - это предание чудотворца Кирилла, вами преобидимое. Так-то от вашего послабления Шереметеву и Хабарову учинилась у вас слабость и нарушение чудотворцева предания. Всякий чернец дает обет отречься мира и быть в повиновении игумену и братии; а Шереметеву как назвать монахов братиею, когда у него и десятый холоп, живущий при нем в келье, ест лучше братий, которые едят в трапезе? Великие светильники - Сергий, Кирилл, Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле установили уставы иноческому житию крепкие, как надобно спастись, а бояре, пришедши к вам, ввели свои любострастные уставы, как будто не они у вас постриглись, а вы у них, не вы им учители, а они вам. Да, Шереметева устав добр - держите его; а Кириллов устав не добр - оставьте его. Нынче один боярин введет одну слабость, завтра другой другую, и таким образом мало-помалу испразднится весь монастырский обиход и будут все обычаи мирские. Ведь по всем монастырям сперва начальники установили крепкое житие, да впоследствии разорили его любострастные. Кирилл чудотворец на Симонове был, а после него Сергий, и каков закон был, прочтите в житии чудотворца. Да тот небольшую слабость ввел, за ним иные побольше, и теперь что вы видите в Симонове? Кроме сокровенных рабов Божиих, прочие только по одежде иноки, а все мирское совершается. Вассиан Шереметев у Троицы в Сергиеве монастыре ниспроверг постническое житие; так и сын его Иона старается погубить последнее светило, равно солнцу сияющее, хочет и в Кириллове монастыре искоренить постническое житие. Ныне у вас Шереметев сидит в келье, что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют, что в миру. А Шереметев, невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям пастилы, коврижки и иные пряные составные овощи; а за монастырем у него двор, на дворе запасы годовые всякие - и вы ему молчите о таком великом монастырском бесчинии! Пригоже ли так в Кириллове быть, как Иоасаф, бывший митрополит, у Троицы пировал с клирошанами, или как Мисаил Сукин в Никитском монастыре и по другим местам, словно какой вельможа, жил, или как Иона Мотякин и многие другие такие же живут, не желая подчиниться монастырскому началу? Иона Шереметев хочет также без начала жить, как жил без начала отец его, но отцу его еще то оправдание, что он постригся неволею, от беды. А Иону Шереметева никто не принуждал - зачем же он бесчинствует?
      Не говорите: если нам с боярами не знаться, то и монастырь без подаяния оскудеет. Сергий, Кирилл, Варлаам, Димитрий и многие другие святые не гонялись за боярами, да бояре за ними гонялись, и обители их распространялись, ибо благочестием монастыри стоят и неоскудны бывают. У Троицы в Сергиеве монастыре благочестие иссякло, и монастырь оскудел: не пострижется никто и не даст никто ничего. А на Сторожах до чего допили? И затворить монастыря некому, по трапезе трава растет. А прежде, и мы видели, братий до осьмидесяти бывало. Если же кто скажет, что Шереметев без хитрости болен и нуждается в послаблении, так пусть ест в келье один с келейником. А сходиться к нему да пировать на что? А двор за монастырем и запасы на что? То все беззаконие, а не нужда..." и пр. Нельзя не чувствовать, что послание царя к игумену Косьме написано в раздражении против Шереметева и других постригшихся бояр и что Иоанн придавал слишком много важности отступлениям от монастырских правил насчет трапезы, пищи и пития и в этом преимущественно поставлял упадок благочестия в наших обителях.
      Были еще недостатки и беспорядки в монастырской жизни, которые происходили собственно от настоятелей и по поводу монастырских имуществ. "Некоторые архимандриты и игумены, - говорил царь на Стоглавом Соборе, власти докупаются, а потом службы Божией не служат, трапезы и братства не знают, покоят себя в келье и с гостьми да племянников своих помещают в монастыре и доволят всем монастырским, также и по селам; всем распоряжаются сами без соборных старцев и монастыри и села монастырские опустошают с своими племянниками, тогда как бедные братия остаются алчны и жадны, терпят всякую нужду и не имеют никакого покоя. Весь покой монастырский, и богатство, и всякое изобилие во властех, которое истощают они с своими родственниками, боярами, гостьми и друзьями" (гл. 5, вопрос 8). "В монастыри боголюбцы дают вотчины и села на помин своих родителей, а иные вотчины и села прикупают сами монастыри, еще иные угодья выпрашивают у меня. Между тем братии во всех монастырях по-старому, инде и меньше; едят и пьют братия скуднее прежнего, и строения в монастырях нового не прибавляется, и старое опустело. Где ж прибытки, кто ими корыстуется? Чернецы живут по селам да в городах тяжутся о землях" (вопрос 15). "Казну монастырскую отдают в росты, тогда как Божественное Писание и мирянам возбраняет резоимство" (вопрос 16). В ответ на эти жалобы царя даны соборные определения: 1) архимандритам, игуменам и строителям отныне впредь власти не докупаться и по мзде не ставиться. Избирать настоятелей в монастыри митрополиту, архиепископам и епископам, каждому в своем пределе по слову и совету цареву и по прошению братий; после чего избранный посылается к царю и, если будет угоден Богу и царю, то поставляется. Но только святители должны избирать и поставлять не по страсти и не по мзде, но Бога ради и по священным правилам. А если какой настоятель докупится власти и святитель заведомо поставит по мзде, то оба они низвергаются. Если же какие-либо настоятели тайно докупятся власти, без ведома святителя, и будут обличены уже после своего поставления, таких святители низвергают и посылают в великие монастыри под начало до исправления (гл. 49 и 86). 2) Настоятели без соборных старцев, без келаря и казначея не должны владеть и распоряжаться ничем монастырским; равно и соборные старцы, келари и казначеи не должны ничего делать в монастырях без настоятелей; все должны сходиться вместе на трапезу и питаться одинаковою пищею; там же принимать и гостей. 3) Детей своих и племянников настоятелям у себя в монастыре и по кельям не держать и по селам их не посылать. Да и самим настоятелям и старцам без царского веления и без святительского благословения по городам и селам не скитаться, кроме великой нужды или праздничного выезда с освященною водою. Также чернецов в посольские не посылать, а посылать по селам и в посольские добрых слуг. Если будут какие-либо дела монастырские земские, например досмотреть монастырский хлеб или учинить управу между крестьянами, то посылать добрых старцев, но на время, а не в посельские. Если же случится великая нужда земская, чего старцы управить не могут, для таких дел не возбраняется и самим настоятелям выезжать однажды или дважды в год, но вскоре они должны возвращаться в монастырь. А в объезды по селам им никогда не ездить и пиров и даров от крестьян не требовать (гл. 49). 4) Все настоятели, каждый в своем монастыре, должны сами петь молебны ежедневно со своими священниками и диаконами, а литургию служить во все воскресные и праздничные дни; также должны сами отправлять вселенские и прочие панихиды соборне за упокой тех, по ком даны вотчины в монастыри и доставляются годовые кормы (гл. 41, вопрос 31). 5) Всем монастырям, как и святителям, давать по своим селам своим крестьянам деньги "без росту" и хлеб "без присыпа", чтобы крестьяне "за ними жили" и села их были не пусты; не возбраняется давать и другим нуждающимся людям деньги и хлеб взаймы, но также без росту и присыпа, только "с поруками и с крепостями" (гл. 76).
      Несправедливо было бы думать, будто только во дни Стоглавого Собора появились в нашем монашеском мире все эти недостатки, которые Собор желал исправить. Нет, существовали они у нас по местам и прежде, хотя, быть может, не в такой степени. Еще преподобный Иосиф Волоколамский, обходя общежительные монастыри, замечал в некоторых из них отступления от правил касательно трапезы, отлучки иноков из монастырей, посещения монастырей женщинами. Преподобный Нил Сорский восставал против монахов, "кружающих стяжаний ради", и в самой его пустыни вскоре после смерти его селились иногда такие "бесчинные" старцы, что братия не знала, как их выслать, и обращалась за помощью к светской власти. В переяславском Горицком монастыре в начале XVI в. иноки без благословения настоятеля отлучались на торжище, ходили в мирские домы и там пировали и даже ночевали по нескольку суток, а в праздники и в свои именины созывали к себе родных, друзей, знакомых с женами и детьми, которые все оставались в их кельях по нескольку дней и ночей. В этих недостатках сознались сами иноки Горицкого монастыря, когда избрали себе в настоятели преподобного Даниила Переяславского, и дали ему обет исправиться. Князь-инок Вассиан из рода князей Патрикеевых и Максим Грек, ратовавшие еще в 1-й половине XVI в. против монастырских имуществ, весьма невыгодно отзывались о современных им иноках. Первый укорял их за то, что они "на соблазн в мире бродят, и скитаются всюду, и смех творят всему миру"; что они "строят каменныя ограды и палаты, позлащенные узоры с травами многоцветными, украшают себе царские чертоги в кельях и покоят себя пианством и брашнами от труждающихся" на них поселян; что они "иноки, да только не на иноческую добродетель, но на всякую злобу". А по словам Максима, наши иноки были заняты только делами житейскими и своими имениями, морили своих бедных крестьян всякими работами и "истязанием тягчайших ростов"; а игумены достигали своего сана дарами злата и сребра, приносимыми "народным писарем", и затем проводили жизнь в пьянстве и всяком бесчинии, оставляя порученную им братию в совершенном пренебрежении, телесном и духовном, и пр. Просветитель лопарей Феодорит, насколько можно верить Курбскому, был с бесчестием изгнан своими собственными учениками-иноками из основанной им обители единственно за то, что старался утвердить между ними строгий общежительный устав, которому они не хотели подчиниться. С другой стороны, нельзя думать, будто после Стоглавого Собора, вследствие его постановлений, русское монашество вполне освободилось от своих прежних недостатков. Известное нам послание Иоанна IV в Кирилло-Белозерский монастырь писано уже спустя более четверти столетия после Стоглавого Собора, а между тем какими красками изображает царь некоторые наши обители!