Когда праздники миновали, патриархи снова принялись за дело, для которого были призваны. Генваря 14-го числа по их назначению все архиереи собрались в патриаршем дворце для подписания акта о низложении Никона.
      Но едва был прочитан доклад, как, к общему изумлению, два архиерея, Крутицкий митрополит Павел, блюститель патриаршества, и Рязанский митрополит Иларион, те самые, которые во время суда более всех действовали против Никона, объявили, что не подпишут приговора об его низложении, а их примеру последовали и некоторые другие русские архиереи. Поводом к этому, как свидетельствует Паисий Лигарид, послужили некоторые неточные и неправильно понятые выражения в докладе, заимствованные из известного свитка четырех Восточных патриархов, на основании которого происходил суд над Никоном. В докладе помещено было именно следующее место из второй главы свитка, по славянскому переводу: "От сих познавается, единаго царя государя быти владычествующа всея вещи благоугодныя, патриарха же послушлива ему быти, яко сущему в вящшем достоинстве и местнику Божию". Русские архиереи поняли, что здесь несправедливо унижена патриаршая власть пред царскою, что если царь один есть верховный владыка во всякой вещи благоугодной, а патриарх должен быть ему послушлив, то последний должен подчиняться царю и во всех вещах, или делах, духовных и церковных, что чрез это отнимается всякая самостоятельность у Русской Церкви и ее правительства и Церковь совершенно порабощается государству, а потому отказывались подписаться под актом о низложении Никона, пока не будет исправлено в патриаршем свитке неправильное учение об отношениях царской и патриаршей власти. Высказав свою мысль, Павел Крутицкий и Иларион Рязанский тотчас же вышли из собрания, а прочие архиереи хотя и подписали акт, но не могли изгладить тем общего смущения, происшедшего на Соборе, и особенно того огорчения, какое почувствовали патриархи. Царь также был огорчен и встревожен. Закрывая заседание, патриархи сказали, чтобы все архиереи у себя на дому внимательно обсудили вторую главу патриаршего свитка и чрез два дня представили о ней свои краткие письменные отзывы. Чрез два дня архиереи снова собрались в патриарший дворец, и принесли каждый свои записки, и представили патриархам, одни о превосходстве епископской власти вообще, а не патриаршей только, а другие о превосходстве царской власти велено было читать и обсуждать сперва записки первого рода. Читаны были выписки из общеизвестной книги святого Иоанна Златоуста о священстве, в которых он такими яркими чертами изображает высоту священства, его неземную власть вязать и решить, низводить на верующих Святого Духа, возрождать их, примирять с Богом, и пр. (см. Слово 3. О священстве). Читались потом отрывки из других святых отцов: Епифания, Григория Богослова, Григория Двоеслова. Русские архиереи останавливали чтение и указывали, как ясно в том или другом месте выставлялось превосходство епископского сана по отношению к мирской власти. Паисий Лигарид постоянно являлся истолкователем всего прочитанного, давал ответы русским архиереям, старался всячески умалять значение указываемых ими мест и с этою целию пускался в продолжительные и утомительные разглагольствования. День совсем уже склонился к вечеру, почему патриархи объявили, что вопрос о царском служении отлагается до завтра, и, преподав всем благословение, закрыли заседание. На следующий день, когда епископы по-прежнему собрались в патриаршей палате, Паисий Лигарид после объяснения одного места из святого Епифания, которое объяснить обещался в предшествовавшем заседании, выступил жарким защитником царской власти сравнительно с епископскою и произнес обширную речь. Он говорил о происхождении царской власти у иудеев, о ее высоте, широте, неограниченности у всех народов, обращался и к иудейской истории, и к истории египтян, греков, римлян, приводил не только священных, но и языческих писателей, особенно восхвалял царя Алексея Михайловича, его победы, его заботливость о Церкви, приглашал всех молиться о нем, не раз оканчивал свою речь и снова начинал и продолжал. Никто ему не возражал, а однажды будто бы все, как сам свидетельствует, рукоплескали ему после пламенных его слов о царе Алексее Михайловиче. По окончании заседания, в наступившую ночь архиереи Павел Крутицкий и Иларион Рязанский, не участвовавшие в двух последних заседаниях Собора, тайно подали патриархам свою просьбу - походатайствовать за них пред государем о прощении за высказанную ими смелость и противление. В этой просьбе они писали, как высоко, по Златоусту, епископское звание и как часто оно унижается пред царскою и вообще мирскою властию, и, между прочим, говорили патриархам: "Вы находитесь под властию неверных агарян и если страдаете, то за ваше терпение и скорби да воздаст вам Господь. А мы, которых вы считаете счастливыми, как живущих в православном царстве, мы трикратно злополучны; мы терпим в своих епархиях всякого рода притеснения и несправедливости от бояр и хотя большею частию стараемся скрывать и терпеливо переносить эти неправды, но мы ужасаемся при мысли, что зло с течением времени может увеличиваться и возрастать, особенно если будет утверждено за постоянное правило, что государство выше Церкви. Мы вполне доверяем нашему доброму и благочестивейшему царю Алексею Михайловичу, но мы опасаемся за будущее..." Патриархи немедленно позвали к себе Паисия Лигарида, и он, прочитав просьбу двух архиереев, будто бы тут же ночью сказал пред патриархами в защиту царской власти новую длинную и витиеватую речь, если только не сочинил ее после, что представляется более вероятным. На следующий день архиереи опять собрались в патриаршем дворце, прочитано было еще несколько свидетельств о царской и патриаршей власти, выслушаны были новые пространные разглагольствования Паисия и новые похвалы царю Алексею Михайловичу. И наконец, когда на вопрос Паисия: "Желаете ли выслушать еще другие свидетельства?" - все единогласно ответили: "Сказанного даже более, чем достаточно", патриархи сказали: "Пусть будет заключением и результатом всего нашего спора мысль, что царь имеет преимущество в политических делах, а патриарх в церковных". Все рукоплескали и взывали: "Многая лета нашему победоносному государю, многая лета и вам, святейшие патриархи!"
      Услышав о всем этом, Павел Крутицкий и Иларион Рязанский смирились и подписали соборный акт о низложении Никона; первый подписался на своем месте между митрополитами, а последний - ниже всех, даже епископов, и оба в своих подписях выразились: "На извержение Никоново, по священным правилам бывшее (содеявшееся), подписал", чего в других подписях не встречаем. Всего же архиереев, русских и иноземных, под этим актом подписалось 23: два патриарха, десять митрополитов, семь архиепископов и четыре епископа. И нельзя не обратить внимания на то, что в числе подписавшихся находился и митрополит Иконийский Афанасий. Прежде, как мы видели, он постоянно и с жаром стоял за Никона и вел с ним переписку из Симонова монастыря, где проживал под началом, а теперь этот самый Афанасий присутствовал на всех заседаниях соборного суда над Никоном и подписал обвинительный на него приговор. Но хотя Крутицкий и Рязанский подписали, наконец, приговор над Никоном, они этим не отвратили от себя гнева патриархов. Вечером 24 генваря все архиереи собрались в кельях Александрийского патриарха Паисия (он как-то упал и повредил себе ногу, отчего не мог выходить из своих комнат) и на вопрос патриархов: "Чему подлежат оказавшие прямое неуважение двум патриархам и противление всему Собору?" - отвечали: "Церковному наказанию". Тотчас же позваны были в собрание виновные архиереи и, вошедши, хотели по обычаю облобызать руки у патриархов, но патриархи не дали им своего благословения и рук, а грозно спросили: "Почему это вы, казавшиеся прежде более других разумными, ревностными и как бы столбами Собора, вдруг сделались такими непокорными?" Спрошенные стали извиняться и в оправдание свое, между прочим, сказали, что введены были в заблуждение ошибочным переводом Паисия Лигарида. Паисий перевел свиток четырех патриархов с греческого на латинский язык, а с латинского на славянский перевел кто-то неизвестный. И место во второй главе свитка, послужившее камнем соблазна, действительно переведено было ошибочно. Оно гласило в славянском переводе, что царь один есть властитель "всея вещи благоугодныя", патриарх же должен быть ему послушен; между тем как в греческом тексте говорилось, что царь один есть владыка "во всяком деле политическом" ?????? ????????? ?????????, а патриарх должен быть ему подчинен... и отнюдь не должен ни хотеть, ни делать "в политических делах" ничего такого, что было бы противно воле царской. Оправдание это, впрочем, едва ли могло иметь силу: трудно поверить, чтобы в продолжение всего спора никто не объяснил архиереям, что смущавшее их место в свитке переведено неправильно и в подлиннике имеет другой смысл. И патриархи действительно не обратили на это оправдание никакого внимания, а сделали обоим сопротивлявшимся владыкам пред всем Собором весьма строгий выговор и сказали: "Ступайте и на некоторое время не совершайте никакой Божественной службы". Вместе с запрещением священнослужения Павел, митрополит Крутицкий, бывший блюстителем патриаршего престола, подвергся и другой каре: отрешен от этой должности, и она поручена Сербскому митрополиту Феодосию. Такое сильное и неожиданное наказание поразило всех архиереев, тем более что оно не могло быть названо и справедливым. Когда обвиненные архиереи вышли, патриархи объявили оставшимся, что скоро имеет быть избрание нового Московского патриарха и чтобы они были к тому готовы.
      Утром 31 генваря, в четверг на всеедной неделе, собрались в Чудов монастырь к патриархам архиереи, архимандриты, игумены и множество прочего клира для избрания патриарха при громадном стечении любопытствовавшего народа. Сначала избрали двенадцать кандидатов, в числе которых трое были епископы, а остальные архимандриты и игумены. Потом из этих двенадцати избрали, "не без ведома" государя, только трех. Составив акт избрания, все архиереи с Антиохийским патриархом во главе (Александрийский по болезни еще не мог выходить) отправились к государю во дворец. Государь вышел к ним со всем своим синклитом и, приняв благословение от патриарха, пригласил его и прочих архиереев сесть, а сам сел на своем золотом троне. Тогда Новгородский митрополит Питирим подал патриарху Макарию бумагу с именами трех избранных кандидатов, а патриарх представил ее царю. Царь приказал думному дьяку Алмазу Иванову прочитать ее во всеуслышание. Избранными оказались: архимандрит Троицкого Сергиева монастыря Иоасаф, архимандрит Владимирского монастыря Филарет (а по Симеону Полоцкому, архимандрит тихвинского Богородичного монастыря Корнилий) и келарь Чудова монастыря Савва. После долгого совещания с патриархом Макарием царь указал именно на первого кандидата, и тогда Новгородский митрополит, обратившись к архимандриту Иоасафу, возгласил: "Светлейший государь и священный Собор призывают твою святыню на высочайший престол патриаршества Московского". Иоасаф, дряхлый старец, начал было отказываться, ссылаясь на свои лета и на то, что не имел ни учености, ни способности к церковным делам. Но государь не без слез упрашивал старца покориться воле Божией и сказал ему речь (Лигарид влагает в уста государя даже весьма обширную и витиеватую речь с ссылками на Сократа, Гесиода и других языческих писателей, очевидно сочиненную самим Лигаридом). От государя пошли патриарх Макарий и новоизбранный патриарх вместе со всеми архиереями в Успенский собор, приложились к святым иконам и благословили народ; потом Макарий благословил новоизбранного патриарха и властей, новоизбранный поцеловался по обычаю со всеми архиереями, и все отправились по домам, а новоизбранный - на свое Троицкое подворье, в Богоявленский монастырь.
      В следующее воскресенье, 3 февраля, предполагали совершить наречение новоизбранного патриарха, но за продолжавшеюся болезнию Паисия Александрийского это было до времени отложено. А между тем в этот самый день, в который пришлась неделя о блудном сыне, состоялось под председательством Макария заседание Собора, на которое позваны были оба запрещенные архиереи, Павел Крутицкий и Иларион Рязанский. Выслушав наставление от Макария, они с раскаянием поверглись пред ним ниц, и он благословил их и изрек им полное прощение и разрешение. Все архиереи были рады, приветствовали их и братски лобызали. На другой день государь посетил патриархов, что делал он нередко, с целию испросить у них благословения, а патриархи во время его посещения пригласили к себе обоих накануне прощенных владык. И государь, сделав им с своей стороны сильный выговор за оказанное сопротивление власти, также простил их и отпустил с миром.
      Когда Александрийский патриарх Паисий несколько поправился от своей болезни, то 8 февраля совершено было в палате у патриархов наречение новоизбранного Московского патриарха по Чиновнику; 9 февраля, после вечерни в Успенском соборе совершено благовестие новонареченного по тому же Чиновнику, а 10 февраля, в неделю мясопустную, и самое посвящение, или поставление, новонареченного в сан патриарха в Успенском соборе. В этот день по уставу пришлось быть "действу Страшного суда", и действо совершил патриарх Макарий пред литургиею на площади за алтарем Успенского собора в присутствии самого государя. Затем началась литургия, и обычным порядком происходило поставление Иоасафа на патриаршество. Ставили оба патриарха, Паисий и Макарий, с прочими архиереями, но Паисий, еще чувствовавший себя слабым, литургии не служил. По окончании литургии новый патриарх на амвоне посреди церкви говорил благодарственные речи сперва государю, потом патриархам, которые отвечали ему также речами. Патриархи возложили на него блестящую мантию, белый клобук с вышитыми золотом серафимами и драгоценную панагию, подаренные государем, а сам государь вручил своему новому патриарху пастырский жезл и поцеловал его руку. Стол по обычаю был у государя; новый патриарх вставал из-за стола и с крестом в руках ездил вокруг Кремля, только не на осляти, а в санях, вероятно, по причине холода. На другой день, в понедельник сырной недели, выслушав литургию в своей домовой церкви вместе со всеми архиереями, патриарх Иоасаф ездил также на санях вокруг Белого города и давал стол для всех властей в своей крестовой палате. На третий день, 12 февраля, день памяти святителя Алексия, совершал литургию в Чудовом монастыре с патриархом Макарием и другими архиереями и имел вместе со всеми властями стол у государя. На четвертый день ездил с крестом в санях вокруг остальной половины Белого города и давал в своей крестовой палате стол для обоих патриархов и для бояр. Этим и окончились обыкновенные церемонии, сопровождавшие поставление нового патриарха. Москва радовалась и торжествовала, что наконец Господь даровал ей первосвятителя, которого столько времени она не имела.
      Патриархи Паисий и Макарий вместе со всеми другими архиереями, участвовавшими в рукоположении Иоасафа, дали ему настольную грамоту, весьма обширную. В первой, исторической, части грамоты патриархи рассказывали: мы пришли в царствующий град Москву в ноябре 1666 г., и причиною тому был Никон. Он в 10-й день июля 1658 г. самовольно оставил свой патриаршеский престол и отрекся патриаршеской власти, возжелав проводить тихое и безмолвное житие в Воскресенском монастыре. И хотя государь чрез своих бояр и окольничих, архиереи, весь освященный Собор и множество народа умоляли его не покидать патриаршего престола, но он отвечал, что не хочет более быть пастырем, а хочет быть пасомым и внимать самому себе. Все это видно из соборного деяния бывшего еще до нашего пришествия в Москву Собора русских архиереев и из собственноручного письма самого Никона, которое он прислал в январе 1665 г. к царю государю и в котором говорил, чтобы царь и священный Собор избирали и поставили себе иного патриарха, кого хотят, и что он, Никон, уже не будет именоваться Московским патриархом. Мы со всеми архиереями, русскими и греческими, много времени обсуждали это соборное деяние и это письмо Никона и, приняв во внимание, что Русская Церковь уже восемь лет и семь месяцев вдовствует без пастыря, признали за благо на основании Божественных правил избрать и действительно избрали, рукоположили и возвели на патриаршеский престол царствующего града Москвы мужа достойного, незлобивого, премудрого и святого, архимандрита Троицкой Сергиевой лавры Иоасафа, призвав его к тому "с великим принуждением". Затем во второй, и последней, части грамоты патриархи призывали Русскую Церковь и всех чад ее к духовной радости, довольно подробно излагали права и обязанности новопоставленного патриарха и, наконец, обязанности по отношению к нему как верховному архипастырю архиереев и всего духовенства, бояр, князей и всех православных христиан.
      Едва прошло две недели со времени поставления патриарха Иоасафа и окончилась первая седмица Великого поста, как вновь открылись заседания Большого Московского Собора. Во вторник второй седмицы поста, в день святого Порфирия, епископа Газского, 26 февраля, в кельи патриархов Паисия и Макария пришел государь с патриархом Московским Иоасафом, со всеми епископами и с знатнейшими из своих бояр и сам предложил Собору несколько вопросов, требовавших его обсуждения и решения. За этим заседанием, на котором еще не было сделано никакого постановления, а епископы только совещались между собою, последовали и другие заседания в марте, апреле, мае, июне и позднее, хотя дни заседаний большею частию остались неизвестными. Где и каким образом происходили заседания, известий также не сохранилось, но зато сохранились самые постановления Собора. Одни из них изложены от лица всего Собора, а другие от лица только двух патриархов, Паисия и Макария, то в виде правил, то в виде ответов на вопросы, то в виде толкований, но приняты всем Собором. Постановления эти сначала писались отдельно одно от другого, на особых свитках и скреплялись подписями отцов Собора, а потом переписаны были вместе, в одной книге под заглавием "Книга соборных деяний", расположены в одиннадцати главах и вновь подписаны отцами Собора. Рассматривать эти постановления по порядку глав в книге представляется неудобным, потому что постановления расположены здесь не в хронологическом порядке, и, тогда как, например, в первой главе помещено постановление 13 мая, в шестой находится постановление 15 марта. Да и расположить ныне эти постановления в хронологическом порядке не представляется возможности, потому что на некоторых совсем не означено ни дня, ни месяца, когда они состоялись, а на других означен только месяц, когда они состоялись или когда были подписаны. Потому мы считаем за лучшее расположить постановления Собора 1667 г., находящиеся в "Книге соборных деяний", по предметам и сначала рассмотреть постановления, относившиеся к бывшему патриарху Никону и послужившие как бы окончанием соборного суда над ним; потом - постановления против русского раскола, послужившие продолжением и окончанием таких же постановлений Собора 1666 г.; наконец, постановления, направленные против разных других нестроений и недостатков Русской Церкви и послужившие к ее благоустройству.
      Постановлений первого рода, т. е. относившихся к бывшему патриарху Никону, весьма немного: всего четыре.
      Одним из них было осуждено и отменено распоряжение Никона, сделанное еще в конце 1655 г., чтобы в день Богоявления водосвятие совершалось только однажды, в навечерис праздника, а на самый праздник в другой раз отнюдь никем не совершалось под опасением проклятия. Против этого патриархи Паисий и Макарий в своих правилах, предложенных на Соборе, сказали: "Повеление и клятву, которую нерассудно положил Никон, бывший патриарх, о действе освящения воды на св. Богоявление, разрешаем, разрушаем и ни во что вменяем, а повелеваем и благословляем творить по древнему обычаю св. Восточной Церкви и по преданию святых и богоносных отцов в навечерие праздника освящение воды в церквах и после утрени - на реке, как повелевают и все церковные уставы" (гл. 2. Прав. 23).
      Другим постановлением Собора осуждено и отменено распоряжение Никона, сделанное в 1656 г., чтобы разбойников и татей, осужденных на смерть, священники не только не удостаивали святого причастия, но и не допускали к исповеди. Это распоряжение патриарха назвали "еретическим и пребеззаконным" и, приведши правила святых апостолов (52), святых Соборов: Лаодикийского (2), Карфагенского (46 и 55), Никейского (13), Анкирского (76) и святых отцов: Василия Великого (55) и Григория Нисского (5), заключили: "Отныне осужденные на казнь разбойники и тати, которые будут каяться, да исповедаются священниками и да причащаются Св. Христовых Тайн" (гл. 4. Вопрос и ответ 1).
      Третье постановление касалось монастырей строения Никонова, их приписных монастырей и вотчин. Настоятели разных монастырей в прежние годы не раз жаловались государю на Никона, что он взял себе их вотчины, соляные варницы, рыбные ловли и всякие угодья на мену и без мены и из чужих епархий некоторые монастыри с вотчинами приписал к монастырям своего строения, Иверскому, Крестному и Воскресенскому, и просили те вотчины возвратить прежним монастырям, а приписные монастыри вновь сделать самостоятельными и оставить каждый в прежней епархии. Государь предложил патриархам и всему Собору рассудить о том по святым правилам и учинить указ. Патриархи со всем Собором, рассмотрев правила святых апостолов 34, Собора Карфагенского 26 и 33, Седьмого Вселенского Собора 12, святого Кирилла Александрийского 2, определили:
      1. монаха Никона, как неправильно поступившего, осуждаем. По приведенным святым правилам он не имел права сам, без Собора архиереев, менять вотчины патриаршего дома, Коломенской епископии и разных монастырей, а также приписывать монастыри с вотчинами к монастырям своего строения. И если на все это он выпросил у государя жалованные грамоты, и притом с написанною в них клятвою, то также поступил незаконно, утаив от государя вышеприведенные святые правила. Почему мы те грамоты вменяем не в грамоты и ту клятву государю прощаем и разрешаем.
      2. Монастыри Иверский, Крестный и Воскресенский, которые монах Никон во время своего патриаршества основал и построил без совета всего освященного Собора, неправильно, мы ради прошения великого государя вменяем отныне за монастыри, и утверждаем, и принимаем в чин правильно созданных монастырей.
      3. На те вотчины, которые пожаловал государь этим монастырям, благоволит он вновь пожаловать свои грамоты, как ему, государю. Бог известит.
      4. Вотчины, которые взял Никон из патриаршего дома, из Коломенской епископии и из разных монастырей на мену и без мены в монастыри своего строения, должны быть возвращены туда, откуда взяты, а купленные Никоном вотчины, которые он отдавал на промен в патриарший дом, должны быть переданы монастырям Никонова строения, какая которому пристойна.
      5. Монастырям, которые с их вотчинами Никон приписал из иных епархий к монастырям своего строения, впредь оставаться в прежних епархиях под властию прежних своих архиереев, но вотчинами тех монастырей владеть не архиереям, а самим монастырям.
      6. Монастыри строения Никонова должны состоять каждый в той епархии, в которой построены, под властию местных архиереев.
      7. Меновые крепости на вотчины, которые по приказу Никона его приказные люди и монастыри его строения променивали на вотчины других монастырей, вменяем не в крепости. В заключение Собор перечислил по именам все те вотчины, какие должны оставаться за каждым из монастырей строения Никонова, Иверским, Крестным и Воскресенским (гл. 11). Это постановление, как замечено в самом его начале, состоялось в апреле.
      Наконец, четвертое постановление вызвано было вопросом: "Как быть тем, кого Никон, находясь в Воскресенском монастыре, посвятил в архимандриты, игумены, попы и дьяконы для монастырей своего строения?" Патриархи дали ответ: "Тем архимандритам, игуменам, попам, дьяконам и всему церковному причту быть в том чине, кто во что посвящен, потому что все те церковники посвящены Никоном прежде извержения его с патриаршества, но впредь по извержении его никому от монаха Никона ни в какой священный чин не посвящаться" (гл. 7. Ответ на вопрос 5). Самому Никону, как мы видели. Собор вменил в вину то, что он, отошедши с своей кафедры в Воскресенский монастырь, священнодействовал там по-архиерейски и посвящал на разные церковные степени, но посвященных тогда Никоном не лишил сана.
      Осудил Большой Собор Московский самого патриарха Никона, осудил некоторые его распоряжения и действия, но не осудил важнейшего из его деяний - исправления церковных книг. Напротив, вполне одобрил и утвердил для всеобщего употребления исправленные по его распоряжению и напечатанные книги, а осудил тех, которые не хотели принимать этих книг и из-за них хулили Церковь, называли ее еретическою, отказывались повиноваться ей и чрез то самовольно отделялись от нее. Главное постановление Большого Собора об этом находится в первой главе книги соборных деяний под заглавием "Предел освященного Собора" и состоит из двух частей. В первой части говорят от себя одни только русские святители с архимандритами, игуменами и протопопами, действовавшие на Соборе 1666 г., повторяя дословно то же самое, за небольшими сокращениями, что прежде сказали об этом в своем общем определении, или "Наставлении", которое мы рассматривали в своем месте. Потом повторяют, большею частию также дословно, из того же "Наставления", что они долгое время подробно сличали новоисправленные печатные книги с старыми харатейными славянскими книгами и не нашли в первых ничего поврежденного и противного православной вере, напротив, обрели их во всем согласными с теми харатейными книгами. И наконец, присовокупляют: "Когда же благодатию Божиею по приглашению благочестивейшего государя прибыли в Москву святейшие патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий, мы, весь освященный Собор Всероссийский, возрадовались и известили их о всех наших соборных делах. И они, святейшие патриархи, признали наши соборные дела и рассуждения истинными и правыми и своим благословлением благословили и утвердили. А когда Господь даровал нам и своего патриарха, святейшего Иоасафа, мы представляли и ему те наши соборные деяния и писания на рассмотрение и утверждение, и он своим архипастырским благословением утвердил, как и патриархи Паисий и Макарий, согласно во всем". Во второй части под особым названием "Изречение" говорят от себя уже все архиереи, составлявшие Большой Собор 1667 г., т. е. все три патриарха с митрополитами, архиепископами и епископами, русскими и греческими, и прочими духовными лицами. Что же говорят? Они повторяют ту же самую заповедь архимандритам, игуменам, протопопам, поповским старостам, всему духовенству и всем православным христианам, какую изложил в своем "Наставлении" Собор 1666 г. И именно заповедуют и повелевают, чтобы все и во всем, без всякого сомнения и прекословия покорялись святой Восточной апостольской Церкви и, в частности, чтобы принимали новоисправленные и напечатанные при Никоне и после него Служебники, Требники и прочие церковные книги, и по ним правили все церковные службы чинно, немятежно и единогласно, и пели на речь; чтобы Символ веры содержали неизменно без прибавления "истиннаго", аллилуйю говорили трижды и потом "слава Тебе, Боже", крестное знамение на себе творили тремя перстами, молитву Иисусову в церковном пении и общем собрании произносили: "Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас", а наедине, кто как хочет, и чтобы священники благословляли народ перстосложением именословным. Засвидетельствовав таким образом полное свое согласие и как бы единство с Собором 1666 г., Большой Московский Собор выразил в том же своем "Изречении" уже от себя следующее: "Сие наше соборное повеление и завещание повелеваем всем хранить неизменно и покоряться св. Восточной Церкви. Если же кто не послушает нашего повеления и не покорится св. Восточной Церкви и сему освященному Собору или начнет прекословить и противиться нам, мы такового противника данною нам властию, если будет от священного чина, извергаем и предаем проклятию, а если будет от мирского чина, предаем проклятию и анафеме как еретика и непокорника и от Церкви Божией отсекаем, дондеже уразумится и возвратится в правду покаянием". Очевидно, Большой Собор изрек анафему только на людей, которые не покорялись Церкви и сопротивлялись ей тем, что не хотели принять ее новоисправленные книги и обряды, называя их еретическими, но вовсе не изрекал анафемы или проклятия на самые книги старопечатные и мнимо старые обряды, которых держались эти люди, противники Церкви, да и на них наложил анафему только до тех пор, пока они не образумятся и не покаются. Относительно же излюбленных ими обрядов, которые отнюдь не старые, и утверждены большею частию только в половине XVI в. на Стоглавом Соборе, и потом внесены в старопечатные книги. Большой Собор под конец того же своего "Изречения" высказался так: "Что касается бывшего при царе Иване Васильевиче и Московском митрополите Макарии Собора, написавшего в книге Стоглаве о сложении двух перстов, о сугубой аллилуйе и о прочем нерассудно, простотою и невежеством и положившего клятву (на не крестящихся двумя перстами) без рассуждения и неправедно, то мы, православные патриархи, со всем освященным Собором ту неправедную и безрассудную клятву разрешаем и разрушаем и тот Собор вменяем не в Собор, как бы он и не был, потому что Макарий митрополит и бывшие с ним мудрствовали по своему неведению безрассудно, как хотели, сами собою, не согласясь с древними харатейными книгами, греческими и славянскими, и не посоветовавшись с Вселенскими патриархами. К тому же заповедуем, чтобы писанному в житии преп. Евфросина от сонного мечтания списателева о сугубой аллилуйе никто не верил, ибо все то писание лживое и писано от лживого писателя на прельщение благочестивым людям". Т. е. о мнимо старых обрядах Большой Московский Собор сказал только, что они несогласны с древними харатейными, греческими и славянскими, книгами и приняты при митрополите Макарии в Русской Церкви по невежеству, самовольно, без сношения с Восточными патриархами. Изложенное нами постановление свое, или "Предел", отцы Собора утвердили своими подписями и положили в вечное воспоминание в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы в 13-й день мая 1667 г., а для всеобщего сведения и руководства верующим напечатали при Служебнике того же 1667 г.
      Собор, впрочем, не ограничился одним этим общим постановлением против раскольников, а в пояснение и как бы оправдание его сделал еще несколько частных постановлений.