Он обратил на себя внимание московских властей еще в 1654 г., когда Малороссия и Белоруссия присоединялись к Великой России, своими речами, из которых одну он сказал (23 генваря) царским послам при въезде их в город Нежин для приведения жителей к присяге, а другую произнес (27 сентября) пред самим государем под Смоленском, где находился вместе с казацкими полками в походе. В обеих речах и особенно в последней он показал своими и образование, а еще более свою приверженность к православной России. С того времени он всячески старался, насколько мог, способствовать утверждению московской власти в Малорусском крае, писал в Москву к окольничему Федору Михайловичу Ртищеву, к царским воеводам в Киеве и Путивле, сообщал им известия о настроении умов в Малороссии, о движениях крымских татар, о воинских действиях поляков и сношениях их с шведами, о замыслах и происках гетмана Выговского, давал советы скорее поставить в малорусских городах московских воевод и подобное. Царь, которому передавались все эти известия, видел и ценил усердие нежинского протопопа, щедро награждал его, видел вместе его близкое знакомство с краем, его способность к занятиям политическими делами, его находчивость и уменье заправлять ими. В этом отношении он казался гораздо выше и надежнее епископа Лазаря Барановича. Последний был человек весьма ученый и благочестивый, но всю свою жизнь провел в стенах училищ и в управлении разными монастырями, а с мирскою общественною жизнию в крае мало был знаком практически и не обнаруживал никакой склонности следить за течением гражданских и политических дел. Неудивительно, если вместо Лазаря Барановича блюстителем Киевской митрополии правительство пожелало видеть нежинского протопопа Максима. Нужно было возвести его в сан епископа. Но на какую епархию? Чего требовали каноны? В Малороссии были только две архиерейские кафедры - Киевская и Черниговская, и обе были заняты. Вспомнили, что если не в Малороссии, то в присоединенной Белоруссии есть еще одна епископия Киевской митрополии, доселе остававшаяся без архипастыря, - Мстиславская, туда и назначили нового епископа, чтобы по крайней мере по имени этой епархии ему называться Мстиславским, хотя в действительности он никогда впоследствии там не бывал и не управлял своею паствою. И вот 4 мая 1661 г. нежинский протопоп Максим, названный в монашестве Мефодием, поставлен в Москве во епископа Мстиславского и Оршанского рукоположением блюстителя патриаршего престола Питирима, митрополита Сарского и Подонского, и других архиереев по соизволению царя, благословению всего освященного Собора и совету царского синклита. Далее мы увидим, как объяснял сам государь в грамоте к Цареградскому патриарху этот поступок своего правительства.
      Новый блюститель Киевской митрополии прибыл в Киев и в половине июля вступил в управление митрополией, приняв (16 июля) от прежнего блюстителя, епископа Лазаря, все имущество святой Софии, церковное и монастырское, принадлежавшее митрополитскому дому. А от 2 августа Лазарь Баранович писал к государю уже из своей епархии: "Доселе по силе моей я исправлял блюстительство Киевской митрополии и никогда не сопротивлялся воле Вашего царского величества, исполнил ее и теперь: боголюбивого епископа Мстиславского и Оршанского господина отца Мефодия Филимоновича, истинного богомольца Вашего величества, я честно почтил и принял со всем духовным Собором как брата и сослужителя своего и посадил на престол митрополии Киевской блюстителем, отдав ему в целости все имущество, церковное и монастырское, а сам по указу Вашего величества возвратился на свою епископию... Только не имея в Чернигове, где и главу приклонить, я отъехал в новгородский (т. е. в новгород-северский) монастырь Всемилостивого Спаса, где немногое устроил и строю при помощи Божией и жалованьи вашего величества; богатую же милостыню, какую я имел от Вашего величества в св. Софии (где, следовательно, и жил), я всю издержал на прокормление братии по великому оскудению монастыря. Хотелось бы мне воздвигнуть престол моей епископии в Чернигове, в церкви св. страстотерпцев, русских князей Бориса и Глеба, и потому, посылая к Вашему величеству наместника моего Гавриила Олешкевича с иеромонахом Иосифом, прошу царской милостыни, чтобы разоренная моя Черниговская епископия могла под державою Вашего величества и Вашею богатою милостынею прийти в прежнее свое благолепие и узреть прежнюю свою красоту". Посланные Барановичем в Москву иеромонахи подали от его имени 27 августа челобитную в Посольском приказе и в ней просили, чтобы государь пожаловал милостыню на покупку в Чернигове дворового места для епископа, которое продавалось за тысячу золотых польских, и на строение церкви святых мучеников Бориса и Глеба, пожаловал для той церкви книги, ризы, сосуды, паникадила и прочие церковные вещи, также икону святых страстотерпцев Бориса и Глеба и другие иконы, пожаловал, наконец, для епископа грамоту, по которой бы он в случаях нужды мог найти себе приют в Путивле, или Севске, или в Брянске, а если можно, и в самой Москве. Государь приказал удовлетворить всем этим просьбам Барановича, а в Путивль послать к воеводе грамоту, чтобы он, если приедет епископ Баранович, дал ему двор и государя о том известил, - лучшее свидетельство, что Баранович не находился в немилости у государя, хотя и оставил по его воле место блюстителя Киевской митрополии.
      Отпуская своего избранника, епископа Мефодия, в Киев, царь приказал отпустить с ним значительную сумму денег: на содержание его шесть тысяч сто рублей и соболями на четыреста десять рублей; на ямское строение в Нежине четыре тысячи рублей; на жалованье ратным людям черкасских городов десять тысяч рублей, полковникам - нежинскому Золотаренке, переяславскому, бывшему и наказным гетманом, Самко и черниговскому Силичу по сто рублей соболями, да на раздачу разным чинам соболями семьдесят рублей. Разумеется, первое впечатление, какое произвел Мефодий в Малороссии раздачей царских милостей, было в его пользу. Затем он стал лицом к лицу с тремя искателями гетманского достоинства, из которых каждый старался привлечь его как царского уполномоченного на свою сторону, выхвалял свою службу пред государем, называя двух других изменниками, и все говорили о необходимости созвать раду и избрать совершенного гетмана. Мефодий сначала думал отклонить все эти искательства. Он написал в первых числах августа к гетману Юрию Хмельницкому и убеждал его раскаяться и возвратиться с своими казаками под высокую руку московского государя, рассчитывая, что в таком случае порядок в Малороссии восстановится и не нужно будет избирать нового гетмана, но не получил никакого ответа, а узнал спустя около двух месяцев, что Хмельницкий собирается сделать нападение на Нежин и Чернигов. Тогда Мефодий начал, по-видимому, склоняться на сторону наказного гетмана Самки, уверял его, что в Москве знают и ценят его службу, и после совещаний с ним и другими полковниками согласился в марте 1662 г. отправить к царю ходатайство, чтобы он прислал кого-либо из своих для избрания совершенного гетмана. Между тем еще прежде, нежели из Москвы получен был указ, Самко созвал в Козельце раду. На ней присутствовали только полковники, атаманы и есаулы левой стороны Днепра без всякого участия черни и избрали Самко в гетманы. Присутствовал также и епископ Мефодий и 16 апреля привел новоизбранного гетмана к присяге на верность государю. Но тотчас из Козельца отправился к сопернику Самки, нежинскому полковнику Золотаренке, и из Нежина послал в Москву донесение от 22 апреля, что Самко обманул его и полковников, заставил их угрозою смерти избрать себя в гетманы и что он, Мефодий, желая только спасти их, особенно верного слугу государева Золотаренко, согласился привесть избранного гетмана к присяге. Самко с своей стороны написал в Москву от 14 мая, что при избрании его никакого обмана и насилия не было, что и епископ и полковники действовали совершенно свободно, резко нападал на Золотаренку и намеками на самого епископа. Из Москвы пришел ответ, чтобы Самко оставался только наказным гетманом и жил в единодушном согласии с епископом Мефодием, а для избрания гетмана на полной раде посылается из Белгорода окольничий и воевода князь Ромодановский. Огорченный Самко вновь написал государю (от 30 мая), горько жаловался не только на Золотаренка, но и на Мефодия и просил, чтобы на будущей раде епископ ни во что не вступался, а чрез несколько дней отправил в Москву своих посланцев и поручил им известить государя, что "место митрополитское Киевское за нерадением епископа без пастыря стоит два месяца" (Мефодий все еще проживал в Нежине), и бить челом, чтобы блюстителем Киевской митрополии государь изволил назначить или архимандрита Иннокентия Гизеля, или епископа Лазаря Барановича, или еще кого-либо из епископов, или игумена, только не отца Мефодия, потому что он "смуту учинил и войском его не любят". Просьбы и жалобы Самко оставлены без внимания. Зато, когда князь Ромодановский в июне месяце разослал приглашения, чтобы собрались в Зеньков на раду для избрания гетмана, то прибыли туда лишь епископ Мефодий и полковник Золотаренко, а прочие полковники не явились, ссылаясь на военные обстоятельства. Съехавшиеся в Зеньков решили отложить раду до другого времени, и Мефодий не поехал уже в Нежин к полковнику Золотаренке, а остался жить в Зенькове. В сентябре сделаны были окольничим новые приглашения собраться на раду в Полтаву, и опять полковники с своими казаками не явились, указывая преимущественно на неудобность места, назначенного для съезда. И Мефодий, уведомляя об этом государя, писал: "Сентября по 17-й день по твоему, великого государя, указу в Зенькове с окольничим князем Григорием Григорьевичем живот свой мучу, ожидаючи рады" (значит, он жил там не по своей прихоти, а по воле государя) - и далее просил, чтобы государь велел окольничему сноситься не с наказным атаманом Самком по делу о раде, а с кошевым гетманом Брюховецким, недавно прибывшим с своими запорожскими казаками к Полтаве. Но и теперь, когда государь дал такое повеление, дело не состоялось. Октября 30-го в Москве получены были известия от Брюховецкого и от епископа Мефодия, что на новую раду, которая назначена была в Гадяче, съехались только несколько полковников, а ни Самко, ни полковник Золотаренко не захотели прийти и разными обольщениями увлекли других за собою, потому собравшиеся на съезд единогласно приговорили, чтобы окольничий князь Ромодановский с своими ратными людьми возвратился в Белгород, а Брюховецкий с своими казаками стоял в Гадяче до указа государя. Сам епископ Мефодий остался также в Гадяче при Брюховецком. К концу 1662 г. отправлен был из Москвы в Малороссию стольник Ладыженский, который 13 генваря следующего года, прибыв в Гадяч, объявил Мефодию и Брюховецкому, что раду государь велел отложить до весны, а епископу приказал возвратиться в Киев впредь до новой рады. Но Мефодий отвечал: "В Киев я никак ныне не смею ехать, потому что наказный гетман Самко государю не прочит, хочет изменить, а меня велит погубить. Гадяч город моей епископии - государь пожаловал бы до полной рады велел мне жить в Гадяче". Поехал Ладыженский и в Переяслав (22 генваря) к наказному гетману Самке, и Самко в беседах с ним с крайнею горечью говорил против Мефодия: "Меня на козельской раде избрали в совершенные гетманы, а государь меня не пожаловал не утвердил, все это замутил епископ Мефодий... Прежде у нас от веку не бывало, чтобы епископу гетмана избирать: знает епископ одну Церковь. А такой баламут, как Мефодий, и в епископы не годится. Государь пожаловал бы нас велел Мефодия вывести из Киева и из черкасских городов, а если его не выведут и быть ему на раде, мы на раду не поедем... Сначала он сложился с Василием Золотаренком, а теперь сложился с Брюховецким, и Брюховецкий по его баламутству называется гетманом". Невозможно ныне судить за неимением данных, кто был прав, кто виноват: Самко ли или епископ Мефодий, и несправедливо было бы произнести здесь приговор о последнем на основании слов его противника. Но нельзя не заметить, что, назначенный быть блюстителем Киевской митрополии, Мефодий большую часть времени посвящал почти исключительно делам политическим: прожил в Киеве доселе только около осьми месяцев, а потом более года проживал то в Нежине, то в Зенькове, то в Гадяче, который и не хотел теперь оставить. Нельзя также не заметить, что вся эта политическая деятельность Мефодия была неудачна, к огорчению, конечно, и его самого и московского правительства.
      Еще более скорби пришлось испытать Мефодию как деятелю церковному. Спустя три месяца после рукоположения его в Москве на одну из епархий Киевской митрополии Киевский митрополит Дионисий Балабан рукоположил (3 августа), пользуясь своим правом, на ту же самую епархию своего епископа, бывшего пред тем архимандритом Лещинского и старшим виленского Свято-Духова монастырей, Иосифа Нелюбовича-Тукальского с оставлением за ним Лещинского монастыря. И это должно было служить постоянным свидетельством для всех и для самого Мефодия, что он рукоположен и называется Мстиславским незаконно. С наступлением 1662 г., в неделю православия, патриарх Никон изрек анафему на Крутицкого митрополита Питирима, между прочим, за то, что он поставил Мефодия епископом в чужую церковную область, подведомую Цареградскому патриарху. И эта анафема на рукополагавшего митрополита падала вместе по канонам на рукоположенного им, подвергая обоих низложению. Но если анафеме Никона, как уже отрекшегося от своей патриаршей кафедры, в Москве не придавали значения, то нельзя уже было не придавать значения и силы другой анафеме, разразившейся прямо над Мефодием в том же году. Что вызвало эту новую анафему и какое она произвела действие, довольно подробно объяснил сам Мефодий. В генваре 1663 г. он написал к царю Алексею Михайловичу: "Извещаю, что митрополит Балабан с изменником Юраской Хмельницким хотят до конца отвратить от тебя, великого государя, как духовный, так и мирской чин Малой России. Посылали они к святейшему патриарху Цареградскому трехтемировского игумена Краковецкого со многими дарами, клевеща на меня, твоего богомольца, и прося проклятия на меня и на всех, сообщающихся со мною. А клевету взвели на меня ту, будто я изгнал от престола митрополита Балабана и насильством, при помощи мирской власти восхитил престол Киевской митрополии. И по их просьбе святейший патриарх Цареградский выдал страшное проклятие на меня и на сообщающихся со мною. Копию с того проклятия Балабан прислал в Киев с выдубицким игуменом Клементием Старушичем, и в Киеве много произошло смущения от того проклятия между духовными и светскими; оно причиняет скорбь не мне только, но и всей твоей державе. Нисколько не расследовав, святейший патриарх произнес суд и проклятие по просьбе клеветников, между тем как митрополит Балабан, никем не изгоняемый, сам добровольно убежал от своего престола, благословил твоих подданных поднять руки на самого государя, навел басурман на православных христиан и сделался виновником многого междоусобия и кровопролития. Но да не продолжится навсегда смущение людей Божиих, духовных и мирских, в твоей державе - в Малой России; умилосердись, великий государь, изволь послать к святейшему патриарху Цареградскому, чтобы он очистил нас от проклятия, а обратил бы его на тех, которые ненавидят добро, нещадно проливают христианскую кровь и, будучи твоими подданными, забыв твои милости к себе, стали твоими великими врагами и изменниками. Балабан при своем избрании обещался нам желать тебе, великому государю, всякого добра как природному своему царю и проклятием грозил Выговскому в его присяге, утверждая его, чтобы он верно служил тебе, великому государю, а ныне сам сделался достойным того проклятия за свою измену против тебя, великого государя. Снова и со слезами прошу милости у тебя, великого государя, чтобы ты изволил послать к святейшему патриарху, ибо его проклятие весьма оскорбило мою душу". В Москве известие о проклятии Мефодия получено было, вероятно, еще прежде, нежели известил о том сам Мефодий, потому что еще в грамоте своей к Цареградскому патриарху, писанной в конце декабря 1662 г., государь поместил следующее прибавление: "Наконец, извещаем твое преблаженство с мольбою о Мефодии, епископе святой твоей паствы Белой России, который прошедшего года поставлен был в Москве от нашего Крутицкого митрополита по нашему соизволению благословением всего освященного Собора и советом нашего царского синклита. Думаем, что вы немало негодуете на нас за это. Но, преблаженнейший, отнюдь не из презрения к твоему святительству, не по насильству и не для нарушения св. правил, запрещающих епископам рукополагать кого-либо не в своем пределе, мы поступили так - да не будет. Объявляем тебе поистине, что ради благословной и неотложной причины, не успев написать к преблаженству Вашему о благословении, мы понудили рукоположить этого епископа. Вы слышали и прежде, что подданные наши казаки, называемые черкасами, живущие в городах Малой и Белой России, поползновенны и удобопреклонны к иноземному ярму; ныне же особенно узнали мы их удобопреклонность к соседним им папистам. Ибо отвергшийся нас и изменивший нам паствы твоей митрополит Киевский, и Галицкий, и всея Малыя и Белыя России Дионисий Балабан, отшедший к нашему неприятелю, польскому королю, по приказанию его приходил к ним и убедил многих из них быть под его рукою и соединиться с папистами. И как они уже готовы были отпасть, то мы убоялись, да не погибнут душами своими, болезненно попеклись о спасении их и, усмотрев сего мужа Мефодия, тамошнего же уроженца, могущего направить их на истину, понудили рукоположить его, да не увязнут в дьявольские сети и живы будут. Мы сотворили так не по преобладанию, но ради икономии, или строительства, спасения, а где бывает что-либо ради икономии спасения, как знаете и Ваше преблаженство, там по нужде допускается и пременение закона. Мы рассудили меньшим пожертвовать большему, ибо лучше нарушить правило, запрещающее епископу рукополагать в чужом пределе, но спасти в целости многие души в том пределе, нежели соблюсти правило, но допустить, чтобы те души впали в погибель. Если бы укоснили временем, послав предварительно к Вам спросить об этом, то весьма удобно они могли бы отпасть. Впрочем, предоставляем Вашему благоразумию рассудить, правильно ли мы поступили, и если нет, то просим прощения и в разуме наставления". Грамота была отправлена к патриарху 1 генваря 1663 г., и когда в продолжение четырех почти месяцев ответа на нее не было получено, то Паисий Лигарид, обыкновенно составлявший все такого рода грамоты, спрашивал в своей докладной записке от 24 апреля государя: "Должен ли есмь писать и повторить патриарху Вселенскому о деле патриарха Никона или точию писать о деле епископа Мефодия". Явно, что о Мефодии и о прощении его патриархом велено было приготовить новую грамоту. И надобно полагать, что патриарх Цареградский по ходатайству государя снял проклятие с епископа Мефодия, потому что киевское духовенство, которое теперь, по получении патриаршей грамоты о проклятии Мефодия, чуждалось его и даже враждовало против него, чрез несколько времени, как увидим, снова вошло с ним в сношение и признавало его епископом.
      А теперь оно действительно настроено было по отношению к Мефодию весьма неприязненно и резко выразило эту свою неприязнь при первом открывшемся случае. В мае 1663 г., 10-го числа, скончался в Корсуне митрополит Дионисий Балабан, а около половины мая прибыл в Малороссию новый уполномоченный от государя, окольничий князь Великого-Гагин, с товарищи и разослал приглашения собраться в Нежин на генеральную раду для избрания гетмана. Получив известие о времени этой рады, главные представители киевского духовенства, печерский архимандрит Иннокентий Гизель, игумены: николо-пустынский Алексей Тур, михайловский Феодосий Сафонович, межигорский Варнава Лебедевич, кирилловский Мелетий Дзик и ректор братских школ Иоанникий Голятовский - написали послание к наказному гетману Самку и к старшине запорожского войска и, высказывая им свои благословения и благожелания, чтобы "рада принесла все доброе как запорожскому войску, так и Церкви Божией", слезно просили их вместе с панами полковниками, сотниками, есаулами, атаманами и всем знатным рыцарством позаботиться на раде не о своих только вольностях, но и о вольностях духовных, особенно же о том, чтобы теперь, когда по смерти митрополита Дионисия Церковь осиротела, дан был ей впредь до избрания нового митрополита достойный блюститель митрополии. "А если бы, - продолжали настоятели киевских монастырей, - отец Мефодий захотел пред вами присваивать себе на дальнейшее время блюстительство митрополитской кафедры, в таком случае усердно просим не допускать ему того, потому что мы не хочем иметь его за блюстителя по следующим причинам: а) отец Мефодий находится под проклятием как патриарха Константинопольского, так и Московского за то, что вмешался незаконно в чужую диецезию, а от таковых каноны св. отец не только запрещают духовным и мирским людям принимать благословение, но повелевают устраняться даже в пище и питии; б) он посвящен на епископство без всякой елекции (какая бывала в епархиях Киевской митрополии); в) он только по своему желанию, не имея никаких заслуг пред Церковию, выпросил себе блюстительство... вопреки канонам и нас всех фальшиво привел в подозрение у его царского величества. Для лучшего уразумения клятвы, положенной на него Константинопольским патриархом, посылаем вам с нее копию. Если отец Мефодий хочет быть блюстителем, то пусть покажет вам хоть какое-нибудь разрешение от этого проклятия; мы же отнюдь не желаем его блюстительства и не соизволяем на то. Если он и вам показал себя не пастырем, то тем более нам. Мы принимали его по грамоте нашего милостивого государя за блюстителя, ожидая от него, что он будет нам отцом; он же вместо отца явился нам великим неприятелем и вместо блюстителя - губителем. Между вами он произвел такое раздвоение и замешательство, что вовсе неприлично его званию и сану... Посылаем к вам от себя двух игуменов, выдубицкого Клементия Старушича и мгарского Виктора Загорского, для устных объяснений с вами, чтобы на генеральной раде не было допущено блюстительство отца Мефодия, и просим вас писать к его царскому величеству, да даст нам в блюстители отца епископа Черниговского, к тому пригодного и много заслуженного пред св. Церковию, которого отец Мефодий сместил с кафедры". В то же время настоятели киевских монастырей написали и к самому Лазарю Барановичу, просили его выслать на генеральную раду своего наместника для совокупного действия с игуменами выдубицким и мгарским против Мефодия и затем просили, "уважая его (Барановича) славные заслуги для Церкви Божией, чтобы он как прежде, так и теперь, если последует соизволение царского величества, благоволил своею личностию украсить осиротелую митрополитскую кафедру, пока будет избран новый митрополит". А наказной гетман Самко от себя письменно просил Лазаря Барановича даже лично пожаловать на нежинскую раду, чтобы благословить ее и утвердить. Осторожный и благоразумный Баранович хотя послал на раду своего наместника Иеремию Ширкеевича, но сам поехать не захотел, а от принятия на себя блюстительства митрополии решительно отказался. "И слабость моя непритворная, - писал он, - возбраняет мне то, и двукратное блюстительство, недостойно мною отправленное, страшит меня, как бы не дать за то Господу ответа, да к тому же блюстительство это я должен был бы отправлять из коштов моей убогой епископии, а не из митрополитских имений, лежащих на той стороне Днепра". Баранович с своей стороны предлагал и просил ходатайствовать пред государем о позволении избрать поскорее совершенного митрополита . Впрочем, напрасны были все эти хлопоты и переписка киевского духовенства и наказного атамана, направленные против епископа Мефодия. Распорядителем генеральной рады был царский посланник князь Великого-Гагин, и он прежде всего пригласил на раду епископа Мефодия. И на раде вовсе не поднималось вопросов о церковных делах, о блюстительстве митрополии и не делалось никаких заявлений против Мефодия. А в гетманы на раде был избран не Самко, как надеялись он сам и его приверженцы, но Брюховецкий, которому покровительствовал Мефодий и которого привел потом к присяге на верность государю. Самко же и Золотаренко, совместники Брюховецкого, выданы были по просьбе последнего на войсковой суд и казнены смертию как изменники с несколькими другими лицами.
      Пять с половиною лет управлял Киевской митрополией Дионисий Балабан. И если он только около полугода оставался на своей кафедре в Киеве, а потом удалился во владения Польши и как бы изменил московскому правительству, то это с самого избрания Дионисия на Киевскую кафедру надлежало предвидеть. Он был подданный польского короля, которому, естественно, и старался служить: большая часть митрополии Дионисия, до четырех епархий, лежала в пределах Польши, все его митрополитские владения находились там же. И не один Дионисий содействовал гетману Выговскому вновь перейти с своими казаками на сторону Польши, то же известно о Львовском епископе Арсении Желиборском, заслужившем своею преданностию признательность короля . Впрочем, и удалившись в начале июля 1658 г. из Киева и Малороссии, бывшей под властию московского государя, Дионисий на первых порах не оставлял ее без своего духовного управления, пока не был назначен сюда особый блюститель митрополии. В ноябре того же 1658 г. Дионисий издал (от 20-го числа) следующую грамоту, свидетельствующую вместе о его расположенности к Черниговскому епископу Лазарю Барановичу: "Извещаем всем вообще и каждому особо, что, принимая во внимание бедность Черниговской епископской кафедры и также важные заслуги отца Лазаря Барановича, мы предписываем, чтобы протопопии, издавна належащие к нашей митрополитской кафедре, черниговская, минская, борзенская, глуховская, конотопская, новгородская и стародубская, от сего часу подчинялись отцу епископу Черниговскому как своему пастырю и доходы, куничные или столовые, соответственно древнему обычаю отдавали, а дьяки всех названных протопопий рукоположение и благословение на иерейство брали чрез его милость епископа Черниговского и во всем ему были послушны". Из других действий митрополита Дионисия мы знаем очень немногое. Вероятно, еще в 1658 г. он подтвердил своею грамотою все права и привилегии, данные прежде Цареградскими патриархами Луцкому братству, в которое и сам незадолго пред тем вписался. В 1659 г. пожаловал свою благословенную грамоту Яблочинскому монастырю (ныне в Бельском уезде Седлецкой губернии), свидетельствуя в ней, что монастырь этот основан еще в XV в. знатными вельможами Богушами, и в том же году, посетив Почаевский монастырь вместе с овручским архимандритом Феофаном, открыл в нем мощи преподобного Иова Железа (? 1651) после предварительного исследования его жизни и деяний. В 1662 г., когда несчастный гетман-юноша Юрий Хмельницкий отрекся от гетманства и передал гетманскую булаву Павлу Тетере, Дионисий в Корсунском монастыре постриг этого юношу в монахи, переименовав его из Георгия в Гедеона. В Киеве и Малороссии не переставали смотреть на Дионисия как на своего митрополита до самой его кончины, хотя и имели своего блюстителя митрополии. Епископ Лазарь, получив первое известие о смерти Дионисия от наказного гетмана Самки, отвечал: "Помилуй, Боже! В такие трудные времена, когда нам наиболее нужны богомольцы, чтобы отвращать праведный гнев, мы лишились столь благочестивого пастыря. Нужно нам молиться, чтобы Бог всякие утехи утешил Церковь Свою и не оставил овец без пастыря". А в ответе Иннокентию Гизелю, который с великою скорбию извещал о кончине Дионисия, Баранович выражался: "Вечная память усопшему о Господе! Усерднейше желаю Вашей пречестности видеть на себе опыты утешений Божиих". Сам Баранович составил скончавшемуся митрополиту и эпитафию.
      В письме своем от 10 июня 1663 г. к наказному гетману и всему запорожскому войску Баранович, как мы уже упоминали, отказываясь от блюстительства митрополии, которое ему предлагали, просил ходатайствовать пред великим государем, чтобы дозволил избрать действительного митрополита на Киевскую кафедру. Просьба Барановича осталась неисполненною. Между тем православные других епархий Киевской митрополии, не находившихся под властию Москвы, хотя и не так скоро, позаботились об избрании для себя митрополита. Первое собрание их духовенства и представителей от мирян происходило 9 ноября в городе Корсуне. Но собравшиеся разделились на две партии: одна из них избрала Иосифа Нелюбовича-Тукальского, епископа Мстиславского, который назывался также епископом Белорусским, наместником митрополии Киевской, архимандритом лещинским и старшим монастырей виленского Свято-Духова, пинского Богоявленского и иных; другая же избрала Антония Винницкого, епископа Перемышльского и Самборского. Вследствие такого разногласия назначено было на 19 ноября новое собрание, на которое кроме епископов - Луцкого Гедеона Четвертинского, именовавшегося прототроном, Перемышльского Антония Винницкого и Львовского Афанасия Желиборского (недавно избранного на место родного брата его, епископа Арсения, скончавшегося 18 сентября 1662 г.) прибыл и сам гетман правой стороны Днепра Павел Тетеря. Но и на этот раз согласия между избирателями не установилось. Одни, в том числе епископы и гетман, избрали Антония Винницкого, а другие - Иосифа Нелюбовича-Тукальского. Огорченные епископы в тот же день обнародовали протестацию, в которой объявляли, что Антоний Винницкий избран на митрополию единогласно всеми и торжественно, а Иосифа Тукальского избрал только слуцкий архимандрит Феодосий Василевич с несколькими духовными и светскими лицами, и избрал приватно, почему последнее избрание ничтожно и Тукальского нельзя признавать за избранного кандидата на митрополитскую кафедру. Несмотря, однако ж, на эту протестацию, обе стороны представили своих кандидатов на утверждение короля. И король Ян Казимир грамотою от 24 ноября утвердил на митрополитской кафедре Антония Винницкого и вслед за тем, если даже не прежде, утвердил такою грамотою и на той же кафедре Иосифа Нелюбовича-Тукальского с оставлением за ним и Лещинского монастыря. По крайней мере об утверждении последнего, верно, дано было знать от имени короля гетману Тетере, потому что Тетеря, хотя сам стоял при избрании за Антония Винницкого, издал универсал, которым объявлял, что на митрополии утвержден епископ Мстиславский Иосиф Тукальский и что ему должно оказывать послушание. Местом для своего пребывания Иосиф избрал, вероятно, Корсунь, где скончался его предместник, или Чигирин, где жил гетман. Но едва прошло несколько месяцев со времени избрания Иосифа на митрополию, как его постигло великое несчастье. Его обвиняли в том, будто он вместе с бывшим гетманом Выговским, который назывался теперь воеводою киевским, замышлял вытеснить поляков из Малороссии по правую сторону Днепра и возвратить ее московскому государю, а вместе с бывшим гетманом Юрием Хмельницким, теперь иноком Гедеоном, возбуждал казаков против гетмана Тетери.