Чикарро сидел на корточках, привалившись спиной к холодной каменной стене.
      Сгусток тьмы в темном, провонявшем мочой, кровью и кошмарами падших ангелов тупике.
      Черные пластиковые пакеты, полные гниющих отбросов из ресторанчиков с южной кухней, чьи задние двери выходили в тупик, баррикадой перегораживали проход. Они давно не умещались в проржавевших мусорных баках, и уборщики просто кидали их в проулок.
      Кинби пробирался между ними, брезгливо морщась и стараясь не думать, во что превратятся туфли из оленьей кожи и костюм, всего неделю назад пошитый в ателье Брокенбергера.
      Аккуратно поддернув темно-синие брюки, Кинби присел на корточки напротив Чикарро, щелкнув портсигаром, извлек тонкую сигарету ручной набивки. Прикурил. Огонек зажигалки выхватил из темноты острые колени, безвольно опущенные руки, тусклые, цвета нечищеных ботинок, перья. Кончики крыльев полоскались в нестерпимо воняющей луже, но ангелу было глубоко наплевать.
      Судя по расширенным зрачкам и отвисшей челюсти, тот успел закинуться «весенними дарами» и теперь радостно скакал по воображаемому лугу с такими же идиотами.
      – С-с-скотина, – прошипел Кинби, отвешивая ангелу хлесткую пощечину. Брезгливо тряхнув рукой, потянул из нагрудного кармана надушенный платок. Тщательно вытер ладонь, сложил платок и отправил в карман брюк.
      Чикарро очумело тряс лохматой головой, сучил ногами, пытаясь удержать равновесие, но дырявые ботинки скользили по покрытым слизью булыжникам, и он с тихим стоном шлепнулся на задницу. Поднял на Кинби полные скорби глаза и произнес неожиданно глубоким чистым голосом:
      – Почему ты ударил меня, дитя тьмы? Зачем нарушил грезы несчастного ангела, ты, порождение Ночи?
      Его собеседник затянулся ароматным дымом:
      – Потому что ты мне звонил, нес какую-то околесицу о великой тайне хозяина Дома Тысячи Порогов и просил денег. Если ты оторвал меня от дел попусту, я уйду и больше никогда не дам ни гроша.
      Голос Кинби был тих и чуть хрипловат. В такт словам двигался огонек зажатой в тонких губах сигареты. Мраморно-белое лицо с сухими аристократическими чертами сохраняло неподвижность древней маски. Лишь горели красноватым светом глаза, спрятавшиеся в тенях, отбрасываемых широкими полями мягкой шляпы.
      – Нет-нет! Что ты! – Чикарро испуганно завозился у стены, пытаясь подняться. – Не уходи. Ты не можешь бросить бедного ангела в этой ужасной обители кошмаров!
      – Чикарро, ты живешь в этом тупике вот уже семьдесят лет. – Кинби поднялся, отряхнул брюки. – Говори или я уйду.
      – Да-да. Я помню. Я все помню, мой верный ночной спаситель! Это действительно важные и интересные слова. Но поможешь ли ты бедному ангелу, которому уже никогда не расправить крылья наяву, обрести небо в сновидениях?
      – Чикарро, говори, и если мне будет интересно, я подкину тебе пару монет. Хотя я не одну тысячу раз предупреждал – ты подохнешь от этой дряни, или как там у вас, ребят сверху, бывает.
      – А зато ты вот куришь много! – хихикнул ангел, и Кинби против воли усмехнулся.
      – Ладно, говори, давай, – сказал он, зажимая в губах новую сигарету.
      – Ты просил сказать, если я что-нибудь узнаю про ту красивую девушку из людей, снимок которой ты показывал? Так?
      – Ну да. А Дом Тысячи Порогов тут при чем? Люди из людей туда не ходят.
      – А я вот ее там видел! – Чикарро наконец сумел подняться и теперь стоял, торжественно потрясая перед носом Кинби грязным пальцем. – И не одну! С Хранителем Порогов!
      – Когда? Где именно? Обстоятельства? – забрасывал Кинби ангела отрывистыми вопросами.
      – Погоди-погоди… Не спеши так, мой проклятый друг. Бедный ангел уже не может охватывать разумом мироздание. Значит так… Было это сегодня днем. Я танцевал на перекрестке, напротив западных построек Дома. Плохое место – никто не бросил ни единой монетки, я уже хотел уйти.
      Кинби нетерпеливо щелкнул пальцами, и Чикарро зачастил:
      – Вот тут она и появилась. Вышла из большой черной машины и дверь ей открывал сам Олон! А за ней вышел Хранитель. Они поднялись по ступеням, и Олон открывал перед девушкой большие стеклянные двери.
      – Что дальше?
      Пожав плечами, ангел устало сполз по стене. Короткий рассказ вымотал его до предела.
      – Все. Двери закрылись, я подождал еще немного и ушел. Плохое место. Никто не бросил монетки танцующему ангелу.
      Кинби посмотрел на бродягу сверху вниз и полез за бумажником. Достал пару банкнот, сунул в карман, неровными стежками пришитый к неимоверно грязному пончо.
      – Постарайся не все деньги потратить на свою дрянь. Купи хотя бы немного еды.
      Чикарро лишь грустно улыбнулся и слабо помахал рукой вслед моментально растворившемуся в тенях силуэту.
 

* * *

 
      Выйдя на Закатный бульвар, Кинби глянул на часы. Он и так с точностью до минуты знал, сколько времени осталось до рассвета, но ему нравились мелкие человеческие привычки и дорогостоящие человеческие безделушки.
      Порой ему казалось, что страсть к красивой одежде, дорогим часам и прочему, совершенно ему не нужному хламу, уже перешла в манию, и вещи начинают давить на него, требуя все больше и больше места. Иногда он просыпался от кошмара – во сне вещи окружали его и начинали растворять. Кинби ощущал, как его душа перетекает в часы и туфли, смокинги и клубные пиджаки, флаконы одеколонов и бумажники ручной работы. Тогда он открывал глаза и неподвижно лежал, внимательно вглядываясь в непроницаемую для людского глаза темноту своей спальни, проверяя, все ли шкафы, тумбочки, шифоньеры и застекленные витрины остались на своих местах.
      Но расставаться с вещами и привычками Кинби не хотел. В конце концов когда-то он и сам был человеком и ему нравилось баловать себя старыми привычками или приобретать новые, тщательно отобранные после многолетнего наблюдениями за людьми, к которым Кинби питал тщательно скрываемую слабость.
      Сверившись с часами и убедившись, что ночь еще даже не приблизилась к середине, Кинби решил заглянуть в бар «Фиолетовый осьминог».
      Ночной бульвар кипел. Обрывки музыки, вопли зазывал из стриптиз-клубов, шепот сутенеров и пушеров, рев автомобильных гудков и визгливая ругань проституток создавали неповторимый звуковой фон, сопровождавший лихорадочное мельтешение толпы.
      Выплескиваясь из дверей баров, клубов, борделей и варьете, людские ручейки вливались в остро пахнущее алчностью и похотью море, время от времени выплескивавшееся с тротуаров на проезжую часть.
      С легкой отстраненной улыбкой Кинби разрезал толпу. Люди из людей, храты, добберы, люди из Ночи, все они безотчетно расступались перед ним, не всегда даже обращая внимание на невысокую стройную фигуру в дорогом неброском костюме и мягкой серой шляпе. Лишь некоторые ежились, робко глядя Кинби в спину.
      К этому Кинби тоже привык. В конце концов, даже в этом безумном котле, именуемом Городом Богов, такие как он встречались нечасто.
      Вампиры всегда были редкостью.
      «Фиолетовый осьминог» имел славу заведения недорогого и непритязательного. Держал его человек из людей, давно забывший свое имя и отзывавшийся исключительно на прозвище Папа Бургер. Происхождение этого прозвища оставалось загадкой и служило причиной постоянных пересудов среди завсегдатаев.
      Бургеров в «Осьминоге» отродясь не было, зато наличествовало пойло, которое Папа Бургер выдавал за виски, дешевый джин и лучшее в городе темное пиво.
      Самые отважные могли отведать фирменный омлет.
      Кинби был единственным, кто решался заказывать здесь бифштекс с кровью. За это Папа Бургер вампира искренне уважал.
      Действительно непрожаренный бифштекс и темное пиво сами по себе были достаточными причинами для того, чтобы Кинби полюбил этот бар, но было и еще одно обстоятельство, делавшее «Фиолетового осьминога» одним из его любимых мест. Когда-то давным-давно прокуренный зал облюбовали полицейские ночной смены, поскольку здание Городского управления находилось неподалеку и, если знать, где именно срезать, то, проплутав буквально пять минут по глухим переулкам, можно было попасть в гостеприимные объятья Папы Бургера.
      Аккуратно прикрыв дверь, Кинби сбежал по ступенькам и огляделся. Зал, как всегда, плавал в клубах сигаретного дыма, ночной бармен Николя меланхолично протирал стойку несвежим полотенцем, в глубине зала тихонько что-то обсуждали смуглые барыги из Восточного предместья. Они любили здесь сидеть, как и полицейские. По молчаливому соглашению здесь никто никого не трогал, никто никем не интересовался.
      Из клубов дыма выдвинулась массивная темная туша. Двухметровый доббер Жорнус входил в пятерку лучших вышибал в городе и всегда ревностно относился к своим обязанностям. Проскрежетав нечто неразборчивое, вышибала кивнул, давая понять, что узнал клиента. Развернулся и потопал обратно. Кинби вежливо поднял шляпу, и заднее лицо Жорнуса подмигнуло ему в ответ. Это лицо доббера нравилось Кинби куда больше переднего – вечно хмурого, туповато-сосредоточенного.
      Кинби подошел к стойке и постучал монетой. Николя тут же оказался рядом:
      – Как обычно, господин Кинби?
      Детектив задумался.
      – Нет, пожалуй, пока только пива. И соленых орешков. Только умоляю, Николя, проследи, чтобы они были действительно солеными и действительно прожаренными.
      Понимающе улыбнувшись, бармен принялся наполнять тяжелую кружку темным пивом.
      – Да, кстати, лейтенант Марино или сержант Шесински не появлялись?
      Николя молча покачал головой, сосредоточенно следя за пивной струей. Наполнив кружку, артистически отправил ее по стойке в сторону Кинби. За ней последовало блюдце соленых орешков. Кинув один в рот, Кинби издал неопределенный звук, означающий удовлетворение, взял кружку, блюдце с орешками, и направился в самый темный уголок зала.
      Время от времени поглядывая на дверь, он предавался своему любимому занятию – задумчивому безделью. Впрочем, не забывая оглядывать посетителей цепким холодным взглядом.
      На маленькой сцене заняло свое место трио Ларса Эйкарта – двое люди из людей, третий, контрабасист, яркий образчик людей из Ночи – угольно-черные волосы, бледная, почти как у Кинби, кожа, тонкие фиолетовые губы, непроницаемо черные, ничего не выражающие глаза. Впрочем, почти сразу контрабасист прикрыл глаза тяжелыми веками и тронул струны. Ларc закурил, сел за рояль и зал наполнила задумчивая мелодия Rainy Season Кейко Мацуи.
      Откинувшись на спинку полукруглого дивана, Кинби позволил себе окончательно расслабиться и насладиться мелодией. Трио Ларса было еще одной причиной, по которой Кинби проводил вечера в этом прокуренном зале.
      Негромко хлопнула дверь, заворчал Жорнус, на этот раз гораздо жизнерадостнее, чем когда приветствовал Кинби.
      По ступенькам сбегала невысокая шатенка в свободной кожаной куртке и мешковатых джинсах с накладными карманами. Завершали вечерний наряд тяжелые коричневые ботинки на толстой рубчатой подошве.
      Заметив Кинби, девушка подняла руку в дружеском салюте и направилась к его столику, бросив по дороге в сторону бара:
      – Николя, мне пиво!
      – Будет сделано, лейтенант! – с энтузиазмом отозвался бармен.
      Сняв куртку, шатенка кинула ее на диван рядом с Кинби и опустилась на стул.
      Со стоном вытянув ноги, она откинула голову и прокричала:
      – Николя, я устала и хочу пива!
      Бармен материализовался возле столика буквально через мгновение и так же стремительно исчез.
      Все это время Кинби с улыбкой смотрел на гостью, как смотрят умудренные жизнью старики на милых шумных внуков.
      – Здравствуй, Марта.
      Отхлебнув порядочный глоток, Марта отсалютовала кружкой и слизнула пену с верхней губы. Каждый раз, видя ритуал ее первого глотка, Кинби мучился вопросом, как у нее получается делать это так по-детски и одновременно настолько сексуально.
      – Здравствуй, Кинби. Как я уже говорила, я страшно устала.
      – Обычно ты забегаешь пораньше. Что-то случилось?
      Аккуратно опустив кружку, Марта с силой потерла лицо:
      – Убийство. Чертовски противное и, что самое мерзкое, совершенно обычное. Два придурка, два ствола, много «вороньего пера». Оба решили, что бессмертны.
      – Ну, и? – поднял бровь Кинби.
      – Ну, и. Один точно ошибся. Второй поймет свою ошибку скорее всего к утру. А мне… Осмотры, отчеты, писанина… ты сам все это прекрасно знаешь.
      – Именно поэтому я и ушел, – хмыкнул Кинби. – Прелесть частного сыска и в том, что писанины гораздо меньше.
      Неторопливо потягивая пиво, Марта и Кинби смотрели друг на друга и молчали. Спокойная уютная тишина коконом укрыла их столик. Безмолвие не было тягостным, так молчат старые друзья и любовники, которым слова не нужны. Достаточно видеть друг друга.
      Отзвучали последние такты мелодии, Ларс заиграл что-то быстрое и мажорное.
      – Ладно, давай, спрашивай, – сказала Марта, прикуривая.
      – Почему ты думаешь, что я ждал тебя только для того, чтобы о чем-то спросить? – притворно возмутился Кинби.
      – Прекрати. Я не говорила, что только для этого. Надеюсь, ты действительно ждал меня еще и потому, что соскучился. Но спросить что-то хочешь, не забывай, я же знаю тебя как облупленного.
      – Хорошо-хорошо! Сдаюсь, – поднял руки Кинби. – Что ты знаешь о Доме Тысячи Порогов? Точнее так – слышно ли о нем что-нибудь новое и необычное?
      Марта задумалась, пожала плечами.
      – Да нет вроде бы. Ублюдок Хранитель держится в рамках, старается не попадаться нам на глаза. А что касается дел в Дымке или там с Переродившимися, сам знаешь, это все относится к Девятой комнате, а тамошние ребята на нас смотрят как на недоумков, которым только улицы патрулировать.
      – Лейтенант Марино, это дело относится к нашей юрисдикции. Не вмешивайтесь, – произнесла она утробным голосом, явно кого-то передразнивая.
      – То есть никаких новых слухов, ничего о том, что он ведет какие-то дела с людьми из людей не слышно?
      – Во всяком случае я такого не слышала.
      Марта пристально взглянула на Кинби:
      – Дружок, а ты это все к чему спрашиваешь?
      – Да так. Пока ни к чему определенному. Но если услышишь хоть что-то о том, что Хозяин завел дела с кем-нибудь из людей, будь хорошей девочкой, намекни мне?
      – Ладно, заметано. – Марта допила свою кружку и потянулась. – Лично я валюсь с ног и собираюсь пойти поспать, пока снова кого-нибудь не убьют.
      Кинби в два глотка допил пиво, достал пару купюр, бросил на стол, придавил кружкой.
      – Тогда пойдем. Мне тоже пора. – Он глянул на часы. – Скоро рассвет, а он крайне вреден для моего здоровья.
      Обогнав Марту на входе, Кинби галантно распахнул дверь, но его спутница замешкалась, пытаясь нашарить зажигалку в многочисленных карманах своей куртки и Кинби шагнул из дверей первым. Марино уже догоняла его, толкнув дверь, она ступила на невысокое крыльцо бара.
      Развернувшись, Кинби сильно толкнул ее в грудь. Зашатавшись, Марта влетела обратно в двери бара. Падая, услышала отрывистые звуки выстрелов. Грудь Кинби взорвалась. Подброшенное в воздух крупнокалиберными пулями тело, влетев в зал, упало на девушку.
      Еще два выстрела прошли мимо цели, вырвав куски дерева из дверного косяка.
      Взревел мощный двигатель, взвизгнули покрышки и все стихло. Противно воняло порохом и горелым деревом. Тихо поскрипывали, покачиваясь на полусорванных петлях, изуродованные двери.
      Марта похлопала детектива по плечу:
      – Кинби. Кинби, послушай. Ты пачкаешь кровью мою куртку.
 

* * *

 
      Щелкнул выключатель и неяркий свет чудовищного сооружения, увенчанного коричневатым абажуром с бахромой, разогнал непроглядную темноту спальни.
      Марта приподнялась на локте и посмотрела на задумчиво курившего Кинби. Аккуратно вынув из его пальцев сигарету, сделала пару затяжек, вернула дымящийся цилиндрик на место. Протянув руку, Кинби погладил девушку по встрепанным волосам.
      Внезапно Марта порывисто обняла Кинби, уткнулась лицом ему в грудь:
      – Боги, Кинби. Я до сих пор вижу, как ты валишься на меня и из тебя торчат осколки костей.
      Девушку мелко трясло. Затушив сигарету, Кинби крепко прижал ее к себе, чувствуя, как бешено колотится ее сердце.
      – Прекрати. Все хорошо. Ты же прекрасно знаешь, насколько утомительно меня убивать.
      – Если бы не ты, я была бы уже мертва. – Марта резко села, закуталась в простыню. – А если бы эти придурки стреляли серебряными пулями…
      – То еще не факт, что попали бы, куда надо, – прервал ее Кинби.
      Марино потянулась за бокалом, стоявшим на прикроватном столике. Отпила глоток красного вина и принялась задумчиво покачивать бокал, наблюдая, как перетекает густая темная жидкость.
      – А ведь, действительно, они стреляли обычными пулями, – протянула Марта.
      – Да, я вот и сам об этом думаю. Основных вариантов два…
      – Именно, – продолжила его мысль девушка. – Либо хотели убить меня, но стреляли редкие недотепы, у которых сдали нервы.
      – Либо кто-то решил столь изящным способом предупредить меня. – Кинби раскинулся на кровати и смотрел на Марту снизу вверх.
      – Есть и третий вариант, – продолжил он. – Кто-то, наоборот, старается заставить нас действовать. Понимаешь, узнать, что мы с тобой встречаемся и постоянно бываем в «Осьминоге», большого труда не составляет. Хотя я склоняюсь к варианту предупреждения.
      Марта лишь пожала плечами, что вполне могло означать – кто знает?
      Взгляд Кинби становился все более сонным, движения замедлились. Бросив взгляд на напольные часы, стоявшие в противоположном углу комнаты, Марта заторопилась:
      – Все. Мне пора. Начальство и так устроит мне выволочку за то, что слиняла с места происшествия, составив лишь общий рапорт.
      Натянув джинсы и водолазку, она схватила куртку и, поцеловав Кинби в щеку, стремительно исчезла. Хлопнула дверь. Квартира погрузилась в тишину.
      Вздохнув, Кинби поплелся в прихожую, запирать многочисленные засовы.
      На город накатывал очередной, до краев наполненный белым солнцем день.
      Вампир уснул.
 

* * *

 
      Патрульный Захария Стериолидис, грозно поглядывая по сторонам, двигался своим обычным маршрутом – от правого угла первого ряда строений Дома Тысячи Порогов по узкой улочке вниз, до пересечения с Камышовой. Там он переходил на другую сторону улицы и заходил в чайную, которую уже много лет держало семейство хратов.
      Сейчас Захария, отдуваясь, вытирал вспотевший лоб несвежим носовым платком и чувствовал, как пропитывается потом форменная черная рубашка.
      В очередной раз помянув недобрым словом умника из мэрии, додумавшегося сделать летнюю форму черной, Стериолидис поправил висевшую на ремне дубинку и продолжил обход. Облизывая пересохшие губы, он представлял, как войдет в чайную и займет свой столик в глубине зала. Шустрая хратиха Мисарра, не то внучка, не то правнучка хозяина, моментом принесет запотевший графинчик морса, тонкостенный стакан, маленькую пиалу и чайник. Он неторопливо наполнит пиалу до половины и первую порцию выпьет залпом. Ледяное пламя «драконьей крови» скользнет в глотку, он длинно выдохнет и потянется за графином. Пока в пищеводе будет бушевать «драконья кровь», наполнит стакан и осушит его большими длинными глотками.
      После этого можно будет откинуться и прикрыть глаза, ожидая, когда придет время повторить.
      Сглотнув, Захария ускорил шаг.
      В узком проулке танцевала пара Переродившихся.
      Коротко ругнувшись, Стериолидис шагнул в проулок, срывая с пояса дубинку.
      Движения Переродившихся были грациозными и совершенно нечеловеческими. Они извивались, точно кобры под им одним слышную мелодию, над непонятной темной грудой. Руки нелюдей то взвивались к белому, полному полуденного зноя небу, то падали, словно хищные птицы. Лица их были бесстрастны, из зашитых ртов исходило тихое гудение. Стремительно и одновременно, будто управляемые единым разумом, Переродившиеся повернулись к полицейскому.
      Захария снова сглотнул и покрепче сжал дубинку.
      Он чувствовал себя очень толстым, старым и неуклюжим. Пытаться отогнать Переродившихся от мертвеца было делом неприятным и опасным. Можно, конечно, оставить их в покое и вызвать детективов, пусть приезжают, волокут с собой штатного некроманта и валандаются сами. Но ведь те поначалу обязательно спросят, а воспользовался ли он оберегающим амулетом. А когда выяснится, что амулет, вот он, то отметят это в рапорте. И не видать ему тогда дополнительных дней к отпуску как своих ушей.
      Сделав еще пару робких шагов, патрульный, расстегнув один из многочисленный кармашков на поясе, достал черный керамический флакон. Облизнул губы и бросил склянку между Переродившимися.
      На секунду гудение стало громче, и Захария почувствовал, как пот, ручейками стекавший по спине, стал ледяным. Бухнув, сердце пропустило удар, подумало, забилось снова.
      Тощие, закутанные в немыслимые балахоны фигуры застыли, затем грациозно отпрыгнули к стенам домов, юркими ящерицами-каменками полезли вверх и скрылись из виду.
      Выдохнув, Захария прислонился к стене и закрыл глаза. Соседство с трупом сейчас казалось ему едва ли не блаженством.
      Но медлить было нельзя. Покачивая головой и утирая пот платком, он подошел к темной массе, над которой танцевали Переродившиеся.
      И страшно захотел большой чайник «драконьей крови».
 

* * *

 
      Лейтенант Марино смотрела в мертвые глаза девушки и думала, что та едва ли старше ее самой. Увы, в Городе Богов смерть молодой девушки никогда не считалась событием, достойным пристального внимания. Порой, глядя на тело очередной несовершеннолетней проститутки, Марта в свои двадцать семь лет чувствовала себя старухой. Судя по лицу убитой, ей тоже не было и тридцати. Может тридцать, но не больше. Марта отметила, что при жизни девушка была хорошенькой и наверняка привлекала тех, кому нравится грубоватая, несколько вульгарная чувственность. Недорогая, щедро наложенная косметика, массивные броские серьги, остатки яркой безвкусной одежды – убитая не тянула не то что на аристократку, но и на мелкую бизнесвумен или офисную служащую. Хотя и на проститутку тоже не слишком похожа, решила Марино.
      Осматривая тело, Марта искренне радовалась, что не успела перекусить, как собиралась.
      – В нее что, из осадного орудия палили? – поинтересовался подошедший сержант Шесински.
      Невысокий и массивный Шесински в своем поношенном коричневом костюме напоминал оживший бабушкин комод. Чувство юмора у него было примерно такое же, за что многие в управлении его недолюбливали. Марте же сержант нравился, она ценила его надежность и хватку. Не обладая выдающимся умом, ее напарник был фантастически целеустремленным и бесстрашным человеком.
      Сейчас он склонился над трупом и, посасывая измочаленный огрызок сигары, рассматривал вывалившиеся внутренности несчастной.
      – Да уж. Не то слово. И не просто палили, а потом еще и разорвали. – Марта поднялась на ноги и стояла, покусывая ноготь большого пальца.
      – Смотри, крови не так уж и много. Значит, убили ее не здесь.
      – Или убийца высосал кровь, – хмыкнул Шесински.
      – Нет. Это не Дети Ночи, – покачала головой Марино. – Те эстеты. Но если будет нужно, я поспрашиваю Кинби.
      Сзади послышалось негромкое покашливание. Невысокий человечек, похожий на неприметную серую мышку, казалось расплывался в прозрачном зное. Посмотрев на труп, сглотнул, заметно зеленея.
      – Так, Валек, не хватало чтоб ты наблевал на месте преступления! – Шесински хлопнул человечка по плечу.
      – Ты, как всегда, передаешь свои мысли с непередаваемым изяществом, – пробормотал Валек, не в силах отвести взгляд от растерзанного тела. – Отойдите и не мешайте работать.
      Марино и Шесински сделали несколько шагов назад. Марта достала сигарету и закурила.
      – Никак не научусь смотреть спокойно на то, что он делает, – негромко сказала она.
      Шесински пожал плечами:
      – Ну, если у него получается разговорить труп и получить нужные сведения, то отчего бы и нет.
      – Я понимаю. И все же… неправильно это – некромантия. Зло это.
      Шесински лишь хмыкнул в ответ. Отвлеченные рассуждения его не интересовали.
      Встряхнув кистями рук, Валек встал над трупом. Носки его стоптанных ботинок почти касались головы убитой, и Марта с трудом удержалась от того, чтобы не попросить манта быть повнимательнее.
      Мант вытянул руки перед собой ладонями вниз и замер.
      Все происходящее выглядело очень буднично, и тем не менее Марте показалось, что свет в проулке ненадолго потускнел, словно легчайшая тень набежала на солнце. Вокруг ладоней некроманта появилось неяркое зеленоватое сияние, струйками стекавшее к телу. Валек стоял, сосредоточенно наморщив лоб, и от напряжения почти не дышал. На какое-то мгновение сияние усилилось и вдруг пропало. Будто кто-то выключателем щелкнул.
      Резко выдохнув, Валек подался назад.
      Повернувшись к лейтенанту, пробормотал с искренним недоумением:
      – Лейтенант, здесь нет никаких следов. Вообще никаких. Тот кто это сделал, не просто растерзал тело. Он уничтожил и астро– и эмоотпечатки жертвы.
      Глубоко затянувшись, Марта от души выругалась.
 

* * *

 
      Солнце неохотно уползло за горизонт, на время выпустив из своих безжалостных объятий расплавленный, истекающий потом город. На мир обрушилась душная, созданная для убийств и кошмаров ночь.
      Не успел погаснуть последний солнечный луч, как Кинби, открыв глаза, рывком сел на кровати. Откинув одеяло, целеустремленно направился на кухню. Последствия вчерашней стрельбы давали о себе знать, его мутило, предметы слегка расплывались перед глазами, противно звенело в ушах. Открыв огромный белый холодильник, он достал пакет с клеймом «Благородная кровь» и стилизованным изображением сердца. Глядя на фирменный знак производителя, Кинби криво усмехнулся. Людской цинизм и умение заработать на всем, из чего только можно выбить монету, перестали его удивлять после того, как одним из клиентов оказался преуспевающий владелец сети закусочных.
      Во время одного из разговоров Кинби неосторожно спросил, а есть ли способ готовить коктейли из детских слез.
      После чего ему пришлось долго доказывать, что он просто пошутил – клиент заглядывал детективу в глаза и пытался уточнить, действительно ли подобный коктейль будет пользоваться спросом, существует ли устоявшаяся рецептура и каковы потребительские предпочтения.
      На мгновение Кинби закрыл глаза и представил, как его клыки впиваются в шею хозяина закусочной, на язык брызгают первые, самые сладкие струйки крови, и вот уже терпкая, восхитительно горячая жидкость толчками заполняет рот, он глотает снова и снова, ощущая, как вместе с кровью в него перетекает сама жизнь.
      Помотав головой, вампир отогнал видение. Он сам выбрал свое существование и не собирался от него отказываться.
      Он не хотел становиться тем, кем стал – нежитью, вынужденной пить кровь просто для того, чтобы не корчиться от дикой, выворачивающей наизнанку боли, но раз уж так получилось, то он хотел быть монстром, существующим по своим, а не навязанным со стороны, правилам.
      В конце концов, всегда была, хоть и слабая, надежда узнать что-нибудь о судьбе того, кто преподнес Кинби этот сомнительный дар – бесконечное существование и имя – Дитя Ночи.
      Кинби не собирался отказываться от этого шанса.
      Но сейчас у него были дела поважнее и, наполняя огромную керамическую кружку жидкостью из пакета, Кинби пытался понять, кто и зачем мог проделать в нем дырки вчера ночью.
      Уйдя из полиции, Кинби вел себя достаточно осторожно, не геройствуя и не связываясь с силами, воздействовать на которые не мог. Вполне хватало заказов, не требующих риска, а пунктуальность и точность в отчетах об использованных суммах, помогли Кинби получить репутацию заслуживающего доверия профессионала, надежного детектива, умеющего держать язык за зубами.
      В том, что стреляли именно в него, Кинби не сомневался. Для того чтобы стать по-настоящему удобной мишенью, Марте нужно было сделать еще минимум пару шагов.
      Он чувствовал легкую неловкость, утаив от нее вчера кое-какие интересные подробности. Хотя он и не рассмотрел толком стрелявших, но машину запомнил. Только полный идиот мог приехать убивать в автомобиле, являющемся копией антикварного «порше» цвета лайма.
      Идиотов искать легко – и Кинби решил не откладывать это дело в долгий ящик.
      Возможно, он отложил бы поиски, но дебилы совершили крупную ошибку, посмели стрелять, когда рядом была Марта Марина.
      Кинби собирался популярно объяснить им, насколько необдуманны подобные действия.
      Посмотрев на лохмотья, валяющиеся в прихожей с прошлой ночи, Кинби зашипел от досады. Новенький костюм, рубашка от Арриано Кордольетти, все безнадежно испорчено и восстановлению не подлежит. Повертел в руках шляпу и тоже со стоном отправил в мусорный мешок, куда уже затолкал остатки костюма.
      Проклятье! Точная копия шляпы джентльменов Старой Эпохи залита кровью и измазана какой-то неопределяемой гадостью.
      Погубленная шляпа добавилась к общему счету.
      Распахнув створки гигантского платяного шкафа, Кинби замер, окидывая взглядом полки с аккуратно сложенными джемперами и свитерами, выдвижные вешалки с рубашками и костюмами, отделение, целиком заполненное плащами, сетчатые ящики с обувью и отсек для шляп.
      Поскольку ночь обещала быть напряженной, он решил одеться попроще.
      Заперев дверь, Кинби двинулся вверх по лестнице, аккуратно ступая по самому краю ступеней. Тяжелые ботинки на толстой резиновой подошве позволяли ступать совершенно бесшумно. Поднимаясь, поправил в кобуре автоматический кольт с удлиненным стволом, брат-близнец которого уютно устроился под левой подмышкой, и застегнул молнию куртки. Переделка и доводка кольтов обошлась детективу в кругленькую сумму, но он считал, что в вопросах экипировки экономия – верная дорога в небытие.
      Широкие брюки, свободными складками спадавшие на ботинки, скрывали две пристегнутые к лодыжкам кобуры с компактными пистолетами. Несмотря на небольшой калибр, они вполне оправдывали свое существование – заставив совесть умолкнуть, Кинби снарядил их абсолютно незаконными, но очень эффективными пулями «дум-дум».