Горного Ахмета, отправившегося оплатить недавно полученные сапоги, близко здесь не было. А Доку, братан Ахмета, опьяненный победой и громче всех кричавший о справедливости дележа, первым попал под пули. У несчастного братана у первого выскочили мозги. Голова с краканьем развалилась. Он даже не понял, откуда стрельба… Все вокруг орали, вопили. Паника на ровном месте.
      Грузовики и “жигуленок” с потенциальными покупателями солярки тотчас умчались. Они-то были начеку… Они все время боялись подвоха. (К примеру, со стороны Ахмета.) Зато расслабившиеся без Ахмета боевики, оставшиеся к тому же без Доку, растерялись – стреляли беспорядочно. Чичи не сразу сообразили, что так или не так, а пулеметчика надо прикончить. Они думали, что к федералам пришло подкрепление. Они пока что лезли в кусты. Они висли на ветвях… Но теперь каждый их крик, вопль, каждый треск куста провоцировал ослепшего Мухина на новую пулеметную очередь. Не задалось бегство. Боевики вопили, они не понимали, почему они так обреченно попадают под пули.
      Удрать!.. Зарыться… В кусты…
 
      Мы с Русланом на недостроенном Внешнем складе. Мы сидим, постелив газеты, на грязноватых табуретах и мрачно гоняем чаи рядом с бытовкой. Зато на воздухе… Выложив перед собой мобильники (на изготовку), обговариваем прояснившиеся подробности – и ждем… ждем… ждем подробностей новых.
      Это я первый не выдержал – пришел сюда, на стройку… Прибежал… Чеченцы иногда знают больше. Руслан пришел следом.
      На недострое как бы остановленное время. Зато здесь тихо.
      Я гоняю желваки.
      – Ущелье Мокрое… Это достаточно далеко за Сержень-Юртом, – уточняет Руслан. – Однако все-таки это до Ца-Ведено… Гиблое место.
      – Я знаю. Это за Форэвой, – киваю я.
      – Да.
      – Раньше там тихо было.
      – Засада… Они знали и ждали колонну. А одиночек, не обнаруживая себя, они пропускали.
      Этими словами Руслан подбрасывает мне (да и себе) кроху надежды. Гусарцева и пацанов засада, чтобы не обнаруживаться, могла пропустить.
      Мы оба легко представляем себе карту, не держа ее в руках. Виртуальную вьющуюся дорогу. Зелень леса… Коричневые отроги ущелья. Случился бой, но как? каким образом?..
      Мы рассуждаем, гадаем, почему не было прикрытия… Ага!.. Там же ВОПы на горной дороге. Один из взводных опорных пунктов как раз в километре от Мокрого… Что за дела?! Почему не упредили чичей атакой?.. Там ведь и воевать много не надо. Только пошуметь. Пострелять… И засада сорвана сама собой!..
      Вот подтверждающий звонок из Грозного. В ущелье Мокром… Потери. Полегло два с лишним десятка… Маленькая полуколонна. Подвоз б/т – боеприпасы и топливо. Четыре машины, два БТРа сопровождения.
      Дело в том, что эту маленькую колонну, сожженную чичами в Мокром, мы многажды использовали для провоза солярки. Мы сами частенько ее захваливали. Даже хвастались! Колонна быстрая и удобная… Маневренность фантастическая, почти как у Хворя… Да еще наш особенный плюс – впереди колонны всегдашняя на случай приманка – две машины с соляркой. Чичи солярку никогда не жгут – предпочитают брать… И боеприпасы. Даже если столкновение лоб в лоб. Без особых волнений чичи меняют план… Почти и без жертв с обеих сторон… Чичи захватывают первые две машины с соляркой. И уходят.
      Но на этот раз вместо джентльменского взаимопонимания кровь… мясорубка… Настоящая засада.
      – Жаль! – мрачно повторяет Руслан.
      Мрачно и честно… То, что в бою победили чеченцы, а не федералы, никак не компенсирует ему, чеченцу, ни потерю этой шустрой маленькой колонны, ни тем более (возможной) гибели Коли Гусарцева. Да и победили ли чичи?.. По первым данным – да. Но первые данные односторонние – и пришли эти данные как раз со стороны чичей.
      Прежде всего Коля… Больше всего мы думаем и меньше всего говорим о нем – о Гусарцеве, – от него нет звонков, нет связи. Колонну мы уже потеряли, факт. Такая была надежная, ненавязчивая… Неброская, маленькая и никому не мешавшая. От такой колонны веяло теплом. У нее была настоящая душа! И я, и Руслан, мы это знали… Живое существо всегда жаль.
      Вел колонну Сергеев, никому особо не известный и тоже никому не мешавший. А рыжий лейтенант Жуков, с которым я как-то играл в шахматишки. А какие водители!.. Один к одному.
 
      Чудо войны, мобильник молчит. Время от времени я сам звоню Гусарцеву. Ответа нет… Ответа нет, а гудки есть. Это плохо.
      Гусарцев с пацанами отставал от погибшей маленькой колонны где-то на час. Но он мог нагнать… Чтобы использовать колонну как прикрытие. (Коля Гусарцев мог хотеть проскочить до Ведено вместе с колонной. Вполне!) И конечно, мог быть сожжен вместе с колонной… Прикрытие колонной – палка о двух концах. Он мог примкнуть к колонне, просто чтобы ехать веселее… Он мог даже обогнать их. Когда ныряешь из ущелья в ущелье! Это же Коля Гусарцев!..
 
      Ага!.. Известие, что в Мокром спецназ, ФСБ… Когда разбор полетов, дорога блокируется… Все на время перекрыто. И что там дальше?
      Если Гусарцев уцелел, он, конечно, ждать дороги не станет. Развернется наш Коля и домой, поближе к Ханкале… Налегке!.. А пацаны?.. А пацаны, конечно, возвращаться не захотят. Мол, дальше они доберутся до своей родной в/ч сами…
      Вот это “сами” меня тоже тревожит. Двое контуженных на горной дороге. Шизов не остановишь… Вперед! Вперед!
      Самое лучшее, это если Коля Гусарцев по времени успел проскочить на своем джипе – мимо засады и до боя. Но это же как ему надо было разогнаться!
      – Не мог он сильно опередить колонну.
      Долго молчавший (но думавший синхронно о том же) Руслан бьет с досады кулаком по поручню строящейся лестницы. Потом сплевывает в пролет недостроя… в пустоту бетонного цоколя. Эх, Коля, Коля!
      Звонок… Сведения с железнодорожной станции… Бой все-таки был. Взводный опорный пункт был там расположен не зря. Солдаты с ВОПа атаковали, хоть и были в меньшинстве… Их побили. Но и они отметились… Один из солдат, уже слепой (ослепший, что ли?), поливал из пулемета чичей, как струей воды в жару. Валил рядами… Кто сказал?.. Рассказал один из солдат, контуженный, забившийся в кусты… Залез под дерево, под корни, когда чичи были в двух шагах.
      – А как из-под корней он увидел?..
      – Не знаем. Как-то уцелел!
      Надо сказать, сведения с ЖД всегда достоверные. Все вызнают, уточнят, потом звонят… Они звонили еще и с благодарностью. Это их бензин неделю назад я перегнал по трудному адресу. Это их два десятка бочек, проинтуичив и осторожничая, я быстро-быстро тогда же отправил.
      Ага!.. Спецназ успел захватить двух чичей. Заговорят!.. Сведений будет побольше.
      Руслан протягивает мне чашку с чаем:
      – О пацанах ничего?
      Я пожимаю плечами – ничего. Вот где я не состорожничал. Вот кого я не проинтуичил… Пацанов… И Колю.
 
      Звонок Руслану.
      – Рослик! – вскрикивает он, углядев номер.
      И передает мне трубку.
      Рослик не может по какой-то причине говорить обстоятельно. Вся информация наскоро. Торопливым голосом:
      – Наши (то есть чеченцы, их внутренняя информация) передали. Убит майор Кусайцев… Ку-сай-цев… Александр Сергеич, слышишь меня?.. Но, скорее всего, это Гусарцев.
      Я молчу. Онемел… Кусайцев– это Гусарцев. Фамилия зажевана… По-чеченски смешная!
      Коля Гусарцев в Мокром?.. Убит?.. Это неожиданно. Это нелепо… Это как-то совсем с другой стороны картинки. Это с другой стороны. (Но если честно, я ведь только это и держал в голове.)
      Я тихо спрашиваю Рослика – голос у меня упал, почти шепотом:
      – А пацаны?
      – Ничего не известно, Александр Сергеич. Больше – ничего.
      Звонки на наши мобильные продолжаются. Мои информаторы. Трудятся!.. Звонят и по рации… Подробностей о бое в ущелье Мокром все больше. Опять про слепого, про его пулемет… Но о Гусарцеве и пацанах ничего.
 
      Я возвращаюсь на свои склады… Информация могла залежаться на моем служебном телефоне.
      Едва въехал в складские ворота, ко мне бросаются меня давно ожидавшие. Ефрейтор Снегирь… И с ним вместе пара солдат-грузчиков… Они сразу обступают меня и вразнобой расспрашивают… Шизы! Наши шизы погибли? Говорят, наших шизов, а?.. в Мокром?
      Уже прослышали.
      – Ничего не известно, – отвечаю.
      Солдаты по едва приметному знаку Снегиря отходят в сторонку. Что-то секретное. Сам Снегирь стоит, топчется.
      – Чего тебе?
      Ефрейтор, помявшись и потоптавшись, высказывает свою думку – они, солдаты-грузчики, хотели бы помянуть… Эти шизы были для них как свои… Нет-нет, у майора Жилина солдаты ничего не просят. У солдат есть в загашнике немного выпивки. Малость!.. Но солдаты хотели бы не тишком… не тайком, а с моего разрешения… С разрешения майора Жилина… Все честно. Вечером… Утром на погрузке они будут как стеклышко. Это они обещают. Это он, ефрейтор Снегирев, гарантирует.
      Я рявкнул:
      – Рано хороните!
      И отправил его. Ну, ловкачи… Не хватало мне воинской тризны. Ночной попойки!
      Пришлю Крамаренко их проверить.
 
      Я уже кожей ощущаю ползучий, притаенный ход новой поступающей, подползающейинформации.
      Я выпил, но немного. Я знаю, что в информации еще не точка. Звонят и звонят… Вчистую расстрелянная, сожженная в Мокром колонна не сходит с языка. Все только и повторяют… Мокрое… В Мокром… Мокрое…
      Еще новость. (Я уже ложился спать…) Там, в бою в Мокром, был убит Горный Ахмет… Ого! Завалили полевого!.. Теперь с утра с новой силой будут звонки – прямо захлеб! Теперь уж точно можно считать, что бой получился на равных… И ни с кого спрашивать не станут. Ничья!
      Поименная сводка о погибших все обновляется. Еще один отсидевшийся в кустах раненый солдат передает, что видел своими глазами. Так же и по его словам, замыкал сводку наших погибших Мухин. Все тот же ослепший Мудило Мухин.
      Когда боевики уже лазали по кустам, выискивали там запрятавшихся раненых и добивали их… Когда то там, то здесь контрольный выстрел… Когда раненых вытаскивали из орешника. (Кусты дело ненадежное. Кусты дело коварное – добить его вроде бы добил, а он, глядь, выжил!) Так что сначала собрать добычу в кучу. Самое время для честной воинской поживы. Время жатвы… В это жатвенное время там, у поваленной огромной сосны, и очнулся – и высунулся из-за дымившегося пня – обгорелый ослепший солдат… Мухин.
      На нем тоже все дымилось. Лицо в крови… Бел только подбородок. Ослепительно бел. И вот поставленный в самом начале боя на корявом пне пулемет ожил… Раненый Мухин в шоке наверняка… И плюс ослепший. Припав ощупью к пулемету, он начал стрелять… Машинально. И поначалу нелепо.
      Выживший, отсидевшийся в непролазных кустах, наш солдат рассказал, что уже по полету пуль было видно, что Мухин пьян или слеп. Палил кругами… Вертел дулом туда-сюда… По верхушкам деревьев… По небу… Но случаем он все-таки зацепил чеченца, а тот, на беду, вскрикнул. И вот тут началось!.. Ослепший среагировал на вопль, на беспорядочные выстрелы… На крики… На голоса. Еще один боевик взвыл. И уж тут Мудило Мухин стал стрелять в сторону боя… Попал… И опять попал. Боевики лезли в кусты – от пуль, от вертящегося пулеметного дула… В тот же самый непролазный орешник. Своими криками корректируя стрельбу слепца все точнее и точнее. Ну, отвел душу!.. Ну, навалял трупов!.. Два с лишним десятка боевиков забрал на небо с собой вместе.
      Из двух или даже трех гранатометов – несколько выстрелов с разных сторон понадобилось, чтобы наконец дожечь очнувшегося обгорелого солдата.
      Так что отрадную (для вояк) картинку оставил напоследок (на линии кустов орешника) рядовой Мудило Мухин. Как бы застыли в кустах. Труп к трупу… Он сравнял счет по потерянным. Чеченцы не смогли их унести. Не смогли скрыть потери… Арифметика боя налицо – живым не хватило рук, чтобы унести мертвых. Унесли только раненых. Не всех.
      Так что геройский Мухин (об этом гудела рация) помог переоценке боя. Еще капитальнее Мухин помог своим высоким командирам… Об этом повторялось, но уже только в телефонных приватных разговорах. С восторгом повторялось… Он спас и без того сильно подмоченные репутации двух полковников (одного вояки и одного штабиста), наметивших и теперь отвечавших за этот проход через ущелье Мокрое. Вот уж молодец!
      О Гусарцеве и двух пацанах выживший в кустах раненый солдат не сказал, не знал. В телефонных разговорах тоже ничего не было.
      Но чеченцы – по своим каналам – уже знали больше. Джип гусарцевский, в котором он увез пацанов, видели на дороге. Теперь в поступавшей информации не было смешного Кусайцева– был четкий Гусарцев… Его видели. Его джип видели.
      И как мертвого Гусарцева из джипа вынимали наши солдаты – это тоже видели.
 
      Успел ли Гусарцев отправить пацанов в их родную в/ч – тоже вопрос. Убили его вблизи Мокрого по пути туда? (И значит, вместе с пацанами?) Или его одного (в джипе) обстреляли?
      Еще один уцелевший солдат после побоища в Мокром. Его кое-как нашли… Под перекрестным огнем он бросился, вмялся в кусты и залег. Он попросту врос в землю. Как червь… Чичи, пристреливая раненых и смеясь, ходили от него в двух шагах. Но он не кашлянул. Он не дышал.
      Да, он контуженный… Да, с отклонениями. (Но ведь он мог быть уже ранее контуженный…. Это мог быть мой пацан. Алик или Олег.)
      Снова звонит Рослик. Он уже тоже услышал подтверждение о гибели не Кусайцева, а Гусарцева. И сочувствует мне, потерявшему друга… Но если Руслан, сочувствуя, как всегда, безупречен и чуток, Рослик со своими чувствами словно взрывается… Он хочет дружить! Место освободилось!.. Не участвующий в моем бизнесе и жаждущий моей дружбы, Рослик не может и не хочет свое подспудное скрывать.
      – Тебе, Саша, нужен теперь друг. Обязательно… Друг-чеченец.
      Слова Рослика корявы, не слишком красивы и не очень сейчас уместны. Но искренни, горячи!.. Трубка телефонная раскалилась! Корявое, не слишком красивое сердце колотится, стучит мне прямо в трубку – жаждет настоящей горской дружбы.
      – Необязательно я, Саша… Необязательно… Но тебе нужен друг-горец, который понимал бы тебя с полуслова!
      Он почти кричит. С яростью!.. А у меня перед глазами та дорога. Ущелье. Зеленка вдоль шоссе… Джип… И как Колю Гусарцева вынимают через переднюю дверь. Застреленных в джипе я видел не однажды.
      И Коля такой же. Со свисшей к рулю головой. Если смерть недавняя, когда вынимают из машины, голова человека еще мотается… Туда-сюда.
 
      Звонит генерал Базанов. Этот сразу с бранью… Без разбора.
      – Вы!.. Вы виноваты, майор!
      Я не оправдываюсь. И вполне понимаю его – если я со смертью Коли потерял правую руку, то читающий генерал потерял много больше – ногу! обе ноги! Потому что именно Гусарцев помогал генералу передвигаться по Чечне (хотя бы мысленно)… Именно и исключительно ногами Коли Гусарцева генерал Базанов наезжал – приезжал-уезжал, носился по Чечне, заботясь хотя бы о видимости контактов с местным населением.Именно Коля давал ему сладкую возможность читать и читать. Листать пахучие старые странички, погружаясь в волшебное прошлое… Забывая весь мир…
      – Вы виноваты, майор… Я виню вас. Вас!.. Это вы упросили Колю отвезти ваших контуженных.
      – Потеря Коли для меня не меньше, чем для вас, товарищ генерал.
      – Давайте не сравнивать!
      Базанов хочет что-то еще сказать, что-то личное, с болью, но в горле его забулькало. Он замирает… Генерал-ништо беззвучно плачет.
      – Это война, товарищ генерал.
      Но он уже бросает трубку.
      И еще вот что я успел ему сказать:
      – Есть же немного надежды… Никто пока что не видел, как Колю убили.
 
      Я звоню в их родную в/ч. Туда, куда они при удаче могли добраться сами. Но, возможно, и с Колей. Я отсчитал им в запас дополнительное время. Допустим, они сами… При свете отсиживались, а ночью шли… Выждав и приплюсовав им полных два дня на дорогу, снова звоню.
      Два вашихбывших солдата, говорю я… Отбившиеся от части после боя месяца три назад… Они работали у меня. В Ханкале на бензиновом складе… Добрались ли?.. Алабин и Евский. Оба контуженные…
      – Нет. Нет таких, – ответили.
      Тогда просьба: если солдаты к вам доберутся – дайте мне знать… Все-таки я тоже несу ответственность. Всегда ваш, майор Жилин.
      Заведующего складами с горючкой майора Жилина, вернее, его имя, знали и там. Знали не слишком, но имя на слуху… На всякий случай я сообщаю, что оба контуженных солдата у меня потрудились на совесть. Я впрок их обоих хвалю. Хорошо их аттестую. Отлично аттестую!.. Но мои слова зависают. Я чувствую, как пустовато эти мои похвалы зависают… Мне отвечают вполне безлико… Да… Да… Да… А что за этим “да”?.. А ничего.
      Сказал никому и низачем. Слил в чье-то пустое ухо.
 
      Шаги… Многочисленные, но легкие. Мягко ступающие… Как детские. Мы с Русланом переглянулись… Это еще кто?
      Руслан догадался первым:
      – Старики… Щас нытье начнется!
      И точно. По лестнице на наш недострой один за другим поднимаются седобородые и бедно одетые горцы. Не шагами, а шажками!.. Легкие худенькие горские старики! Их селение рядом с ущельем Мокрым. И за засаду в Мокром они пришли теперь ко мне каяться. Опять абсурд этой войны!.. Почему ко мне?.. А потому что они прослышали, что там, в бою, погибло (или украдено) много моей солярки.
      Ага!.. Это те самые старики, которых в прошлом году я выручил соляркой, когда их трактора стояли и ржавели. Узнал их… Они обступили нас с Русланом и галдят все разом. Сперва совсем бессвязно.
      – Ну-ну, отцы, – говорю я. – Успокойтесь…
      – Сашик… Са-ашик! – галдят они, уже счастливые спокойным моим с ними общением. Счастливые, что я без ругани и крика.
      Один из них подскочил ближе. Легок, как кузнечик:
      – Асан Сергеич… Сашик… Мы старики. Ноги слабые. Можно нам сесть?.. Разреши.
      При этом он глянул вверх, а зачем?.. а что здесь, на недострое, вверху?.. только небесная синь. За помощью туда, я думаю, он и глянул. У старика чудесные глаза!.. Легче все-таки поймать благословение Аллаха, когда над тобой сразу синь.
      Полукругом, на жестких грязных табуретах, взятых в подсобке, они усаживаются, все пятеро… Под открытым небом пять старых чеченцев.
      Руслан шагнул в сторону. Деликатность переговоров. Теперь я и старики, мы одни.
      – Са-ашик! Са-ашик!.. – загундосили они, едва Руслан ушел (махнул мне рукой, попрощавшись). – Са-ашик! Да будет здорова твоя семья! Да будет и тебе легко жить…
      Я прерываю. Абсурд, но хотя бы в меру.
      – Ладно, ладно, отцы… В чем дело?
      – Са-ашик! Са-ашик!
      Старики из двух селений. Из тех двух сел, что рядом с ущельем Мокрым, вот гвоздь их прихода… Они, мол, были и есть ни при чем. Они в кровавой засаде не виноваты, и не надо им мстить и бомбить их…
      Это тоже абсурдный окрас – всегда и прежде всего виноватят их, не участвовавших в проклятой бойне. Да, засаду устроили Ахмет и его братан. Но проводники боевиков вполне могли быть из их селений. Любой мальчишка за горсть конфет. Проведет! И подскажет места для крутой засады и быстрые отходы по козьим тропам… Но все равно при чем здесь они все?! Они, для кого было и есть главное – косить-копать?
      – Са-ашик!
      Конечно, я никакой не мститель. Конечно, никто их не станет завтра бомбить. Возможно, они это знают лучше меня. Но на всякий случай… На всякий случай замолить Сашика. Я со своей соляркой для них всесилен. Я полубог. А солярка амброзия.
      Все их повадки, все их скромное бытие я давно знаю. И как знакомы улыбки! И как узнаваемы эти немногие, эти редкие в их ртах зубы… Ладно, ладно, отцы, будем искать мир. Рад! Рад всех вас, отцы, видеть в здравии. Двое из них прижимают руку к сердцу… Сидя… А крайний слева старик и вовсе озабочен – роется в карманах старинного советского пиджака времен второй пятилетки – что-то хочет достать. Что-то мне… Гостинец!.. Тоже знаю.
      – Не мы, Са-ашик… Мы не хотели… Это не наши люди… Это обман, Сашик.
      Они загундосили хором. Песня гор… Они слегка завыли… Не мы. Это черные люди убили. Не наши люди. Не наш тейп. Поверь нам, Сашик… Не посылай, Сашик, вертолеты… Не мсти за погибших. Посылай нам солярку. Мы всегда с тобой ладили…
      Горный Ахмет уже в небесах, уже с гуриями… Но старики клянутся, что они узнают, кто помогал Ахмету и его братану сжечь колонну… И первому скажут мне. Они бьют себя в грудь. Я должен им верить:
      – Мы узнаем… Мы сообщим… Сашик!.. Мы его голову пришлем.
      Вой… Полукомичный-полутрагичный плач продолжается. Когда будет мир, они построят мне дом. Найдут мне еще одну жену… Пусть будет твоя русская и пусть будет еще горянка… Если красивую не найдем, добрую найдем. Будет мясо готовить!.. И еще, Сашик!.. Главное – есть такая молитва. От нападений в горах… Пучха-путу-путуту… Я должен запомнить по-чеченски. Необязательно понимать, Сашик. Необязательно принимать ислам. Главное – повторять… Чтобы не напали в горах! Чтобы вражья рука никогда не отрезала твои чуткие уши… Пучха-пу-путуту-кургам… Пучха-пу-путуту…
      Двое качают головами, повторяя нараспев мое имя. А тот озабоченный старик наконец перестал искать рукой в кармане. Нашел… Из пиджачного истертого кармана старик вытаскивает пару мандаринов и, привстав, протягивает мне – это гостинец, Са-ашик.
      Чтобы не обидеть старика, я беру. Старик счастлив… И другие счастливы, улыбаются, щеря беззубые рты… Но я умело делаю отвлекающее движение. Вдруг оглядываюсь. И когда все они следом за мной пугливо оглядываются, я ловко возвращаю старику мандарины в его столетний карман.
      К нам по шаткой лестнице недостроя вбегает чеченец средних лет – пышноусый рабочий.
      – Прораб! – говорит он, пугая стариков. А потом мне: – Прораб Рослик!
      Рослик обычно гоняет стариков со стройки.
      Старики шумно и пугливо вздыхают: “Ах-ах-ах… Ох-ох-ох”, – а рабочий открывает для них дверь бытовки. Там есть другой спуск по лестнице… Как потайной вход-выход… Там можно уйти, не встретив грозного прораба. Удивительно, но маленького некрасивого Рослика старики боятся больше, чем представительного, сильного Руслана.
      Рабочий с юморком. Подмигнув мне, он загоняет стариков в бытовку. Приговаривая: “Быстро… быстро… Прораб Руслан-Рослик лишних на стройке не любит… Прораб Рослик вас сейчас сожрет. Прораб Рослик с утра не евший”.
      Я люблю стариков, русских, чеченских… да пусть любых… все равно чьих! Старики ненадолго. Старики – исчезающее чудо природы.
      Дверь в бытовку закрылась. Ушли.
      С Росликом мы здороваемся за руку.
      – Привет.
      – Как ты, Александр Сергеич?.. Сочувствую тебе…
      Но новых подробностей у Рослика нет… Мы опять о разгроме колонны в Мокром, о чем же еще?.. Опять вашихподстерегли. Сочувствуя… жалея Колю Гусарцева… понимая мою боль, Рослик все же не в силах до конца скрыть и некое торжество. Горцы нанесли сильный удар. Как забитый гол на футболе… Наши – вашим! Торжество войны.
      Однако, человек чуткий (благородство по отношению к противнику), Рослик сгоняет с лица недоразвившуюся улыбку:
      – Чертова война.
      – Чертова, – киваю я. – А ты, Рослик, слышал о вашихпотерях?
      – Нет.
      Я так и думал. Он еще не знает о смерти Горного Ахмета и его братана. О последней слепой стрельбе Мудилы Мухина.
      Я мстительно молчу. Еще услышит… Я ведь тоже болею. Тоже за своих.
      Но эти счеты (разнонаправленные счеты потерь) наши отношения с Росликом не затрагивают. В этом нет личного. Мы не стреляем друг в друга. Это не мы… Там, в Мокром, другие убивали других.
      И сто раз правы старики, только что жаловавшиеся и гундосившие мне в ухо, – мстить и бомбить их село бессмысленно. Любому конкретному селу мстить бессмысленно. Наказывать там некого. Колонну сожгли другие… Всегда другие.
      Рослик идет осматривать наш недострой. Шагает, чертыхаясь на медлительность работ и трогая углы. Сырость!.. Стены совсем омертвели.
      Старики, спрятавшиеся в бытовке, оказывается, не ушли… Они там оживились. Тишина их оживила. Они чуть приоткрыли дверь. Манят меня к себе… Зовут шепотом: “Сашик… Сашик! Ушел прораб Рослик?.. Пусть он уйдет…”.
      Даже оттуда, из дверей бытовки, осторожно высовываясь, старики пытаются выразить любовь – сказать о своей благодарности за прошлогоднюю солярку. Они прикладывают руку к сердцу. Улыбаются мне. А тот озабоченный старик издали снова протягивает мне – на ладони – два тусклых мандарина… Это же тебе. Это же гостинец, Сашик!
 
      Поначалу у чеченцев (у полевых командиров) мобильников (купленных в Турции, в Пакистане) было куда больше, чем у наших офицеров.
      Мы редко-редко, только случаем подбирали телефоны на бомбленых тропах. Но мне подсказала ход нестандартная смерть Дудаева. И я среагировал… Я был одним из первых, кто стал прикупать мобильники впрок. Владеющий информацией – владеет миром. Я бы добавил… и миром, и войной… на дорогах .
      Крестьянин за солярку, чтобы хоть как-то оживить в поле трактор и вовремя землю вскопать, все отдаст. Сельский чеченец такой же крестьянин, как и всякий другой. Его тошнит от крови, когда он с год повоюет… С соляркой вместе я предлагал такому крестьянину мобильник. По-тихому, конечно… Ему горючка – а мне позарез нужно знать про дорогу и про перекресток, что на подходе к его селу. Перекрестки – шахматные клетки горной войны.
      Сначала крестьянин недоумевал. Бедняга косить-копатьне знал, с чем кушать маленькую фиговину с кнопками. Боялся взять в крестьянскую ладонь. Выскользнет. Уж очень мелкая!
 
      Иногда я думаю, что знаю, как кончится эта гнилая война, сраная бойня. Она изойдет вся на подставах… Как только мобилы подешевеют, а к тому уже идет (быстро и круто идет!), армейцы сообразят. Армейцы этого дерьма накупят и раздарят чеченцам в селах. Раздадут крестьянам мобильники в придачу к ведру солярки… к двум комбайновым шестеренкам… к тракторным запчастям… И крестьяне, которым осточертела война, будут в охотку закладывать всякого чужака, всякого полевого, кто вдруг спустится к ним в село с гор.
      Хотя бы двое-трое таких, настоящихкрестьян в селе обязательно найдутся. А уж дальше себя покажут наши храбрецы-генералы!.. Село ночью окружают двойным кольцом. Минируют подходы. Особо минируют выходы-тропы. И вперед – начинай зачищать!
      Что ни звонок крестьянина – зачистка… По телевизору это будет, как сериал с интригующим продолжением.
      Что ни звонок по мобильному – три боевика уже лежат. В обнимку со стволами. Им, мертвым, еще и раскинут руки, чтоб узнаваемое свое лицо мертвяк не таил… Сегодня трое… А на той неделе четверо… А на следующей неделе один, но зато полевой.
      С каждым звонком.
 
      Но первый крестьянин помучал меня всласть. Этот симпатичный, улыбчивый недоумок, этот косить-копать, звонил мне беспрерывно… В селе кашляют. Салавды кашляет… Аслан кашляет… Умар… Он помнил всех кашлявших… Какая-то бабка нашла неразорвавшуюся бомбу.
      Он добавил, что он может чаще мне звонить… Если я дам ему еще один мобильник.
      Меня интересуют идущие мимо села отряды горцев – более ничего… Я ему сто раз объяснял. Отступил ли с ранеными отряд? Или, напротив, – спустился с гор и готовит засаду?.. Однако он звонил про дядю Висхана, который теперь, продав корову, лунными ночами стучится в запертый магазин.
      Он выработал, спек выданную ему мобилу в неделю. Ну, стукач! Ну, информатор!.. И тут же приехал, примчался с попутной машиной опять за соляркой.
      – Ты почему такой мудак? – спросил я его. – Почему мне всякий мусор в уши сливаешь?
      Я его крыл, я его матом отборным крыл – не звони по-пустому. Не отвлекай меня. Но он только моргал прекрасными карими глазами:
      – А хочется.
      Поговорить ему хочется! А жена? А дети?.. С ними ему говорить не хочется. Не о чем. Настоящий крестьянин. Настоящий косить-копать.
      Я дал ему подзарядное устройство. Объяснил, как. И настрого приказал звонить только об отрядах и об отдельных джипах. А главное – о грузовиках с мужиками в кузове… Я разжевал ему: джип – это маленькая машина… И важно, в какую она сторону – в горы или в Сержень-Юрт?.. О чепухе не звони – отниму мобилу, а солярки от меня не получишь даже полстакана! Дундило! Звонарь сельский!..
      В результате уже вечером дундило спешно мне сообщил, что у соседки дяди Висхана потерялась в горах коза.
      Я настолько был потрясен, что спросил:
      – Козел не потерялся?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ