— Таким образом, нами было установлено, — говорил Коста, — что самец колюшки охраняет свое потомство в сделанном им же для икры гнезде.

— Вот тебе и раз…— растерялись одни. — Испокон веков люди знали, что рыба не заботится о своем потомстве, что она спешит разбросать икру, а что дальше будет, ее не касается. И вот на тебе — рыба охраняет потомство!

— Не может быть, — горячились неверующие. — Это просто случайное совпадение.

Но нет, опыт повторили — и получилось то же: самец колюшки, одевшись в брачный наряд и сверкая всеми цветами радуги, строил из травы гнездо, приглашал туда самок и охранял потомство, яростно нападая на каждого, кто приблизится к гнезду. И не успели зоологи осмыслить это необычное, по их мнению, поведение колюшки, как из России поступило еще более сенсационное сообщение.

Уже давно ученые обратили внимание на икринки, которые иногда попадались в мантии двустворчатых моллюсков. Чьи это икринки, как они попадают в ракушку, которая от малейшего прикосновения тотчас захлопывается? И пока многие зоологи высказывали различные догадки, русский ученый Масловский взял эти икринки да и вырастил из них рыб. И оказались эти «таинственные» рыбы самыми обычными горчаками!

Но как попала икра горчака внутрь ракушки? Масловский провел наблюдения, и ему удалось увидеть, как пара горчаков мечет икру, как они успевают молниеносно, прежде чем захлопнется ракушка, отложить в мантию икринку и оплодотворить ее. Разве это был не удивительнейший способ заботиться о потомстве?

А в 1864 году от уже известного нам Поля Карбонье поступило еще одно сногсшибательное сообщение: лабиринтовая рыбка макропод, обитатель рисовых полей и канав Южного Китая, строит для своего потомства гнездо из… воздуха.

Карбонье так и не удалось акклиматизировать гурами и других гостей из тропиков в реках Франции: здесь для них было слишком холодно. Но неутомимый исследователь не огорчился. Он завел много аквариумов, стал подогревать помещение, где они стояли, и с увлечением наблюдал жизнь незнакомых рыб. К нему продолжали поступать все новые рыбы; часть из них размножилась, и он продавал излишки любителям аквариума. Новое увлекательное занятие стало уделом не только биологов, но и совершенно не связанных с естественными науками людей.

Сам Карбонье, хотя и был одним из первых импортеров и торговцев аквариумными рыбами, все-таки в наблюдениях оставался по-прежнему серьезным и вдумчивым исследователем. Вот почему его наблюдения представляли большой интерес.

Однажды Карбонье заметил в углах аквариума с макроподами густую пену мелких пузырьков.

«Странно, — подумал он, — аквариум чист, вода прозрачная, откуда же пена?»

Пену вычерпали. Но назавтра она появилась по всей кромке воды. Хлопья плавали посредине, стояли цепочкой по краям. Карбонье отсадил макроподов в другой аквариум. Но не прошло и двух недель, как и там возникла пена.

«Что-то тут не так», — решил исследователь и стал наблюдать за макроподами. Он увидел, как из зарослей растений выплыла рыбка (судя по длинным плавникам и окраске это был самец), подошла к одной из кучек пены, плавающей на поверхности воды, постояла под ней, внимательно оглядела ее и затем мордочкой коснулась поверхности воды. Видно было, что макропод несколько раз глубоко вдохнул атмосферный воздух.

«Ну что ж, пока все довольно обычно», — подумал Карбонье. Но не успел он так сказать себе, как началось необычное. Макропод немного опустился вниз и встал так, что нос его уткнулся снизу в шапку пены. Челюсти его задвигались, казалось, он что-то усиленно жует, изо рта полетела вверх тоненькая струйка белых пузырьков. Они поднимались к поверхности воды и присоединялись к плавающей там пене.

Как зачарованный, сидел Карбонье у аквариума.

А пены тем временем становилось все больше, она уже не просто плавала по поверхности, а поднималась горкой над водой. Теперь маленький строитель как бы ровнял и округлял свое сооружение.

Из угла аквариума, где находились другие макроподы, к пене часто приближались рыбки. Но наш макропод яростно бросался на них и отгонял прочь. И все же Карбонье заметил, что одну рыбку он отгонял совсем не так, как других. Он гнался за ней так, словно не хотел догнать, — ни свирепой стремительности, ни злобного наскока. А она уплывала, будто играя с ним в пятнашки, а потом снова и снова появлялась около пены.

«Ясно, что это самка, — рассуждал Карбонье. — Может быть, пара собирается метать икру? Но причем тут пена?»

Ответ Карбонье получил на следующий день. Рано утром занял он свое место около аквариума. И вот при первых лучах восходящего солнца увидел удивительную картину. Снова к пене подплыла самка, снова самец, стоявший под шапкой пены, повернулся к ней, но на этот раз она не бросилась наутек, а он не кинулся за ней. Обе рыбки сошлись недалеко от пены, и вдруг самец встал поперек пути самки, прямо перед ее носом, тело его слегка изогнулось дугой, плавники пышно расправились, и он заиграл в лучах утреннего солнца всеми цветами радуги.

— Какая красота, — прошептал пораженный ученый.

А макропод, словно понимая, насколько он прекрасен, так и крутился сверкающей радугой около серой скромной подруги, все шире и шире расправляя свое оперение и время от времени встряхивая всеми плавниками.

«Брачные танцы у рыб?! Но ведь меня засмеют, попробуй я только заикнуться об этом», — думал Карбонье, не отрывая взгляда от чудесной сцены в аквариуме. Кто не знает выражений «холоден, как рыба», «рыбья кровь»? А тут такой темперамент!

Между тем события в аквариуме разворачивались своим чередом. Самец постепенно подвигался под шапку пены, самка, словно зачарованная его красотой, послушно следовала за ним. И вдруг под пеной случилось самое невероятное. Самец встал вертикально вверх головой так, что его тело оказалось поперек тела самки, рыбки неожиданно согнулись кольцом и… сжали друг друга в объятиях.

Это повторялось снова и снова. В один из таких моментов вниз посыпались мелкие желтые икринки. Молок не было видно, они прозрачны, но икра была видна очень хорошо. Часть икринок всплывала и останавливалась под шапкой пены, остальные шли ко дну. Обе рыбки бросились хватать ртом икринки.

«Неужели едят икру?» — мелькнула мысль у Карбонье.

Нет, вот они подплывают к пене и выплевывают икру в самую середину. Так вот для чего эта шапка из пены — это гнездо, в котором будет развиваться икра!

А рыбки снова сошлись в объятиях, и снова посыпались желтые икринки. Только через четыре-пять часов икра у самки иссякла, и отношения рыб сразу изменились. От грациозных ухаживаний самца не осталось и следа. Злобно бросался он в погоню за самкой, нанося ей сильные удары. А изгнанная самка в углу ждала, когда самец отплывет от гнезда. Тогда она стремительно мчалась к гнезду, стараясь занять место под ним. Она неумело суетилась, вертелась, то и дело разрушая плавниками гнездо и разбрасывая икринки в стороны. Заметив происходящее, самец мчался спасать потомство и вновь загонял самку в угол.

Карбонье осторожно удалил из аквариума других рыб и самку тоже. Он справедливо решил, что ее роль закончилась.

А макропод-отец не отходил от гнезда. Он что-то поправлял в нем, выпускал струйки воздуха, брал в рот икринки и вновь выплевывал в самую середину. При этом окрашен он был ярко и красиво.

«Зачем такая окраска?» — задумывался Карбонье. Но он так и не сумел объяснить, почему в период размножения у многих рыб не только нет защитной, маскирующей, окраски, но, наоборот, они приобретают многокрасочный, как говорят ученые, нерестовый наряд. Ведь яркая рыба, стоящая у гнезда, гораздо более заметна. С тех пор прошло около ста лет, а загадка брачной нерестовой окраски рыб не объяснена до конца и поныне.

Но вернемся к нашему макроподу.

Прошел день, и Карбонье заметил, что у некоторых икринок стали видны черненькие точки — два глазка будущей рыбки. А другие икринки остались бледно-желтыми и все больше белели.

«Наверное, это неоплодотворенные икринки, -подумал исследователь. — Они будут портиться и заражать соседние, живые. Как бы их удалить из гнезда?»

Но вскоре Карбонье увидел, что эта проблема интересует не только его. Макропод-отец тщательно осматривал все гнездо. Вот он подплыл к мертвым икринкам, осторожно, чтобы не задеть живые, взял их в рот, и отплыв, выплюнул.

На второе утро из икринок показались хвостики, а к концу дня появились и головки личинок. Они были крохотные и совсем прозрачные. Неумело дергая хвостиками, они с помощью особых клейких выростов держались среди пены. В эти первые часы своей жизни малютки не могли ни плавать, ни питаться. Дыхание у них осуществлялось не только через жабры, а всей поверхностью тела, в особенности же через богатый кровеносными сосудами хвост. Вместо изящного животика у них висел большой по сравнению со всем телом желточный мешок. Его-то содержимое и служило пищей на первых порах.

Конечно, существование маленькой рыбки в первые часы сильно отличается от ее будущей жизни. Дело в том, что из икры выклевываются не сформировавшиеся, нормально дышащие, питающиеся, плавающие рыбки, а пока только личинки. Спасаться бегством, маскироваться, искать наиболее богатую кислородом воду они еще не могут, и многие из них погибают.

Как же рыбам сохранить потомство, если оно такое беспомощное, а рядом столько соседей, желающих полакомиться икрой и личинками?

Природа предусмотрела несколько выходов из этого положения. Вот один из них: у рыб в течение жизни многих поколений выработалась гигантская плодовитость — некоторые из них выметывают по нескольку миллионов икринок. Невольно подумаешь: сколько же должно быть этих рыб в водоемах! Однако до взрослого состояния доживают немногие. Все остальные гибнут на разных стадиях развития.

Другой выход — охрана потомства на первых, самых сложных этапах развития. Этим занимается либо отец, либо оба родителя. Можно предположить, что у рыб, охраняющих потомство, молоди пропадает значительно меньше и, значит, она остается жить в большом количестве. Но это неверно. Природа очень экономна. У рыб, охраняющих потомство, число икринок гораздо меньше — оно редко превышает 1500-2000, обычно же исчисляется сотнями и даже десятками.

…Прошло три дня, в течение которых макропод-отец без устали ухаживал за малоподвижными крошками. Желточный мешок у многих из них рассосался, части тела стали более пропорциональными. Вот теперь молодь вступала во вторую фазу своего развития. Она могла уже свободно держаться в толще воды — плавательный пузырь начал функционировать. Приняв горизонтальное положение, рыбки стали двигаться.

Сначала самец не позволял им уплывать из гнезда. Он ловил их ртом и водворял в гущу пены. Но постепенно молодь разбредалась все дальше и дальше от гнезда, да и само гнездо из шапки густой пены стало превращаться в отдельные хлопья из пузырьков. Пена из воздуха и слюноподобных выделений макропода продержалась ровно столько времени, сколько потребовалось для нереста рыб, развития икры и перехода от личинки к свободно плавающему мальку. Теперь гнездо было не нужно, оболочка пузырьков начала разлагаться, и они лопались и исчезали. За один день от гнезда не осталось и следа.

«Поистине гнездо было сделано из ничего», — заключил Карбонье. Вот тогда-то он и сообщил, что макропод делает гнездо из воздуха.

— Из воздуха? — поразились ученые. — Но почему? Что дают эти пузырьки?

Разгорелся спор, который продолжается до сих пор. Одни утверждают, что пузырьки улучшают газовый режим, то есть обогащают воду вокруг мальков кислородом. Другие считают, что назначение пузырьков — преломлять и рассеивать прямые лучи тропического солнца, которые, по их мнению, опасны малькам. Но мы не примем участия в споре. Лучше посмотрим, что делают мальки макропода.

А мальки между тем рассыпались по всему аквариуму. Они всюду совали свои крошечные головки, что-то выискивали и кое-кто из них даже «клевал».

Но прошел день, и их стало меньше, а на третий — совсем мало.

— Черт побери, — воскликнул в досаде Карбонье. — Как же я не подумал о корме для крошек!

И действительно, это было величайшее упущение. Когда желточный мешок полностью рассосется и личинка превратится в малька, наступает один из самых ответственных в жизни рыбки моментов, пожалуй, не менее ответственный, чем выход из икринки, — переход к активному питанию. Крошечный организм развивается не по дням, а по часам. Он расходует много энергии, и ее надо постоянно черпать в пище. Мальку приходится самому заботиться о пропитании, тогда как раньше он получал его из желточного мешка. И с каждым днем пищи требуется все больше.

Вот тут-то и происходят самые печальные для аквариумиста события. Если вы не успели обеспечить молодь коловратками или инфузорией в достаточном количестве, от потомства останутся живыми лишь единицы, а то и весь выводок погибнет. Дали избыток живого корма — опять плохо: малькам в эти дни требуется особенно много кислорода, а инфузории и коловратки сами его поглощают.

Бывают и другие беды. Поленился аквариумист сходить на пруд, наловить коловраток, содержащих все нужные малькам питательные вещества, и решил дать им домашнюю инфузорию-туфельку. Но при этом не посмотрел в микроскоп, что у него делается в банке с банановыми корками, где он туфельку разводит. А ее там «кот наплакал»; все остальное — тоже инфузория, но другая. Стал он скармливать ее малькам. Те растут, развиваются, а любитель смотрит на своих питомцев и глазам не верит. Что такое: кто горбатый, кто курносый, а у некоторых позвоночник гармошкой сложен. Отчего? А все от неправильного питания в первые дни, от недостатка корма и дефицита витаминов.

Вот насколько сложен переход от личиночной стадии к активному питанию. Не сразу ученые открыли этот крутой поворот в жизни рыб. Не мудрено поэтому, что первый выводок макроподов у Карбонье погиб. Зато второй удался на славу: здесь и корм был дан вовремя, и самца убрали, как только мальки расплылись: все равно он уже был им не нужен и только мог погубить резкими движениями. Из этого второго выводка и выросли те макроподы, которые распространились затем среди любителей аквариума по всей Европе.

Ну а как обстояло дело с другими лабиринтовыми? Гурами тоже впервые размножились у Карбонье в 1874 году. Но широкого распространения рыбы не получили: слишком уж они велики -до 60 сантиметров. Зато трихогастры быстро заполнили аквариумы любителей благодаря своей красоте и небольшому размеру. Их даже стали называть гурами, но это неверно. Первым в аквариумах любителей появился серый трихогастр (в 1896 году) — Trichogaster trichopterus trichopterus. А потом был ввезен с острова Суматра небесно-голубой трихогастр. Его так и назвали — голубой — Т. trichopterus sumatranus.

В 1897 году капитан Десницкий привез в Москву большую партию экзотических рыб. Среди них были и анабасы. Были там и удивительной красоты «тюлевые» рыбки — грудь у них была огненной, а тело будто покрыто тюлем или обрызгано перламутровыми капельками. Эти рыбки были выловлены в глубоких лесных ручьях с чистой водой. Десницкий рассказывал, что ручей был забит стволами деревьев, корягами и пришлось расчищать русло ручья. Поэтому удалось поймать совсем немного «тюлевых» рыбок.

Потомства они не дали и даже не были в те годы точно определены. Одно было ясно — они принадлежат к трихогастрам. И только в 30-х годах нашего столетия эти рыбки появились, наконец, в аквариумах. Теперь их называют жемчужными трихогастрами (или гурами) — Т. leeri.

Неудачи ожидали и анабасов. До сих пор анабас в любительском аквариуме — большая редкость.

Все эти рыбки относятся к лабиринтовым и все они — родичи. Естественно предположить, что не только строение, но и повадки, например способ размножения, у них сходны. И в самом деле, все они делают гнезда из пены, только одни на чистом месте, другие — у зарослей растений, третьи — с использованием в пене частиц этих растений. Все мечут в гнездо икру, и самец остается на страже потомства.

Тем более странным диссонансом прозвучало в книге Н.Ф.Золотницкого «Аквариум любителя» сообщение о «живородящих малайских гурами». Автор сам не видел живорождения у этой рыбки и даже самой рыбки, а писал со слов одного немецкого импортера, опубликовавшего свои данные в журнале. Но и немецкий аквариумист не видел нереста. Просто в бочке с малайскими гурами оказался целый выводок мальков.

Мы уже знаем, как в те времена, на рубеже XIX-XX веков, перевозили рыб. Конечно, за долгий путь гурами могли размножиться, а мальки при наличии в воде достаточного количества инфузорий даже вырасти.

Никакого живородящего малайского гурами на самом деле нет. Речь шла о первом ввозе в Европу так называемого шоколадного гурами — очень красивой и ценной сейчас рыбки. А размножается она, действительно, несколько иначе, чем остальные лабиринтовые. Но рыбка эта не живородящая.

Шоколадный гурами очень необычно охраняет икру и мальков. Но об этом будет рассказано в главе «Рыбка богини Исиды».

Вот и все про гнездо из воздуха. Осталось только понять, сознательно ли лабиринтовые ухаживают за своим потомством?

Проверим на макроподе. Осторожно отгоним самца от гнезда с икрой, подведем под него плошку и вынем из аквариума. Самец начинает метаться в поисках гнезда. Опустим в аквариум на прежнее место другое, заранее отобранное у другого самца гнездо, но без икры. А теперь в дальнем углу опустим гнездо с икрой. Казалось бы, макропод поймет, что икра в другом месте, и уйдет к ней. Нет. Он продолжает ухаживать за пустым гнездом, то есть продолжает инстинктивный акт с того момента, на котором его прервали. А икра? Может быть, из нее и выйдет часть мальков, и они поплывут по аквариуму, но самец, тщетно охраняя пустое гнездо, будет их уничтожать, как чужих.

Проделаем еще один опыт: во время «объятий» разлучим пару — уберем самца. Что предпримет самка? Половые продукты у нее настолько готовы к нересту, что она вымечет икру и без самца. Икринки, конечно, будут неоплодотворенными, мертвыми. Но самка этого не заметит. Она соберет всю икру и будет охранять ее в течение нескольких дней.

Таким образом, строительство гнезда и охрана потомства у лабиринтовых — действия не сознательные, а инстинктивные.

А каково же все-таки назначение пузырьков воздуха?

Конечно, те ученые, которые считают, что гнездо нужно для того, чтобы рассеивать прямые лучи солнца, не правы. Их точку зрения опровергла одна из лабиринтовых рыбок — макропод Дея, или, как его иначе называют за яркую окраску, полиакант-многокрас (Pseudosphronemus dayi). Эта маленькая рыбка делает гнезда только под каким-нибудь предметом: широким плавающим листом, затопленной доской, корягой, а, в аквариуме — даже под перевернутым на дне горшком. О каком же рассеивании лучей солнца может идти речь, если гнездо построено на глубине, да еще в «пещере»?

Зато вторая точка зрения, что пузырьки воздуха — это аккумулятор кислорода, имеет теперь более веские основания. В самом деле, полиакант вообще живет на дне среди коряг и в пещерках. Там он и выпускает в уголок тучи воздушных пузырьков. Что это — гнездо? Необязательно. Представим себе на миг, что у поверхности водоема лабиринтовых рыбок ждет враг. Что делать? Мы знаем, что без доступа к воздуху рыбки рано или поздно погибнут. И вот они вынуждены устремляться наверх, навстречу гибели, потому что внизу их тоже ждет смерть от удушья.

Иное дело полиакант. У него нет надобности мчаться к поверхности — запас постоянно обновляемых пузырьков у него есть «дома». А если пещерка с пузырьками на мелком месте -почему и не сделать здесь гнездо? Глубокой воды малек не перенесет, его вода раздавит, а на мелководье не все ли равно, где гнездо — под листом у поверхности или под доской. Вот почему неверно утверждение, что лабиринтовые рыбы строят гнезда на поверхности воды для рассеивания солнечных лучей. Но и ограничить роль гнезда только тем, что оно улучшает газовый режим, тоже нельзя. В гнезде из пены создается особая среда, благоприятная для развития икры и личинок рыб.