Когда она проснулась, Карл давно уже был на ногах. Просторная комната, насколько вообще может быть просторна комната в городском доме, соблазнила его своими размерами, и он уже с полчаса изнурял тело, выполняя одно за другим упражнения Двадцати Семи Ступеней. Но, как бы ни был он занят исполнением несочетаемых сочетаний изысканно сложных движений трех уровней сложности, краем глаза он нет-нет да посматривал на спящую Дебору. Она была восхитительно хороша без этого дурацкого чепца, в которых спит большинство женщин. Ее золотые волосы свободно лежали на подголовном валике, припухшие после ночи любви губы были полуоткрыты, а сползшее набок меховое одеяло обнажало великолепную полную грудь. Спала Дебора очень тихо, так что даже Карл лишь с трудом мог уловить нежную музыку ее дыхания да заметить, как чуть приподнималась на вздохе грудь. Чуть-чуть, едва-едва. Вот и все признаки жизни, как будто и не живая женщина лежала в постели, а дано ему было созерцать живописное полотно, плод вдохновения настоящего мастера, или статую, которая никогда не оживет, хотя и кажется великолепно живой.

Видимо, ей наконец стало холодно. Она потянула тяжелое одеяло на себя и проснулась. Дебора открыла глаза и увидела Карла, совершавшего наклон вперед с прогибом спины, так что смотрел он не в пол, а прямо перед собой, на нее. Секунду она лежала, не двигаясь, только смотрела на него широко открытыми глазами. Потом покраснела и закрыла глаза. Впрочем, она быстро поняла, что, закрывай глаза или нет, никуда Карл не исчезнет, и, полежав так – с закрытыми глазами – несколько секунд, вынуждена была встать. Она повернулась к нему спиной и стала быстро одеваться. Однако одежда ее была разбросана где попало, вернее, там, где бросил ее ночью нетерпеливый Карл. К тому же спешка плохая помощница, особенно если тебе надо справиться с несколькими юбками и рубашками, застегивая по ходу дела многочисленные пуговицы и пряжки. К тому моменту, как глухое платье скрыло от него ее спину, и плечи и шея Деборы стали уже совершенно красными. Красным оказалось и ее лицо, когда она наконец снова повернулась к нему.

В этот момент он как раз сел на шпагат, а его естество, налившееся силой при виде одевающейся Деборы, легло на пол перпендикулярно линии сильных мускулистых ног. Взгляд девушки непроизвольно задержался на его жезле, но покраснеть больше, чем она уже покраснела, Дебора не могла. Глядя на нее, Карл поставил ладони на пол, оперся на них и плавно поднял тело вверх, не сводя, однако ноги вместе. Прерывать упражнения из-за таких мелочей, как стыдливость девушки, которая провела с ним ночь в одной постели и которая на поверку девушкой не являлась, он не собирался. К тому же, встав на руки, он ее уже не видел. Она осталась за его спиной.

– Почему ты снял этот дом?

– Разве я разрешил тебе обращаться ко мне на «ты»? – спросил Карл, перемещая центр тяжести и отрывая правую руку от пола. Теперь он стоял на одной руке.

– Простите, господин! – быстро ответила Дебора.

– Так лучше. Продолжай. – Он чуть согнул левую руку и толчком послал свое тело вверх. Левая рука у него была чуть слабее, чем правая, но высоты хватило, и, перевернувшись в воздухе, он снова приземлился на руки, но уже лицом к Деборе. Напряженный жезл Карла смотрел теперь прямо ей в лицо. Тем не менее Дебора, по-видимому, уже взяла себя в руки и смогла продолжить разговор.

– Почему вы сняли этот дом, господин? – спросила она.

– Затем, что он просторен, – ответил Карл. – В нем есть место для мастерской, и потом – нам ведь надо где-то жить.

Он опрокинулся на спину и, мягко перекатившись через голову, встал на ноги.

– Разве вы собираетесь остаться в Сдоме? – В голосе Деборы прорезалась паника. – Я полагала…

– Что мы покинем город этим же утром? – закончил за нее Карл, взлетая под низкий потолок. Ему пришлось пригнуть голову и согнуться в поясе, чтобы не удариться о потолочную балку, но все-таки высоты хватило, чтобы совершить полный переворот.

– Да, – тихо сказала Дебора.

– Но у меня другие планы.

Приземлившись на ноги, он резко крутнулся вокруг себя, согнув левую ногу в колене и выбросив вперед правую в стремительном ударе, одновременно его руки, действовавшие, казалось, сами по себе, нанесли два асинхронных удара в разных плоскостях.

– Увы, Дебора. – Карл мгновенно перетек к сундуку, стоявшему у стены, подхватил свой меч и, повернувшись к Деборе, сделал быстрый выпад. Острие клинка замерло в миллиметре от ее горла. – Я не для того прибыл в Сдом, чтобы покинуть его на следующее утро.

– А я? – Неожиданный удар Карла Дебору не смутил. Она даже не вздрогнула, только краска сошла с ее лица. Сейчас она была просто прекрасна. – А я? – спросила она тихо.

– Тебе я дам вольную, но несколько позже.

Он ударил мечом за спину, развернулся и провел стремительную связку, от которой у Деборы должно было зарябить в глазах, но у нее лишь участилось дыхание.

– Видишь ли, – сказал он, останавливаясь и внимательно осматривая клинок. – Ты мне нравишься, к тому же мне все равно потребуется служанка и натурщица. Ты великолепно подойдешь и для этого.

– Я не умею готовить.

– Не страшно. – Карл вернул меч в ножны и положил его на сундук. – Ты будешь приносить еду из трактира напротив, а чтобы купить на рынке зелень, сыр и ветчину, хлеб у булочника и вино в винной лавке, больших талантов не требуется. Принеси, пожалуйста, воды, мне надо умыться. Тебе, кстати, тоже. Женщина должна следить за своим телом даже больше, чем мужчина.

Дебора, в продолжение минуты молча стоявшая перед ним, опустила глаза и кивнула.

– Сию минуту, господин, – сказала она и направилась к двери.

До ее возвращения Карл успел немного подышать, восстанавливая силы, и даже продумать свои действия на ближайшие сутки, не учитывая, разумеется, привнесенных обстоятельств, которые могли случиться и которые просто не могли не случиться. В ближайшие часы – раз уж он решил остаться в городе – ему следовало выполнить взятые на себя финансовые обязательства и оборудовать мастерскую. У художника – а ведь он теперь художник, не так ли? – должна была быть своя мастерская. Под нее Карл решил отвести вторую большую комнату, расположенную по другую сторону от лестницы, дверь в дверь с той, в которой он находился сейчас.

Вообще, дом оказался подходящим. Интуиция его не подвела, и хозяин не обманул. Накануне, завершив свои переговоры с князем, Карл без стеснения обратился к горожанам, сидевшим на трибунах ипподрома, с просьбой помочь ему найти дом на съем. Лучшего времени и места, чтобы найти желаемое, трудно себе было даже представить. Когда он вышел с Гончего поля, его ожидали уже с дюжину домовладельцев, желавших сдать жилье внаем. Еще через полчаса он остановил свой выбор на немногословном худом старике, который и предложил ему этот дом со всем имуществом и мебелью, которые в нем были. Дом Карл осматривал уже при свете свечей, но первое ощущение, возникшее при разговоре с мастером Борисом, только окрепло, когда он увидел, что дом просторен, удобен, чисто убран и находится в тихом месте, но при этом всего в двух шагах от большой торговой улицы. К тому же дом стоял на Третьей Сестре, то есть во владениях князя, и это устраивало Карла куда больше, чем возможность попасть в один из анклавов. Оценив все эти обстоятельства, Карл ударил со стариком домовладельцем по рукам и, подписав договор, успел перенести сюда свои вещи, а ровно в полночь, у ратуши, то есть всего в пяти минутах ходьбы от своего нового жилища, принял от офицера городской стражи принадлежащую ему собственность – закутанную в плащ Дебору, державшую в руке кожаный дорожный баул.

Вернулась Дебора, молча поставила на стол фаянсовый кувшин с водой и на пол рядом со столом – медный таз и так же молча, потупив взгляд, вышла, оставив Карла одного. Он проводил ее взглядом, хмыкнул и принялся за туалет. Он как раз успел помыться и был уже почти одет, когда раздался стук во входную дверь. Прислушиваясь к тому, как Дебора идет к двери, открывает ее и говорит с кем-то вполголоса, Карл повязал черный шейный платок, опоясался мечом и надел камзол. Когда он спустился в прихожую, Дебора отступила от двери, и Карл увидел на пороге невысокого лысого человечка в темно-зеленом кафтане. Шапку тот держал в руках. За его спиной переминались с ноги на ногу двое здоровенных парней в коричневых коротких куртках. Парни держали за ручки тяжелый – даже на вид – окованный бронзой сундук.

– Доброго утра вам, сударь, – быстро сказал человечек, увидев Карла. – Меня зовут Гримм. Павел Гримм, к вашим услугам, сударь.

Он поклонился и снова поднял на Карла взгляд водянистых голубеньких глазок.

– Доброе утро, – коротко ответил Карл; подходя и останавливаясь напротив Павла Гримма. Он ждал объяснений и этого не скрывал, хотя кое-какие догадки по поводу столь раннего визита у него были.

– Я, видите ли, стряпчий, – сказал Павел Гримм и кивнул через плечо на стоявших за ним слуг, как будто их присутствие могло свидетельствовать о правдивости его слов.

– Рад за вас, – усмехнулся в ответ Карл. – Я слышал, это доходная профессия.

– Не жалуюсь, – кивнул посетитель. – Но я, собственно, к вам по делу, мастер.

Ну вот, я уже и мастер.

– И какое же у вас ко мне дело, Павел Гримм?

– Меч, – коротко ответил стряпчий.

– Меч? – делано удивился Карл. – Но зачем же вам меч, мой друг? Вы же стряпчий, а не солдат. Да и я, знаете ли, художник, а не оружейник.

– Тем не менее я хотел бы купить меч.

– Ах вот вы о чем! – улыбнулся Карл. – Вас послал Ян Кузнец. Только в этом случае правильнее было бы сказать, что вы желаете меч выкупить, а не купить.

– Нет, – покачал головой стряпчий. – Меня никто не посылал, и я хочу именно купить меч. Тысяча триста золотых марок.

– Нет, – отрезал Карл. – Это меч Яна Кузнеца и вести разговоры о выкупе я буду только с ним.

– Но я не имел в виду меч мастера Яна. Тысяча шестьсот.

– Тогда о чем же вы говорите? – Карл посмотрел на странного посетителя с новым интересом. – Вы что же, хотите купить мой меч?

– Да, – кивнул Павел Гримм. – Тысяча восемьсот.

– Он не продается.

– Две тысячи двести.

– Торг здесь неуместен.

– Две тысячи пятьсот.

– Я сказал.

– Три тысячи.

– Не утруждайте себя, мастер Гримм. Мой меч не продается.

– Четыре тысячи. – В глазах нотариуса плескалось безумие.

– До свидания. – Карл коротко поклонился и закрыл дверь.

«И что это значит?» – мысленно спросил он себя, оборачиваясь к Деборе.

– Этот человек хотел купить мой меч, – сказал он и улыбнулся.

Но Дебора ему не улыбнулась.

– Зачем? – спросила она равнодушно.

– Это интересный вопрос, но я забыл спросить об этом мастера Гримма. Впрочем, пустое. Давай лучше займемся нашими делами.

– Да, господин. – Дебора опустила глаза.

– Не надо, Дебора. Я разрешаю тебе называть меня Карлом. Итак, еды в доме нет, и многого из того, что нужно людям для нормальной жизни, тоже. Что из этого следует?

– Я думаю, что нам придется все это купить, – раздраженно ответила Дебора, поднимая на него глаза. – Если у вас, Карл, конечно, есть деньги.

– Деньги у меня есть, – сказал Карл и, достав из кармана синий кожаный кошель Садовницы, высыпал на ладонь десять золотых марок. – Вот, возьми. Здесь десять марок.

Он увидел, как от удивления расширились ее глаза.

У тебя красивые глаза, Дебора, подумал он, глядя на девушку. И ты еще не разучилась удивляться или не научилась скрывать свое удивление. Это скорее хорошо, чем плохо. Но, в любом случае, мне это нравится.

– Я вернусь после полудня, – сказал он, рассматривая ее лицо, линию носа, высокие скулы. – Поешь где-нибудь и купи нам еду. Не скупись. Пусть будут сыр, и ветчина, и копченая рыба. Не забудь про хлеб и вино. Лично я люблю яблочный бренди, но красное вино купи тоже. Корабли с юга привозят изюм и орехи…

Он рассматривал сейчас ее подбородок и шею. Линии были точеными, но плавными, нежными. И краснела она необычно. Краска поднималась откуда-то из-под высокого ворота платья, возможно от самой груди, и, поднимаясь по шее к подбородку, подбиралась сейчас к щекам.

– У нас нет свечей и лампадного масла, нет мыла, и нам совсем не помешали бы губки. Вечером я собираюсь нормально помыться, а хозяин дома уверял, что его баня – она находится в пристройке позади дома – просто превосходна. А значит, нам нужно полотно, чтобы вытираться. И вот еще что…

Краска залила ее щеки и лоб.

– Купи постельное белье. Я знаю, в Загорье люди спят одетыми, но я из Линда, и я привык спать без одежды.

Он еще секунду любовался ее залитым краской лицом, потом улыбнулся и, взяв в руку меч Яна Кузнеца, пошел прочь.

– Прощай, – сказал Карл выходя.

Первое впечатление Карла не обмануло. Сдом оказался хорошо организованным, удобным городом. В нем было все, что должно быть в городе, и все это работало, как хорошо отлаженный механизм, четко и без сбоев. Не прошло и часа, как меч Кузнеца был заложен в ломбарде Семьи Шауль под тысячу сто золотых марок. Еще полчаса ушло на то, чтобы превратить большую часть этого золота в векселя Воробьев, банкирского дома, известного не только в Семи Островах, но и по всему побережью. Положенные взносы – за аренду жилья, за право быть свободным мастером – и выкупное пени за Дебору тоже не заняли у него много времени. Казначей Городского совета был деловит и предельно вежлив, а хозяин дома торопился по своим делам. Так что утро не успело превратиться в день, а Карл уже прогуливался вдоль лавок и мастерских в квартале художников на Шестой Сестре.

Здесь было тесновато. Узенькие улочки, похожие на темные щели, переплетались, образуя сложный лабиринт. Из открытых дверей и окон остро пахло минералами и красками, маслом и лаками. Продавцов было много, а покупателей мало, так что Карл был здесь желанным гостем. Его вежливо приветствовали, приглашали зайти, предлагали вино и развлекали приличествующей случаю беседой, пока он осматривал представленные его вниманию товары. По-видимому, все здесь знали, кто он такой, но никто ни словом, ни взглядом не напомнил ему о событиях прошлого вечера. Трудно сказать, было ли это выражением принятой в городе вежливости или за молчаливым игнорированием всем известных событий скрывалось что-то другое, однако Карлу такой подход к делу скорее нравился, чем наоборот. Впрочем, это не значило, что он ничего не заметил. Заметил, запомнил и отложил до лучших времен. А пока у него было дело, и дело это не терпело поспешности и поверхностного к себе отношения.

В мастерской Альтера он купил два мольберта (большой – из светлого дуба и маленький треножник – из красного дерева), палитру, собранную из полированных костяных пластинок, и простую липовую палитру. Там же он купил и подрамники, долго промеряя их углом и метром и оценивая на глаз. Все они, кроме одного, оказались безупречны, и, когда Карл перешел в соседнюю лавку, где продавались холсты, настроение у него было превосходным. Выбор холстов его не разочаровал. Здесь он без труда нашел себе то, что искал – льняное полотно, сотканное из ровных, без утолщений и узлов, ниток, – и заплатил, не торгуясь, запрошенную цену, потому что холст был именно таким, каким должен быть холст. Он был средней толщины, имел разное зерно – от очень крупного до самого мелкого – и был отменно ошлихтован. Одним словом, это был великолепный холст, такой, что, держа его в руках, Карл испытывал острое желание поскорее покрыть его краской. Впрочем, так скоро, как хотелось бы, использовать купленную ткань Карл не мог. Ее еще предстояло отмачивать в горячей воде, сушить, а затем грунтовать и снова сушить. Дело важное, но долгое, однако такое, которое абы кому не поручишь – поэтому грунтованные холсты Карл покупать не стал. А желание писать, созревавшее в нем с прошлого вечера, достигло теперь, в квартале художников, своего апогея. Поэтому кроме холстов куплены были светло-коричневые и розоватые картоны, а также плотная и гладкая шелковая бумага.