Я только что вернулся домой, как вдруг в дверь моей комнаты раздался чей-то осторожный негромкий стук.
      – Войдите! – крикнул я по привычке.
      Дверь нерешительно отворилась и на пороге ее показалась бесцветная мужская фигура, произнесшая почтительным тоном:
      – Господин Вельгон?
      – Здесь! – развязно ответил я.
      На самом деле это было не совсем так и, не отходя от истины, мне скорее следовало бы ответить:
      – Господин Вельгон живет рядом со мной и в настоящее время находится в отъезде. Что же касается меня, Антонина Бонассу, его соседа, то я взял на себя обязанность принимать всех приходящих к нему посетителей и ради этого перевесил его визитную карточку на свою дверь.
      Но все это надо было слишком долго объяснять, и я нашел, что будет гораздо проще и, главное, приятнее для моего самолюбия ответить, не вдаваясь в подробности:
      – Здесь!
      Многие, вероятно, удивятся, что за важная особа могла жить в одном из самых непрезентабельных домов улицы Пуасоньер, в самом отдаленном, хотя и живописном квартале Ниццы, и почему я так жаждал выдать себя за нее.
      Но это была действительно, в особенности в моих глазах, не только важная особа, но даже знаменитость, и моему удивлению не было конца, когда недели две назад я, совершенно неожиданно, возвращаясь домой, прочел фамилию моего нового соседа.
      «Падди Вельгон, частный сыщик» значилось на прибитой к двери визитной карточке.
      Я едва пришел в себя от изумления. Как! это он, тот самый Падди Вельгон, чье имя то и дело попадается на столбцах газет, связанное с самыми загадочными преступлениями? Для меня, не признающего никакой другой литературы, кроме криминальной, и живущего только одной мечтой – рано или поздно померяться силами со знаменитым сыщиком и даже, может быть, затмить его – достаточно было находиться бок о бок с моим героем для того, чтобы мной овладели самые фантастические предположения. Не было сомнения, что тут разыгрывалась какая-то таинственная драма. Иначе, для чего бы ему было переезжать в такое жалкое помещение. Очевидно, так или иначе, он желал замести свои следы. Увлеченный своими предположениями, я совершенно забывал о существовании визитной карточки, категорически опровергающей мои догадки. Желая скрыть свои следы, не вывешивают на дверь свою фамилию.
      Тем не менее все это казалось мне чрезвычайно странным, в особенности, после того, как Падди Вельгон, едва успев переехать, внезапно скрылся с горизонта. К моему большому огорчению, я узнал о его отъезде, прежде чем успел его хоть раз увидеть.
      – Он уехал в Америку, – сообщила мне моя хозяйка, – и вернется только месяца через два. Но он не хочет, чтобы кто-нибудь знал о его отъезде, и просил меня на случай, если его будут спрашивать, – отвечать, что он действительно тут живет, но его нет дома и в котором часу вернется, неизвестно. Нечего сказать, приятное поручение! Воображаю, сколько к нему ходит всякого народа!
      Пока она говорила, мне внезапно пришло в голову заслужить одновременно расположение и хозяйки и сыщика. С любезной улыбкой, стараясь придать своему лицу самое невинное выражение, я предложил хозяйке взять на себя исполнение столь неприятного для нее поручения. Пусть все посетители, когда я дома, обращаются ко мне. От этого они ничего не потеряют, так как и она тоже не сидит целыми днями на одном месте, а предпочитает навещать своих приятельниц.
      Для большего удобства я предложил перенести визитную карточку Вельгона на мою собственную дверь, в силу чего у меня будет полная возможность действовать от имени сыщика и выпроваживать посетителей, оставляя их в полном убеждении, что Вельгон находится в Ницце.
      Хозяйка пришла в восторг от этой комбинации, и выраженная ею благодарность заставила мое сердце забиться от радости при мысли, что меня точно так же будет благодарить сам Падди Вельгон.
      Первые дни после этого разговора я испытывал легкое разочарование. Никто не приходил. Но после того, как имя сыщика появилось в местной газете в числе прибывших в Ниццу лиц, ко мне наведались несколько человек. Я всех их выпроводил, не преминув предварительно расспросить, в чем суть их дела, и пообещав, что Падди Вельгон в скором времени займется ими специально и вызовет их к себе по мере надобности. Для этой цели я с самым серьезным видом брал адреса посетителей, стоически отказываясь от «задатка».
      Эта маленькая комедия до такой степени меня увлекла, что минутами мне начинало казаться, что я и на самом деле знаменитый сыщик, и, вероятно, не что иное, как смутное желание заставить и других поверить в то же самое понуждало меня, как-то помимо собственной воли, отвечать на вопрос, здесь ли живет Падди Вельгон, коротким, безапелляционным:
      – Здесь! – торопясь при этом добавлять во избежание более подробных вопросов:
      – Что вам угодно?
      И на этот раз, при виде входящего клиента, я задал тот же вопрос, окидывая нового посетителя любопытным взглядом. Но, к моему большому удивлению, он смотрел на меня еще с большим, чем мое, любопытством, граничившим с изумлением, смешанным с восторгом.
      – Однако!.. Однако! – повторял он. – Хотя мне и говорили… Но я все-таки не ожидал ничего подобного… Это удивительно!.. Никто никогда не даст вам ваших лет!.. Как вы поразительно молоды!
      Он был прав; мне было всего двадцать четыре года, но я считал, что выгляжу гораздо старше, и потому мое самолюбие было неприятно задето словами незнакомца.
      – Что вам угодно? – повторил я уже суше.
      – Посоветоваться с вами, само собой разумеется; моя фамилия Кристини. Я представитель страхового общества «The Universal Live». Простите, ради Бога, мистер Вельгон, что я не успел вам еще представиться.
      Краска удовольствия залила мое лицо. Он принимал меня за сыщика. Теперь мне стали понятными его удивление и слова о моей молодости. Настоящий Падди Вельгон почти вдвое старше меня.
      Я сознавал, что имел еще возможность исправить его невольную ошибку, вывести этого человека из заблуждения, сказать, что я не имею ничего общего с мистером Вельгоном.
      Но, сделав первый шаг, трудно вернуться назад. К тому же я упустил надлежащий момент, и когда мною овладело наконец решение сказать ему правду, было уже слишком поздно. Пришлось бы раскрыть все свои карты, а это было слишком тяжело для моего самолюбия. Мало того, едва ли кто-нибудь из нас с легким сердцем решится сказать: «Я не тот, за кого вы меня принимаете», после того, как его осыплют самыми лестными комплиментами. А для меня быть принятым за Падди Вельгона было апогеем счастья. Мне казалось, что я вижу волшебный сон, что одним прикосновением чудодейственной палочки я, ничтожный мелкий чиновник министерства путей сообщения, действительно преобразился в знаменитого Падди Вельгона.
      Что за бела, если я на какой-нибудь час потешу себя этой чарующей сказкой. Кому я этим помешаю? Несколько минут разговора, и я больше никогда не встречусь с этим человеком.
      Все эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и когда минуту спустя я поднял смущенно опущенную голову, мое решение было уже принято.
      Это было, как сейчас помню, в один из мартовских вторников.
      Само собой разумеется, Кристини и не подозревал о пережитом мною волнении, и вероятнее всего, приписал мое молчание глубокомысленному раздумью. Чтобы еще больше убедить его в последнем, я принял задумчивую позу и оперся на локоть, закрыв лицо рукою. Это могло быть еще полезным и в том случае, если бы мой собеседник захотел чересчур подробно рассмотреть мою физиономию.
      – Занимаемая мною должность, – начал агент, – уже сама собой говорит вам о цели моего визита. Лежащая перед вами газета показывает мне, что вы уже ознакомились с делом.
      Это был утренний номер «Eclaireur», в котором громадными буквами выделялся заголовок: «Преступление на Южной железнодорожной сети». Я уже успел рассеянно пробежать эту небольшую заметку о найденном на полотне железной дороги обезображенном трупе мужчины, но ввиду недоказанности преступления и неопознания личности убитого не обратил на нее серьезного внимания.
      – Значит, вы по этому делу? – смущенно спросил я, чувствуя себя совершенно беспомощным в этой ситуации.
      – Совершенно верно, – ответил агент. – Каково было ваше первоначальное впечатление?
      Мои опасения подтверждались. Я набрался храбрости.
      – Гм! – многозначительно произнес я. – Все это весьма подозрительно!..
      – Не правда ли? – обрадовался Кристини. – Мы того же мнения. Я вижу, мы с вами быстро столкуемся.
      – Конечно, конечно, – пробормотал я, решительно не понимая, о чем идет речь.
      Агент приблизился ко мне.
      – Труп опознан, – таинственно произнес он.
      – Да? – прошептал я.
      – Это один из наших клиентов.
      – Ага! – произнес я, стараясь показать интонацией, насколько меня это интересует.
      – Поэтому вы сами понимаете, как для нас важно доказать наличие самоубийства.
      – Конечно, – согласился я.
      – Дело идет о 200 тысячах франков… Это не шутка.
      – Конечно, конечно!
      – И мы готовы ассигновать на это дело десять тысяч франков.
      – Это немного! – совершенно машинально произнес я.
      – Однако вполне достаточно! – с внезапной твердостью возразил агент.
      У меня не было основания противоречить.
      – Конечно, – согласился я.
      Кристини с довольным видом потер себе руки и, раскрыв бумажник, вынул оттуда две ассигнации по пятисот франков каждая, которые положил передо мной.
      – Вот на первоначальные расходы, – пояснил он.
      – Ага! хорошо! – также машинально пробормотал я, почти не понимая смысла произносимых агентом слов.
      Я начинал терять голову, так как мне становилось ясно, куда это клонится. Но что было делать? Как выйти из этого ужасного положения?
      – Значит, решено? – продолжал Кристини. – Вы беретесь за это дело?
      – Берусь, – пролепетал я, вытирая мокрое от пота лицо.
      Выхода не было. Передо мной лежали деньги. Что делать? Было от чего сойти с ума.
      Меня вдруг осенила мысль, что, если я сейчас же, сию минуту не избавлюсь от этого человека, я попаду в такой капкан, откуда мне уже не будет спасенья. Надо было во что бы то ни стало выйти из этого затруднительного положения и выпроводить агента с его деньгами.
      – Прежде всего, – начал я, – нам необходимо поговорить. Вам, очевидно, известны более точные подробности, чем те, которые сообщает эта газета…
      – Без сомнения! – усмехнулся Кристини.
      – Потому что здесь, собственно, нет никаких подробностей, – нерешительно указал я на «Eclaireur».
      – Совершенно верно… И тем не менее вы уже успели составить себе мнение, – любезно произнес агент.
      Я вспыхнул до корней волос.
      – Нельзя полагаться на чересчур поспешные выводы, – пробормотал я. – Может быть, вы не откажетесь сообщить мне все, что вам известно.
      – С удовольствием. Желаете вы задавать мне вопросы?
      – Нет, нет! – поспешно воскликнул я. – Расскажите мне сами как можно подробнее. И начните с самого начала. В подобного рода делах повторения никогда не бывают излишними.
      Я уселся поудобнее. Таким образом, – пронеслось у меня в голове, – будет выиграно время: пока мой собеседник станет рассказывать, я буду молчать и искать выход из своего положения.
      Мое предложение, видимо, понравилось агенту.
      – Вы правы! – воскликнул он. – Как вам уже известно, вчера вечером на Южном вокзале, по прибытии поезда из Пюже-Тенье, в вагоне первого класса были обнаружены: помятая шляпа, револьвер и большое кровавое пятно на диване. Мало того, дверца вагона, выходящая на заднюю площадку поезда (вагон шел последним), оказалась открытой.
      – Шляпа, револьвер, кровавое пятно, – глубокомысленно произнес я, как бы придавая особенное значение этим словам.
      – Насколько помнит кондуктор, в этом вагоне был только один пассажир, имевший билет до Ниццы. При нем был большой чемодан. Нельзя допустить, чтобы, выходя из вагона и взяв с собой чемодан, он оставил там шляпу и револьвер. Наконец, это кровавое пятно! С другой стороны, невозможно также предположить несчастный случай, так как едва ли незнакомец вышел бы на площадку с чемоданом в руке, но без шляпы. Я позволяю себе останавливаться на этих подробностях ввиду того, что все они были выяснены прежде, чем пришли к решению телеграфировать на все железнодорожные станции с предписанием произвести тщательный осмотр пути. Результатом осмотра явилось обнаружение сегодня утром в туннеле около Месклы пустого чемодана и обезображенного до неузнаваемости, полуобуглившегося трупа.
      – Каково было положение трупа? – спросил я. – Это очень важно.
      – Он лежал ничком поперек двух рельсовых путей, с вытянутыми вперед руками, которые так же, как голова и ноги, представляют собою бесформенную кровавую массу.
      – Одну минуту… – перебил я. – Сколько мне помнится, вы сказали, что вагон, в котором ехал исчезнувший пассажир, находился в самом конце поезда…
      – Совершенно верно. И это был последний ночной поезд в Ниццу.
      – В котором часу был обнаружен труп?
      – До прохода первого утреннего поезда. Ага, вы тоже обратили на это внимание! – радостно воскликнул Кристини.
      – В таком случае, – важно произнес я, – каким образом объяснить обезображение трупа… Кроме того, вы, кажется, сказали, что он обгорел.
      – Совершенно верно… Но вот что чрезвычайно важно: труп был обнаружен не на том пути, по которому шел поезд, в котором ехал неизвестный, а на встречном, из Ниццы в Пюже-Тенье.
      – Так! – воскликнул я. – Это называется удачно упасть.
      – Еще как, – усмехнулся агент, обмениваясь со мной саркастическим взглядом. – Заметьте при этом, что он упал с такой ловкостью, что встречный поезд, прошедший через час, – обратите на это внимание, – через час после его падения, превратил его в почти бесформенную массу.
      – Черт знает что такое! – прошептал я, тщетно стараясь сделать из всего услышанного какой-нибудь подходящий вывод, которого, видимо, ожидал мой собеседник. Все мои усилия были напрасны, я не мог сосредоточиться. Наконец, мне пришли на ум слова агента, и я воспользовался ими, чтобы так или иначе выйти из неловкого положения.
      – Одним словом, – произнес я, – вы подозреваете самоубийство?
      – Так же, как и вы, – ответил Кристини.
      – Ага! так же, как и я, – повторил я без всякого убеждения в голосе. – Тем не менее с этим не все согласятся… Нам будет нелегко это доказать.
      – Конечно… Но если бы само дело не было затруднительным, мы и не обратились бы к вашей помощи.
      В глубине души я искренне пожалел об этом.
      – Главным аргументом в пользу вышеупомянутого подозрения, – продолжал Кристини, – служит то обстоятельство, что, видимо, были употреблены все старания к тому, чтобы доказать наличие убийства, а не несчастного случая. С последним неизменно связано представление о самоубийстве, между тем как убийство…
      – Вы правы, – согласился я, – если принять во внимание чемодан… Кончая счеты с жизнью, обыкновенно, не берут с собой чемодана.
      – Нет, но его в таких случаях заранее бросают на полотно железной дороги, чтобы симулировать грабеж.
      – Вы забываете его содержимое…
      – Вдоль полотна идет река. Кто знает, может быть, вы там что-нибудь и найдете.
      – Возможно, – согласился я, соблазненный заманчивой перспективой розысков, которые я мог бы проводить под именем Падди Вельгона. Вот был бы триумф, если бы мне удалось раскрыть истину.
      – Да и наконец, – заметил Кристини, – чемодан мог быть взят в дорогу пустым.
      – Вполне, – глубокомысленно согласился я.
      – Принимая во внимание положение трупа, нельзя допустить, чтобы он упал случайно; но зато вполне возможно, что он был положен или даже лег таким образом сам… Соскочив с поезда, он спрятался в туннель и подождал прохода встречного поезда.
      – Это очень сложно. Можно также заподозрить, что он был сброшен на полотно убийцей.
      – Он не мог бы упасть таким образом.
      – Убийца мог спрыгнуть следом за ним и уложить его на рельсы.
      – Он бы поднялся.
      – Он мог быть без сознания, ранен… может быть, убит… В револьвере были целы все пули?
      – Одной не хватало, но это ничего не доказывает, выстрел мог быть произведен только для того, чтобы ввести в заблуждение всех нас.
      – Все это только предположения, – произнес я. – И таких предположений будет еще множество.
      – Ваше дело в них разобраться, – подмигнул мне Кристини. – Я вам только указываю следы, от вас зависит дальнейшее: подтвердить мои подозрения или опровергнуть. Я надеюсь на первое. Что ни говорите, а здесь пахнет самоубийством. Вы также подозреваете это.
      – Но, возможно, по несколько иным причинам, чем вы, – ответил я. – На каком основании вы настаиваете на самоубийстве?
      – Очень просто. По словам кондуктора, наш клиент был в вагоне один. В Малоссене к нему никто не вошел. А между тем труп был найден именно между Малосенной и Месклой. Каким образом мог появиться убийца?
      – Он мог войти во время пути.
      – Вы забываете, что на Южных дорогах нельзя переходить во время движения поезда из одного вагона в другой.
      – Да, но позвольте. Существуют так называемые смешанные вагоны, из двух классов, сообщающихся между собой дверью.
      – Так именно и было в данном случае. Но ручка от двери находилась только со стороны первого класса, благодаря чему пассажир второго класса никоим образом не мог проникнуть в первый. Следовательно, незнакомец не мог с этой стороны подвергаться какой-либо опасности. Даже кондуктор и тот находился в это время в одном из первых вагонов. Одним словом, убийцы нет, а отсюда вывод: нет убийцы, нет и преступления.
      Я начал колебаться.
      – Но симуляция его тем не менее налицо, – продолжал агент. – И для нас лично вся эта история вполне ясна. Убийство должно было свершиться, мы ждали его со дня на день.
      – Вследствие каких причин?
      – Само собой разумеется, – страхования. Месяц назад герой этого печального случая вошел с нами в переговоры, желая застраховать свою жизнь в пользу указанной им особы. Причем соглашался на внесение в договор статьи о самоубийстве, на которой мы особенно настаивали, ввиду исключительно крупной суммы – двухсот тысяч франков. Дело это тянулось довольно долго, как вдруг, несколько дней назад, он стал нас так торопить, что пришлось покончить этот вопрос без промедлений, и три дня назад мы выдали ему полис. Теперь видите, что из этого вышло.
      – Но вы сами говорите, что страховая премия не выдается в случае самоубийства клиента, и незнакомец ничего не имел против этой статьи.
      – Совершенно верно. Но надо заметить, что он примирился с ней только потому, что она тормозила дело. Других причин для отказа у нас не было. Медицинский осмотр дал блестящие результаты. Ну, он и решил симулировать убийство.
      – Но к чему такая поспешность?
      – Это уж ваше дело разузнать. Что касается нас, то мы подозреваем, что он был накануне разорения и это могло обнаружиться со дня на день.
      – Понимаю! – воскликнул я. – Он хотел обеспечить свою жену?
      Кристини довольно непочтительно пожал плечами.
      – Полис составлен далеко не на ее имя, – усмехнулся он, – и это обстоятельство еще более подтверждает наши предположения. Интересующая его особа не состоит с ним ни в какой степени родства и потому юридически не может являться его наследницей. Единственный способ обеспечить ее – именно тот, к которому он прибегнул: страховая премия.
      Агент в волнении ударил кулаком по моему столу. Я не решился ему противоречить.
      – Это не лишено некоторой доли героизма, – только заметил я.
      – Тем не менее это случается чаще, чем предполагают, – глубокомысленно заметил агент. – Иногда бывает легче разом положить конец своим мучениям, чем выносить их изо дня в день… Кроме того, возможно, что его кто-нибудь наталкивал на эту мысль…
      – Ага! понимаю! – в том же тоне произнес я. – И вернее все та самая особа…
      – Или кто-нибудь другой, – прервал меня Кристини. – Это нас мало интересует. Наша задача не в том, чтобы обвинять. Мы желаем одного: соблюдать денежные интересы общества. Я вам только указываю путь. Остальное в вашей власти.
      – Конечно, конечно, – машинально повторил я, не думая о том, что я лишний раз подтверждаю свое согласие заняться чуждым для меня делом. Но я уже плохо владел собой, меня охватила знакомая жажда успеха, и я весь загорелся мыслью о таинственном происшествии.
      – Итак, – продолжал агент, – возможны только два случая: или самоубийство будет доказано сразу и, следовательно, вопрос о страховой премии выяснится сам собой, или обнаружатся обстоятельства, говорящие в пользу убийства, что для нас будет, конечно, малоутешительным и вызовет необходимость более тщательного расследования… Во всяком случае, вам необходимо сейчас же отправиться на место происшествия.
      – Вы думаете?.. – пробормотал я, сразу отрезвленный этими словами.
      Несмотря на все свое возбуждение, я все-таки понимал, чем я рискую, окончательно перевоплощаясь в знаменитого Падди Вельгона.
      – Безусловно, – не терпящим возражений тоном произнес агент. – Нельзя терять ни одной минуты. Время и так уже упущено. Там уже с раннего утра работают судебные власти и полиция. Возможно, что они облегчат вашу задачу.
      – Или, наоборот, только испортят дело! – с апломбом заявил я, входя в роль сыщика, критикующего действия полиции.
      – Следовательно, мы возлагаем все наши надежды на вас, – сказал Кристини. – И повторяю еще раз (он, видимо, прочел на моем лице некоторое колебание): в случае удачи мы позволим себе предложить вам вознаграждение в размере десяти тысяч франков, не считая, конечно, этой тысячи франков на расходы, которая поступает сейчас в ваше полное распоряжение.
      Я невольно закрыл глаза. Мне показалось, что вокруг меня засверкали яркие золотые искры. Тысяча франков в кармане и возможность заработать в короткое время еще десять тысяч, не говоря уже о сопряженной с ними славе! Может быть, сама судьба толкает меня на новый путь. Кто знает, что ждет меня в будущем. Да и, наконец, взять эти деньги не значит еще совершить преступление, это не воровство, я заработаю их и приложу все усилия, чтобы оправдать доверие обратившихся ко мне лиц.
      Чем я рискую? Падди Вельгон не вернется раньше двух месяцев. А до тех пор все будет уже кончено, и я буду окружен ореолом славы.
      Напрасно какой-то тайный голос твердил мне, что я поступаю опрометчиво, что у меня нет ни опыта, ни знания дела для того, чтобы выполнить порученную мне по ошибке задачу, – я ничего не хотел слышать и смело положился на свою счастливую звезду.
      – Хорошо, – решительно произнес я. – В таком случае, я выеду завтра с первым поездом. Но одно условие: полная тайна. Я желаю сохранить полнейшее инкогнито. Это даст мне большую свободу действий.
      – Мне известна ваша осторожность, – одобрительно произнес мой собеседник, видимо, довольный результатом нашей беседы. – Я слышал, что вы прямо волшебник по части трансформации.
      – Я сегодня же вечером постараюсь повидать сопровождавшего поезд кондуктора. Он может дать нам некоторые полезные сведения.
      – Это ваше дело. Не нам вас учить, – произнес Кристини, поднимаясь с места и протягивая мне руку.
      – Мы забыли одну небольшую подробность, – улыбнулся я. – Имя убитого. Вы сказали, что его личность опознана, но в газетах об этом нет ни звука.
      – Это некто господин Монпарно, представитель торговых фирм.
      – Монпарно? – невольно громче, чем следовало, вырвалось у меня.
      – Да… Вы его знаете?
      – Нет… не лично, но мне приходилось уже слышать о нем, – произнес я, стараясь подавить охватившее меня волнение. – Вы не ошибаетесь? Это действительно он?
      – Конечно. При нем найдены бумаги, затем его костюм… Никаких сомнений. Если желаете, я могу сообщить вам о нем дополнительные сведения.
      – Нет, нет, – заторопился я, – с меня довольно одного имени. Через час я буду уже знать о нем все подробности.
      Эта уверенность, видимо, произвела на агента самое приятное впечатление.
      – В таком случае, я вас покидаю, – сказал он, берясь за ручку двери. – До свиданья!
      – До свиданья! – повторил я, затворяя за ним дверь. В ту же минуту я стремительно бросился к письменному столу, запер в один из ящиков полученную тысячу франков и, схватив пальто и шляпу, стремительно помчался по лестнице.
      Господин Монпарно покончил с собой! Монпарно, опекун Софи Перанди!

      С тех пор, как мне стало известно, что герой кровавой драмы господин Монпарно, мое собственное приключение отошло для меня на второй план. Обещая агенту узнать все подробности жизни его клиента, я имел в виду только как можно скорее выпроводить его из своей комнаты и бежать, не теряя ни минуты, на квартиру несчастного представителя торговых фирм. В течение всей дороги мне ни разу не пришло в голову задать себе вопрос: что будет со мной? Как удастся мне выйти из созданного мной самим затруднительного положения? Мои мысли были полны одним: господин Монпарно умер! Господин Монпарно убит или лишил себя жизни. Неужели это правда? Что ожидает теперь Софи?
      Теперь я уже твердо верил, что мною руководит сама судьба, так как по какому-то невероятному стечению обстоятельств я не только знал лично жертву этой кровавой драмы, но даже вся моя собственная жизнь, все мое счастье находились в полной зависимости от этого человека.
      Господин Монпарно был опекуном Софи Перанди, в которую я был безумно влюблен. Как он, так и молодая девушка отлично знали о моем чувстве, и несмотря на то, что я еще не получил официального согласия на сделанное мной предложение, мне было разрешено бывать у Монпарно как можно чаще, и в глубине души я уже считал Софи своей будущей женой.
      Семья Монпарно состояла, во-первых, из самого представителя торговых фирм, человека лет сорока, жизнерадостного, веселого, любящего пошалить на стороне, к великому неудовольствию жены; во-вторых, госпожи Монпарно, женщины до крайности мелочной, раздражительной и озлобленной, гораздо старше своего мужа, изводившей его ревностью и пиленьем, от которых, пользуясь своей профессией, он исчезал на целые дни, и, наконец, отдаленной племянницы госпожи Монпарно Софи Перанди, которая с утра до вечера испытывала на себе все прелести очаровательного характера своей тетушки. Будучи сиротой и не имея никаких средств существования, она принуждена была мириться со своим тяжелым положением, с нетерпением ожидая своего совершеннолетия, когда она, наконец, очутится на свободе и будет иметь возможность сделаться моей женой. Как ни тяжело мне это воспоминание, должен сказать, что она была очаровательна, живая, остроумная, с глубокими, горящими, как звезды, глазами; она была гораздо умнее и, как это ни странно, лучше знала жизнь, чем я.
      Я любил ее до безумия. Поэтому первая мысль, пришедшая мне в голову, когда я узнал о смерти Монпарно, была, конечно, о Софи.
      Они жили на улице Пасторелли. Я летел туда, как на крыльях, и через несколько минут был уже на месте. На дверях их квартиры висел замок, и одна из соседок объяснила мне, что госпожа Монпарно и ее племянница тотчас же по получении печального известия, приблизительно час назад, отправились по делу к кому-то из своих знакомых.
      Я вышел на улицу, намереваясь так или иначе подождать их возвращения. Но едва мне удалось сделать несколько шагов по тротуару, как вдали на углу улицы показались силуэты обеих дам. Я бросился им навстречу.
      – Какое ужасное несчастье!
      – Вам уже известно? – по обыкновению желчно ответила госпожа Монпарно.
      Софи, видимо, только что плакала. Глаза ее были красны и глубокие вздохи то и дело вырывались из груди. Я понимал ее горе. Господин Монпарно всегда являлся ее защитником перед теткой и единственными спокойными днями ее жизни были те, которые он проводил дома, вместе с ней.
      – Бедная Софи! – прошептал я, пожимая ей руки.
      – Бедная Софи! – с раздражением повторила госпожа Монпарно, пожимая плечами. – А я не бедная, нет? Чем я теперь буду жить?
      Мне вспомнились слова агента о материальном положении его клиента.
      – Разве после него ничего не осталось? – нерешительно спросил я.
      – Пустяки! Все, что у нас там наверху, – вздохнула она. – Тысяч двадцать франков, не больше.
      Я хотел было заметить, что и это все-таки не совсем плохо, но госпожа Монпарно не дала мне времени выразить свою мысль словами.
      – Нечего сказать! – гневно воскликнула она. – Нашел время быть убитым! Самый подходящий момент! Дурак!..
      – Что вы говорите! – возмутился я этим оскорблением памяти усопшего.
      Но госпожа Монпарно не обратила на это внимания. Она схватила меня за руку и, потрясая ею, заговорила каким-то особенно пронзительным голосом:
      – При нем было десять тысяч франков! Понимаете, молодой человек, десять тысяч франков!
      – Понимаю, понимаю, – проговорил я, морщась от боли и стараясь освободить руку. – И что же этих денег при нем не оказалось?
      – Ни одного су! – простонала вдова, отпуская, наконец, мою руку. – При нем были найдены все его документы, визитные карточки, пустой бумажник, – одним словом, всякая ерунда. Но ни денег, ни ключей, ни даже его мундштука!
      Это обстоятельство сразу разрушало возможность самоубийства. Эта мысль не огорчила и не обрадовала меня.
      – Не известно, кто его убил? – машинально задал я вопрос.
      – Рано или поздно узнают! – свирепо произнесла госпожа Монпарно. – У него всегда была глупая привычка во всех трактирах хвастаться своими деньгами. Там и надо искать!
      – Вы правы! – задумчиво произнес я. Во мне снова проснулся инстинкт сыщика.
      – Когда он уехал? Вам известен его маршрут?
      – Позвольте… – она посчитала по пальцам. – Да, он уехал в субботу вечером в Пюже, кажется, так, Софи? Значит, в воскресенье он должен был быть в Сен-Пьере, в понедельник – в Вилларе и вечером должен был вернуться.
      – Какой при нем был багаж?
      – Сейчас скажу. Во-первых, его саквояж, там были разные мелочи, а затем, как всегда, его большой красный чемодан с образцами материй.
      – Где же находится этот чемодан?