В лавке было темно и тихо. Деревянный прилавок тянулся от стены до стены, едва различимые в темноте полки были уставлены старинными и бесполезными предметами, которые очень нравились Дартаньяну.
      Жил он в просторной комнате, расположенной прямо позади прилавка. Комната была чистой и приятной: кровать, стол с двумя стульями, электрическая плита, холодильник, посудомоечная машина, полки с множеством книг и бумаг. На стене напротив кровати висел ее портрет в красном платье. Она улыбалась. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она казалась мне красивой: задумчивая, спокойная красавица.
      Дартаньян сел на кровать и сжал руки, переплетя длинные нервные пальцы.
      - Я уже не работаю. Тони, ты ведь знаешь. Давно не работаю. Что тебе от меня нужно?
      Я сел на стул спиной к портрету и закурил.
      - Я тоже уже не в полиции, Рикардо, так что нечего мне задавать дурацкие вопросы типа "что тебе от меня нужно?".
      - Кое-что я о тебе слышал, но слухи меня не интересуют. Кроме того, я почти не бываю на людях.
      - Мне нужен ты, Рикардо. Платят очень хорошо.
      - Нет.
      Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину в красном. Художнику удалось схватить сходство и вселить жизнь в ее черты.
      Она стояла у погасшего камина, облокотившись о полку, и, казалось, собиралась пройтись по комнате. Я довольно долго смотрел на нее.
      - Ты подонок, - сказал он тихо.
      - Может быть.
      -Ты не имеешь права, Тони... не имеешь права.
      - Кроме тебя, в Мадриде нет человека, способного выполнить эту работу. Таких взломщиков как ты, Рикардо, сейчас уже нет.
      - Взломщик, взломщик... - Он вскочил и начал нервно бегать по комнате. - Я уже не тот, что прежде. И ты это прекрасно понимаешь. У меня дрожат руки... я незнаком с современными замками, появились совершенно новые конструкции...
      - Глупости.
      - Нет, Тони, это не глупости. Со мной все кончено.
      - Я хорошо помню, что она мне сказала в тот вечер, Рикардо.
      Он резко остановился.
      - Ты единственный человек, которому я разрешаю входить сюда... и смотреть на нее. - Он поднял глаза на портрет и сделал шаг назад, как будто чего-то устыдился. - Прошу тебя, не... я хочу сказать, что...
      - Оставь, Рикардо.
      - Ты... конечно, я понимаю, ты... много сделал для нее...
      Он снова стал бегать по комнате, время от времени останавливаясь и вглядываясь в ее портрет. Я знал, что он вот-вот начнет говорить о ней.
      - ... я никогда не был достоин ее. Тони. В этом все дело... - Он сел на кровать, опустив голову. Я погасил окурок и снова закурил. - Она была... настоящей сеньорой, ее манера говорить, двигаться... И она меня любила. Тони. Больше всего на свете она любила меня... любила меня, ты понимаешь? Меня, и никого больше... считала меня необыкновенным человеком, смотрела на меня глазами, полными любви. Тони, в ее глазах было столько любви, что я терял рассудок, пьянел от ее любви, все сокровища мира были ничто по сравнению с этой любовью... Если бы... если бы я был богат, Тони, если бы я мог дать ей все, что она заслуживала... но, увы, я не мог. У меня ничего не получалось, я так и не дал ей ничего, ровным счетом ничего. - Он вскочил с кровати так резко, что заскрипели пружины, и подбежал ко мне. Скажи мне, ты знаешь, что значит любовь такой женщины? Ты понимаешь, что значит чувствовать себя любимым такой женщиной?
      - Нет, не знаю.
      Он покачал головой.
      - Никто этого не знает, потому что в мире нет второй такой женщины, как Мерседес... И я оказался не на высоте... я ничего не смог ей дать.
      Я не стал его разубеждать и говорить, что ей ничего и не надо было. Что она была счастлива с ним. Что богатство ее не интересовало, ей было вполне достаточно его любви и гениальности. Но всего этого Рикардо не знал.
      Он этого не понимал тогда, а сейчас и подавно не мог понять, бесполезно объяснять ему такие вещи. Мы никогда ничего не понимаем в нужный момент. Ни один мужчина.
      Рикардо вышел из оцепенения, широко улыбнулся и стукнул меня по плечу.
      - Мне кажется, что, если я тебе не помогу, она мне этого никогда не простит. - Он подмигнул портрету. - Правда, Мерседес? Она мне часто рассказывала, что ты для нее сделал в свое время. Тони. Ну, говори, какую дерьмовую работу нужно сделать.
      Я поерзал на стуле.
      - Нужно войти в квартиру 11-Б на улице Альберто Алькосера, 37 и сфотографировать одного мошенника по имени Нельсон Роберто Крусес. Другого способа заставить его заплатить миллионные долги, кажется, нет. Этот жеребец устроил себе там конюшню и развлекается с какой-то кобылицей. Ты получаешь двести тысяч песет, не считая расходов на изготовление ключей, фотоаппарат со вспышкой, который мы возьмем напрокат, и прочее. Кстати, у тебя нет такого аппарата?
      - Его нетрудно достать. - Он задумался. - Для кого ты делаешь эту работу?
      - Для Драпера.
      - Мне не нравится шантаж.
      - Я тоже не специалист по таким делам.
      - Кто такой этот Нельсон?
      - Парень, создавший своего рода религиозную секту, которую он использует в целях наживы. При этом он не платит кредиторам и поставщикам... Я бы сделал эту работу сам, Рикардо, но здесь нужны две пары рук.
      - Когда?
      - Сроки никто не устанавливал, но чем скорее, тем лучше.
      - Понятно... ладно... значит, так: нужны ключи от подъезда... пойдем туда, само собой разумеется, ночью... потом ключи от квартиры, фотоаппарат, лучше всего автомат со вспышкой... Такие стоят двадцать пять тысяч, я могу достать за двадцать.
      Он замолчал, я погасил вторую сигарету. Подумав немного, он вдруг сказал:
      - Я хочу провернуть это дельце как можно быстрее, Тони... Завтра же схожу на улицу Альберто Алькосера и посмотрю замки. - Он улыбнулся. Предъявлю свое разрешение на установку бронированных дверей... разберусь с замками... на изготовление ключей мне потребуется один день, не больше... Послезавтра мы туда войдем. К этому времени у меня будет аппарат и все прочее.
      - А у меня деньги. Двести тысяч плюс накладные расходы.
      Я встал.
      - Я это делаю не ради денег.
      - Знаю.
      Он смотрел на портрет. Я вышел из лавки. РумбоНорте спал, свернувшись калачиком. Наверно, ему тоже кто-то снился, он нежно всхлипывал во сне.
      28
      Я открыл дверь ключом и вошел в квартиру. Через оконные стекла в комнату проникали огни рекламы рубленого мяса фирмы Фуэнтес. На софе сидела, скрестив ноги, какая-то тень. Зеленые сполохи разрисовывали ее лицо и светлый костюм затейливым узором, похожим на татуировку.
      - Добрый вечер, сеньор Карпинтеро, - произнесла тень.
      Зажегся верхний свет. Стоявший за дверью толстый субъект с вросшей в плечи головой, одетый в синюю нейлоновую куртку, кашлянул. В руках он держал нацеленный на меня автоматический пистолет с длинным стволом.
      Я застыл с ключами в руках. Тенью в светлом костюме оказался Дельбо, а целившийся в меня толстяк был тот самый тип, что сопровождал его во время моей встречи с матерью Кристины.
      - Извините, что мы позволили себе войти, но вы очень задержались. Дельбо встал. - Обыщи его, Сорли.
      Толстяк сделал мне едва заметный знак пистолетом, я повернулся спиной и уперся руками в дверь.
      Он меня тщательно обыскал.
      - Чистый, шеф, - сказал он.
      - Можно опустить руки?
      - Конечно, вы у себя дома.
      - Очень любезно с вашей стороны, ДельРо. А сейчас выкладывайте, зачем пришли, и убирайтесь отсюда. Я хочу спать.
      - Рано еще ложиться спать, Карпинтеро. Вы вообще очень мало спите. Не желаете ли присесть?
      Он указал на кресло.
      - К черту, Дельбо. Садиться не стану. Вы мне провоняли весь дом.
      Движения пистолета я не заметил. Удар пришелся прямо по виску, и я упал. Толстяк приподнял мою голову за воротник пиджака и засунул ствол пистолета мне в рот.
      Хромированный пистолет "беретта" последней модели с глушителем "маркус", где-то я его уже видел, совсем новенький, как будто недавно изготовили, блестящий, пахнущий смазкой и очень холодный.
      - Что ты сказал, сволочь? Я плохо расслышал. - Толстяк пошевелил пистолетом у меня во рту. - Отвечай, подонок, нам хочется услышать твой голос.
      Я уперся руками в пол. Толстяк ударил меня ногой по ребрам, и я вернулся в прежнее положение. Меня стал душить кашель. Каждый раз он вынимал пистолет и вытирал его о штанину. Ситуация его очень забавляла.
      - Сукин сын! - выплюнул я и снова закашлялся.
      Он поднял пистолет. Снизу его глаза казались мне двумя монетами, блестевшими в грязи.
      - Сорли, - сказал Дельбо. Движение пистолета прекратилось.
      - Дайте мне свести счеты с этим птенчиком, сеньор Дельбо...
      - Еще не время, Сорли... - Он помолчал. - Не желаете ли встать и присесть на минутку, сеньор Карпинтеро? Или вы предпочитаете, чтобы Сорли вам помог?
      Я встал и поправил пиджак. Нижняя губа немного кровоточила. Языком я ощупал зубы, все были целы. Добравшись до кресла, я сел. Дельбо протянул мне американские сигареты, но я закурил свою.
      Вблизи на его загорелом лице можно было разглядеть множество мелких морщинок. Короткие, почти что белые волосы и искусственный загар придавали ему спортивный и очень моложавый вид. В действительности ему было лет шестьдесят, а то и больше. Холодные бесцветные глаза смотрели не моргая и, казалось, ничего не видели. Он вынул мундштук из черепашьей кости, вставил в него сигарету, засунул в узкую щель рта и выпустил дым, не сводя с меня глаз. Лицо его оставалось все время совершенно неподвижным. Над этим лицом явно потрудился с эстетическими целями хирург.
      На HPVI был тщательно отглаженный шерстяной костюм мраморно-белого цвета и туфли ручной работы.
      - Мне жаль вас, Карпинтеро. Очень жаль, - сказал он. - Вы весьма высокого мнения о себе, но в действительности вы самый обыкновенный неудачник.
      - Вы пришли специально затем, чтобы сказать мне об этом, Дельбо? Если в этом заключается данное вам поручение, я готов заплатить чаевые.
      Его реакция была почти что незаметной. Он сжал челюсти, и в глазах мелькнул холодный блеск.
      - Не испытывайте судьбу, Карпинтеро. До сих пор вам везло. Я мог бы убить вас в любой момент, так и знайте. Но любому везению приходит конец, учтите это.
      Чтобы уничтожить вас, мне достаточно пошевелить пальцем. Вы решили перехитрить всех и погреть на этом деле руки, не так ли? Ну так вот. Больше вам делать нечего.
      Фотографии у меня.
      Он погладил внутренний карман пиджака.
      - Все кончено, - продолжал он. - Вам незачем больше играть роль клоуна, ваш друг Паулино отдал нам фотографии. Не так-то просто нас шантажировать, ясно?
      - Значит, фотографии у вас в руках.
      - Совершенно верно.
      - И вы знаете, кто убил Луиса?
      - Вы еще больший кретин, чем я предполагал.
      - Зачем вы пришли? Просто решили прогуляться или вам надо было выяснить, что я знаю? Скажите откровенно, Дельбо. Вас что-то беспокоит. Если эти проклятые фотографии у вас в руках, почему вы не хотите оставить меня в покое?
      - Не знаю, что в вас нашла Кристина, просто удивительно.
      - Ревнуете, Дельбо?
      - А вы продолжаете искушать судьбу, Карпинтеро, но, учтите, моему терпению приходит конец.
      - Дерьмовый хвастун.
      Он вскочил, руки у него сжались в кулаки, тело напряглось и изготовилось к прыжку, вены на шее вздулись, как спицы зонтика.
      Толстяк сделал несколько шагов вперед, держа пистолет на уровне вытянутой руки.
      - Разрешите мне, сеньор Дельбо. Ну пожалуйста, у меня большое желание добраться до этого птенчика.
      Нас разделял маленький столик. Дельбо толкнул его ногой и отшвырнул на середину комнаты. Судя по движению ноги, он владел каратэ лучше, чем мне бы хотелось.
      Я невольно сжался. Ситуация складывалась не в мою пользу. Шевельнуться я не мог. Попробуй я встать, толстяк нажмет на курок. При наличии глушителя "маркус" звук выстрела прозвучал бы не громче, чем плевок.
      Прошло несколько довольно долгих мгновений.
      Вдруг раздался телефонный звонок. Он показался мне странным, как будто кто-то рвал руками мокрую ткань.
      Еще один звонок.
      После третьего звонка толстяк протянул руку, снял трубку и поднес к уху.
      - Да? - сказал он. - - Что?.. Нет, нет, это я, Сорли...
      Да, да. - Разговаривая, он не сводил глаз со своего шефа. - Тут со мной сеньор Дельбо, да, сеньора, раз вы хотите...
      Он приложил трубку к груди и сказал:
      - Она хочет поговорить с ним, сеньор Дельбо.
      Я медленно встал с кресла и подошел к Сорли. Он сделал шаг в сторону и протянул мне трубку.
      - Тони Романо, - сказал я и сразу же услышал взволнованный голос Кристины.
      - О, Тони, слава Богу!.. Ты... ты в порядке?
      - Конечно в порядке. - Я посмотрел на Дельбо. Лицо его побледнело, нет, даже позеленело. - Разговариваю тут с твоими служащими. Очень симпатичные люди.
      Тебе что-нибудь нужно?
      - Нет, нет... просто я... хотела услышать твой голос.
      Ты в самом деле хорошо себя чувствуешь?
      - Прекрасно, только спать хочется. Может быть, завтра встретимся?
      - Завтра?.. Я очень занята... Позвоню, когда освобожусь. Ладно?
      Я сказал, что согласен, и повесил трубку. Сорли спрятал свой пистолет и теперь стоял у дверей. Дельбо закурил новую сигарету и сделал шаг в мою сторону.
      Он снова обрел вид невозмутимого человека.
      Посмотрев на меня в упор, он повернулся и направился к выходу. Толстяк вышел вслед за ним, закрыв за собой дверь. Я стоял и слушал, как затихают на деревянной лестнице их шаги. Потом вышел на балкон.
      Реклама фирмы Фуэнтес приветствовала меня зелеными огнями. Мать Кристины снова улыбалась мне, сжимая в руках банку рубленого мяса. Наваждение какое-то.
      Меня тошнило от вида этих банок, как тошнит от выпитого натощак ликера.
      Толстяк и Дельбо вышли из дома и остановились. От противоположного тротуара тут же отъехала черная машина и притормозила у подъезда. Они сели, машина резко рванула вниз по улице Эспартерос по направлению к Пуэрта-дель-Соль,
      Я тщательно закрыл балкон, чтобы защититься от проклятых зеленых огней, и выдвинул нижний ящик комода.
      За обувной коробкой с фотографиями лежал мой "габилондо", хорошо смазанный, холодный на ощупь, завернутый в мягкую тряпочку. Я прикинул на руке его вес, а потом прилег, положив пистолет рядом. Мысли о фотографиях не давали мне покоя. Я посмотрел на часы. Половина второго ночи. Кто дал Дельбо эти фотографии?
      Паулино?
      Наскоро приведя в порядок комнату, я стал под душ, сначала горячий, потом холодный. Сварил кофе и снова сел на софу, рассеянно поигрывая пистолетом. Кое-какие предположения у меня появились, но, чтобы проверить их, нужно было чуть-чуть везения. Нет, пожалуй, нужно было большое везение. Прежде всего следовало повидаться с Паулино. Я встал, скинул прямо на пол свой старый боксерский халат и подошел к шкафу. Надел вельветовые брюки, рубашку, свободную серую куртку, засунул в кобуру пистолет и приладил ее к поясу.
      У меня появилась идея.
      Я тщательно запер дверь, на этот раз на все три замка.
      Чтобы войти, придется выбить дверь. Хотя, подумал я, если им надо будет войти, такая мелочь их не остановит.
      29
      Горбун сидел на плетеном стульчике. Его маленькая птичья головка едва виднелась над табачным лотком. Огни клуба "Нью-Рапсодия" все еще ярко горели, по улице расхаживали женщины, иногда они присаживались отдохнуть прямо на бордюр. По их виду было ясно, что от сегодняшней ночи ждать больше нечего.
      Я закурил и оперся о стену углового дома на улице Вальверде. Со стороны можно было подумать, что еще один сутенер ждет возвращения своих женщин, чтобы пойти с ними перекусить. То тут то там попадались негры, торговавшие героином, и вьетнамцы, предлагавшие пиво в банках. Негры сопровождали клиента до машины, стоявшей в трех-четырех кварталах ниже по улице, там им вручал товар уже другой человек. Цена одного пакетика колебалась от тысячи пятисот до двух тысяч песет. В пакетике, как правило, была десятая доля грамма наркотика, смешанного с сухим молоком или тальком.
      Когда я работал в полиции, наркотики встречались редко. Вернее, их употребляли богатые люди и кучка снобов из интеллигенции. Героин и кокаин. Кокаин, разведенный шампанским. Кокаин, который нюхали в загородных виллах известных танцовщиц и высокомерных, расфуфыренных в пух и прах герцогинь. В то время проблемы наркотиков еще не существовало. Забавы богачей, не более. Проблема возникла тогда, когда стали колоться бедняки.
      Один грамм наркотика можно купить не дешевле, чем за шестнадцать тысяч песет. Тот, кто колется ежедневно, потребляет от одного до двух с половиной граммов. Но кто может себе позволить каждый день тратить как минимум тридцать тысяч на удовлетворение таких прихотей?
      Для этого нужно воровать, нарушать закон, идти на панель. Слишком тяжело достаются эти пять-шесть уколов в день.
      Самое плохое в этом деле то, что для среднего торговца наркотиками сто миллионов - не деньги, но эти сто миллионов способны заставить замолчать кого хочешь:
      полицию, судью, прокурора. За сто миллионов хороший полицейский может согласиться стать плохим стражем порядка, он себе купит домик в таком прекрасном месте, как Марбелья, или откроет лавочку на имя жены и зятя, а уж тогда отмыть деньги не проблема. Меня очень удивляло, что мадридская мафия, в которую кроме испанцев входят марроканцы и иранцы, отдала на откуп неграм такой доходный участок, как угол улицы Вальверде.
      Но я уже не был полицейским. Давно уже не был. И все же мне было ясно, что если по-умному повести дело, если задержать кого нужно, то за пару часов на этом участке можно выйти на заправил наркобизнеса.
      Нужно было быть слепым, чтобы не видеть всего этого. Совершенно слепым. Наших стражей порядка ослепили деньги, которые они получали еженедельно и которые были им весьма кстати, потому что жизнь стала трудной, на зарплату не проживешь, и вообще зарплата не компенсирует риск, связанный с работой полицейского.
      Я бросил сигарету и наступил на нее ногой. Молоденькая девушка схватила за рукав проходившего мимо мужчину, надеясь заполучить клиента. Для этих женщин самое страшное время наступает тогда, когда они уже валятся с ног после десяти часов непрерывной работы. В такие моменты они начинают подводить итоги и спрашивать себя, стоило ли сегодня выходить на панель и что их ждет завтра. Именно в эти часы сутенеры не скупятся на утешения и приглашают своих женщин выпить и закусить на ими же заработанные деньги.
      Шанхай не сдавался. Улица была совсем пустынной, но он по-прежнему сидел за своим лотком. Иногда выходил Фаустино и перебрасывался с горбуном парой слов. Зазывать в клуб было некого.
      Рядом со мной остановилась молоденькая проститутка, в глазах которой сквозило отчаяние. Худенькой, как лапка цыпленка, ручкой она сжала мой локоть.
      - Пойдем со мной, красавчик. Всего две тысячи.
      Девушка была смуглой. Очень короткая юбка обнажала худые ноги.
      - Слишком дорого.
      - Ладно, полторы тысячи. - Она положила руку мне на ширинку, но слишком нажимать не осмелилась.
      - Мы прекрасно проведем время.
      - Тысяча.
      Тяжело вздохнув, она убрала руку.
      - Ну что за мужчины... Ладно, пусть будет тысяча. А что я должна делать, милый, за тысячу песет?
      Шанхай уже складывал свой лоток и прощался с Фаустино. В сложенном виде лоток представлял собой плоский чемодан, к которому крепился складной стульчик.
      - Знаешь, я немного странный.
      - Странный?
      - Да, именно странный.
      - Странный и скупой. Что же я должна делать, по-твоему, за тысячу песет?
      - Погулять со мной.
      - Погулять? Подожди, ты что ...
      - Тысячу песет за небольшую прогулку, я тебе скажу, куда мы пойдем. Без обмана... Прогулка минут на пятнадцать.
      Я вынул купюру достоинством в тысячу песет, краем глаза наблюдая за Шанхаем, который медленно побрел вниз по улице Десенганьо.
      Она быстро схватила деньги и спрятала в сумочку. Потом внимательно посмотрела на меня.
      - Ты случайно не псих, а? Если ты...
      - Кончай глупости.
      Я взял ее под руку, и мы перешли на другую сторону улицы. Народу было очень мало. Шанхай шел теперь по улице Луна, я следовал за ним под руку с девушкой. Нам пришлось ускорить шаг. Несколько раз горбун останавливался, ставил чемодан со стулом на землю и озирался по сторонам. В такие моменты я наклонялся к девушке.
      - Как прошел день?
      - Дерьмовый день, что еще можно сказать. Послушай, еще далеко идти?
      - Я ведь тебе дал тысячу песет.
      - Мог бы взять такси.
      Шанхай свернул на Писарро, и я понял, что он направляется в бар "Арена". Тогда я выпустил руку девушки.
      - Пришли.
      - Уже все?
      - Да, - ответил я на ходу.
      - Ты чокнутый, честное слово. Слушай, не хочешь ли...
      Я помахал ей рукой и бросился бегом догонять горбуна. Он поставил чемодан на землю и стал утирать пот со лба. Бар уже был закрыт, но под дверью виднелась полоска света. Увидев меня, он вздрогнул.
      - Привет, Шанхай, - сказал я.
      - А! Это вы!..
      - Я самый. Как себя чувствуешь?
      - Хорошо, хорошо, - ответил он, не глядя в мою сторону. - Вот хочу зайти выпить пивка.
      - Мне нужно поговорить с тобой, но не здесь.
      - Может, как-нибудь в другой раз... - Улыбка его была жалкой и липкой, как будто он набрал полный рот сиропа и никак не мог его проглотить.
      - ...Когда скажете, всегда к вашим услугам.
      Я взял чемодан со стулом в одну руку, а другой схватил его за локоть. Кости у него были тоненькие как спички. Дотащив горбуна до ближайшего подъезда, я втолкнул его внутрь. В подъезде было темно и пахло кошками. Он прислонился к стене и весь сжался.
      - Я тебе живо позвоночник выправлю, подонок ты этакий! Слушай внимательно, повторять не буду! Где живет Псих Соуса?
      Он со страхом смотрел на меня снизу. Сердце его так билось, что, казалось, оно сейчас выпрыгнет из засаленной рубахи.
      - Сеньор Тони... не надо, сеньор Тони...
      - Распустил свой проклятый язык и наговорил лишнего людям, которые, мягко выражаясь, моими друзьями не являются! - Я сделал шаг в его сторону. - Ты чего молчишь, дрянь, отвечай или...
      Этого я не ожидал. Он оказался твердым орешком, проклятый горбун. Вытащив неизвестно откуда нож, он запустил им в меня. Я только успел заметить, как в темноте что-то блеснуло, и откинулся назад.
      Кончик ножа уколол меня в живот, но не сильно.
      Почти что бессознательно я схватил его за руки и нанес удар правой в лицо. Бил я от всего сердца.
      Он рухнул на пол. Нож порвал мне рубаху, из раны текла кровь, но сама по себе рана была неглубокой.
      Откинув ногой нож, я склонился над горбуном. Глаза его были закрыты, казалось, он мертв. Мертвый ребенок, валявшийся на полу бесформенной кучей тряпья.
      Мне пришлось долго хлопать его по щекам, прежде чем он открыл глаза. Зато спрашивать его больше ни о чем не пришлось. Еле ворочая языком и брызгая кровью, он сказал адрес Паулино и Психа Соусы.
      30
      Лестница была скрипучей, грязной, с липкими перилами. Я медленно поднимался, вслушиваясь в доносившиеся с площади Дос-де-Майо голоса торговцев наркотиками. Пахло кошками и пригоревшей пищей. Ступеньки скрипели. Дойдя почти что до второго этажа, я остановился и вынул пистолет. Приятно было ощущать рукой его тяжесть.
      До меня не доносилось ни звука, создавалось впечатление. что в доме жили призраки. Какие-то пьяные, громко распевая, прошли мимо дома по направлению к площади, их голоса постепенно затихли. Я преодолел последние ступеньки, стараясь не шуметь. Дерево было старым, изношенным и так скрипело, будто я наступал на живых сверчков.
      Остановившись у двери, выкрашенной в ярко-зеленый цвет, я прислушался. Изнутри доносился какой-то глухой звук, как будто кто-то осторожно волочил по полу мешок.
      Дверь была закрыта, но очень надежной не казалась.
      Под воздействием времени, жары и влажности она прилично рассохлась. Отступив на два шага, я согнул правую ногу.
      Удар пришелся прямо по замку. Послышался щелчок, но дверь не поддалась. Тогда я сделал глубокий вдох, отошел подальше и с разбегу навалился на нее всем телом, забыв о предосторожностях, которым нас обучали на случай подобной ситуации в полицейской школе.
      Дверь распахнулась, и я приземлился на холодном полу темной прихожей. Несколько секунд я оставался в этом положении, целясь из пистолета в темноту. Если бы кому-нибудь захотелось меня убить, сделать это было бы нетрудно. Комиссар Рекена, преподававший нам практику, и комиссар Викейра, читавший теоретический курс, поставили бы мне "двойку" на экзамене за подобные действия. Но это был не экзамен. Рекена умер два года назад, а Викейра сейчас работает в музее Главного полицейского управления.
      Я медленно встал, отступил чуть-чуть назад и прикрыл дверь. В квартире ощущался какой-то странный запах.
      Густой сладковато-кислый запах.
      Я зажег свет.
      Обои пытались содрать, и они висели клочьями. Пол был усыпан осколками битой посуды вперемешку с набивкой тахты и двух дорогих кресел. Сорванные со стен картины с разбитыми стеклами тоже валялись на полу.
      Чувствовалось, что квартира была обставлена с претензией на элегантность, весьма неожиданную для такого дома.
      Открытая застекленная дверь, оказавшаяся не разбитой, вела в комнату, отделенную от прихожей небольшим коридором. Пол коридора был покрыт паласом.
      - Паулино? - позвал я.
      Никто не ответил. Я шагнул к двери. В коридоре у стены лежал Паулино и смотрел на меня. На нем была рваная, покрытая пятнами засохшей крови рубаха. Лицо опухло, почернело и было в кровоподтеках. С рассеченных бровей свисали темно-коричневые струпья.
      - Воды, - еле слышно прошептал он, и на распухших губах вздулся кровавый пузырь.
      Я подошел и попытался приподнять его, прислонив к стенке. Лицо Паулино исказилось от боли. На нем не было живого места.
      - Паулино, это я, Тони Романо.
      - Воды, - повторил он.
      Вряд ли он узнал меня. Глаза были открыты, но подернуты какой-то красной пленкой. Мне тоже стоило труда узнать его в подобном виде.
      Прислонив его к стенке, я пошел на кухню. Войти туда было очень трудно. Осколки тарелок, чашек и прочей кухонной утвари покрывали пол слоем в несколько сантиметров. Кто-то не пожалел сил и злости, чтобы превратить в груду мусора кухню, бывшую когда-то чистенькой и даже кокетливой. Я пошарил ногой и с большим трудом нашел среди осколков эмалированный бело-голубой половник, украшенный двумя красными сердечками. Налив в него воды, я вернулся к тому, что осталось от Паулино.
      Он снова сполз на пол. Я наклонился, подсунул ему под голову руку и поднес к губам воду. Паулино жадно глотнул, закашлялся и выплюнул мне на пиджак воду, смешанную с кровью. Кашель сопровождался конвульсиями, голова его моталась, как у тряпичной куклы.
      Я вливал в него воду маленькими глотками, кое-что ему все же удалось проглотить. Когда вода кончилась, я снова посадил его, прислонив к стенке.
      Теперь глаза были закрыты набухшими веками, грудь не шевелилась. Я попытался нащупать пульс, но так и не смог. Сердце останавливалось, было ясно, что он умирает.
      Следы крови на паласе вели к дверям другой комнаты.
      Я пошел туда. Кровь была всюду: на стенах, на голубом матрасе, на полу. Все было разбито, изуродовано. Те, кто орудовал здесь, были одержимы слепой яростью.
      Я прислонился к косяку двери и опять посмотрел на Паулино, лежавшего на полу бесформенным мешком.
      Глаза его снова были открыты, казалось, он смотрит на меня.
      - То... ни, - с трудом произнес он.
      - Паулино, дружище, - ответил я. - Сейчас вызову "скорую".
      - Нет, - он хрипел, как будто внутри у него что-то ломалось. Я наклонился пониже. -То... ни. Тони, Португалец... Португалец... и...
      - Не говори, если не можешь, успокойся. Сейчас вызову врача.
      Я уже собирался выпрямиться, но он ухватился за рукав моего пиджака.
      - Он ушел с Дельбо, Тони... с Дельбо.
      Я снова наклонился.
      - Понятно, Паулино, понятно. Я знаю. Португалец ушел с Дельбо.
      - Как давно... мы не виделись... как давно... друг...
      - Да, Паулино, давно.
      Странный слабый огонек мелькнул у него в глазах. Он попытался сжать мне руку.
      - Я сказал Португальцу... что ты... должен работать с нами...
      - Хорошо, Паулино. Не надо говорить, отдохни немного.
      - Фотографии... сволочь, он отдал фотографии этому... этому...
      - Дельбо.
      - Да. - Изо рта у него снова потекла кровь.
      - Я знаю. Фотографии у Дельбо, не надо об этом думать.
      Паулино кивнул и закрыл глаза. Потом снова открыл.
      - Луис... Луис сказал, что...
      - Да, Луис. Он умер... точнее, его убили. Ты знаешь, кто его убил, Паулино?
      - Да... - Он открыл и закрыл рот.
      Я наклонился совсем близко.
      - Кто?
      Как только он пытался заговорить, с губ стекала красная слюна, рот открывался и закрывался, как у большой рыбы, выброшенной на берег.
      - Я... я ему... говорил, что ты мой друг, а... Ванесса...
      Ванесса...
      - Ее убил Португалец. Кто убил Луиса?
      - ...тебя нет... я ему говорил... тебя нет...
      - Я знаю, Паулино. Ты сказал Португальцу, чтобы он меня не убивал. Ванессу он прикончил, введя ей в вену героин, а меня не стал убивать, потому что ты не велел. Я знаю.
      Подобие улыбки скривило его кровоточащий рот.
      - Паулино, я хочу знать, кто убил Луиса Роблеса, Луисито. Ты помнишь Луисито Роблеса?
      - Луисито... да... Сначала он сказал "да", потом "нет"... и...
      Большой сгусток черной крови мягко скатился изо рта на его подбородок, потом на грудь, окрасив рубашку в новый тон. Он широко открыл и сразу же закрыл глаза.
      Сильные конвульсии свели тело, затем он обмяк. Голова скатилась набок, между ног стало растекаться темное пятно.