Карлик, явно недовольный поворотом событий, поволок кувалду к машине и снова принялся наносить по ней ритмичные удары. Я выбросил камень.
      Мужчина с бутербродом оперся о дверь.
      - Бедняжка, - произнес он, не глядя в мою сторону. - Можете себе представить, он был самым способным ребенком в школе, потом вдруг что-то случилось, какая-то болезнь, и вот что с ним стало. Только и делает, что ломает машины. И так целый день.
      - Вы говорите, он был самым способным ребенком в школе? - спросил я. В какой именно школе?
      Он посмотрел на меня, собираясь ответить, но вдруг наморщил лоб и свел густые брови.
      - Послушайте, вы случайно не?..
      - Он самый... Антонио Карпинтеро или Тони Романо.
      Вчера вы передали мне записку от Паулино. Помните?
      - Да... да... - Он кивнул. - Помню... как же... помню.
      - Слава богу, хоть один человек нашелся, который что-то помнит.
      Он опять кивнул.
      - У меня хорошая память. - Потом внимательно посмотрел на меня. - Что вам нужно?
      - Я хотел бы поговорить с Паулино. Вчера он не пришел на нашу встречу.
      - Его нет.
      - Не знаете, где его можно найти? Он вам что-нибудь говорил?
      Очевидно, вопросов было слишком много. Проглотив, не жуя, кусок бутерброда, он снова уставился на меня, держа в руках остатки своей трапезы и явно не зная, что сказать.
      - Можно войти? - Я кивнул на дверь каземата. - Там мы спокойно поговорим.
      - Конечно. Там будет удобнее. - Он пропустил меня вперед. - Проходите, сеньор Кар... Кар...
      - Карпинтеро, но все зовут меня Тони, - помог я ему, входя в контору. Толстяк с бутербродом вошел следом и закрыл дверь. Грохот от ожесточенных ударов кувалдой по металлу стал намного слабее.
      Мы находились в большой комнате, метров тридцати, уставленной тесно прижавшимися друг к другу столами, заваленными бумагами. На стенах висели ящики для каталожных карточек. В углу стоял допотопный холодильник.
      - Значит, вы Карпинтеро? [Carpintero - столяр (исп.)].
      - Зови меня Тони.
      - Слушай, Тони, нам не нужен столяр, понимаешь?
      Всю работу мы с братом делаем сами, никто не жалуется.
      Я снова закурил. Наш разговор обещал быть очень содержательным. Разубеждать его относительно моей профессии явно не имело смысла.
      - Как тебя зовут?
      - Элиодоро, попросту Доро. Меня все так зовут.
      - Все?
      Он обвел рукой помещение.
      - Здесь, у нас в конторе.
      - Скажи мне, Доро, с твоим братом что-нибудь случилось?
      На лице у него отразилось полное недоумение.
      - Он что, попал в аварию? - спросил он.
      - Не думаю. Но вчера он не пришел в "Рудольф" на нашу встречу, я надеялся, ты в курсе. Слушай, ты хоть помнишь, что приносил мне от него записку?
      Доро помолчал, но потом ответил:
      - Помню.
      - Ну вот.
      - Что?
      - Бог мой!
      - Что с вами? Живот болит? Газы? Вы не стесняйтесь... Я всегда говорю, что лучше показаться невоспитанным, чем навредить собстаенному здоровью. Не хотите? - Он протянул мне бутерброд.
      - Нет, спасибо.
      - Напрасно. Попробуйте. Объедение,
      - Нет, спасибо. Где я могу найти Паулино?
      - Паулино большой человек. А что вы изготовляете:
      мебель, рамы?
      - Буфеты.
      - Ага.
      - Буфеты с музыкой.
      - Черт возьми!
      - Открываешь дверцу, и звучит популярная мелодия, например "Дикий кот".
      - Надо же! - Он мечтательно закатил глаза. - Дорого, наверно, берете?..
      - Ерунда, почти что даром.
      - Во сколько же обходится такой буфетик?
      - Триста песет.
      Он перестал жевать. Индалесио все еще упражнялся с кузалдой на пустыре. Это было похоже на метроном. От таких звуков можно было сойти с ума. Я подумал, что нечто подобное вполне могло произойти с Доро.
      - Не могли бы вы изготовить для меня парочку буфетикоа? Только я бы хотел с фламенко. Можно?
      - Это обойдется дороже.
      Он снова откусил бутерброд и долго его пережевывал.
      Я бросил окурок на пол.
      - Насколько дороже? - наконец спросил он.
      - Послушай, Доро, мне нужно повидаться с твоим братом Паулино, а мы все время перескакиваем на другие темы. Скажи мне, где он, и я тебе сделаю любой буфет.
      - Я тебе заплачу пятьсот песет, идет?
      - Договорились, пятьсот песет за один буфет.
      Он откинулся на спинку стула. Последний кусок бутерброда, пропитанного маслом, исчез в его глотке, и он прикрыл глаза, казалось, сосредоточился на какой-то мысли. Вдруг он громко рыгнул.
      - Очень вкусный бутерброд.
      - На здоровье.
      - Спасибо... Послушайте, когда будут готовы буфеты?
      - Как только повидаюсь с твоим братом.
      - Иногда его здесь не бывает по три дня. - Он подмигнул. - Проказник Паулино...
      - Забавляется с невестой?
      Он скривил рот.
      - Паулино часто ездит в Португалию на нашем большом "пегасе". - Он почесал свой жирный подбородок. - Но в этот раз он не брал грузовик...
      - Может быть, взял другой?
      - Нет, он всегда ездит на одном и том же. У него особая работа. Три дня на дорогу - туда и обратно.
      - Значит, в этот раз он не брал "пегас"?
      Доро отрицательно покачал головой.
      - Может...
      - Что может?
      - Видите ли... - Он снова почесал подбородок. - У него есть квартирка, понимаете? ...Холостяцкая квартира... ну вот... иногда он... значит... проводит там несколько дней. Адреса никто не знает... даже я... - Он улыбнулся, обнажив грязные зубы. - Но.. это...
      - Что?
      - Я ж говорю... у него есть квартира... - Он посмотрел на меня. Однажды... это.. я слышал, как он говорил, что с его балкона... это... видна площадь Дос-де-Майо... Паулино очень любит эту площадь... ну вот... кажется, он говорил, что рядом есть бар, который называется... называется...
      - Вспомни, Доро, вспомни, я тебя прошу.
      - Нет, не помню.
      - Ну что ж ты, в самом деле!
      - Постойте... - Он опять скривил рот и почесал лоб. - Постойте, сейчас вспомню, подождите... "Марагато", точно, "Марагато"... Так он и сказал... у нас тут работает один парень, ну вот, он еще сказал, что там делают самую лучшую тортилью с картошкой и луком, а Паулино и говорит, что правда, что он часто заходит туда и что там готовят такую тортилью, пальчики оближешь...
      - "Марагато", - повторил я. - Ты уверен, Доро?
      -Да.
      Я встал.
      - Спасибо, я тебе сделаю буфет с Шестой симфонией Бетховена.
      - Вы что, нарочно меня злите? Сделайте с фламенко Мы ведь договорились.,,
      - По рукам.
      Я вышел на свалку. Карлик все еще бил кувалдой по бывшему кузову машины давно превратившемуся в бес форменную гору лома.
      17
      "Марагато" находился прямо на площади Дос-деМайо, напротив таверны Пако. Это был маленький бар, выкрашенный в фиолетовый цвет. На дверях висела цепь с замком. На листке бумаги, прикрепленном кнопками, было написано: "Среда - выходной".
      Я съел бутерброд с тортильей и выпил бутылочку пива у Пако. Когда наша шарага, которую мы называли полицейским участком, находилась на улице Даоиз, мы часто забегали к Пако выпить кофе или пива. Оперативная группа, которую тогда возглавлял Мельяда, тоже приходила сюда каждый день перекинуться в картишки.
      Но с тех пор много воды утекло. Улица Маравильяс превратилась в модный район, здесь шатаются торговцы наркотиками, живут молодые художники, артисты. Не знаю, куда сейчас ходят выпить кофе полицейские, работающие в новом комиссариате, расположенном в современном здании на улице Луна. В свое время мы вдесятером ютились в маленькой душной каморке, а сейчас, насколько я знаю, в оперативной группе больше сорока человек, у них даже есть свои машины с рацией и гражданскими номерами.
      Пако меня не узнал. Наверно, принял за одного из многих клиентов, покупающих у него кокаин или героин.
      А может быть, и за старого педика, ищущего знакомства с худенькими мальчиками, готовыми на все ради пакетика белого порошка.
      Таверна была полупустой. В глубине четверо пенсионеров играли в карты, громко разговаривая. Пако смотрел маленький черно-белый телевизор. Он еще больше полысел, волосы стали совсем седые, зато не потолстел.
      А вот я, наверно, сильно изменился. В свое время у него долго висела на стене афиша боксерского матча, организованного клубом "Фронтон-Мадрид". Я тогда выиграл по сумме очков у итальянца Мендоччи, на которого возлагали большие надежды.
      Я попросил кофе и сигару. В этот момент в лавку вошел высокий мужчина с животиком и тщательно ухоженной бородкой, придававшей его лицу хитроватое выражение.
      Мужчина пристроился за стойкой рядом со мной.
      - Привет, Пакито. Как жизнь?
      - Да никак, сам видишь. Что будешь пить, Артуро?
      - Рюмочку хорошего коньяка. Только не вздумай подсунуть мне разливной!
      - Обижаешь. Я не держу разливной.
      Где-то я видел этого человека. На нем был дорогой костюм, разговаривая, он как-то по-особенному кривил губы.
      - Не заводись, Пако, налей-ка лучше коньячку.
      Тот налил ему рюмку дорогого коньяка, и мужчина сразу же ее опрокинул. Потом вынул из кармана брюк толстую пачку денег и протянул Пако купюру в тысячу песет.
      - Все процветаешь? - заметил хозяин таверны.
      - Не жалуюсь, - ответил тип с бородкой. - Хочешь заработать деньги, надо все переделать в современном стиле... сделать все, как в этих пабах", понимаешь? Можно грести в три раза больше. Нарисуешь на дверях какое-нибудь экзотическое название, повесишь пару картинок, поставишь старые столы, и будь здоров.
      - Сам-то ты не торопишься сменить название своего заведения, Артуро.
      - А зачем менять? "Пекин" звучит очень хорошо, мне нравится... Кафе-паб "Пекин". Чем плохо? [Pub - трактир, пивная (англ.)]
      Пако не ответил. Протянул сдачу и снова стал смотреть телевизор, опершись о стойку. Я вспомнил. Это был Артуро Гиндаль, бывший жених Попиты, хозяйки бара "Да здравствует Пепа" с улицы Руис.
      - Вас зовут Артуро Гиндаль? - спросил яОн обернулся и взглянул на меня свысока, с весьма наглым видом. Я заметил у него за поясом рукоятку пистолета.
      - Да. Что случилось?
      - Ничего особенного. Просто я вас ищу.
      - Меня?
      Пако оторвался от телевизора и внимательно посмотрел в мою сторону
      - Извините, вы случайно не?.. - Он не был уверен. - Очень уж похожи на...
      - Это я, Пако, - заверил я его, - ты не ошибся. Я самый, только чуть-чуть постарел.
      - Черт возьми, Тони, как я рад! - Пако протянул мне руку через стойку, и я крепко пожал ее. Лицо его расплылось в улыбке.
      - Как живешь. Тони? Говорили, ты ушел из полиции, но... - Бородатый пижон насторожился и кашлянул.
      - ... люди любят чесать языками, ты же знаешь ...
      - Я работаю с Драпером.
      - Комиссаром Драпером?
      - Он уже не комиссар. У него свое дело.
      - Ну ладно, - сказал бородатый. - Я пошел, Я слегка сжал ему локоть.
      - Минуточку. - Он отступил на шаг и резко сбросил мою руку.
      - Мне не о чем с тобой разговаривать. Тони Романо.
      Ты уже не служишь в полиции. Я тебя узнал. Так что давай разойдемся.
      - Я работаю в конторе Драпера, которая занимается взыскиванием неоплаченных долгов. В присутствии свидетелей, - тут я кивнул в сторону Пако, слушавшего наш разговор с явным удовольствием, - вы должны признать. что являетесь должником доньи Хосефы Пардо, хозяйки бара "Да здравствует Пепа".
      Он расхохотался, обнажив большие желтые зубы.
      - Сколько шума из-за такого пустяка! Японский бог!
      Что за дела! Я не отказываюсь от этого долга. Что тебе еще нужно?
      - Ты должен ей сто двадцать пять тысяч.
      Он снова улыбнулся. Распахнул пошире пиджак и стал поглаживать левой рукой пистолет.
      - Сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, если уж быть точным. Так вот, слушай, я тебе кое-что скажу, потому что ты мне понравился. Я не собираюсь платить ни копейки этой девке. Ты меня понял или надо повторить, легавый? - Он хлопнул ладонью по пистолету. - Не волнуйся, у меня есть разрешение на пушку, в нашем районе развелось много ворья. А теперь сматывайся отсюда.
      Он не успел сделать и шага к двери, как трость, брошенная Пако, описав кривую в воздухе, попала ему прямо в голову. Я даже не заметил, только услышал резкий звук удара. Артуро было открыл рот, но так и не произнес ни слова и рухнул на пол, хватаясь руками за воздух. Упал как бык, сраженный ударом в затылок.
      Я наклонился, вытащил у него из-за пояса пистолет "астра" калибра 9 мм образца 1947 года, впрочем, отлично сохранившийся, прикинул на руке его вес и спрятал в карман.
      Четверо пенсионеров прервали игру в карты и смотрели без особого интереса на распластавшегося на полу Артура Гиндаля.
      - Что случилось, Пако? - спросил один из них.
      - Ничего, - ответил хозяин таверны. - Этот тип стал себя плохо вести. Сеньор из полиции.
      Я улыбнулся.
      Пенсионеры вернулись к своим картам, а Пако перегнулся через стойку.
      - Я, кажется, чуть-чуть перестарался, а?
      - Похоже на то. Помоги мне довести его до "Да здравствует Пепа". У меня с ногой не все в порядке.
      Вдвоем мы дотащили его до улицы Руис, метрах в пятидесяти от заведения Пако. Всю дорогу бородатый пижон стонал.
      Войдя в бар, мы усадили его на стул подальше от дверей. При виде крови, капавшей на пиджак Артуро, Пепабрюнетка закричала не своим голосом.
      - Что это такое? Боже мой! Что они с тобой сделали, Артуро?
      - Ничего, Пепита, не волнуйся... - пытался успокоить ее Пако. - Он себя вел как пижон, и я... понимаешь, мы...
      Пепа подошла к Артуро и подняла двумя руками его голову.
      - Что вы с ним сделали, звери... дикие зэери... вы его убили!
      - Они меня отделали под орех, Пепита, - еле слышно пробормотал Артуро.
      Девушка громко плакала и утирала ему кровь. Я подошел и вытащил у него из кармана пачку денег.
      - Твои деньги, Пепита. - В пачке оказалось сто пятьдесят тысяч ровно. Я так и думал, увидев, как он вытаскивал деньги у Пако. Положив деньги на стойку, я сказал Пепе: - Возьми свою долю. Он признался при свидетелях, что должен тебе сто двадцать семь тысяч четыреста сорок песет, немножко больше, чем ты говорила. Мне причитается десять процентов, то есть где-то тринадцать тысяч.
      - Пепи, - всхлипнул Артуро, - они отбирают у меня все деньги, отложенные на налог. Сделай же что-нибудь.
      Отсчитав свои деньги, я показал их Пеле и хотел было спрятать в карман, но рука наткнулась на пистолет Артуро. Я вытащил из него магазин и патроны. Патроны положил в карман вместе с деньгами, а пистолет вернул Пеле.
      Она взяла его, глядя на меня невидящими глазами.
      - Ладно, Тони, только... зачем же вы так обошлись с моим Артуро... посмотри, что вы с ним сделали.
      - Пепи! Мои деньги! - завопил он.
      - Но ведь мы с тобой договаривались. Разве нет?
      - Да, но...
      - Делай что хочешь со своими деньгами. Хочешь - сожги, хочешь - верни ему, мне все равно. Но эти тринадцать тысяч мной заработаны честно. - Я хлопнул себя по карману. - Надеюсь, ты понимаешь.
      - Пепи! - снова закричал Артуро.
      - Я вылечу тебя, милый, успокойся.
      - Мне нужно возвращаться. Тони, - сказал Пако. - Там никого не осталось.
      Мы вышли вместе. Вслед нам неслись стоны Артуро и сюсюканье Пепы. У входа в таверну я протянул Пако пять тысяч.
      - Мог бы быть и пощедрее. Тони, - сказал он. - Всю работу сделал я. Давай пополам?
      Я внимательно вгляделся в его лицо и вдруг ощутил огромную усталость, как будто бы долго поднимался по крутой лестнице с распухшей ногой.
      Потом дал ему еще две купюры по тысяче и медленно пошел по направлению к Сан-Бернардо.
      На прощание Пако сказал, что со мной приятно иметь дело.
      Дома я долго лежал в горячей ванне, потом приложил к колену компресс из мелко нарубленной картошки и распаренной ромашки. Уснул я сразу.
      Проснулся в десять часов вечера. В комнате было холодно. Опухоль спала. Мы всегда делали себе такие компрессы после ринга, когда ныло все тело и воспалялась кожа.
      Я встал и взял в руки свой "габилондо". Он был хорошо смазан, вычищен, заряжен смертельными зарядами.
      Потом опять положил на столик. Через балкон в комнату проникали зеленые огни неоновой рекламы. Они то зажигались, то тухли.
      Зеленые огни. Ах, эти зеленые огни.
      18
      Я нашел ее в полвторого ночи. Она стояла под фонарем на углу Пасео-де-Кастельяна и Мария-де-Молина, одетая в длинную белую юбку с разрезами по бокам, полностью обнажавшими худые бледные ноги, и в блестящую черную блузку с вырезом чуть ли не до пояса.
      Казалось, она только что сбежала из шумной, пьяной компании.
      Заметив, что я направляюсь в ее сторону, она взбила волосы нервными пальцами, унизанными кольцами.
      Какое-то мгновение она прикидывала в уме мои финансовые возможности и характер моих ночных желаний, но, судя по всему, оба вопроса остались для нее загадкой.
      - Ванесса? - спросил я.
      - Ты меня знаешь? - Ее кокетство было доведено до полного автоматизма и напоминало движение пикадоров вокруг быка. Разговаривая, она слегка наклоняла голову, вероятно, это тоже входило в арсенал ее излюбленных приемов.
      Ночь была прохладной, насыщенной электричеством, дышалось трудно. На противоположной стороне улицы группа женщин, похожих на Ванессу, приставала к владельцам роскошных автомобилей. Одна из них громко смеялась.
      - Мы виделись с тобой вчера в "Рудольфе". Я ждал там Паулино.
      - Разве?
      - Но он не пришел. Мне нужно повидаться с ним.
      - А ты кто такой, котик? Полицейский?
      - Нет, я друг Паулино еще со времен армии.
      - Понятия не имею, где он. - Она взяла меня под руку и прижалась, обдав густым запахом сладких духов. - Но мы ведь можем поехать ко мне, а? Я замерзла, ночь такая длинная. - Она пощупала мои бицепсы. - Ух, какой ты сильный! Как тебя зовут?
      - Тони Романо.
      - Тони? Тони Романо? - Она смотрела на меня так, как будто я сказал что-то забавное. - Кажется, Паулино называл твое имя. Ты и в самом деле Тони Романо?
      - Единственное, за что я могу полностью поручиться.
      - Знаешь, а ведь мы расстались с Паулино.
      - Как жаль.
      Она кивнула.
      - Свинья он порядочная... Но что же мы стоим? Холодно! Значит, ты Тони Ромзно?.. Надо же.
      - Мне не хочется, чтобы ты даром теряла из-за меня время. Жизнь нас не балует. Ванесса. Я тебе заплачу.
      - Люблю таких понятливых мужчин. Поехали ко мне.
      У тебя есть машина?
      - Предпочитаю такси.
      - Поехали. Дома будет уютнее... мы там согреемся.
      - Неплохая мысль.
      - И ты мне дашь много денежек, да, милый?... Вот увидишь, останешься доволен. - Она провела большим толстым языком по губам.
      - Ванесса, милая, мне от тебя нужно только одно - поговорить о Паулино. Так что давай потом без обид.
      - Поехали. Я тебе такое расскажу о Паулино, что у тебя волосы встанут дыбом. - Голос ее звучал угрожающе. - Он мне за все заплатит, подонок, он меня еще плохо знает, я его за решетку упеку, там ему и место... и ему, и этой сволочи, его дружку. Они думают, я дура и ничего не понимаю.
      - Чем же он так провинился перед тобой?
      - Он меня надул, - сказала она тихо. Потом громко добавила: - Едем?
      Ванесса помахала таксисту, медленно двигавшемуся по улице. На шее у шофера был намотан голубой шарф.
      Ухмыляясь, он высунул голову в окно машины.
      По дороге Ванесса не сказала ни слова, но всякий раз, когда ее прижимало ко мне на поворотах, я чувствовал, что она напряжена. Она была моложе, чем казалась на первый взгляд. В ее худом остром лице было меньше невинности, чем в мизинце у нотариуса. Жизнь в Мадриде тяжела, и если ты хочешь есть три раза в день горячее, одеваться, да еще платить за квартиру, приходится много раз за ночь совершать подобные поездки в такси. Молодые люди с гормональными проблемами, подобные Ванессе, должны обладать твердым характером и изрядной изворотливостью, чтобы продержаться в этом городе.
      Такси остановилось на улице Мигель-Анхель у белого дома, фасад которого был буквально усыпан таким количеством маленьких балкончиков, что они казались замысловатым архитектурным украшением. Она открыла подъезд своим ключом, и мы вошли в большой стерильно чистый вестибюль, типичный для домов без консьержки, которые чаще используются под различного рода конторы.
      - Тебе что-нибудь говорит имя Луис Роблес?
      - Луис Роблес? - Она нажала кнопку лифта, и мы услышали глухой звук электромотора. - Конечно, он часто заходил к Паулино. Очень симпатичный, но странный.
      У меня с ним были прекрасные отношения.
      В кабине лифта ощущался острый запах дешевых духов и мыла. Ванесса нажала на седьмой этаж.
      - Почему странный?
      - Он был из другой среды... богатый, хорошо воспитанный человек, настоящий джентльмен... Знаешь, он любил плохо одеваться, специально плохо одевался, понимаешь, что я хочу сказать? В "Рудольф" он приходил в старых джинсах и куртке. Выпьет и начнет говорить о всяких непонятных вещах... философия... капитализм...
      фашизм... Любил поговорить, язык у него был хорошо подвешен. Но это был очень воспитанный человек, сеньор в полном смысле слова. Всегда приносил мне подарки и относился с уважением. Паулино говорил, что он покончил с собой. Это правда?
      - Когда Паулино сказал тебе?
      - Сначала я узнала от Висена, официанта в "Рудольфе". Он нас предупредил: если кто-нибудь будет спрашивать о Луисе Роблесе, мы ничего не знаем... Ясно? Ну а вчера позвонил по телефону Паулино.
      - Ясно.
      - Я очень расстроилась... Такой симпатичный! Ты его тоже знал?
      - Паулино, он и я служили в одной роте. Это было в молодости.
      - Паулино обдирал его как липку, наживался на нем самым наглым образом. Он на всех наживается. - Она улыбнулась. - Но со мной это дело больше не пройдет. Я о нем знаю такие вещи... такие... в общем, вполне достаточно, чтобы упечь его за решетку.
      Лифт резко остановился, и мы вышли на площадку, оклеенную серыми обоями. По обе стороны от лифта было по двери. Ванесса подошла к правой и открыла ее.
      Маленький холл с тремя мягкими стульями и вешалкой из лакированного дерева вполне мог сойти за приемную скромного зубного врача.
      - Пойдем в гостиную, там удобнее. У меня еще осталось немного коньяка. Можно включить отопление.
      Она толкнула небольшую застекленную дверь и протянула руку, чтобы включить свет. Но кто-то ее опередил.
      В комнате стало светло.
      Какой-то тип в черной куртке с пистолетом в руках пристально смотрел на нас. Он был среднего роста, смуглый, худой, с тщательно причесанными светлыми волосами. На лице его нельзя было уловить ни малейшего удивления.
      Пистолет был марки "баретта" с глушителем, красивая дорогая игрушка.
      - Ты! - воскликнула в испуге Ванесса, привалившись к стене. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. - Ты! - повторила она, тяжело дыша.
      Я поднял руки. Пистолет едва заметно сдвинулся с места, всего на несколько миллиметров.
      - Ты, кажется, не рада нашей встрече, детка? - сказал тип и осторожно закрыл дверь. - К стенке. Живо.
      В комнате стоял низенький стол, покрытый голубой скатертью, на нем пустая цветочная ваза, рядом два дешевых кресла и софа, обтянутая искусственной кожей. Две закрытые двери вели в другие комнаты. Я встал лицом к стене. Прямо перед моим носом висела картина, изображавшая лошадь, бегущую по кромке моря.
      - Послушай!.. Я не имею ничего общего с Паулино!
      ...Ради бога, это чистая правда!.. Я ничего не знаю! - В словах Ванессы чувствовался страх, животный страх. Голос ее звучал прерывисто, она вся дрожала.
      Я слышал ее тяжелое дыхание. Тип в черной куртке произнес:
      - Заткнись и молчи, пока тебя не спросят. Ты меня поняла?
      - Да, да, - еле слышно прошептала она.
      - А ты, шаг назад. - Я подчинился. - Ноги пошире, руки на стенку.
      Он подошел сзади и вполне профессионально обыскал меня. Потом открыл мой бумажник.
      - Карпинтеро... Кто ты такой?
      - Друг Паулино, - ответил я, не двигаясь. - Я его ищу.
      - Да?.. Как удачно. Передашь ему привет от Дельбо.
      Он очень обрадуется, вот увидишь.
      - Не знаю никакого Дельбо, впервые слышу это имя, - соврал я. - Мы с Паулино друзья еще со времен службы в армии. Вместе служили в Учебном центре № 2 в Алкала-де-Энарес. Вчера я получил от него записку, просил меня прийти в "Рудольф", но сам не пришел. Я его ищу. Вот почему я оказался здесь.
      Было не жарко, но я начал потеть. Капли пота стекали по лбу. Я услышал, как он бросил мой бумажник на пол.
      - Мне безразлично, кто ты такой.
      - Если ты знаешь Паулино, может, слышал от него когда-нибудь обо мне. Он меня знал как Тони Романо.
      Тишина сгустилась.
      - Тони Романо? - произнес он наконец.
      - Да.
      - Я не верю в стечение обстоятельств... А ты?
      - Я никак не связан с делами Паулино.
      - Может быть, ты и говоришь правду... но мне все равно. Считай, что сегодня не самый счастливый день в твоей жизни.
      Стены недавно красили. Они еще пахли свежей краской. Рядом с картиной стоял торшер.
      - Послушай... - Ванесса заикалась. - Паулино не обманывает тебя... Это он меня обманул, а тебя - нет, честное слово. Просто...
      - Ты мне надоела, шлюха. Я устал от твоих разговоров. Замолчи! Ты меня что, за дурака держишь?
      - Я могу... могу позвонить ему... А ты меня отпустишь... Хорошо?.. Если я позвоню, он... придет, вот увидишь, придет.
      Снова тишина. Удары моего сердца стали столь же частыми, как тиканье часов. Пот заливал и больно резал глаза.
      - Позвони ему, - наконец произнес тип.
      - А ты меня отпустишь?
      - Если не будешь делать глупостей.
      - Конечно... конечно... я ничем не обязана Паулино, со мной он обошелся намного хуже, чем с тобой...
      - Звони. Скажи ему, чтобы пришел. Но если ты будешь себя плохо вести или скажешь что-нибудь не то, я тебя убью.
      - Да-да... сейчас.
      Я слышал, как Ванесса набирает номер. Телефон, наверно, стоял около софы. С моего места его не было видно.
      Голос ее стал совершенно естественным, даже кокетливым.
      - Паулино? Это ты?.. Мне нужно поговорить с тобой... да, я у себя... Нет, что ты, я не сержусь... честное слово... Завтра я уезжаю в Марбелью... сама не знаю, насколько... да... мне бы хотелось проститься с тобой, кто знает, может, больше не увидимся. - Она коротко и нежно рассмеялась. Настоящая актриса. - Жду тебя... не задерживайся.
      Потом повесила трубку. Теперь она стала немного спокойнее.
      - Он сейчас придет. Я могу уйти?
      - Не торопись.
      - Но ведь ты сказал, что...
      - Спокойно, крошка, спокойно. Я скажу тебе, когда можно будет идти.
      - Ты ошибаешься... честное слово... Паулино ничего плохого против тебя не замышлял, просто...
      - Заткнись!
      Снова тишина. Долгая тишина. Целая вечность. Время от времени Ванесса вздыхала. Я слышал методичные, размеренные шаги по комнате. Автора картины звали Пеле Флорес, под его подписью стояло: "Севилья, 1986".
      Волны и дождь получились у него очень хорошо. Подпись была перечеркнута прямой чертой.
      Снова шаги по комнате. Раз, два, три... Туда-сюда, туда-сюда. Я перестал чувствовать собственные руки и плечи, они стали чужими. Попытался прислониться лицом к стене, чтобы отдохнуть. Мне удалось это сделать.
      Тип подошел сзади. Ствол пистолета уткнулся мне в затылок.
      - Устал?
      - Чего тянешь? Кончай.
      В голове у меня что-то взорвалось. Я упал на колени, сразу стаз очень тяжелым. Наверно, я весил триста килограммов. Мои глаза уперлись в его брюки и туфли. Хорошие туфли, дорогие мокасины.
      Что это? Кажется, кто-то звонит в дверь? Я попытался поднять голову, и снова внутри что-то взорвалось и блеснуло. А потом наступила темнота. Очень глубокая темнота.
      19
      Луисито Роблес смотрел на меня. Его койка находилась прямо над моей, и он разговаривал со мной, свесив голову, когда поблизости не было дневальных. Он мог долго лежать в этой позе летучей мыши и говорить без умолку. В чем-в чем, а в этом деле он был неутомим.
      Сейчас я уже не помню, что именно он говорил, наверно, что-то очень важное, потому что на лице у наго застыло напряженное выражение, он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
      Мы находились в ротной казарма в Алкала-де-Энарес.
      Было темно, по стенам ползли дрожащие тени, кругом ни звука. Тишина. Только ряды солдатских коек и голова Луисито Роблеса, свисающая надо мной.
      Я попытался шевельнуться и не смог. Тогда я понял, что мне очень холодно, надо бы укрыться, но я был слишком слаб. Какая-то непонятная сила приковала меня к кровати. Я хотел сказать Луисито, что мне холодно, попросить помочь мне, шевелил губами, но ничего не мог произнести, ни звука. Я закричал что было сил, как загнанный зверь.
      Из головы Луиса Роблеса начала капать кровь, капля за каплей. Кровь заливала постель, капала прямо на меня, я был весь в холодной липкой крови. Я открыл глаза и услышал свой собственный крик. Кругом было совершенно темно, я лежал в постели. Но где?
      Несколько раз моргнул, стараясь пошире открыть глаза. Голова раскалывалась на части, любое движение причиняло немыслимую боль. Попытался сориентироваться на ощупь. Я лежал в кровати совсем голый. Что произошло? Наклонился немного влево и упал на пол. С большим трудом встал на ноги. Кругом было тихо, только с улицы доносился отдаленный шум транспорта.
      Вытянув руки, я сделал несколько шагов, пока не наткнулся на что-то, очевидно, на стену. Я начал ее ощупывать, сначала сверху вниз, потом в горизонтальном направлении, параллельно кровати.
      Наконец я наткнулся на дверь. Застекленная дверь. Я прислушался. Ни звука. Снова стал ощупывать стену и нашел выключатель.
      На кровати, с которой я только что встал, лежала Ванесса. Она тоже была полностью обнажена. Одна рука лежала на животе, другая бессильно свисала с кровати.