- Восхитительно, - промолвила наконец она. - Просто восхитительно.
      - Что именно?
      - Да все это, - она обвела рукой комнату. - Я сижу здесь с боксером, слушаю сентиментальные болеро и пью жидкость для чистки металлических изделий. Полный восторг. Сколько лет я не слушала болеро! Мне казалось, что они уже давно не существуют.
      - Манолита Саседон очень любила болеро. Она была романтичной.
      - Кто такая Манолита Саседон?
      - Одна приятельница, которая прекрасно готовила жареные перцы. Без оливкового масла, очень нежные.
      Если тебе не хочется слушать болеро, я выключу приемник.
      - Нет, почему же? Мне нравится... болеро, приемник, твой дом... джин... Жаль только, что я не люблю жареные перцы. Выпьем за это.
      Мы подняли стаканы и выпили. Я снова налил себе.
      Сам не знаю почему, но в эту минуту я подумал о Луисе Роблесе. Представил себе ее и его в любовном экстазе, за обеденным столом, обсуждающими свои семейные проблемы. Но он был мертв, а она пила со мной джин дона Хусто.
      Подавшись чуть-чуть вперед, она поставила на столик пустой стакан.
      - Плесни мне еще немного своего джина.
      Я плеснул, она сама положила лед, встряхнула стакан и отпила немного.
      - Знаешь, я тебя представляла совсем другим.
      - Каким же?
      Она пожала плечами.
      - Луис часто рассказывал о тебе. Стоило собраться друзьям, как он тут же начинал рассказывать о своей службе в армии, о своем друге, который учил его боксу. Настоящий боксер! Я все эти ваши истории знаю наизусть. Вот мне и захотелось познакомиться с тобой...
      Слушай, вы, кажется, недавно виделись с Луисом?
      - Он заходил пару дней назад. Посидел минут пятнадцать-двадцать и ушел. Больше я его не видел.
      - Луис тебе что-нибудь рассказывал?
      -Да нет, ничего особенного... сказал, что хочет снова встретиться.
      - Луис был очень странным... Иногда мне кажется, что л так и не сумела понять его до конца.
      - Мне он никогда не казался странным.
      - Есть вещи, о которых друг ничего не знает и даже не подозревает и которые знает только жена. Понимаешь?
      - Что же тут не понять? Куда ты клонишь?
      - Как ты думаешь, сколько мне лет?
      - Понятия не имею.
      - Сорок четыре. В прошлом месяце исполнилось двадцать пять лет, как мы женаты... двадцать пять лет и тридцать дней...
      - Выпьем за это.
      Мы чокнулись. Она спросила:
      - Ты все еще служишь в полиции?
      - Ушел шесть лет назад.
      - Луис всегда говорил, что ты служишь в полиции.
      Его друг - настоящий полицейский и настоящий боксер!
      Он тобой гордился... Тебе неприятно, что я говорю о Луисе?
      - Нет.
      - Мне кажется, тебе неприятно.
      - Еще и дня не прошло, как он раздробил себе череп.
      Ты его вдова. Не просто вдова, вдова моего лучшего друга.
      - Вдова... - Глаза у нее блестели. Она криво улыбнулась и опрокинула стакан. Слишком уж она лихо пила, даже для такой женщины лихо... Смешно... я уже давно вдова, очень давно... Последние шесть лет мы с ним не жили, вернее, жили в одном доме, но спали в разных комнатах, и у каждого была своя жизнь. Тот Луис, которого ты знал, ничего общего не имел с Луисом, которого знала я, которого я постепенно стала узнавать... А сейчас налей мне еще.
      Я налил ей и себе. Мы выпили, не глядя друг на друга.
      - Он стал импотентом, - вдруг сказала она. - Импотентом.
      Я поднял стакан и выпил до дна. Она слегка улыбнулась мне и принялась за джин. Мы молчали.
      По радио звучало болеро "Ты моя" в исполнении Мансанеро. Оно очень нравилось Манолите Саседон.
      - У нас было общее дело, но не было семьи, - продолжала она, как бы разговаривая сама с собой. - Фирме нужны были мы оба, фирме всегда нужны все: он, я, все.
      Мы вынуждены были оставаться вместе... Но я не испытываю к нему ненависти, никогда не испытывала, поверь мне. Я была его студенткой в университете и влюбилась с первого взгляда. Еще бы, такой способный, умный, культурный и очень красивый... революционные взгляды... Ты себе не можешь представить, каким он был тогда левым...
      Влюбилась, вышла замуж по любви и потом еще продолжала по-своему любить его. Луис был... не знаю, как сказать... он был необыкновенным человеком, очень обаятельным, что ли.
      - А ну-ка, давай выкладывай все.
      Она посмотрела на меня в упор.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ты пришла сюда не за тем, чтобы поговорить со мной о своем муже. Ты хочешь узнать, почему Луис сделал такую запись на календаре. Меня уже спрашивал об этом комиссар Фрутос, сеньора де Роблес, и я ответил.
      что не знаю.
      - Не зови меня, пожалуйста, сеньорой де Роблес Мое имя Кристина, Кристина Фуэнтес. Я очень волнуюсь и нуждаюсь в помощи.
      - В какой именно?
      Глаза ее блестели, впрочем, она много выпила.
      - С Луисом происходило что-то странное, он был не такой как всегда, последние шесть месяцев он много пил, напивался почти ежедневно, по ночам не бывал дома, раньше такого не случалось. Он нервничал... был взвинчен, раздражался по пустякам.
      - Не вижу ничего особенного в том, что мужчина иногда выпьет лишнего.
      - Дело не в этом. В последние полгода Луис совершенно забросил дела, чи разу не переступил порог своего кабинета. То он говорил, что собирается развестись и вернуться в университет, то начинал нам читать бесконечные политические проповеди... мы узнали, что он связался с плохой компанией... скажем так.
      - Что ты понимаешь под плохой компанией?
      - Ну... с этими... кто шатается по притонам... ведет распутную жизнь... ты понимаешь, о чем я говорю.
      - Откуда вы узнали?
      - У фирмы есть служба безопасности, и моя мать - я об этом не знала приказала следить за Луисом. Выяснилось, что он бывает в одном притоне, кажется, бар "Рудольф" или что-то в этом роде. Там собираются гомосексуалисты и "травести", ну... те, кто сделал себе операцию и стал женщиной. - Она замолчала. Я воспользовался паузой, чтобы снова наполнить стаканы. Мы выпили. Никогда бы не подумал, что такая изящная женщина способна так много выпить. - Ужасное место. Я до сих пор не знаю, что там делал Луис и почему он так часто бывал в этом баре... Однажды вечером он очень сильно разругался с мамой... я пришла к концу их ссоры, но кое-что успела услышать. Луис что-то кричал о фотографиях Не знаю... Ты в курсе дела?
      - Нет.
      - Он ничего не говорил тебе о фотографиях?
      - Я уже сказал, что нет.
      Балконные двери начали медленно раскачиваться. Я погасил сигарету и тут же закурил новую. Двери вернулись на место, но на стеклах заиграли зеленые блики.
      Огромные зеленые огни то вспыхивали, то исчезали. Они показались мне знакомыми, но я никак не мог вспомнить, где видел их раньше.
      - Ты меня слушаешь?
      - Стараюсь, - ответил я. - Создается впечатление, что у Луиса была любовница. Обычное объяснение в таких случаях, не правда ли?
      - Или любовник. Бар "Рудольф" посещают гомосексуалисты. Наши люди сообщили, что его часто видели в компании высокого худого мужчины по имени Паулино Пардаль, когда-то он работал у нас на фирме. Известный педераст. Он постоянно выкачивал из Луиса деньги, бывали случаи, когда Луис тратил двадцать-тридцать тысяч песет за вечер, а иногда и больше.
      Я задумался.
      - Паулино, - наконец произнес я. - Ты говоришь, он работал в вашей фирме?
      - Кажется, да. Ты, конечно, понимаешь, я не могу знать всех наших служащих, но этот, похоже, ушел от нас с год назад. Тебе что-нибудь говорит его имя? - вопрос ее явно интересовал.
      - Лысый, как бильярдный шар?
      - Нет, я видела его фото: высокий, худой, с крючковатым носом, очень волосатый, такая пижонская прическа...
      ха-ха-ха! Какое красивое болеро! Ну, как его?..
      - Понятия не имею.
      - Я о бо...бо...ле...ро...
      - Ах, о болеро! "Если бы я встретил тебя".
      - Ты все болеро знаешь... Ох, не могу! Ха-ха-ха!
      ...Ну-ка, плесни еще глоток.
      Я налил чуть-чуть в оба стакана. Вдруг меня осенило, и я стукнул себя по лбу.
      - Вот оно что!
      - Что?!
      - Зеленые огни. - Я показал на балконные двери..
      Она посмотрела без всякого интереса.
      - Новая неоновая реклама на Пуэрта-дель-Соль.
      - Пожалуй, я выпью за это.
      - А я за Луисито Роблеса.
      - Как у тебя хорошо! ...Уф!
      - Тебе должны нравиться пирожные с кремом. Угадал?
      Она не ответила, потому что в этот момент была занята копанием в сумочке. Вытащила толстый белый конверт и протянула мне. Я взял.
      - Пирожные с кремом действуют возбуждающе, особенно когда много крема... О чем ты?
      - ... Найди этого Паулино... найди его... Я уверена, что он шантажировал Луиса... У нас нет его адреса.
      - Шантажировал?.. Почему тебе не приходит в голову что-нибудь другое? С таким же успехом можно предположить, что они задумали поставить шоу или бой быков. Иди знай!
      - Не шути такими вещами. У нас записан телефонный разговор Луиса, последний телефонный звонок... в ночь, когда он покончил с собой... - Я хотел кое-что сказать ей и взял ее за локоть. Дело в том, что в конверте лежала куча денег, много купюр по пять тысяч песет. - Подожди, не перебивай меня. Кто-то требовал у него денег, мол, если он, не даст, они напечатают фотографии. Луис смеялся, смеялся как сумасшедший. Пожалуйста, говорит, сделайте одолжение, публикуйте эти фотографии, ему наплевать. Понимаешь?.. На рассвете он пустил себе пулю в лоб, конечно, ему уже было все равно, напечатают они эти фотографии или нет!
      Я сильно сжал ее локоть. Она встала, и я поднял голо ву. Ее маленькие груди, казалось, проткнут ткань блузки.
      - Найди этого ублюдка Паулино и отбери у него фотографии, пока не поздно. Он ведь был твоим лучшим другом.
      - Я не частный детектив. Расскажи все как есть полиции. Фрутос тебе поверит... и забери свои деньги.
      Она стояла рядом и смотрела на меня сверху. Гладкий живот, бедра, запах женщины. Знакомый запах.
      - Полиция! - процедила она сквозь зубы и расхохоталась. - Не смеши меня! Мы не желаем, чтобы кто-нибудь узнал, что у Луиса Роблеса, дона Луиса Робле са, экономического советника и члена Административного совета компании АПЕСА, был жених, с которым он снимался в неприличных позах. Да ты с ума сошел! Этот вонючий комиссар, может, и промолчит, ну а его сотрудники? Ты работал в полиции и прекрасно знаешь, что расследование требует участия многих людей, а люди любят болтать... Пресса сразу же разнюхает... Нет, это должен сделать ты.
      Она резко опустилась на колени и уперлась руками в мои ноги. Я взял ее за волосы, короткие и жесткие, как грива лошади, и наклонился.
      - Сказано тебе, я не буду этим заниматься, - процедил я сквозь зубы. И хватит разговоров.
      - Наконец-то ты решился, негодяй, - успела произнести она хриплым голосом, прежде чем я впился ей в губы.
      9
      Скупой, блеклый свет, лившийся с улицы Эспартерос, только начинал растворяться в шуме просыпавшегося города, когда я открыл глаза. Она стояла посередине комнаты и одевалась. Ее голое тело на фоне балконной рамы казалось блестящей бронзовой скульптурой.
      В комнате ощущался дурманящий запах возбужденной женщины. Насколько я помню, ни одна женщина не оставляла после себя такого сильного запаха.
      - Не вставай, - сказала она, застегивая брюки. - Я знаю, где выход.
      - Здесь недалеко продают свежие пончики. Свари кофе, я быстро сбегаю.
      - Ты совсем помешался на этих сентиментальных болеро, - улыбнулась она. - Зачем нам завтракать вместе?
      Потом направилась к двери, открыла ее и только тогда накинула на себя пальто.
      - Чао. До скорого.
      И ушла.
      10
      - Ax ты подонок! Свинья! Что это такое? Не прикидывайся спящим! Отвечай сейчас же!
      Я с трудом приоткрыл глаза, не в силах пошевелиться. В голове работал отбойный молоток, язык был как наждачная бумага.
      Лола стояла посреди комнаты и чем-то размахивала.
      Знойные лучи полуденного солнца лились в комнату через обе балконные двери и больно резали глаза. Джин Хусто, среди прочих поистине великолепных качеств, обладал и таким эффектом.
      - Чем ты тут занимался, подлец? - Лола все еще размахивала каким-то предметом. - Бог мой, что здесь происходит?
      - Не кричи, - еле слышно прошептал я. - Я тебя прошу, не кричи. Ты же видишь, что у меня голова раскалывается с похмелья.
      - С похмелья, сукин сын? Мало тебе! Кого ты сюда приводил, бандит? Отвечай!
      - Ты не могла бы кричать потише?
      - С кем ты провел ночь, мерзавец?
      Наконец мне удалось открыть глаза и сесть. Предмет, которым Лола размахивала как знаменем, представлял собой маленькие белые трусики, ушитые кружевом.
      - Отвечай немедленно! - вопила Лола. - Отвечай мне!
      - У меня голова трещит, я плохо соображаю. Почему бы тебе не помолчать, пока я не придумаю какое-нибудь приличное оправдание?
      В доме у меня было всего две пепельницы: одна из красной керамики реклама марочного вермута, другая из стекла. Лола запустила мне в голову обе, вместе с окурками и пеплом. Мне удалось увернуться, но окурки вперемешку с осколками красной пепельницы рассыпались по постели. Внезапно Лола успокоилась и села в кресло.
      - Свинья, - с чувством сказала она.
      - Хватит.
      - Сукин сын.
      - Я тебе говорю: достаточно.
      Она бросила трусики на пол.
      - Интимное свидание? Птичка, залетевшая сюда, оставила тебе на память небольшую деталь своего туалета!
      - Я сейчас встану и сварю кофе. Хочешь?
      - Пошел ты со своим кофе...
      - Договорились. - Я начал с трудом подниматься. - Кстати, как тебе пирожные с кремом?
      Она вскочила, бросилась к журнальному столику, схватила бутылку из-под джина и замахнулась. Остававшийся на донышке джин вылился прямо ей на голову. Бутылка ударилась об пол, издав глухой звук. Лола снова села в кресло. Лицо ее пылало. Мне наконец удалось встать, закурить последнюю остававшуюся в доме сигарету и накинуть халат.
      Лола стояла у балкона и смотрела на улицу. Легкий ветерок трепал ее волосы. Назойливый визг машин, проносившихся по Пуэрта-дель-Соль, врывался в комнату как непрошеный гость. На ней была мини-юбка цвета натуральной кожи, едва прикрывавшая крутые бедра. Я подошел к ней поближе.
      - Лола...
      Она обернулась.
      - Все кончено. Тони.
      - Не будь дурочкой, Лола.
      - Твое барахло я оставлю у "Риваса". А сейчас дай мне ключи от квартиры.
      - Сама возьми. Они лежат в верхнем ящике.
      Она осторожно открыла и закрыла ящик, как будто боялась разбудить спящего ребенка.
      - Давай поговорим спокойно, Лола.
      - Мне нечего сказать тебе. Да и не хочется. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Ты меня понял, Антонио Карпинтеро?
      - Зови меня Тони.
      Она пересекла комнату и открыла дверь. Потом пошарила в сумочке и бросила на пол ключ от моей квартиры.
      - Я совершила ошибку, связавшись с тобой. Ты голодранец, пустое место.
      Дверь с шумом захлопнулась. Удар эхом прокатился по всему дому. Я раздавил пальцами сигарету и выбросил окурок на улицу. В этот момент мое внимание привлек какой-то предмет, валявшийся на кресле. Толстый, белый.
      Лола села прямо на него.
      Это был конверт, оставленный Кристиной. В нем лежали десять новеньких купюр по пять тысяч песет каждая.
      11
      На старушке было легкое серое пальто с подложенными плечами и такого же цвета шляпка, напяленная на макушку. Она поглощала консервированные креветки, усердно работая челюстями. Бар назывался "Да здравствует Пепа" и находился на улице Руис, недалеко от площади Дос-де-Майо. Днем там подавали наскоро приготовленные дежурные блюда и бутерброды, вечером он превращался в сомнительное заведение с оглушительной музыкой. Содержали бар две женщины, и обеих звали Пепа. Одна - темноволосая, маленькая, в очках, издали ее можно было принять за школьницу, но стоило подойти поближе и присмотреться к ее ногам, едва прикрытым мини-юбкой, с сухой, как рыбная чешуя, кожей, похожим на ноги старых рыбаков, как это впечатление улетучивалось.
      Вторая была блондинкой. Она как-то странно кривила рот, когда разговаривала, и, казалось, выплевывала каждое слово в отдельности. Лицо ее всегда выражало такое безнадежное отчаяние, что у клиентов появлялось невольное желание утешить бедняжку.
      - Нет, нет, донья Росарио! Не надо, хватит!
      - Но у меня прекрасно получается, сама посуди. - Старушка сложила ладони рупором и закричала фальцетом: - Испанцы! С этой исторической площади, свидетельницы нашего былого величия, я хочу...
      - Отлично, отлично! Хватит!
      - Тебе, правда, нравится, дочка?
      - Очень.
      Я медленно пил двойной карахильо [Кофе с коньяком], сидя у стойки напротив первой Пепы, сдвинувшей очки на лоб и крутившей в руках деревянную зубочистку.
      - ... туда ходят педерасты и эти сумасшедшие... ну, как их... травести. Все они приходят по своим делам и ни во что не вмешиваются.
      - Случаются драки? - спросил я.
      - Нет, все спокойно. У них свои интересы, я же тебе говорю.
      Старушка дожевала последнюю креветку и расплатилась.
      - Я подражаю Хесусу Эрминда, и у меня очень забавно получается, очень.
      - Прекрасно, расскажешь в другой раз.
      Старушка ушла, а Пепа-блондинка присоединилась к нам.
      - Пристала, сил нет. Никак не отвяжешься.
      - Она нас достала, - объяснила Пепа-брюнетка. - Решила на старости лет вернуться на сцену и выступать в пародийном жанре.
      - Надоела до чертиков. А ты что здесь делаешь? Что ты у нас забыл?
      - Ему нравятся артисточки, - внесла ясность черная Пепа. - Вот в чем его проблема. Правда, Тони?
      - Я тут спрашивал у Пепы насчет "Рудольфа".
      - Только этого не xeaiano! Еще один ненормальный.
      Решил связаться с травести? Боже мой, разве сейчас есть мужчины!
      - В первый раз слышу, что там собираются травести.
      Ты случайно не перепутала?
      - Хватит заливать... видать, захотелось попробовать.
      Нечего прикидываться.
      - Я не прикидываюсь.
      - Это сейчас в моде, - заверила меня черная Пепа. - Все ищут острые ощущения.
      - Ничего нового в этом нет. У меня был двоюродный брат, который выступал на сцене, наряженный под итальянскую певицу Глорию Лассо. Однажды ему даже удалось победить на конкурсе песни. Как-нибудь расскажу вам эту историю.
      - Врешь ты все, только у тебя не очень получается.
      - Ладно, давайте всерьез. В "Рудольфе" собираются только травести?
      - За это я ручаюсь. Еще один карахильо?
      - Нет.
      Я достал сигару и стал медленно ее раскуривать.
      - Послушай, Тони, - сказала блондинка, - ты, кажется, работаешь на Драпера?
      - Выполняю иногда его поручения.
      - А наше ты не мог бы выполнить?
      Пепа-брюнетка прервала ее.
      - Ты знаешь Артуро Гиндаля, хозяина кафе "Пекин", здесь, за углом?
      - Гиндаль? Что-то знакомое, может, и сталкивался с ним, когда работал в полиции, но точно сказать не могу.
      - Ладно, я тебе объясню, в чем дело. Это тот еще тип, подонок и сутенер. Когда-то он считался моим женихом, понимаешь? Мы с ним порвали, но он остался нам должен около ста двадцати пяти тысяч за все, что здесь выпил и съел. Платить он не желает.
      - Свинья такая, - подтвердила блондинка.
      - Ты бы не взялся?..
      - Назовите точную сумму долга. Десять процентов мои.
      - Ура! - завопила блондинка.
      Брюнетка положила мне руку на плечо.
      - А ты не врешь?
      - Это моя работа.
      Блондинка пошарила под прилавком и вытащила целую пачку счетов. Я спрятал их в карман.
      - Ровно сто двадцать пять тысяч.
      - Договорились. В ближайшее время займусь вашим делом. Сколько с меня?
      - Нисколько, - поспешно ответила брюнетка. Блондинка посмотрела на нее и скривила рот. - Куда ты так торопишься?
      - Делаю тут одну работенку для Драпера.
      - Счастливо тебе.
      Я направился к выходу.
      Какой-то толстый тип с тремя подбородками, в грубой замшевой куртке, толкнул меня.
      - Вы сеньор Карпинтеро? - спросил он. У него были несоразмерно большие десны и очень маленькие зубы. - В "Барбиери" мне сказали, что вы должны быть здесь.
      Через кафе "Барбиери" я обычно держал связь с друзьями.
      - Да, это я.
      - Я вас ищу все утро. - Он сунул руку, похожую на подушку, во внутренний карман куртки, вытащил мятый конверт и помахал им перед моим носом. - Паулино хочет видеть вас.
      Толстяк так и остался стоять в дверях, разглядывая меня своими хитренькими глазками, пока я открывал конверт и читал записку, написанную почерком ученика, часто пропускавшего занятия.
      Записка гласила: "тони старик сегодня в семь у рудольфа пожалуйста приходи твой друг паулино".
      - Скажите, что я буду.
      Записку я сложил и положил в карман пиджака.
      Толстяк похлопал меня своей лапой по плечу.
      - Прекрасно, друг. Обязательно скажу, если увижу.
      Я вышел из бара, а толстяк направился к стойке. Его громовой голос был слышен на улице. Он заказал коктейль "соль-и-сомбра".
      12
      Женщина была пухленькой и маленькой. Бросалось в глаза, что она принарядилась в свой лучший костюм из розовой шерсти в мелкий цветочек. В руках она держала пятикилограммовую пачку стирального порошка "Флаш".
      Глаза блестели.
      Впустив меня s дом, она отступила на шаг и визгливо запела:
      - Флаш, Флаш, Флаш... нет чище белья, чем наше! - Перевела дух и снова затянула: - Флаш, Флаш, Флаш!
      - Вы победили, сеньора, - прервал я ее визг. - А теперь покажите, где тут у вас кухня.
      Песенное настроение как рукой сняло.
      - Кухня?
      - Да-да, кухня. Нужны доказательства.
      - Ах, пожалуйста! Проходите сюда! - Она шла по коридору с огромной пачкой стирального порошка. - Скажите, пожалуйста, сколько я выиграла? Я так счастлива!
      - Красивая кухня. Очень красивая, сеньора.
      - Вам нравится?
      - Конечно.
      Все предметы кухонного гарнитура стояли чистенькие и блестящие вдоль стенки, тесно прижавшись друг к другу. Слишком дорогая и громоздкая мебель для такой маленькой кухни. Я вытащил пачку счетов и положил их на красивую салфетку, покрывавшую стол.
      - Что это так... такое? - заикаясь промолвила она.
      - Вы не платили за кухню ровно год, сеньора. На сегодняшний день вы задолжали компании "Эладио" ровно двести двадцать пять тысяч.
      Пачка "Флаша", так чисто стирающего ее белье, упала на пол.
      - Кто... кто вы такой?.. Мне позвонили с радио, программа "Наш быт", и сказали, что я получу премию, если покажу коробку стирального порошка и спою какойнибудь куплетик... я не понимаю...
      - Представления не имею, кто вам звонил, - соврал я, не моргнув глазом. - Лично я представляю контору Драпера, ведущую дела компании "Эладио". Это ваша последняя возможность выплатить долг, сеньора. Если вы отказываетесь, я звоню в полицию. Ваше поведение преступно.
      - Мне только что звонили с радио и сказали, что выбор пал на меня... то есть, что я должна показать сеньору, который ко мне зайдет, пачку порошка "Флаш", и мне заплатят выигрыш... Знаете, я всегда пользуюсь порошком "Флаш", телевидение его постоянно рекламирует. Но... о, боже мой... значит, вы... не тот, не с радио!
      - Я вам уже сказал, что нет, - снова соврал я. - Я представляю контору Драпер. - Насилу сдержался, чтобы не выдать ей: "Контора Драпер, чтобы ты не драпанула", но вовремя прикусил язык. - И одновременно фирму "Эладио", которой вы задолжали за целый год, не считая процентов и штрафа за просрочку. Итак, будете платить или вызывать полицию?
      Она расплакалась. Первыми симптомами надвигающихся рыданий были учащенное колыхание огромного бюста и красные пятна на лице. Ее плач напоминал звуки, издаваемые при полоскании горла. Но растрогать меня ей не удалось, во всяком случае, никаких ассоциаций с моей мамой она не вызывала. Моя мать никогда не плакала, по крайней мере, я не видел. Только один раз в жизни ее гла за увлажнились. Это было много лет назад, когда отец как-то вечером сообщил ей, что спустил с друзьями в пивной весь свой заработок чистильщика обуви. Услышав эту новость, мама несколько мгновений смотрела на отца твердым, немигающим взглядом, и по ее щекам скатились две слезы. Потом быстро вытащила из кармана своей черной юбки большой кухонный нож, который всегда держала при себе, и ударила отца. Он мгновенно протрезвел при виде крови, проступившей на плече. Удар был нацелен в сердце. С тех пор отец приносил маме всю зарплату, а на выпивку оставлял себе только чаевые.
      - Прекратите плакать. Вы этим ничего не добьетесь.
      И не пытайтесь разжалобить меня разговорами о том, что ваш муж остался без работы, потому что это неправда. Я навел справки. Он слесарь и зарабатывает в четыре раза больше, чем раньше, когда работал в строительной компании "Агреман", откуда его уволили по сокращению штатов. Так что выкладывайте, на что вы употребили деньги, предназначенные на оплату купленной в кредит кухни.
      - Это все ради моей дочери, - всхлипнула она. - Приданое для Лолы, она выходит замуж и...
      - Глупости. Сейчас не принято давать приданое. Дети не способны оценить такие жертвы. Пусть сама наживает.
      - Вы не понимаете, я...
      - Я прекрасно понимаю, сеньора, только одну вещь: если вы не заплатите сейчас, то сядете в тюрьму, а ваш муж все равно вынужден будет заплатить потом. Никто вас не освободит от оплаты. Вы представляете, что вас ждет? Вы в тюрьме, а ваш муж пьет каждый день и приводит сюда друзей играть в карты. Не говоря уже о том, что ваша Лола так и не выйдет замуж. Какой зять захочет иметь тещу, сидящую в тюрьме?
      Рыдания стали громче.
      - Сколько стоит эта кухня? - Я окинул взглядом многочисленные шкафчики, полки, стойки, занавески, электроприборы и открывалки.
      - Полмиллиона, это самая лучшая модель.. моя кухня, - всхлипнула она. Самый дорогой кухонный гарнитур... микроволновая печь... электронное управление...
      - Полмиллиона, - в ужасе произнес я шепотом. - Вам не кажется, что это слишком дорого, сеньора?
      - Здесь можно... жарить цыплят. - Она подошла к электрической плите, нажала кнопку, и конфорки сразу же раскалились докрасна. - Видите, здесь есть шампуры, чтобы жарить цыплят, сигнализация, звоночек... ой, боже мой! ...часы и все такое.
      - Мне очень жаль, но в тюрьме вы не сможете жарить цыплят, вам не понадобятся ни звоночек, ни часы. Вас оденут в грубую рубаху и поместят в одну камеру с воровками и извращенками. Вы ведь слышали о женских тюрьмах, не правда ли? Это ужасно, поверьте. Всевозможные болезни, извращения. Так что...
      Я вздохнул. Женщина все еще плакала. Слезы с необыкновенной легкостью катились по ее лицу. свидетельствуя о хорошей тренировке.
      - Ох, боже мой! Господи, боже мой!
      Я решил подкрутить гайки.
      - Представляю себе вас в тюрьме, сеньора. Учтите, это будет не моя вина. Лично мне вы симпатичны, вы мне напоминаете маму, пусть земля ей будет пухом.
      - Пожалейте меня... я не хочу в тюрьму... Если мой Лорен узнает, что я не платила за кухню... О боже! Он ведь ничего не знает, думает, я уже выплатила, представляете? ...Я копила деньги для Лолы... она собирается замуж, прекрасный парень, техник... Мой муж не знает...
      Святой Боже! Пресвятая Богородица!
      - Подождите, сеньора. Сколько у вас отложено в банке на приданое Лолы?
      Слезы мгновенно высохли.
      - Что вы сказали?
      - Сколько у вас в банке?
      - Сто пятьдесят тысяч.
      - У вас должно быть больше, я уверен. Ну да ладно, я пойду вам навстречу. Вы мне напоминаете мою бедную маму. - В порыве великодушия я стукнул кулаком по счетам. - Если вы сейчас заплатите сто тысяч, всего сто тысяч, я прощу вам вторые сто тысяч, то есть проценты и штраф за задержку. Сам не знаю, зачем я это делаю, чистое сумасшествие с моей стороны...
      - Сто тысяч? - тихо произнесла она. Я понял, что у нее в уме работает калькулятор: взвешивает все "за" и "против".
      - Всего сто тысяч, и вы не попадете в тюрьму, ваш Лорен не будет пить и приводить в дом дружков, которые только и знают, что играть в карты и плевать на пол, а ваша Лола выйдет замуж с более скромным приданым, но зато выйдет замуж, что в наше время уже немало. Итак?
      - Сто тысяч, и вы мне простите другие сто, - казалось, она стала успокаиваться. - Мне придется пойти в банк.
      - Я пойду с вами.
      - Вы ведь не потребуете другие сто тысяч?
      - Да, но только поторопитесь. Я могу передумать и раскаяться в своей доброте.
      Всю дорогу мы прошли молча. В маленьком вестибю ле районного отделения банка она отсчитала и вручилa мне сто купюр по тысяче песет. В обмен я отдал ей все счета и справку об аннулировании долга, подписанную компанией "Эладио".
      Обратно я ехал на такси и думал о том, что это был мой первый заработок после месяца бесплодных поисков работы. Появился повод отметить событие обедом в ресторане "Семь дорог" на улице Сан-Висенте-Феррер, неподалеку от дома Лолы.
      Ресторан изысканный, и цены в нем недоступны такому человеку, как я, но если уж праздновать, то стоит потратиться. Держали ресторан две подруги, Алисия и Мария по прозвищу Галисийка, которая любила говорить, что могла бы стать актрисой. Я застал только Длисию, высокую женщину, имевшую привычку ломать пальцы во время разговора. Она посоветовала мне взять треску. Молоденькая официантка родом из Эстремадуры с внешностью мавританской принцессы и восточным именем Зораида сказала, что белое вино из Кольменара очень хорошее и не слишком дорогое.
      Когда я кончил обедать, табачные киоски уже открылись, и я позволил себе роскошь: сигару "монтекристо", которая стоила так дорого, что поводов для веселья оставалось немного: деньги улетучивались очень быстро. Размышляя на эту тему, я все же взял такси и поехал к Драперу.
      У него в кабинете я выложил на стол сто купюр, и старик так растрогался, что даже обнял меня и похлопал по спине, такой довольный, как если бы мы с ним сорвали крупный выигрыш в лотерею. Потом он сказал, что у него для меня есть работа и чтобы я зашел к нему через два дня по очень важному делу.