Он вырос между Иль-де-Франсом и Нормандией, в пограничном крае, разделявшем соперничавшие династии Капетингов и Плантагенетов. По матери, Амисе, графине Лестер, принадлежащей к знаменитому роду Бомон, он был англо-нормандцем. Из его рода по отцу происходила знаменитая королева Бертрада <Бертрада де Монфор (ум. ок. 1117 г.) - дочь Симона-Амори де Монфора. В 1089 г. вторым браком вышла за графа Фулька Анжуйского, но в 1092 г. развелась и стала женой короля Филиппа I, тоже только что разведшегося со второй женой. Папа римский, не признавший обоих разводов, в 1104 г. наложил на Францию интердикт, и супруги формально расстались, но Бертрада продолжала носить титул королевы. После смерти короля вернулась к Фульку, которого также пережила.>, которая после брака с Фуль-ком IV Мрачным, графом Анжуйским, вышла замуж за французского короля Филиппа I <Филипп I (1052-1108) - сын Генриха I и Анны Ярославны Русской.>. Теперь она покоилась подле Монфора л'Амори в Фонтевро, в приорстве От-Брюйер, где провела монахиней последние годы жизни. Приорство Ог-Брюйер стало для Монфоров тем, чем было Сен-Дени для Капе-тингов или Фонтевро для Плантагенетов. Именно здесь после своей гибели упокоится и тело Симона. Симон де Монфор принимал участие в четвертом крестовом походе. Когда поход начал отклоняться по вине венецианцев от своей первоначальной цели, он с некоторыми другими крестоносцами отказался участвовать в осаде христианского города Задара <Венецианцы должны были перевезти крестоносцев в Святую землю, но тянули время до тех пор, пока те не прожились, и предложили им в уплату захватить для них Задар. Так как сам Бела IV уже объявил себя крестоносцем, папа чуть не отлучил рыцарей от церкви. Поход и после этого не вернулся к первоначальной цели - рыцари решили принять участие в борьбе за власть в Константинополе, а в результате захватили столицу Византийской империи и создали свою Латинскую империю.> и отправился воевать на собственные средства в Святую землю. Оттуда он быстро вернулся, узнав о проповеди крестового похода против альбигойцев. Когда Симона де Монфора попросили заново принять крест, он, прежде чем решиться, открыл наугад Библию и попал на сле
      дующую строфу: "Ибо приказал Он своим ангелам охранять тебя" (Пс. 90(91):11). Вслед за этим Симон принял крест и оказался одним из тех, кто никогда не отступает. Верный слуга церкви, что он доказал и под стенами Задара, он полностью проявил себя как великий полководец и ловкий политик. Ведь Симон де Монфор очутился на землях с неопределенной ленной зависимостью, так как виконтство Безье и Каркассона прямо зависело от арагонской короны и косвенно от короны французской. Там приходилось держаться осмотрительно, к чему Монфоры, лавировавшие между Капетингами и Плантагенетами, уже привыкли.
      Не без трудностей Симон де Монфор получил инвеституру от Педро II Арагонского, разрывавшегося между своей приверженностью церкви и нежеланием признать вассалом северянина, через которого французский король мог решительно утвердить свой сюзеренитет над землями к югу от Центрального массива. Когда осенью 1209 г. большая часть крестоносцев вернулась домой, Симон де Монфор оказался в одиночестве во враждебной стране, с небольшой горсткой людей такой же закалки и несколькими плохими крепостями, из которых единственно надежной был лишь Каркас-сон. Никакой твердой поддержки, кроме церкви в лице легата Арно-Амальрика, у него не было. Кроме того, было необходимо, чтобы на епископских престолах Юга сидели люди надежные. Во главе Тулузского диоцеза уже стоял Фульк Мар-сельский, некогда известный как трубадур под именем Фолькета<. Когда-то он воспевал любовь и дам, потом обратился к вере, постригся в цистер-> Фолъкет (Фульк) Марселъскип (ум. 1231) - сын марсельского купца, известный трубадур. Постригся ок. 1200 г.
      цианском монастыре Торонет в Провансе, где и сделался аббатом. Он станет беспощадным врагом Раймона VI и верной опорой Симону де Монфору. Аббат из Во-де-Сернея, сосед и близкий друг Симона де Монфора, был назначен епископом Кар-кассонским. Это его брат, Петр из Во-де-Сернея <Петр и его брат Ги из Во-де-Сернея - родные братья, монахицистерцианцы. Выступили против захвата Задара и уехали в Венгрию вместе с Симоном де Монфором. Петр - хронист, Ги стал епископом.>, написал под названием "Historia albigensis" ("Альбигойская история") хронику крестового похода, ставшую от начала и до конца панегириком Симону де Монфору. Да, Симону де Монфору требовалась твердая и постоянная поддержка церкви, чтобы успешно нести почти непосильное бремя. И впрямь, население Юга, поначалу потрясенное резней в Безье, вскоре пришло в себя, осознав реальную слабость победителей. Граф Тулузский ведет переговоры с Римом, не теряя надежды на торжество своего права. Меняется поведение графа де Фуа, Раймона-Роже, сникшего было под ураганом, и отныне у Симона де Монфора не будет более опасного противника. Да и горные крепости на Юге - Минерв, Кабаре и Сессак в Кабарде, Терм в Корбьерах - все еще держатся. Симон де Монфор занимает, и то непрочно, только равнину. Положение этого потомка англо-нормандских Бо-монов очень походит на ситуацию, в которой оказались соратники Вильгельма Завоевателя на следующий день после битвы при Гастингсе <Вильгельм Завоеватель (Незаконнорожденный) - сын герцога Нормандского Роберта Дьявола. По завещанию своего родственника Эдуарда Английского потребовал корону у Гарольда II, избранного английской знатью. Разбил его в битве при Гастингсе (1066) и стал английским королем.>. Они были тоже победителями и тоже опирались на церковь, но повсюду наталкивались на сопротивление местного населения. Почему бы не осуществить на Юге то, что в итоге совершили норманны в Англии, Робер Гискар в королевстве Обеих Сицилии <Робер Гискар (Хитроумный) (ум. 1085), родом из Нормандии, вместе со своими братьями отвоевал у Византии Южную Италию. Поддерживал папу Григория VII в борьбе с императором Генрихом IV, за что бьш сделан герцогом Апулии и Калабрии. Ему наследовал брат Рожер, ставший первым королем Сицилии и Неаполя. Его сын Боэмунд Тарентский стал герцогом Антиохийским.> и участники первого крестового похода в Палестине?
      Если мы хотим понять Симона де Монфора, то нам надо воскресить в памяти эти прецеденты, известные ему, конечно, больше, чем кому-либо другому; следует разглядеть в нем человека того же склада характера, что и Робер Гискар, Вильгельм Незаконнорожденный или Балдуин Иерусалимский <Балдуин Булъонский (ум. 1081) - один из предводителей первого крестового похода. Наследовал своему брату Готфриду, первому иерусалимскому правителю.>. Пока же он отсылает своего верного соратника Робера Мовуазена <Робер Мовуазен соратник Монфора по четвертому крестовому походу, уехал вместе с ним из-под Задара.> договориться с Римом и заручиться полной поддержкой Святого престола. Затем с помощью жены, Алисы Монморанси, собирает новые войска на Севере и с этими силами весной 1210 г. переходит в наступление. Извечная вражда между жителями Нарбонна и Минерва позволяет Симону де Монфору в июле принудить последний к капитуляции. Крестоносному войску представляется возможность сжечь в порыве энтузиазма укрывшихся в крепости восемьдесят Добрых Людей, мужчин и женщин. Это не первый и не последний из тех ужасных костров, у которых не знаешь, восхищаться ли героизмом мучеников или поражаться жестокому веселью католиков. Но они и в самом деле верили, что очищают землю от настоящей дьявольской чумы. Ведь именно ради этого приняли они крест, и даже сами костры в их глазах узаконили поход, исполненный опасности, но также и надежды на весьма весомые выгоды.
      Потом был донжон Кабаре, сдавшийся без боя, и неприступная крепость Терм, захваченная осенью 1210 г. только после трехмесячной осады. В мае 1211 г., отдохнув за зиму, Симон де Монфор овладел Лавором, обороняемым Эмери де Монреалем, братом Гироды, сеньоры города. По этому случаю четыреста Добрых Людей было сожжено, восемьдесят рыцарей повешено, в их числе и сам Эмери де Монреаль, а сеньору Лавора живой бросили в колодец, завалив его огромными камнями. Они были детьми Бланки де Лорак, основавшей, как мы знаем, монастырь для женшин-катарок. В июне после взятия Ле-Кассе, крепости в Лораге, сожгли еще шестьдесят Добрых Людей. Таким образом, конфликт приобретал непримиримый характер религиозной войны, к которой добавлялась война национальная: Юг начал ощущать, что его независимость оказалась целиком и полностью под угрозой из-за нашествия французов с Севера.
      Теперь-то графу Тулузскому никак нельзя было уклониться от сражения, и он делает все возможное и невозможное, чтобы принять в нем участие. Но мы видим, как в начале 1211 г. ему навязывают в Монпелье совершенно неприемлемые условия.
      Даже в собственной столице ему угрожает епископ Фульк, который создал против катаров братство, названное белым. Эти люди пришли из Тулузы на помощь осаждающим Лавор, невзирая на запрещение графа. Зависимый от Тулузы город Ле-Кассе стал добычей Симона де Монфора. На сторону врага перешел собственный брат графа, и 17 апреля 1211 г. сам Раймон был торжественно отлучен папой от церкви, а его земли провозглашены добычей, как недавно земли Раймона-Роже Транкавеля.
      Раймон VI не может больше уклоняться. Он созывает всех своих вассалов, в том числе графов де Фуа и де Комменж <Комменж - Бертран IV.>, и переходит в наступление против Симона де Монфора, неосмотрительно двинувшегося на осаду Тулузы. Тому придется не только снять осаду, но вскоре и запереться в Кастельнодари, слабейшей из своих крепостей, - противник намного превосходит его в численности. За время осады он проявит себя прекрасным воином, сумевшим завершить победой проигранную вначале битву с графом де Фуа при Сен-Мартен-ла-Ланд. Осаждавшим пришлось в конце концов отступить, но они все же сумеют превратить свое поражение в глазах народа в победу, и большая часть замков, сдавшихся Симону де Монфору, открывают ворота графу Тулузскому. Так завоевание возобновлялось до бесконечности, прямо как работа Пенелопы.
      В 1212 г. Симон де Монфор получил новые подкрепления, которые позволили ему двинуться ниже Тулузы по течению Гаронны, в область, до сих пор недоступную. Он овладел Пенн д'Ажене, лучшей крепостью страны, Мармандом и Муасса-ком. Если Тулуза еще сопротивлялась, то большая часть страны уже покорилась ему, и он делит ее на фьефы между служащими ему французскими баронами. Осенью 1212 г. он уже может собрать Ассизы в Памье, чтобы законным образом утвердить свою власть. Этот документ, Статуты Памье, особенный - он напоминает аналогичные акты в норманнской Англии, в королевстве Обеих Сицилии и в латинских государствах Востока: с народом стараются помириться, обещая ему снижение налогов и более справедливую разверстку; признают и восстанавливают все привилегии церкви, поддержка которой необходима более, чем когда-либо, но Статуты не упоминают борьбу против ереси, поскольку это, в общем-то, дело церкви. Напротив, Статуты безжалостны к местной знати, почти полностью лишая ее фьефов в пользу северных баронов. Рыцари Юга отныне составляют странствующий отряд faydits, то есть людей вне закона, всегда готовых взяться за оружие против захватчиков, приступивших к настоящей военной оккупации. Теперь французские бароны, наделенные фьефами на Юге, обязаны службой Симону де Монфору, они участвуют во всех его военных предприятиях и принимают к себе на службу только французских рыцарей. Предприняты самые строгие меры предосторожности, чтобы, объединившись путем брачных союзов с местными родами, французы не стали бы действовать заодно с местным населением. Местная аристократия уступила место пришлой, организованной по типу оккупационной армии. Кроме того, французское обычное право заменило римское право.
      ПЕДРО АРАГОНСКИЙ
      Правомерно задать вопрос, какими же были первоначальные цели крестового похода. Религиозная война превратилась в национальную, и, похоже, Симон де Монфор больше озабочен упрочением своей личной власти, чем истреблением ереси. Арагонский король нисколько не заблуждается на этот счет. Он ведь тоже защитник церкви и преследует еретиков в своих собственных владениях; он только что, 16 июля 1212 г., одержал при Лас-Навас-де-Толоса решительную победу над Альмохадами <Алъмохады - династия берберских правителей, основанная сыном гончара Абд-эль-Мумином. Он возглавлял широкое народное движение, направленное на возрождение исконной чистоты ислама. В 1130-1140 гг. захватили Северную Африку и Андалусию.>. Южане обращаются к нему как к своему последнему прибежищу, и почему бы теперь Педро II, как Симону де Монфору, не восстановить христианство на Юге? Национальных трений здесь быть не должно, так как южане ощущают себя много ближе к каталонцам, чем к французам Севера. Сведенная к религиозной войне трагедия вскоре может завершиться к вящей славе церкви и удовлетворению большей части окситанского населения.
      Таковы были соображения, которые собирались высказать Иннокентию III послы арагонского короля, выбрав для этого возможно более подходящий момент. Вот что писал папа 15 января 1213 г.
      Симону де Монфору: "Прославленный король Арагона сообщил нам... что, не довольствуясь выступлением против еретиков, ты обратил оружие крестоносцев против католического населения; ты пролил кровь невинных и захватил земли графов де Фуа и де Комменжа и Гастона Беарнского <Перечисленные сеньоры вассалы Тулузы.>, его вассалов, хотя население сих земель совершенно не подозревалось в ереси... Итак, не желая ни лишать короля его законных прав, ни отговаривать его от похвальных намерений, мы приказываем тебе возвратить ему и его вассалам все захваченные у них сеньории, дабы не стали говорить, что, удерживая их неправо, ты действуешь к своей собственной выгоде, а не ради дела веры".
      Но южные прелаты в это время собрались на собор в Лаворе под председательством Арно-Амальрика. Они полностью поддержали Симона де Монфора, так как, в сущности, их интересы совпадали. Многие из них держались на своих епископских престолах той же силой, которая обобрала южных сеньоров в пользу баронов Севера. Они рассудили, что никакие завоевания веры не будут прочными, если не устранить графа Тулуз-ского, а вместе с ним и всю знать и высшее духовенство Юга. Так же они поведут себя через два года, на четвертом Латеранском соборе. Именно там будет поставлена последняя точка в альбигойской драме. Если бы она ограничивалась только религиозным аспектом, несомненно, стало бы возможным при поддержке арагонского короля добиться исчезновения ереси, не прибегая одновременно к подавлению южного сепаратизма. Но это не устраивало ни Симона де Монфора с соратниками, ни прелатов, обосновавшихся на Юге в результате крестового похода. Они убедили колебавшегося папу вежливо отказать арагонскому королю и взяли на себя инициативу серьезного конфликта с ним на Латеранском соборе.
      Тем самым судьба Юга предопределилась на столетия. Надо признать, что приведенные в действие силы было совершенно неравны: исходя из численности войск, арагонский король должен был почти неминуемо взять верх. Педро II в сопровождении графа Тулузского двинулся на осаду замка Мюре, довольно слабой крепости, которую обороняли лишь тридцать рыцарей и несколько пехотинцев. Симон де Монфор находился в Фанжо. Как только он узнал, что гарнизон в Мюре осажден, он тут же отправился ему на помощь с большей частью своих сил, но проездом остановился в аббатстве Бульбон. "Помолившись долго и с великим благочестием, он взял меч, висевший на боку, - рассказывает Петр из Во-де-Сернея, - возложил его на алтарь и сказал: "О Господи, о дорогой Иисус! Ты избрал меня, недостойного, для Твоих битв, и ныне с Твоего алтаря я принимаю оружие, дабы получить от Тебя меч для сражения за Тебя"". Потом он вошел в Мюре. Он оказался в руках своих врагов. Им достаточно было его окружить, чтобы в результате принудить к капитуляции. Таково было мнение графа Тулузского.
      Но Педро Арагонский, славный победитель при Лас-Навас-де-Толоса, не признавал благоразумного выжидания. Он жаждал битвы, как и Симон де Монфор. Для него это было единственное средство выйти из невыносимого положения. Наконец битва состоялась, и Симон де Монфор одержал нежданную победу благодаря умелой атаке с флангов, а в особенности благодаря великолепной дисциплине своих войск. Король Арагона погиб в сражении, и его смерть послужила сигналом к беспорядочному бегству. Граф Тулузский лично не принимал участия в битве, но потери среди пехоты, посланной под стены Мюре Тулузой, были огромны.
      Каковы бы ни были дальнейшие перипетии борьбы, продолжавшейся еще много лет, день 12 сентября 1213 г. решил судьбу Юга. Арагон, где Педро II наследует король-ребенок <Яков (Хайме) I - король Арагона в 1213-1276 гг.>, отныне теряет интерес к конфликту, который рискует отвлечь от исконных притязаний, целиком ориентированных на западное Средиземноморье. Рай-мон VI мгновенно выходит из игры и укрывается в Англии у Иоанна Безземельного, дожидаясь четвертого Латеранского собора, чтобы подать жалобу. Жители Тулузы не пожелали сдаться на милость Монфора, торжество которого казалось тогда полным. Но и это слишком много для него. Если бы после того, как его признали виконтом Безье и Каркассона, он стал бы еще и графом Тулузским, то он оказался бы одним из самых могущественных вассалов французского короля и, возможно, одним из самых беспокойных. Так что 12 сентября 1213 г. было не часом Симона де Монфора, как показалось на мгновенье, а часом Филиппа Августа. После двух побед 1214 г. при Бувине и Ла-Рош-о-Муане над Иоанном Безземельным и коалицией, образованной императором и графом Фландрским <Император - Отгон IV Брауншвейгский (1182-1218), император с 1208. Сын герцога Саксонского и Баварского Генриха Льва и Матильды, сестры Иоанна Безземельного. Граф Фландрский - Фердинанд Португальский, в битве при Бувине попал в плен.>, он впервые предстает самым могущественным государем христианского мира. Теперь он может перенести внимание за Центральный массив, доверив своему сыну, будущему Людовику VIII <Людовик VIII (1187-1226) - король с 1223 г. В 1200 г. женился на Бланке Кастильской, племяннице Иоанна Безземельного. В 1216 г., несмотря на запрет Иннокентия III, вторгся в Англию с тем, чтобы стать королем, но вынужден был отступить, проиграв английским баронам битву при Линкольне.>, лично повести в 1215 г. королевский крестовый поход на Юг. До сих пор церковь тщетно пыталась склонить к этому короля. Поход начался, когда все уже было ясно, и вооруженное паломничество принца Людовика свидетельствовало о том, что король заинтересован в землях, составляющих часть его ленных владений.
      ЛАТЕРАНСКИЙ СОБОР (1215)
      Главное событие 1215 г. - это, впрочем, не поход принца Людовика, который ограничился тем, что утвердил решения Симона де Монфора, в особенности те, что касались разрушения укреплений Тулузы. Главное событие это Латеранс-кий собор, собравшийся в ноябре месяце. На нем под покровительством высшей власти папы, для которого собор стал в некотором роде триумфом, собирались обсудить все важные вопросы, волнующие христианский мир. Что касается Юга, то речь шла о том, кому окончательно передать земли графа Ту;гузского и графа де Фуа. Оба вельможи отдали свое дело в руки церкви, и на соборе у них не было недостатка в приверженцах.
      Папа колебался. Он понимал, что лишение владений Раймона VI и в особенности его сына было несправедливо. Но следовало учитывать и настроения епископов Юга, преданных Симону де Мон-фору и уже высказавшихся на провинциальном соборе в Монпелье за то, чтобы он "держал Тулузу и другие земли, коими владел граф". Кроме того, поход на Юг принца Людовика усилил положение Монфора, который осмелился вступить в Тулузу лишь в сопровождении представителя своего сюзерена. Правда, Арно-Амальрик, прежний предводитель похода, ставший архиепископом Нарбонн-ским, был тогда в затяжном конфликте с Симоном де Монфором и парадоксальным образом поддерживал дело своего бывшего врага.
      "Песнь о крестовом походе" оставила нам детальный и чрезвычайно выразительный рассказ о латеранских дебатах. В ней показано, как папа выступает против большинства и обращается со словами отеческого ободрения к Раймону, подавая надежду на возвращение когда-нибудь Прованского маркизата. Все это красиво рассказано, но довольно маловероятно. Например, Иннокентий III заявляет: "Пусть Симон держит землю и управляет ею. Бароны, так как я не могу ее у него отобрать, пускай он по возможности хорошо ее охраняет и не даст ее уменьшить, ибо не в моей воле проповедовать поход ему в помощь". Не произносит ли это Иннокентий III, который умер в 1216 г., потому, что его преемники не переставали искать поддержки армий Симона, а позднее - его сыновей? Впрочем, в декреталиях от 14 декабря слова, приписываемые Иннокентию III анонимным автором продолжения "Песни", звучат иначе: "Раймон, граф Тулузский, коего сочли виновным... при многочисленных признаках, точно доказывающих, что он долго не мог управлять страной по вере, да будет навсегда отстранен от управления, бремя которого он только и дал почувствовать, и пусть пребывает в надлежащем месте за пределами страны, дабы нести достойную кару за свои грехи; однако ежели он смиренно повинуется, пускай получает каждый год 400 марок серебром на свое содержание. Пусть все домены, отвоеванные крестоносцами у еретиков, их единоверцев, пособников и укрывателей, с городами Монтобаном и Тулузой, более всех пораженными ересью, будут отданы графу де Монфору, человеку храброму и католику, потрудившемуся более всех прочих в этом деле, дабы держал он их от тех, от кого должен по праву их держать. Остальная же страна, не завоеванная крестоносцами, будет в соответствии с решением церкви поставлена под охрану людей, способных поддерживать и защищать интересы мира и веры, для наделения властью единственного сына графа Тулузского <Рапмон VII (1197-1249) - граф с 1222. Женат на Санче Арагонской, дочери Педро II, сестре своей мачехи Элеоноры.> по достижении им совершеннолетия, ежели он надлежащим образом покажет, что достоин получить все или только часть в соответствии с тем, как будет сочтено должным". Здесь речь шла о Прованском маркизате. Что касается графа де Фуа, которого подозревали в ереси по меньшей мере так же, как и Раймона VI, ему возвращали его владения.
      Как Иннокентий III, который не мог не знать, какими беззакониями и страшными жестокостями сопровождался крестовый поход, после всех описанных нами колебаний, конечно, не придуманных, позволил издать подобный документ? Самый молодой историк альбигойских войн, Зоя Ольден-бург, преисполнена совершенно справедливого негодования. Однако было бы в равной степени неправомерным оценивать подобные акты с точки зрения представлений нашего времени. Не то чтобы война тогда была более жестокой, чем сегодня - нам слишком хорошо известно обратное. Возмутительно то, что высшая инстанция церкви земной до такой степени попрала законы справедливости и милосердия, которые она призвана распространять по всему христианскому миру. Завтрашний день подобного забвения окажется горестным, и не пройдет ста лет, как Ногаре <Ногаре, Типом де (ум. 1313) - легист, канцлер Франции с 1307 г.> от имени французского короля предаст поруганию в Ананьи преемника Иннокентия III, и будут написаны карающие терцины "Божественной Комедии". Ошибкой, от которой сам Григорий VII не смог избавить церковную иерархию, было соединение двух властей в одних руках. Глава церкви не может безнаказанно претендовать на господство над светскими государствами. Но судить по справедливости Рай-мона VI и его подданных означало усилить ересь и, возможно, подготовить ее торжество. Один раз прибегнув к оружию, чтобы задушить ее, следовало идти этой гнусной дорогой до конца. Не требовалось резни в Безье, чтобы дать понять Иннокентию III, какому риску он подвергался, спустив с цепи насилие в Южной Франции. Декреталии от 14 декабря 1215 г. являлись только логическим продолжением призыва к оружию. Чтобы не впасть в безрассудное противоречие, Иннокентий III должен был идти до конца. Когда я говорю об идеях того времени, допуская, что они очень отличаются от наших, то хочу сказать, что применение силы в духовных делах допускалось тогда повсюду, а если катары его отрицали, то только потому что полностью отказывались от насилия при любых обстоятельствах.
      Но в декреталиях заметно и другое: они формально предусматривают, что Симон де Монфор должен держать свои земли "от тех, от кого он должен держать по праву". Очевидно, речь идет о французском короле, одним из крупных вассалов которого являлся граф Тулузский. Таким образом, скорее соблюдались права короны, нежели графа Тулузского, и уже можно предположить, что Симон де Монфор окажется неспособным удержаться на Юге собственными силами и французский король рано или поздно наследует Симону де Монфору, лишившему владений Раймона VI. Перед лицом вселенской церкви утвердилась новая сила национальная монархия.
      Кажется, последний акт наконец сыгран, когда Симон де Монфор во время триумфального пребывания в Северной Франции получает от короля 10 апреля 1216 г. указ, изложенный в следующих словах: "Мы утверждаем нашего вассала, дорогого и преданного Симона, графа де Монфора, во владении герцогством Нарбоннским, графством Тулузским, виконтствами Безье и Каркассон как фьефами и землями, отнятыми у еретиков и врагов церкви Иисуса Христа, кои Раймон, некогда граф Тулузский, держал от нас". Если не упомянут Прованский маркизат, то только потому, что он был землей Священной Римской империи, да и относительно него собор был, видимо, настроен в пользу молодого Раймона.
      Часть вторая
      РЕВАНШ ЮГА
      БОКЕР
      Все началось в тот самый час, когда, казалось, закончилось. В тот момент, когда король подписывал Меленский указ, "старый граф" и "молодой граф", как их называет "Песнь о крестовом походе", высадились в Марселе, где их встретили с воодушевлением. Началась новая война, характер которой очень отличался от только что закончившейся. На этот раз сражаются не за ересь или против нее. Южане объявляют себя добрыми католиками, поминая поминутно Иисуса Христа и Богоматерь, но они хотят, чтобы край вернули его законным суверенам. Они защищают от северных французов свои собственные ценности, Достоинство и Род, так, как будто поразивший их паралич внезапно исчез. С 1209 по 1213 гг., даже когда они были сильнее и многочисленнее, их постоянно били, как при Кастельнодари и при Мюре. Самые мощные крепости сдавались одна за другой, и кажется, ничто не могло противостоять ярости и напору Симона де Монфора. Теперь все меняется, из религиозной война становится национальной. Мне кажется, этому важному факту не уделялось должное внимание. Я не говорю, что катары стали менее многочисленны и влиятельны; однако еледует также допустить, что церковь сохранила на Юге авторитет и, возможно, южане с трепетом пускали в ход оружие, когда их противниками были воины Христа. С того момента, как они превратились в побежденных, защищающихся от захватчиков, и религиозный вопрос окончательно отошел на второй план, все изменилось.
      Оба Раймона, отец и сын, были приняты в Авиньоне с еще большим восторгом, чем в Марселе, после чего расстались. Старый граф едет собирать отряды в Арагон, чтобы освободить Тулузу, а молодой отправляется в Бокер, занятый французским гарнизоном. Он захватывает город, а французы укрываются в замке, и Симону де Монфору, едва вернувшемуся из Франции, приходится осаждать город, который сам осаждает замок. В первый раз Монфор терпит поражение. В то время как окруженный гарнизон замка выбрасывает черный флаг голода, молодой Раймон отбивает у ворот города, хорошо обеспеченного водой из Роны, все атаки. Это продлится три месяца, и наконец, 24 августа молодой Раймон, согласовав с гарнизоном замка условия почетной капитуляции, дает возможность Симону де Монфору со всей поспешностью устремиться к восставшей Тулузе. Под Бокером бывший предводитель похода потерпел свое первое военное поражение.
      ТУЛУЗА
      Вся война до самого конца сосредотачивается вокруг столицы Юга. Обладание ею становится подлинным смыслом борьбы, и этот период истории можно было бы назвать тулузской эпопеей. Вооруженный Симон стоит перед городом, формально принадлежащим ему. Неизвестно, какие чувства он испытывает. Монфор считает преступлением верность, которую жители Тулузы хранят своему законному суверену. В какой-то момент он спрашивает себя: не лучше ли полностью разрушить Тулузу. Выждав, он входит туда как в завоеванный город, беря заложников, грабя и предавая огню три четверти строений. Тогда жители Тулузы опять восстают, и французам удается захватить их дома лишь после смертельной уличной схватки. Здесь речь идет уже не о ереси - население Тулузы сражается не за веру, а за свои алтари и очаги. Фульк Марсельский, некогда трубадур, ставший настоятелем аббатства Торонет в Провансе, а затем епископом Тулузским, сыграл в этом деле значительную и печальную роль. Он ожесточенно поддерживал права Монфора, как он это делал на Латеранском соборе. Он гнусно обманул собственный народ и попытался сдать его победителю связанным по рукам и ногам - все это ничего не меняет. Трудно судить по прошествии стольких веков о таких людях, как Арно-Амальрик или епископ Фульк. Ему приходилось каяться в своем прошлом, исполненном любви, когда он был трубадуром. Несомненно, предавая свой непокорный народ Симону де Монфору, он полагал, что совершает богоугодное дело, чувствуя, что восстановление Раймонов станет одновременно победой еретиков и ему надо помешать любой ценой. Возможно, тут он был и прав, но, повторяю, для жителей Тулузы ставкой в сражении была не вера.
      Столица Юга видела в изгнании французов и в восстановлении на престоле своих графов залог того, что мы называем сегодня независимостью страны. Однако следует осторожно обращаться со словами, принявшими в наши дни совершенно иной смысл. То, к чему больше всего стремились все жители Тулузы и средневековое население в целом, заключалось в сохранении и восстановлении некоторых, только им присущих ценностей. Автор "Песни о крестовом походе" обозначает их словами Prix и Par age, Достоинство и Происхождение. Французы казались иноземными захватчиками и варварами. Иноземными - поскольку говорили на другом языке; варварами - потому что их грубое поведение контрастировало с куртуазными манерами, которыми так гордились южане. Те же чувства, впрочем, разделяли Симон де Монфор и его соратники. К примеру, мы видели, какие предосторожности предпринимали Статуты Памье, чтобы исключить любые тесные связи между французами Севера и южанами. И те и другие были слишком близки, чтобы избежать риска заразиться взаимностью, и слишком далеки, чтобы не испытывать взаимного недоверия.