•– Нам в любом случае придется заглянуть туда, – сказал Гэндзи. – Эмилия хочет посмотреть, в каком состоянии здание их миссии. Ты не знаешь, его хоть начинали строить?
      – Не знаю, мой господин.
      Сэйки с трудом подавил раздражение. Он был безмерно признателен госпоже Эмилии за то, что она спасла князю жизнь. И все же он находил исключительно неуместным проявлять заботу о ее малозначительной миссионерской деятельности, когда обсуждаются столь важные вопросы.
      – Вы намерены позволить госпоже Эмилии сопровождать вас в Эдо?
      – Да.
      – Тогда я должен добавить четвертое замечание, – сказал Сэйки. – Я настойчиво советую не брать ее в эту поездку.
      – «Тихий журавль» сейчас отстраивают заново, – сказал Гэндзи. – Эмилии нужно присмотреть за некоторыми деталями. Она не сможет этого сделать, если останется здесь.
      Сэйки скрипнул зубами.
      – Неужели в число ее талантов входит и дар архитектора?
      – Нет. Но нашим архитекторам потребуются ее советы касательно постройки церкви.
      – Церкви?
      – Я приказал, чтобы на территории дворца возвели небольшую христианскую церковь.
      – Что?! – ошеломленно переспросил Сэйки.
      Сигеру рассмеялся – ко всеобщему удивлению. Он нечасто смеялся.
      – А почему это тебя так беспокоит, Сэйки? Тысячу лет назад буддизм был чужеземной религией. Ее занесли к нам миссионеры из Китая и Кореи. А теперь буддизм – такая же часть Японии, как и мы сами. Возможно, тысячу лет спустя то же самое скажут и о христианстве, которое сейчас привезли нам эти новые миссионеры.
      – Я не знал, господин, что вам присущ столь оптимистический взгляд на вещи, – только и смог выговорить Сэйки.
      – Я научился этому у моего племянника.
      – И вы считаете благоразумным взять женщину в путешествие, которое может оказаться столь опасным?
      – Не женщину, а женщин, – поправил его Сигеру. – Госпожа Хэйко и Ханако тоже поедут с нами.
      Это еще больше ужаснуло Сэйки, но он сдержался и лишь сказал:
      – В-пятых, я предлагаю отнестись к этому путешествию со всей серьезностью, какой оно заслуживает.
      – Хэйко скучает по Эдо, – ответил Гэндзи. – И не следует лишать Хидё возможности поскорее обзавестись наследником.
      – Наибольшая опасность не миновала, – сказал Сэйки, не позволив себе высказаться по поводу столь легкомысленных доводов. – Она все еще впереди.
      – И когда она настанет, мы встретим ее достойно, – сказал Гэндзи. – А до тех пор давайте не будем изводить себя ненужным беспокойством.
      Сэйки поклонился. Какая, однако, насмешка судьбы: пережить такие трудности, и лишь затем, чтоб умереть во время обычной поездки в Эдо. Такова природа кармы. И Сэйки кланялся сейчас не только своему князю, но и карме.
      – Слышу и повинуюсь, мой господин.
      – Благодарю тебя, Сэйки.
      – Сколько человек мне следует взять?
      – Думаю, двадцати—тридцати вполне хватит. Мы не станем задерживаться в Эдо надолго.
      – Наши разведчики донесли, что Сохаку сейчас в Мусиндо, – подал голос Хидё. – Если он по-прежнему согласует свои действия с Каваками, даже тысяча человек не окажется лишней.
      – Мусиндо будет свободно задолго до того, как Гэндзи доедет туда, – сказал Сигеру. – А лишившийся имени предатель вскоре не сможет согласовывать свои действия ни с кем, кроме голодных призраков.

* * *

      – Глазам не верю! – воскликнула Эмилия. – Сперва яблоневый сад, а теперь вот это!..
      Они со Старком стояли посреди цветущего розария. Здесь были и белоснежные розы, и огненно-красные, и всех оттенков розового.
      – Недаром этот сад пользуется такой славой, – заметил Старк.
      Эмилия вопросительно взглянула на него.
      – Хэйко сказала, что этот замок еще называют «Хранителем розового сада».
      – «Хранитель розового сада», – повторила Эмилия. – «Воробьиная туча». Такие поэтичные имена – а даны они крепости, предназначенной для войны.
      – Для самураев война и есть поэзия, – сказал Старк.
      – Похоже, Мэтью, после вашего путешествия с Хэйко вы стали намного лучше их понимать.
      – Ну, у нас была возможность побеседовать, – отозвался Старк. И сжал зубы, решив, что не стоит больше говорить об этом. Хэйко обещала все рассказать Гэндзи. Может, она и расскажет, а может, и нет. В любом случае, это ее дела, и его они не касаются.
      В розовый сад их привела Ханако, после того как Эмилия кое-как умудрилась объяснить, что ей хочется побыть на свежем воздухе. Ее комната была так забита всяческими столами, стульями и прочей мебелью, что там попросту нечем дышать. Да и гостиная, которую она делила со Старком, ничуть не лучше. А теперь слуги специально для них притащили в сад два кошмарных кресла, обтянутых плюшем. Надо не забыть рассказать Гэндзи про садовую мебель. Ему очень хочется не только получше выучить язык, но и вообще узнать об Америке как можно больше.
      – Она такая хрупкая… – сказала Эмилия. – Должно быть, ей очень трудно было переносить лишения пути.
      – Ничего, с ней все в порядке. – Старк попытался увести разговор в сторону. – У вас с князем Гэндзи было куда больше приключений, чем у нас. Если верить слухам, вы – ангел, сотворивший чудо, чтобы спасти жизнь князя.
      Эмилия отвернулась – якобы желая получше рассмотреть один дальний куст, а на самом деле для того, чтобы скрыть вспыхнувший на ее щеках румянец.
      – Ой, ну вы же понимаете, что такое слухи! Кто-нибудь что-нибудь расскажет такое, чего и сам толком не знает, а дальше они разрастаются и вовсе до неузнаваемости.
      – Хэйко не похожа на сплетницу. Она утверждает, что господин Сигеру нашел вас с Гэндзи в снежной хижине, которую вы соорудили. Вы и вправду соорудили снежную хижину?
      – Это был просто шалаш из ветвей, который занесло снегом.
      – Она говорит, что князь Гэндзи сказал, будто вы согрели его и себя при помощи неких знаний, которым научились у эскимосов.
      – Никогда в жизни не встречала ни единого эскимоса, – отрезала Эмилия.
      – Да я и не предполагал, чтобы вы их встречали, – согласился Старк. – Должно быть, Хэйко что-то неправильно поняла. Или я ее неправильно понял. Так как же это у вас получилось?
      – Что получилось?
      – Остаться в живых. Вы продержались почти двое суток во время метели. Что-то же вы сделали, чтоб не замерзнуть!
      – Шалаш защищал нас от ветра, – произнесла Эмилия. Она не могла заставить себя солгать. Но и выдать всю правду она тоже не решалась – видит Бог, такой неловкости она не вынесет!
      – А потом образовались стены. Снежные, конечно, но все-таки стены. И внутри было значительно теплее, чем снаружи.
      – Я просто подумал, что хорошо бы знать, как действовать в такой ситуации, – пояснил Старк. – Мало ли что еще случится.
      – Я уверена, что ничего такого больше не случится, – сказала Эмилия. Она прикоснулась к ярко-красной розе. – Интересно, что это за сорт?
      – «Американская красавица», – ответил вместо Старка Гэндзи.
      Эмилия обернулась и обнаружила, что князь стоит рядом с ними. На лице его было написано столь откровенное веселье, что Эмилия ни капельки не сомневалась: он успел услышать по меньшей мере часть их разговора. Увидев ее возмущение, князь немедленно изобразил более серьезную мину. Он подошел к цветку, заинтересовавшему Эмилию, извлек из ножен свой короткий меч и едва коснулся им стебля. Роза упала ему в ладонь. Гэндзи счистил шипы несколькими столь же легкими касаниями меча и с поклоном преподнес укрощенную розу Эмилии.
      – Благодарю вас, господин..
      – Странное название для японского цветка, – заметил Старк.
      – Его называют так только здесь, – ответил Гэндзи. – Одному из моих предков было… – Он хотел сказать «было видение», но вспомнил, что Эмилия очень беспокоится, когда он так говорит, и поправился: – Был сон. На следующее утро он издал указ и повелел, чтобы отныне самые прекрасные розы, цветущие в замке, носили имя «Американская красавица».
      Эмилии показалось, что объяснение Гэндзи подозрительно смахивает на очередную историю о пророчестве, но в ней проснулось любопытство.
      – И что же ему приснилось?
      – Он так никогда этого толком и не рассказал. В тот самый день он вместе со своим воинством присоединился к клану Такэда. И был с ними, когда они напали на укрепления Нагасино. Пожалуй, это самая прославленная кавалерийская атака в нашей истории. Он погиб от огня вражеских мушкетов, как и тысячи других конных воинов. С тех пор никто больше не ходил в такую атаку.
      – Так это сон толкнул его на подобное безрассудство?
      – Да. Перед атакой он сказал своим вассалам, чтобы они отринули всякий страх. Появление «Американской красавицы» в стенах «Воробьиной тучи» возвещает окончательную победу нашего клана. Порукой тому его сон – так он сказал.
      – Но это же полнейшее безумие! – выпалила Эмилия и тут же прикусила язык. – Простите, господин. Я неверно выразилась.
      Гэндзи рассмеялся:
      – Он попытался подстроить реальность под свои видения. С безумцами это случается. К несчастью, у нас в роду подобные ошибки – не редкость. Равно как и склонность неверно истолковывать сны. Преемник этого моего предка издал специальный указ – в качестве напоминания и предупреждения.
      – Очень мудро с его стороны, – одобрила Эмилия, пытаясь загладить свое неуместное замечание.
      – И было бы еще мудрее, если б он и сам не забывал руководствоваться этим принципом, – заметил Гэндзи. – Ведь он, поверив своим снам, выступил при Сэкигахаре против клана Токугава. Он погиб в той битве, наш клан едва не уничтожили подчистую, и сёгун до сих пор не доверяет нам, хотя официально мы и входим в число его советников.
      Эмилия нахмурилась; в душе ее боролись сострадание и неодобрение.
      – Вот верное доказательство того, что эти сны и вправду не более чем сны. Библия говорит: «Пророчество же не для неверующих, а для верующих».
      – Возможно. Впрочем, меня это не очень беспокоит. Я вижу сны гораздо реже, чем мои предки.
      И в тот же самый миг, едва эти слова сорвались с его губ, мир вокруг померк и Гэндзи обнаружил, что находится в другом месте.

* * *

      Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.
      Ветви были усыпаны белоснежными цветами, и воздух был напоен их сладким ароматом.
      Яблоневая долина в цвету.
      Должно быть, сейчас весна.
      От царящей вокруг красоты у Гэндзи сжалось сердце, и на глаза навернулись слезы. Он был счастлив, и все же… Что за чувство наполняло его душу? Он не мог понять этого. Возможно, будущий Гэндзи это знал, а вот он нынешний – нет. Как и в прошлый раз, он очутился внутри личности, которой еще не стал. Его руки – одна сжимала поводья, вторая лежала на рукояти меча – не очень отличались от тех, которыми он только что поднес розу Эмилии. Значит, это не слишком отдаленное будущее – он не успел постареть.
      Гэндзи дал волю коню, позволив животному идти, куда оно пожелает. Он отправился в путь без конкретной цели. Он ждал. Но чего? Нетерпение заставило его соскочить с седла, и он принялся расхаживать взад-вперед. Потом поднял голову и увидел ту самую ветку, на которой сидела Эмилия, когда он подарил ей эту долину. В тот же самый день Хэйко явилась к нему с исповедью. При мысли об этих двух женщинах Гэндзи улыбнулся.
      Прекрасная гейша, знающая куда больше, чем ей следовало бы.
      Наивная чужестранка, знающая лишь то, что ей хотелось знать.
      Он подумал о них, и это снова напомнило ему о жестоких ограничениях пророческого дара.
      Сперва Гэндзи почувствовал, как дрожит земля, и лишь после этого услышал стук копыт – кто-то гнал лошадь галопом. Он взглянул в сторону выхода из долины и увидел на склоне здание с островерхой крышей и примыкающей к нему колокольней. Колокольню венчал христианский крест. Мимо церкви Эмилии стремительно проскакал Хидё. Гэндзи не стал ждать, пока тот подъедет и сообщит ему новости; он вскочил на коня и помчался в сторону «Воробьиной тучи».
      Во дворе было полно слуг. Завидев Гэндзи, они принялись кланяться. Не обращая на них внимания, он бросился в замок. И еще с дальнего конца коридора услышал вопли новорожденного, долетающие из его собственной спальни. Ноги сами понесли князя туда.
      Служанка поднесла ему младенца – показать. Но Гэндзи сейчас интересовала мать, а не ребенок. Он лишь скользнул беглым взглядом по пищащему комку и собрался войти во внутренние покои. Но тут оттуда вышел доктор Одзава и закрыл за собою дверь.
      – Как она?
      – Роды были очень тяжелые, – сказал доктор Одзава. Лицо у него было мрачное.
      – Но ей ничего не грозит?
      Доктор Одзава покачал головой и согнулся в поклоне.
      – Мне очень жаль, мой господин…
      И при этих словах Гэндзи затопило одно-единственное, ни с чем не смешанное чувство. Горе. Он рухнул на колени.
      Доктор Одзава опустился рядом с ним.
      – Князь Гэндзи, вы – отец.
      Гэндзи был сломлен скорбью и даже не возражал, когда ему в руки вложили младенца. У ребенка на шее что-то поблескивало. И хотя слезы застилали глаза Гэндзи, он мгновенно узнал эту вещь. Он уже видел ее. Даже дважды.
      В первый раз – в другом видении.
      И во второй – в снежной норе.
      Небольшой серебряный медальон, украшенный изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.

* * *

      – Я же предупреждал вас, господин, что вам не следует перенапрягаться, – строго сказал доктор Одзава.
      Гэндзи лежал на постели, в комнате, выходящей в розовый сад. Он не помнил, как здесь очутился. Но помнил, как терял сознание.
      – Я всего лишь беседовал с гостями.
      – Значит, вы беседовали слишком долго. Пожалуйста, господин, разговаривайте поменьше.
      Гэндзи уселся.
      – Со мной все в порядке.
      – Люди, с которыми все в порядке, не падают без сознания.
      – Это было видение.
      – А! – понимающе протянул доктор Одзава и взглянул в сторону двери. – Ханако!
      Дверь отъехала в сторону, и в комнату заглянула Ханако.
      – Да, доктор.
      На лице ее было написано живейшее беспокойство, но она улыбнулась князю и поклонилась.
      – Принеси чай, – велел доктор Одзава.
      – Лучше сакэ, – возразил Гэндзи.
      – Чай, – твердо повторил доктор.
      – Да, доктор, – отозвалась Ханако и исчезла.
      – Рассказать?
      – Как пожелаете, – сказал доктор Одзава.
      Он оставался главным врачом клана вот уж сорок лет. До Гэндзи его пациентами были Киёри и Сигеру. Одзава знал о видениях все.
      – Но, боюсь, я не смогу его истолковать. Мне никогда еще этого не удавалось, – добавил врач.
      – Все когда-нибудь бывает в первый раз.
      – Не обязательно, мой господин. Некоторые вещи так и не происходят.
      Гэндзи постарался пересказать свое видение как можно подробнее. Он ждал, что доктор Одзава что-нибудь скажет, но тот молча потягивал чай.
      – Это видение подобно первому, – сказал Гэндзи. – Оно ничего не проясняет, а лишь запутывает еще больше. Кто мать ребенка? Должно быть, это госпожа Сидзукэ из первого видения. На ребенка надели медальон матери. Но в первом видении госпожа Сидзукэ была жива, а я умирал, а здесь, похоже, все случилось наоборот. Неразрешимое противоречие.
      – Да, на то похоже.
      – Как по-твоему: я видел то, что произойдет, или то, что может произойти?
      – Все, чем делился со мной ваш дедушка, свершилось, – сказал доктор Одзава и сделал еще глоток. – Однако же я знаю, что делился он не всем. Ничего из того, о чем говорил ваш дядя, не воплотилось. Пока что. Но с вами дела обстоят совсем иначе. У вас было два видения и будет еще одно. И все. На мой взгляд, вам повезло куда больше, чем Киёри или Сигеру. Вам не грозит обрести слишком много ясности или слишком мало. Ее будет ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы усилить вашу бдительность.
      – Ты не ответил на мой вопрос.
      – Как я могу на него ответить? Разве я знаю будущее? Я не пророк, я всего лишь лекарь.
      – Ответ, достойный философа, – сказал Гэндзи. – Но бесполезный. А мне нужен совет.
      – Единственное, что я могу высказать, – это мое скромное мнение. Я не решился бы назвать его советом.
      – И тем не менее я с радостью его выслушаю.
      – Тогда поговорите с женщиной.
      – Но с которой? – спросил Гэндзи.
      – Это должно быть очевидно.
      – В самом деле? Тогда скажи мне!
      Доктор Одзава поклонился.
      – Я имел в виду, что это должно быть очевидно вам, мой господин. Ведь видение явилось вам.

* * *

      Хэйко выслушала князя, не перебивая. Гэндзи закончил свое повествование, но она все молчала. Гэндзи понял. Хэйко нелегко было услышать, что другая женщина родит ему ребенка. Но с кем еще он мог бы поделиться этим? Он никому не доверял так, как Хэйко.
      – Мне ясно лишь одно, – сказал Гэндзи. – Прежде чем все это произойдет, Сидзукэ встретится с Эмилией, поскольку тот медальон, который она носила и который отдала нашему ребенку, сейчас принадлежит Эмилии. Что же касается всего прочего – тут я в полнейшем замешательстве.
      – Помните, вы когда-то рассказывали мне о чужеземном мастере и его клинке? – сказала Хэйко. – Я не могу сейчас вспомнить его имени.
      – Ты имеешь в виду историю Дамокла? Меч, который висел над ним?
      – Нет, другую. – Хэйко задумалась. – Его имя немного походило на имя дзэнского мастера Хокуина Дзэндзи. Хокуо. Окуо. Оккао. Лезвие Оккао. Что-то вроде этого.
      – Бритва Оккама?
      – Да, именно.
      – И при чем тут она?
      – Когда вы сказали, что вам ясно лишь одно, то не воспользовались бритвой Оккама.
      – В самом деле? Ты овладела искусством мыслить, как чужеземцы?
      – Здесь особенно нечем овладевать. Насколько я помню, принцип бритвы Оккама гласит: если вы видите множество возможностей, скорее всего, самая простая окажется и самой правильной. А вы прошли мимо наиболее простого объяснения.
      – Я ограничил себя той частью видения, которую можно объяснить. И где же я не использовал бритву Оккама?
      – Вы предположили, что матерью ребенка будет Сидзукэ, которую вы пока еще не встретили. Что Эмилия каким-то образом передаст ей медальон, а уже от нее эта вещь попадет к ребенку. Но существует и более простое решение загадки.
      – Я не вижу его.
      – Ребенок получит медальон непосредственно от Эмилии, – сказала Хэйко.
      – Почему вдруг Эмилия станет отдавать медальон моему ребенку?
      – Потому что это будет ее ребенок.
      Слова Хэйко потрясли Гэндзи до глубины души.
      – Что за нелепое предположение! И оскорбительное к тому же! Его никоим образом нельзя счесть самым простым. Для того чтоб Эмилия родила мне ребенка, мы должны спать вместе. Я не вижу никакого пути, который мог бы привести к этому.
      – Любовь часто упрощает то, что кажется нам сложным и запутанным, – сказала Хэйко.
      – Я не люблю Эмилию, и уж конечно она не любит меня.
      – Возможно, это лишь пока, мой господин.
      – Никаких «пока»! – отрезал Гэндзи.
      – А какие чувства вы к ней испытываете?
      – Да никаких – во всяком случае, в том смысле, какой имеешь в виду ты.
      – Я видела, как вы смеялись, разговаривая с ней, – заметила Хэйко. – И она часто улыбается, когда вы рядом.
      – Мы вместе спаслись от смерти, – сказал Гэндзи. – И это действительно объединило нас. Но эти узы – узы дружбы, а не любви.
      – Вы по-прежнему находите ее отталкивающей и нескладной?
      – Нет, отталкивающей не нахожу. Но лишь потому, что я постепенно привык к ее внешности. «Нескладной» – тоже чересчур резко сказано.
      Гэндзи вдруг вспомнилось, как Эмилия взмахивала руками и ногами, чтобы изобразить снежного ангела. А еще – как Эмилия без малейшего смущения вскарабкалась на дерево.
      – Думаю, в ней есть некая невинная грация, – на чужеземный манер.
      – Так говорят о человеке, к которому испытывают теплые чувства.
      – Я готов признать, что Эмилия мне нравится. Но от теплых чувств до любви далеко.
      – Месяц назад вам требовалось все ваше самообладание, чтобы только взглянуть на нее. Теперь она вам нравится. После этого любовь уже не кажется такой невообразимой.
      – Для любви нужна еще одна весьма существенная вещь. Плотское влечение.
      – И она его не вызывает?
      – Пожалуйста, перестань.
      – Конечно, существует и еще более простое объяснение, – сказала Хэйко.
      – Надеюсь, оно окажется менее неприятным, – пробормотал Гэндзи.
      – О том судить не мне, мой господин, а вам. – Хэйко потупилась и уставилась на собственные руки, сложенные на коленях. – Нет нужды придумывать, какие обстоятельства могли бы привести вас с Эмилией в одну постель, если вы уже делили общее ложе.
      – Хэйко, я не делил постель с Эмилией.
      – Вы уверены?
      – Я не стал бы тебе лгать.
      – Знаю.
      – О чем же тогда ты говоришь?
      – Когда Сигеру нашел вас, вы были в бреду.
      – Я был без сознания. Бредил я раньше.
      – Вы с Эмилией провели в засыпанном снегом шалаше целые сутки, прежде чем вас нашли. – Она подняла голову и внимательно взглянула в глаза Гэндзи. – Мой господин, вы хорошо помните, что помогло вам не замерзнуть?

* * *

      – Я очень рада, что вам стало лучше, – сказала Эмилия. – Мы очень о вас беспокоились. Пожалуйста, присаживайтесь.
      – Спасибо.
      В душе у Гэндзи царило мучительное смятение. И казалось совершенно естественным, что и тело его страдало. Уродливый стул лишь усиливал эти ощущения. Едва лишь он уселся, как спина его искривилась и внутренние органы оказались неестественным образом прижаты друг к другу, препятствуя правильному течению внутренней энергии, ци, – а от этого, в свою очередь, в теле скапливались ядовитые вещества. Великолепно. Теперь он точно разболеется.
      – Госпожа Хэйко сказала, что вы хотите со мной поговорить.
      – А она не сказала почему?
      – Она лишь упомянула, что речь идет о каком-то очень деликатном деле. – Эмилия взглянула на князя. – Может, лучше бы мне явиться к вам в покои? Вы, кажется, еще не вполне пришли в себя после недавнего происшествия.
      – Не стоит обо мне беспокоиться, – откликнулся Гэндзи. – Меня просто подкосила усталость. Теперь я уже отдохнул.
      – Я как раз пила чай. – Эмилия подошла к столу, на котором стоял чужеземный чайный сервиз. – Не желаете ли присоединиться? Хэйко так добра: она специально купила мне английского чаю.
      – Спасибо.
      Сейчас Гэндзи рад был любому поводу оттянуть начало разговора. Он не представлял, как задать Эмилии тот вопрос, ради которого он пришел. Спрашивать у женщины, спал ли он с ней, – у женщины, с которой он никогда не находился в близких отношениях, и к тому же у чужестранки, – потому что сам он, видите ли, этого не помнит! Такого позора Гэндзи и представить себе не мог.
      Эмилия взяла со стола небольшой кувшинчик и разлила по чашкам какую-то густую белую жидкость, а потом долила туда черный чай. Даже сквозь запах ароматических масел слышно было, что заваренные чайные листья бродили. В завершение Эмилия положила в чашки сахар и размешала.
      Она сделала глоток, и на губах ее заиграла счастливая улыбка.
      – Я так давно не пила такой чай, что уже и позабыла, до чего же это вкусно!
      Гэндзи попробовал странную смесь. И едва не подавился. Первым его побуждением было выплюнуть, но, увы, этому помешала вежливость. Приторная сладость, сильный запах бергамота и совершенно неожиданная примесь животного жира оказались нестерпимым оскорблением для чувств. Гэндзи лишь теперь сообразил, что это за белая жидкость – коровье молоко, – но было поздно.
      – Что-то не так, господин?
      Ответить Гэндзи не мог – мешала жидкость во рту. Тогда он собрал волю в кулак и заставил себя проглотить чудовищный напиток.
      – О, меня просто удивил необычный вкус. У нас не принято так сильно ароматизировать чай.
      – Да, наши и ваши сорта чая сильно отличаются. Даже удивительно, что их делают из одного и того же растения.
      Они поговорили о сходстве и различии сортов чая, и в конце концов Гэндзи удалось отставить чашку в сторону так, что Эмилия и не заметила, что он не сделал больше ни единого глотка.
      Впрочем, Гэндзи до сих пор не нашел в себе сил задать вопрос. И потому решил попробовать подобраться к цели кружным путем.
      – Когда мы лежали в снегу, я кое-что заметил, – сказал Гэндзи.
      Эмилия мгновенно покраснела и опустила взгляд.
      – Князь Гэндзи, я была бы чрезвычайно вам признательна, если бы вы никогда более не затрагивали эту тему.
      – Я понимаю, какое неудобство причиняют вам эти воспоминания, госпожа Эмилия. Поверьте, я и вправду прекрасно это понимаю.
      – Позвольте мне в этом усомниться, сэр. – Эмилия на миг подняла взгляд, и Гэндзи успел прочесть в ее странных, головокружительно голубых глазах обиду и неодобрение. – Вам, кажется, доставляет удовольствие постоянно упоминать о них, причем в присутствии других.
      – И я приношу вам свои самые искренние извинения, – поклонившись, сказал Гэндзи. Теперь, когда его самого терзало столь же глубокое смятение, он понял, что должна была чувствовать Эмилия. – Я не отнесся к вашим замечаниям с тем вниманием, какого они заслуживали.
      – Если ваши извинения действительно идут из глубины сердца, то вы немедленно оставите эту тему, раз и навсегда.
      – Я обещаю, что именно так и поступлю. Но нам необходимо поговорить об этом – в последний раз.
      – Тогда не удивляйтесь, если я не поверю вашим извинениям.
      Гэндзи понял, что у него остался единственный способ доказать свою искренность. Надлежало продемонстрировать смирение – так, как он выказывал его каждый день перед алтарем предков. Он никогда не кланялся так ни единому живому существу, кроме самого сёгуна, – и уж конечно, ему и в голову прийти не могло, что когда-нибудь он окажет такие почести кому-то из чужеземцев. Он соскользнул со стула, опустился на колени и прижался лбом к полу.
      – Я прошу об этом лишь потому, что у меня нет иного выхода.
      Эмилия знала, как важна для самурая его гордость. И вот теперь владетель княжества так унижается из-за нее! Эмилия расплакалась от стыда. И кто же из них после этого высокомерен и заносчив? Ведь сказано же в книге Иова: «Ты хочешь обвинить Меня, чтоб оправдать себя?» Эмилия рухнула на колени рядом с Гэндзи и взяла его за руки.
      – Простите меня за мое своекорыстное тщеславие. Пожалуйста, спрашивайте, раз вам нужно.
      Но Гэндзи был слишком потрясен, чтобы говорить. Он совершенно не привык, чтобы с ним обращались подобным образом. На самом деле, если б в комнате сейчас присутствовал кто-нибудь из его телохранителей, голова Эмилии уже катилась бы по полу. Прикоснуться к князю без его дозволения считалось несмываемым оскорблением, и кара за него одна – смерть.
      – Во всем виноват лишь я, – сказал Гэндзи. – Не вините себя.
      – Как же мне себя не винить? Какая же это ужасная вещь – гордыня, и как незаметно она закрадывается в душу…
      Лишь через несколько минут они вновь уселись на стулья и Эмилия пришла в себя настолько, чтобы продолжать разговор.
      – Возможно, это просто померещилось мне в бреду, – сказал Гэндзи. – Но там, в снегу, мне показалось, что я вижу у вас на шее некое украшение.
      Эмилия извлекла из-под блузы тонкую серебряную цепочку. На цепочке висел медальон с изображением креста и цветка.
      – Вот это?
      – Да, – сказал Гэндзи. – А что это за цветок?
      – Это так называемая геральдическая лилия – эмблема французских королей. Семейство моей матери происходило из Франции. Эта лилия – память о Франции.
      Девушка нажала на какую-то пружинку, и медальон отворился. В нем обнаружился миниатюрный портрет молодой женщины, очень похожей на саму Эмилию.
      – Это мать моей матери. Здесь ей семнадцать лет.
      – Столько же, сколько вскорости исполнится вам.
      – Верно. А откуда вы знаете?
      – Вы сами мне об этом сказали, когда делали снежного ангела.
      – Ах да! – При этом воспоминании Эмилия улыбнулась. – Вам не очень-то понравился мой ангел.
      – Виной тому скорее мое восприятие, чем ваше искусство.
      Эмилия откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула.
      – Что ж, все не так уж страшно. Я ожидала… Даже не знаю, чего я ожидала. Но мне казалось, что вопросы будут гораздо хуже.
      Гэндзи понял, что не может больше тянуть.
      – Я еще не закончил, – сказал он.
      – Пожалуйста, спрашивайте. Я готова ответить.
      На взгляд Гэндзи, Эмилия была готова точно так же, как и он сам. То есть никак. Но деваться некуда.
      – Мои воспоминания о том, что произошло после того, как меня ранили, туманны и расплывчаты. Я помню, что лежал рядом с вами. И мы были обнажены. Это было?
      – Было.
      – Делали ли мы что-либо еще?
      – Что вы имеете в виду?
      – Мы занимались любовью?
      Потрясенная Эмилия отвернулась и покраснела еще сильнее, хотя мгновение назад казалось, что сильнее уже некуда.
      – Это очень важно для меня, – добавил Гэндзи.
      Но Эмилия так и не смогла ни взглянуть на него, ни сказать хоть слово.
      Секунды складывались в минуты, а молчание все длилось, и в конце концов Гэндзи встал со стула.
      – Я забуду об этом разговоре и никогда больше к нему не вернусь.
      Он отворил дверь и шагнул за порог. Гэндзи уже закрывал дверь, когда Эмилия заговорила.
      – Мы делились друг с другом теплом, чтобы спастись, – сказала она. – И все. Мы не… – Ей было мучительно больно изъясняться так прямолинейно, но Эмилия все-таки договорила: – Мы не занимались любовью.
      Гэндзи низко поклонился:
      – Я глубоко признателен вам за вашу откровенность. И он ушел. Но, вопреки чаяньям, так и не обрел покоя.
      Эмилия не беременна. И госпожу Сидзукэ он еще не встретил. Это хорошо. Но надежда Гэндзи стремительно таяла. Другая возможность, о которой упомянула Хэйко, – что он влюбится в Эмилию, – больше не казалась ему столь немыслимой. Произошло нечто воистину неожиданное за время этой беседы – пока он говорил об их пребывании в снежном укрытии и вспоминал все, что тогда видел и переживал, наблюдая за тем, как на ее лице отражаются невинные чувства.