– Благодарю вас, господин Сигеру.
      Но она не осталась посмотреть, как Сигеру справится с задуманным.

* * *

      Выехав из замка, Гэндзи, Эмилия и Хидё встретились со Старком и Таро, которые как раз возвращались обратно.
      – А вы не израсходуете все свои пули, Мэтью? – спросила Эмилия.
      Она ехала не в дамском седле, а по-мужски. Гэндзи уговорил ее надеть шаровары наподобие тех, которые носил сам, – широкие штаны, называющиеся «хакама». Эмилия вспомнила совет Цефании: применяться к японским обычаям во всем, что не противоречит христианской морали. В хакама она ничего страшного не усмотрела. Они были такими просторными, что походили скорее на юбку, чем на брюки европейского фасона.
      – Я сделал литейную форму для новых пуль, – ответил Старк, – а пороха у наших хозяев достаточно. – Он показал пустые гильзы. – Их можно использовать по нескольку раз.
      – Надеюсь, вы станете воином Христовым, – сказала Эмилия, – и будете сражаться лишь за правое дело.
      – Мое дело правое, – отозвался Старк. – Можете не сомневаться.
      – Ты куда? – поинтересовался Таро у Хидё.
      – Недалеко. Если ты свободен, поехали с нами.
      – Хорошо. Мистер Старк все равно отправляется на встречу с госпожой Хэйко. А она – куда лучший спутник для него, чем я. Она ведь может говорить на их языке.
      Хидё и Таро ехали, держась чуть позади князя и госпожи Эмилии. Вряд ли кто-то осмелился бы напасть на князя в его собственном княжестве, да еще совсем рядом с замком, но Хидё на всякий случай внимательно следил за окрестностями.
      – Как он стреляет?
      – Потрясающе! – отозвался Таро. – Я даже не думал, что такое возможно. Он выхватывает свой пистолет и стреляет быстрее, чем мастер иайдо извлекает из ножен меч. Кажется, он даже быстрее Сигеру.
      – Я же тебе говорил!
      – Да, правда. Но я думал, ты шутишь. Теперь я знаю, что ты не шутил. И он очень меткий. С двадцати шагов он девять раз из десяти попадает в мишень с первого выстрела, а со второго – всегда. Интересно, почему он так упорно тренируется? В Японии ему не на ком испытать свое искусство.
      – Он – воин, как и мы, – заметил Хидё, – а война близится. Разве этой причины не довольно?
      Эмилия внимательно наблюдала за Гэндзи. Если б он выказал хоть каплю усталости, она бы непременно настояла на возвращении. Но пока что князь выглядел прекрасно. Несомненно, пребывание дома пошло ему на пользу. Да и климат в здешних местах был куда мягче, чем в Эдо. В Эдо сейчас царила суровая зима. В этих краях она скорее напоминала раннюю весну.
      – Здесь всегда такие теплые зимы?
      – У нас редко бывает холоднее, чем сейчас, – сказал Гэндзи, – потому мы и не нуждались до сих пор в эскимосской мудрости.
      – Господин!
      – Будь наши зимы более снежными, возможно, рождаемость бы сильно увеличилась.
      Эмилия отвернулась в замешательстве, чувствуя, как лицо заливает краска. Она, должно быть, сейчас красная, как «джонатан»!
      Гэндзи рассмеялся.
      – Извините, Эмилия. Я не удержался.
      – Вы обещали, что никогда не будете упоминать об этом.
      – Я обещал, что никогда никому об этом не расскажу. Но я не обещал, что не стану говорить об этом с вами.
      – Князь Гэндзи, с вашей стороны это не по-джентльменски.
      – Не по-джентльменски?
      – «Не» – частица, обозначающая отрицание. Джентльмен – это человек, обладающий положительными качествами и высокими моральными принципами. «По-джентльменски» означает «свойственный джентльмену». – Она повернулась и смерила Гэндзи строгим взглядом. – Вы сейчас не проявляете ни положительных качеств, ни высоких моральных принципов.
      – Непростительная оплошность. Смиренно прошу вас принять мои глубочайшие извинения.
      – Я бы приняла, если б вы не улыбались так весело.
      – Но вы тоже улыбаетесь.
      – Я не улыбаюсь, а кривлюсь.
      – Кривлюсь?
      Этого Эмилия объяснять уже не стала.
      Некоторое время они ехали молча. Время от времени Эмилия украдкой поглядывала на Гэндзи и всякий раз видела на его губах легкую улыбку. Эмилии хотелось обидеться на него, но у нее не получалось. Но нельзя же сделать вид, будто он ничего такого не сказал! Его шутки совершенно неуместны. Особенно если учесть, что она – миссионер, а он – князь, покровительствующий ее миссии. И последние события ничего в этом смысле не изменили.
      Эмилия остановилась и оглянулась на «Воробьиную тучу». Когда она только-только прибыла сюда, ее ожгло разочарование, острое до боли. Это и есть замок? А где же огромные каменные стены и башни, парапеты и бастионы, бойницы и амбразуры, ров и подъемный мост? Здесь лишь основание было каменным – из плотно подогнанных блоков, не скрепленных известковым раствором. А над ним возносились причудливые деревянные пагоды с черепичными крышами. Замок должен быть обиталищем рыцарей, таких, как Уилфред Айвенго. Но как Эмилия ни старалась, ей не удалось представить Айвенго во всем его великолепии – могучий боевой конь, сверкающий доспех, щит у седла, копье в руке, – выезжающим из подобного сооружения. Здесь, в Японии, не только красота, но и замки были совсем другими. И если одно отличие стало для нее подлинным благословением, то второе принесло горькое разочарование.
      Но за две прожитые здесь недели она начала относиться к этому строению иначе. «Воробьиная туча» казалась на взгляд невесомой; ее семиэтажная громада словно парила над скалистым береговым утесом. Каменное основание выдавалось вперед изящной вогнутой линией. Над ним поднимались оштукатуренные стены, белые, словно летние облака. А еще выше причудливо изгибались крыши, крытые серой терракотовой черепицей. Отсюда, с расстояния в две мили, Эмилия без труда могла вообразить, будто серая черепица – это стая взлетающих воробьев. И по сравнению с воздушным, неземным изяществом «Воробьиной тучи» средневековые европейские замки, встававшие прежде в ее воображении, показались Эмилии почти жалкими в своей приземленности.
      – Эмилия, вы очень сердитесь? – спросил Гэндзи.
      Эмилия улыбнулась и покачала головой:
      – Нет. Мне только кажется, что над некоторыми вещами шутить не стоит.
      – Вы правы. Я больше не буду.
      Они подъехали к небольшой возвышенности. И еще до того, как взобрались на гребень, Эмилии почудился знакомый запах. Наверно, это все оттого, что втайне она все-таки скучает по дому… Мгновение спустя взгляду Эмилии предстала маленькая долина, и девушка покачнулась в седле. Воздух внезапно показался ей разреженным, словно она очутилась высоко в горах.
      – Яблоневый сад… – еле слышно прошептала Эмилия.
      Сад был небольшой – около сотни деревьев. Но когда Эмилия с Гэндзи съехали вниз и яблони окружили их со всех сторон, уже не имело значения, сто их здесь или десять тысяч. Девушка привстала на стременах и сорвала ярко-красный плод.
      – Откуда здесь этот сорт, «макинтош»? – удивилась Эмилия. – Если это и не он, то что-то очень похожее. Мы тоже выращивали его у себя на ферме.
      – Возможно, это и вправду тот самый сорт, – отозвался Гэндзи, – хотя здесь его называют иначе. А что, яблоки – исконно американское растение?
      – Нет. Его завезли переселенцы из Европы. Один человек по имени Джон Яблочное Семечко всю жизнь рассаживал их по стране. Во всяком случае, так я слыхала. Может, это просто выдумка, а не подлинная история.
      – Зачастую они мало чем отличаются друг от друга, – заметил Гэндзи. Он потянулся было к ветке, но задохнулся и опустил руки. Раны заставили его отказаться от своего намерения. – Я часто забирался на какое-нибудь из этих деревьев и вел воображаемые беседы. Мои собеседники были очень мудры.
      – Я тоже любила лазать по деревьям, – призналась Эмилия, – и играть на них вместе с братьями.
      – Воображаемыми братьями?
      – Нет, настоящими. С Томом и Уолтом.
      – Они тоже миссионеры?
      – Нет. Они умерли в детстве.
      – А ваши родители?
      – Они тоже скончались.
      – Так значит, мы с вами оба сироты. – Князь вновь взглянул на дерево. – Интересно, вы еще не разучились?
      – Что?
      – Лазить. Вы можете взобраться на дерево? Если б не раны, я бы сейчас вскарабкался до самой верхушки.
      – Я тоже могу, – заявила Эмилия.
      – Да, конечно.
      – Почему у вас такой вид, будто вам не верится?
      – Ну, честно говоря, вы не очень похожи на верхолаза.
      – Это что, вызов?
      Они с Томом и Уолтом постоянно подзадоривали друг друга. Однажды Эмилия на спор перепрыгнула с одного дерева на другое. А ветка, на которую она прыгнула, сломалась. Эмилия вцепилась в эту ветку, вместе с ней грохнулась на землю и лишь чудом ничего себе не сломала.
      «Мне очень жаль, папа, что я сломала ту ветку».
      «Лучше уж ветка, чем ты. Но больше никогда так не делай».
      «Хорошо, папа».
      «Ты очень красивая, Эмилия. А с кривой ногой или кривой спиной ты уже не будешь такой хорошенькой».
      «Да, папа».
      Отец всегда говорил Эмилии, что она красивая. И ей было очень приятно это слышать. Но теперь это слово сделалось для нее совсем иным…
      Эмилия сняла жакет и положила его поперек седла. Потом она дотянулась до ближайшей ветки, крепко ухватилась за нее и соскочила с седла. Несколько мгновений Эмилия раскачивалась, выбирая удобный момент, потом забросила ногу на ветку. Секунда – и девушка уже сидела, весело болтая ногами и улыбаясь.
      Гэндзи почтительно поклонился:
      – Прошу простить меня за то, что сомневался в вас. Вы и вправду великолепно лазаете по деревьям. Когда я выздоровею, мы непременно устроим состязание.
      – А какая будет ставка?
      – Ставка?
      – Ну, приз, который проигравший отдает победителю.
      – Если вы выиграете, – сказал Гэндзи, – я отдам вам этот сад.
      – Ой, нет, это чересчур! Выйдет азартная игра, а не дружеский спор.
      – Ну что ж, – сказал Гэндзи. – Я в любом случае отдам вам этот сад, выиграете вы или проиграете. А вы можете дать мне что-нибудь взамен. Тогда это уже не будет азартной игрой?
      – Я не посмею принять такой ценный подарок, – возразила Эмилия. – Да и кроме того, я все равно не сумею ухаживать за ним, как полагается.
      – Я помогу вам и в этом. В этой и в соседней долине расположены три деревни.
      – Нет-нет, я не могу его принять. Моя задача – нести слово Божье, а не обогащаться.
      Гэндзи широким жестом указал на склон холма.
      – Ну так постройте здесь церковь. Разве вы не за этим сюда приехали?
      – Я думала, что нашей миссии выделили землю в другой провинции.
      – Вы можете возвести церковь и там тоже. Я обещаю, что она никогда не будет пустовать.
      Несмотря на снедающее ее беспокойство, Эмилия не удержалась от смеха. Конечно, Гэндзи сдержал бы обещание. Ему достаточно лишь отдать приказ. В каждую деревню прискачет гонец. Крестьяне попадают на колени, уткнутся лицом в землю и покорно выслушают повеление князя. В следующее воскресенье они, как им велено, уже явятся в церковь. Они будут слушать переведенную проповедь, не имеющую для них никакого смысла. Когда им предложат креститься, все от мала до велика послушно примут крещение.
      – Нельзя заставить людей уверовать, князь. Они должны заглянуть в свое сердце и самостоятельно прийти к истине.
      – Я обещаю вам, что лично явлюсь в вашу церковь и загляну в свое сердце.
      – Князь Гэндзи… – только и смогла произнести Эмилия.
      – Вы спасли мне жизнь. Позвольте мне в знак благодарности преподнести вам подарок.
      – В равной степени я вправе утверждать то же самое. Вы спасли мне жизнь. Мы бы не выжили друг без друга.
      – Значит, вы тоже должны мне что-нибудь подарить. Я даю вам Яблоневую долину. А что вы мне подарите?
      Эмилии пришлось прислониться к стволу, чтобы не свалиться с дерева.
      – Яблоневую долину?
      – Так ее назвала моя мать. Ринго-но-тани. По-английски – Яблоневая долина. – Улыбка исчезла с лица молодого князя, и в глазах промелькнуло странное выражение. – Она была родом с севера. Княжество ее отца славилось своими яблоками. Она была очень молода, когда вышла замуж, совсем еще девочка. Она очень тосковала по матери и сестрам. Скучала по товарищам детских игр. По деревьям, на которые любила лазать в детстве, по яблокам, которые срывала и ела прямо в саду. По детским веночкам из яблоневого цвета. Отец посадил этот сад для нее, в надежде, что он поможет ей утешиться и, быть может, когда-нибудь подарит радость.
      – И что же?
      – Она очень радовалась, глядя, как высаживают молодые деревца. Она даже сама посадила несколько. Но так никогда и не увидела ни цветов, ни плодов. Она умерла той зимой – родами. Ребенок – моя сестра – тоже скончался.
      – Ох, простите…
      – Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. В этом саду я начинаю понимать их.
      Кроны скрадывали очертания окружающих гор, а аромат яблонь заглушал соленый запах океана. Сидя на ветке и болтая ногами в воздухе, Эмилия вдруг почувствовала, что ее сосредоточенность тает. Она посмотрела вниз и увидела Гэндзи, восседающего на своем боевом коне, – и это он казался здесь чужеродным, а не она. Самурай в яблоневом саду выглядел таким неуместным, что Эмилия расхохоталась.
      И собственный смех вернул ее к реальности.
      Она заплакала.
      – Мой дом стоял в Яблоневой долине, – сказала Эмилия. – В другой Яблоневой долине.
      – Значит, это место принадлежало вам еще до того, как вы его увидели, – помолчав, отозвался Гэндзи.

* * *

      – Для своих габаритов госпожа Эмилия весьма проворна, – заметил Таро, наблюдая, как девушка вскарабкивается на дерево.
      – На самом деле не такая уж она и крупная, – сказал Хидё. – Когда те два глупца покончили с собой, она сомлела и упала на руки нашему князю. И он с легкостью удержал ее. У нее просто непривычные пропорции, вот нам и показалось, будто она такая большая.
      – Теперь, когда ты это подметил, я вижу, что ты совершенно прав.
      Таро прилагал все усилия, чтобы видеть происходящее в нужном свете. Госпожа Эмилия исполнила пророчество князя Киёри, потому он не мог больше считать ее здоровенной, нескладной или уродливой. Верность требовала от них отныне подмечать в этой девушке лишь хорошие стороны.
      – На самом деле в ней есть некое изящество. На чужеземный манер.
      – Верно, – согласился Хидё. – Я искренне раскаиваюсь в своих былых заблуждениях. Наверняка в своей стране, где все основано на других идеалах, она считалась образцом красоты, как у нас – госпожа Хэйко.
      На этот раз Таро, как ни старался, не смог заставить себя согласиться с другом. Ценой некоторых усилий он еще мог представить, что Эмилия способна оказаться привлекательной для чужеземцев – ну, во всяком случае, для некоторых. Но назвать ее образцом красоты и сравнить с Хэйко? Что же ответить? Таро великолепно владел мечом и луком – но не искусством красноречия.
      – Таким образом можно было бы говорить, если бы имелось какое-либо основание для подобного сравнения, – начал Таро. – Госпожа Хэйко – гейша первого ранга, а госпожа Эмилия… – Тут его посетила великолепная мысль. – А в стране госпожи Эмилии есть гейши?
      – Насколько я понимаю, нет, – сказал Хидё.
      Он и сам был не очень-то красноречив. И теперь от несвойственной задумчивости на лбу самурая прорезались морщины.
      – Вот и мне так кажется, – сказал Таро. – Но насколько в таком случае уместно говорить о госпоже Эмилии и госпоже Хэйко в одинаковых выражениях?
      – Совершенно неприемлемо! – с облегчением согласился просиявший Хидё. – Конечно же, я неверно подбирал слова. Восхищение госпожой Эмилией завело меня слишком далеко. Нам вовсе незачем преувеличивать ее достоинства.
      – Конечно, – с прежним рвением поддержал его Таро. – Они и без того несомненны и не нуждаются в том, чтобы их приукрашивали.
      – Да и в любом случае, много ли значит нечто столь мимолетное, как внешняя красота? – Хидё перевел разговор на более безопасную почву. – Важна красота внутренняя. А в этом с госпожой Эмилией никто не сравнится.
      – Ты очень верно подметил главное, – отозвался Таро. От подобной постановки вопроса ему сразу полегчало на сердце. – Истинная красота – это красота души.
      Два самурая радостно улыбнулись, продолжая наблюдать за своим князем и госпожой Эмилией. Они только что решили очень важный для них вопрос. Теперь они знали, как относиться к важной особе, не вполне укладывающейся в существующий порядок вещей.

* * *

      – Вы не стали рассказывать князю Гэндзи о некоторых подробностях нашего путешествия, – сказала Хэйко.
      – Он не спрашивал, – отозвался Старк.
      Они сидели в комнате, выходящей во внутренний садик. Это была одна из нескольких комнат, специально приготовленных для Эмилии и Старка и обставленных в соответствии с их потребностями. Например, здесь наличествовали четыре стола, шесть стульев, большой диван, письменный стол и два комода.
      Чужеземцы – не такие, как японцы. То, что хорошо для них, плохо для японцев, и наоборот. Таков был ведущий принцип, которым руководствовались слуги Гэндзи. В ревностном стремлении добиться того, чтобы почетные гости чувствовали себя как дома, слуги устроили их как князя, только наоборот. В княжеских покоях – много места и мало мебели, а в покоях для гостей все так плотно заставлено мебелью, что свободного места почти не оставалось. Слуги приложили все усилия, дабы создать такую обстановку, в которой сами они чувствовали бы себя предельно неуютно, – и преуспели.
      – Я собираюсь сама рассказать ему об этом, – сказала Хэйко. – Сегодня.
      Старк пожал плечами.
      – Ваши тайны – это ваши тайны. Я не собираюсь никому ничего сообщать.
      – Спасибо вам за подобную сдержанность. Я высоко ценю ее. Но эту тайну не сохранить. Я знаю, вы ничего не станете говорить. Но до князя Гэндзи вскоре дойдет известие о стычке у завала на тропе. И он поймет правду.
      – И это породит проблемы?
      – Думаю, да.
      – Он не знает о других ваших умениях.
      – Нет, не знает.
      – Почему же вы ими воспользовались? – поинтересовался Старк. – Мы могли бы вполне успешно пробраться там тайком, а если б даже нас и заметили, я бы расчистил нам дорогу. Мечи против шестизарядного револьвера бессильны.
      – Я не могла допустить, чтобы вы рисковали жизнью. Дед князя Гэндзи перед смертью изрек пророчество. Он сказал, что чужеземец, которого князь Гэндзи встретит под Новый год, спасет князю жизнь. Я была уверена, что вы и есть этот чужеземец.
      – Но тогда со мной в любом случае ничего бы не случилось. Я остался бы невредим, дабы исполнилось пророчество. А если б я умер, это бы означало, что я – не тот человек, которого вы ожидали. Значит, вы ничего не теряли.
      – Пророчества не исполняются сами собою, – возразила Хэйко. – Если мы не будем прилагать все усилия к их исполнению, они могут сбыться совсем не так, как мы предполагали. Если б вы оказались тем самым чужеземцем, которому предназначено спасти князя Гэндзи, и погибли, ваше место занял бы другой. Но это было бы уже не то. Князь Гэндзи спасся бы, поскольку так предсказано. Но его могли бы искалечить. Или могло получиться так, что он оказался бы на много лет прикован к постели.
      – Значит, вот как эта штука работает, – сказал Старк.
      Он во всю эту чепуху не верил. Но раз Хэйко хочет поговорить, почему бы ее не выслушать?
      – А как дед князя Гэндзи ввязался во все эти дела с пророчествами?
      – Он родился с даром предвидения. Его неоднократно посещали видения.
      – И он всегда оказывался прав?
      – Всегда.
      – Почему же он никому не сказал, что это будет Эмилия?
      – Пророчества всегда неполны. Хоть жизнь и предопределена, ход ее зависит от поступков. Жизнь предопределена нашей прошлой кармой, а поступки создают нашу будущую карму.
      – Что такое «карма»?
      – Из ваших слов ближе всего по значению слово «судьба», но карма – непрерывно изменяющаяся судьба.
      – Судьба есть судьба, – сказал Старк. – Она есть. Она не изменяется. Просто мы ее не замечаем, пока не столкнемся с ней.

* * *

      Иногда, когда Старку случалось завернуть в Эль-Пасо, он останавливался в заведении Мануала Круза. Если верить хозяину заведения, тут обитала дюжина лучших шлюх Техаса. Правда, Старк никогда не видал больше восьми за раз. И насколько он мог судить, они ничем не отличались от прочих шлюх города.
      – Поэтическая вольность, – пояснил как-то Круз. – Это цепляет человека. Настраивает его на оптимистический лад. И ему польза, и бизнесу.
      – Что такое «поэтическая вольность»?
      – Парень, ты пришел сюда за уроком изящной словесности или хочешь, чтоб тебя здесь напоили, накормили, обсюсюкали?
      – Я пришел трахнуть шлюху, – сказал Старк. – Все.
      – Похоже, ты, парень, лишен воображения, – заметил Итан, приемный сын Круза.
      Он носил револьвер на бедре, точно так же, как и Старк, и точно так же держал плечи расслабленными. Когда-нибудь Итан догадается, что он и есть тот самый Мэтью Старк, прославленный стрелок, и бросит ему вызов. Или сообразит, что они со Старком промышляют одним ремеслом, и предложит сотрудничать. Не одно, так другое.
      Круз расхохотался:
      – Ладно, иди. Осмотрись и выбери, которая тебе по душе. Старк посещал заведение Круза не потому, что здесь как-то особенно обслуживали. Просто этот бордель располагался ближе всего к окраине. А Старк не любил городов. Ему всегда казалось, что там нечем дышать. И потому он старался как можно меньше в них находиться.
      Но в расположении этого заведения имелись не только плюсы, но и минусы. Старк терпеть не мог вони, долетающей из расположенного по соседству свинарника. В этом он отличался от большинства посетителей. Дела у Круза шли успешнее всего именно в те дни, когда ветер дул с той стороны. Впрочем, в этом крылась своя хорошая сторона. С точки зрения Старка, если и было в этом борделе что-либо хуже вони свиней, так это толпа пьянчуг, явившихся позабавиться. Въезжая в Эль-Пасо, Старк всегда проверял ветер, и до сих пор ему благополучно удавалось не смешиваться с этой толпой.
      Старк никогда не страдал сентиментальностью. У него не было излюбленной шлюхи. Ему было двадцать лет. После Джимми Верняка он убил еще трех человек и не знал, доживет ли до двадцати одного года. Вот уж целый год никто не пытался его прикончить, но Старк был не настолько наивен, чтобы надеяться, будто так будет всегда. Он дал Крузу четыре монеты и взял ближайшую из лучших шлюх.
      Так уж случилось, что это оказалась Мэри Энн.
      В ней не было ничего особенного, если не считать возраста: она была старше всех прочих в этом заведении, старшей из всех женщин, с которыми Старку когда-либо приходилось иметь дело. А еще она была доброй. Когда Старк кончил, не успев даже войти в нее, она крепко обняла его и сказала, чтобы он отдохнул. Ничего, все будет хорошо, он может попробовать еще раз, и вовсе незачем платить Крузу четыре лишние монеты. Старк сказал, что с ним всегда так случается после долгой дороги; он слишком редко бывает с женщиной, вот в чем все дело. А Мэри Энн сказала «ничего, ничего» и обнимала его, пока он снова не пришел в боевую готовность.
      А потом Старк и сам не заметил, как заснул. Когда он проснулся, на столе горела тусклая лампа. Мэри Энн спала рядом. Ветер дул в прежнем, то есть в неправильном, направлении, дела шли плохо, и ей вовсе не обязательно поскорее бежать вниз и сидеть в баре.
      Старку захотелось облегчиться. Он повернулся, чтобы встать с кровати, и увидел, что на него таращатся две маленькие девочки. Они стояли совсем рядом с кроватью. Младшая – лет пяти, никак не больше – держала палец во рту. Вторая была на пару лет постарше. Она обнимала сестру за плечи. То, что они сестры, бросалось в глаза сразу – слишком уж малышки походили друг на друга. Штаны Старка свисали с ширмы, стоящей в дальнем конце комнаты, – он сам их туда зашвырнул, когда торопился побыстрее улечься в постель с Мэри Энн. Теперь ширму слегка отодвинули, и Старк увидел за ней маленькую кроватку.
      – Привет, – сказал Старк.
      Как бы уговорить мелюзгу отвернуться, чтобы он мог добраться до штанов?
      – Мы не знали, что тут кто-то есть, – сказала старшая девочка. – : Тут так тихо.
      – Я уйду сразу же после того, как смогу одеться, – обещал Старк.
      Младшая девочка принесла ему штаны.
      – Спасибо.
      – Не за что, – откликнулась старшая.
      Старк посмотрел на Мэри Энн. Он думал, что разговор разбудит ее, но нет. Женщина сладко спала.
      – Мы заснули, – пояснила старшая девочка, – но потом Луиза захотела пить, и я пришла сюда за водой.
      – Ты молодец, что так заботишься о сестренке, – похвалил ее Старк.
      – Даже если мы не спим, – сказала старшая девочка, – никто никогда не догадывается, что за ширмой кто-то есть.
      Мы сидим тихо, как мыши под веником, чтобы не мешать маме работать.
      – Так вы постоянно там сидите?
      – Конечно, нет, глупый. Мы каждый день ходим в дом миссис Креншоу, кроме субботы и воскресенья. По воскресеньям мы посещаем воскресную школу при церкви. – Она посмотрела на отгороженный уголок, потом снова взглянула на Старка и хихикнула. – Ну сам подумай: как бы мы могли постоянно сидеть в таком крошечном закутке?
      – А почему вы сейчас не у миссис Креншоу?
      – Потому что уже ночь, и потому что сегодня суббота. – На этот раз обе девочки захихикали. – Ты что, даже не знаешь, какой сегодня день недели?
      Но тут Мэри Энн оторвала голову от подушки и сонно взглянула на детей.
      – Бекки, Луиза! Вы что тут делаете?
      – Луиза захотела пить, ма.
      – Ну так напои ее, и возвращайтесь в постель.
      – Хорошо, ма. Пока, мистер.
      – Пока.
      Едва лишь девочки вышли, как Старк тут же вскочил и поспешно натянул штаны.
      – Надеюсь, они не в бар пошли?
      – Конечно. Вода вон там.
      – Лучше б ты держала кувшин в комнате. Ставила бы возле их кровати, да и все.
      – Они не хотят.
      Мэри Энн закуталась в простыню и теперь, повернувшись, наблюдала, как Старк собирается.
      Старк не хотел ничего говорить. В конце концов, какое ему дело? Но все-таки он не выдержал и сказал:
      – Здесь не место для детей.
      – Здесь и для меня не место, – откликнулась Мэри Энн. – Но все-таки они здесь, и я тоже. Бывает и хуже. Круз разрешил мне оставить девочек при себе, и к ним тут никто не цепляется. Хоть за это ему спасибо. Круз говорит, что терпеть не может педофилов.
      – Что такое «педофил»?
      – Человек, которому нравится приставать к детям.
      Старку вспомнился сиротский приют и удивленные мертвые глаза ночного надсмотрщика, которому он размозжил череп молотком.
      – Я тоже терпеть не могу педофилов.
      – Тебе не обязательно уходить. Они попьют и опять уснут.
      – Я слышу голоса, – сказал Старк, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из бара. – Посетители.
      – Там вполне достаточно девиц. – Мэри Энн глубоко вздохнула. – Когда дует восточный ветер, я могу перевести дух. Воздух такой хороший, и клиентов немного.
      Старк достал из кармана еще четыре монеты и положил на стол, рядом с лампой.
      – Я же тебе сказала, что за второй раз платить не нужно. Ведь на самом-то деле он был первый, – сказала Мэри Энн и улыбнулась. Совсем не так, как улыбается шлюха, когда потешается над кем-то или когда хочет выдурить у клиента побольше денег. Это была хорошая улыбка.
      – Я отправляюсь в Мексику, поработать на руднике, – сказал Старк.
      На самом деле он направлялся в Миссури, чтобы ограбить там еще пару-тройку банков. Но он подумал, что лучше об этом не говорить, ведь он толком ничего о ней не знает.
      – Я вернусь весной.
      – Я буду на месте, – отозвалась Мэри Энн.
      Так впервые в своей жизни Старк соврал шлюхе. Прежде ему просто незачем было им врать. С чего вдруг ему захотелось произвести хорошее впечатление на Мэри Энн? Потому, что у нее двое детей? Если это и причина, то очень уж дурацкая. Ничего святого в материнстве нет. Его собственная мать, имени которой он так никогда и не узнал, оставила его на ступенях церкви в Коламбусе. При нем тогда не было ничего, кроме одеяльца, – даже записки с именем. Его назвали Мэтью, потому что по святцам шел день этого апостола. А откуда взялась фамилия Старк, он просто понятия не имел. Нет, Старк не питал особо теплых чувств к матерям. Возможно, он размяк оттого, что Мэри Энн добрая. И еще потому, что у нее хорошая улыбка. А может, потому, что Бекки и Луиза – очень милые девчушки и им и вправду не место в борделе. Но и эта причина была не менее дурацкой. Детей Старк тоже не любил.
      Итак, Старк впервые соврал шлюхе – и впервые пообещал ей вернуться. Он думал, что это тоже ложь. Он не собирался в Мексику и не собирался возвращаться к Мэри Энн. Но вышло так, что вторая ложь обернулась правдой. Всю дорогу до Миссури Мэри Энн, Бекки и Луиза не шли у него из головы. Он продолжал думать о них даже в совершенно неподходящее время – когда брал тот банк в Джоплине, – и какой-то фермер чуть не продырявил ему голову из дробовика. Но дробовик дал осечку, а Старк тем временем успел всадить фермеру пулю в ногу. Денег он не добыл, но зато сберег свою шкуру. Джоплинские полицейские продолжали висеть у него на хвосте до самых границ Техаса. Ну и упрямцы они там, в Миссури. Он ведь даже не взял их денег, а они гнались за ним через два штата. За время этой долгой скачки Старк принял решение. Он решил, что отправится к Мэри Энн и постарается разобраться, почему все время думает о ней, Бекки и Луизе.
      – Теперь понял, что я имел в виду? – поинтересовался Круз, когда Старк перешагнул порог. – Поэтическая вольность настраивает человека на оптимистический лад. Ветер дует не с той стороны, с какой ты предпочитаешь, но ты все-таки не падаешь духом. Я ведь не просто так говорю, что у меня здесь дюжина лучших шлюх Техаса.
      – Где Мэри Энн? – спросил Старк.
      – Так, давай по порядку. Ты хочешь конкретную девочку, так?
      – Где она?
      – Ты говорил про весну, – сказала Мэри Энн с верхней площадки лестницы. – Сейчас еще зима, а ты уже здесь. Что, рудник истощился?
      Она мягко улыбнулась, и Старк понял, почему он вернулся. Он влюблен.
      – Какой рудник? – переспросил Старк.
      – Твой рудник в Мексике.
      Вранье – штука сложная. Нужно постоянно помнить, кому и что ты сказал. Говорить правду гораздо легче. Старк решил, что откроет Мэри Энн всю правду, как только они останутся вдвоем.