Мы вошли в обшитую сосновыми панелями столовую с окнами на залив. За обедом Эван рассказал Фионе о том, что произошло. Они вели себя друг с другом как давно женатые супруги, но на руке Фионы не было обручального кольца. Я чувствовал себя за столом неловко: пользуюсь их гостеприимством, хотя ничем этого не заслужил. Мое чувство собственного достоинства было уязвлено.

— Итак, — сказала Фиона, когда я принялся за бекон, — что же вы там поделывали, плавая один-одинешенек посреди ночи?

Я прожевал кусочек бекона, ощущая полное отсутствие аппетита.

— Плыл на своей яхте, чтобы повидаться с одним приятелем, — ответил я.

— И кто же это? — спросил Эван.

Я был удивлен, увидев, как вдруг сузились его глаза. С чего бы такое недружелюбие?

— Проспер Дюплесси. Он живет выше по побережью.

— Тот самый, который устраивает приемы? — уточнила Фиона. Я кивнул. Она сказала именно то, что люди обычно говорили о Проспере. А бекон явно не понравился моему желудку. Больше всего мне бы хотелось отправиться в постель.

— Ну а чем вы зарабатываете себе на жизнь? — продолжала расспрашивать Фиона.

— Я адвокат, — ответил я.

— Адвокат по каким делам?

Она смотрела не на меня, а в окно. Кажется, ее заинтересовала рябь, которую оставляла на зеркальной воде залива голова тюленя. Я перестал быть героем происшествия, начались вежливые беседы.

— Моя специальность — разводы, — сказал я.

Она одобрительно кивнула, словно бы ее подозрения подтвердились. Мне даже захотелось перед ней оправдаться, но одновременно я почувствовал тошноту. Пришлось поспешно встать из-за стола. Шатаясь, я вышел через парадную дверь наружу, где меня и стошнило прямо на рододендроны. Фиона явилась следом за мной.

— У вас сотрясение мозга, — объявила она. Ее голос чуточку смягчился: приблудная собака оказалась больной. Я стоял, наклонившись над рододендронами, и чувствовал, что выгляжу в ее глазах не лучшим образом. — Вам нужно отправиться в постель, — распорядилась она.

По узкой лесенке Фиона отвела меня наверх, в непритязательную спальню, где пахло старым ковром. Я лег на железную кровать и сказал, что со мной все в порядке и что я хотел бы чуть попозже взглянуть на повреждения, нанесенные моему судну. Посередине этой фразы я и выключился, словно лампочка.

Когда я проснулся в чужой спальне, мое сознание уже работало вполне нормально. Часы «Роллекс» показывали одиннадцать. В ванной я обнаружил бритву и кисточку для бритья. Лицо у меня длинное и худое, поэтому я не произвожу впечатления этакого здоровяка. А в это утро оно выглядело еще хуже обычного: бледное, с мешками под глазами, с густой щетиной. А сами глаза куда-то провалились. Словом, явное сходство с испанским бандитом. Я слегка улучшил свой вид с помощью бритвы и спустился вниз по лестнице. Фиону я отыскал в большой сырой кухне, увешанной мотками шерсти.

— Вы представляете себе, насколько повреждено ваше судно? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Гектор все сделает. — Она помолчала. Ее серо-зеленые глаза смотрели на меня в упор. — Позавтракайте со мной. А потом можете позвонить своим друзьям.

Я хотел было сказать, что избавлю ее от своего присутствия, как только смогу связаться с Проспером. Он сразу же приедет и заберет меня. Но я должен был позаботиться о «Зеленом дельфине» и о ремонте. На верфи Невилла Спирмена в Новом Пултни были ангары с подогревом и опытные лудильщики. Мой друг Чарли Эгаттер мог пройти по этой верфи с зажмуренными глазами. А здесь я бы не нашел ни того ни другого. Но все дело в том, как доставить яхту в Новый Пултни. Ремонт, кажется, превращался в проблему.

Яичница с беконом на этот раз осталась в желудке. После завтрака я позвонил Просперу.

— Пр-р-ривет! — воскликнул он.

Семья Проспера приехала с Мартиники. Он прожил в Европе уже пять лет, но все еще говорил так, словно каждый день полоскал горло ромом. — Где ты, черт подери, находишься?

Я спросил адрес у Фионы. Она как раз выжимала моток шерсти в дымящуюся кастрюлю. Откинув с лица свои черные волосы, Фиона сказала:

— Кинлочбиэг-Лодж.

— Кинлочбиэг-Лодж, — повторил я в телефон.

— Боже мой! — произнес изумленно Проспер. — Чем же ты там питался? Водорослями?

— Яичницей с беконом, — ответил я.

— Ну-ну... Они там носят сандалии.

Я посмотрел на ноги Фионы. Никаких сандалий. Отличные туристические ботинки. Довольно долго я объяснял Просперу, что со мной случилось.

— Тебе еще повезло, что ты пока живой, — сказал он. — Если хочешь заработать деньги, надо действовать поосторожней.

Проспер оказывал на меня плохое влияние. Но он ведь был самым старым моим другом. Шесть недель назад в Бристоле, когда он приезжал купить вина в «Эвери», мы с ним заключили пари. По пять тысяч фунтов поставили на победителя гонки «Три Бена», в которой участники сначала соревновались в скорости на воде между подножиями трех самых высоких гор на побережье в Западной Шотландии, а потом надо было по суше добираться до их вершин.

— Ладно, я все понимаю, — сказал он. — Коричневый рис, газета «Гардиан», борьба за спасение китов. Эван сумасшедший, а Фиона вроде девочки-скаута. Когда-то у них был роман, но потом они разошлись на политической почве и теперь просто живут вместе под одной крышей, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— О! — произнес я достаточно выразительно. Теперь для меня становилась понятной разница между оконцами на скатах крыши.

— Салат из фасоли, — продолжал Проспер. — Бутерброды с овощами. Ты там совсем лишишься аппетита.

— Аппетит у меня здесь прекрасный, — соврал я.

— Ну, разумеется, — с иронией парировал Проспер. — Немного посоревноваться не хочешь?

— Судно получило небольшую пробоину, — сказал я. — Мне придется его отремонтировать.

Не было никакого смысла тратить время на описание искореженного правого борта «Зеленого дельфина».

— Ничего серьезного, надеюсь? — заметил он. — Я собираюсь на днях обогнуть Сент-Килд для пробы. Дня через четыре. Я рассчитывал, что мы сможем потренироваться, посмотреть, как наши суда выглядят на ходу.

— Мое плоховато, — сказал я.

— Между прочим, звонили из твоей конторы, — спохватился он на прощание.

Проспер, конечно, не поинтересовался, с чего бы это им меня искать, если я официально в отпуске.

Мы с ним познакомились в самый первый его день в пансионе. Его увезли от родителей за четыре тысячи миль. А у меня к тому времени уже вовсе не было родителей. Толстый, загорелый, цвета молочного шоколада, он был одарен умением смешить людей. А я был худым и жилистым. Мы подружились, и моя сестренка Ви возила нас пить чай в «Красный лев», в Солсбери. В то время она считалась восходящей кинозвездой, пользующейся успехом.

А позднее мы разъехались по разным школам. Я занимался легкой атлетикой, он — парусным спортом, и мы время от времени возобновляли переписку. Потом мотались вместе по Карибскому морю, после того как он закончил университет, а я сдал свои экзамены на звание адвоката. Когда умер его отец, Проспер стал очень богатым и купил себе дом здесь, на западном побережье, и еще один на Кэп-Феррат, и квартиру в Нью-Йорке, и все остальное.

— Итак, вам придется остаться на какое-то время, — сказала Фиона. — Это будет несколько скучновато по сравнению с обществом Проспера.

Она засмеялась и отправилась к себе на кухню, служившую мастерской. А я подумал, не позвонить ли в контору. Мой клерк Сирил не верит, что у его кормильца бывают дни отдыха. Он, должно быть, сидит сейчас там, за своим стальным письменным столом, заставляет клиентов волноваться из-за моего отсутствия и готовится выплеснуть их эмоции на меня. Как раз в данный момент я вовсе не собирался доставить ему удовольствие своим звонком. Поэтому я отправился на берег. Отсюда прекрасно была видна высокая, стройная мачта «Зеленого дельфина» и массивная якорная цепь. Прилив уже отхлынул, и яхта сидела на темно-сером песке, опираясь на треногу из своих парных рулей и киля. Моя постель, какие-то куски материи, морские карты — все это было развешано на спасательных тросах и колыхалось на слабом ветерке, идущем от залива. Я направился каменистым побережьем к причалу. Эван сидел на транце катера и крутил в руках сигарету. Гектор отмывал белый борт из длинного шланга, подсоединенного к крану на причале.

Завидев меня, Гектор поднял глаза. Лицо у него было круглое. Обычно оно, наверное, выглядело мясистым. Ну а сегодня было очень сильно опухшим, и вокруг головы белела повязка.

— Соль смываем, — сказал он и умолк, вероятно занятый борьбой с природной застенчивостью. — Моя жена просила передать, как она вам благодарна.

Дыра в борту «Дельфина» не способствовала ответной любезности. Я набросился на них:

— Если бы вы посигналили, этого бы не произошло.

— В такую ночь не до сигналов! — быстро ответил Эван. — Все равно ничего не услышишь. Это был какой-то бедлам. Проклятый ветер отнес меня в сторону, прежде чем я догадался, что Гектор за бортом. Вообще-то, послушай... Гектор — отличный кораблестроитель. Объясни ему толком, что тебе нужно.

Вот это уже ближе к делу. Мне пришлось потратить уйму денег, чтобы хорошенько отладить «Дельфина». Да и Чарли Эгаттеру тоже. Задачей моего плавания было произвести хорошее впечатление на потенциальных заказчиков. На солидную фирму, которая возьмется выпускать такие катера-яхты. Но какое впечатление можно произвести на покалеченном судне?

Гектор скромно прокашлялся.

— Материалом возьмем кедр, а? — спросил он.

Я кивнул.

— Сначала высушим его, прорежем пазы, приклеим эпоксидным клеем новые планки, хорошенько их обстругаем. Потом покроем все металлическими листами изнутри и снаружи. В каркасе ничего не повреждено. Я проверил.

Его голос звучал неуверенно. Хотя Гектор великолепно знал все, о чем говорил. Внезапно я сообразил, что это с ним происходит из-за благодарности мне за спасение. Он очень хочет мне угодить. Я так давно не встречал никого, кто выражал бы благодарность подобным образом, что почти и не помнил, как надо на такое реагировать.

— Давайте спустимся вниз, — предложил он.

Мы спустились вниз. В течение получаса он вводил меня в самые мельчайшие подробности ремонта. К концу его пояснений я пришел к выводу, что Гектор разбирается в судостроении куда лучше, чем я, и, вероятно, так же хорошо, как сам Джеймс Диксон, который у Спирмена руководил строительным отделом.

— Такой план работ вас устраивает? — спросил Гектор.

— Отлично, — ответил я. — Отлично.

— Ну как, договорились? — спросил Эван, когда мы поднялись обратно на палубу. — Я же говорил, что Гектор — прекрасный мастер. А теперь мне надо спуститься вниз по заливу. Не хотите прогуляться со мной? Пока Фиона будет красить шерсть, все равно в дом не войдешь. Вонища страшная.

«Итак, твое судно разбито, — говорил я себе. — Его будут ремонтировать, причем бесплатно. Так что ты теперь свободен от забот. Но ты застрял в местечке, где горы со всех сторон заслоняют небо и где нет никакой, хотя бы захудалой, машины и никакого клерка Сирила, который строит мины, словно похоронщик на железнодорожном крушении, когда сообщает тебе, что мистер Смит только что бросил миссис Смит из-за какой-то сгриптизерки по имени Цза-Цза. Поэтому не будете ли, вы мистер Фрэзер столь любезны, чтобы обеспечить опеку над его детьми».

— Охотно прокачусь вместе с вами, — сказал я Эвану.

Водоросли покачивались в чистой коричневатой воде залива. На маслянистом транце парусного траулера золотой краской было выведено «Флора» с завитушками и замысловатыми узорами.

— Фиона расписывала, — сказал Эван. — Очень художественно.

Мы поднялись на борт и прошли в безукоризненно отлакированную рубку. Дизели заработали, выпустив облако черного дыма. Эван попросил меня последить за управлением, а сам прошел на нос траулера, чтобы отдать швартовы. Я опустил тяжелую медную рукоятку до положения «вперед», и этот здоровенный деревянный остов с натугой стал продвигаться вниз по заливу. Вошел Эван, постучал по приборам и нахмурился.

— Проклятый двигатель, — сказал он. — Коплю денежки на новый.

Я потянул на себя штурвал, и нос «Флоры» приподнялся над дорожкой из водорослей. Эван наклонился и извлек из сетки, висевшей над коробкой с предохранителями, бутылочку «Гленморанжа» и пару рюмок.

— Столкновение случилось по моей вине, — сказал он. — Мы подлатаем вашу посудину. Станет хорошенькой, как новая. Вас это устроит?

Это было щедрое предложение. Особенно для меня. Страховые компании не очень-то жалуют тех, кто плавает в одиночку.

— Вполне, — сказал я.

— Хлебнете немного? — спросил он.

— Пожалуй.

Эван наполнил рюмку и протянул мне:

— Никаких неприятных ощущений. Пьется превосходно.

Воздух в тот день был кристально прозрачен. Я мог разглядеть даже усы на морде тюленя ярдах в трехстах от нас. Эван показывал мне различные знаки, отмечавшие подводные рифы. С моря набегали небольшие волны. Они чуточку приподняли нос судна, когда мы поворачивали на север.

— Скай. — Эван указал на северо-запад. Горы Куйлинз высились на горизонте, словно зубчатое полотно пилы этакого фиолетового цвета. — А это Рам, Эгг, Мэк, — называл Эван. В западном направлении, словно огромные зеленые сфинксы в слепящем блеске моря, виднелись какие-то острова. — А там Дэнмерри, — сказал Эван.

Он дал мне свой старенький цейсовский бинокль. Я прижал штурвал коленом и настроил бинокль на серое пятнышко — какой-то мыс сбегал вниз, к воде. Я слышал о Дэнмерри и видел статьи о нем в воскресных иллюстрированных журналах. Однако фотографы не воздавали должного этой красоте. Сравнить Дэнмерри с замком — это все равно что назвать Эйфелеву башню радиовышкой. Такое сооружение могло бы привидеться военному архитектору после ужина с сыром — этакий лес башенок и мощных башен, ниш и зубчатых стен, поднимающихся над тупым рылом скалистого полуострова. Над якорной стоянкой, упрятанной за низким выступом скалы, торчали мачты нескольких судов. Они были высокими, эти мачты, а снастей на них была уйма. Словом, серьезные мачты.

— Теперь там гостиница, — пояснил Эван. — Вы когда-нибудь слыхали о Дэвиде Лундгрене?

Если вы интересуетесь кораблями, или судебными процессами о кораблях, или и тем и другим, то о нем нельзя было не слышать. У Лундгрена было свое представление о море: в каждой бухте и в устье каждой реки должен быть магазинчик по продаже разных морских принадлежностей, и каждый такой магазинчик должен принадлежать ему. А в последнее время, по слухам, Лундгрен проявлял интерес к производству нового поколения сверхскоростных прогулочных судов. Чарли Эгаттер и я полагали, что «Зеленый дельфин» придется вполне ему по вкусу. Лундгрен был невероятно богат, невероятно властен, а еще он был слегка норвежцем. Газетчики его любили, но люди, с которыми он имел дело, обычно проявляли меньше энтузиазма.

— Лундгрен купил Дэнмерри в прошлом году, — сказал Эван. — Превратил этот дом в гостиницу, уговорил всех своих помощников поселиться там. Они единственные, кто может себе это позволить.

— Он один из тех, с кем я намерен был повидаться, направляясь сюда, — сказал я.

— В самом деле? — На какое-то мгновение Эван слегка растерялся. — Видите ли, я как раз собирался туда за пивком. Пиво у них дорогое, но сам дом уж больно хорош.

— А кто его построил? — спросил я.

— Один малый по имени Райт Большой был человек, друг королевы Виктории. Хотел себе сделать тихое убежище для отдыха.

— Он, должно быть, был Построен примерно в то же время, что и Кинлочбиэг?

— Семья Райтов провела долгое время в Дэнмерри, — сказал Эван.

— А как насчет Бучэнов из Кинлочбиэга? Тоже давнее владение.

Эван покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Мой старик купил дом в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Он на рыбной ловле заработал уйму денег. Начал с рыболовного паровичка, неподалеку от Абердина. Ловил рыбу, покупал рыбу, продавал рыбу, а закончил консервированием рыбы. В тридцатые годы, во время кризиса, он сделал себе миллион на дешевой сельди. Но есть миллион или нет миллиона — никто из этих шотландских ублюдков не замолвил за него даже словечка, потому что он был всего лишь Джоко Бучэн с причала Альберта. — Эван скорчил гримасу. — Шотландия — это и сегодня феодальная страна, а тогда она была много хуже. Они задирали носы, когда видели, что идет Джоко Бучэн. Веселились. — Эван аккуратно высыпал порцию табака на бумажку и принялся сворачивать сигарету. — Покурите?

— Бросил, — сказал я. — Поэтому ваш отец и приехал сюда? Чтобы избавиться от всего этого?

— Трудно сказать, — ответил Эван. — Он был забавным малым, мой старик. Любил рыбную ловлю. «Флору» он строил как яхту, но в самый последний момент велел строителям забыть об огромных отдельных каютах и оставить побольше места для рыболовных принадлежностей. Затем купил себе дом и десять тысяч акров земли, потому что подсчитал: если у него будет десять тысяч акров, то он никогда не встретит такого человека, который бы не работал на него. А когда ему становилось скучно, он принимался ловить акул рыболовными сачками. В масле, вырабатываемом из акульей печени, полно витаминов. Вот потому-то теперь и есть причал в Лодже. — Он лизнул бумажку, склеил и закурил папиросу. Дым болтался в рыжей бороде, пока ветер не утянул его в окно рулевой рубки. — После того как отец пробыл здесь пару лет, он отказался от своего уединения и отправился в гости к Райту. К внуку того, первого, Райта. Как сосед к соседу. А у этого парня дома гостил кое-какой народ: Фред Астор, Освальд Мосли...[1] Ну, знаете, такой маленький кусочек тридцатых годов... Райт спустился к причалу в Дэнмерри в сопровождении всех своих гостей, чтобы встретить моего старика. Ну, старик был, конечно, очень доволен и горд. Он подогнал «Флору» к причалу, но когда ступил на берег, Райт и все его шикарные гости выставили вперед свои указательные и большие пальцы с этакой военной точностью и зажали носы.

Теперь замок уже можно было разглядывать без бинокля. И мне больше не нравился его помпезный вид.

— Тогда мой старик подошел к Райту и сшиб его с причала в воду, — тихо продолжал Эван. — А потом он поплыл прочь, обратно в Лодж, и никогда больше его нога не ступала на этот берег.

Эван помолчал, вглядываясь в приближающийся берег Дэнмерри. И потом сказал с горечью:

— У меня было несколько отчаянных ссор с этим старым ублюдком. На почве экологии. Он был готов убить все, что ходит, летает и плавает. И считал меня правым троцкистом. Но с тех пор, как он умер, мне нравится заходить в роскошную столовую Дэнмерри и немного поплевать там на паркет. Так просто. Памятуя прошлое.

Мачты на якорной стоянке вырастали все выше и выше над серой стеной скал, укрывавших их с юга.

— А что же на это мог бы сказать мистер Лундгрен? — спросил я. — На плевки?

Из тех слов, что я услышал в ответ, стало ясно, что плевки на роскошном паркете были из того разряда вещей, по поводу которых мистер Лундгрен не будет поднимать лишнего шума.

— У мистера Лундгрена есть свои основания поддерживать хорошие отношения с местными жителями, — сказал Эван, и в его бороде сверкнули желтые зубы. — В особенности со мной. Вон, видите... — Он показал в сторону моря. За неясными очертаниями островов какое-то длинное, громоздкое транспортное судно направлялось на север. — Идет, чтобы загрузиться в каменоломне. А потом направится на юг, уже с грузом.

— Что вы имеете в виду?

Эван выбросил самодельную сигарету в окно и сказал:

— Он купил гору. Бен-Дуб. Кубическая миля гранита. Строит свои магазинчики морских принадлежностей из этого материала, отправляет его во все края. Я просматривал «Морскую вахту», в которой пишут про грязную воду, дохлых тюленей, вообще про разную дрянь. Несколько сот парней здесь, в округе, проводят свою жизнь, пытаясь превратить соленую воду в денежки, и не думают о соседях. Лундгрен свою политику знает. Он знает, что может столкнуться с трудностями, если я подниму шум про грязь из его каменоломни. Но там у него тридцать рабочих мест, и я чертовски хорошо знаю, что никто из них меня не поддержит, если я это сделаю. Поэтому я и не поднимаю особого шума. Лундгрен сбрасывает свои отходы в море, ну а я дразню его этими крошечными плевками. Вы бы могли это назвать каледонской ничьей.

Мы миновали оконечность волнореза, горизонтального отростка серой скалы, наращенного большими кусками гранита, тесно сцепленными известковым раствором. Суда, стоявшие на якорной стоянке, выглядели сверхшикарно. Я обратил внимание на черный катер с длинным кормовым подзором и изогнутым носом.

— Это «Астероид», — сказал Эван. — Маленький прогулочный катер Лундгрена. Стоимость содержания на уровне моста Форс. Давайте-ка посмотрим, дома ли хозяин.

Мы пришвартовались к причалу и сошли на берег.