Глава 31

Конечно, я был уголовным преступником. Меня посадили в полицейский автомобиль, который и отвез меня в Инвернесс. В Инвернессе меня отвели в комнату для допросов, и детектив по имени Сван, куривший трубку, предложил мне рассказать ему обо всем. У Свана были дружелюбные серые глаза, что, должно быть, в его профессии приносило удачу. Я в точности рассказал ему, что произошло с того момента, как я покинул Швейцарию, и с удовлетворением наблюдал, как скептицизм уступает место изумлению.

Пока Сван наводил кое-какие справки, мне принесли чаю. Он вернулся обратно, качая головой, и сказал:

— Экипаж «Мариуса Б» сегодня утром сошел на берег. Один человек у них лежит в больнице с ожогом глаз от дизельного пара, а у другого оторвало пальцы — это, должно быть, сделала якорная цепь. Не могли бы вы их опознать?

И мы отправились в больницу. Пальцев лишился Паувэлс, его лицо было таким же серым, как и камни здания больницы. Остальные члены экипажа тоже были там. Кроме Смита. Когда я сообщил об этом Свану, он сказал:

— Мы его поищем. А где мы сможем найти вас, если вы понадобитесь?

Мы снова были в вестибюле полицейского участка. Снаружи, на гранитных улицах Инвернесса, солнце играло в каплях только что прошедшего дождя. Я дал ему телефонный номер Кинлочбиэга.

— Только я уеду на гонку, — сказал я. — На яхтную гонку «Три Бена».

Он посмотрел на меня и покачал головой.

— Вам, видно, не терпится еще раз испытать судьбу, — сказал он. — Удачи вам.

Я поблагодарил его. Удача была одной из насущно необходимых мне вещей, наряду с душем, бритьем и сном этак на сутки. Глаза Свана смотрели не на меня. Я обернулся. Кто-то там стоял на фоне залитого дождем окна.

Фиона.

Я подошел и обнял ее. Она обвила руками мою шею. И у меня было такое ощущение, что я мог бы так простоять целую вечность, вот прямо здесь, в бледно-зеленом вестибюле полицейского участка, в слабом запахе ее духов.

— Я скучала по тебе, — спокойно сказала она.

Я хотел сказать ей то же самое, но не было никакой возможности сказать это так, чтобы достаточно сильно выразить мои чувства. Поэтому я не сказал ничего, и мы побрели в сверкающий дневной свет. На улице я все время поглядывал на нее: прямые плечи, маленький изогнутый носик, серо-зеленые глаза, очень довольные чем-то. Тем, что она видит меня.

Змеи дорожного движения извивались вдоль Большого Глена с автомобилями вместо голов. Она держала руку у меня на плече, ласково касаясь пальцами моей шеи.

— Значит, так все и было, — говорила она. — Мансини подложил бомбу в сарай Эвана. Но это закончилось. И мы можем начать все снова. — Она посмотрела на меня. В уголках ее глаз появились новые напряженные черточки. — Мы сможем?

Я кивнул. Она слишком долго прожила между молотом и наковальней. Я хотел, чтобы теперь она была счастлива.

Но все еще не закончилось.

Мы свернули с главной дороги и поехали по однорядному проселку, который вился по узкой горной долине в направлении Кинлочбиэга. Земля по обе стороны дороги начинала терять свою торфяную и вересковую кожу, и наружу пробивались обнаженные скалы. Это было суровое, враждебное место, с лужами черной воды. Но сегодня оно казалось знакомым, даже гостеприимным. И когда мы одолели это ущелье и показались угловые фронтоны в серо-зеленом обрамлении из эвкалиптов, ощущение было таким, что я возвратился домой.

Гектор от сарая помахал рукой, а Ви дожидалась нас на подъездной дорожке. Я посмотрел на нее с тревогой, которая быстро сменилась удивлением. На ней было совсем немного косметики. Просто великолепный, здоровый загар.

— Дорогой! — Она обняла меня со своим обычным отдаленным поцелуем: сначала в одну щеку, потом в другую.

Но на меня произвело впечатление, что первый слог слова «дорогой» был короче обычного, а поцелуй — не таким припудренным и легким, как касание бабочки.

— Ты выглядишь классно, — осторожно сказал я. Я знал, что у Ви начинается спиральный упадок, если она не соглашается с комплиментами, которые ей делают.

— Я здорова, парень, — заявила она и повернулась на высоких каблуках. Ее ноги в голубых джинсах были ужасающе худыми, и вокруг ее предплечья я мог бы соединить свой большой палец с указательным. — Это все она.

Ви показала на Фиону. «Надо быть настороже, — подумал я. — Это вот-вот может начаться. Ревнивые вопли, а в конце концов и таблетки». Но Фиона подмигнула ей, встала между нами, положила нам обоим руки на плечи и повела в дом.

— Она заставляет меня помногу ходить, — сказала Ви. — И это, знаешь, в самом деле помогает здоровью.

И она одарила Фиону таким взглядом, которым она прежде не одаривала никого. Во всяком случае, я такого не видел. Это был какой-то детский взгляд, он говорил, что ей хочется одобрения, она ведь так сильно старалась, и пусть уж Фиона будет так любезна заметить это. Фиона улыбнулась ей очаровательной улыбкой. И Ви выглядела счастливой — впервые, насколько я мог припомнить. А может быть, дело просто было в том, что теперь я по-настоящему замечал подобные вещи.

Молчание этого дома было таким громким, что склоняло к безделью. Мы не разговаривали без умолку. Ви, казалось, забыла, как надо быть мамочкой Ви. Она читала какую-то книгу, и это было нечто такое, чего я не знал за ней раньше. Я принял душ и сбрил со своего лица густую черную бороду, рассмотрев наконец как следует шрам на правой скуле. Довольно глубокая длинная отметина, покрытая струпьями. Такую рану следовало зашить давным-давно. Руками искусного хирурга. Шрам от ножа — совсем не тот тип шрама, который вызывает доверие у клиента.

У адвокатов не должно быть шрамов.

Ну, адвокат я или нет, но в контору я позвонил. Когда Сирил снял трубку, он задыхался от новостей:

— Насчет претензии Салливанов о компенсации. Мы получили дармовую оплату в сто тысяч фунтов. От компании «Бэч АГ» из Роттердама.

— И с какими комментариями? — спросил я.

— Без комментариев.

— Примите деньги, — сказал я. — И отправьте их вот по этому адресу.

Я дал ему адрес.

— Я добавлю к нему определенные важные сообщения, требующие вашего непосредственного внимания, — сказал Сирил.

— Добавляйте, — ответил я. — И можете принять к сведению предупреждение о вашем увольнении.

— Увольнении? — переспросил он.

Впервые за то время, что мы были знакомы, его голос звучал удивленно.

— Я закрываю контору, — сообщил я. — Переезжаю в Шотландию.

Молчание.

— До свидания. Сирил, — сказал я. — Приезжайте как-нибудь к нам погостить.

И я повесил трубку, порывая с Садовой улицей и с обломками жизней других людей.

Фиона позвала меня проведать «Зеленого дельфина», мягко покачивающегося на причале в середине залива. Утомление растянуло мое восприятие жизни, как жевательную резинку. Я чувствовал себя как бы под действием наркотика. Голова не кружилась, но все чувства были обострены и все, на что бы я ни смотрел, было промыто каким-то новым светом.

Мы шли с Фионой, переплетя пальцы рук, словно любовники в парке. А черный торф на оставшемся после взрыва шраме уже зеленел травой.

Мы все вместе готовили обед. Мы хохотали на кухне и кидались друг в друга французской фасолью. Позвонил Чарли Эгаттер и сказал, что завтра он собирает экипаж для «Трех Бенов». Вот мы вроде бы и были на празднике. Я полагал, что мы были на празднике. Ви крутилась вокруг нас с изумительной бодростью — я и не подозревал, что она на это способна. Мы с Фионой подшучивали друг над другом, и висли друг на друге, и были впору друг другу как нельзя лучше. Это было так, словно мы плыли по какому-то волшебному озеру, где все было теплым и ласковым. А я-то уж и позабыл, отчего люди смеются, пользуясь обычно смехом только как способом сказать себе, что дела не так уж и плохи, когда: я знал, что они плохи.

За обедом мы пили воду, чтобы не повредить Ви. Мы с Фионой разговаривали с ней, потому что происходившее между нами двумя было слишком мощным, чтобы нам друг для друга требовались еще и слова. Ви все время хихикала и ела непривычно много — тушеную оленину и лангустов, которых Гектор наловил в свои корзины. После обеда Ви сказала:

— Я иду в постель.

Было половина десятого. Ви, никогда не ложилась спать раньше трех часов ночи.

— Быть не может! — изумился я.

— Я чувствую себя чертовски хорошо, — сказала она и улыбнулась. Это был некий новый тип улыбки, словно она смотрела на мир, а не на то, что творилось внутри ее головы. — Я не даю вам добраться друг до друга.

Если бы она сказала подобное раньше, это причинило бы нам боль. Теперь же это было сказано почти с тоской. Мы с Ви посмотрели друг на друга и рассмеялись, потому что Ви была права и не было никакого резона отрицать это. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Высокие каблучки Ви процокали вверх по лестнице. Мы посидели вдвоем в состоянии этакого радостного жара. Но недолго. Спустя десять минут мы тоже поднялись наверх.

Постель была большой, сделанной из меди, которая светилась в красном свете заходящего солнца. Окна там были с трех сторон, в комнате парила застоявшаяся теплота жилья, которое весь день нагревало солнце. Мы быстро разделись, почти стыдливо — каждый на своей стороне постели.

— Я захотела тебя, когда мы поехали нырять, — сказала она. — В первый раз.

Ее груди были тяжелыми, а живот плоским.

— Я тоже, — сказал я.

Не слишком красноречиво, но у этого было достоинство правды. Она улыбнулась своей безгранично понимающей улыбкой. Я положил руки на ее бедра и притянул ее к себе. Ее пальцы обхватили мою голову. Мы целовались долго и нежно, и, казалось, это длилось целый год. Ее дыхание на моем лице стало горячим.

— Сейчас, — сказала она.

Это было отчасти слово, а отчасти — слабый шумок, который могло бы издать какое-нибудь животное. И мы взяли друг друга. Это было хорошо и медленно, и это все продолжалось и продолжалось, пока не поднялся ночной ветер и не зашелестел листьями эвкалипт за окном. Этот шелест слился с шелестом нашего дыхания и с горячим биением крови.

Стало темно. Мы лежали бок о бок. Она шарила пальцами по моему лицу, как слепая. Вот они задержались на моей правой скуле, на этом шраме. Она глубоко вздохнула и выдохнула. И это был первый несчастливый звук, который я услышал за весь вечер.

Я погладил рукой ее гладкий бок. Она зарылась в меня поплотнее. Ее рот двигался по моей шее, как горячая улитка. Я не хотел, чтобы она была несчастной в этот вечер. Вот почему я не рассказал ей, кто на самом деле убил Эвана и что я должен был делать с утра.

— Останься со мной, — сказала она.

— Конечно.

— Насовсем.

— И ты тоже.

Прошло еще много времени, прежде чем мы заснули.

Я спал как убитый. А пробуждение было подобно подъему сквозь теплую темную воду. И когда я в конце концов открыл глаза, было уже светло. Было не только светло, а солнце вливалось в окно и лежало на полу в заводи американского ковра из разных лоскутков. Подушка рядом со мной была пуста.

Я выкатился из постели, натянул брюки и заковылял вниз, на кухню. Там все было убрано, завтрак давно прошел. На моем «Роллексе» было десять часов утра. Из-за окна доносился какой-то звук. Это была Ви, половшая цветочную клумбу. Ви, половшая цветочную клумбу! «Фиона, — подумал я, — ты гений». Я чувствовал себя исключительно счастливым. Насвистывая, я с усилием поднял оконный переплет.

— Кофе выпьешь? — спросил я.

Ви подняла голову. Ее лицо покраснело от работы и свежего воздуха.

— Пока нет, — сказала она. — Спасибо. — Ви улыбнулась снова улыбкой, лишенной притворства и хитрости. — Удивлен? — спросила она.

Я хотел сказать ей, что это потрясающе — видеть ее не в постели до самого ленча. И еще более потрясающе — видеть не ее двухдюймовые ногти, а просто женские руки, которые касаются земли, выискивая сорняки. Прежде я бы поспешил высказать ей все это. Теперь же я только и сказал:

— Конечно.

Наступила пауза. Я чувствовал, что она чего-то недоговаривает. Ублюдок ты, Фрэзер.

— Ты выглядишь очень хорошо, — сказал я.

— Я чувствую себя прекрасно, — сказала она. — Фиона — удивительное существо...

— А где она?

— Она ушла.

— С Гектором?

— Нет, — ответила Ви. — Одна. Она взяла маленькую лодку Гектора. Кто-то ей позвонил.

— О?

Если поместить Ви на какой-нибудь необитаемый остров, она и там станет сплетничать о черепахах.

— Из каменоломни, — сказала она. — По-моему, звонила женщина по имени Лизбет.

Птицы перестали петь. Шелест эвкалипта внезапно стал холодным и беспощадным.

— А что ей надо?

Лицо Ви теряло свою открытость. Что-то сжималось там, меняя выражение ее глаз.

— Тебя, — ответила Ви. — Она хотела встретиться с тобой. А Фиона сказала, что она тебе передаст. А потом она сказала мне, что ты устал и что она лучше даст тебе поспать и пойдет сама вместо тебя. — Ви замолчала. Жесткие черточки собрались вокруг ее глаз. Большие черные зрачки впились в мое лицо. — Что-нибудь случилось?

Я постарался сохранить голос ровным и спокойным.

— Все отлично, — сказал я.

Из гаража Гектора неслись звуки ударов по металлу.

— Оставайся здесь, — попросил я. — Тут разные люди приезжают для участия в гонках. Гектор присмотрит за тобой. А мне надо выйти на лодке в море. Ненадолго.

Она улыбнулась. Слабая улыбка, но все-таки ее новая улыбка.

— Ладно, — сказала она.

Уходя, я слышал звяканье ее вил о плитки, окаймляющие цветочную клумбу.

Как только я вышел из поля зрения Ви, я припустился бегом.

Глава 32

Двигатель «Зеленого дельфина» заработал от первого пинка нотой. Я врубил полную скорость, нацелил нос яхты на теснины залива, нажал на автопилот и помчался снимать чехол с главного паруса.

Через теснины залива дул ветер, клочки понижения в уровне моря завивались к северо-востоку, в пятистах милях от Гебридских островов. Ветер с треском наполнил главный парус, к "Дельфины сильно накренился на правый борт. Те, кто соблюдает правила безопасности управления яхтой в одиночку, сказали бы, что моя яхта несет слишком много парусов. Сегодня добираться туда яхтой в одиночку было не лучшим способом.

На море меня встретили остатки тех донных волн, которые трепали в шторме «Мариуса Б». Не самая благоприятная ситуация, но и не такая, чтобы остановить «Дельфина» или сбить его с ритма. Яхта неслась по морю этаким устойчивым легким галопом, взрывая белую тропку в сине-зеленой воде. Далеко впереди за Арднамеркеном виднелось какое-то темное пятнышко — плавучий кран уже трудился для Славной норы Энцо Смита. Там виднелось и множество парусников, среди них выделялись своим тускло-коричневым, охристым цветом серьезные гоночные суда. Все было готово к началу «Трех Бенов». Предполагалось, что и «Зеленый дельфин» будет в них участвовать.

Но поблизости, в каменоломне, происходили события, которые делали затруднительным участие «Зеленого дельфина»

У причала каменоломни стояли два судна, достаточно большие, может быть, каждое водоизмещением в сорок тысяч тонн. Я похолодел, увидев вельбот Гектора, пришвартованный к небольшому причальному понтону. Я закрепил «Дельфина» там же и поспешил на берег. Была середина рабочей недели, но конвейеры стояли.

В конторе какой-то мужчина сонного вида жевал сандвич и читал «Дейли рекорд». В углу светился зеленым огоньком высокочастотный приемник, настроенный на 16-й канал. Письменный стол Лизбет пустовал. Сонного мужчину очень удивило мое появление.

— Сегодня у нас нерабочий день.

— А не знаете ли вы, где мисс Вандекаа? — спросил я.

Мужчина помахал своим сандвичем в сторону уступов каменоломни, поднимавшихся за окном.

— Я ее не видел, — сказал он. — Она разговаривала со мной по радио оттуда. А потом туда пошла другая красотка.

— Другая?

— Мисс Кэмпбелл из Кинлочбиэга.

— Как?

— Что значит «как»? — Он куснул свой сандвич. — Пешком пошла. А как еще? Только на своих двоих.

Я кивнул. За окном стоял знакомый «лендровер». Из конторы можно было разглядеть, что ключи торчат в зажигании.

— Я поищу их.

— Будьте поосторожней, — посоветовал он, жуя сандвич. — Сегодня наверху ужасная пальба.

— Пальба?

— Какой-то парень появился, — сказал он. — Вроде охотник. Пули так и щелкают. Вообще-то для оленей еще рановато. Я что-то сомневаюсь насчет охоты.

Он явно был готов поговорить еще. Но я уже сидел в машине и поворачивал ключ зажигания. Это был «лендровер» Лизбет, я чувствовал запах ее духов, ее снаряжение для скалолазания лежало на заднем сиденье. Из окна сборного домика дежурный уставился на меня, открыв рот, забитый сандвичем.

Я гнал «лендровер» на высокой скорости и вмиг пролетел через грязную долину к первому из уступов. Было, в общем-то, не исключено, что Лизбет хотела встретиться со мной, чтобы поболтать о погоде. Да, возможно, но не очень-то вероятно. Она сейчас озабочена тем, чтобы спасти свою шкуру. А для этого она должна сказать мне нечто важное.

Я выжимал дроссель на полную мощность, машина уже выбралась по уклону первого уступа на ровную дорогу. В моем сознании билась одна мысль, которая была настолько плохой, что я даже не хотел ее туда впускать. Существовала ведь и другая причина, по которой Лизбет могла назначить мне встречу на самом верху каменоломни. И это было связано с моим молчанием.

«Лендровер» с ревом одолел последний уступ. Впереди открылось ровное плато с разбросанными осколками скал и вереском. Кто-то там стоял — ярдах в четырехстах от меня, возле каких-то механизмов, на самом краю воронки, которая вела вниз, к Славной норе. Я помчался туда. И с радостью узнал Фиону. Пряди темных волос у нее на лбу взмокли от пота. Увидев меня, она улыбнулась. Это была короткая улыбка, но она вернула нам минувшую ночь.

— А где Лизбет? — спросил я.

— Бог ее знает, — ответила она. — Я излазила тут все. Сверху донизу.

— Залезай в машину, — сказал я. Пустота этого плато казалась мне гнетущей.

Она повернулась ко мне, на ее лице я прочел удивление: почему ты так настаиваешь? Солнце высветило все ее веснушки и зелень глаз. Она шагнула к машине.

И тут откуда-то донесся короткий хлопок. Ее лицо обмякло, глаза и рот широко раскрылись. Она упала ничком прямо в грязь. Крики чаек были тонкими, как овечья шерсть, застрявшая в кустах ежевики. Над маленьким островком вереска жужжали пчелы. И она лежала недвижно.

Какой-то парень там шастает.

Я бросился на землю рядом с Фионой. И окликнул ее по имени. Она ответила каким-то слабым стоном. Ужасающе слабым стоном. У нее на спине под правой лопаткой по голубой шерсти вязаной кофты расплывалось красновато-черное пятно, посверкивая на солнце.