Рабинович попытался раздраить глаза, но одно лишь мимолетное движение век вызвало такую боль, что он решил повременить со своим желанием узреть этот мерзкий мир. Достаточно и того, что свет солнца грел правую щеку.

«Вот это мы вчера жару дали! — подумал Рабинович. Причем мысли в голове ворочались так тяжело, что их скрип почти можно было услышать. — Интересно, где это я? Точно не дома. У меня ворс на ковре не такой нежный».

Стараясь шевелиться как можно плавней, Рабинович вытянул руку, пытаясь нащупать хоть что-то. Например, ножку стола. Рука ни до чего не достала. Это было настолько невероятным, что Сене показалось, будто он устроил себе лежбище в фойе Кремлевского Дворца съездов. Рабинович пошарил вокруг себя второй рукой. Результат получился тот же!

«Ну и где это я?» — вновь попытался подумать Рабинович и, несмотря на возможные последствия в виде жуткой головной боли, открыл глаза.

Голова действительно заболела сильней, но Сеня тут же забыл про свои негативные ощущения. От того, что предстало перед его светлыми очами, Сеня окаменел, будто жертва медузы Горгоны, и совершенно не желал выходить из ступора. Он бы непременно ущипнул себя, если бы мог пошевелить хоть пальцем. А окаменеть было от чего: Рабинович сидел посреди лесной поляны. Причем не какой-нибудь, а летней! Не веря собственным глазам, Рабинович потряс головой и наконец смог ощупать себя руками.

Тут все было в порядке. Милицейская форма, кожаная куртка, высокие ботинки. Даже кошелек с выигранным у Жомова полтинником оказался на месте. Значит, он — это действительно он. Но что тогда вокруг?

А вокруг простирался девственный летний лес. Клены, дубы и остальная растительность тянулась настолько, насколько ее мог охватить глаз. На ветках разноголосицей щебетали птицы. Пели так, словно ничего необычного не случилось. Даже солнце припекало изо всех сил. Будто имело на это хоть какое-то право!

— Ну вот. Белая горячка, — обреченно проговорил Рабинович. — А я даже зарплату не успел получить.

Сеня опустил глаза долу и увидел чужие черные шнурованные ботинки. Обрадовавшись знакомому предмету, словно ребенок новогодней елке, Рабинович решил их поднять с отвратительно-изумрудной травы. Не вышло. В ботинках был мусор. А если точнее, то Жомов Иван Данилович! Не веря тому, что и в приступе белой горячки он будет находится в обществе этого типа, Рабинович ущипнул себя за кончик носа.

Подобный приступ мазохизма ничего, кроме разочарования, не принес. Жомов никуда не делся. Как и Мурзик, который лежал у гиганта на животе. В довершение ко всему поблизости обнаружился и толстяк Попов, подставивший под яркий солнечный свет свою необъятную корму.

— Ну уж нет! В моей белой горячке я находиться никому не позволю. Тем более что за вход не оплачено, — разъярился Рабинович и принялся толкать и пинать обоих своих приятелей. — А ну, выметайтесь отсюда!

Ошарашенный Жомов очнулся быстрее всех (Мурзика можно не считать! ) и сел, стряхнув с груди окаменевшего кобеля. Ничего не понимающим взглядом гигант уставился на Рабиновича и прохрипел, облизнув пересохшие губы:

— Да ухожу уже! Ухожу. Нечего кипеш поднимать. Подумаешь, дома у тебя переночевали. Конец света наступил! — И застыл с открытым ртом. — Мать твою... Рабинович, ты что это вокруг наделал?

Едва Жомов закончил необычайно длинную для себя тираду, как справа от него подскочил с земли Попов. Он заорал, как недорезанная свинья (каковой и был на самом деле, если хорошенько подумать). Затем Андрюша отчудил вообще невероятное. Он начал прыгать так, будто стоял на раскаленной сковороде. Причем смотрел все время только себе под ноги.

— Ребята, виноват! Простите!!! — замахав вдобавок к прыжкам руками, завизжал Попов. — Ну, выпил я вчера полбутылки водки, пока вы от стола отходили. Ну, морду мне набейте. Только верните меня домой. У меня рыбки в аквариуме не кормлены.

— Все. Коллективная белая горячка. Исключительно интересный для науки случай, — обреченно констатировал Рабинович, от растерянности даже не обратив внимания на признание Попова. Зато Жомов его заметил.

— Ка-азел! — истошно заорал он. — А я ведь помню, что бутылка почти полная была. И тут на тебе. Едва на донышке. Ящик теперь поставишь!

— Заткнитесь! — не выдержал Рабинович. — Вы что, ничего вокруг не замечаете?

— А че? Лето. Проспали долго. Теперь от майора нагоняй получим, — удивленно посмотрел на Рабиновича Жомов.

— Проспали? — переспросил Сеня и сел на траву.

— Ну да. Как я сразу не догадался? Напились и уснули... Другие версии есть? Ты что думаешь, Мурзик?

Пес посмотрел на своего хозяина умными глазами, но общаться с ним посчитал ниже своего достоинства. Он демонстративно подошел к ближайшему дереву и сделал на него свое собачье дело.

— Правильно, — согласился с ним Рабинович. — Спасибо, что не на меня.

Неожиданно паника прошла. Даже Попов, осторожно потрогав траву рукой, уселся рядом с Рабиновичем, словно перепуганный теленок возле дойной коровы. Жомов посмотрел на обоих, явно ожидая объяснений, но понял всю тщетность своих притязаний и снял камуфлированный бушлат.

— Мужики, а похмелиться теперь где будем брать? — испуганно встрепенувшись, спросил Жомов.

— В Караганде, — уверенно ответил ему Рабинович.

— А поближе ничего нет? — недовольно переспросил Жомов, и в ответ на эти слова истерично захохотал Попов.

Андрюше дали вдоволь насмеяться, а затем Жомов убавил громкость товарища хорошей оплеухой. Попов икнул и замолчал. На некоторое время на поляне наступила тишина. Если не считать отвратительного верещания всяких пернатых.

— Ребята, а мы где? — шмыгнув носом, решил нарушить молчание Попов.

— В Караганде, — не менее уверенно, чем на вопрос Жомова, ответил ему Рабинович.

— Врешь ты все! — подозрительно покосился на Рабиновича Ваня. — Как мы в Караганду попасть могли?

— Спецрейсом. На личном самолете президента Татаро-Якутии, — не меняя выражения лица, ответил Рабинович. — Я лично за билеты платил. С вас по сто пятьдесят рублей.

Услышав эти слова, даже Попов совершенно успокоился. Проблема местонахождения была для него решена. Теперь не нужно удивляться тому, что они в форме валяются посреди леса: от Рабиновича и не того ожидать можно! Попов уверенно полез в карман за деньгами и остановил руку на полдороге. Хотя Рабинович буквально подталкивал ее взглядом.

— Трава! Трава, мать твою... — вновь истошно заорал Попов. — Трава, я вам говорю. Трава!

— Пластинку заело? — подозрительно посмотрел на него Жомов. — Ну и что, если «трава»?

— А то! — не унимался Попов. — Вчера зима была? Была! А сегодня трава, значит? Откуда в Караганде зимой трава? Откуда, я вас спрашиваю? Ты врешь, Сеня! Никаких ты денег не платил. Дождешься от тебя!

— В натуре, Сеня, — поддержал Попова Иван. — Хватит своими дурацкими шуточками заниматься. Давай колись, куда ты нас загнал?!

— Я вам одно только скажу: вы идиоты, ребята, — Рабинович удрученно посмотрел на своих спутников. — Вечно вам во всем евреи виноваты. Я не больше вас понимаю, что случилось. Спросите лучше у Мурзика. Он тут уже освоился.

Жомов с Поповым обернулись, чтобы посмотреть на пса. Мурзик действительно освоился на поляне. Он уже обежал ее по периметру, местами расставляя свои персональные метки. Столбил территорию на всякий пожарный. Теперь пес выискивал что-то в траве, словно бомж пустые бутылки.

На всех троих друзей это почему-то произвело успокаивающее действие. Трусоватый Попов, наконец, увидев, что в данный момент ему даже выговор от начальника экспертной группы не угрожает, взял себя в руки и обрел способность здраво мыслить.

Жомов и так не особо волновался. Если исключить то, что ему нечего было выпить с похмелья, то можно было считать, что он чувствует себя совершенно комфортно, поскольку основным жизненным принципом этого парня была любимая поговорка омоновцев: "Не бери в голову, бери в плечи. Шире будешь! " Хотя куда уж шире?

Рабинович сорвал травинку и сунул ее в рот. Меланхолично перекатывая ее из одного уголка губ в другой, он пытался вспомнить вчерашний день и понять, что же произошло на самом деле. Куда их спьяну занесло?

— Мужики, это все те три козла устроили, — прервал мысли Рабиновича уверенный голос Попова. — Оглушили нас, накачали наркотиками и куда-то увезли. Может, в Америку?

— Ага, Андрюша! — согласился с ним Рабинович. — У ЦРУ целью всей жизни было похитить тебя из нашего вонючего городка...

— Да о чем вы говорите? — недовольно перебил Рабиновича Жомов. — По-русски можете объясняться?

После получаса обсуждений выяснилось, что гигант почти ничего из вчерашней пьянки не помнит. Видимо, хмель, проделав такое длительное путешествие от его желудка до высокосидящей головы, озверел. И так шандарахнул Жомова по мозгам, что у Ивана память тут же отшибло. Пришлось Попову и Рабиновичу совместными усилиями восстанавливать весь ход празднования Дня работника милиции.

Впрочем, эта утомительная процедура все равно ни к чему не привела. Вспомнить удалось кое-что. За исключением трех маленьких пунктиков. Во-первых покрытой мраком осталась тайна того, что произошло на пути к кабаку. Во-вторых, из глубин сознания не удалось выловить ответ на то, где сейчас находятся трое друзей. И, наконец, последним пустячком был самый дурацкий вопрос: ПОЧЕМУ ЛЕТО?

— Ладно, мужики. Хватит трепаться. Есть предположение, что мы сошли с ума, — выстроил свою версию Рабинович. — Нужно только найти кого-нибудь для консультации по этому вопросу. Вот сейчас встанем и пойдем искать.

— Ага, — согласился с ним Попов. — Тем более, если мы в психушке, то далеко не уйдем. Где-нибудь на стену наткнемся.

— А это мы сейчас и проверим! — обрадованный тем, что может принести пользу, проговорил Жомов и достал из кармана табельный «ПМ». — Не-а. Мы не в психушке. Там бы оружие сразу отобрали.

— Слушай, Ваня, ты действительно с ним никогда не расстаешься? — ехидно полюбопытствовал Рабинович.

— Как и ты со своей фуражкой! — ухмыльнулся Жомов и поправил на голове кепку. — Кстати, где она у тебя?

Рабинович хлопнул себя ладонью по макушке и ойкнул, фуражки действительно не было. От расстройства не соображая, что делает, Сеня сдернул с головы Попова его головной убор и нахлобучил на себя. Только после этого облегченно вздохнул.

— Ну это вообще беспредел! — возмутился Андрюша, но фуражку отбирать не стал. — Хрен с ней, все равно жарко.

А солнце действительно припекало. Судя по тому, насколько высоко оно вскарабкалось на небо, было что-то около одиннадцати утра. Рабинович тут же представил себе, насколько будет жарко через пару часов, и сдернул с себя кожаную куртку. Правда, из рук ее не выпустил. Не хватало еще, чтобы куртка вместе с фуражкой потерялась!

— Ну, вы у меня еще за это ответите! — неизвестно кому пригрозил Рабинович. — Я такого посягательства на честь мундира никому не прощу.

— "Представитель закона всегда должен оставаться представителем закона. Всегда и везде. Хоть в постели у жены, хоть на аборигене острова Пасхи! " — неизвестно зачем процитировал Попов слова начальника отдела внутренних дел.

Рабинович на него покосился и поднялся на ноги.

— Все, хватит прохлаждаться! — скомандовал он. — Встали и пошли. Мурзик, ко мне! ..

— Куда пойдем-то, Иван Сусанин? — поинтересовался Попов. — Ты уже своим античным носом определил, где населенный пункт находится?

— Туда! — махнул рукой Рабинович, не ответив на язвительную реплику Андрея.

— Я пойду первым, — безапелляционно заявил Жомов. — У меня пистолет. Забыли?

Лес действительно оказался каким-то чудным. Трое друзей никак не могли определить, что в нем не так, поэтому и постоянно озирались.

Никто из парней ни в ботанике, ни в зоологии особо не разбирался. Все трое вместе еще смогли бы отличить березу от сосны, но остальные породы деревьев представляли довольно смутно. Что касается трав, то тут самым просвещенным был Попов. Он в детстве иногда ездил в деревню к бабушке, поэтому представлял себе василек с ромашкой. И еще лебеду с лопухами. Еще все трое прекрасно разбирались в крапиве!

Впрочем, никому особо больших знаний и не требовалось, чтобы понять, что они явно не в средней полосе России. Дубы, клены и осины, что им попадались на пути, перемежались с деревьями абсолютно неизвестными. К тому же на лесных проплешинах часто росла какая-то странная трава с лиловыми цветами, похожими на собачьи морды. А привычной всем лебеды не было и в помине. Не было и берез.

И все же не это настораживало друзей. Не удивляло их и отсутствие каких бы то ни было дорог. В лесу петляли только странные тропинки, на которых Мурзик иногда застывал и начинал угрожающе рычать. Наконец причину всеобщего недоумения разрешил Попов.

— Мужики, а вам не кажется странным, что во всем лесу нет ни одного кострища? — настороженно спросил он. — И пилой тут явно никто не работал. Даже имени никакого на коре не вырезано. Сюда что, люди не ходят?

— А мы тебе кто? — отмахнулся рукой Жомов. — Аллигаторы, что ли?

— Андрюха прав, — удивленно хмыкнул Рабинович, осмотрев Попова с ног до головы. — Умнеет на глазах парень. Слушай, Ваня, давай с будущего года прекратим праздничные соревнования?..

Предложение осталось без ответа. Жомову сейчас было не до обсуждения грандиозных планов. Желание срочно опохмелиться заняло весь объем его умной головушки и не хотело пускать туда другие мысли. Жомов поклялся себе, что как только доберется до ближайшего кабака или магазина, то тут же купит бутылку водки и выпьет ее один. Даже с Рабиновичем не поделится. Пусть на свои покупает.

Рабинович о выпивке и не думал. Его захватил охотничий азарт. Сеня во что бы то ни стало хотел выбраться из леса и найти тех козлов, что своровали его фуражку. Такой беспредел простить он не мог. На пятнадцать суток и за меньшие провинности сажали. А уж за свою фуражку он поизмывается над наглецами вволю.

У всей честной компании был и еще один существенный недостаток: никто из них никогда не занимался ориентированием. А все походы в лес начинались с автомобильных прогулок и заканчивались пикником в пригородных кустах.

Откуда им знать, что, согласно собственной физиологии, одна из ног человека непременно старается другую обогнать и сделать шаг побольше. В результате подобного самовольства нормальный человек (не охотник какой-нибудь! ) постоянно ходит по лесу кругами, словно овца на привязи. Прямых-то линий в лесу нет! Вот и не удается изобличить в самовольстве упрямую ногу.

Первым, кому надоело хождение по кругу, оказался Мурзик. Когда Рабинович собрался повести всех на очередной виток, пес остановился, словно в раздумье, а затем уперся всеми четырьмя лапами.

А что ему оставалось делать? Они за Рабиновичем следом еще бы сутки проходили. А кормить пса кто будет?

— Что это с твоим Мурзиком? — подозрительно глянув на пса, спросил у Рабиновича Жомов.

— Он жилье почувствовал, — внимательно посмотрев в глаза верной собаки, отозвался Сеня. — В этих делах он, конечно, лучше нас разбирается. Пусть ведет...

Мурзик уверенно направился на северо-восток. Жомов отобрал у Рабиновича поводок на правах единственного владельца пистолета и возглавил шествие. Попов, обреченно вздохнув, пошел последним. Дескать, сначала нас сумасшедший хозяин по лесу таскал, а теперь за дело взялся пес. Хрен редьки не слаще!

Пес не подвел. Примерно через полчаса довольно вольготной прогулки по негустому лесу трое друзей выбрались на дорогу. Собственно говоря, дорогой это назвать было трудно. Даже по нашим российским меркам, где, сами знаете, есть две беды. Не дорога это была, а просто пара узких тропинок посреди чащи. Жомов с видом знатока наклонился над колеями.

— Что-то я не пойму, — задумчиво проговорил он, потрогав руками дорогу. — То ли тут уже давно никто не ездит, то ли мы к какому-то конезаводу вышли. Копыта одни по всей дороге поразбросаны. И ни одной нормальной покрышки.

— Да какая хрен разница! — возмутился Попов. — Есть дорога, значит, есть и люди. А раз они где-нибудь живут, то и пожрать что-нибудь найдется. А то с утра и кильки завалящейся во рту не было!

— Все бы тебе о пузе думать, — огрызнулся Жомов. — У людей в горле пересохло, а ты о жратве базары гонишь!

И в этот момент с запада, из-за поворота, на дороге показался человек. Одет он был еще чуднее, чем те «карнавальщики» на дороге у пивной: грубая мешковатая рубаха, куце обрезанная едва ниже пупка, и такие же несуразные штаны. Обут человек был в дурацкие деревянные башмаки совершенно невообразимого фасона. А голову путника покрывала шапка, похожая на помесь тюбетейки с ночным горшком. Да и роста человек был странного — едва Попову по плечо.

Некоторое время все присутствующие на дороге застыли, настороженно глядя друг на друга. По лицу неизвестного было видно, что он удивлен внешним видом друзей ничуть не меньше, чем они его появлением. Да что там удивлен! Человек был просто напуган. А когда Мурзик с сомнением в голосе коротко гавкнул, мужик просто подскочил на месте.

— Гоблины! — заорал он во все горло. — Клянусь яйцами моего покойного петуха: гоблины! А-а-а-а! ..

И припустил в обратную сторону по дороге. Да так, что пыль наверх взлетела, будто из-под колес гоночной машины. Трое друзей опешили. Первым пришел в себя Жомов.

— Это кого эта сука гоблинами назвала? — с угрозой в голосе спросил Иван. — Он что, форму не видит? Ну, сейчас я ему устрою террариум! ..

— Почему террариум? — оторопело полюбопытствовал Попов, но было поздно: Жомов взял высокий старт и бросился вдогонку за странным мужиком.

Пожав плечами, Рабинович и Попов спокойно пошли следом. Торопиться им было некуда. Поскольку для того, чтобы заставить незадачливого мужика ответить за оскорбительные речи, одного Жомова было вполне достаточно. Даже Мурзик лишь мешался бы под ногами.

Как ни странно, но Жомов назад вернулся один. Красный, как зрачок альбиноса, и запыхавшийся, будто носорог после перехода через Альпы. Он рассеянно посмотрел на свои ноги, словно обвиняя их в предательстве, и хрипло проговорил:

— Ушел, гад! В жизни не видел, чтобы колхозаны так бегали...

Попов с Рабиновичем только пожали плечами.

Дескать, всякое в жизни бывает. Случается, что и рога на пустом месте растут. Не то что панк от омоновца убегает! Эка невидаль.

— Ладно, потом разберемся, — махнул рукой Рабинович. — Пошли туда, куда этот мужик убежал.

— Это почему туда? — насторожился Попов. — Чем тебе противоположное направление не нравится?

— Мужик пришел оттуда? И убежал туда? — с тяжелым вздохом поинтересовался Рабинович, махнув на запад рукой. И, увидев утвердительный кивок головы своего оппонента, продолжил:

— Значит, там у них нора.

— У кого? — не понял Жомов.

— У слонов. Они же в норах живут! — заверил друга Рабинович.

Попов тоненько захихикал. За что и получил от Жомова подзатыльник. Вполне заслуженно! К чему смеяться над друзьями? Их холить и лелеять надобно. Поскольку друг — вещь хрупкая. Чуть что, в бутылку лезет. Потом никакой Хоттабыч не поможет.

Дорога петляла среди дубов и прочих представителей флоры так, словно прокладывал ее слепой геодезист. Да к тому же безнадежно пьяный. За каждым поворотом друзья надеялись увидеть хоть какие-нибудь строения. Пусть хоть бетонные стены сумасшедшего дома! Лишь бы телефон был... И столовая! Кабак, кстати, тоже не помешает.

Но новый поворот приносил следом за собой еще один. Точно такой же. И Попов с Жомовым потихоньку начали ворчать на Рабиновича. День перевалил уже за свою серединку, и путники начали заметно уставать. Все-таки прогулки по лесу — это не дежурство в ППС, где и увеселительные заведения, и «уазик» «службы доставки» всегда под боком.

К тому же сухость во рту после вчерашней попойки превратилась в нечто невообразимое. Рабинович никогда в жизни не мог себе представить, что когда-нибудь так захочет пить. Язык почему-то превысил все разумные пределы и постоянно пытался вылезти изо рта.

Рабинович посмотрел на Мурзика и позавидовал своему псу. Тот хоть водку вчера не пил, по крайней мере! А у Рабиновича и организм обезвожен, и солнце палит нещадно. В общем, ощущения, как у черепахи на берегу залива: и пить хочется, и до воды хрен знает когда доберешься!

Последние полчаса движения по кучерявой дороге показались друзьям сущим адом. И именно в тот момент, когда Попов и Жомов были уже готовы растерзать Рабиновича, лес расступился, открыв их замутненным взорам довольно обширную низменность с деревней у подошвы холма.

— Еврей — он выгоду всегда чует, — заплетающимся языком проговорил Попов. Но у Рабиновича не хватило сил ответить и на эту колкость, и он решил, что отреагирует потом как-нибудь.

До деревни с вершины взгорья, покрытого лесом, было минут десять пешего хода. Отсюда она была видна как на ладони, обрамленная неровными квадратами засеянных полей. Все трое остановились, вглядываясь в пейзаж, открывшийся их взорам.

Собственно говоря, и смотреть особо не на что было! Деревня как деревня. Одна улица, да и то — кривая. По окраинам бревенчатые покосившиеся домишки были разбросаны как попало. И лишь ближе к центру их расположение обретало нечто похожее на планировку.

От всех российских деревень, виденных друзьями раньше, эту отличало только полное отсутствие техники (хотя какая сейчас техника в селах?). Не хватало еще длинных перекошенных коровников да кирпичного дома председателя колхоза, у которого обычно светил единственный в любой деревне ночной фонарь.

Впрочем, замена председательскому дому все же была! Прямо в центре деревни возвышался небольшой холмик, увенчанный частоколом, похожим на зубы акулы, хронически страдающей кариесом. В частоколе была прореха в виде ворот, откуда и высыпали на единственную деревенскую улицу пригоршни странно одетых людей.

Хотя почему странно?! Их костюмы мало чем отличались от наряда чудного мужика, что не так давно обозвал друзей гоблинами. Разве что у некоторых поверх нелепой рубахи были натянуты кожаные бронежилеты.

— Ребята, а тутошние чуваки, похоже, делегацию для нашей встречи подготовили, — усмехнулся Рабинович. — Надеюсь, пиво у них есть.

— Что все это, по-твоему, означает, Сеня? — жалобно спросил Попов. — Где мы находимся?

— Где угодно, Андрюша, только не дома, — обреченно сдался кинолог. — Затерянный мир прямо какой-то.

— Затерянный не затерянный, но сейчас тут все потеряются, как только я с горы спущусь! — сердито рявкнул Жомов. — Еще ни одна скотина меня гоблином не называла!

— Скотина и не назовет, — успокоил друга Попов. — Она тебя скорее за своего примет.

Но Ваня его уже снова не слышал. Обуреваемый жаждой мести, он стремительным шагом направился навстречу кучке народа, высыпавшей за окраину деревни. Попову и Рабиновичу ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Когда друзья подошли ближе, стало совершенно очевидно, что рост мужика, повстречавшегося им, не является здесь исключением. Самый высокий из разношерстной толпы был ниже Попова сантиметра на три. Остальные вообще могли у Жомова между ног пройти. Если пригнутся, конечно!

Оказалось, что почти вся группа встречающих тащила с собой обязательное для колхозников вооружение, которое они любят применять при битве «деревня на деревню»: колья, жердины, дубинки и еще бог весть что. У пары человек оказались даже длинные ножи странной формы и круглые блины, закрывающие пузо. Вглядевшись, Рабинович заметил в руках у одного из колхозников самый настоящий лук!

— Так, значит? Мы еще и холодное оружие носим в общественных местах! — возмутился Жомов, не сбавляя шага. — Статья не помню какая, но посадить посажу.

— Стой, тормоз! — заорал Рабинович. От неожиданности Жомов застыл как вкопанный. — Нужно разобраться. Прикрой меня в случае чего, — и сам выступил вперед.

После того как Жомов остановился, делегация встречающих тоже застыла на месте. Некоторое время доблестные, но порядком уставшие сотрудники милиции вглядывались в лица незнакомых им людям. Люди, в свою очередь, бессовестно пялились на них. Этакая гоголевская немая сцена получилась.

— Какие же это гоблины? — донесся до друзей возглас из толпы. — Говорил я тебе, что гоблины при дневном свете не ходят, Рианнон тебя разбери! Это скорее Сарацины. О них мне Элберт рассказывал когда из Каммлана вернулся. Там их несколько штук с королем Артуром ходило. Смотри, какая на них одежда чудная и богатая. Да и мечи необычные! — Говоривший махнул рукой в сторону «демократизаторов», висевших на поясах троих друзей.

— Так, блин! И эти срана... страна... сарацинами обзываются! — снова возмутился Жомов. — Сейчас кто-то получит по хлебалу!

— Стой, — остановил его жестом Рабинович, чей длинный нос не хуже собачьего почувствовал сюрреальность происходящего. — Разобраться нужно.

— Смотри-ка, — вновь донеслось из толпы. — Эти чужеземцы и по-нашему говорить могут!

— Еще неизвестно, кто по-чьему говорит! — заорал окончательно взбесившийся Жомов, но Рабинович оборвал его.

— Скажите, люди добрые, куда мы попали? — пытаясь казаться вежливым, проговорил Рабинович.

На некоторое время жители деревни погрузились в шок. Они старательно осматривали друг друга, пытаясь понять, где среди них добрые люди. Так и не выяснив это, встречающие списали все на плохое владение иностранцами их родным языком. Сам вопрос их тоже поставил в тупик, но найти на него ответ, пока Жомов совсем не озверел от нетерпения, они все же умудрились.

— Это местечко Гэдглед. Собственность благородного рыцаря, сэра Бедивера! — с такой рожей, будто само имя «благородного рыцаря» было общенародным достоянием, проговорил один из толпы, вышедший несколько вперед. — А я Кэй Какамври. Здешний старейшина. Кто будете вы, благородные господа?

— Допрыгались, — прошептал растрескавшимися губами Попов, который начал наконец-то хоть что-то понимать. — Год сейчас какой?

— А мы почем знаем? — заорал из толпы тот самый мужичонка, что принял ментов за гоблинов. — Мы что, считаем их, что ли?

— Заткнись! — оборвал его Кэй Какамври. — Не знаю твоего имени, благородный сэр, но на твой вопрос отвечу. Год у нас идет пятьсот семнадцатый от Рождества Христова.

Попов обреченно рухнул прямо в дорожную пыль. Хорошо, что задница у него мягкая, а то заработал бы себе пару ненужных синяков. Рабинович с несчастным видом смотрел по сторонам, словно надеясь на то, что все это чей-то дурацкий розыгрыш. И лишь одного Жомова было трудно смутить.

— Хрен с ним, с годом! — заорал он. — Но если вы мне сию секунду пива не дадите, то вас никакой сэр Буревестник не спасет!