На Оук-стрит, в районе захудалых лавчонок, тусклых фонарей и глухих тупиков жизнь уже кипела. Гил ухитрился купить коробку печенья, творожных сырков, куриный паштет и бутылку сливок. Пока он торговался, Кнут смотрел на улицу, тускло освещенную дрожащим светом газовых фонарей и первыми слабыми лучами дня: на вывески еврейских кошерных лавочек, на объявления, написанные русскими буквами, на женщин, закутанных в шали, на бородатых раввинов. Смотрел, и в душе его росло счастье осуществленной мечты, которое останется с ним навсегда: сегодня он совершил странствие в чужие земли.

Именно такой и хотел видеть Кнут комнату Гила Уошбэрна — полной изящных, бесполезных вещей. Все в комнате свидетельствовало скорее о том, что Гил бывал за границей, чем о том, что он учится, в колледже: персидские ковры, серебряный чайный прибор, гравюры, книги. Кнут Аксельброд, вся жизнь которого прошла в поле да на скотном дворе, удовлетворенно озирался. Он сидел, длиннобородый, глубоко утонув в кресле, добродушно покряхтывая, пока Гил разжигал камин. За ужином они говорили о великих людях и высоких идеалах. Интересная была беседа и к тому же недурно приправлена разными острыми замечаниями по адресу Грибла, Атчисона и Блевинза, благовоспитанно почивавших в своих постелях. Гил декламировал отрывки из Стивенсона и Анатоля Франса, а потом читал свои стихи.

Хороши они были или плохи — не имеет значения. Кнуту вообще казалось чудом, что он собственными глазами видит живого поэта.

Разговор становился менее оживленным, они начали позевывать. Кнут почувствовал, что светлое упоение уходит, и поспешно встал. Когда он прощался, ему казалось, что стоит поспать час-другой — и эта долгая необыкновенная ночь вернется снова. Но на улице его встретил день. Была половина седьмого; кирпичные стены зданий освещал жесткий трезвый свет.

«Буду часто ходить к нему. Я нашел себе друга», — думал Кнут. Он крепко держал томик Мюссе, который Гил уговорил его взять в подарок.

Пройдя несколько шагов, отделявших его от Вэст Дивинити, Кнут почувствовал страшную усталость. В лучах утра его приключение стало казаться все более и более невероятным.

Войдя в общежитие, он тяжело вздохнул. «Старость и юность, сдается мне, не могут бегать в одной упряжке».

Взбираясь по лестнице, он подумал: «Пожалуй, если встретиться с мальчиком еще раз, ему будет со мной неинтересно. Я ведь рассказал ему все, что знаю». А открывая дверь в свою комнату, Кнут заключил: «Вот для чего я приехал в колледж — для этой одной ночи. Я должен уехать, пока не испортил все».

Кнут написал Гилу записку и начал укладываться. Он даже не разбудил Рэя Грибла, звучно храпевшего в душной комнате.

В вагоне пятичасового поезда, шедшего на запад, сидел какой-то старик и неизвестно почему улыбался. Спокойная радость была в его глазах, а в руках он держал маленький томик французских стихов.